I. Полагаю, здесь будет уместно дать краткое толкование Десяти заповедей Закона86. Благодаря этому станут яснее те предметы, о которых я только что говорил, в частности то, что служение, однажды предписанное Богом, остаётся обязательным до сих пор. Далее будет наглядно показано (об этом я тоже упоминал), что евреи не только были наставлены относительно форм истинного служения Богу, но, обнаружив свою неспособность соблюдать заповеданное им, были охвачены ужасом при мысли о Судье, перед которым они должны предстать. Поэтому они словно насильно были влекомы к Посреднику. Выше, излагая в общих чертах предпосылки истинного богопознания, мы показали, что люди не могут воспринимать величие Бога, не проникаясь сознанием долга служить Ему. Относительно познания самих себя мы сказали, что главное заключается в том, чтобы, освободившись от всяческих фантазий насчёт собственной добродетели, отказавшись от всякого доверия к собственной праведности, но, наоборот, до конца осознав свою нищету, мы научились совершенному смирению и тем самым целиком отбросили самопревозношение. То и другое указано нам в Божьем Законе, где Господь, во-первых, обладая властью повелевать, учит нас чтить его Божественность и указывает, в чём именно состоит почитание. Во-вторых, дав нам мерило праведности, Он обличает нас в слабости и несправедливости. Ибо наша испорченная и развращённая природа абсолютно не соответствует этому мерилу, а наших способностей, слабых и не годных на доброе дело, отнюдь не достаточно для её улучшения. В то же время всему, что нам следует знать из обеих скрижалей, учит нас внутренний закон87, который, как сказано вышеа, записан, почти что запечатлён в сердце каждого человека. Ибо наша совесть не позволяет нам всё время пребывать во сне, не испытывая никаких волнений, она служит свидетельством внутри нас, напоминая о нашем долге перед Богом, показывая различие между добром и злом и обвиняя, когда мы не выполняем своих обязанностей. Человек, однако, так глубоко погрузился во мрак невежества, что едва ли способен посредством естественного закона угадать, какого рода- служение угодно Богу. Во всяком случае он весьма далёк от правильного понимания этого. Кроме того, он настолько переполнен гордостью и тщеславием, настолько ослеплён любовью к себе, что не в состоянии заглянуть внутрь своей души88, чтобы увидеть и признать своё жалкое состояние. Поэтому в качестве лекарства от болезней нашего духа, от нашего высокомерия Господь дал нам писаный Закон — более чёткое выражение слишком неопределённых велений естественного закона, чтобы, вынудив нас покончить с небрежением, непосредственно воздействовать на наш дух и нашу память. 2. Теперь будет нетрудно понять, что нам следует усвоить из Закона, а именно: Бог, наш Создатель, с полным правом является для нас Господом и Отцом, и поэтому мы обязаны прославлять, чтить, любить и бояться Его. Мы не вольны, повинуясь желаниям нашего ума, идти туда, куда он нас влечёт, но во всём зависим от нашего Бога и должны держаться только того, что угодно Ему. Закон также учит, что Ему угодны справедливость и праведность, а нечестие отвратительно. Поэтому, если мы не хотим по причине нечестивой неблагодарности отвернуться от нашего Создателя, нам на протяжении всей жизни следует любить справедливость и усердствовать в её осуществлении. Ибо только тогда мы должным образом почтим Бога, когда его волю предпочтём нашей. Следовательно, оказать Ему подобающую честь можно, лишь блюдя справедливость, святость и чистоту. Человеку не позволено оправдываться тем, что у него нет сил и он, подобно бедному должнику, не в состоянии уплатить долг. Божью славу не подобает измерять нашими способностями, ибо мы можем быть какими угодно, а Он всегда подобен самому Себе: друг праведных, враг нечестивых. И чего бы Он ни требовал, Он требует справедливо, а на нас лежит обязанность повиноваться. То, что мы на это неспособны,— наш собственный порок. Если мы связаны путами алчности» над которой царит грех, и потому не вольны повиноваться нашему Отцу, то не следует ссылаться в свою защиту на это необходимое обстоятельство: всё причиняемое этой необходимостью зло — внутри нас и нам же вменяется в вину. 3. Когда, ведомые учением Закона, мы с пользой усвоим это, нам необходимо обратиться к себе. И тогда мы придём к двум выводам. Во-первых, сопоставляя праведность Закона со всей жизнью, мы увидим, насколько далеки мы от исполнения воли Бога и поэтому недостойны своего положения среди его созданий и не заслуживаем звания его детей. Затем, оценивая свои силы, мы поймём, что они не только недостаточны для исполнения Закона, но и вообще ничтожны. Отсюда неизбежно следует разочарование в своих достоинствах, а затем приходит страх и трепет духа. Ибо наша совесть не может вынести тяжести греха и, вспоминая о Божьем суде, чувствует, что он несёт с собою ужас смерти. На опыте ощутив свою слабость, наша совесть не может не разочароваться в своих силах. Оба эти ощущения приводят к самоуничижению и смирению. В конце концов человек, охваченный страшным предчувствием вечной смерти, которая кажется ему близкой по причине его неправедности, обращается к милосердию Бога как к единственной спасительной гавани. Чувствуя, что он не в состоянии оплатить свой долг Закону, разочаровавшись в себе, человек замирает в ожидании и мольбе о помощи извне. 4\ Однако Господь не довольствуется тем, что показывает нам, какое почтение должны мы испытывать к его справедливости. Он стремится наполнить наши сердца любовью к ней и ненавистью к нечестию и поэтому прибавляет обетования и угрозы. Око нашего разума слишком замутнено, чтобы увидеть и оценить красоту и достоинство добродетели сами по себе, вследствие чего милосердный Отец по своей благости пожелал вызвать в нас любовь и стремление к ней сладостью обещанной награды. Итак, Он объявляет нам, что вознаградит добродетель и что соблюдающий его заповеди трудится не напрасно. Наоборот, нечестие не только отвратительно Ему, но виновный в нём не избежит наказания, ибо Бог определил отомстить за посягательства на его величие. И чтобы всячески поощрить нас, Он обещает благословения в здешней жизни и вечное блаженство тем, кто блюдёт его заповеди. В то же время преступающим их Он грозит как телесными недугами, так и муками вечной смерти. Обетование «исполняя [законы Мои] человек будет жив» (Лев 18:5) и угроза «душа согрешающая, та умрёт» (Иез 18:4,20) несомненно относятся к будущей смерти и будущему бессмертию, которые не окончатся никогда. Везде, где речь идёт о благоволении или гневе Господа, под первым подразумевается вечная жизнь, под вторым — вечная погибель. Большое место в Законе занимают благословения и проклятия, относящиеся к земной жизни (Лев 26:4 сл.; Втор 28:1 сл.). В объявленных Богом карах проявляется его совершенная чистота, так что Он не может переносить нечестия. С другой стороны, из обетований явствует его бесконечная любовь к праведности, которую Он не хочет оставить без награды. В то же время в них ощущается чудесная благость. Поскольку всем, что имеем, и самим своим существованием мы обязаны могуществу Бога, то всё, чего Он требует от нас, Он с полным правом требует как должного. Оплата этого долга не заслуживает никакого вознаграждения. Значит, Бог отказывается от своего права, предлагая нам награду за послушание, которое мы проявляем не по доброй воле, как будто бы ничего Ему не должны. О пользе, которую нам дают обетования сами по себе, частично уже было сказано3, а остальное будет сказано в надлежащем местеь. Здесь достаточно того, чтобы мы поняли и глубоко осознали, что содержащийся в обетованиях Закона призыв к праведности со всей очевидностью показывает, насколько её соблюдение угодно Богу. С другой стороны, кары должны вызвать такое отвращение к неправедности, чтобы грешник, опьянённый сладостью своего греха, всё же не забывал о приготовленном для него приговоре Законодателя. 5. В данном Господом Законе совершенной праведности главное — это его воля. Тем самым Он объявил, что нет для Него ничего приятнее послушания. Это необходимо усвоить тем более глубоко, что человеческий ум весьма склонен изобретать новые виды почитания Бога и служения Ему с целью добиться его милости. Вследствие своей укоренённости в нашем сознании это безумное проявление извращённой религиозности всегда было и остаётся характерным для всего человеческого рода. Люди вечно стремятся отыскать способ приобрести праведность вне слова Божьего. В результате среди добрых дел, вызывающих всеобщее уважение, соблюдение заповедей Закона занимает последнее место, а на первый план выдвигается бесконечное множество человеческих установлений. Разве не подобным устремлениям хотел воспрепятствовать Моисей, когда, провозгласив Закон, сказал народу: «Слушай и исполняй все слова сии, которые заповедую тебе, дабы хорошо было тебе и детям твоим после тебя вовек, если будешь делать доброе и угодное пред очами Господа, Бога твоего» (Втор 12:28)? «Делай только то, что я тебе повелеваю178; не прибавляй к тому и не убавляй от того» (Втор 12:32). Ещё раньше, объявив, что мудрость и разум народа Израиля перед лицом всех народов земли состоят в том, что он получил от Господа справедливые постановления и законы, Моисей сказал: «Только берегись, и тщательно храни душу твою, чтобы тебе не забыть тех дел, которые видели глаза твои, и чтобы они не выходили из сердца твоего во все дни жизни твоей» (Втор 4:9). Бог предвидел, что израильтяне, приняв Закон, не удержатся от изобретения новых способов служения, если Он не будет держать их в строгой узде. Поэтому Бог объявляет, что в его Законе заключено всё совершенство праведности, и вменяет им в обязанность твёрдо это помнить. Однако израильтяне не отказались от дерзости, строго им запрещённой. А что же мы? Нас, безусловно, обуздывает то же самое слово. Ибо нет никакого сомнения в том, что Господь навсегда запечатлел в Законе совершенное учение о праведности. И всё-таки не довольствуясь им мы без конца трудимся над изобретением одного за другим каких-то новых «добрых дел». Лучшее лекарство от этого порока — крепко-накрепко запечатлеть в своём сердце, что Закон вручён нам Господом для научения нас совершенной праведности и что эта праведность состоит не в чём ином, как в соответствии и послушании Божьей воле. Поэтому тщетно выдумывать новые способы добиться Божьей милости: истинное служение Богу заключается только в послушании, а усердие в добрых делах, выходящих за пределы Божьего Закона, есть нетерпимое осквернение истинной божественной праведности. Св. Августин очень метко назвал послушание Богу «матерью и стражем всякой добродетели», а также «источником и корнем всех благ»3. Ь. Сказанное мною выше о действии Божьего Закона будет усвоено лучше после того, как я дам его изложение. Но прежде чем рассматривать каждое отдельное положение, полезно обозреть Закон в целом. Синодальный перевод: «Всё, что я заповедую вам, старайтесь исполнять». а Августин. О граде Божием. XIV, 12 (MPL, XLI, 420); О добром супружестве, XXIII, 30 (MPL, XL, 393); Возражения относительно противопоставления Закона и Пророков, I, XIV, 19 (MPL, XLII, 613). Во-первых, нужно твёрдо усвоить, что Закон должен вести человека не только к внешней добродетели, но и к внутренней, духовной праведности. Этот факт невозможно отрицать, однако часто его не принимают во внимание — прежде всего потому, что мы должным образом не взираем на Законодателя, соответственно природе которого нужно рассматривать и природу Закона. Если блуд, убийство, воровство запрещены королевскими указами, то тот, кто лишь в сердце своём замыслил прелюбодеяние, кражу или убийство, но не осуществил их и не пытался осуществить, такой человек, я уверен, не подвергнется положенному за них наказанию. Ибо замысел земного законодателя касается лишь внешней порядочности: его установления нарушаются, только когда зло обнаруживает себя. Но Бог, от чьего взора ничто не может укрыться, смотрит на чистоту сердца больше, чем на внешнее проявление добра. Поэтому, запрещая блуд, убийство и воровство, Он запрещает всякую плотскую похоть, желание завладеть чужим имуществом, обман и прочие подобные вещи. Будучи духовным Законодателем, Он обращается к душе не в меньшей степени, чем к телу. С точки зрения души гнев и ненависть суть убийство, зависть и алчность — воровство, а свободная любовь — блуд. Кто-нибудь возразит, что и человеческие законы относятся к намерениям и воле людей, а вовсе не к случайным происшествиям. Согласен. Но в них речь идёт лишь о намерениях, выразившихся в действиях. Человеческие законы учитывают, с каким намерением произведено действие; они не касаются тайных мыслей. Поэтому тот, кто удержался от совершения преступления, с точки зрения политических законов невиновен. В противоположность этому Божий Закон дан нашим душам, и если мы хотим соблюсти его, то нам следует прежде всего подчинить ему душу. Большинство людей, когда они желают скрыть, что являются преступниками Закона, так или иначе заставляют свои глаза, руки, ноги и другие части тела соблюдать его. Но сердце их далеко от послушания Закону. Они считают себя исполнившими долг, если скрыли от людей то, что видит Бог. Они слышат: «Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради». И не обнажают шпагу, чтобы убить, не общаются с блудницами, не посягают на чужое добро. Всё это хорошо. Однако их душа жаждет убийства и разжигается плотской похотью, они искоса поглядывают на богатство ближнего, пожираемые завистью. Им не хватает главного в Законе. Откуда, скажите мне, такая глупость, если не от того, что подобные люди, забыв о Законодателе, строят своё представление о праведности исходя из собственных соображений? В противоположность этому св. Павел решительно провозглашает, что Закон духовен (Рим 7:14). Это означает, что от души, разума и воли он требует не только послушания, но ангельской чистоты, без малейшего пятнышка плотской скверны, чистоты, которая воспринимает лишь духовное. 7. Утверждая, что смысл Закона именно таков, мы не даём ему какого-то нового собственного толкования, но следуем Христу, который и есть лучший его Толкователь. Фарисеи распространяли среди народа ложное убеждение, будто тот, кто не допускает внешнего нарушения Закона, тем самым хорошо исполняет его. Христос опровергает это заблуждение и учит, что похотливый взгляд на женщину уже есть блуд и что всякий, ненавидящий брата своего,— убийца (Мф 5:27 сл.; 21 сл.; 43 сл.). Он объявляет, что все гневающиеся даже в сердце своём подлежат суду, оскорбляющие должны предстать перед синедрионом, проявляющие свою ненависть публично подлежат геенне огненной. Те, кто этого не понял, вообразили, что Христос — это второй Моисей, который дал Евангельский Закон, чтобы восполнить недостатки Моисеева Закона. Отсюда произошла эта распространённая почти повсеместно сентенция: Евангельский Закон гораздо совершеннее Ветхозаветного3. Это опасное заблуждение. Когда ниже мы дадим обзор предписаний Моисея, то из самих слов Закона станет ясно, что, утверждая подобное, мы наносим тяжкое оскорбление Богу. Кроме того, из упомянутого утверждения следует, что святость древних отцов якобы мало отличается от лицемерия. Наконец, это означало бы отказ от единого и вечного мерила праведности, данного нам Богом в древности. Так что указанное заблуждение легко опровергнуть: эти люди думали, что Христос что-то прибавил к Закону или даже целиком заменил его, тогда как на самом деле Он очистил его от лжи закваски фарисейской, которая затемнила и осквернила Закон. произвольный смысл, не переиначивать их по собственному желанию и усмотрению. Ибо есть люди, которые, исходя из этого соображения, принижают авторитет Св. Писания, как будто бы он не вполне установлен, или же теряют надежду дойти до его правильного понимания. Поэтому необходимо отыскать, насколько возможно, верный путь, который привёл бы нас к надёжному и несомненному знанию воли Бога. Это значит, что во всяком толковании нужно оставаться в определённых границах, дабы оно не содержало человеческих добавлений к Божьему Закону и отражало подлинный и ясно провозглашённый замысел Законодателя. Безусловно, во всех предписаниях бросается в глаза то, что часть ставится вместо целого179 и что тот, кто захотел бы ограничить их смысл лишь прямым значением соответствующих слов, был бы попросту смешон. Отсюда со всей очевидностью следует, что даже самое строгое и лапидарное толкование Закона выходит за пределы слов. Но всякое толкование будет сомнительным, если не придерживаться определённых правил. Я полагаю, что очень полезно постоянно задумываться над тем, по какой причине дано то или иное предписание, то есть в каждом предписании видеть цель, ради которой оно дано нам Богом. Каждое предписание180 заключает в себе повеление или запрет. Мы правильно поймём то и другое, если увидим их причину и цель. Так, например, цель пятой заповеди состоит в том, чтобы мы почитали тех, кого Бог указал в качестве достойных нашего почитания. Суть её в том, что Богу угодно почитание тех, кому Он дал некоторое преимущество, а пренебрежение к ним Ему отвратительно. Причина первой заповеди ясна: один только Бог достоин поклонения; суть — Богу приятна истинная набожность, то есть честь, воздаваемая нами его величию, нечестие же Ему отвратительно. Под этим углом зрения следует рассматривать все заповеди. Затем нужно искать цель — до тех пор пока мы не обнаружим, что именно Законодатель объявляет угодным Ему, а что неугодным. Далее, исходя из заповеди, нам нужно сформулировать противоположное суждение таким образом: если нечто угодно Богу, то значит противоположное Ему неугодно; если запрещённое Ему неугодно, то значит угодно противоположное. Когда Бог что-то велит, Он запрещает противоположное; когда что-то запрещает, то противоположное предписывает. 9. Пока ещё неясные положения, которых мы касаемся вскользь, станут гораздо яснее, когда мы будем рассматривать каждую заповедь в отдельности. Здесь же необходимо привести доводы в пользу нашего последнего утверждения, которое иначе не будет понято или покажется необоснованным. Утверждение о том, что когда предписывается добро, запрещается зло, не требует доказательств — в этом никто не сомневается. Так же охотно всеми будет принято противоположное утверждение: когда запрещается зло, предписывается добро. Общеизвестно, что осуждение пороков предполагает защиту добродетелей. Но мы утверждаем нечто большее — чего люди обычно не понимают, хотя согласны с нашей формулировкой. Из противопоставления добродетели и порока они лишь делают вывод о необходимости воздерживаться от порока. Но мы идём дальше и заявляем, что это означает делать нечто противоположное пороку. Это станет понятнее на примере. В заповеди «не убивай» люди обычно видят повеление воздерживаться от нанесения вреда ближнему и от стремления к этому. Я же полагаю, что в ней следует видеть гораздо большее: необходимость способствовать сохранению жизни ближнего всеми доступными нам средствами. И чтобы доказать, что я говорю это не без достаточных оснований, привожу свой довод. Господь запрещает нам унижать ближнего и вредить ему, так как Он желает, чтобы жизнь ближнего была для нас драгоценна. Поэтому Он требует от нас также дел милосердия, благодаря которым эта жизнь может быть сохранена. На этом примере легко видеть, как цель заповеди раскрывает перед нами, что именно в ней предписано и что запрещено. ю . В ответ на вопрос, почему Господь пожелал открыть свою волю лишь как бы наполовину вместо того, чтобы объявить её чётко и однозначно, можно привести много доводов, из которых самым убедительным мне представляется следующий. Плоть постоянно, хотя и тщетно, пытается приукрасить себя, спрятать под различными покровами мерзость своих грехов — пока они не настолько явны, что до них можно дотронуться рукой. Поэтому Господь пожелал на примере показать, что есть в каждом виде греха самого гнусного и необузданного, чтобы даже упоминание о нём вызывало омерзение и чтобы мы ненавидели грех со всей решимостью. Мы часто обманываемся, полагая, будто чем более скрыт порок, тем он незначительнее. Господь исцеляет нас от этого самообмана, приучая каждый грех соотносить с определённым родом грехов с тем, чтобы мы лучше поняли, какое омерзение должен он у нас вызывать. Например, нам не очевидно, какое страшное зло представляют собой ненависть и гнев, когда они обозначены своими именами. Но когда Господь запрещает их, называя убийством, мы понимаем, до какой степени они Ему отвратительны, если Он уподобляет их столь страшному преступлению. Благодаря такому суждению Бога мы учимся лучше осознавать тяжесть грехов, которые прежде казались нам незначительными. II. В-третьих, нам необходимо понять, что означает разделение Закона на две Скрижали89. Отнюдь не случайно об этом многократно говорится в Писании, и всякий рассудительный человек это понимает. Причина ясна, и в ней невозможно усомниться. Господь, желая преподать в своём Законе учение о совершенной праведности, разделил его таким образом, что первая Скрижаль посвящена делам, которыми мы должны чтить его величие; вторая Скрижаль посвящена тому, что мы обязаны по долгу милосердия делать для ближних. Разумеется, первооснова праведности — это поклонение Богу. Если отбросить это, то все прочие части Закона рассыпятся, как камни разрушенного дома. Ибо какая праведность может быть в том, чтобы не вредить ближнему воровством и грабежом, если при этом мы похищаем славу у Бога, совершая кощунство? Или в том, чтобы не осквернять своего тела блудом, если мы оскверняем кощунствами имя Божье? Или не убивать людей, если мы пытаемся забыть Бога? Претендовать на праведность вне религии так же нелепо, как пытаться изобразить прекрасное тело без головы. Верно сказано, что религия не только главная составная часть всякой праведности и добродетели — она их животворящая душа. Без страха Божия в отношениях между людьми никогда не будет ни справедливости, ни милосердия. Поэтому служение Богу мы называем началом и основанием праведности и справедливости, ибо без него все надежды людей на жизнь в справедливости, терпении, воздержании — тщетны и никчемны в очах Бога. Служение Богу мы называем также источником и душой праведности, ибо люди, боящиеся Бога как Судью, оценивающего добро и зло, через это служение учатся чистой и праведной жизни. В первой Скрижали Господь учит нас набожности и религии, дабы мы чтили его величие. Во второй Скрижали Он указывает, как, пребывая в страхе перед Ним, нам следует обходиться друг с другом. Вот почему Господь наш Иисус свёл, как повествуют евангелисты, весь Закон к двум положениям: мы должны любить Бога всем сердцем, всей душой, всеми силами; мы должны любить ближних, как самих себя (Мф 22:37 сл.; Лк 10:27). Одну из этих двух заповедей, в которых для Иисуса заключён весь Закон, Он относит к Богу, другую — к людям. 12. Однако, хотя Закон целиком заключён в этих двух моментах, Господь, дабы лишить нас всякого повода для оправдания, пожелал полнее и подробнее объявить в Десяти заповедях о том, что касается страха, любви и чести по отношению к Нему и любви, которую мы обязаны питать к ближнему ради любви к Богу. В силу этого небесполезно исследовать разделение заповедей. Мы напоминаем, что в этом вопросе каждый может иметь свое собственное мнение и мы не станем спорить с теми, чья точка зрения не совпадает с нашей. Я говорю это для того, чтобы читатель особенно не удивлялся моему делению, как чему-то совершенно новому. Относительно количества заповедей ни у кого сомнений нет, так как сам Господь устранил их своим словом. Спор идёт лишь о способе деления. Те, кто относит к первой Скрижали три заповеди и семь ко второй, исключают из первых предписание об изображениях или объединяют его с первой заповедью903, хотя Господь явным образом дал его как отдельную заповедь. Кроме того, они необоснованно разделяют десятую заповедь, запрещающую желать имущества ближнего. Здесь можно возразить, что такое разделение, как мы увидим ниже, было неизвестно первоначальной Церкви. Иные, как и мы, относят к первой Скрижали четыре заповеди, но считают, что первая из них представляет собой обетование без повеленияь. Однако а Пётр Ломбардский. Сент. Ill, dist. XXXIII, 1, 2 (MPL, CXCII, 830 p.); Фома Аквинский. Сумма теологии, II, I, q. С, art. 4; Luther М. Bettbuchlein // Werke, X, 2. Кирилл Александрийский. За святую христианскую религию, против Юлиана, V (MPG, LXXVI, 733); Есихий. Комм, на Книгу Левит, VII, гл. 26 (MPG, XCIII, 1150); Bucer (Butzer) М. Enarrationes in Evangelium (Буцер М. Толкования На Евангелие), 1536, р. 385. поскольку я убежден — пока мне убедительно не докажут обратное,— что под «десятью словами» Моисей подразумевал не что иное, как десять заповедей, и поскольку на каждую заповедь можно по порядку указать пальцем, то я оставляю им право думать как угодно. Я же буду придерживаться того, что мне представляется наиболее достоверным, а именно что слова, которые они считают первой заповедью, являются как бы прологом ко всему Закону. Затем следуют десять заповедей — четыре на первой Скрижали и шесть на второй, в том порядке, в котором мы и будем о них говорить. Такое разделение как общепринятое в свое время без колебаний проводил Ориген91 а. С ним соглашался св. Августин, о чем писал Бонифацию*5. Правда, в другом месте он говорит, что ему больше нравится первое деление, но по слишком легковесному соображению: если на первую Скрижаль поместить только три заповеди, то это будет символизировать Троицу; однако и здесь он не скрывает, что деление, принятое нами, устраивает его больше всех прочихс. Есть еще один древний отец Церкви, автор незаконченного комментария к Евангелию от Матфея, который высказывает мнение, совпадающее с нашим9^. Иосиф [Флавий]е помещает на каждой Скрижали по пять заповедей, что, как можно предполагать, было в его время общепринято. Однако помимо того, что такое деление противоречит здравому смыслу, ибо тогда смешивается почитание Бога и любовь к ближнему, против него свидетельствует авторитет Иисуса Христа, который относит предписание почитать отца и мать ко второй Скрижали (Мф 19:19). Теперь послушаем самого Бога. а Ориген. Гомилия на Книгу Исхода, VIII, 3 (MPG, XII, 355 р.). ь Августин. Против двух писем Пелагия Бонифацию, III, IV, 10 (MPL, XLIV, 594). Скорее всего по небрежности во французской версии пропущена фраза, имеющаяся в латинской: «Он перечисляет заповеди в таком порядке: поклоняйся одному Богу, не поклоняйся идолам, не поминай напрасно имени Господа; ранее он отдельно упоминает предписание относительно субботнего дня».— Прим. франц. изд. 0 Его же. Вопросы на Шестикнижие, II, LXXI (MPL, XXXIV, 620-621). d Иоанн Златоуст. Неоконченная гомилия на Евангелие от Матфея, XLIX (MPG, LVI, 910). * Иосиф Флавий. Иудейские древности, III, V, 8. (3. Первая заповедь: Я Господь*, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим [Исх 20:2-3]. Неважно, является ли первая фраза частью первой заповеди или ее следует рассматривать отдельно — как пролог ко всему Закону. При обнародовании законов прежде всего необходимо позаботиться о том, чтобы их не отменяли, не обходили, не относились к ним с пренебрежением. Поэтому Господь с самого начала предупреждает подобную опасность, определяя, что недопустимо посягать на непреложность его Закона. Это определение имеет под собой три основания. Во-первых, Господь возлагает на Себя право и власть повелевать, принуждая избранный народ к повиновению. Во-вторых, дабы его верные поняли, как сладостно следовать его воле, Он обещает им свою милость. Наконец Бог напоминает о добре, которое Он сделал для евреев, чтобы обличить их в неблагодарности, если они не ответят на проявленную Им щедрость. Слово «Предвечный» отражает законность его Царства и власти над нами. Если все вещи произошли от Него и заключены в Нём, то, как утверждает св.Павел (Рим 11:36), они по праву Ему и принадлежат. Тем самым нам указано, что мы обязаны покоряться игу Господа, ибо чудовищно уклоняться от власти Того, вне которого мы не можем существовать. 14. Дабы люди не думали, что Бог принуждает только силой необходимости, Господь, утвердив своё право повелевать и необходимость повиноваться Ему, объявляет, что Он Бог своей Церкви. В этой фразе предполагается взаимность отношений, которая явно выражена в обе- товании:«Буду им Богом, а они будут Моим народом» (Иер 31:33). Отсюда Иисус Христос заключает, что Авраам, Исаак и Иаков получили спасение и вечную жизнь, так как Бог обещал им, что будет их Богом (Мф 22:32). Этими словами Господь как бы говорит: Я избрал вас моим народом не только для того, чтобы делать вам добро в этой жизни, но и чтобы привести вас к вечному блаженству в моём Царстве181. Об этой конечной цели Божьей милости сказано во многих местах Писания. Когда наш Господь зовёт нас в сообщество его народа, он нас избирает, дабы, как написал Моисей, освятить своей славой и дабы мы хранили его заповеди (Втор 7:6; 14:2; 26:18). Отсюда призыв Господа к его народу: «Святы будьте, ибо свят Я Господь» (Лев 19:2). Из обетовании и призыва вытекает и упрёк, высказанный Богом через его пророка: «Сын чтит отца и раб — господина своего; если Я — Отец, то где почтение ко Мне? и если Я Господь, то где благоговение предо Мною?» (Мал 1:6). 15. Далее Господь говорит о добре, которое Он сделал своим служителям. Это должно их тем более взволновать, что неблагодарность — мерзейшее преступление. И вот, Он вновь напоминает народу Израиля о своих благодеяниях, столь великих и чудесных, что они должны были бы навсегда запечатлеться в его памяти. И тем более напоминание о них было уместно при объявлении Закона. Господь указывает, что Он освободил израильтян для того, чтобы они признали Его своим Освободителем, отплатив Ему поклонением и повиновением. Кроме того, Господь, дабы мы верно служили Ему, обычно украшает Себя эпитетами, которые отличают Его от языческих идолов. Ибо, как я уже говорил раньше, мы до такой степени склонны к суете и дерзки в ней, что, как только слышим о Боге, не можем удержаться от какой-нибудь безумной фантазии. Стремясь воспрепятствовать этому, Господь даёт своей Божественности определённые титулы и таким образом ставит нам предел, дабы мы не сумасбродствовали и не воздвигали себе новых богов, отворачиваясь от Него — Бога живого. Поэтому пророки в своём стремлении показать и описать именно Его, постоянно подчёркивают знаки и знамения, в которых Бог являлся народу Израиля. Когда Он именуется Богом Авраама; или Израиля (Исх 3:6), или восседает в своём иерусалимском Храме на херувимах (Ам 1:2; Авв 2:20; Пс 79/80:2; 98/99:1; Ис 37:16), то эти речевые приёмы используются не для того, чтобы привязать Его к определённому месту или народу, а для того, чтобы привлечь мысль верующих к единому Богу, который настолько полно выражен в факте союза со своим народом — Израилем, что отвращать от Него свой разум, пытаясь найти бога где-то ещё — явное беззаконие. Мы должны также усвоить, что речь здесь идёт об искуплении, дабы евреи с большей радостью служили Господу: приобретя их, Бог с полным правом держит их в подчинении. А чтобы у нас не сложилось впечатления, будто к нам это вовсе не относится, мы должны осознать, что египетское рабство, в котором пребывал народ Израиля,— это образ духовного плена, в котором пребываем все мы, пока Господь не освободит нас мышцею своею и не перенесёт в царство свободы. Так же как в древности, когда Бог, желая восстановить свою Церковь в Израиле, освободил этот народ от жестокой власти фараона, угнетавшего его, так и теперь Он избавляет тех, кому являет Себя Богом, от ужасной тирании дьявола, прообразом которой является физическое рабство Израиля. Поэтому у каждого создания от слушания Закона должно возгореться сердце, ибо Закон исходит от полновластного Господа (souverain Seigneur), в котором заключено начало всякой вещи и к которому в силу этого каждая вещь устремлена как к цели. Более того, всякий человек чудесным образом вдохновляется на принятие Законодателя, через соблюдение заповедей которого он сознаёт себя избранным и от милости которого ожидает не только земных благ, но и прославления в бессмертии. Наконец, на повиновение нашему Господу нас должно подвигнуть сознание того, что его милосердием и могуществом мы избавлены от бездны ада. 16. Установив авторитет Закона, Господь даёт первую заповедь: Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим [Исх 20:3]. Цель этой заповеди состоит в том, чтобы по желанию Бога за Ним было признано абсолютное превосходство и чтобы Он в полной мере пользовался своим правом среди Божьего народа. Поэтому Он хочет удалить от нас всякое нечестие и суеверие, умаляющие и затемняющие славу его Божественности. По этой же причине Он желает, чтобы мы чтили Его в истинном и глубоком благочестии. Простые слова заповеди выражают этот смысл почти исчерпывающим образом. Мы не можем «иметь» Бога, если мы не отдаём Ему всё то, что принадлежит Ему по праву. Запрещая нам иметь других богов, Господь тем самым приказывает не расточать его достояние. Хотя наши обязанности перед Богом неисчислимы, из них можно назвать четыре важнейшие: поклонение, одним из следствий которого является духовное преклонение перед Богом, доверие, призывание и благодарение. Поклонением я называю благоговение, которое испытывает перед Богом всякое создание, покоряясь его величию. По этой причине я считаю поклонением ту честь, которую мы воздаём Богу, подчиняясь его Закону: это — духовное поклонение (hommage spirituel), воздаваемое Богу как полновластному Царю (souverain Roy), владеющему нашими душами. Доверие — это сердечная уверенность в Боге, приходящая благодаря знанию Его, когда, понимая, что в Нём заключена вся мудрость, справедливость, доброта, сила, истина, мы сознаём, что наше блаженство заключается в общении с Богом. Призывание Бога — это обращение нашей души к Нему как к единственной надежде, когда нас угнетает какая-либо нужда. Благодарение — это признательность, с которой мы воздаём Богу хвалу за все благодеяния по отношению к нам. Поскольку Бог не допускает, чтобы всё это относилось на счёт чего-то или кого-то иного, Он требует полного воздаяния. Недостаточно лишь не иметь иного бога — нужно целиком положиться на Господа, а не следовать за дурными людьми, которые любят насмехаться над любой религией. Напротив, если мы хотим соблюсти эту заповедь, мы должны следовать истинной религии, посредством которой наши души будут привлечены к истинному Богу и, познав Его, воздадут честь его величию, проникнутся полным доверием к Нему, будут просить Его о помощи, исполнятся благодарности за все его милости и возвеличат его дела94; наконец, увидят в Нём единственную цель своей жизни. Далее, нам следует беречься всякого суеверия, чтобы наши души не уклонялись к другим богам. Держась одного Бога, мы должны обрести в Нём истинное наслаждение и хранить в памяти сказанное, а именно что необходимо изгнать всех выдуманных богов, что беззаконно рвать на части служение, которое приличествует лишь истинному Богу, ибо его слава неотделима от Него и всё, что его, покоится в Нём. Повеление не иметь других богов перед его лицом прибавлено Господом для того, чтобы усилить тяжесть нашего преступления. Ведь это очень тяжкое преступление — ставить на принадлежащее Богу место изготовленных нами идолов, словно намереваясь Его оскорбить и вызвать его ревность. Мы при этом уподобляемся бесстыжей жене, которая для того, чтобы сильнее привязать к себе мужа, открыто изменяет ему. Господь, стремясь явлением своей милости и силы вполне убедительно показать, что Он надзирает над своим избранным народом, дабы надёжно уберечь его от всяческих заблуждений, объявляет, что никакое идолопоклонство или суеверие не укроется от его взора, ибо Он обитает среди тех, кого принял под свою защиту. Нечестивые ведут себя крайне дерзко, рассчитывая обмануть Бога всевозможными уловками. Однако Господь заявляет, что Ему ведомы все наши мысли и поступки. Поэтому если мы хотим, чтобы Бог принял от нас поклонение, то пусть наше сознание будет чисто от всех злых помыслов и пусть не появится в нём ни малейшего намерения уклониться в суеверия и идолослужение. Ибо Господь требует хранить его славу не только во внешнем исповедании, но и перед его лицом, для которого всё зримо и явно. 17. Вторая заповедь: Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им [Исх 20:4-5]. В первой заповеди провозглашается, что есть только один Бог, помимо которого нельзя иметь или воображать другого. Во второй заповеди Бог более чётко показывает, каков Он и как Его следует чтить, дабы у нас не зародилось о Нём какой-либо плотской мысли. Цель и смысл этого предписания в том, что Бог не хочет, чтобы мы профанировали истинное поклонение Ему суеверными ритуалами. Поэтому Он предостерегает нас от всяких материальных форм, которые по своему невежеству измышляет о Боге наш разум. Тем самым Господь наставляет нас на путь истинного служения, подобающего Ему, то есть служения духовного, каковое Он и установил. Бог говорит здесь о самом явном пороке этого рода — об идолопоклоннических формах богослужения. Заповедь делится на две части. В первой осуждается безрассудство, с которым мы пытаемся свести непостижимого Бога к тому, что доступно нашим чувствам, и создать его изображение. Во второй части запрещается религиозное поклонение изображениям. Таким образом, в этой заповеди речь идёт об основных формах языческого идолопоклонства. Выражение «что на небе вверху» означает солнце, луну и звёзды, а также, возможно, птиц. В четвёртой главе «Второзакония» (Втор 4:17-19), разъясняя свою волю, Господь называет все эти предметы. Я бы не задерживался на этом пункте, если бы некоторые невежды не относили эти слова к ангелам. И я не буду останавливаться на толковании последующих слов, так как они достаточно ясны. В первой книге мы уже объяснили, что все изобретённые человеком зримые образы Бога противоречат его природе3. Если на первое место ставят идола, то истинная религия извращается и вырождается. 15 Это наше безрассудство призвана исправить добавленная к заповеди угроза: «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх 20:5-6). Смысл этого тот же, как если бы Бог сказал, что Он — единственный, к кому мы должны прилепляться. И чтобы склонить нас к этому, Он показывает свою силу, которая так велика, что её нельзя презирать или преуменьшать. В древнееврейском тексте слову «Бог» соответствует «эль», оно родственно слову со значением «сила», но, чтобы лучше передать основной смысл, я оставляю его как бы в скобках. Далее, Бог называет Себя ревнителем с целью показать, что не потерпит соперников. Наконец, Бог объявляет, что отомстит за оскорбление своего величия и своей славы, если кто-либо станет возвеличивать и славить идолов, и что это не будет кратковременное наказание, а месть, распространяющаяся на детей, племянников и отдалённых потомков, которые воспримут нечестие от своих предков. В то же время Бог обещает милосердие и щедроты тысячам поколений тех, кто будет любить Его и соблюдать его Закон. Господь не однажды предстаёт перед нами в образе супруга, ибо связь, которой Он нас с Собою соединяет, принимая в лоно Церкви, есть духовный брак, требующий обоюдной верности. Поэтому, поступая всегда и во всём как верный супруг, Он и от нас требует супружеской любви и целомудрия, требует, чтобы мы не предавали душу дьяволу и плотским похотям, то есть блуду. Упрекая евреев за неверность, Господь сетует, что они своими изменами нарушили закон брака (Иер 3:1-14; Ос 2). Как хороший муж, который, чем он вернее и честнее, тем сильнее гневается, когда жена его предаётся блуду, так Господь, бракосочетавшийся с нами в истине, обнаруживает крайнюю ревность всякий раз, когда мы, презрев целомудрие духовного брака, оскверняемся дурными вожделениями. Особенно Он ревнив, когда мы отдаём другим его славу, которая должна принадлежать Ему целиком, или когда оскверняем её суеверием. Ибо, поступая так, мы не только нарушаем обет супружеской верности, данный Господу, но и пачкаем блудом наши души. \9. Следует разобраться, в чём смысл угрозы, выраженной в словах Бога, что Он будет наказывать детей за вину отцов до третьего и четвёртого поколения. Помимо того, что наказание невиновного за чужой грех, казалось бы, не соответствует божественной справедливости, сам Господь объявил, что «сын не понесёт вины отца» (Иез 18:20). И тем не менее люди часто повторяют, что за грехи отцов будут наказаны дети. И Моисей не раз высказывается в этом смысле: «Господь,., наказывающий беззаконие отцов в детях» (Числ 14:18). Подобное мы читаем у Иеремии: «Ты являешь милость тысячам и за беззаконие отцов воздаёшь в недро детям» (Иер 32:18). Некоторые люди, не в силах выпутаться из этой трудности, считают, что речь здесь идёт о временных, земных наказаниях, которые дети терпят за своих отцов, поскольку часто эти наказания спасительны. Это верно. Ведь и Исайя объявил царю Езекии, что по причине его грехов у его детей будет отнято царство и их уведут в чужую страну (Ис 39:7). Подобным образом за оскорбления, нанесённые фараоном и Авимелехом Аврааму, были наказаны их семьи (Быт 12:17; 20:3 сл.). Есть немало и других примеров. Но если пытаться разрешить вопрос именно таким образом, то это, скорее, уход от него, а не истинное объяснение. Ибо Господь провозглашает здесь столь жестокое мщение, что оно не может ограничиться земной жизнью. Это высказывание нужно понимать в том смысле, что проклятие Бога падает не только на голову нечестивого, но и распространяется на весь его род. Когда это происходит, то чего ещё можно ожидать, если не того, что отец, которого оставил Дух Божий, станет жить во грехе? Что сын, также покинутый Богом за грех отца, пойдёт тем же путём погибели? Что племянник и другие потомки, принадлежащие к несчастному роду закоренелых грешников, как и он, обречены на гибель? 20. Прежде всего посмотрим, действительно ли подобное мщение противно божественной справедливости. Поскольку человеческая природа проклята вся целиком, то очевидно, что гибель уготована всем, кому Господь не дарует свою милость. Причём эти люди погибают не из-за какой-то беспричинной ненависти Бога, а из-за собственного нечестия, и у них нет оснований сетовать, что Бог своею милостью не помогает им спастись, как прочим. Когда наказание настигает злых людей, дома которых на протяжении долгих лет лишены Божьей милости, то как можно порицать за это Бога? Но ведь Господь, возразят некоторые, говорит, что, напротив, сын не будет страдать за грех отца (Иез 18:20). Нам нужно уяснить, о чём здесь идёт речь. У израильтян, долгое время страдавших от всевозможных бедствий, была поговорка: из-за того, что отцы ели кислый виноград, у детей оскомина [Иез 18:1]. Они имели в виду, что отцы их совершили грехи, за которые они подвергаются незаслуженным несчастьям по причине, скорее, слишком грозного Божьего гнева, нежели по справедливости, пускай и суровой. Пророк разубеждает их и заявляет, что они страдают за свои собственные грехи. Не приличествует Божьей справедливости, чтобы праведный и невинный ребёнок был наказан за грехи отца, и речь здесь идёт не об этом. Ибо если наказание, о котором мы говорим, состоит в том, что Господь лишает дом нечестивых своей милости, света своей истины и иной помощи в деле спасения, то дети, оставленные Богом во тьме, продолжают идти путями своих предков и тем самым подтверждают проклятие, наложенное Богом на их отцов за совершённые теми злодеяния. Так что, когда потом Он наказывает детей как бедствиями на земле, так и вечной смертью, то это наказание не за чужие грехи, а за их собственные. 21. В то же время Богом было дано обетование, что Он распространит милость на тысячу поколений тех95, кто будет Его любить. Это обетование повторяется в Св. Писании многократно. Оно входит в торжественную формулу союза, заключённого Богом с его Церковью: «Я буду Богом твоим и потомков твоих после тебя» (Быт 17:7). Об этом помнил Соломон, сказавший, что после смерти праведников дети их блаженны (Прит 20:7) — не только благодаря хорошей пище и воспитанию, которые, конечно, весьма способствуют благополучию человека, но также по причине благословения, обещанного Богом своим служителям: милость его будет вечно пребывать в их семействах. Это даёт чудесное утешение верующим и устрашает нечестивых. Ибо даже если после смерти человека память как о его праведности, так и о нечестии у Бога столь сильная, что благословение первой и проклятие второго распространяется на потомство, то тем более Бог станет бесконечно благословлять живущего доброй жизнью и бесконечно проклинать живущего дурно. Этому не противоречит тот факт, что иногда в роду грешников появляются добрые люди и, наоборот, в роду верных Богу — грешники. Ибо в данном случае небесный Законодатель не намеревался устанавливать непреложное правило, которое бы препятствовало его свободному избранию. Для утешения праведника и устрашения грешника достаточно того, что это установление отнюдь не лишено оснований, хотя и осуществляется не всегда. Временные наказания, насылаемые Богом на некоторых людей, являются свидетельством его гнева против греха и предзнаменованием будущего суда, ожидающего всех грешников, хотя в этой жизни многие остаются не наказанными. А милость и доброта, распространяемые Господом на детей верующих ради их отцов как пример силы его благословения, свидетельствуют о непреложной, вечной милости Господа к своим служителям. Напротив, когда Бог карает нечестие отца в сыне, Он показывает, какой суровый приговор уготован нечестивцам за их собственные грехи. Вот главный смысл этого законоположения. Кроме того, Бог здесь как бы невзначай показывает нам величие своей милости, распространяя её на тысячу поколений, тогда как мщение касается только четырёх. 22. Третья заповедь: Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно [Исх 20:7]. Цель этого предписания состоит в том, чтобы величие имени Бога было священно и свято. Мы не должны профанировать его пренебрежением и непочтительностью. Этому запрету соответствует положительное предписание: мы обязаны относиться к Божьему имени с особым почтением и воздавать ему особую честь. Наши умы и сердца должны быть приучены думать и говорить о Боге и его тайнах с исключительным почтением и крайней сдержанностью, дабы почитать его дела и не помыслить ничего, что бы затронуло его честь. Для этого нужно тщательно соблюдать три условия. Во-первых, то, что мыслит о Боге наш ум и произносит наш язык, должно соответствовать его превосходству и святости его имени, должно быть направлено на прославление его величия. Во-вторых, нам не следует дерзко и безрассудно злоупотреблять его святым Словом, искажать божественные тайны, пытаясь воспользоваться ими для удовлетворения собственной алчности и тщеславия и для всевозможных безумств. Поскольку достоинство Бога запечатлено в его имени и в его тайнах, мы должны всегда уважать их и чтить. Наконец, мы не вправе говорить с пренебрежением о Божьих созданиях (oeuvres), подобно иным злобным людям, имеющим привычку хулить творение. За всё, что мы полагаем исходящим от Бога, мы должны возносить хвалу его мудрости, справедливости и могуществу. Вот что означает святить имя Божье. Когда же поступают иначе, то оскверняют его самым гнусным образом, так что оно выводится за пределы законного употребления, для которого предназначено. И даже когда при этом не совершается чего-то худшего, то всё равно достоинство имени Бога умаляется и со временем оно может подвергнуться хуле. Но если столь дурно даже незначительное посягательство на Божье имя, происходящее от нашей невоздержанности, то гораздо более тяжким грехом является его употребление в заведомо дурных делах — в колдовстве, некромантии, незаконном экзорцизме и тому подобных проявлениях. Однако в первую очередь эта заповедь касается клятвы, где злоупотребление Божьим именем особенно нетерпимо. Наложенный на это запрет призван вызвать у нас отвращение ко всем прочим видам профанации. Правда, здесь Бог прежде всего заботится о чести и служении, которые мы обязаны Ему воздавать, о почтении, которого заслуживает его имя, а не о том, чтобы побудить нас клясться честно, не обманывая друг друга. Ложные клятвы и лжесвидетельства, которыми люди обманывают ближних, Бог осуждает дальше, во второй Скрижали. Поэтому излишне говорить здесь о долге милосердной любви. Кроме того, такое разграничение необходимо потому, что, как уже было сказано, Бог не случайно разделил Закон на две Скрижали. Так что в этом месте Он утверждает своё право и требует, чтобы люди оберегали святость его имени, как это Ему и подобает; здесь ещё не говорится о том, как люди должны поступать в отношении клятв друг другу. 23. Прежде всего следует уяснить, что такое клятва. Клятва — это призывание Бога засвидетельствовать правдивость наших слов. Явные кощунства, произносимые специально для того, чтобы оскорбить Бога, не могут называться клятвой. В Писании неоднократно говорится, что призывание Бога для свидетельства, когда оно совершается должным образом, представляет собой один из способов Его прославления. Так, Исайя говорит об ассирийцах и египтянах, которые войдут в Божью Церковь: они «будут говорить языком Ханаанским и клясться Господом» (Ис 19:18), то есть, клянясь именем Господа, они тем самым объявят, что считают Его своим Богом. Об умножении Божьего царства Исайя пишет так: «Кто будет просить о процветании, будет просить процветания в Боге*; и кто будет клясться на земле, будет клясться Богом истины» (Ис 65:16). Иеремия провозглашает: «И если они научатся путям народа Моего, чтобы класться именем Моим... как они научили народ Мой клясться Ваалом,— то водворятся среди народа Моего» (Иер 12:16). Здесь с полным основанием утверждается, что, призывая имя Бога, мы свидетельствуем, что исповедуем Его. Тем самым мы исповедуем Бога как вечную и неизменную истину, ибо призываем Его не только как надёжного свидетеля истины, но и как Того, кто один может её утвердить и пролить свет на всё тайное, кто единственный умеет читать в сердцах. Когда нам недостаточно свидетельства людей, мы берём в свидетели Бога, особенно если требуется подтвердить то, что скрыто в глубинах сознания. Поэтому Господь жестоко гневается на клянущихся чужими богами и считает подобную формулу клятвы знаком отречения от Него: «Сыновья твои оставили Меня и клянутся теми, которые — не боги» (Иер 5:7). Тяжесть этого греха Бог подчёркивает тяжестью наказания за него, угрожая уничтожить тех, кто клянётся и именем Бога, и именем своего идола (Соф 1:4-5). 24 . Итак, уяснив, что Господь желает прославления в наших клятвах своего имени, мы должны бдительно остерегаться того, чтобы вместо прославления оно не оказалось в уничижении и презрении. Ложно клясться именем Бога — страшное глумление; в Законе оно названо бесчестием (profanation) (Лев 19:12). Ибо что остаётся у Бога, когда у Него похищена истина? Он более не Бог. А Его лишают истины, как бы вынуждая быть свидетелем лжи и оправдывать её. Поэтому Иисус Навин, добиваясь правды от Ахана, сказал ему: «Сын мой! воздай славу Господу Богу Израилеву» (Ис Нав 7:19). Тем самым он засвидетельствовал, что ложная клятва именем Бога — тяжкое бесчестье для Господа. Это неудивительно: ведь, поступая таким образом, мы пятнаем его имя ложью. Обычай требовать подтверждения чьих-либо слов клятвой именем Господа был весьма распространён у евреев. Об этом свидетельствует, в частности, эпизод из Евангелия от Иоанна, когда фарисеи потребовали этого у прозревшего слепого (Ин 9:24). Св. Писание учит нас страху перед ложной клятвой, который мы должны испытывать, когда Синодальный перевод: «кто будет благословлять себя на земле, будет благословляться Богом истины». произносим: «Жив Господь!» (1 Цар 14:39,45), «Вот какое бедствие от Господа!» (4 Цар 6:33), «Бога призываю во свидетеля на душу мою» (2 Кор 1:23). Эти формулы убеждают нас, что если Бог призван в свидетели наших слов, то Он отомстит нам за ложную клятву. 25. Однако если мы прибегаем к имени Бога пусть в правдивой, но незначительной или излишней клятве, то тем самым мы всё равно умаляем или оскорбляем его честь. Это другой вид клятвы, в которой имя Господа произносится напрасно. Поэтому недостаточно воздерживаться от ложной клятвы или клятвопреступления, но следует также помнить, что клятва установлена не для забавы людей, а по необходимости и что при отсутствии таковой она запрещена. Те, кто прибегает к клятве по ничтожному поводу, нарушают правила её доброго, законного употребления. Необходимость в клятве возникает только тогда, когда она связана с верой, любовью, милосердием. В наше время очень грешат клятвами по всякому поводу, и это стало настолько привычным, что не считается грехом. Но на Божьем Суде будет иначе. Ибо именем Бога злоупотребляют по неразумию и суетности и не задумываются, что творят зло, так как по причине своей распущенности люди стали одержимы божбой. Однако повеление Бога остаётся в силе, и угроза, которую Он добавил к нему, не отменена. Суровая кара ожидает тех, кто станет прибегать к Божьему имени напрасно. Существует и иной грех этого рода, когда люди в своих клятвах вместо имени Бога обращаются к именам святых, клянясь св. Иаковом или св. Антонием. Это явное нечестие, поскольку здесь Божья слава переносится на святых. Но Бог не без оснований совершенно определённо повелел клясться только его именем и особым предписанием запретил клясться именами других богов (Исх 23:13; Втор 6:13; 10:20). То же самое имеет в виду апостол, когда пишет, что люди в своих клятвах призывают Бога, так как клянутся высшим, но Бог клялся самим Собою, потому что выше Его нет (Евр 6:13-16). 26 . Анабаптисты, не довольствуясь этими ограничениями, осуждают все клятвы без исключения, поскольку запрет Христа носил всеобщий характер: «Не клянись вовсе... Но да будет слово ваше „да, да”, „нет, нет“; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф 5:34-37; Иак 5:12)96. Но тем самым они оскорбляют Христа, выставляя Его противником Отца, как будто Он пришёл на землю для того, чтобы отменить его заповеди. Ибо предвечный Бог в своём Законе не только разрешает клятву как вполне законную вещь (одного этого было бы достаточно), но и предписывает по необходимости пользоваться ею (Исх 22:11). А Христос свидетельствует, что Он и Отец — одно, что Он не принёс ничего, что не заповедал бы Отец, что его учение — не от Него (Ин 10:30; 10:18; 7:16) и т.д. Что ответят на это анабаптисты? Станут ли утверждать, что Бог противоречит самому Себе, запрещая и осуждая то, что Он однажды одобрил и повелел? Поэтому их мнение не может быть принято. Но, поскольку в связи с упомянутыми словами Христа возникают некоторые трудности, их нужно рассмотреть более подробно. Мы не поймём их подлинного смысла, если не обратимся к намерению Иисуса, к тому, что Он хотел сказать в этом эпизоде. Дело обстоит так. Иисус не желал ни расширять, ни ограничивать Закон, но лишь раскрыть его изначальный смысл, который был сильно искажён ложными толкованиями книжников и фарисеев. Если придерживаться этой точки зрения, то нам никогда не придёт в голову, будто Христос осуждал все клятвы вообще — Он осуждал лишь такие, которые нарушают предписания Закона. Из его слов явствует, что в те времена народ остерегался только ложных клятв, словно в Законе запрещены исключительно они, тогда как запрещены также и излишние, легкомысленные клятвы. Поэтому Иисус Христос как истинный Толкователь Закона убеждает, что дурно не только клясться ложно, но и просто клясться (Мф 5:34). Как именно? Впустую, в суете. Однако клятвы, санкционированные Законом, Христос разрешает в полной мере. Анабаптисты настаивают на слове «вовсе», хотя оно относится не к глаголу «клясться», а к перечисляемым далее формулам клятвы. Одно из заблуждений той эпохи состояло в том, что, клянясь небом и землёй, люди полагали, что не затрагивают имени Бога. И Господь, исправляя главное нарушение, разоблачает их уловку, дабы они не думали, что соблюдают Закон, когда клянутся небом и землёй, но не упоминают имени Бога. Здесь необходимо отметить, что, хотя оно не произносится явно, люди всё равно клянутся им в скрытой форме. Ибо, клянясь солнцем, которое нам светит, хлебом, который мы едим, крещением или другими благами, исходящими от Бога, мы клянёмся залогом его доброты. Так что в этом эпизоде Христос не запрещает, как иные ошибочно думают, клятвы небом, землёй и Иерусалимом, будто это некое суеверие. Он, скорее, отказывается простить и раз бивает тщетные софизмы людей, считающих пустяком замаскированные и изощрённые клятвы, в которых они якобы избегают имени Бога, тогда как оно запечатлено во всех благах, которыми мы пользуемся благодаря Богу. Есть тут и другое нарушение Закона — когда имя Бога замещается именем смертного человека, или уже умершего, или даже Ангела. Так, язычники в желании польстить клянутся жизнью или благополучием своего государя. В этом случае, обожествляя людей, они омрачают славу единого Бога или, по крайней мере, умаляют её. Но когда есть намерение подтвердить свои слова священным именем Бога, хотя это делается косвенным образом, его величие оскорбляется всякой легковесной клятвой. Запрещая клясться, Иисус Христос снимает ложные маски и покровы, которыми люди пытаются оправдаться. Св. Иаков, воспроизводя слова своего Учителя (Иак 5:12), преследует ту же цель, потому что распущенность, с которой дерзко злоупотребляли именем Божьим, была распространена, как и прежде, неся с собой злобное его обесчещивание. Если бы слово «вовсе» относилось к самому существу клятвы, если бы было запрещено клясться вообще и без всяких исключений, то зачем нужно было бы прибавлять запрет клясться небом и землёй? И здесь обнаруживается, что это было сделано для того, чтобы лишить евреев уловок, которыми они думали оправдаться. 27. Поэтому для здравомыслящих людей не может быть сомнений в том, что Господь осуждает только такие клятвы, которые запрещены в Законе. Ибо сам Иисус, явивший всей своей жизнью то совершенство, к которому Он призывал, не испытывал ужаса перед клятвой, когда её требовали обстоятельства. Ученики Христа, несомненно, соблюдавшие все данные Им правила, поступали так же. Кто осмелится сказать, что св. Павел стал бы клясться, если бы клятва была строго запрещена? Когда дело того требует, он клянётся без всяких угрызений совести, а иногда даже и проклинает [Рим 1:9; 2 Кор 1:23]. Этот вопрос, однако, ещё нельзя считать решённым, поскольку некоторые люди полагают, что под запрет не подпадают только публичные клятвы, которых требуют от нас в суде или которые народ приносит своим властителям, или властители — народу, или жандармы — своему капитану, или князья — друг другу, вступая в союз. К этому роду клятв можно с полным правом отнести клятвы, данные св. Павлом, поскольку апостолы в своём служении не были частными лицами, а представи телями (officiers) Бога среди народа97. Я отнюдь не отрицаю, что публичные клятвы самые надёжные, потому что тому имеются непреложные свидетельства Писания. Так, судьям было предписано в сомнительных делах принуждать свидетелей клясться, и свидетель нёс ответственность за клятву. Апостол говорит, что споры между людьми оканчиваются тем же способом (Евр 6:16), и обе стороны удовлетворяются клятвой. У язычников в древности мы наблюдаем сложный ритуал торжественных публичных клятв. И напротив, они не слишком уважали тех, кто клялся в частной жизни, полагая, что боги не принимают эти клятвы в расчёт. И всё-таки опасно осуждать частные клятвы, если они произносятся глубоко осознанно, благоговейно и в отношении дел, которые их действительно требуют. Такие клятвы основаны на здравом смысле и на примерах из Писания. Если для частных лиц законно призывать Бога в качестве судьи в своих делах, то с тем большим основанием позволительно призывать Его в свидетели. Вот пример. Твой ближний обвиняет тебя в нечестности. Ты из любви к нему пытаешься оправдаться, но он не принимает никаких доводов. Если из-за его упорства в злобных фантазиях твоё достоинство подвергается опасности, ты можешь, не кощунствуя, воззвать к Божьему суду, дабы о твоей невиновности объявил сам Бог. Если говорить о словах, то призвать Бога в свидетели — не более серьёзное дело, чем призвать Его в судьи. Поэтому я не вижу причин, почему мы должны отвергать формулу клятвы, в которой Бог призывается для свидетельства. У нас есть немало примеров, подтверждающих это. Если и говорят, что клятва Авраама и Исаака Авимелеху (Быт 21:24; 26:31) была публичной, то Иаков и Лаван заведомо были частными лицами, когда скрепили свой союз клятвой (Быт 31:53). Вооз был частным лицом, когда подтвердил клятвой обещание жениться на Руфи (Руф 3:13). Авдий, человек праведный и боящийся Бога (так говорит Писание), засвидетельствовал клятвой то, в чём хотел убедить Илию (3 Цар 18:10). Так что я не вижу лучшего правила, чем ограничение наших клятв таким образом, чтобы они не были дерзки, легкомысленны, не давались с лёгкостью, по поводу незначительных вещей, в чрезвычайно возбуждённом состоянии, но чтобы они отвечали необходимости, то есть служили утверждению Божьей славы и поддержанию любви между людьми — на что и направлена третья заповедь. 25. Четвёртая заповедь: Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмый — суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих. Ибо в шесть дней ... и т.д. [Исх 20:8-11] Цель этого предписания в том, чтобы, будучи мёртвы для своих страстей и забот, мы размышляли о Царстве Божьем и поступали при этом так, как повелел Бог. Поскольку эта заповедь стоит особняком и резко отличается от других, она требует несколько иного способа объяснения. Древние учители обычно называли её предупреждающей, поскольку она содержит указания внешнего характера относительно определённого дня и с пришествием Христа была отменена, как и прочие предписания подобного рода. Это верно, но только наполовину. Поэтому нам необходимо дать более глубокое разъяснение и рассмотреть три положения, которые заключены в этой заповеди. В образе покоя седьмого дня небесный Законодатель стремился изобразить перед народом Израиля духовный покой: верующие не должны трудиться над собственными делами, чтобы дать возможность Богу трудиться в их душах. Во-вторых, Бог желал установить определённый день, в который полагается слушать Закон и выполнять предписанные в нём обряды. По крайней мере, верные Бога должны посвящать этот день созерцанию его творений и раздумью над ними, дабы воздать Ему за них хвалу. В-третьих, Бог хотел дать день отдыха служителям и работникам, находившимся под властью хозяина, чтобы те могли на время оставить тяжкий труд. 29. Опираясь на ряд источников, мы можем заключить, что образ духовного мира и покоя182 — главное в этом предписании3. Ибо Бог постоянно требует послушания этой заповеди, как никакой другой. Когда через своих пророков Он заявляет, что религия погибла, Он сетует, что осквернён и нарушен Его Шаббат или что его не соблюдают, не святят — как если бы без почитания субботы не оставалось ничего более достойного почитания (Числ 15:32 сл.; Иез 20:12; 22:8; 23:38; Иер 17:21-22, 27; Ис 56:2). В то же время Бог прославляет соблюдение субботы, и верующие выше всех благ почитают благо, содеянное для них Господом, когда Он открыл им Шаббат. Так говорят левиты в Книге Неемии: «И указал им [отцам] святую Твою субботу, и заповеди, и уставы и закон преподал им чрез раба Твоего Моисея» (Неем 9:14). Мы видим, что евреи окружают субботу особенным почитанием, пожалуй, даже превосходящим уважение к другим предписаниям. О достоинстве и превосходстве Шаббата особенно ярко свидетельствуют Моисей и Иезекииль. В Книге Исхода читаем: «Субботы Мои соблюдайте; ибо это — знамение между Мною и вами в роды ваши, дабы вы знали, что Я Господь, освящающий вас... И пусть хранят сыны Израилевы субботу, празднуя субботу в роды свои, как завет вечный» (Исх 31:13 сл.). Ещё подробнее говорит о субботе Иезекииль, но смысл его слов тот же: это знамение, через которое израильтяне должны узнать, что Бог освящает их (Иез 20:12 сл.). Но если наше освящение заключается в отказе от нашей собственной воли, то подобие между внешним знаком и внутренним действием становится очевидным. Нам необходимо успокоиться, оставить всё, дабы внутри нас трудился Бог; нам нужно отступиться от собственной воли, смирить своё сердце, полностью отказаться от вожделений плоти. Короче, мы должны положить конец всему, что исходит из нашего рассудка, дабы, когда в нас действует Бог, успокоиться в Нём, как и учит апостол (Евр 3:13; 4:6 сл.). 30. В Израиле это выражалось покоем седьмого дня. Дабы к нему относились с величайшим почтением, наш Господь обосновал это приказание собственным примером. Ибо человека не может не взволновать призыв следовать примеру своего Творца. Некоторые люди приписывают числу семь таинственное значение. Вполне вероятно, что оно было выбрано для обозначения вечности (perpetuite), поскольку в Писании это число обозначает совершенство. С этим значением связано и то, что мы читаем у Моисея. Сказав, что Господь почил в седьмой день, он больше не указывает дней и тем самым обозначает окончание трудов. Здесь можно высказать ещё одно правдоподобное предположение: этим числом Господь хотел указать, что Шаббат верных никогда не будет соблюдён безупречно до последнего дня. Здесь мы начинаем и продолжаем день субботний*; ибо на земле мы ведём упорную борьбу В латинской версии сказано яснее: «...искать блаженного покоя в Господе».— Прим. перев. с плотью, которая закончится только тогда, когда исполнится проро- чество Исайи и установится вечная суббота в Царстве Божьем (Ис 66:23), то есть тогда, когда Бог будет всё во всём (1 Кор 15:28). Итак, представляется очевидным, что в образе седьмого дня Господь хотел явить своему народу совершенство Шаббата последнего дня, чтобы побудить его стремиться к этому совершенству с непрестанным усердием на протяжении всей жизни. 31. Если кому-то это толкование покажется слишком натянутым и он не захочет его принять, то я не возражаю, чтобы он довольствовался более простым: Господь назначил день, в который народ должен, руководствуясь Законом, предаваться духовному покою. Именно седьмой день указан либо потому, что Господь счёл этот день подходящим, либо для того, чтобы вернее добиться от народа соблюдения заповеди, призвав его следовать примеру Бога. А скорее всего, это сделано с намерением показать, что единственная цель Шаббата — в какой-то мере уподобить народ его Создателю. Не имеет особого значения, какое из этих объяснений будет принято, так как главный смысл этой тайны всегда один и тот же: научить народ отвлекаться от повседневных дел. Пророки настойчиво призывали евреев именно к созерцанию тайны: чтобы они не думали, будто исполняют заповедь одним только отказом от работы. Так, Исайя, помимо тех слов, на которые мы ссылались, говорит следующее: «Если ты удержишь ногу твою ради субботы от исполнения прихотей твоих во святый день Мой, и будешь называть субботу отрадою, святым днём Господним, чествуемым, и почтишь её тем, что не будешь заниматься обычными твоими делами, угождать твоей прихоти и пустословить: то будешь иметь радость в Господе» (Ис 58:13-14). Несомненно, что ритуальное в этом предписании было отменено пришествием Христа. Ибо Он — истина, в присутствии которой исчезают все образы. Он — тело, от которого убегают тени. Он, говорю я,— истинное исполнение Шаббата. Ибо, «мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мёртвых славою Отца, так и нам ходить в обновлённой жизни» (Рим 6:4). Поэтому апостол говорит, что суббота — это тень будущего, а тело его — во Христе (Кол 2:16-17), то есть в Нём — подлинная субстанция истины, как св. Павел и объясняет в другом месте. Для неё недостаточно одного дня, она требует всей нашей жизни вплоть до того момента, когда, умерев для себя, мы наполнимся жизнью Бога. Отсюда следует, что внешнее, суеверное соблюдение дней должно быть чуждо христианам. 32. Два последних обстоятельства не должны тем не менее отождествляться с тенями древности: они даны на все века. Хотя Шаббат отменён, это не означает, что у нас не должно быть определённых дней для собраний, слушания проповедей, участия в общих молитвах и совершения таинств. Нам также следует давать отдых слугам и работникам. Господь, несомненно, предусмотрел это в заповеди о дне субботнем. Что касается первого, то это вполне подтверждается обычаями, существовавшими у евреев. Второе выделяет Моисей во Второзаконии: «Чтобы отдохнул раб твой и раба твоя, как и ты. И помни, что ты был рабом в земле Египетской» (Втор 5:14-15). А также в Исходе: «Чтобы отдохнул вол твой и осёл твой, и успокоился сын рабы твоей» (Исх 23:12). Кто станет отрицать, что эти две вещи необходимы нам не менее, чем евреям? Церковные собрания заповеданы нам словом Божьим, и опыт показывает, насколько они необходимы. А если не будет установленных дней, то когда собираться? Апостол учит, что всё у нас должно быть благопристойно и чинно (1 Кор 14:40). Но благопристойность и чинность не могут быть сохранены без определённого порядка церковных дней, и если бы его не было, то в Церкви тотчас возникли бы нестроения и смуты. Так что поскольку мы испытываем ту же потребность, в ответ на которую Господь предписал евреям Шаббат, то пусть никто не говорит, что этот закон к нам не относится. Ибо очевидно, что наш милосердный Отец заботится о наших нуждах не меньше, чем о нуждах евреев. Но почему, спросит кто-нибудь, мы не собираемся каждый день, дабы устранить различение дней? Лично я этого хотел бы. В самом деле, духовная мудрость Бога достойна того, чтобы мы посвящали ей час- другой каждый день. Но если слабость большинства людей не позволяет собираться ежедневно, а любовь не позволяет их принуждать, то почему нам не придерживаться разумного правила, данного нам Богом? 33. На этом вопросе необходимо остановиться подробнее, так как сейчас некоторые беспокойные умы возмущаются по поводу воскресного дня". Они сетуют, что христианский народ в чём-то следует иудаизму, поскольку продолжает соблюдать праздничные дни. На это я отвечу, что мы соблюдаем воскресенье вне всякого влияния иудаизма, так как между нами и евреями существует огромное различие: мы чтим этот день не по формальным предписаниям как церемонию, посредством которой рассчитываем приблизиться к духовной тайне, а пользуемся им как необходимым средством поддержания порядка в Церкви. Однако св. Павел, возражают наши противники, не допускал, чтобы о христианах судили по соблюдению дней, ибо это — тень будущего (Кол 2:16-17); по этой же причине он опасался, не напрасно ли трудился у галатов, раз они всё ещё наблюдают дни (Гал 4:10-11). Обращаясь к римлянам, он утверждал, что различение дней — предрассудок (Рим 14:5)*. Но разве всякому разумному человеку не ясно, о каком различении ведёт речь апостол? Ведь люди, с которыми мы спорим, преследовали не ту цель, о которой мы говорили и которая состоит в поддержании благоустроения и порядка в Церкви. Они, сохраняя праздники в качестве теней духовного мира, затемняли славу Христа и свет Евангелия. Эти люди воздерживались от тяжёлой работы не для того, чтобы она не мешала им размышлять над словом Божьим, а из ложной набожности, воображая, что отдых — это некое служение Богу. Именно таким искажённым различением дней возмущался св. Павел, а отнюдь не вполне правомерным установлением, призванным поддерживать согласие в сообществе христиан. Основанные им Церкви сохраняли с этой целью Шаббат. Это следует из указания апостола коринфянам приносить в этот день пожертвования для Церкви (1 Кор 16:2). Если сейчас мы опасаемся суеверий, то в то время было ещё больше оснований опасаться иудейских праздников, нежели теперь соблюдения воскресного дня. Тогда было необходимо избавиться от пережитков и почитаемый евреями день был отменён183. Но поскольку для сохранения благоустройства, порядка и мира в Церкви особый день всё-таки нужен, то в качестве такового был установлен другой. 34 Отнюдь не случайно древние избрали для замещения Шаббата воскресенье. Так как цель и исполнение истинного покоя, прообразом которого был Шаббат, совершилось в воскресении нашего Господа, то самый этот день, положивший конец прообразу, убеждал христиан не держаться ритуалов, которые суть лишь тень. Я не настолько заворожён числом семь, чтобы принуждать Церковь к его рабскому почитанию, и не стану осуждать Церкви, которые выберут другой праздничный день для собраний, лишь бы не было в этом какого-нибудь суеверия. Его нет, когда заботятся только о дисциплине и о порядке в Церкви. Смысл предписания о субботе таков: евреям истина была показана образно, нам же явлена открыто, дабы, во-первых, мы всю свою жизнь стремились к вечному покою от наших трудов и Бог действовал в нас своим Духом. Во-вторых, дабы каждый из нас, насколько возможно, размышлял о делах Божьих и прославлял их, а также соблюдал законные установления Церкви: слушал Слово, участвовал в таинствах и возносил торжественные молитвы. В-третьих, чтобы мы чрезмерно не отягощали работой людей, находящихся у нас в подчинении101 а. Следуя этим путём, мы опровергнем лжеучителей, которые ещё недавно внушали народу иудейские взгляды, проводя различие между воскресеньем и Шаббатом лишь в том смысле, что отменён соблюдавшийся ранее седьмой день, но какой-то особый день нужно чтить по-прежнему15. Это означало бы только изменить день по причине враждебности к евреям и оставить суеверие, осуждённое св. Павлом. То есть приписать этому дню некий тайный смысл, который он имел в Ветхом Завете. Мы видим, к чему привело это учение: те, кто ему следует, воспринимают Шаббат ещё более плотски, чем евреи102, и упрёки Исайи (Ис 1:13; 58:13) относятся к ним в ещё большей степени, чем к тем, кого в своё время обличал пророк. Мы же должны запомнить главное поучение: чтобы вера в нас не пропала и не охладела, нам следует прилежно посещать святые собрания и не отказываться ни от какого средства, которое способно сделать наше почитание Бога более совершенным. I Кассиодор. Трёхчастная история. IX, гл. XXXVIII (MPL, LXIX, 1153-1154). В латинской версии эта мысль выражена более чётко и подробно: «внушали, что не отменено ничего, кроме ритуального значения заповеди... в то время как смысл остаётся, а именно почитание одного из семи дней». Ср. Альберт Великий. Компендиум теологии истины, V, гл. LXI; Фома Аквинский. Сумма теологии, II, 1, q. С. art. 3; II, 2. q. CXXII, art. 4.— Прим. франц. изд. 35 Пятая заповедь: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе [Исх 20:12]. Цель заповеди в том, чтобы соблюдался данный Богом порядок — уважать установленные им принципы превосходства. Заповедь требует от нас почтения к тем, кого Господь указал нам в качестве высших. Мы обязаны воздавать им честь и повиноваться с признательностью за добро, которое они для нас сделали. Отсюда запрет: нам заказано посягать на их достоинство пренебрежением, грубостью, неблагодарностью. В Писании слово «честь» употребляется в очень широком значении. Апостол, предписывая оказывать сугубую честь начальствующим пресвитерам (1 Тим 5:17), имеет в виду не только приличествующее им уважение, но и награду, которой заслуживают их труды. Поскольку эта заповедь, ставящая нас в подчинение высшим, противна нашей испорченной природе, которая из-за спеси и гордыни не подчиняется добровольно, то в качестве примера нам предложен род превосходства, менее всего вызывающий протест и наиболее приятный, способный смягчить наши сердца и склонить их к послушанию. Таким образом Господь через любовное и легче других переносимое подчинение мало-помалу приучает нас ко всякой покорности, ибо у неё всегда одна основа. Бог, даруя кому-то превосходство и желая утвердить его, присваивает его носителю своё имя: «Бог», «Отец», «Господь» приличествуют только ему. При их произнесении наши сердца наполняются признательностью и ощущением величия. Поэтому, когда Бог делает к ним причастными людей, то как бы передаёт этим людям частицу своего света, облагораживая их и венчая честью — каждого в соответствующей ему степени. В силу этого за человеком, называющимся отцом, нужно признать частицу божественной чести, ибо не без причины носит он звание, приличествующее Богу. Подобно этому каким-то образом причастны Богу князь или правитель. 36. Нельзя, следовательно, сомневаться в том, что Господь здесь даёт универсальное правило: мы должны уважать всякого, кто поставлен Им над нами, должны воздавать ему честь, почтение и любовь и служить ему, насколько это в наших силах. При этом непозволительно раздумывать, достоин ли такой человек этой чести или нет: ибо, каковы бы ни были начальствующие над нами, они не смогли бы против Божьей воли занять положение, по причине которого Господь велит нам почитать их. Но в особенной мере велит Он почитать родителей, которые произвели нас на этот свет. Тому же учит нас и природа: все, кто отвергает родительские права и власть, суть не люди, а чудовища. Посему непослушных отцу и матери наш Господь велит предавать смерти. И вполне обоснованно. Ибо, не почитая тех, кто дал им эту жизнь, они становятся недостойными жизни. Многие места в Законе подтверждают нашу правоту, в частности в том, что честь, о которой здесь идёт речь, включает три составляющие: почтение, послушание и любовь, проистекающие из признательности за благодеяния. Первую составляющую, почтение, Бог заповедует, когда велит предавать смерти злословящих отца или мать (Исх 21:17; Лев 20:9); тем самым он карает всякую непочтительность и презрение. Послушание — вторую составляющую чести — Он предписывает, когда велит, чтобы буйный и непокорный сын также был предан смерти (Втор 21:18 сл.; Прит 20:20). Требование любви подтверждают слова Иисуса Христа в пятнадцатой главе Евангелия от Матфея: оно вытекает из повеления Бога служить и благодетельствовать родителям (Мф 15:4). Св. Павел, упоминая об этой заповеди, прежде всего призывает нас к послушанию, то есть ко второй составляющей понятия чести. 37. Дабы надёжнее внушить нам, насколько покорность угодна Богу (Кол 3:20), к этой заповеди добавлено обетование. Таким же образом убеждает нас и св. Павел, когда говорит, что исполняющие это повеление вознаграждены обетованием (Эф 6:1-3). Ибо обетование, о котором мы говорили в связи с первой Скрижалью, относится не к одной заповеди, а распространяется на весь Закон. Его нужно понимать в том смысле, что Господь, обращаясь к израильтянам, говорит о земле, которую Он обещал им в наследие. Если обладание этой землёй было залогом доброты и щедрости Бога, то не следует удивляться тому, что Он свидетельствовал им о своей милости обещанием долгой жизни, на протяжении которой они смогут пользоваться плодами его благодеяния. Но поскольку для верных Богу благословенна вся земля, то мы с полным правом можем считать земную жизнь одним из Божьих благословений. А так как долгая жизнь является благоволением Бога, то это обетование относится и к нам. Но для нас долгая жизнь как таковая не является обетованием, как не была она им и для евреев,—в том смысле, как если бы она сама по себе предполагала блаженство. Нет, она является лишь символом доброты Бога к праведникам. Если случается, что умирает послушный родителям ребёнок (а это случается часто), то Бог всё равно остаётся верен в своих обетованиях. Более того, в данном случае Он как бы даёт сто арпанов184 земли тому, кому обещал два. Весь смысл заключается в том, что долгая жизнь, обещана нам только как благословение, а благословением она является постольку, поскольку свидетельствует нам о милости Бога. Милость же Бога в сто тысяч раз больше проявляется в смерти. Ж Если повинующимся отцу и матери Господь обещает в этой жизни благословение, то это означает, что на всех непослушных он насылает проклятие. И, чтобы подчеркнуть непреложность своего приговора, Он предписывает в Законе жестокую кару. И если непокорные каким-то образом избегнут кары от людей, своё мщение осуществит Бог. Мы видим, как много таковых погибает на войне, в стычках или другим образом, и чувствуем здесь длань Бога, обрекающего их на мучительную смерть. И даже если некоторые избегают её и доживают до старости, то, лишённые в этой жизни Божьего благословения, а в будущей жизни обречённые куда более тяжкому наказанию, они бесконечно далеки от Божьих обетований. В заключение полезно кратко остановиться на том, что нам заповедано повиноваться своим родителям лишь в Господе (Эф 6:1); это вполне понятно в силу уже изложенных нами причин. Ибо родители поставлены над нами лишь потому, что их избрал Бог, уделив им частицу своей чести. Поэтому подчинение им должно быть как бы ступенькой лестницы, ведущей нас к почитанию Бога, который и есть полновластный Отец. И если родители хотят заставить нас преступить Закон, то нет оснований считать их отцами и матерями. Наоборот, они нам чужие, если стремятся отвратить нас от повиновения нашему истинному Отцу. То же самое относится к нашим князьям, правителям и начальствующим: было бы безумием, если бы их превосходство в чём-то принижало величие Бога, ибо их превосходство зависит от Господа и должно возвеличивать его честь, а не умалять, утверждать, а не ниспровергать. $9. Шестая заповедь: Не убивай [Исх 20:13]. Цель её в том, чтобы спасение и безопасность всех людей были обязанностью каждого человека, ибо Бог связал весь человеческий род воедино. Поэтому нам вообще запрещены всякое насилие, посягательство и вред, причиняющие телесные страдания ближнему. Отсюда положительный смысл заповеди: если мы можем что-либо сделать для сохранения жизни ближнего, нужно обязательно это сделать, пользуясь подходящими средствами, и избегать противоположного. Если же ближний в опасности или в беде, то следует прийти ему на помощь и поддержать. А если вспомнить, что говорящий здесь Законодатель — это Бог, то надо полагать, что Он даёт это правило нашей душе. Было бы абсурдно, если бы Тот, кто наблюдает тайны сердца и судит прежде всего по ним, предписал истинную праведность только по отношению к телам. В силу этого здесь запрещается убийство, замышляемое в душе, и предписывается внутреннее, душевное стремление к сохранению жизни наших ближних. Рука совершает убийство, но замышляет его ум, осквернённый гневом и ненавистью. Подумай, если ты можешь гневаться на брата своего, то как ты можешь не желать ему зла? А если не можешь гневаться, то не можешь и ненавидеть и желать зла, потому что в твоём сердце нет ни ненависти, ни гнева. Если же ты скрываешь их и пытаешься различными увёртками избежать явного зла, то всё равно ненависть и гнев вызывают желание причинить вред ближнему. А по поводу увёрток Св. Духом сказано, что всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1 Ин 3:15). Сам Христос объявляет, что всякий, гневающийся на брата, подлежит суду; кто проявляет гнев словами — подлежит синедриону; а кто оскорбит ближнего — подлежит геенне огненной (Мф 5:22). 40 В Писании указаны два основания, на которых покоится эта заповедь: человек — это образ Бога; но он также и плоть — такая же, как наша. Поэтому, если мы не хотим посягать на образ Бога, мы не должны причинять никакого вреда нашему ближнему. А если мы не отрекаемся от принадлежности к человечеству, мы обязаны оберегать ближнего, как свою собственную плоть. Практические требования, вытекающие в этом смысле из искупительной жертвы Христа, будут рассмотрены в другом месте3. Однако Господь пожелал привлечь наше внимание и к этим двум естественным соображениям о человеке, которые учат нас доброму к нему отношению: дабы в каждом мы чтили запечатлённый в нём образ Божий и любили свою собственную плоть. Поэтому тот, кто воздерживается от пролития крови, одним этим ещё не свободен от греха человекоубийства. Ибо всякого, кто совершает на деле или пытается совершить, или замышляет в сердце своём нечто противное благу своего ближнего, Бог считает убийцей. С другой стороны, если мы не делаем для блага ближнего того, на что способны или для чего представился случай, то подобным жестокосердием мы тоже нарушаем эту заповедь. Если Господь так заботится о безопасности тела каждого человека, то нетрудно понять, до какой степени Он обязывает нас заботиться о спасении душ, которые для Бога несравненно ценнее. 41. Седьмая заповедь: Не прелюбодействуй185 [Исх 20:14]. Цель этой заповеди в том, чтобы от нас была удалена всякая грязь, ибо Бог любит чистоту и целомудрие. Она предписывает не оскверняться, не уступать необузданности плоти. Запрету соответствует повеление: во все своих жизненных проявлениях мы должны соблюдать правила целомудрия и воздержания. В частности, заповедь запрещает блуд и прелюбодеяние, к которым приводит невоздержанность. Показывая гнусность и бесчестие, которые в блуде выступают самым явным и чудовищным образом, поскольку оскверняют тело, эта заповедь выставляет плотскую невоздержанность в самом мерзком виде. Так как человек был сотворён с условием, что он не будет жить в одиночестве, но будет иметь помощника себе, и так как вследствие проклятия греха он ещё сильнее подчинён этой необходимости, то Бог дал средство для её удовлетворения — в той мере, в какой это нам на пользу. Своею властью Господь установил брак и своим благословением освятил его. Отсюда следует, что всякое сожительство мужчины и женщины вне брака проклято перед Богом и что супружеский союз установлен для нас как необходимое целительное средство, помогающее держать в узде похоть. Так что не будем себя обманывать, если мы знаем, что мужчина, живущий с женщиною вне брака, не избежит проклятия. 42 Таким образом, у нас возникает как бы двойная необходимость в этом целебном средстве — ввиду нашей первоначальной природы и вследствие примешанного к ней порока. Никто не избавлен от этой необходимости, кроме тех, кому Бог дал особенную милость. Так что пусть каждый трезво оценит свой дар. Я признаю, что девство — добродетель, которой нельзя пренебрегать. Но поскольку она дана не всем, а кому-то дана лишь на время, то люди, мучимые вожделением, которое они не в силах превозмочь, должны прибегнуть к лекарству брака, чтобы сохранить целомудрие в соответствии со степенью их призвания. Ибо если не получившие этого дара (я имею в виду воздержание) не помогают себе в своей слабости лекарством, которое им разрешил и предложил Бог, то тем самым они противятся Богу и его повелению. И пускай никто не возражает, что так поступают многие, что с Божьей помощью возможно всё,— ибо помощь Бог даёт лишь тем, кто ходит своими путями, то есть соответственно своему призванию (Пс 90/91:1,11,14). Те же, кто, отвергая предложенные Богом средства, намеревается в безумной дерзости преодолеть непреодолимую потребность, отворачиваются от своего призвания. Господь говорит, что воздержание — особый дар, он не распределён равномерно по всему телу Церкви, а дан очень немногим его членам. Господь показывает нам определённый род людей, которые сделали себя скопцами для Царства Небесного, то есть для того, чтобы более свободно отдать себя служению славе Божьей. И чтобы никто не думал, будто это в наших собственных силах, Он прежде сказал, что на это способны не все, а лишь те, кому дано свыше. Поэтому Господь заключает: кто сможет воспользоваться этим даром, пусть воспользуется (Мф 19:11- 12)*. Св. Павел изъясняет это более чётко, говоря, что каждый имеет своё дарование от Бога, один — одно, другой — другое (1 Кор 7:7). 43. Итак, поскольку мы имеем столь явное удостоверение, что сохранить целомудрие вне супружества не во власти всякого человека, даже если он имеет такое намерение и стремится его осуществить, и поскольку нам объявлено, что это особая милость Бога, которая даётся лишь немногим, дабы сделать их более свободными и пригодными для служения Ему, то не восстаём ли мы против Бога и установленной им природы, когда строим свою жизнь не по мере наших возможностей? Этой заповедью Бог запрещает блуд. Следовательно, Он требует от нас чистоты и целомудрия. Единственный способ сохранить их заключается в том, чтобы каждый правильно оценил свои возможности, чтобы никто не презирал брак как нечто бесполезное и малозначительное и не старался избежать его,— если только не способен воздерживаться от женщины,— чтобы никто не заботился в данном случае о собственном покое или умиротворении плоти, но искал лишь лучших путей к служению Богу, освобождаясь от любых стремлений, которые могут отвлечь от него. Как мы уже говорили, некоторые люди имеют дар временного воздержания; пусть они воздерживаются от брака, но лишь до тех пор, пока могут без него обходиться — и не долее того. Если им не хватает сил обуздать и победить томление плоти, то в этом они должны видеть исходящее от Бога указание вступить в брак. Апостол недвусмысленно объявляет об этом, когда велит, чтобы во избежание блуда каждый имел свою жену и каждая имела своего мужа и что все, кто не может воздерживаться, пусть вступают в брак в Господе (1 Кор 7:2, 9). Тем самым он, во-первых, свидетельствует, что большинство людей подвержены пороку невоздержания. Во-вторых, апостол не делает исключения ни для кого из подверженных этому пороку и каждому велит прибегать к единственному целебному средству, которое позволит не впасть в разврат. Поэтому тот, кто не воздерживается, и, однако, пренебрегает этим лекарством от своей слабости, грешит хотя бы уже тем, что не следует повелению апостола. И пускай тот, кто воздерживается от блуда в данный момент, не обольщается, будто неповинен в нём, если его сердце разжигается похотью. Ибо св. Павел определяет подлинное целомудрие как чистоту души, соединённую с непорочностью тела: «Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом» (1 Кор 7:34). Поэтому в качестве дополнительного обоснования требования, чтобы не способный к воздержанию женился, говорится не только о том, что лучше иметь жену, чем осквернять своё тело блудом, но и о том, что лучше жениться, чем разжигаться. 44 Если женатые люди признают, что их союз благословлён Богом, то это должно убедить их не осквернять его неумеренностью и разнузданностью. Ибо, хотя честью брака прикрывается стыд невоздержания, это не означает, что она даёт повод к нему. Поэтому женатые не должны думать, будто им всё дозволено: всякому мужу следует вести себя со своей женой скромно — и, соответственно, жене с мужем,— руководствуясь тем, чтобы не совершить ничего противного святости брака. Повеление Бога нужно выполнять в скромности и умеренности, не допуская разврата. Св. Амвросий, имея в виду тех, кто злоупотребляет супружеством, предаваясь дикому сладострастию, прибегает к довольно крепким выражениям, однако не без оснований: о тех, кто в брачных отношениях не хранит скромности и стыдливости, он говорит, что они блудят со своими жёнами3. В конце концов, нам следует помнить, какой Законодатель осуждает блуд: это Тот, кто владеет нами целиком, и поэтому с полным правом требует от нас непорочности тела в той же степени, в какой требует непорочности души и духа. Запрещая блуд, Он также запрещает вводить в грех других — нескромной одеждой, бесстыдными жестами и манерами, непристойными разговорами. Один философ по имени Архелай не зря сказал некоему чересчур вольно одетому молодому человеку, что безразлично, какой именно частью тела тот показывает своё бесстыдство. Это очень верно. Богу мерзостна всякая грязь — как души, так и тела. И дабы никто в этом не сомневался, будем помнить, что этой заповедью Господь предписывает нам целомудрие. Если же Он что-то повелевает, то, значит, проклинает всё то, что противоположно повелению. Следовательно, если мы хотим соблюсти заповедь, то недопустимо, чтобы сердце изнутри разжигалось похотью, взгляд был нескромен, лицо разрисовано, как у содержательниц притонов разврата, язык своими гнусными речами склонял к блуду, а рот звал к нему. Ибо все эти пороки — словно комья грязи, пачкающие целомудрие и воздержание, уничтожающие чистоту. а В книге по философии, на которую ссылается св. Августин во второй книге против Юлиана.— Прим. Кальвина. [Ср.: Августин. Против Юлиана-пелагианина, II, VII, 20 (MPL, XLIV, 687). Цитируемая Августином книга Амвросия до нас не дошла.— Прим. франц. изд.] 45 Восьмая заповедь: Не кради [Исх 20:15]. Цель этой заповеди в том, чтобы мы отдавали каждому то, что ему принадлежит, ибо любая несправедливость неугодна Богу. Содержание заповеди — запрет присваивать имущество другого. Поэтому Бог велит нам прилагать все свои силы к сохранению достояния каждого человека. Мы должны усвоить, что имущество человека достаётся ему не случайно, но по воле Того, кто является полновластным хозяином и Господином всего, и поэтому никто не вправе красть у кого бы то ни было его богатство, дабы не нарушить установленное Богом распределение. Существует немало способов кражи. Бывает, что чужую собственность грабят и расхищают путём насилия, порой в виде прямого разбоя. Иной раз имущество похищают с помощью обмана, обкрадывают ближнего, прибегая к хитрости, лжи, притворству. Случаются и более изощрённые хитрости, когда ближнего лишают его собственности под прикрытием закона. Порой это делается с помощью лести и лукавства, когда, не скупясь на красивые слова, под видом дара или другим способом забирают себе то, что должно принадлежать другому. Но, чтобы не задерживаться на всевозможных способах кражи, скажем коротко, что любые средства, которыми мы пользуемся ради обогащения в ущерб другому, противоречащие христианскому чистосердечию, которое мы обязаны постоянно хранить, заключающие в себе хитрость, коварство, стремление причинить вред ближнему,— все такие средства являются кражей. Хотя многим людям, действующим подобным образом, нередко удаётся выиграть дело в суде, для Бога они остаются ворами, ибо Он видит ловушки, которые строят изощрённые хитрецы, чтобы поймать в свои сети простодушных людей. Он видит, как сильные облагают незаконными поборами слабых и разоряют их, видит, как ядовита медоточивая лесть, которой обманывают ближних. И не имеет значения, что многие подобные вещи не получают огласки. Эта заповедь нарушается не только тогда, когда ближнему причиняют ущерб, относящийся к его деньгам, товарам, владениям, но и тогда, когда посягают на его права. Мы крадём у ближнего добро, если не выполняем по отношению к нему положенные обязанности103. Поэтому, если управляющий, арендатор или испольщик вместо того, чтобы беречь имущество своего хозяина, живут праздно, не заботясь о благе того, кто их кормит; если работник плохо или невнимательно выполняет порученное ему дело; если слуга насмехается над господином, разглашает его секреты, что-то замышляет в ущерб его имуществу, доброму имени или жизни; если, с другой стороны, хозяин бесчеловечно обращается с домашними — всё это в очах Бога есть кража. Ибо всякий, кто не исполняет по отношению к ближнему долг, соответствующий его призванию, присваивает себе то, что принадлежит другому. 46. Итак, мы исполняем заповедь, если довольствуемся тем, что имеем, и приобретаем что-либо только честным и законным путём; если не стремимся к обогащению, обманывая своего ближнего; не злоумышляем разорить его, чтобы завладеть его имуществом; не накапливаем богатства ценой крови и пота других людей; не собираем отовсюду где только можно и что только можно, чтобы удовлетворить свою алчность или промотать; но напротив, если мы постоянно ставим себе целью помогать, насколько возможно, каждому человеку, чтобы благодаря нашему совету или имуществу он сохранил то, чем владеет; а если случится иметь дело со злодеями и обманщиками, то готовы, скорее, расстаться со своим имуществом, нежели противостоять им такими же злодействами и обманом; и более того — если помогаем тому, кто впал в нищету, уделяя от нашего изобилия его нужде. И наконец, пусть каждый задумается, в чём состоит его долг по отношению к другим с тем, чтобы добросовестно исполнить его. Посему пусть люди чтят своих начальников и господ, подчиняясь им от чистого сердца, повинуясь их законам и приказам, не отказывая ни в чём, что только не наносит оскорбления Богу. В то же время пусть властители усердно и заботливо управляют народом, хранят мир, защищают добрых и наказывают злых и постоянно помнят, что должны будут дать отчёт в своих действиях высшему Судье — Богу. Пусть служители Церкви достойно проповедуют Слово Божье, не искажая учения о спасении, а сохраняя его чистоту. И пусть они не только наставляют народ в добром учении, но и служат примером его осуществления в жизни. Короче, пусть будут они добрыми пастырями стада. В то же время пусть народ принимает их как посланцев и апостолов Бога, воздавая им честь, которой наделил их наш Господь, и предоставляя им средства для жизни. Пусть родители усердно заботятся о пропитании, учении и воспитании своих детей, как им поручено Богом, не держат их в чрезмерной строгости, дабы они не утратили смелости и мужества, но относятся к ним ласково и благосклонно, оберегая их личность. А дети, как уже было сказано, пусть воздают родителям почтением и послушанием. Пусть юные уважают старцев, ибо Господь пожелал, чтобы преклонный возраст был окружён почтением. А старшие пусть делятся с молодыми своей мудростью, не относятся к ним слишком сурово, но уравновешивают строгость мягкостью и обходительностью. Пусть слуги будут услужливы, усердствуют в угождении господам, и не только внешне, но всею душой, словно они служат Богу. Пусть господа не будут чересчур требовательны и суровы со слугами, не угнетают их и не унижают, но видят в них братьев и соработников в служении Богу и относятся к ним гуманно. Пусть каждый человек серьёзно задумается над тем, что он должен делать для своих ближних, и воздаст им то, что должен. Наконец, необходимо усердно устремлять свой ум к Законодателю и всегда помнить, что эта заповедь касается как тела, так и души, дабы каждый прилагал свою волю к сохранению и умножению блага и достояния всех людей. 47. Девятая заповедь: Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего [Исх 20:16]. Цель этой заповеди в том, чтобы мы держались истины без всякого притворства, ибо ложь — мерзость перед Богом, который есть истина. Смысл заповеди — не наносить ущерба доброму имени человека путём клеветы Или лжесвидетельства, не посягать на его имущество с помощью лжи и обмана. Короче, мы не должны никому вредить ни обманом, ни злословием, ни насмешками. Этому запрету соответствует положительное предписание: мы обязаны искренне помогать каждому защитить истину, чтобы сохранить его имущество и доброе имя. Наш Господь пожелал разъяснить смысл этого предписания в двадцать третьей главе Книги Исхода, где Он говорит: «Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелем неправды» (Исх 23:1). Там же сказано: «Удаляйся от неправды» (Исх 23:7). А в другом месте Бог не только запрещает нам быть доносчиками, клеветниками и лжесвидетелями (Лев 19:15-16), но и просто обманывать друг друга (Лев 19:11). Все эти виды нарушений заповеди вполне очевидным образом запрещены. Несомненно, что подобно тому как в предыдущих заповедях Господь желает исправить жестокость, развращённость и алчность людей, так здесь Он хочет запретить ложь в двух её проявлениях, о которых мы только что сказали. Злословием мы посягаем на доброе имя ближнего, а обманом и лжесвидетельством вредим его выгоде. И неважно, идет ли речь о клятвенном свидетельстве в суде или о мнении, высказанном в частном порядке. Ибо нужно всегда помнить, что для любого рода порока Господь даёт пример, относящийся ко всем порокам этого рода, причём выбирает такой, который бы вызывал наибольшее отвращение. Так что Он распространяет эту заповедь на все виды хулы и клеветы, наносящие вред ближнему. Кроме того, лжесвидетельство в суде никогда не бывает без ложной клятвы. Ложные и недостойные клятвы были запрещены в третьей заповеди первой Скрижали, поскольку ими оскорбляется Божье имя. Теперь мы видим, что для того, чтобы хорошо исполнить это предписание, необходимо служить ближнему нашими устами, произнося лишь истину и оберегая тем самым его репутацию и законную выгоду. Это вполне закономерно: если доброе имя ценнее любого сокровища, то лишать ближнего уважения окружающих так же недопустимо, как отнимать его имущество. Более того, ложь нередко наносит больший ущерб человеку, чем кража. 4$ Удивительно, однако, как легкомысленно относимся мы к этому греху. Очень мало людей не запятнаны им, большинство же склонны выявлять и обсуждать пороки других. И не следует думать, что достаточно того, что мы не лжём. Ибо Тот, кто запрещает бесчестить ближнего ложью, желает сохранить его доброе имя, насколько это позволяет правда. Хотя Господь прямо запрещает посягать на него только с помощью лжи, всё же подразумевается, что Он советует не делать этого вообще. Указанием нам должно служить уже то, что мы видим заботу Господа о сохранении доброго имени наших ближних. Поэтому несомненно, что этой заповедью осуждаются всякие сплетни и хула. Под хулой мы понимаем не порицание, которое делается с целью исправить человека, не обвинительный приговор суда, выносимый ради защиты от порока, не публичное наказание виновного с целью устрашения других, не предупреждение о порочности какого-то человека, сделанное для тех, кому необходимо о ней знать, чтобы уберечься от злодейства,— под хулой мы понимаем грязные оскорбления, источником которых являются злая воля и стремление к злословию. .Более того, эта заповедь запрещает нам шутки, затрагивающие чью-то честь, запрещает язвить и глумиться, высмеивая ближних, как делают иные люди, которые получают истинное удовольствие, когда могут вогнать кого-нибудь в стыд. И человек зачастую страдает от последствий подобной распущенности. А если мы вспомним, что Законодатель не в меньшей степени, чем над нашим языком и сердцем, властвует и над нашими ушами, то легко поймем, что стремление слушать сплетни, готовность внимать хулителям и верить их злословию запрещена нам в той же мере, как и сама хула. Смешно было бы думать, что Бог ненавидит порок злоречия, заключённый в языке, и не обращает внимания на злобу в сердце. Поэтому, если мы носим в себе истинный страх перед Богом и истинную любовь к Нему, то — насколько это возможно и необходимо и насколько этого требует любовь — приложим усилия к тому, чтобы ни слухом, ни речью не предаваться хуле и насмешкам, не давать места в наших сердцах дурным подозрениям. Но, напротив, по справедливости оценивая поступки и речи других, будем всячески оберегать честь каждого человека. 49. Десятая заповедь: Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего [Исх 20:17]. Цель заповеди в том, чтобы в соответствии с желанием Бога наша душа была наполнена и захвачена милосердной любовью, чтобы наше сердце было очищено от всякого противоречащего ей желания. Смысл заповеди в том, чтобы нам не приходила на ум никакая мысль, способная воспламенить наше сердце вожделением, приносящим вред или ущерб ближнему. Этому соответствует положительное предписание: всякое дело, замышляемое, избираемое, желаемое и исполняемое нами, должно отвечать благу и пользе наших ближних. Но здесь возникает одна трудность. Если верно сказанное нами ранее, а именно что Господь, запрещая нам блуд и кражу, тем самым запрещает распущенность и всякое желание навредить ближнему, обмануть и обокрасть его, то кажется излишним отдельно запрещать теперь желание завладеть имуществом другого человека. Мы сумеем разрешить этот вопрос, если вспомним о существенном различии между намерением и дурным желанием. Мы называем намерением свободное согласие воли на стремление души, побеждённой искушением и поддавшейся ему. В то же время дурное желание может возникнуть без свободного выбора и согласия, когда в душе возникает смутное стремление совершить зло. В силу этого, если в предыдущих заповедях Господь желал, чтобы закон любви смирял волю, стремления и дела человека, то теперь Он желает, чтобы ему были подчинены мысли, зарождающиеся в сознании, и чтобы ни одна из них не была направлена на противоположное. Ранее Бог запретил нашим сердцам предаваться гневу, ненависти, блуду, алчности, лжи. Теперь Он запрещает нашему уму тревожить наше сердце, подталкивая его к подобным делам. 50. Бог не без оснований требует столь глубокой праведности. Кто станет отрицать правомерность того, что все душевные добродетели должны служить братской любви? А если хоть одна из них отклонилась от этого пути, то кто не согласится с тем, что сама душа порочна? Как получается, что едва в твоём сознании родилось некое намерение, способное нанести ущерб твоему ближнему, то, не принимая в расчёт остальных людей, ты ищешь исключительно собственной выгоды? Но если твоё сердце исполнено любви, то никакое подобное намерение не возникнет и в твоём сознании. Если же такие желания овладевают твоим сердцем, то, значит, оно лишено любви. Кто-нибудь может возразить: неразумно полагать, что возникающие в мозгу и быстро исчезающие фантазии подлежат осуждению за желания, которые возникают в сердце. Я отвечу, что речь здесь идет о фантазиях, которые не просто возникают в мозгу, а захватывают вожделением также и сердце, так как мы никогда не схватываем мыслью желание или стремление, которым не было бы затронуто и воспламенено наше сердце. Поэтому наш Господь требует горячей любви к ближнему, не омрачённой ни малейшим посторонним желанием. Он требует совершенно умиротворенного сердца, которое не могло бы уколоть никакое жало, возбуждая его против Закона любви. Постичь это предписание помог мне св. Августин3 — говорю это для того, чтобы не создалось впечатления, будто это только моё собственное мнение. Хотя намерение Бога состояло в запрещении всякого дурного желания, в качестве примера Он привёл то, что влечёт и соблазняет нас чаще всего. Тем самым Он не оставляет никакой лазейки для человеческой алчности, ибо исключает её главные предметы. Такова вторая Скрижаль Закона: она показывает нам наш долг по отношению к людям, исходящий из любви к Богу, на которой зиждется любовь к ближнему. Было бы тщетно внушать людям правила, записанные на второй Скрижали, если бы это учение не опиралось как на своё основание на страх перед Богом и на почитание Его. Люди, разделяющие эту заповедь на две*, разрывают то, что Бог объединил. Это могут увидеть все здравомыслящие читатели, даже если бы я об этом умолчал. Не имеет значения, что глагол «не желай» повторён дважды: Бог, сказав «дом», перечисляет его составляющие, начиная с жены. Из этого можно сделать вывод об их неразрывной связи и в силу этого воспринимать заповедь целиком, как совершенно справедливо делали древние евреи. Бог сразу же повелевает, что нужно не только воздерживаться от кражи и причинения вреда ближнему, не только сохранять целым и невредимым его имущество, но и не допускать ни малейшего желания, склоняющего сердце к причинению вреда другому. 51. Теперь нетрудно увидеть, какова цель Закона. Это совершенная праведность, уподобление жизни человека чистоте Бога как образцу. Ибо наш Господь настолько полно запечатлел в Законе свою природу, что, если бы кто-то исполнил всё, что в нём заповедано, такой человек представил бы своею жизнью образ Бога. Поэтому Моисей, стремясь вложить в сознание народа Израиля главный смысл Божьих заповедей, говорит: «Итак, Израиль, чего требует от тебя Господь, Бог твой? Того только, чтобы ты боялся Господа, Бога твоего, ходил всеми путями Его, и любил Его, и служил Господу, Богу твоему, от всего сердца твоего и от всей души твоей, чтобы соблюдал заповеди Господа и постановления Его» (Втор 10:12-13). И он не уставал повторять это всякий раз, когда хотел показать цель и смысл Закона. Вот в чём состоит учение Закона: в соединении человека через святость его жизни с его Богом. Или, как говорит Моисей в другом месте, в вовлечении человека в святость Бога (Лев 19:2). Имеется в виду западная нумерация Декалога, в которой две первые заповеди объединены в одну, а последняя разделена на две.— Прим. перев. Достижение подобной святости заключается в исполнении двух повелений: любить Господа Бога всем сердцем своим, всею душою своею и всеми силами своими (Втор 6:5; 11:13) и любить ближнего своего как самого себя (Лев 19:18; Мф 22:37-39). Смысл первого повеления в том, чтобы вся наша жизнь наполнилась любовью к Богу. Из неё следует любовное расположение (dilection) к ближнему. Именно это имеет в виду апостол, когда говорит: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1 Тим 1:5). Мы видим, что добрая совесть и вера, то есть благочестие и страх перед Богом, поставлены превыше всего, как глава. Из них выводится любовь. Безумие думать, будто Закон преподаёт лишь начатки праведности, чтобы побудить людей сделать первые шаги, а не ведёт их уже по пути совершенства. Ибо мы не можем и желать большего совершенства, нежели то, что указано в речениях Моисея и св. Павла. К чему ещё хочет двигаться тот, кто не удовлетворяется наставлениями, воспитывающими человека в страхе Божьем, побуждающими его на духовное служение величию Бога, на послушание его заповедям, на хождение его правым путём? На чистоту совести, искренность веры и любовь наконец? Поэтому вполне подтверждена правомерность нашего толкования, в котором все обязанности благочестия, веры и любви мы свели к заповедям Закона. Те же, кто задерживается на каких-то мелких деталях, словно воля Бога отражена в Законе лишь наполовину, совершенно не понимают его цели, как о ней говорит апостол. 52. Известно, однако, что Христос и его апостолы, не раз говорившие о Законе в целом, никогда не упоминали о первой Скрижали. Мы обязаны коснуться этой темы потому, что некоторые злоупотребляют этим обстоятельством, относя ко всему Закону то, что было сказано лишь о половине его. В Евангелии от Матфея Иисус говорит, что важнейшее в Законе — это суд, милость и вера (Мф 23:23). Словом «вера» Он, несомненно, обозначает Истину, которая противоположна лицемерию и обману. Однако, пытаясь распространить это высказывание на весь Закон, некоторые понимают под верой религию, что не имеет под собой оснований, так как в данном случае Христос говорит о делах, которыми человек должен засвидетельствовать свою праведность. Если мы примем это соображение, то нас не удивит, почему в другом месте Иисус, будучи спрошен, какие заповеди нужно соблюсти, чтобы войти в вечную жизнь, называет следующие: «не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф 19:18-19). Ибо соблюдение заповедей первой Скрижали определяется или внутренней склонностью сердца, или выполнением ритуала. Сердечная склонность не обнаруживалась, лицемеры соблюдали ритуалы усерднее всех остальных. Но именно дела милосердия являются самым надежным свидетельством праведности. Все пророки говорят об этом так настойчиво, что это должно быть хорошо известно каждому, кто хотя бы поверхностно знаком с их учением. Когда они призывают грешников к покаянию, оставляя в стороне первую Скрижаль и даже не упоминая о ней, они настаивают на праведности, честности, сострадании и справедливости. Однако, говоря обо всём этом, они не забывают о страхе Божьем, но требуют его живого доказательства посредством признаков, которые они назвали. Весьма знаменательно, что в своих рассуждениях о соблюдении Закона пророки останавливаются на второй Скрижали, ибо через неё яснее видно, в какой степени каждый человек склонен честно исполнять Закон. Нет необходимости приводить многочисленные фрагменты, красноречиво подтверждающие сказанное мною. 53. Если кто-либо спросит, не являются ли добрые и честные взаимоотношения между людьми более важным свидетельством праведности, нежели страх перед Богом и благочестивое почитание Его, то я отвечу, что нет. И как раз потому, что никто не в состоянии питать любовь к ближнему, если прежде не убоится Бога. Дела милосердия являются доказательством благочестия. Более того, поскольку Бог не может принять от нас никакого благодеяния (как Он и говорит через своего пророка), Он не требует от нас каких-то благ для Себя, но побуждает нас делать добро ближнему (Пс 15/16:2-3). Поэтому не без основания св. Павел полагает всё совершенство верующих в любви (Эф 3:19; Кол 3:14). А в другом месте он называет её исполнением Закона, говоря, что любящий ближнего исполнил Закон (Рим 13:8). Позднее об объявляет, что весь Закон заключается в одном слове: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Гал 5:14). И этим он ничего не прибавляет к сказанному Господом: «Во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Мф 7:12). Очевидно, что как Закон, так и пророки на первое место ставят веру и почитание имени Божьего и лишь затем говорят о милости к ближнему. Но Господь полагает, что честность и справедливость в отношениях с людьми заповедана нам в Законе для того, чтобы свидетельствовать о страхе перед Богом, если он действительно у нас есть. 54. Остановимся на этом пункте, то есть на том, что наша жизнь только тогда будет подчинена воле Бога и требованиям Закона, когда она всячески нацелена на пользу нашим братьям. И напротив, во всём Законе нет ничего, дающего человеку какое-то правило насчёт того, что он должен или может делать на пользу себе. Это, несомненно, потому, что люди по своей природе склонны любить себя, и не было никакой необходимости давать им предписание разжигать в себе эту любовь, которая и так не знает меры. Очевидно, что не любовь к самим себе, но любовь к Богу и ближнему является исполнением заповедей. Поэтому доброй жизнью живёт тот, кто как можно меньше живёт для себя. С другой стороны, никто не живёт более беззаконно, чем тот, кто живёт для себя и думает лишь о собственной выгоде1043. Но чтобы лучше показать, какую горячую любовь должны мы питать к ближнему, Господь указывает нам на любовь к самим себе, предлагая её в качестве мерила и образца, которому нужно в точности следовать. Это сравнение нельзя воспринимать подобно иным софистам, которые полагали, будто Господь заповедует каждому любить в первую очередь себя и уже потом ближнегоь. Скорее, Он хотел, чтобы мы перенесли на других ту любовь, которую испытываем по отношению к самим себе. Поэтому апостол говорит, что любовь не ищет своего (1 Кор 13:5). Довод, который приводят эти софисты, не стоит выеденного яйца: будто мерка ставится впереди предмета, который с ней сравнивается. А поскольку это так, говорят они, то, значит, наш Господь уподобляет любовь к ближнему любви к себе105. Я отвечаю, что наш Господь не выставляет эту пресловутую любовь к себе в качестве мерила, с которым должна соотноситься милость к ближнему как нечто подчинённое ей. Напротив, Он показывает, что любовь, которая вследствие нашей природной испорченности обращена нами на нас самих, должна распространяться вовне, дабы мы были готовы делать добро другим не в меньшей степени, чем самим себе. 55. Поскольку Иисус Христос в притче о добром самарянине (Лк 10:29-37) показал, что под ближним понимается и самый далёкий по мирским меркам человек, то нам не следует ограничивать заповедь любви только так или иначе близкими нам людьми. Я не отрицаю того, что чем теснее связан с нами человек, тем больше мы должны ему помогать. Человеческая жизнь так устроена, что чем теснее связывающие нас узы — родства, дружбы, соседства,— тем больше у нас общих дел. Это ни в коем случае не является оскорблением Бога, который установил такой порядок своим промыслом. Но в то же время я утверждаю, что мы должны обнимать своею любовью всех людей без единого исключения, не делая различия между греком и варваром, невзирая на то, достоин человек или недостоин, друг это или враг. Ибо людей следует видеть в Боге, а не самих по себе. Если же мы отказывается от такой точки зрения, то неудивительно, что впадаем в многочисленные заблуждения. Поэтому, если мы желаем идти правым путём любви, то следует смотреть не на людей и не оценивать их, что скорее заставит их ненавидеть, чем любить. Нам следует смотреть на Бога, который требует, чтобы мы распространяли любовь к Нему на всех людей, чтобы всегда руководствовались таким правилом: каков бы ни был человек, мы обязаны его любить, если любим Бога. 56. Поэтому заявления схоластов, будто повеления нашего Господа не стремиться к отмщению, но любить своих врагов, данные как евреям, так и христианам, являются простыми советами, которым человек свободен следовать или не следовать, суть плод невежества или злоумышления. Они утверждают, что строго придерживаться их обязаны лишь монахи, которым они приписывают более совершенную праведность, нежели простым христианам, поскольку монахи приняли обет следовать евангельским советам (conseils Evangeliques), как называют эти повеления схоласты. И они указывают причину, по которой не воспринимают их как повеления: они слишком суровы и тяжелы даже для христиан, которые находятся под законом благодати (grace)3. Не осмеливаются ли они они таким образом отменить вечный Закон Бога, повелевающий любить ближнего? Можно ли найти подобное разграничение в Писании, и разве дело не обстоит как раз наоборот, разве не содержится там несколько чётко сформулированных повелений любить врагов наших? Разве не говорят об этом слова, что мы обязаны накормить врага, если он голоден (Прит 25:21)? Что мы обязаны привести к нему заблудившегося вола или осла? Что должны развьючить его, если он упал под ношею (Исх 23:4-5)? Или мы должны делать добро животным наших врагов и не испытывать ни малейшей любви к ним самим? Так как же? Разве это не вечное слово Бога, что только в его руках отмщение и что Он воздаст его каждому, кто того заслужил (Втор 32:35)? Более выразительно это сказано в другом месте: «Не пытайся отомстить и не вспоминай обид, которые нанесут тебе ближние» (Лев 19:18)*. Так что схоласты должны либо вычеркнуть эти предписания из Закона, либо признать, что Бог повелевает это в качестве Законодателя, а вовсе не подаёт советы в качестве советчика, как они воображают. 57. К тому же, что означают слова, которые они извратили своим глупым толкованием: «Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф 5:44-45)? Кто не согласится с Иоанном Златоустом, что ввиду одного лишь такого обетования это не призыв, а повеление3? Что ещё нам останется, если Господь исключит нас из числа своих детей? По мнению этих раввинов, только монахи, являющиеся детьми Бога, смеют взывать к Нему как к своему Отцу. Что же тогда останется от Церкви? Она сольётся с язычниками и мытарями, потому что наш Господь далее сказал: «Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?» (Мф 5:46). Так мы дойдём до того, что, нося звание христиан, будем лишены небесного наследия! Св. Августин прибегает здесь к не менее убедительному аргументу: «Господь, запрещая прелюбодеяние, одинаково запрещает посягать и на жену нашего врага, и на жену нашего друга. Запрещая кражу, Он запрещает похищать имущество врага так же, как и имущество друга»3. Обе эти заповеди — Синодальный перевод: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего». а Иоанн Златоуст. Против хулителей монашеской жизни, III, 14 (MPG, XLVII, 372 p.). не красть и не прелюбодействовать — св. Павел сводит к заповеди любви. Точнее, он говорит, что они заключаются в одном слове: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Рим 13:9). Исходя из этого, надо или признать, что св. Павел — плохой толкователь Закона, или с необходимостью заключить, что Бог требует от нас любить врагов не меньше, чем друзей. Вот что говорит св. Августина. Таким образом, люди, столь дерзко отвергающие иго, общее для всех детей Божьих, показывают себя детьми Сатаны. В самом деле, я не знаю, чему следует больше удивляться — их глупости или наглости, если они осмелились проповедовать подобное учение. Ибо нет ни одного древнего учителя, который бы не заявил со всей определённостью, что всё это суть повеления. Хорошо известно, что в этом не сомневались со времён Григория Великого, поскольку последний без всяких колебаний относит их к заповедям15. Но посмотрите, как безумна аргументация тех, о ком мы говорим. Это, по их утверждению, было бы слишком тяжким бременем для христиан. Как будто они не могут представить себе ничего более тяжкого, чем любовь к Богу — всем сердцем, всею душою, всеми нашими силами! В свете этой заповеди нет ничего лёгкого — будь то любовь к врагу или отказ от желания мстить. Конечно, и мельчайшая буква в Законе слишком высока и трудна при нашей немощи: только в Боге можем мы поступать добродетельно. Пусть Он даст нам силы поступать так, как Он требует, и пусть Он потребует, чего пожелает. Они заявляют, что христиане находятся под Законом благодати. Но это не означает, что они должны уподобиться разнузданным коням — это означает, что они приобщены ко Христу, по милости которого они свободны от проклятия Закона и Духом которого Закон написан в их сердцах. Св. Павел называет эту милость Законом в переносном смысле и показывает тем самым подобие одного и другого Закона. Но эти безумцы безо всяких оснований затемняют подлинное значение слова «Закон». 5 $. То же самое следует сказать и относительно их утверждений по поводу «простительного греха». Таковым они считают тайное нечестие, оскорбляющее Бога и нарушающее предписания первой Скрижали Закона, а также явное нарушение последней заповеди. ? Августин. О христианском учении, I, XXX, 32 (MPL, XXXIV. 31) 106. Григорий Великий. Гомилии на Евангелие, кн. II, гом. XXVII, 1 (MPL, LXXVI, 1206). Согласно их определению, простительный грех — это дурное желание, возникающее помимо свободного согласия человека и не удерживаемое в сердце надолго3. Я же, напротив, утверждаю, что любое дурное желание проникает в сердце, только если нарушаются требования Закона. Так, нам запрещено иметь иных богов. Когда душа, движимая неверием, мечется туда и сюда, когда она желает найти счастье в чём-то помимо Бога, то как могут появиться подобные устремления, какими бы мимолетными они ни были, если в душе не находится некоей пустоты, чтобы воспринять соблазны? И чтобы не пускаться в длинные рассуждения, нам заповедано любить Бога всем сердцем, всей душой, всем нашим разумением. И если не все силы и не все части нашей души направлены на любовь к Богу, то мы уклоняемся от послушания Закону. Ибо когда искушения, враждебные Богу и противящиеся его владычеству, оказываются достаточно сильны, чтобы смутить нас, вселить в душу исходящие от мира сомнения в необходимости полного повиновения Богу и беспрекословного подчинения его воле, то это является признаком того, что владычество Бога недостаточно прочно утвердилось в нашей совести и нашем сознании. Ранее мы показали, что последняя заповедь имеет к этому самое непосредственное отношение13. Уязвило ли наше сердце какое-то дурное желание? Если да, то мы уже виновны в «пожелании» и являемся преступниками Закона. Ибо Господь запретил не только что-то замышлять или предпринимать во вред нашему ближнему, но и разжигаться подобными желаниями. А там, где преступление Закона, там и проклятие Бога. Так что не следует исключать угрозу смертной кары даже за малейшие злые желания, могущие возникнуть в нашем сердце. «Когда речь заходит об оценке грехов,— говорил св. Августин,— то не станем брать собственных неверных весов, чтобы взвешивать так, как нам хочется и как представляется нашей фантазии, говоря: это тяжёлое, это лёгкое. Но возьмём весы Писания — сокровищницу Господа — и взвесим на них, дабы узнать, что легче, а что тяжелее. Или, лучше, не будем взвешивать вообще и подождём, пока взвесит Бог»с Что же говорит об этом Писание? а Фома Аквинский. Сумма теологии, I, 2а-е, q. LXXIV, art. 3, 10; Бонавентура. Сент. II, dist. XLII, art. 2, q. 1. ь Разделы 49-50 настоящей главы. с Августин. О крещении, против донатистов, II, VI, 9 (MPL, XLIII, 132). Св. Павел, называя грех «залогом смерти» [Рим 6:23]186, обнаруживает, что глупое различение, о котором мы говорили, было ему незнакомо. И в самом деле, поскольку мы и так слишком склонны к притворству, не было никакой необходимости согревать нашу душу или оставлять нас гнить в собственных нечистотах, всячески умасливая нашу леность. 59. Я желал бы заставить этих людей задуматься, что означают слова Христа о том, что нарушивший одну из малейших заповедей и научивший тому людей наречётся малейшим в Царстве Небесном (Мф 5:19)? Не из их ли числа и те, кто осмеливается настолько смягчать вину за нарушение Закона, что она будто бы уже не заслуживает смерти? Но они должны сознавать не только то, что именно заповедано, но и то, Кто это заповедал. Ибо нет такого даже малейшего нарушения, которое бы не посягало на власть Заповедавшего как таковую. Разве это, по их мнению, пустяк, если в чём-либо оскорблено величие Бога? Кроме того, если Господь объявил в Законе свою волю, то, значит, всё, что не согласно с Законом, Ему неугодно. Или они полагают, что гнев Божий столь слаб и безоружен, что возмездие не неизбежно? В самом деле, об этом Бог объявил вполне ясно — если только они способны слышать его голос и легкомысленные умствования не окончательно затмили для них истину: «Душа согрешающая, она умрёт» (Иез 18:20). Или словами св. Павла, на которые я только что ссылался: «возмездие за грех — смерть» (Рим 6:23). Люди, признающие дурные желания и похоть грехом, поскольку не могут этого отрицать, тем не менее утверждают, что это не смертный грех. Столь долго упорствовавшие в своих безумствах пусть исправятся хотя бы теперь. Если же они захотят упорствовать и дальше, то пусть дети Божьи оставят их и признают, что всякий грех — смертный, потому что это бунт против воли Бога, неизбежно вызывающий его гнев; потому что это преступление Закона, за которое назначена вечная смерть без всякого исключения. Что же касается грехов, совершаемых святыми и верующими, то они простительны, однако не потому, что эти люди святые, а по Божьему милосердию. Глава IX О ТОМ, ЧТО ХРИСТОС, ИЗВЕСТНЫЙ ЕВРЕЯМ УЖЕ ВО ВРЕМЕНА ЗАКОНА, БЫЛ ВПОЛНЕ ЯВЛЕН ТОЛЬКО В ЕВАНГЕЛИИ107 I. Так как Бог не зря установил в древности жертвоприношения и очистительные обряды, но дабы засвидетельствовать евреям, что Он — их Отец, и не зря посвятил их Себе в качестве избранного народа, то несомненно, что Он дал им познать Себя в том же образе, в каком ныне предстаёт перед нами во всей полноте. Поэтому Малахия, призвав евреев помнить Закон Моисея и следовать ему (ибо именно после его смерти должна была прерваться пророческая традиция), говорит, что если они не нарушат его, то им будет послано Солнце правды — и взойдёт оно уже вскоре (Мал 4:2,4). Это означает, что соблюдение Закона нужно было для того, чтобы поддержать их в ожидании Христа, пришествие которого близилось. Пока же следовало лишь надеяться на тот более яркий свет, который оно с собой принесёт. Поэтому св. Пётр говорит, что пророки тщательно исследовали то спасение, которое ныне объявлено нам в Евангелии (1 Пет 1:10-12). Речь не о том, будто их исследование было бесполезно для древнего народа или будто оно не принесло никакой пользы им самим, но о том, что они не воспользовались вполне тем сокровищем, которое Бог дал нам из их рук. Ибо сейчас Божья милость, свидетелями которой они были, оказалась у нас прямо перед глазами, и то, чего они едва вкусили, мы имеем в изобилии. Хотя Христос говорит, что Моисей писал о Нём (Ин 5:46), Он не устаёт указывать, насколько мы превосходим евреев по степени ниспосланной нам милости. Он говорит своим ученикам: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите, и блаженны уши, слышащие то, что вы слышите. Многие пророки и цари желали этого и не получили» (Мф 13:16-17; Лк 10:23-24)187. Это не только хвала откровению, данному нам в Евангелии, в котором Бог предпочёл нас древним отцам, столь совершенным в святости и прочих добродетелях. С этим высказыванием перекликается другой отрывок, где говорится, что Авраам увидел день Христа и возрадовался (Ин 8:56). Ибо, хотя он смотрел ещё очень издалека и поэтому видел неясно, однако ничуть не поколебался в надежде. Отсюда та радость, которая не оставляла этого святого патриарха до самой смерти. В словах Иоанна Крестителя: «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1:18)а — имеются в виду и умершие задолго до познания и света, излившихся на нас в Иисусе Христе. Но, сравнивая их состояние с нашим, Иоанн показывает, что тайны, которые они видели издалека и во мраке, явлены нам в ярком сиянии, как это отлично выразил автор Послания к евреям, сказав: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне» (Евр 1:1-2). Итак, хотя единородный Сын, в котором теперь для нас открылись торжество славы и живой лик ипостаси Отца, был издревле известен евреям, своему избранному народу, о чём мы уже упоминали, ссылаясь на св. Павла,— это Он избавил евреев из египетского рабства*5,— тем не менее апостол этот был также прав, когда говорил: «Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (2 Кор 4:6). Явившись в этом своём образе, Он сделался видимым, тогда как раньше обнаруживал Себя как бы издалека и во мраке. Поэтому тем более гнусна и презренна неблагодарность людей, остающихся слепцами посреди сияющего полдня. Св. Павел говорит, что их умы ослеплены Сатаной, чтобы не видеть славы Христа, изливающейся в Евангелии, когда снято покрывало, мешавшее видеть её въяве (2 Кор 3:14; 4:4). 2. Под Евангелием я понимаю открытое явление Иисуса Христа, которое было сокрыто до его явления во плоти. Я знаю, что св. Павел называет Евангелием здравое учение веры, частью которого являются содержащиеся в Законе обетования о прощении грехов, примиряющие людей с Богом. Ибо Павел противопоставляет слово «вера» всем мучениям, страхам и тревогам, которыми терзалась бедная душа, пока искала спасения в делах. Отсюда следует, что в широком смысле Евангелие означает все когда-либо данные Богом свидетельства его милосердия и отеческой благосклонности к людям. Но я утверждаю, что по особому преимуществу оно означает объявление о милости, которую мы получили в Иисусе Христе. Такое значение слово «Евангелие» приобрело не только в результате его широкого употребления именно в этом понимании — оно основано на авторитете Иисуса Христа и Его апостолов: они придали этому слову качество имени собственного, проповедуя «Евангелие Царствия» (Мф 4:17; 9:35). Его использует в своём введении св. Марк: «Начало Евангелия Иисуса Христа» (Мк 1:1). Нет необходимости приводить другие многочисленные примеры, чтобы доказать столь очевидную вещь. Итак, своим пришествием Иисус Христос «явил жизнь и бессмертие через Евангелие». Это слова св. Павла (2 Тим 1:10)*. Здесь он имеет в виду, что отцы пребывали под сенью смерти, пока Сын Божий не воспринял нашу плоть. Он воздаёт честь Евангелию как новому и небывалому посланию, в котором Бог исполнил обещанное и явил перед нами всю истинность своих обетований. И хотя верующие всегда на опыте знали правоту других слов св. Павла: «все обетования Божии в Нём „да“ и... ,,аминь“» (2 Кор 1:20), поскольку они запечатлены в их сердцах, но всё-таки, чтобы совершилась вся полнота нашего спасения во плоти Христа, это новое положение вещей должно было быть представлено по-новому — в соответствии с его достоинством. Об этом свидетельствуют и слова самого Иисуса Христа: «Отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1:51). Намекая на посланнбе святому патриарху Иакову видение лестницы, наверху которой восседал Бог**, Он, как кажется, хотел тем самым показать, насколько его пришествие желанно и драгоценно, ибо оно открыло нам Царство Небесное, куда может войти каждый из нас. 3. При этом следует беречься дьявольских мечтаний Сервета188, который, желая подчеркнуть величие милости Христа или делая вид, что того желает, вообще отрицает значение обетований, как будто бы они закончились вместе с прообразами (figures)3. Он уверяет, что в Евангелии нам дано исполнение всех обетований — как будто бы между Иисусом Христом и нами нет никакой разницы. Выше я показал, что Иисус Христос не оставил не исполненным ничего, что требуется для нашего окончательного спасения. Однако слишком глупо заявлять, что мы уже пользуемся благами, которые Он для нас приобрёл, словно ложны слова св. Павла о том, что наше спасение сокрыто в надежде*. Я признаю, что, веруя в Иисуса Христа, мы переходим от смерти в жизнь. Но нам следует ещё помнить высказывание св. Иоанна: «Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин 3:2). Так что, хотя Иисус Христос дал нам в Евангелии истинную полноту духовных благ, пользование ими ещё скрыто как бы под стражей и под покровом надежды, пока мы, освобождённые от нашей испорченной плоти, не преобразимся в славе Того, Кто нам предшествует и нас превосходит. До сих пор Св. Дух велит нам полагаться на обетования, а его авторитет куда как превосходит авторитет всех этих грязных псов из аббатств! Св. Павел говорит: «Благочестие на всё полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей» (1 Тим 4:8). Поэтому он и гордится тем, что является апостолом Христа по обетованию жизни в Нём (2 Тим 1:1). А в другом месте он показывает, что мы имеем те же обетования, которые были даны отцам в древности (2 Кор 7:1). Короче, смысл нашего спасения он полагает в следующем: мы запечатлены обетованным Св. Духом, так как в действительности становимся причастны Иисусу Христу в той мере, в какой принимаем Его, принимая обетования Евангелия. В силу этого Он обитает в наших сердцах, и всё-таки мы ещё удалены от Него, как пилигримы, ибо мы ходим верою, а не видением. Эти два утверждения вполне согласуются (1553). Последняя книга состоит из следующих трактатов: De Trinitate divina libri VII (Семь книг о Божественной Троице), De fide et iustitia regni Christi libri III (Три книги о вере и о справедливости Христова Царства), De regeneratione ас mandu- catione superna, et de regno Antichristi libri IV (Четыре книги о возрождении, о высшем благе и о царстве Антихриста), Epistolae triginta ad Calvinum (Тридцать писем Кальвину), Signa sexaginta regni Antichristi (Шестьдесят признаков царства Антихриста), De mysterio Trinitate apologia (Апология тайны Троицы). Письма Кальвину помещены в ОС, VIII.— Прим. франц. изд. а Servetus М. De fide et iustitia regni Christi, II, гл. I, p. 294; Epistolae... (ОС, VIII, p. 667-668). * Синодальный перевод: «Мы спасены в надежде» (Рим 8:24). друг с другом: в Иисусе Христе мы обладаем всем необходимым для совершенства небесной жизни, и всё-таки вера есть видение вещей невидимых. Надо лишь помнить, что различие Закона и Евангелия заключается в природе или в свойстве обетований: Евангелие пальцем указывает нам на то, что в древности виделось в туманных прообразах. 4. Подобным же образом легко обнаруживается заблуждение тех, кто, противопоставляя Закон и Евангелие, видит лишь различие между наградой за добрые дела и не заслуженной добротой Бога, благодаря которой мы и получаем оправдание. Я признаю, что это различие не следует отбрасывать, так как св. Павел под Законом нередко понимает данные нам Богом правила доброй жизни. Исходя из них Бог требует от нас исполнения наших обязанностей перед Ним и не даёт никакой надежды на спасение, если мы не будем подчиняться этим правилам всегда и во всём; наоборот, Он угрожает нам проклятием, если мы допустим хотя бы малейшее их нарушение. Св. Павел делает это для того, чтобы показать, что мы становимся угодны Богу только благодаря его доброте, поскольку Он признаёт нас праведными, прощая наши грехи. Ибо иначе исполнение Закона, за которое обещана награда, было бы невозможно ни для одного человека. Так что св. Павел использует весьма подходящий способ выражения, противопоставляя праведность по Закону и по Евангелию. Но Евангелие не заменяет собою Закон целиком в том смысле, что открывает перед нами иной путь к спасению. Оно, скорее, подтверждает обещанное в Законе и соединяет тело с его тенью108. Иисус Христос, говоря, что Закон и пророки — до Иоанна (Мф 11:13; Лк 16:16), тем самым не утверждает, что отцы преданы проклятию, на которое обречены все, кто под Законом. Он имеет в виду, что они знали лишь начатки и не возвысились до столь высокого знания, какое содержится в Евангелии. Поэтому св. Павел, именуя Евангелие силой Божьей ко спасению всякому верующему (Рим 1:16), добавляет, что о нём свидетельствуют Закон и пророки (Рим 3:21). В конце этого Послания апостол, хотя и называет Евангелие откровением тайны, но, дабы лучше раскрыть его смысл, поясняет, что эта тайна была явлена и через писания пророков*. Отсюда можно сделать вывод, что когда он говорит о Законе в целом, то подразумевает, В православной Библии эти слова находятся в Рим 14:24-25. что Евангелие отличается от него лишь по степени откровения. Впрочем, поскольку Иисус Христос открыл нам невыразимо огромный поток Божьей милости, то с полным основанием говорится, что с его пришествием на земле созидается Царство Небесное. 5. Иоанн Креститель стоит между Законом и Евангелием как посредствующее звено: он близок тому и другому. Из того, что он называет Иисуса Агнцем Божьим и жертвою для очищения от всех грехов и всякой скверны, следует, что он понял главный смысл Евангелия. Поскольку, однако, он не увидел несравненной славы и силы, явленной в Воскресении Христа, он стоит ниже апостолов. Именно это означают слова Иисуса Христа, что из рожденных женщинами нет большего, чем Иоанн Креститель, «но меньший в Царстве Небесном больше его» (Мф 11:11). Иисус здесь никого не оценивает, но, поставив Иоанна впереди всех пророков, Он тем самым возводит Евангелие на высшую ступень и по своему обыкновению именует его Царством Небесным. Когда же Иоанн, отвечая посланным от книжников, что он только глас (Ин 1:23), ставит себя как бы ниже пророков, то это не притворное самоуничижение. Он имеет в виду, что Бог не возложил на него иной миссии, кроме миссии глашатая, чтобы приготовить место великому Царю и подготовить народ к принятию Его, как и предрёк Малахия: «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного» (Мал 4:5). И в самом деле, на протяжении всего своего проповедничества Иоанн лишь готовит учеников для Христа и подтверждает словами пророка Исайи, что это задание дано ему свыше. Именно в этом смысле Иисус Христос называет его светильником, горящим и светящим (Ин 5:35) — ясный день тогда ещё не наступил. Это, однако, не мешает считать Иоанна Крестителя одним из проповедников Евангелия: он, например, крестил, что впоследствии было возложено на апостолов. Но начатое им не было завершено, пока Сын Божий во всём величии своего Царства не открыл гораздо более широкий и великий путь перед своими апостолами.