6.1. Российские эмигранты о Партии социалистов- революционеров

Возникновение и развитие зарубежной историографии ПСР проходило в контексте постановки и решения более широких и глобальных исследовательских задач: политическая история

России, большевистская революция и Гражданская война510.

Гражданская война . Этими словами очень кратко и точно была охарактеризована суть проблемы. Революция потрясла до основания старый строй России. Многие из тех, кто в ходе Гражданской войны был лишен власти и собственности, не могли спокойно смириться с этим, и покинули Родину.

Российское зарубежье представляло сложное явление, состав его был весьма разнообразен, а в партийно-политическом аспекте как никогда широк - от монархистов до анархистов. За более чем тридцать лет существования эсеровского зарубежья (до середины 1950-х гг.) на свет появилось великое множество изданий, составивших один из самых больших эмигрантских комплексов511. Фактически первый импульс развитию западной «советологии» был дан субъективной мемуаристикой русских эмигрантов первой волны. По данным Л.К.Шкаренкова, к 1930 г. за рубежом оказались более 150 бывших профессоров российских университетов512.

Известный историк-эмигрант М.М.Карпович писал, что его собратья по изгнанию все еще ощущают события прошлого как политическую злободневность; в их поисках «козла отпущения», коллективного или персонифицированного, нередко

обнаруживается желание выместить на ком-либо другом собственные «грехи молодости». В то же время он напоминал слова А.И.Герцена - история «стучится разом в тысячу ворот» - и настаивал на научной правомерности изучения альтернативных вариантов развития России, предлагая установить, каков удельный вес факторов, приведших к торжеству одной возможности над другими.

допустимым, но и необходимым историку «умственным экспериментом»513 в русле альтернатив общественного развития.

Положение вынужденно «посторонних», отмечает

современный американский историк русского происхождения М.Раев, «сообщало подчас эмигрантам особую остроту исторического зрения. Но нередко это же их положение порождало аберрацию ностальгического свойства: психологически они

нуждались в таком образе прошлого, который обещал им лучшую участь»514.

В период «холодной» войны зарубежная историческая наука пополнилась представителями второй волны эмиграции, среди которых оказались историки, специализирующиеся на изучении многопартийности, революций и Гражданской войны в России. Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что в период третьей, уже постсоветской эмиграции ряд специалистов покинул пределы России, присоединившись к западным коллегам. В связи с этими обстоятельствами, видимо, целесообразно выделить в зарубежной историографии Партии социалистов-революционеров два направления: эмигрантское и собственно зарубежное. Более того, разнятся и сами факторы, оказавшие влияние на становление проблематики. Для эмигрантов первой и второй волны они в большей степени связаны с личной обидой за принудительную высылку из страны, для эмигрантов третьей волны, вызванной нищенскими условиями существования ученых в России и политическими соображениями, - с уже сформировавшимися научными интересами.

Основной же причиной обращения к исследованию ПСР для зарубежной историографии стало, по нашему мнению, глобальное идеологическое и политическое противостояние между западным миром и коммунистической Россией, названной президентом США Р.Рейганом «империей зла». Как утверждал известный американский историк D.Raleign: «Причиной, побудившей меня заитересоваться Советским Союзом и Россией, был страх... Страх перед ядерной войной с Советским Союзом занимал значительное место среди моих детских впечатлений, а после посещения импульсивным советским лидером Н.С.Хрущевым Нью-Йорка в 1959 г.

индивидуальное дело, но историческая проблематика во многом

определяется общественными потребностями. Совершенно

очевидно, что социалисты-революционеры интересовали западную советологию на этом этапе прежде всего как политический противник коммунизма и тоталитаризма.

В плане хронологии эмигрантская и зарубежная

историография также имеют определенные отличия. Эмигрантскую историографию партии эсеров следует разделить на три этапа: 1920-1930-е гг., 1960-1980-е гг. и современную. Зарубежную историографию, прежде всего европейскую и англо-американскую -

на два этапа: 1920-1930-е гг. и с 1950-х гг. - по настоящее время. Основанием для такой периодизации, во-первых, служат сами этапы эмиграции из СССР, во-вторых, политические причины, проявившиеся, в том числе, в идеологическом противостоянии с Советским Союзом. И хотя события первой четверти XX в. в далекой и непонятной России незначительно интересовали

зарубежную читающую общественность, к середине 1950-х гг. Партия социалистов-революционеров, благодаря воспоминаниям эсеровской эмиграции, воспринималась западной политической наукой как наиболее значимый и весомый оппонент партии большевиков.

Безусловно, оба зарубежных направления в изучении истории партии эсеров имеют много общего. Во-первых, это общая источниковая база. Она оставалась неизменной с 1920-х гг., когда партийные документы и эпистолярные источники были вывезены из России. Они вошли в богатейшие коллекции архива ПСР в Международном институте социальной истории в Амстердаме (Нидерланды), в архивное собрание документов по революционноосвободительному движению в Гуверовском институте войны, революции и мира при Стэнфордском университете (США) и в Бахметьевский архив в Нью-Йорке.

Правда, несмотря на острейшее идеологическое противостояние, зарубежные историки в 1970-1980-х гг.

Во-вторых, общие для эмигрантов и западных историков, особенно на первом этапе, методологические подходы. Большинство представителей первой волны эмиграции опирались на евразийскую теорию, являющуюся обоснованием особого антизападного пути развития России. Другие искали объяснение происходившим в начале XX в. изменениям в религиозной философии, в мессианских взглядах об особом призвании России. В какой-то степени их взгляды были связаны с попыткой отыскать компромисс между российской революцией и прежними устоями царской России. Третьим импонировали иные религиозномистические направления. Они нашли отражение в журнале «Новый град» издаваемом под редакцией И.И.Бунакова-Фондоминского в Париже в 1931-1940 гг.

Написать историю своей партии эсерам-эмигрантам не удалось, хотя определенный «задел» в этом направлении они сделали. По крайней мере, отдельные публикации о наиболее важных, с их точки зрения, этапах истории эсеров, как и о людях, оставивших след в революционной борьбе, существуют. При этом все последующие зарубежные историки социалистов- революционеров достаточно долго находились под влиянием эсеровских концепций истории ПСР и самих эсеров, оставивших мемуары.

В дальнейшем, в 1960-е гг., подходы к изучению партии эсеров в западной политической науке значительно изменились. По мнению Ю.Г.Фельштинского и А.Гейфман, западные ученые смотрели на эсеров вообще глазами большевиков517, а фундаментальные труды зарубежных историков и отдельные исторические монографии, как полагают эти историки, редко противостояли выводам официальной советской теории518.

Можно лишь предположить, что речь идет об их критике так называемой «ревизионистской» школы, которая появилась на Западе в 1960-е годы. «Там, где «ревизионисты» подчеркивают социальную составляющую происходящего, - писал видный американский политолог R.Pipes, - «традиционалисты» уделяют главное внимание политической. Методологически разнящимися подходами обусловлено и очевидное расхождение истолкований: на взгляд «ревизионистов», приводным ремнем истории являются безудержные и анонимные силы, тогда как на взгляд «традиционалистов» решающим фактором выступает человеческая воля»519. Как нам представляется, в настоящее время в эмигрантской и зарубежной историографии партии эсеров оба подхода - «традиционный» и «ревизионистский» - находятся в паритетном соотношении. Обобщая и анализируя мнения зарубежных специалистов, трудно определить количество сторонников того или иного направления, скорее они равны.

Часть эсеровских публикаций представлена некрологами,

1 9

другая - зарисовками к юбилеям товарищей по партии . Наиболее известными работами, написанными в среде эсеровской эмиграции, стали две книги В.М.Чернова «Рождение революционной России (Февральская революция)» (Париж-Прага- Нью-Йорк, 1934) и его мемуары «Перед бурей» (Нью-Йорк, 1953). Они стали использоваться в качестве основного источника зарубежными историками, занимающимися изучением российских политических партий первых десятилетий XX века. В своих воспоминаниях В.М.Чернов показал путь становления Партии социалистов-революционеров, привел характеристики наиболее видных ее деятелей, известных террористов, особо остановился на разработке программных документов народничества. Естественно, в центре внимания автора оказались люди, с которыми ему приходилось создавать партию - Г.А.Гершуни, Е.К.Брешковская, М.Р.Гоц, М. А.Натансон, а также политические оппоненты - П.Б.Струве, В.И.Ленин, Г.В.Плеханов, Ю.О.Мартов и другие. Ценную для историков характеристику получил также Е.Ф.Азеф.

Период, показанный в воспоминаниях, достаточно обширен, с 1880-х по 1919-й год.

В.М.Черновым, пришлось пройти путь от немногочисленных левонароднических организаций до самой крупной российской политической организации, затем испытать горечь поражения, репрессий и новой эмиграции. Понятно, что автор стремился оправдать политику партии на разных этапах ее истории, дать свою интерпретацию событий, показав при этом не только сильные, но и слабые стороны социалистов-революционеров. Думается, что это ему удалось. По крайней мере, воспоминания

В.М.Чернова стали неотъемлемой частью зарубежной историографии.

Традиционной темой для эмигрантской литературы стали события, связанные с первыми годами истории Партии социалистов-революционеров. Одной из главных предпосылок возникновения ПСР эсеры-эмигранты считали своеобразное сочетание в одной стране социально-экономического прогресса и политической отсталости. Это обстоятельство вызывало непримиримые противоречия как между появившимися новыми революционными группами, так и внутри них. Члены таких групп, по мнению В.М.Чернова, не находили себе места в традиционной структуре самодержавного государства, их охватывало разочарование и чувство отверженности. Из среды последних и вышли многие будущие революционеры, пополнившие ряды организаций, боровшихся с существующим режимом насильственными методами.

В 1931 г. в Берлине была опубликована книга историка- меныневика Б.И.Николаевского, источником которой служили беседы автора с В.М.Черновым, В.М.Зензиновым, Н.Д.Авксентьевым, В.JI.Бурцевым и др.520. Но, как уже отметили предшественники, работу обедняет отсутствие ссылок на документы, архивы, с которыми работал Б.И.Николаевский521. В главе «Основание партии социалистов-революционеров» автор показал руководящее политическое ядро новой политической группировки, которое представляли М.Р.Гоц, Г.А.Гершуни и

В.М.Чернов. В центре внимания оказалась и фигура Е.Ф.Азефа, ставшего, по мнению меньшевистского историка, отцом- основателем ПСР, «на долю которого падала лишь наиболее легкая и в то же время наиболее выигрышная часть работы: формальное завершение объединения, переговоры с единомышленниками в эмиграции и постановка дальнейшего издания «Революционной России» за границей - на этот раз уже в качестве органа новой партии»522.

Как полагал Б.И.Николаевский, именно Е.Ф.Азефу, после разгрома томской типографии эсеров, А.А.Аргунов передал все явки, пароли, все без исключения связи внутри России, его наделили полномочиями для ведения переговоров с зарубежными народническими группами. Однако Е.Ф.Азеф не только провел эти переговоры, но, наладив издание газеты «Революционная Россия», на свой страх и риск обнародовал заявление о создании Партии социалистов-революционеров. Б.И.Николаевский пришел к выводу, что объединение разрозненных социал-революционных групп велось под полным контролем Департамента полиции и конкретно С.В.Зубатова.

Возникновение ПСР происходило, по мнению историка, поэтапно, в результате сложной и утонченной «игры» как работников политического сыска, так и революционеров, а также внедренных в их среду провокаторов: «Зубатов мог провести ликвидацию групп социалистов-революционеров по всей России. Но это не входило в его планы. Он хотел продолжить игру и продвинуть Азефа к самому центру всероссийской организации. Для этого Азеф должен был ехать за границу и принять участие в объединении всех народнических групп России»523. Таким образом, Б.И.Николаевский оценил возникновение ПСР как результат сложной и кропотливой работы Охранного отделения,

стремившегося взять под контроль все революционные организации. Естественно, он не отрицал роли самого

революционно-народнического движения, его тенденций к самоорганизации. Но, подчеркивает Б.И.Николаевский, без

участия Охранного отделения объединение социал-революционных групп в партию эсеров произошло бы на несколько лет позже, хотя назвать ПСР зубатовской организацией, вроде «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», историк не рискнул.

Основное отличие Партии социалистов-революционеров от предшествующих ей народнических организаций, в том числе от

1 7

террористической «Народной воли», по мнению А.Гейфман , заключается в том, что эсеры не могли игнорировать влияние марксизма, ставшего составной частью русского революционного движения, и соединили традиции политического террора с революционизацией масс, поставив тактику террора в подчиненное положение. В добавление к агитационному и пропагандистскому значению терактов, по мнению историка, терроризм в глазах эсеров должен был выполнять еще две важные функции: защищать революционное движение и вносить страх и дезорганизацию в ряды правительства.

Автор высказала суждение, что все участники террористических организаций - люди психически неуравновешенные, без определенных партийно-политических установок. Она утверждает, что ни один из трех лидеров боевой организации не проявлял никакого интереса к теоретическим проблемам. Роль Г.А.Гершуни сводилась исключительно к организации и подбору кадров; у Б.В.Савинкова просто не было времени для теоретизирования, так как он лично принимал участие в терактах; загадочный Е.Ф.Азеф, разоблаченный в 1908 г. как полицейский агент, никогда не скрывал своего пренебрежения к социалистической идеологии и открыто заявлял о том, что состоит в партии только до установления в России конституционного строя. Аналогичные оценки А.Гейфман переносит и на рядовых эсеров. По ее словам, М.А.Беневская была христианкой и не расставалась с Евангелием, И.П.Каляев сочинял молитвы в стихах и прославлял Всевышнего, религиозных взглядов придерживался Е.С.Сазонов. По мере того, как революционный террор становился массовым явлением, все чаще встречались случаи психической неуравновешенности. А.Гейфман пишет, что непосредственно перед убийством В.К.Плеве эсерка М.Г.Селюк оказалась неспособной переносить тяготы подпольного существования, потеряла душевное равновесие и, пытаясь избавиться от возрастающей паники, сама сдалась полиции .

По мнению А.Гейфман, боевики окружали себя ореолом опасности, риска и секретности, принося свои жизни на алтарь партии. Имея дело с такими людьми, ЦК ПСР признавал боевое направление основным в деятельности партии. В то же время историком умаляется роль Центрального Комитета в деле руководства БО, что, на наш взгляд, как раз и соответствует действительности. Как Г.А.Гершуни, так и Е.Ф.Азеф мало кого информировали о технической стороне дел в БО. На самом деле ЦК ПСР определял жертву и передавал «решение» вопроса в БО. Имена же исполнителей терактов становились, как правило, известными уже из газет. БО пользовалась такой автономией, которая позволяла ее членам действовать почти бесконтрольно, в обстановке полной секретности от ЦК. Неудивительно, что в БО формировались личности таких людей, как Д.Бриллиант, Б.В.Савинков, И.П.Каляев, для которых террор превращался в самоцель.

К недостаткам монографии А.Гейфман, скорее, следует отнести чрезмерную идеализацию боевого направления в деятельности партии, в то время как существовали мирные формы партийно-политической деятельности ПСР: издательская,

кооперативная, кассы взаимопомощи, стачки и забастовки, причем, как полагает большинство современных российских специалистов, именно они и превалировали в деятельности ПСР в 1901-1911 гг.524

Биографический аспект истории Партии социалистов- революционеров нашел свое отражение в воспоминаниях И.З.Штейнберга. Эмигрировавший в 1920-е гг. на Запад, член ЦК ПЛСР и бывший нарком юстиции в СНК опубликовал весьма солидную по объему политическую биографию М.А.Спиридоновой. Библиографической особенностью работы И.З.Штейнберга является то, что его книга была издана во время, когда героиня повествования находилась в советском политизоляторе, что наложило определенный психологический штамп на весь характер исследования. В основном работа И.З.Штейнберга построена на личных впечатлениях, хотя автором использовались и документы партии, вывезенные из страны. Выступая 3 марта 1928 г. на собрании американского «Еврейского рабочего союза им. Г.А.Гершуни», И.З.Штейнберг подчеркнул тесную духовную связь М. А.Спиридоновой и Г. А.Гершуни и заявил о праве левых эсеров вести от Гершуни свою родословную . В книге И.З.Штейнберга достаточно детально описан процесс становления молодой революционерки, участие ее в убийстве тамбовского губернского советника Г.Н.Луженовского, поведение на суде, пребывание на каторге. Левоэсеровский публицист специально остановился на описании революционных мероприятий 1917-1918 гг., показав исключительную роль в них

М.А.Спиридоновой, особенно в вопросах образования и

21

организационного оформления ПЛСР .

Свою концепцию истории партии эсеров после большевистской революции представила в 1922 г. заграничная Делегация ПСР. Причиной этого послужила широкая антиэсеровская кампания, развернутая в Советской России весной и летом 1922 г. вокруг судебного процесса над ЦК ПСР и партийными активистами. Заграничные эсеры уже 7 марта 1922 г. создали в Берлине комиссию в связи с процессом в Москве. Среди многочисленной печатной продукции, изданной заграничной Делегацией, выделяется сборник «Двенадцать смертников», в приложении к которому эсеры представили очерк истории ПСР

99

после Октябрьской революции . Он стал своеобразным ответом на обвинения в адрес социалистов-революционеров, прозвучавшие в Москве.

Эсеры выдвинули контробвинения в адрес большевиков и категорически отрицали свою вину в приписываемых им преступлениях. Свое поражение в Гражданской войне эсеры объясняли заговором буржуазно-монархических групп, одновременно с большевиками напавших на «демократические силы» в Поволжье и Сибири. Цитируя решения IX Совета, Заграничная Делегация доказывала, что ПСР прекратила вооруженную борьбу с большевиками и сосредоточила все свои силы на борьбе с «белой реакцией». Приведенные факты, указывалось в заключении, вполне достаточны для опровержения «клеветнических измышлений» большевиков. С оценками заграничной Делегации ПСР были солидарны известный немецкий социал-демократ К.Каутский и социал-демократ В.С.Войтинский,

23

представившие свои статьи в сборник «Двенадцать смертников» .

По мнению К.Каутского, большевики первыми применили насилие по отношению к другим социалистам и разогнали Учредительное собрание потому, что оказались бессильными при помощи пропаганды привлечь на свою сторону большинство пролетариата и крестьянства. В таких условиях оппозиции оставалась только одна форма открытого политического выступления - Гражданская война525. В.С.Войтинский указывал, что суд над эсерами в Москве - последнее звено в длинной цепи преследований социалистов в Советской России, которые начались сразу же после захвата власти большевиками. Источником ненависти большевиков против социалистических партий служит то, что эти партии являются защитниками народовластия и демократизма в России, носителями начал активности, самодеятельности трудящихся, рабочих и крестьян526.

Данные о репрессиях, которым подвергались социалисты- революционеры в Советской России, были обобщены в сборнике «Че-Ка», также выпущенном Заграничной Делегацией ПСР . Его авторами являлись люди, испытавшие на себе большевистский террор в Москве и Саратове, Ярославле, на Кубани и в Астрахани. Они должны были склонить европейское общественное мнение к поддержке социалистов-революционеров и попытаться смягчить участь обвиняемых эсеров в России. Во многом это удалось, если судить по кампании протеста против московского процесса, в которой приняли участие социал-демократические партии Германии, Бельгии, Франции и других стран, а также лично К.Каутский, Э.Бернштейн, А.Франс. Меньшевик Б.Двинов вспоминал позднее про обвиняемых эсеров, что «...если они были спасены, то это, несомненно, произошло под давлением европейского пролетариата»527.

Концепция истории ПСР, представленная Заграничной Делегацией, носила во многом рекламный характер и умалчивала о некоторых существенных сторонах партийной жизни. Не упоминалось о репрессиях, к которым прибегали сами правые эсеры в эпоху Комуча, обходился вопрос о партийных расколах, тактических ошибках партии, имевших серьезные последствия.

Работы о революции и Гражданской войне, созданные в эмиграции, в подавляющем большинстве носили мемуарный характер528. Собственно исторических исследований, вышедших из- под пера эсеров, практически не было. Исключение составляет

29

книга М.В.Вишняка об Учредительном собрании . Работа бывшего секретаря этого собрания ценна тем, что ее автор, прекрасно знакомый с предметом своего исследования, попытался проследить борьбу социалистов-революционеров за Учредительное собрание вплоть до колчаковского переворота. Хотя сам М.В.Вишняк не участвовал в Комуче, он привлек обширную мемуарную и историческую литературу и документы, в том числе советские издания.

Книга М.В.Вишняка написана с откровенной симпатией автора к своей партии и столь же резким неприятием большевизма. «Октябрь, - писал М.В.Вишняк позднее в воспоминаниях, - сразу, полностью и навсегда сделал меня своим непримиримым врагом»529. Работа М.В.Вишняка об Учредительном собрании интересна с точки зрения причин, из-за которых, по мнению автора, борьба социалистов-революционеров закончилась поражением. Причины эти были как общие, так и специфические. К числу общих причин М.В.Вишняк относил «порок воли», Ф недостаточное стремление партии к власти, а также их чрезмерную

31

приверженность к праву и справедливости . Роковым стал недостаток «общенационального сознания» в обществе, которое руководствовалось исключительно мотивами классового и социально-политического порядка. «Народ - всякий народ, - заключал М.В.Вишняк, - способен и падать, и очень низко, и ошибаться - и очень глубоко» .

Касаясь специфических причин поражения эсеров в 1918 г., М.В.Вишняк выделял «преждевременность возникновения Комуча, его недостаточную организованность, слабость армии. Однако это ничуть не снижает значение волжского движения за Учредительное собрание, поражение которого стало поражением всей России». Его оценки во многом совпадали с высказываниями бывших комучевцев, подчеркивавших в своих воспоминаниях важность своей борьбы530. Вместе с тем в отдельных вопросах автор высказывал особое мнение, не совпадавшее с точкой зрения «волжских» эсеров. Так, М.В.Вишняк высоко оценивал итоги Уфимского государственного совещания, считая их большой политической удачей, свидетельствовавшей о «росте политической

*

V

зрелости и ответственности русской общественности». Эсер

В.И.Лебедев относился к совещанию более скептически, так как оно, по существу, явилось «несколько оттянувшим конец компромиссом». Однако различия в подходах М.В.Вишняка и

комучевцев не столь существенны. Главное, что объединяло их, как и всю правоэсеровскую эмиграцию в оценке деятельности партии в годы гражданской войны - стремление представить Ш борьбу ПСР как «третий путь», движение за настоящее

народовластие, подлинную демократию и социализм. Можно согласиться с современным историком А.В.Медведевым, утверждающим, что эсеры «не создали более или менее завершенной картины Гражданской войны, борьбы классов и партий»34. Верно и то, что эсеры стремились «замолчать свою роль в разжигании Гражданской войны, нередко шли на заведомую

-з с

фальсификацию событий и домыслы...» . Бесспорно, социалистам- революционерам, как и всякой другой партии, было свойственно желание оправдать свои действия. Есть основания обвинять их в заведомом искажении фактов36. Хотя в отдельных работах эсеров встречается резкая критика деятельности ПСР в 1917-1918 гг.,

37

прямо говорится о крупных и «роковых» ошибках партии .

С исследованиями по истории эсеров в период революции и Гражданской войны в эмиграции выступали такие известные ученые и политические деятели как П.Н.Милюков и

С.П.Мельгунов. В своих работах 1920-1930-х годов они затрагивали деятельность партии эсеров, оценивали роль ПСР в российской гражданской войне. По мнению П.Н.Милюкова, причинами гибели Комуча стало отсутствие реальной помощи ему со стороны Антанты, а также то, что движение на Волге 34

Медведев А.В. Большевики и неонародники в борьбе за крестьянство в годы гражданской войны (октябрь 1917-1920гг.): Дисс. ...д-ра ист. наук.

Н.Новгород, 1994. С.39. 35

Там же. 36

Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. М., 2004. С.142-151. 37

Сухомлинов В.В. Политические заметки // Воля России. Прага, 1928. № 10-11. С.156-167.

возглавили социалисты-революционеры531. С.П.Мельгунов в своей книге о А.В.Колчаке обвинил правых эсеров в желании противопоставить свою партию всему остальному Ш антибольшевистскому движению, что привело к неудаче Комуча532.

Работы по истории ПСР, появившиеся в годы Гражданской войны и позднее в эмиграции, довольно разнообразны. Большей частью это статьи историко-мемуарного характера, созданные участниками или очевидцами происходивших событий. Ни сами социалисты-революционеры, ни кто-нибудь другой из представителей небольшевистской историографии не создали специального исследования по истории ПСР533. В своих публикациях они касались преимущественно проблем Гражданской войны в России. Социалистов-революционеров и других авторов 1920-1930-х гг. волновал, по сути, один вопрос - в чем причина поражения партии в борьбе с большевиками и ухода с российской политической сцены? Подчеркивалась роль репрессий со стороны большевиков и белого движения, отмечался неудачный опыт коалиции с буржуазией, чья «предательская» роль выявилась «слишком поздно». Интересно в этом плане признание В.М.Чернова: «С точки зрения левого центра, развивавшейся мною и моими политическими друзьями, русская революция, в качестве революции общенациональной, имела одно чрезвычайное место: это - отсутствие в России устойчивой и зрелой либеральной буржуазии»534. Лидер эсеров полагал, что партия кадетов сделалась «складочным местом для всего, что было когда-то правее ее». По его мнению, были еще две причины, по которым коалиция с кадетской партией стала ошибочной. Первая - противоположные оценки в разрешении национального вопроса: кадеты выступили против принципа федерализма, а эсеры не могли не считаться с «ищущими своей эмансипации «негосударственными национальностями». Вторая - опора кадетов на старый командный состав армии, тогда как эсеры понимали необходимость ее радикальной демократизации. Все это, писал В.М.Чернов, «создавало глубокое отчуждение и антагонизм между кадетской партией и советской демократией. Необходимо было признать коалиционную власть пережитым этапом революции и перейти к более однородной власти с твердой крестьянско-рабочей, федералистической и пацифистской программой»535.

Эсеры в эмиграции не замалчивали собственные ошибки, подчас весьма серьезные, и прежде всего то, что ПСР не смогла сохранить единство своих рядов и проявить твердость в осуществлении своей программы. Тем не менее отношение эсеров к событиям 1917-1922 гг. вполне можно охарактеризовать словами В.И.Лебедева, озаглавившего одну из своих статей «Лучше

43

поражение, чем измена или капитуляция...» , то есть даже если борьба ПСР за демократию и социализм была обречена изначально, начинать ее стоило.

Современных специальных работ по данной проблеме за рубежом немного. Можно лишь выделить труды В.Н.Бровкина о российских политических партиях в 1918-1922 годах536. Его исследования базируются на широком круге источников, в том числе значительном документальном материале из российских и зарубежных архивов, это позволило впервые после книги JI.М.Спирина «Классы и партии в Гражданской войне в России (1917-1920 гг.)» создать полномасштабную картину истории

партий и движений в России в годы Гражданской войны.

В работе «Большевики в российском обществе: Революция и годы Гражданской войны» В.Н.Бровкин утверждает, что роспуск Учредительного собрания представлялся эсерам, знакомым с историей Великой Французской революции, как триумф «бонапартистской диктатуры». Исходя из этого посыла, перед эсерами стояла дилемма - защищать Учредительное собрание и принять участие в Гражданской войне, либо отказаться от его защиты, что будет крахом демократии и объективно способствовать установлению автократического режима в стране537.

Такая постановка вопроса, как полагает В.Н.Бровкин, являлась ключевой для ПСР. По его мнению, хотя эсеры и считали восстановление прав Учредительного собрания своей стратегической целью, они не были готовы к вооруженной борьбе за него. Вместо этого ЦК ПСР в январе 1918 г. составил список тезисов, которые в целом укладывались в концепцию мирной оппозиции большевикам в рамках советского режима. Более того, называя большевизм «контрреволюционным направлением» из-за

его отношения к недавно возникшим демократическим институтам, эсеры отказались использовать против него традиционные для себя средства, а именно террор. Они мотивировали это тем, что большевизм в отличие от царской автократии являлся властью, опирающейся на

распропагандированных рабочих и солдат. Политическая неопытность российских масс и начальные формы классовой сознательности сделали их чрезвычайно восприимчивыми к максималистской программе большевиков, в которой они уловили лишь требования к разграблению национальной и частной собственности538.

По мнению В.Н.Бровкина, эсеры в начале 1918 г. поставили целью сплочение рабочих и солдатских масс вокруг идеи «демократического социализма», подразумевавшего социально- экономические ограничения на непосредственное введение социализма в России. Конкретно эта идея воплощалась в социализации земли, выборочной национализации банков и частичном регулировании в промышленности. Для реализации своей программы эсеры, как пишет В.Н.Бровкин, потребовали проведения новых выборов в Советы разных уровней.

Историк пришел к выводу об использовании эсерами на этом этапе исключительно легальных форм борьбы, а именно увеличение своего представительства в Советах. Они, во-первых, попытались организовать оппозицию большевикам только в пределах структуры режима, что по сути напоминало донкихотство. А во-вторых, эсеры нацелили свою пропаганду почти исключительно на рабочих и солдат, хотя воспринимались в обществе как защитники интересов крестьянства, которое, по мнению В.Н.Бровкина, с безразличием отнеслось к разгону

Учредительного собрания. Исследователь полагает, что для такого подхода у эсеров были серьезные основания. Именно в городах,

*

где большевики возглавляли Советы, разочарование их в политике, особенно в свете усиливавшегося экономического кризиса и произвольных форм пролетарской диктатуры, стало наиболее выраженным. В качестве примера В.Н.Бровкин приводит Петроград, где недовольство большевиками проявилось в участии пролетарских масс в демонстрации в защиту Учредительного собрания 5 января 1918 г. По подсчетам американского историка русского происхождения, весной 1918 г. перевыборы в Петроградский Совет на двадцати фабриках принесли убедительную победу ПСР. В феврале 1918 г. из пятидесяти новых депутатов 36 оказались эсерами, 7 - меньшевиками и 7 -

беспартийными539.

Общий кризис промышленности, злоупотребления служебным положением отдельных представителей новой власти и перманентная подозрительность большевиков и левых эсеров, по оценке В.Н.Бровкина, привели к целому ряду конфликтов в таких городах, как Астрахань, Брянск, Тула, Ярославль, Калуга, Златоуст, Ижевск, где по требованию пролетариата состоялись перевыборы в Советы рабочих и солдатских депутатов. Почти во всех случаях, по сведениям историка, перевыборы закончились победой эсеров и меньшевиков540. Большевики и левые эсеры ответили на это аннулированием результатов выборов, роспуском Советов, образованием Военно-революционных комитетов и введением военного положения в этих городах. К аналогичным выводам пришли и российские историки. Так, по сведениям Д.О.Чуракова: «Дважды на перевыборах ижевского Совета

большевики потерпели поражение: в конце мая и в конце июня. И если в мае ситуацию им удалось разрешить мирно, то в июне ижевские большевики при помощи прибывших из Казани подкреплений разогнали городской Совет и арестовали около ста депутатов нового Совета, лидеров оппозиционных партий и организаций»541.

Проблема гибели эсеровской партии в 1918 г. не сводится В.Н.Бровкиным только к большевистским репрессиям против эсеро-меньшевистских Советов и разгрому возглавляемых умеренными социалистами пролетарских забастовок. По его мнению, изнутри партию эсеров ослабляли апатичное настроение ее членов, смятение, господствующее в ряде региональных организаций, тенденции к снижению их численности. Конкретно это проявлялось и в разочаровании широких масс населения политическими процессами в обществе, что было вызвано усиливающимся продовольственно-топливным кризисом в стране. «Трагедия эсеров заключалась в том, что на всех критических поворотах ПСР раскалывалась на соперничающие фракции, которые нейтрализовывали друг друга»542. Осенью 1917 г. ПСР раскололась на эсеров и левых эсеров. На Уфимском государственном совещании в 1918 г. - на правых, во главе с Н.Д.Авксентьевым, и левый центр, во главе с В.М.Черновым.

В.Н.Бровкин пишет, что партия эсеров не добилась своих целей и в мае 1918 г. снова оказалась перед дилеммой: начинать полномасштабную Гражданскую войну или, на чем настаивали меньшевики, продолжать выстраивать массовую оппозицию в пределах структуры советского режима. На изменение позиции членов ЦК ПСР, по мнению историка, повлияло подписание СНК Брест-Литовского мирного договора. Пример Украины, где Германия сначала поддерживала Центральную Раду, а затем свергла ее, установив власть своего ставленника, гетмана П.Скоропадского, делает вывод В.Н.Бровкин, в глазах эсеров был возможен и в России. Он высказал предположение, что руководство эсеров чрезмерно преувеличивало степень народного гнева «позорным» миром, вследствие чего и изменило свою мирную тактику на военную543.

Как полагает исследователь, основной проблемой для эсеров в мае 1918 г. стал вопрос о сотрудничестве с несоциалистическими силами. Часть эсеров стремилась к нему, считая, что без правых партий и групп антибольшевистское движение создать в принципе невозможно. Другие видели в этом сотрудничестве возвращение к неудачной политике коалиций, получившей негативную оценку на IV

Совете партии. Более того, эта часть эсеровского ЦК представляла будущее руководство освобожденных от немцев и большевиков территорий исключительно правом прежнего состава Учредительного собрания, разумеется, без избранных в него большевиков и левых эсеров, в то время как правое крыло ПСР выступало за коалиционное правительство, составленное из всех антибольшевистских сил. «Эти расходящиеся планы - причина будущих разногласий в политике антибольшевистского

52

Восточного фронта», - сделал вывод В.Н.Бровкин . По его оценке, эсеровские вооруженные выступления, так же как и восстание чехословацкого корпуса, были направлены даже не против большевиков, а скорее против экономического и политического порабощения России германским империализмом. Однако следующее суждение автора, о том, что эсеры оставили свою идею вооруженной борьбы с большевиками как только узнали о победе Ноябрьской революции (1918г.) в Германии, представляется интересным лишь в качестве альтернативной гипотезы, оно недостаточно обоснованно. Нельзя забывать, что именно в ноябре 1918 г. к руководству белыми армиями пришел адмирал A.

В.Колчак, а его сторонники подвергли жестким репрессиям социалистов-революционеров. Скорее, эта причина заставила эсеров изменить свое отношение к большевикам и снова перейти к тактике мирной оппозиции.

Возможности «новой» тактики эсеров, по мнению B.

Н.Бровкина, вряд ли стоит преувеличивать. Он полагает, что

дальнейшие большевистские репрессии показали собственные структурные «пороки» эсеров, которые в значительной мере связаны с наследием самодержавной формы правления в России, отсутствием гражданского общества, начальным этапом становления политических институтов, их слабой степенью влияния среди населения: «ПСР в 1918 г. разрушалась так же быстро, как и росла в 1917 году. Она вернулась к тому же состоянию, чем была при старом режиме: радикальными

городскими группами с преобладающей ролью интеллигентов»544.

Трагедия ПСР, по мнению В.Н.Бровкина, заключалась в том, «что это была интеллигентская партия для крестьян, а не партия самих крестьян. Эсерам не удалось соединиться с народным движением, им не хватало ясности целей и направленности действий. Кроме того, на критических этапах социалисты- революционеры распадались на соперничающие фракции, которые нейтрализовывали друг друга»545. Политику большевиков по отношению к эсерам и другим партиям В.Н.Бровкин характеризует как политику уничтожения: к 1920 г. все политические партии были фактически ликвидированы546.

Вообще в западной историографии издавна формирование однопартийности в России объяснялось курсом большевистской власти на искоренение политической оппозиции. Эта тенденция имела свои истоки в эмигрантской литературе 1920-х годов и укрепилась под влиянием российских диссидентов, в частности, А.И.Солженицына. В своем публицистическом исследовании «Архипелаг ГУЛАГ» он обратился к истории советских политических процессов, особо выделяя процесс по делу правых эсеров 1922 года. Писатель отнес этот суд к «показательным», схожим с последующими судебными процессами 1930 - 1940-х годов. «Это - первый опыт процесса, публичного даже на виду у Европы, и первый опыт «негодования масс». И негодование масс особенно удалось»547, - отмечал А.И.Солженицын.

А.И.Солженицын не оправдывает Партию социалистов- революционеров. Напротив, писатель резко критикует эту «пафосно-говорливую, а по сути растерявшуюся, беспомощную и даже бездеятельную» партию, не устоявшую против большевиков. Анализ, сделанный А.И.Солженицыным, внес свой вклад в развитие историографии процесса 1922 г., хотя писатель опирался лишь на официальные советские издания. «Архипелаг ГУЛАГ» не являлся специальным историческим исследованием, но

стимулировал дальнейшие изыскания в этой области

профессиональных историков, что привело в итоге к появлению монографии М.Янсена, посвященной процессу 1922 года.

В 1970-1980-е гг. в зарубежной и эмигрантской историографии

57

проблема ответственности ПСР за террор вновь была поднята .

А.И.Солженицын, Б.М.Орлов, М.Янсен не поверили официальной советской версии, хотя и не смогли представить собственной обоснованной гипотезы ввиду отсутствия необходимых источников. В современной историографии точка зрения зарубежных историков получила документальное подтверждение в плане отсутствия каких-либо серьезных доказательств руководства ЦК ПСР террором в 1918 году548. Однако, как мы уже отмечали, до сих пор в изучении загадочных покушений на В.В.Володарского и І В.И.Ленина остается очень много неясностей.

Менее разработанной темой в эмигрантской историографии оказалась история Партии левых социалистов-революционеров- интернационалистов (ПЛСР). До 1994 г. история ПЛСР изучалась лишь в контексте общих советологических исследований, а специальные работы отсутствовали. Зарубежные, в первую очередь англоязычные авторы, как правило, в своих оценках были близки к основным выводам советской историографии проблемы. Причем их интересовал только один вопрос - события 6-7 июля 1918 г. в Москве. Исключение, пожалуй, составляют взгляды бывшего левоэсеровского наркома юстиции И.З.Штейнберга. В отношении событий 6-7 июля 1918 г. в Москве И.З.Штейнберг категорически возражал против оценки их как восстания против советской власти. Он писал: «левые эсеры хотели лишь добиться изменений тех обстоятельств, которые вели страну по дороге развалин... Они утверждали, что Германия не была в состоянии возобновить войну с Россией, и правомерность этого утверждения была доказана тем фактом, что Берлин не реагировал на убийство с жестокостью, которая проявилась бы в дни военного могущества Германии. (В это время Германия была уже слишком близка к поражению)»59.

М.И.Геллер, А.М.Некрич, JI.Шапиро полагали, что левые эсеры действительно подняли мятеж против советской власти60, а последний даже делал попытку оправдать большевистский террор против ПЛСР: «Мятеж также укрепил утверждение большевиков, что только один шаг отделяет оппозицию от вооруженного восстания, и это оправдывало в их глазах систематический красный террор, направленный против политических противников»61. L.Fisher в книге «Жизнь Ленина» (Лондон, 1970) также поддержал версию о мятеже левых эсеров . Аналогичной точки зрения придерживались I.Deutscher63 и G.von Rauch64.

Всеми признанная версия событий 6-7 июля 1918 г. в Москве была впервые подвергнута сомнению в статье Г.М.Каткова,

* 59 Steinberg I. Maria Spiridonova. London, P. 178. 60

Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. История Советского Союза с 1917г. до наших дней. Лондон, 1982.С.63. 61

Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. Флоренция,

1975. С.269. 62

Фишер Л. Жизнь Ленина. Лондон, 1970. С.359-361. 63

Deutscher I. The Prophet Armed. Trotsky: 1879-1921. Oxford University Press, 1979. P.403-404 64

Rauch, von G. A History of Soviet Russia. Sixth Edition, New York, 1976, P. 94-95.

/:с

опубликованной в 1962 г. в США . Несколько позже недоверие к официальной советской точке зрения высказали и другие западные историки. Давая оценку выводам советской историографии истории партии левых эсеров, зарубежные историки, стоящие на традиционных позициях, писали: «В свете июльского уничтожения левоэсеровской партии как политического института, а затем еще и ленинско-сталинского уничтожения самих членов ПЛСР, ни чем иным, как глумлением, звучит заявление советского историка К.В.Гусева о том, что блок большевиков с партией левых эсеров «просуществовал очень недолго, но исторический опыт взаимоотношений большевиков и левых эсеров представляет интерес как первый опыт сотрудничества коммунистов с непролетарской партией, и как доказательство лояльного отношения коммунистов к мелкобуржуазным партиям, поддерживающим социализм» .

В последнее десятилетие эмигранты-исследователи российской революции 1917 г. снова проявляют интерес к истории Партии левых социалистов-революционеров. Обращение к этой тематике во многом связано с поиском возможных альтернатив однопартийной диктатуре, установившейся в России. Одним из наиболее дискуссионных аспектов работы в этом направлении вновь является изучение событий 5,6,7 июля 1918 г. в Москве. Среди исследований, изданных в 1980-1990-х гг. следует выделить труды А.Рабиновича и Ю.Г.Фельштинского, в которых затрагивались различные аспекты интересующей нас проблемы549.

К настоящему времени существуют различные версии убийства германского посла графа В.Мирбаха: от тщательно разработанной провокации со стороны большевиков до заговора левых эсеров, призванного либо сорвать Брестский мир, либо вообще свергнуть советскую власть. Видимо, во всех этих интерпретациях есть доля истины, хотя, на наш взгляд, наиболее аргументированной представляется версия, предложенная

А.Рабиновичем. По его мнению, вторая половина июня 1918 г. характеризуется нарастающим конфликтом большевиков и левых эсеров. РКП (б) и ПЛСР собирались дать друг другу решающий бой на V Всероссийском съезде Советов. Основное внимание ЦК обеих партий было акцентировано на формировании арифметического большинства своих фракций. После публикации 25 июня 1918г., предварительного подсчета делегатов съезда баланс партийных сил казался настолько равным, что трудно было предсказать, за кем останется большинство. Повторный подсчет делегатов съезда, состоявшийся 4 июля 1918 г., показал наличие 300 большевиков, которым противостояло левоэсеровское

68

меньшинство в 90 делегатов . После конфликта в мандатной комиссии, закончившимся пересмотром критериев

представительства для левых эсеров в их пользу, председатель ВЦИК Я.М.Свердлов объявил данные по партийному составу: 678 (!) большевиков и 269 левых эсеров, к которым идейно примыкали 30 максималистов550.

Фактически большевики получили двойное количественное преимущество, и съезд, по мнению А.Рабиновича, превратился в настоящий кошмар для левых эсеров551. Практически по всем вопросам их предложения были заблокированы большевиками, и вся делегация левых эсеров покинула зал заседаний. Последующее убийство графа В.Мирбаха достаточно детально описано в исторической литературе, в том числе и зарубежной. В этой связи главным вопросом становится мотивация левых эсеров. Американский историк R.Pipes считал левых эсеров безвольными пособниками большевиков, «которые помогли прикончить независимое крестьянское движение», 6 июля 1918г. они поставили цель «заставить большевиков изменить свою внешнюю политику»552.

А.Рабинович пришел к иному выводу: «За исключением действий П.П.Прошьяна по захвату Центрального телеграфа, не санкционированных ЦК левых эсеров, убийство Мирбаха и все другие шаги, предпринятые после этой акции, соответствовали

72

лишь одной цели - возобновлению войны с Германией» .

Альтернативную версию событий 5,6,7 июля 1918 г. в Москве выдвинул американо-российский историк Ю.Г.Фелыптинский. Первоначально он полагал, что «существовал заговор одних членов ЦК ПЛСР в тайне от других, с целью убийства германского посла Мирбаха. В этом заговоре участвовали некоторые члены ЦК РКП (б), - безусловно, Дзержинский, а вероятно, еще и Бухарин с

74

Пятаковым» . В более поздних своих работах Ю.Г.Фелыптинский пришел к выводу о существовании целого ряда заговоров в эти дни. «Прежде всего, речь идет о заговоре Дзержинского, направленном против ратификации Брестского мирного договора, вторым был заговор Свердлова, Ленина и, возможно, Троцкого, направленный на ликвидацию партии левых эсеров, третьим - заговор Блюмкина в тайне от большинства членов ЦК ПЛСР, направленный в Москве против германского посла, а в Петрограде - против германского консула»553.

Адекватным доказательством несостоятельности некоторых тезисов Ю.Г.Фелыптинского может служить хотя бы интервью

В.И.Ленина одной из шведских газет 1 июля 1918 г. о завершении конфликта ленинцев и «левых коммунистов»554. Существенный вклад Ю.Г.Фельштинского в освещение взаимоотношений между двумя партиями болыпевистско - левоэсеровского блока неоспорим. В то же время более вдумчивым представляется анализ этих отношений в фундаментальной работе L.Hafner, изданной в 1994 г. в Германии555.

Подведем итоги параграфу. Первый импульс развитию западной «советологии» был задан мемуаристикой русских эмигрантов. Большинство представителей первой волны эмиграции опиралось на евразийскую теорию, являющуюся обоснованием особого антизападного пути развития России. Некоторые эмигрантские авторы искали объяснение происходивших в начале XX в. изменений в религиозной философии, в мессианских взглядах об особом призвании России. В какой-то степени их взгляды были связаны с попыткой отыскать компромисс между российской революцией и прежними устоями царской России. Другим бывшим эсерам импонировали иные религиозномистические направления.

Написать историю своей партии эсерам-эмигрантам не удалось, хотя определенный «задел» в этом направлении они сделали. По крайней мере, отдельные публикации о наиболее важных, с их точки зрения, этапах истории эсеров, как и о людях, оставивших след в революционной борьбе, существуют. При этом все последующие зарубежные историки социалистов- революционеров достаточно долго находились под влиянием эсеровских концепций истории ПСР и самих эсеров, оставивших мемуары. Анализ эмигрантской историографии позволяет сделать некоторые выводы о результатах изучения истории партии эсеров за рубежом. Во-первых, исследователями-эмигрантами установлено, что феномен возникновения ПСР во многом объясняется социальной отсталостью страны, в которой до начала XX в. не было основных условий для организованного коллективного социального протеста на каком - либо уровне. Ни крестьяне, несмотря на их спонтанные беспорядки, ни численно незначительный и психологически не сформировавшийся пролетариат, ни безразличный к политике средний класс не могли быть социальной средой для зарождения такого протеста. Интеллигенция, отдалившаяся от самодержавного строя и не пользующаяся поддержкой широких слоев общества, обратилась к радикализму и была не в силах способствовать цивилизованному развитию политической культуры страны и исправить главный недостаток российской государственности - отсутствие глубокой либеральной традиции.

Во-вторых, исследователи-эмигранты полагают, что террор ПСР ускорил падение монархии не только убийствами крупных государственных деятелей, но нескольких тысяч низших чинов. Благодаря террору российские революционеры «сумели сломать хребет государственному аппарату, ранив его и духовно и физически, что привело к параличу власти в дни последнего кризиса царизма в марте 1917 года».

В-третьих, по мнению эмигрантов, Боевая организация эсеров стремилась к возможно большей независимости от ЦК ПСР, предпочитая неконтролируемую деятельность. Многие из боевиков совершенно не интересовались даже основами народнической теории и жертвовали идеологией ради практических успехов. Их взгляды варьировались от христианской этики до анархического увлечения разрушением.

В-четвертых, ПСР в период борьбы с самодержавием характеризуется эмигрантами как совокупность радикальных урбанистических группировок с преобладающей ролью интеллигенции. Историки сделали вывод о структурных «пороках», изначально присущих партии эсеров. Они в значительной мере были связаны с характером самодержавной формы правления в России, отсутствием гражданского общества, начальным этапом становления политических институтов, их слабой степенью влияния среди населения.

В-пятых, историки-эмигранты считают, что после свержения самодержавия эсеры совместно с меньшевиками оказались неожиданно для себя чуть ли не единственными «спасителями» гибнущей цивилизации, а также наследниками империи и гарантами буржуазного общества, то есть исполнителями такой роли, о которой несколько месяцев назад не могли даже мечтать. Как полагает большинство историков-эмигрантов, эсеры были по настоящему массовой партией и могли расчитывать на полную победу при свободных и демократических выборах. Они являлись по сути и единственной партией, в основу программы которой легла не иностранная, а русская концепция социального переустройства общества. Но у эсеров не было вооруженной силы, а сама партия находилась в состоянии хронического раскола.

В-шестых, историки-эмигранты сделали вывод о «страхе и иллюзорности» эсеров, которые могли бы опереться на широкую поддержку народных масс, вздумай они действовать более решительно. Но социалисты-революционеры неизменно отказывались от этого по той причине, что подобная борьба укрепила бы силы белой реакции.

В-седьмых, причинами гибели ПСР, по мнению эмигрантской историографии, являлись отсутствие ясности целей и направленности действий, апатичное настроение ее членов, смятение, господствующее в ряде региональных организаций, тенденции к снижению их численности, большевистские и белогвардейские репрессии. Конкретно это проявлялось и в разочаровании широких масс населения политическими процессами в обществе, что было вызвано усиливающимся в 1917- 1918 гг. продовольственно - топливным кризисом в стране. На критических этапах истории России социалисты-революционеры распадались на соперничающие фракции, которые нейтрализовывали друг друга. В итоге им пришлось выбирать между Москвой и Омском: Гражданская война навязывала свои законы.

6.2. Эсеровская парадигма в исследованиях зарубежных историков

Параллельно с изучением истории партии эсеров в России активно развивается зарубежная историческая наука, уделяющая этому вопросу большое внимание. Исследования сосредоточились главным образом в США, где функционируют крупнейшие советологические школы, а также в некоторых других странах - Нидерландах, Германии, Великобритании, Израиле, Финляндии, Франции.

Основной причиной пристального внимания западных исследователей к истории Партии социалистов-революционеров, несомненно, явилось противостояние западного мира и его антипода в лице советской политической системы, нашедшее свое отражение в «холодной войне», которая началась сразу после окончания Второй мировой. Хотя следует отметить, что попытки поставить и изучить отдельные аспекты проблемы истории эсеров в контексте более широких исследовательских задач предпринимались и ранее. В частности, в период 1920-1930-х гг. западные историки вплотную приступили к изучению проблем российской революции и белой эмиграции, рассмотрев в том числе отдельные вопросы истории Партии социалистов-

77

революционеров . В исследованиях данного периода, безусловно, •

• 7Я

доминируют труды H.Rimsha и W.H.Chamberlin .

Немецкий историк H.Rimsha положил в основу монографии свою диссертацию «Русская гражданская война и русская эмиграция в 1917-1921 гг.». Используя материалы газет «Дело народа», «Воля народа», «Общее дело», «Воля России», «Голос России», H.Rimsha рассматривал различные эмигрантские группировки с точки зрения их внешнеполитической ориентации в годы Гражданской войны. Он исследовал группировки, ориентировавшиеся в разное время на Германию и Францию, Англию и Америку, Чехословакию и Польшу. По его мнению, эмиграция после Гражданской войны представляла «чудовищно пеструю картину». «Старые партии, возникшие в совершенно других условиях, - писал автор, - продолжали существовать, хотя для этого не было никаких разумных оснований. H.Rimsha отмечал партийные разногласия в эмигрантских кругах. Они были слишком велики, «каждая партия с большим пылом говорила о банкротстве и разложении другой»556. С определенной долей сожаления автор констатировал отсутствие у русской политической эмиграции вождя, который мог бы объединить все эти разрозненные политические группировки в борьбе с советской властью. Впоследствии автор дал «убийственную картину разложения

русской политической эмиграции» и был вынужден признать

80

«грандиозность и величие» строительства социализма в России .

Ф Американский историк и журналист W.H.Chamberlin,

представляя в своем исследовании краткий обзор революционного движения в России, отметил, что первые попытки организационного становления ПСР предпринимались на съездах эсеровских групп в Воронеже и Полтаве в 1897 году.557 Апогеем деятельности социалистов-революционеров стала их победа на выборах в Учредительное собрание, где за них, по сведениям

ол

автора, проголосовали 20,9 млн. избирателей, или 25% , что значительно отличается от современных подсчетов итогов голосования.

В поражении социалистов-революционеров американский историк увидел неудачу демократического движения в России

83

вообще . Причинами гибели эсеровского правительства Комуча стало, по его мнению, отсутствие необходимой поддержки со стороны крестьянства, которое, будучи отсталым и «темным», не смогло действовать сознательно. Социалисты-революционеры, кроме того, не решились прибегнуть к помощи чехословаков в борьбе с правой реакцией, что привело их к поражению. Отдельные положения концепции W.H.Chamberlin были развиты в зарубежной историографии в период «холодной войны».

Совершенно очевидно, что социалисты-революционеры интересовали западную советологию прежде всего как

политический противник коммунизма и тоталитаризма, причем явное искажение их истории в СССР обеспечивало западным исследователям существенное преимущество перед советскими специалистами. Наибольший вклад в изучение истории ПСР за рубежом внес профессор Техасского университета в США O.Radkey (1909-2000). Представление о его деятельности дает некролог, подписанный Президентом университета штата Техас

ол

L.R.Faulkner . Видимо, есть смысл несколько подробнее остановиться на истоках научной карьеры исследователя. Интерес к Партии социалистов-революционеров у O.Radkey возник под влиянием профессора-эмигранта М.М.Карповича. Как писал сам O.Radkey в своей предсмертной автобиографии, еще в 1934 г. его Ш научный руководитель предложил ему совершить путешествие в

Европу и СССР. М.М.Карпович дал O.Radkey рекомендательные письма к эмигранту А.Ф.Изюмову и его супруге, княгине

А.С.Щербатовой, проживавшим в Праге. Благодаря участию княгини, запретившей ему говорить на английском, молодой ученый начал изучать русский язык и затем приступил к работе в русском архиве чехословацкого министерства иностранных дел. Большую роль в процессе выбора темы сыграл профессор Я.Славик, один из основоположников зарубежной советологии. Он

Of

познакомил O.Radkey с «грудами российских газет 1917 года» . В следующем году молодой американский историк прибыл в Россию. Из Нижнего Новгорода на пароходе он совершил путешествие до Сталинграда, и даже чуть было не утонул в Волге, причем наблюдавшие за ним рыбаки ни сделали ничего, чтобы ему помочь, рассуждая: «бог дал, бог взял». Из этого факта

исследователь сделал вывод, что человеческая жизнь в России не имеет цены. Затем O.Radkey побывал на Кавказе и в Крыму. Таким образом, он выполнил как минимум три задачи: выучил русский язык, посетил регион своих будущих исследований, познакомился с богатейшей коллекцией эсеровской прессы.

Вернувшись в США, историк работал некоторое время в Гарварде, а затем стал ведущим специалистом в Техасском университете. Начиная с 1950-х гг., O.Radkey стал известен как автор работ по истории выборов в Учредительное собрание в 1917 ОіГ

г. и по истории партии эсеров . Итогом его исследований стали две крупные монографии, посвященные истории ПСР в период от февраля к октябрю 1917 г., а также в первые месяцы советской

87

власти .

В западной историографии сложились традиции в изучении

истории Партии социалистов-революционеров, особенно в период

88

ее борьбы с самодержавием . Был накоплен опыт в изучении истории ПСР в годы первой русской революции, проанализированы программные цели партии, средства и методы

89

ее воплощения в жизнь . При этом зарубежным коллегам не удалось, на наш взгляд, избежать в полной мере элементов апологетики и идеализации социалистов-революционеров. Работ по истории партии эсеров периода после Великой российской революции создавалось гораздо меньше. Видимо, интерес к покинувшей авансцену истории партии находился в плену традиционных представлений об элементарном разгроме эсеров большевиками.

Как полагают западные специалисты в области политической социологии, главная причина появления революционных народнических групп в России заключалась в осознании интеллигенцией того факта, что российское самодержавие традиционно относилось к народу исключительно как к подданным, а государство Российское выступает по отношению к своему населению исключительно с позиции оккупационного

90

режима .

Зарубежные историки полагали, что объединение различных народнических групп в партию эсеров произошло после слияния двух направлений революционного движения - старого народнического, представленного вернувшимися из ссылки Е.К.Брешко-Брешковской, М.Р.Гоцем, М.И.Натансоном и студенческой молодежи - Г.А.Гершуни и В.М.Чернова. Их ближайшей целью было скорейшее достижение политической свободы конституционным путем, в перспективе они мечтали о смене политического и социального режима. Эсеры унаследовали от народников симпатии к крестьянству и приверженность к террору. В то же время, по мнению Н.Верта, эсеры осознали, что свою поддержку им легче найти в городской среде, среди пролетариата. В этом, безусловно, проявилось влияние марксистской концепции558.

Эсеры, в отличие от предшествующего поколения народников, уже не делали ставку исключительно на крестьянство и не рассматривали терроризм как единственное средство борьбы. Зарубежные историки полагали, что программа эсеров содержала немало утопического, многие аспекты оставались в тени, например, что будет с промышленностью? Однако признавалось, что программа отвечала чаяниям крестьянства, и этим объяснялась широкая популярность эсеров в деревне. По мнению M.Hildermeier, возникновение Партии социалистов- революционеров тесно связано с «рациональным оптимизмом» П.Л.Лаврова, который пропагандировал знания как мотивацию сил социального развития, и Н. К. Михайловского, чья пессимистическая концепция развития капитализма в России показывала дифференциацию в обществе и разрушала патриархальность и общинность русского человека559.

Росту сторонников «народнического» социализма также способствовало распространение «научного» социализма, или, как пишет немецкий историк, «постмарксизма» в России. Его последователи отрицали какую-либо значимость интеллигенции и крестьянства в социалистическом переустройстве общества, поэтому народники поставили себе задачей создать объединенный фронт для свержения всем ненавистной автократии и капитализма. Как полагает M.Hildermeier, они ввели специальный термин «трудовой народ», чтобы конкретизировать свою социальную базу.

Оценивая особенности ПСР в первые годы ее существования, западные историки выявили одну из главных - партия эсеров представляла собой объединение различных мнений и направлений. С одной стороны, это было ее достоинство, признак внутренней партийной демократичности; с другой - ее слабость:

ПСР представляла собой скорее неоформленное движение, чем организованную партию560.

В зарубежной историографии нашли свое освещение ряд аспектов темы, интерес к которым в отечественной исторической науке был незначительным. Среди них следует назвать национальный и рабочий вопросы, проблемы участия эсеров в антивоенном движении. Наиболее полно и обстоятельно первый вопрос проанализирован в труде O.Radkey «Аграрные противники большевизма. Обещания и невыполнение их русскими социалистами-революционерами. Февраль - октябрь 1917 г.»

(Нью-Йорк, 1958). Так, по мнению американского ученого, эсеры в 1906 г. стояли на позиции «полного и безусловного признания права наций на самоопределение». Но, писал O.Radkey, «в 1906 г. они были партией, не несущей ответственности. В 1917 г. они эту ответственность обрели. И когда они пересматривали проблему национальностей с удобной позиции правителей государства, они уже не были так щедры»561, стремясь ограничить права «негосударственных наций» на самоопределение. Историк был убежден, что эсеры манипулировали общественным сознанием, вводили в заблуждение представителей национальных движений нерусских народов.

В солидном исследовании немецкого историка M.Hildermeier, задуманном как историко-социологическое полотно, большое внимание уделено теоретическим вопросам соотношения «аграрного социализма» и «модернизации»562. Основанная на богатейших фондах архива ЦК ПСР, личных фондах ряда участников революционного процесса 1905-1917 гг. в России, монография вызвала неподдельный интерес как со стороны западной, так и советской научной общественности. Главная идея исследования M.Hildermeier состоит в том, что «единственными и настоящими противниками социал-демократии» были не кадеты и октябристы, а социалисты-революционеры. Свой вывод автор аргументировал численностью партии эсеров в 1905-1907 гг.: от 42 до 45 тыс. членов, против 40 тыс. у большевиков и столько же у меньшевиков563. И более того - победой эсеров над социал- демократами на выборах II Государственной Думы по рабочей курии в Санкт-Петербурге.

M.Hildermeier подсчитал, что на наиболее крупных заводах и фабриках русской столицы пролетарии подали больше голосов за социалистов-революционеров, а на мелких предприятиях, с количеством работников менее 100 человек, - за большевиков. Немецкий историк пишет: «Этот выбор подтверждал, что ПСР действительно имела глубокие корни в рабочем классе, а социал- демократы, предварительно полагавшие, что петербургский пролетариат на их стороне, были вынуждены признать свою погрешность. Социал-демократы, В.И.Ленин открыто признали «реальное поражение»564.

M.Hildermeier показал, что и позднее, в 1917 г., социалисты- революционеры продолжали быть наиболее значимыми и опасными оппонентами большевиков. Он объяснил это тем, что в 1917 г. партии правее кадетов как политически самостоятельная величина сошли со сцены вслед за царизмом. Кадеты, по его мнению, безнадежно отставшие от хода революции, на деле представляли не программу мер по спасению страны, а всего лишь идею длительной эволюции России на парламентской основе. Страна должна была сделать выбор между пролетарским социализмом и общенародным (подразумевающим рабочий класс, трудовое крестьянство и демократическую интеллигенцию).

Американский историк M.Melancon посвятил свою монографию вопросам участия партии эсеров в антивоенном движении в 1914-1917 гг.565 Значительная часть социалистов- революционеров, представляющих левое и центристское направления партии в эти годы, как полагает M.Melancon, занимали устойчивые интернационалистские позиции; а некоторые из них, в частности М.А.Натансон и Б.Д.Камков, поддержали резолюции, принятые социалистами-эмигрантами в Циммервальде и Кинтале. Таким образом, американский историк подверг сомнению вывод советской историографии о циммервальдских резолюциях, о всеобщем демократическом мире без аннексий и контрибуций, как исключительно большевистских.

Финский исследователь H.Immonen провел тщательный анализ факторов, способствующих появлению эсеровской аграрной программы, а также рассмотрел различные ее варианты, выделил ряд этапов ее становления - «черновский», «вихляевский», «ракитниковский». По его мнению, главный оппонент

В.М.Чернова среди народников, А.В.Пешехонов, отстаивал идею национализации, впервые провозглашенную еще народовольцами.

А.В.Пешехонов называл иногда общину «лишним костюмом»566. Как полагает H.Immonen, В.М.Чернову надо было иметь смелость отказаться от варианта, предложенного культивируемыми в эсеровской среде «народовольцами». Финский историк отдал предпочтение проекту В.М.Чернова, который пытался, по его мнению, «синтезировать идеи русского народничества и западноевропейского аграрного реформизма»567. Историк указал, что «черновский» проект наиболее полно соответствовал основным крестьянским требованиям: безвозмездная передача всех помещичьих, удельных, государственных и монастырских земель, распределение их между общинниками по трудовой норме. В итоге работа финского автора внесла вклад в представление об аграрной концепции эсеров, ее теоретическим посылам.

Английский исследователь M.Perrie полагала, что «эсеровская партия еще в 1905 г. была озабочена тем, как бы краткосрочные требования крестьян земли не поставили под угрозу долгосрочные социалистические проекты социалистов-революционеров»568. Более того, писала историк, эсерам не удалось оказать серьезное влияние на крестьянское движение. Основное требование крестьянства - безвозмездно отдать им всю помещичью землю - нельзя отождествлять с социализмом. А ничего более крестьяне и не

102 т-'

хотели . Если первый тезис английского автора у нас не вызывает сомнения, то с последним согласиться трудно. Представляется, что крестьяне в 1917 г. хотели гораздо большего, чем получить только помещичью землю. По сути дела, весной - летом 1917г. она была ими получена в результате самозахватов. Теперь трудовое крестьянство настаивало на экспроприации земли богатого (в английской транскрипции - rich peasant) нетрудового крестьянства, раздела собственности «кулаков». Именно это обстоятельство стало одной из причин появления в Партии социалистов-революционеров левого направления, конечно, наряду с отношением к войне, коалиционному правительству и т.д. Если Партия социалистов-революционеров, а точнее ее центр и правое крыло, остались на позиции ликвидации только помещичьего, царского, монастырского землевладения, ее левое крыло потребовало на своей конференции, ставшей I учредительным съезде ПЛСР, перераспределения земли, принадлежащий самому крестьянству, отчетливо понимая его неоднородность. Именно поэтому представители «традиционного» направления западной историографии постоянно выдвигали тезис о заимствовании большевиками аграрной программы эсеров. Большевики в 1917 г., утверждал D.Mitrany, якобы пошли на это в силу того, что «марксизм вообще и большевизм в частности не имели такой аграрной программы, которая могла бы

103

удовлетворить крестьянские интересы»

Специальное исследование, посвященное революционному

террору в России, появилось в Оксфорде569. Автор, израильский историк N.Schleifman в работе «Тайные агенты в русском революционном движении. Партия эсеров. 1902-1914» подробнейшим образом анализирует роль, которую агенты охранки играли в революционном движении. Исследовательница привлекла материалы, хранящиеся в Архиве заграничной агентуры Департамента полиции, из Гуверовского института, а также документы из Центрального архива ПСР (г. Амстердам). В работе высоко оценивается деятельность департамента полиции, его успехи в борьбе с революционным движением посредством внедрения в его среду своих агентов. Одна из глав монографии посвящена борьбе эсеров с провокаторами в собственных рядах. Подробно рассматриваются «дела» Е.Азефа, Н.Татарова,

А.Петрова. В книге представлены подсчеты, показывающие численность провокаторов в среде эсеровских организаций, социальный состав «двурушников», названы причины вербовки провокаторов, в первую очередь среди боевиков.

N.Schleifman оценивает Е.Ф. Азефа как исключительно практичного человека, более всего заботящегося о своем финансовом благополучии. Историк полагает, что департамент полиции был вынужден вербовать в рядах революционеров своих тайных агентов, а тем, чтобы не быть разоблаченными, необходимо было принимать участие в наиболее крупных террористических актах. Так появились революционеры- провокаторы. По мнению исследовательницы, их более всего привлекала идея использования террора ради самого террора. Оппозиционные партии вне массового движения, и охранка, действия которой были практически не подотчетны, по сути существовали в своем обособленном мире, предавая друг друга и проводя террористические акты по своему усмотрению, - делает вывод автор.

^ Крах царского режима был предсказан задолго до февраля

1917 г., и тем не менее все произошло настолько неожиданно, что не застало врасплох лишь самых проницательных людей. Анализируя историю эсеров после свержения самодержавия, O.Radkey сосредоточил свое внимание на изучении борьбы ПСР с большевиками и левыми эсерами за крестьянство. Причинами поражения эсеров, писал историк, стали раскол в партии, ослабивший ПСР, ленинская аграрная политика и позиция солдатской массы, находившейся под влиянием большевиков и левых эсеров570. Социалисты-революционеры перестали быть революционной партией, в то время как вся страна стала такой в самом широком и глубоком смысле этого слова. Эсеров погубило противоречие между названием партии и ее сущностью, они не смогли преодолеть разногласий, не решили проблему войны и мира, вели себя пассивно. В 1917 г. они стали партией аграрной статистики. В итоге никто не сделал для триумфа большевиков так много, как социалисты-революционеры, заключает O.Radkey.

Концепция O.Radkey выделялась на фоне советологических представлений 1950 -х гг. своим критическим отношением к деятельности ПСР. Работа «Серп под молотом» вызвала оживленную и преимущественно негативную реакцию у зарубежных историков571. Изучавший этот вопрос В.В.Гармиза отмечал, что R.Pipes, к примеру, полагал, что вывод O.Radkey о закономерности победы большевиков в октябре 1917 г. не способствует пониманию событий 1917 года . Другой американский историк A.Gershencron в своей рецензии на работу O.Radkey писал, что автор фактически сделал вывод о самоубийстве эсеров, закономерности их поражения, вместо того, чтобы показать мученическую демократическую оппозицию большевизму572.

Такая реакция была вполне естественной, так как исследование O.Radkey плохо укладывалось в «традиционную» модель, господствовавшую тогда в зарубежной советологии и отрицавшую закономерность большевистской революции. Обратившись к изучению отдельных социальных слоев и групп, составлявших опору ПСР, O.Radkey во многом предвосхитил мнения последующих поколений зарубежных историков 1980 - х — 2000 - х годов.

Критический подход характерен и для той части работы O.Radkey, которая посвящена Учредительному собранию. По мнению историка, большинство правых эсеров в этом представительном органе было фиктивным, так как если бы оно собралось в полном составе, то социалистам-революционерам противостоял бы мощный блок из большевиков, левых эсеров и депутатов от национальных районов в 400 голосов. В силу этого Учредительное собрание не смогло бы эффективно работать573. O.Radkey выражает сожаление по поводу разгрома Учредительного собрания, в целом, однако, подчеркивая его недееспособность.

Если с его позицией по вопросу о характере Учредительного собрания, не сумевшего собрать силы для своей защиты, можно согласиться, то с тезисом о фиктивном большинстве ПСР в нем - нельзя574. Согласно последним данным российского историка JI.Г.Протасова, в Учредительное собрание было избрано не менее 432 эсеров, что позволяло социалистам-революционерам контролировать его работу575, даже если бы на заседании присутствовали все 715 депутатов (реально их было 407-410).

Следует отметить, что в трудах O.Radkey есть и ряд ошибок чисто фактического характера. После публикации его работ многие исследователи партии эсеров на Западе стали считать, что «сельские Советы в России были чуждыми крестьянам организациями, в них заседали асоциальные элементы, хулиганы». Их позицию оспорил O.Figes, писавший, что это скорее относилось к комбедам: «в Советы же выбирали местных крестьян, но не старых, а молодых, с армейским опытом, из города, более грамотных и более амбициозных» .

Касаясь террористической деятельности эсеров в 1918 г., O.Radkey отрицает сам факт ее существования. «Угроза применения террора, - пишет он, - еще не была делом. После трех лет борьбы с большевизмом Центральный Комитет заявил, что партия эсеров никогда не прибегала к этой крайности, и нет причин не верить этому»576. Таким образом, O.Radkey подверг сомнению причастность ПСР к покушениям на В.В.Володарского и

В.И.Ленина, хотя специально этот вопрос не рассматривал.

Значение работ O.Radkey состояло в том, что он попытался написать историю ПСР с критических позиций, с учетом всех ошибок и слабостей социалистов-революционеров, не сбиваясь на упрощенный показ исключительно репрессивной политики большевиков по уничтожению демократической оппозиции577. Именно такой подход преобладал в зарубежной советологии в 1950-1960-е гг.578, пока не сменился более взвешенным анализом истории эсеров. Книги O.Radkey в значительной мере стали образцом для историков Партии социалистов-революционеров, на его выводы опирались другие исследователи579. До сих пор в исторической науке нет работ по истории ПСР, которые превзошли бы труды O.Radkey по широте использованного материала и глубине выводов.

С начала 1970-х гг. количество исследований, издаваемых за рубежом, значительно возросло. Изучались программа, социальная структура партии, деятельность эсеров среди рабочих, солдат, матросов, интеллигенции. По мнению М.И.Леонова, «в качестве главной была поставлена проблема реальности эсеровской альтернативы большевизму, выявления истоков гибели этой

117

партии» . Одним из основных выводов из работ зарубежных историков был тезис о преимуществе «демократического

социализма» эсеров над «пролетарским» большевиков (A.Borcke,

118

E.Oberlander) , о численном превосходстве эсеров в сравнении с другими партиями в 1917 г. (M.Perrie)580, о большем их влиянии в

армейской среде (J.Bushnell)581.

Деятельность Партии социалистов-революционеров в годы Гражданской войны чаще рассматривалась в обобщающих трудах по истории революции и Гражданской войны в России. Однако подобно советской историографии, отмечал М.Бернштам, западная политическая наука рассматривала эти события в России исключительно через «призму» истории КПСС, или в лучшем случае через «призму» истории трех социалистических партий - большевиков, социал-демократов и социалистов-

революционеров582.

Для зарубежной науки были характерны совершенно противоположные суждения о месте и роли ПСР в годы Гражданской войны, от категорично негативных, где эсеры представлялись предшественниками большевиков, безусловно, виновными в трагедии народа, до откровенно апологетичных, в которых эсеры характеризовались как единственные сторонники народовластия. Аргументами первых, как правило, служили статистические разработки выдающихся экономистов первой четверти XX в. Л.Н.Литошенко, А.А.Кауфмана, представлявших консервативное и либеральное направления в отечественной экономической науке. По мнению D.Mitrany, М.Бернштама, в 1917 г. социалисты-революционеры всячески оттягивали аграрную революцию, за которую прежде боролись. Вся земля, предлагаемая к отчуждению, или уже находилась у крестьян, или была не сельскохозяйственного назначения - леса, тайга и тундра. Как полагал М.Бернштам, руководство партии эсеров «знало это положение задолго до революции, но, преследуя узкокастовые и идеологические интересы, выполняло в отношении государства и народа роль провокационную, и объективно расчищало дорогу W большевикам»122. Позиции представителей этого направления,

таким образом, близки консервативно - охранительным и белогвардейским.

Напротив, взгляды O.Radkey, M.Hildermeier, S.M.Berc,

В.Н.Бровкина, М.С.Френкина характеризуют Партию социалистов- революционеров как интеллигентскую, преимущественно урбанистическую организацию, для которой социализм и демократия были одинаково важны, левое крыло которой подчеркивало социальный характер революции, правое - делало упор на демократию. Важно отметить и другую сторону проблемы, а именно - оценку зарубежными историками социальной базы партии. Безусловно, руководящий состав партии эсеров был представлен самой политически активной силой русского общества революционных лет - интеллигенцией. В массе своей она оценивается как левая, с отрицательным отношением и к белому движению, и к консервативному прошлому России. Более того, по мнению М.Бернштама, «вся русская прогрессивная интеллигенция

10'Х

в экономическом смысле была социалистической» , так как согласилась с народническими задачами перевести крестьянство через общину в социализм.

Российское крестьянство, на которое была направлена пропагандистская кампания эсеровской партии, достаточно настороженно встретило по существу интеллигентские, рожденные в спокойной и сытой Швейцарии, проекты коренного переустройства общества. Зарубежная советология проблемы 122

Там же. С.29. 123

Там же. С.28. оказалась единой в своем выводе о социальной базе эсеров: несмотря на то, что ПСР провозглашала себя истинным защитником крестьянства, последним были чужды как социализм, так и революция. Получив самостоятельно землю помещиков и требуя экспроприации богатых крестьянских хозяйств, менее обеспеченное крестьянство, по мнению M.Perrie, так и не стало социальной базой партии эсеров. Английская исследовательница отметила: «Партия, существование которой уже не имело

социальных оправданий, опиралась только на свои догмы и прожекты»583.

По мнению S.М.Веге, автора одной из немногих специальных публикаций по истории ПСР в годы Гражданской войны, трагедия Комуча в том и заключалась, что он не имел эффективной поддержки социальных групп. Это же относится и ко всей эсеровской партии, которая взяла на себя «неблагодарную задачу» следования «средним» курсом во время революционного

і лг

переворота . Позиция S.М.Веге перекликается с утверждением советских историков о невозможности «третьего пути» в условиях ожесточенного классового противостояния. Однако причины провала такой политики эсеров в советской и зарубежной историографии различались. Если советские авторы настаивали на несостоятельности самих основ эсеровской доктрины, то зарубежные историки в большинстве были склонны объяснять поражение ПСР отсутствием в народе поддержки демократических институтов, безразличием к интеллигентским дрязгам, слабостями и просчетами самих социалистов-революционеров.

Известный историк Е.Н.Сагг в своем труде о русской революции, впервые опубликованном в 1950 г., отмечал, что никакая оппозиционная партия в Советской России не намерена ограничиваться рамками законности584. В отношении эсеров это утверждение в значительной мере справедливо, так как в период Комуча представители ПСР допускали серьезный отход от

1 97

демократических норм, прибегая к экзекуциям и казням .

Показателен интерес зарубежных историков к заключительному периоду существования ПСР в Советской России. В советской историографии окончательное прекращение деятельности в этот период российских политических партий, в том числе эсеров и утверждение однопартийности провозглашалось логичным итогом отказа этих партий от принятия диктатуры пролетариата, причем тактика большевиков играла здесь вспомогательную роль. В западной историографии, напротив, формирование однопартийности в России объяснялось курсом большевистской власти на искоренение политической оппозиции.

Книга голландского историка М.Jansen и другие его

позднейшие публикации специально посвящены истории суда по 128

делу эсеров . В распоряжении М.Jansen находились материалы архива Международного института социальной истории (в том числе рукописные отчеты о процессе), эмигрантская и советская литература, мемуары. Главным источником книги М.Jansen, в отсутствие доступа к стенограмме процесса и следственным делам обвиняемых, стали советские газеты. Тем не менее, кропотливая источниковедческая работа позволила М.Jansen создать обобщающий труд, без которого трудно представить современное изучение истории ПСР в 1920-е годы.

Работа М.Jansen представляет собой последовательное хронологическое изложение всего хода суда, начиная от подготовки и сообщения о предстоящем процессе вплоть до судеб его участников в последствии. Основная идея книги сводится к тому, что «суд над социалистами-революционерами был

1 90

предназначен не для того, чтобы выявить правду» . «Главной целью большевиков, - отмечает историк, - вероятнее всего, было покончить с оппозицией своему режиму, которая исходила от социалистов»585. Опираясь на сфальсифицированные обвинения, «признания» бывших эсеров Г.И.Семенова и Л. В. Коноплевой, власти провели судебный процесс, используя его как инструмент социального воспитания и возбуждения политической истерии.

Хотя М.Jansen был вынужден зачастую прибегать к гипотетическим построениям (о роли Ф.Е.Каплан в покушении на

В.И.Ленина, чекистском происхождении показаний Г.И.Семенова и Л.В.Коноплевой) ввиду отсутствия необходимых документов, его предположения получили развитие в литературе 1990-х годов. Современные историки обращают внимание на связь процесса 1922 года с общероссийской кампанией по ликвидации

131 /п

оппозиционных движении в целом . Суд над эсерами стал частью этой кампании, включавшей в себя гонения на другие партии (меньшевиков, левых эсеров, анархистов), преследования служителей церкви, высылку из страны представителей интеллигенции. Историография 1990-х годов, таким образом, восприняла и дополнила идеи М.Jansen, высказанные им в начале

& 1980-х годов.

Одним из обвинений, предъявленных руководству ПСР на процессе 1922 г., было участие в крестьянских восстаниях 1920- 1921 гг., в частности, руководство движением в Тамбовской губернии. Западные историки с сомнением относились к этим обвинениям, поскольку, не видели для этого никаких серьезных оснований. В 1976 г. была опубликована книга O.Radkey «Неизвестная гражданская война в Советской России: Исследование зеленого движения в Тамбовской губернии. 1920- 1921». По мнению М.Бернштама, анализировавшего эту работу, O.Radkey переоценил значение факта участия Партии социалистов- революционеров в восстании. Участие отдельных эсеров в повстанческом движении нельзя интерпретировать как эсеровский социалистическо - революционный характер восстания в целом586. Как полагал зарубежный историограф, главное в деятельности эсеров в 1917-1922 гг. - их борьба с белыми и объективная помощь коммунистам, в том числе стремление переориентировать стихийное народное восстание налево, против белых587. К аналогичному мнению пришли некоторые российские историки. В

у

частности, Д.О.Чураков, анализируя события 1918 г. в Ижевске, отметил: «на доверие социалистов могли рассчитывать лишь те из офицеров, которые состояли в социалистических партиях. Некоторые социалисты, готовы были идти и дальше, считая, что лучше власть большевиков, «чем погоны и порядки царской армии», которые «навязывались» повстанцам из Сибири»588.

М.Бернштам сделал вывод о том, что «социалисты- революционеры объективно сыграли роль исторических провокаторов, ослабивших повстанчество и не давших ему соединиться с белым движением в единую национальную силу»589. В целом ряде исследований было убедительно доказано, что повстанческое движение в Тамбовской губернии лишь сочувствовало ПСР, но не направлялось эсерами . В рецензии на книгу O.Radkey израильский историк M.Lewin отметил, что американский исследователь сделал принципиальную ошибку, рассматривая войну тамбовского крестьянства против большевиков как левое, социалистическое движение, и на этом основании заявил, что «результаты работы последнего разочаровывающие»590.

Несмотря на столь негативную оценку суждений O.Radkey по вопросам «зеленого» движения в Тамбовском регионе за рубежом, в Советском Союзе была специально опубликована работа

138

И.П.Донкова об антоновщине . Ее целью являлось доказать, что партия эсеров принимала непосредственное участие в «кулацко- эсеровском мятеже» на территории Тамбовской губернии и поэтому понесла заслуженное наказание. Таким образом, можно утверждать, что разработка вопросов истории «зеленого» сопротивления большевикам, ведущаяся за рубежом, послужила прямым стимулом обращения к этой проблеме в отечественной историографии.

Наиболее близким к истине, на наш взгляд, является утверждение историка-эмигранта М.С.Френкина, что «партия эсеров не встала официально во главе Тамбовского стихийного движения, однако проявленное повстанцами стремление к организации, их лозунги говорили о глубоком влиянии установок социалистов-революционеров»591. М.С.Френкин подчеркивает, что не могло быть и речи о целенаправленном и действенном руководстве эсеров крестьянскими восстаниями, но бывшие и действующие социалисты-революционеры сыграли в них активнейшую роль592. Как утверждает другой историк-эмигрант

В.Н.Бровкин, подлинная Гражданская война в России началась лишь после того, как армии белых были уже разгромлены. Война вылилась в столкновение миллионов крестьян с миллионами красноармейцев, то есть по сути бывших крестьян. Историк указал, что в 1920-1921 гг. было уже слишком поздно: «У восставших моряков Кронштадта, рабочих Петрограда, мятежных крестьян Тамбова и Сибири было не больше шансов на победу, чем при царях у повстанческих армий С.Разина и Е.Пугачева»593.

Менее разработанной темой в зарубежной историографии оказалась история ПЛСР. До 1994 г. история ПЛСР изучалась

лишь в контексте общих советологических исследований, а специальные работы отсутствовали. Зарубежные, в первую очередь англоязычные авторы, как правило, в своих оценках были близки к основным выводам советской историографии партии левых эсеров. Причем их интересовала только одна проблема - события 6-7 июля 1918 г. в Москве. J.Carmaicle подвергает

сомнению официальную советскую точку зрения. Он пишет: "Обстоятельства убийства Мирбаха остаются необычайно

загадочными... Сами левые эсеры яростно отрицали всякую подготовку к восстанию, хотя и не оспаривали своего участия в террористическом акте и даже похвалялись им. Однако

несоответствия, содержащиеся в этой версии, начисто опровергают ее... Ленин использовал убийство Мирбаха как предлог для истребления левых эсеров. Их пресловутое

"восстание" было не более чем протестом против большевистских "преследований", состоявших в том, что большевики представили их общественности, в особенности германскому правительству, убийцами Мирбаха. Эсеровский "бунт" был на редкость ребяческой затеей..."594

В последнее десятилетие зарубежные исследователи российской революции 1917 г. вновь активно проявляют интерес к истории Партии левых социалистов-революционеров. Обращение к этой тематике во многом связано с поиском возможных альтернатив однопартийной диктатуре, установившейся в России. Одним из наиболее дискуссионных аспектов работы в этом направлении является изучение событий 5, 6, 7 июля 1918 г. в Москве. Среди исследований, изданных за рубежом в 1990-х гг. следует выделить труды E.Carra, D.Boffa, R.Pipes, E.Cinnella, L.Hafner, в которых затрагивались различные аспекты интересующей нас проблемы595.

Оговоримся, не все работы зарубежных исследователей выполнены на высоком профессиональном уровне. Так, монография R.Pipes, вышедшая в 1994 г. в издательстве «РОССПЭН», вызвала появление целого ряда замечаний Л.М.Овруцкого, опубликованных им в журнале «Отечественная история»596. Российский историк обнаружил более 50 неточностей, искажений и домыслов, снижающих научную ценность исследования. R.Pipes писал, что после заседания ЦК ПЛСР 24 июня 1918 г. левые эсеры стали активно действовать, якобы обходили казармы, побуждая солдат к «новой революции», чего на самом деле не было. По мнению R.Pipes, левоэсеровская фракция V

съезда Советов составляла 40% численности делегатов, хотя как зарубежные, так и российские историки давно установили ее численность, не превышающую 30%.

6 июля 1918 г. левые эсеры, по утверждению R.Pipes, готовились к штурму Кремля, а ряд левоэсеровских делегатов могли бы арестовать В.И.Ленина(!). Американского историка даже не смутил тот факт, что «грандиозный мятеж» был ликвидирован уже через 18 часов после его начала.

В 1980-е гг. под влиянием англо-американских подходов к изучению политических партий в немецкой историографии наметился поворот в освещении деятельности эсеров не только с точки зрения политической истории и лишь на основании изучения документов центральных партийных структур, но и с точки зрения локальной истории, в ракурсе истории повседневности. Наиболее четко в германской историографии этот подход был реализован в монографии L.Hafner, посвященной партии левых эсеров.

В историографическом обзоре своей работы немецкий историк подверг критике бесконечную череду «крахов», «банкротств», «разгромов» и «гибелей», без аксиоматического употребления которых ранее не обходилась в СССР ни одна статья или монография, посвященная истории оппозиционных большевикам партий597.

По мнению L.Hafner, эсеровская партия вступила в начальную стадию своего распада после февраля 1917 года. Он аргументировал свой тезис тем, что весной 1917 г. в стране развернулось активное крестьянское движение против помещиков, причем умеренные социалисты остались в стороне, а левые группы в социалистических партиях стали усиливаться, пытаясь возглавить его. Левые развернули критику руководства ПСР, открыто выражали свои взгляды на страницах печати, на различном уровне партийных и крестьянских съездов. L.Hafner пишет, что отсутствие жесткой централистской структуры в эсеровской партии позволяло им это делать успешно.

Историк пришел к мнению, что в левые группы объединились преимущественно эсеры, не имевшие большого стажа партийной деятельности, радикально настроенное студенчество, рабочие, средняя и мелкая интеллигенция. Нерешительность власти в проведении реформ и усиливавшееся в связи с этим недовольство народа в условиях продолжавшейся войны сделали политику Временного правительства непопулярной в глазах значительной части рабочих, солдат и крестьян: «Между тем слева от Чернова все громче и мощнее звучали голоса членов фракции левых эсеров, почти превратившихся в самостоятельную партию и твердо отвергавших всякую коалицию с буржуазией»598.

L.Hafner пишет, что в начале августа 1917 г. на VII партийном совете ПСР 40% делегатов причисляли себя к левому крылу599. Историк установил, что со второй недели сентября 1917 г. левые эсеры установили контроль над эсеровской организацией Петрограда, начали кампанию за созыв Всероссийского съезда Советов, развернув агитацию за создание однородного социалистического правительства.

В оценке позиций левых эсеров накануне и в период проведения II Всероссийского съезда Советов мнение L.Hafner совпадает с оценкой А.Рабиновича о левоцентристском, а не о леворадикальном, как утверждает Ю.Г.Фельштинский, их характере. Выступая против Временного правительства, левые эсеры, с другой стороны, были против установления в России диктатуры пролетариата. В частности, это проявилось в их стремлении создать однородную социалистическую власть по решению Всероссийского съезда Советов, а не до него. Тактика большевиков по захвату власти до II Всероссийского съезда казалась левым эсерам опасной и нецелесообразной потому что, могла произвести впечатление политической авантюры, борьбы не за власть Советов, а определенной политической партии. Как отмечает L.Hafner, левые эсеры, получив приглашение войти в правительство, отказались от этого, полагая, что смогут выступить в роли посредников между большевиками и их противниками в интересах формирования социалистического правительства на

1А51

более широкой основе .

Коалицией с большевиками левые эсеры, по мнению немецкого историка, стремились упрочить свои позиции, весьма шаткие в условиях нарастающего противоборства политических сил, предотвратить гражданскую войну, нейтрализовать наиболее одиозные планы большевиков, реализовать в опоре на мировую революцию свою платформу. L.Hafner пишет: «левые эсеры,

находясь в советском правительстве, стремились сохранить свою самостоятельность, чтобы не дискредитировать себя в глазах более умеренных социалистов»600. Если в аграрном вопросе ПЛСР, по мнению исследователя, продемонстрировала чутье опытного политического игрока в улавливании желаний большинства сельского населения, этого нельзя сказать об их позиции по вопросу о мире. Настаивая на продолжении «революционной» войны, «левые эсеры с поразительным упорством игнорировали усталость крестьянства от войны»601.

С немецкой тщательностью L.Hafner рассматривает такие вопросы как численность организаций ПЛСР, тиражи левоэсеровских газет, состав редакций, зарплата сотрудников,

стоимость одного номера газеты. Анализ этих материалов дается по всем регионам. По сравнению с советскими исследователями, изучавшими лишь четыре проблемы истории ПЛСР: блок с

большевиками, аграрную, отношение к Брестскому миру, и наконец, «июльский путч», шагом вперед является изучение немецким историком таких вопросов, как: генезис левого крыла ПСР во время Первой мировой войны, образовательный уровень членов ПЛСР, их социальное положение, возраст, отношение партии к профсоюзам и студенчеству, молодежное и женское левоэсеровское движение. Исследователь также ввел в научный оборот сведения о бюджете ПЛСР. Так, например, в ноябре 1917 г. он составлял 6.630 руб., из них 5.268 руб. поступили в качестве пожертвований, 1.262 руб. - выручка от продажи газет. По подсчетам L.Hafner, в апреле 1918 г. в партии левых эсеров состояло 62 тыс. членов, а на момент проведения III съезда ПЛСР (июль 1918 г.) - 100 тыс. человек602.

Анализируя разные стороны левоэсеровских теоретических воззрений, исследователь остановился и особо выделил следующие: децентрализация государственных институтов,

всеобщее вооружение народа вместо создания регулярной армии, отрицание введения смертной казни по суду, своеобразное понимание принципа федерализма. Левые эсеры, как удалось показать немецкому историку, считали основными движущими силами мировой революции крестьянские массы стран Востока, в отличие от большевиков, сделавших ставку на пролетариат России и Европы. По мнению левых эсеров, революционные крестьяне России - это глобальная геополитическая категория, способная изменить жизнь на планете. На основании теоретических работ

В.Е.Трутовского L.Hafner сделал вывод, что левые эсеры вопреки ортодоксальному марксизму считали, что революция начнется не в высокоразвитых странах Запада с их слабым социалистическим движением, а благодаря аграрно-революционному и национально- Ф освободительному движению во всем мире152.

Проанализировав ряд теоретических документов ПЛСР, отчеты комитетов и организаций о социальном составе партии, исследователь сделал и другой вывод: ПЛСР - это обыкновенные средние русские мужики, перепуганные за свое добро, руководимые «лихими» левыми ребятами, у которых кроме страсти к сокрушению и легкости в мыслях ничего нет. «Крестьянину, который не видит дальше околицы своего села, эти интеллигенты-радикалы предлагают мировую революцию, но именно они же защищают их от большевистских продотрядов и

153

комбедов» . Левые эсеры - сторонники диктатуры трудового народа (крестьяне, рабочие, трудовая интеллигенция) в отличие от большевиков - сторонников диктатуры пролетариата, предлагали уравнять в правах крестьян и рабочих.

Весной 1918 г., когда, по мнению L.Hafner, в народе началось разочарование итогами большевистской революции, ЦК РКП (б) почувствовал угрозу перехода власти в руки «мелкобуржуазной» ПЛСР. Историк утверждает, что даже не отношение к Брестскому миру, не введение продовольственной диктатуры, которую левые эсеры, кстати, поддержали, полагая, что она будет осуществляться через крестьянские Советы, а именно угроза потери власти большевиками в условиях Гражданской войны привела к конфликту 6 июля 1918 года.

L.Hafner согласился с мнением Ю.Г.Фельштинского, что «мятежа» в полном смысле не было, так как у «мятежников» 152

Ibid. S.168. 153

Ibid. S.168-170.

отсутствовали какой-либо план или система действий. «Арест фракции левых эсеров на V Всероссийском съезде Советов и попытка ее вызволения была выдана за мятеж». По мере развития революции, указывает L.Hafner, большевики все более становились прагматиками, а левые эсеры так и остались романтиками революции. Их трагизм состоял в том, что левоэсеровская альтернатива не дала, и не могла, очевидно, дать в той ситуации мгновенных результатов, которых ожидали. Чрезвычайные меры большевиков получили больше шансов. Однако, по мнению L.Hafner, было бы неверным обвинять только одну из противоборствующих сторон. И большевики, и левые эсеры стремились к конфликту, но оказались не в состоянии разглядеть историческую перспективу, увидеть за однопартийной диктатурой диктатуру одного человека, похоронившего и тех и других. «Без понимания загадочной славянской души, - делает вывод автор, - любая работа о российской революции будет отчасти ущербной»603.

Как ни парадоксально это звучит, но наиболее интересные - в смысле оригинальности и нетрадиционности взгляда исследования истории России с древнейших времен создавали иностранцы. Быть может, дело в суровой непредвзятости западного рационализма с его критическим анализом русской жизни, или, по крайней мере, искренним желанием «понять Россию умом». Нельзя, безусловно, утверждать, что бывшие «буржуазные фальсификаторы истории» вдруг превратились в самых объективных и проницательных ее толкователей, но в целом зарубежной историографии ПСР удалось представить собственную концепцию истории эсеров.

Во-первых, в многочисленных публикациях нашли свой анализ причины образования партии, даны оценки программе эсеров, ее аграрным, национальным, рабочим аспектам. В общих своих чертах программа ПСР характеризуется западными историками как синтез идей русского народничества и западноевропейского аграрного реформизма. Отмечается также, что эсерам не удалось оказать серьезного влияния на крестьянство, хотя лозунги партии, особенно в период российской революции 1917-1922 гг. были, несомненно, привлекательными. Среди основных тенденций зарубежной историографии ПСР, безусловно, важным является стремление представить Партию социалистов - революционеров истинной представительницей интересов крестьян и подлинно демократической организацией. Хотя и на Западе ряд авторов полагает, что Партия социалистов-революционеров сыграла отрицательную, и более того, провокационную роль предшественницы тоталитаризма. Она приняла активное участие в разрушении российской государственности, в разжигании братоубийственной Гражданской войны, внеся свой вклад в общую трагедию народа. Другие исследователи, стоящие на так называемых «ревизионистских» позициях, наоборот, подчеркивали присущий ПСР народный характер, показывали предложенный эсерами альтернативный большевистскому путь аграрной модернизации страны. Именно эта оценка вызывала особое неприятие советской исторической науки. Если по отдельным (иногда довольно существенным) вопросам истории ПСР могло наблюдаться совпадение оценок и выводов, то в оценке концепции эсеровской партии советские авторы всегда занимали принципиальную позицию, подчеркивая «мелкобуржуазную» до 1917 г. и «контрреволюционную» после, сущность ПСР.

Во-вторых, западные историки отрицают применение ПСР террора против большевистских вождей, высказывают

обоснованные сомнения в участии партии в крестьянских восстаниях в Западной Сибири, в Тамбовском регионе, Кронштадте. Они смогли представить лучший на сегодняшний день очерк истории Партии левых социалистов-революционеров, показать причины их выделения из ПСР, социальную базу, теоретические аспекты программы. Основная причина поражения ПЛСР, как и партии эсеров, по их мнению, заключается в неадекватном восприятии реалий политической борьбы, крайней неорганизованности, перманентных расколов и кризисов, отсутствием широкой социальной базы, и лишь затем - большевистскими и белогвардейскими репрессиями.

В-третьих, среди серьезных недостатков зарубежной историографии эсеров следует назвать ограниченный интерес исследователей к истории народных социалистов, эсерам- максималистам, многие из которых в 1920-е гг. эмигрировали на Запад. Не лучше обстоит дело и с изучением карательной политики советского государства по отношению к эсерам. Работа ведется несколько хаотично, без продуманного плана, но радует то, что в свете изменения взаимоотношений между западным миром и Россией, окончанием периода «холодной войны», расширением источниковой базы западных историков, более плотных контактов с российскими коллегами, зарубежная историография Партии социалистов-революционеров сделала в последнее десятилетие значительный шаг в преодолении сложившихся еще с периода первой российской эмиграции стереотипов. Вышел из печати ряд блестящих монографий, посвященных ПСР и партии левых эсеров. Вместе с тем наблюдается и усложнение проблематики исследований. Все чаще Партия социалистов-революционеров интерпретируется с позиции не только политической, но и социальной истории604. Еще в работах O.Radkey содержались выводы о том, что эсеры, как левые, так и правые также несут ответственность за социальный распад российского общества, проявившийся в годы революционной катастрофы. Сейчас же западную историографию отличает тенденция рассматривать историю ПСР в качестве объекта истории культуры России в самом широком смысле слова.