Г оворя о квазирелигиозности как социально деструктивном явлении, следует остановиться на ее критериях, далее мы упомянем критерии Н. Смарта, но тем не менее нам необходимо остановиться на мнимом совпадении религии и квазирелигии как важнейшей религиоведческой и социологической проблеме. Здесь, по нашему мнению, необходимо понять сам механизм создания квазирелигии, ибо знание данного механизма детерминирует технологии борьбы с ее воздействием на общество. Таким образом, нам следует ответить на два вопроса. Первый вопрос: «Чем является квазирелигия в мировоззренческом аспекте?». И второй: «Какие формы социального взаимодействия ее порождают?». Первый вопрос ставится таким образом, что мы имеем дело с определенным мировоззрением в корне, отличающимся как от научного и философского, так и от религиозного. Полагаем, что квазирелигиозное мировоззрение по сути идеологическое. Оно, возникнув в лоне религиозного мировоззрения, объявляет ему войну за господство над умами в силу всякого преодоления традиции, как мешающей решению всех противоречий человеческого познания. Квазирелигиозное учение решает раз и навсегда все вопросы, давая столько новизны и обновление человека, что вера в отыскание абсолютной истины бесспорна. При этом с обществом квазирелигия производит такой переворот, что ее убедительность и всесилие даже не подвергаются сомнению. О том, что квазирелигия способна к социальному перевороту, к изменению социальной структуры поговорим позже, а сейчас о том как квазирелигия преобразует религиозное и философское мировоззрение субъекта. Под религиозным мировоззрением следует понимать такое мировоззрение, которое обнаруживает первооснову в священном и постижение священного, его изыскание становится необходимостью. При этом непостижимость абсолютной истины предполагается как объективная истина. Вместе с тем предполагается также, что мировоззрение субъективно, а, следовательно, тотального наступления объективности не предполагается. Мироощущение всемогущества божества и тщетности к превосходству этого могущества есть необходимый критерий подлинной религии. При этом следует отметить, что благодаря традиции могущество сакрального не ограничивает человека в его поиске истины бытия. Более того, мышление человека не воспринимается как некое искажение бытия, а скорее его отражение. В связи с этим уничтожение какой-либо части человеческого бытия недопустимо, ибо мышление в лоне религиозной традиции доказывает его бессмысленность и невозможность. Появление вновь того самого духовного опыта, который гордыня человеческая пытается уничтожить, подавая это как акт освобождения или акт обретения истины, в любой религиозной традиции заложено. Традиция в качестве социально интегрирующего начала и продолжается благодаря этому. Упование на социальную этику, создающую совершенное общество или индивидуальную этику, создающую совершенного человека, в религии отброшено в силу того, что это все не может быть определено без участия трансцендентного субъекта. Его замысел никому не подвластен до момента наступления социального бедствия, предопределенного неким превышением меры в социальной жизни или индивидуальном своеволии. У А.Ф. Лосева в «Истории античной эстетики» есть обширное цитирование текста из платоновских «Законов», где описывается анархистское состояние общества, по нашему мнению, такая фаза есть первичная фаза торжества квазирелигиозности, она предваряет наступление фазы господства квазирелигиозности. «Стали все бесстрашны, точно знатоки; безбоязненность же породила бесстыдство. Ибо дерзко не страшиться мнения лучшего человека - это, пожалуй, худшее бесстыдство и следствие чересчур далеко зашедшей свободы» [Цит. по: 126, с. 15]. Здесь первичный критерий квазирелигиозности налицо, она начинается с сомнения в лучших и в лучшем, предлагаемом религией. Проблема может быть усмотрена в том, что квазирелигия, сосуществуя с религией, стремится преодолеть последнюю путем изменения принципов селективного отбора, с одной стороны, и инициации состояния аномии, с другой стороны. Ей необходимо учредить всесилие посредственности, чтобы оказаться незаметной и избавить общество от надоевшей харизмы. Но избавить не совсем, харизму религии сохранить, но не как харизму деполитизации, а как харизму политизации. Тотальная политизация есть по сути основной критерий квазирелигиозного сознания. Авторитет власти раз и навсегда решившей проблемы и противоречия социума и есть искомая отличительная черта квазирелигиозности и идеологии как основной формы ее выражения. Вполне справедливо замечание многих исследователей о том, что совпадение религии и идеологии наблюдается во многих аспектах, но не в главном. Религия социальные противоречия не снимает, их окончательное разрешение невозможно из-за оставленности мира богом, квазирелигия же находит социальные возможности для окончательного их разрешения. Совершенный человек не только возможен, он есть и он реально с нами. Если Иисус среди нас - это религия, то Иисус с нами - это идеология, ибо он не с ними. Поэтому и деление на людей, коих необходимо убрать, и людей избранных и есть пограничная черта квазирелигиозности и религии. Таким образом, критерий квазирелигиозности - избранность. Примечательно, что избранность искусственная не благодатная. Введя термин «благодатная», позволим себе объяснить его с позиции закона и благодати. Избранность искусственная или законная заключается в том, что для избранности представляются некие искусственные чудеса, рукотворные и обманывающие. Харизма лидера избранных легко прочитывается как некое манипулятивное действие, направленное на демонстрацию того, что иным это недоступно в силу незнания и погружения в состояние потерянного разума. Но стоит критически рассмотреть эту харизму, то становится очевидным ее следование неким законам политического бытия и сознания масс. Она сконструирована. Ее отличает устрашающий образ нуминозного (священного. - А.Б.) как первооснова и вписывание снятия этого образа в совершении некоего массового экстаза, а не философского прозрения. Повторяю еще раз, что тотальная политизация вполне четко прочитываемый критерий квазирелигиозности. Избранность следует закрепить и это делается в рамках устойчивых норм позитивного права либо через собственность, либо через распределение власти и ответственности. Догмат о непогрешимости папы по сути пример такого распределения. Иное дело благодать в православии. Здесь избранность и не законна, и не логична. Носитель харизмы, во-первых, не разрушает политического и правового порядка в силу того, что религию, политику, экономику и право рассматривает не с позиции «войны всех против всех», а с позиции изначальной гармонии и единогласия. Для него все избранные, если и есть те, кто пытается быть избранным исключительно, то это носитель квазирелигиозного сознания и политической воли вместо интеллектуального освобождения. Харизматический лидер религии не склонен к насилию, к принуждению, он вне закона, ибо писаный закон для него столь же бессмысленное принуждение к добродетели, как и писаный священный текст догматического характера. Догматизм создает господство квазирелигиозного характера, ибо искажает саму природу реконструкции контакта с нуминозным. Это искажение необходимо, ибо посредник иначе вписан быть не может. Ведь, если в религии благодать приходит через самосознание, хотя этот феномен и принадлежит Р. Декарту в качестве философского открытия, то в квазирелигии никакого мышления не требуется, требуется лишь подчинение. Здесь можно возразить, указав на то, что послушание есть неотъемлемая часть любой религии, но послушание религии все же иное, нежели послушание квазирелигии. Их различие в том, что в квазирелигии послушание есть акт подавления воли одного другим, иначе говоря, вновь один субъект превращен в объект, его воля подавлена до такой степени, что он и собственное мировоззрение не высказывает. В религии же его воля не настолько подавлена, он может проявлять ее, может полагаться на собственное мышление, ибо смысл его действий и мыслей придет к нему самому значительно позже. Он сам их оценит и осознает, его не следует принуждать. Иначе говоря, никакого принуждения воли и мышления, а тем более подавления мировоззрения в религии не происходит. Субъект здесь взаимодействует с субъектом. Религия не допускает боязни мышления и самосознания. Это для нее искомое и желаемое состояние. Вспомним умную молитву заволжских старцев. Скорее всего по этой причине светская и духовная власть в православной традиции разделены. Тотальное объективирование, подавление воли и недопустимость индивидуальной и коллективной субъектности и есть опознавательный знак квазирелигиозных объединений. Их преклонение пред тотальной политизацией и экономизацией жизни очевидно. Подавление инакомыслия и совершение действий принудительного характера, предсказуемость и твердое подчинение закону есть по сути необходимое условие существования квазирелигии как явления. Можно ли предположить что квазирелигия это политизированная религия? Нет нельзя, ибо тотальная политизация бытия и есть атрибут квазирелигиозного характера. В религии политизация отрицается, ибо она по сути есть поиск социального врага, коим в первую очередь выступает социальный субъект со своим самосознанием. Политизация против абсолютно любого самосознания. Закон должен быть принят без отрицания, он не должен испытываться на предмет отсутствия. Доказательством его непреодолимости выступают политические столкновения, в которых, самым важным выступает подавление инакомыслия авторитетом. Квазирелигия избавляя от страшащего одиночества, избавляет и от мышления. Ведь сославшись на авторитет легче оправдать собственное интеллектуальное ничтожество. Если пользоваться терминологией Алена Бадью, то любая религия обозначает смерть политического. В контексте нашего рассуждения это означает, что религия ищет социального бытия без коммерциализированной государственной власти. Она стремится к консолидации и интеграции на основе обычая политически отвергнутого в государстве полицейском. Именно возрождение данного обычая и приводит к состоянию отрицания закона и отсутствию конфликта с ним. Религия не порывает с правопорядком, она его игнорирует, не нарушая. Здесь очевиден еще один критерий квазирелигиозности, он заключается как раз в том, что она находится в конфликте с существующим правопорядком, где бы она не появлялась, она стремится к его нарушению и разрушению. Ведь любой правопорядок держится на исключительном праве государства на легитимное насилие. Религия в этой легитимности не сомневается, ей это сомнение не нужно в силу того, что ее принцип это ненасилие как над социумом, так и над личностью. Квазирелигия, наоборот, в силу своей политизации и организованности стремится к постановке правопорядка под сомнение, она стремится перенести тотальное насилие над личностью, социальной группой на общество в целом. Она не знает благодати и поэтому стремится к законодательной деятельности. Таким образом, еще одним критерием квазирелигиозности выступает ее стремление к теократическому правопорядку. Она признает господство и подчинение как необходимый атрибут религиозного социального бытия. Поэтому ее атрибутом является догмати- зация сознания и наличие посредника в общении с нуминозным. Нуминоз- ное теперь не прорывается, ибо посредник сосредоточен на пастве, а не на наставлении, он господствует, а не освобождает. Догматизация состоит в том, чтобы исключить религиозный поиск, с одной стороны, и обнаружение на его основании иерархически несправедливого устройства квазирелигиозной общины - с другой. Поэтому монастырь и клир не находят общего языка. Квазирелигиозность использует монастырь, изгоняя из него поиск священного и вводя строгий устав. Еще раз повторим, сомнение в устойчивости своего господства, основанное на том, что квазирелигия предложила весьма догматизированный, бездоказательный образ общества и человека есть важнейшая черта квазирелигии, детерминирующая ее социальное бытие. Никакой другой формы организации человеческого общества, кроме деления на господствующих и подчиненных, никакого другого мировоззрения, кроме мировоззрения с опорой на авторитеты, легитимирующие квазирелигию - это и есть критерий ее обнаружения. При этом следует заметить, что отбор авторитетов весьма важное занятие квазирелигиозных лидеров. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнета. Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии, французского социализма», - утверждал В.И. Ленин. [URL http://leninism. su/works/61 -tom-23/2315-tri-istochnika-i-tri- sostavnyx-chasti-marksizma.html. Дата обращения 5.03.2015 г.]. Таков вообще пафос любой квазирелигиозной идеи. Всесильное учение не предполагает сомнений, а значит, иллюзия победы над неким социальным порядком или некой отличной традицией вполне может быть еще одним критерием квазирелигиозности. Вообще преодоление той или иной традиции, претендующее на предельное выражение человеческой духовности, и есть по сути первоначало как религии, так и квазирелигии. Только первая борется с квазирелигиозной рутинизацией харизмы, ее исключением из практик социотворения и развития личности, а вторая, наоборот, с за ее рутинизацию и исключение из предлагаемого теократического порядка. Для религии традиция как торжество несправедливого социального устройства и необоснованного фаворитизма индивидного в социализации личности преодолевается при помощи реконструкции актов социотворения. Община просто иначе не может. Она должна свергнуть социальную иерархию не действием, а воображением. После она этот акт уничтожения закрепляет в уже собственной традиции. Для квазирелигии борьба с традицией обозначает противоположное, она борется с традицией конкретно за власть, за свое место во главе иерархии. Для нее акт социотворения это конкретное насилие, устранение физическое прямых властвующих конкурентов, обладающих определенными социальными привилегиями, с целью владения ими. Здесь хаос создается реально, а не в воображении. Духовная община используется как средство, а не как цель. Социальный враг выискивается конкретно и уничтожается инстинктивно социализированной личностью. Впрочем, личностью это назвать трудно, скорее всего индивидом. Именно в квазирелигии присутствует «смерть социального». Чтобы не быть распознанной как некое чужеродное начало дифференциации, квазирелигия начинает наступать на объективную, социально закономерную дифференциацию. Добиваясь от личности убеждения в том, что эта дифференциация повержена и больше никогда не вернется. Иначе говоря, дифференциация мешающая обществу, лишающая личность социализации с позиции индивидуальности, а общество более справедливого распределения социальных благ квазирелигией не уничтожается, уничтожаются только те группы и субъекты, которые ее олицетворяют. В жертву на самом деле приносится знание социальных закономерностей и практики символического уничтожения, выражающие возможности символического насилия. В квазирелигии насилие конкретно, а преступная толпа выдается за исторического субъекта. Из всего сказанного выше можно сделать вывод о том, что квазирелигия есть насилие, влекущее смерть социального. В ее рамках любая традиция субъектности будет преследоваться. «Смерть социального» - это еще один критерий квазирелигиозности. Масса это то, что ее порождает и что так сберегается от воздействия религии квазирелигией. Да и может ли быть иначе. Ведь внутри массы содержится все необходимое для квазирелигии и ее торжества, она по сути то уничтожение социальной дифференциации, которое позволяет не менять иерархию. Вот, на наш взгляд, характеристики массы, приведенные Ж. Бод- рийаром в его книге «В тени молчаливого большинства или конец социального», которые подтверждают ее необходимость для квазирелигии. «Что касается невозможности распространить здесь смысл, то лучший пример тому - пример Бога. Массы приняли во внимание только его образ, но никак не Идею. Они никогда не были затронуты ни Идеей Божественного, которая осталась предметом заботы клириков, ни проблемами греха и личного спасения. То, что их привлекло, это феерия мучеников и святых, феерии страшного суда и пляски смерти, это чудеса, это церковные театрализованные представления и церемониал, это имманентность ритуального вопреки трансцендентности Идеи. Они были язычниками - они, верные себе, ими и остались, никак не тревожимые мыслями о Высшей Инстанции и довольствуясь иконами, суевериями и дьяволом. Практика падения по сравнению с духовным возвышением в вере? Пожалуй, даже и так. Плоской ритуальностью и оскверняющей имитацией разрушать категорический императив морали и веры, величественный императив всегда отвергавшегося ими смысла - это в их манере. И дело не в том, что они не смогли выйти к высшему свету религии, - они его проигнорировали. Они не прочь умереть за веру, - за святое дело, за идола. Но трансцендентность, но связанные с ней напряжённое ожидание [le suspens], отсроченность [difference], терпение, аскезу - то высокое, с чего начинается религия, они не признают. Царство Божие для масс всегда уже заранее существовало здесь, на земле - в языческой имманентности икон, в спектакле, который устроила из него Церковь. Невероятный отход от сути религиозного. Массы растворили религию в переживании чудес и представлений - это единственный их религиозный опыт» [Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального. URL: http://bookz.ru/authors/jan-bodriiar/v- teni-m_232/1-v-teni-m_232.html. Дата обращения 5.03. 2015 г.]. Если же массы это то, что создано квазирелигиозной традицией, то нам необходимо признать и то, что одна квазирелигиозная традиция, сменяя другую, массы не тронет, она их сохранит, но при этом разыграет некий спектакль рождения Нового мира и Нового человека. Несправедливое распределение социальных благ будет не тронуто. Квазирелигия это опыт творения масс и их использования. Это атрибут массового общества или технология управления толпо-элитарным методом. Религия это совсем иное. Но эту инаковость необходимо забыть, ибо квазирелигия и здесь убеждает массу, что они тождественны, а значит никакого другого социального бытия, кроме бытия массы, нет. У позиции Ж. Бодрийара, по нашему мнению, есть один важный недостаток, заключающийся в том, что он язычество масс считает выражением подлинного незыблемого язычества. И здесь он квазирелигиозное язычество принял за религию, то есть попался на эффект синхронности. Следует отметить, что такое искажение понимания религии вполне закономерно. Ведь квазирелигия в любом месте стремится уничтожить следы духовной общины, везде стремится насадить массу. «Масса тотальна и квазирелигия тотальна, а значит и религия тотальна» - следование такому принципу и есть серьезное методологическое заблуждение. Познающий субъект, видя действие квазирелигии по искажению социальной реальности, полагает, что он видит действие религии. Это предположение связано с тем, что в пространстве и во времени религия и квазирелигия совпадают, они совпадают и по объекту воздействия, это, с одной стороны, сам субъект, а с другой - масса как социальная черная дыра, как феномен уничтожения социальной субъ- ектности. Только вот различие их столь же очевидно как и не очевидно совпадение. Чтобы установить этот постулат, отметим, что смерть социального это неправильное принесение социальной жертвы. Принесение в жертву некоего социального слоя класса, есть акт рождения массы и смерти субъекта, ибо некий субъект объективирован (принесен в жертву). Во имя сохранения власти другим субъектом и его монополии на объективное знание приносится эта жертва. Всесилие квазирелигиозного знания и демонстрируется путем этой жертвы. Субъект и масса устрашаются настолько, что отказываются от практик постижения религиозного, ибо высказывание религиозного опыта и есть опознавательный знак жертвенной объективности. Однако следует отметить, что жертвенная объективность это квазирелигиозное искажение. На самом деле религия есть по сути самоуничтожение субъекта и массы на политическом поле. Смерть политического и есть то, что постигает религиозный опыт. Это подлинный смысл харизмы. Исчезновение насилия как акт могущества субъекта и народа. Масса не может избежать насилия, ибо она создается им. Она считает, что социальное насилие и социальное принуждение это одно и то же. Но социальное принуждение это осознание социальных закономерностей, отчетливо проявляющихся лишь в рамках традиции, а социальное насилие есть отрицание традиции, ее попирание в силу того, что идет борьба за исключительное право на насилие. Социальное насилие стремится вытеснить из «социального Я» некое неподдающееся ему мировоззрение и миропознание. Познание мира заключается не в борьбе с существующим социальным порядком, ибо это дает лишь смерть субъекта, а в постижении того постулата, как возникла вера в то, что масса и этнос одно и то же. Почему религиозный гений уступил место квазирелигиозному расчету? Эти критические вопросы, лежащие в основании любой религии, преследуются квазирелигией и обозначаются ею как факт заблуждения и уязвимости. Вообще заблуждающийся субъект уже обозначает себя как «не-масса» и автоматически становится жертвой. Чтобы не было убеждения в том, что религия когда-либо восторжествует в массовом сознании, хотя это противоположно ее природе по сути, квазирелигия периодически запускает некие эксперименты по явлению сакрального в повседневном существовании масс. При этом вроде бы конструируется религия, но с властными амбициями и тотальным подавлением воли субъекта. Массе демонстрируется ее состояние, но она этого не видит, ибо в ней просыпается воля асоциального характера. Эта воля не разумна и совсем нерелигиозна, но масса чувствует себя вполне состоявшимся социальным субъектом. Она «творит» нечто новое с преодоленными традициями, с отмененной религией, она «творит» бедствие и считает последнее подлинным выражением смысла социального. Она не замечает свое непонимание творчества, она не замечает, что создавая социальное бедствие, она подвергается «творческому» воздействию со стороны квазирелигии. Только квазирелигиозный творец убеждает массу, что это она и только она творец всего. Потом отыскивается враг уже непосредственно в массе, который ответит за все социальное бедствие. Он будет даже представлен как носитель квазирелигиозности, ее выразитель и теоретик, но вся важность этого представления вновь будет сокрыта от массы. С нее снимут обвинение в созидании социального бедствия, но не излечат от самой квазирелигиозной бациллы. Ведь политический тоталитаризм никуда не исчезнет. Самое главное будет заключаться в том, что эпоха социального бедствия станет точкой отсчета для торжества квазирелигиозной иллюзии, утверждающей то, что больше социального бедствия не повторится, и все разрушительные силы социума преодолены. Массы вновь остались без изменений, только иллюзия нового социального мира, более справедливого и объективного стала господствующим началом сознания масс. Наряду с этим немаловажным критерием квазирелигии служит ее влечение к тому, чтобы разделить не только общество, но и человечество в целом. Конечно, различие человеческих сообществ очевидно, но оно не устраивает квазирелигию. Ее задача состоит в преодолении исторически объективного дифференцирования человеческих сообществ по горизонтали. Ее дифференциация человеческих сообществ вертикальна. Избранность одних, их возможности поворачивать ход истории и неизбранность других, их способность не изменять историю есть точка водораздела. При этом отчетливо дается понять, что прогрессивное инноваторство снимает идею исторической ответственности пред традицией. Ведь сама традиция преодолена. Ее возрождение не предусмотрено. Отставание неизбранных полагается как образец ненужного сохранения социальных традиций. Поэтому квазирелигия вводит термин «новое мышление», порывая с традицией мышления как такового. Иначе говоря, нам следует понимать то, что иллюзия обретения нового мышления есть в сущности еще один критерий квазирелигиозного явления. Заметим, что новое мышление признается прогрессивным, а потому гуманным, гуманным, а потому прогрессивным. При этом не обращают внимание на то, что традиционные формы мышления тоже когда-то были гуманными, вот только прогрессивными их не назовешь, ибо они могли повернуть историю в обратном направлении. Ведь в обратном направлении только регресс и деградация, а значит никакого гуманизма. Очевидные истины, связанные с превращением человека в массового убийцу или лучше сказать в массового самоубийцу, выдаются за издержки прогресса. При этом замалчивается тот факт, что религия именно это предотвращает, а квазирелигия это бесконечно поощряет. Ведь при социальном самоубийстве или убийстве неких неизбранных временно решаются проблемы социальной мобильности и социальной напряженности. При этом вообще не замечается рост агрессии внутри социума, ее непредсказуемый характер. Это происходит оттого, что сама эта агрессивность необходима квазирелигиозности для поддерживания вины в массах за содеянное. Квазирелигия постоянно подменяет понятие «действие народа в истории» на «действие толпы в истории». Агрессивная деструктивность обозначается ею как проявление этнической субъектности, смысл народа ужасный и беспощадный. За рамки постоянно выводится процесс превращения народа в массу, толпу, составляющий смысл квазирелигии. А он-то и является главным водоразделом между религией и квазирелигией. К сожалению, этот водораздел многими религиоведами и философами не замечается, более того именно религию обвиняют в том, что она ввела этнос в состояние потерянного разума. И это с ее культом мудреца, культом созерцателя и подвижника. Более того, квазирелигию зачастую ставят в один ряд с религией, именно из непонимания этого различия. Хотя, например П. Тиллих, вполне четко определил нигилистическое происхождение квазирелигиозности. Он усматривал ее как раз в том, что она основана на смерти духовной общины путем замены ее священной иерархией, использующей идею исторического предназначения. Некая квазирелигиозная политическая организация, воспользовавшись идеей ослабления духовной общины, изобретает воображаемое сообщество по религиозному сценарию с одним изъяном, изымается замысел творца. Замысел нации содержится в ее секуляризованной избранности, а не в спасении хоть какой- то части человечества от тотальной массовизации и политизации. Наоборот эта массовизация и политизация являются необходимостью. По мнению П. Тиллиха: « Нация определяется двумя элементами: естественным самоутверждением в своем качестве живой развивающейся властной структуры и одновременно - сознанием своего предназначения представлять, распространять и защищать принцип предельной важности. Именно единство этих двух элементов придает национализму квазирелигиозный характер» [203, с. 404]. Из этого высказывания отчетливо видно, что квазирелигиозность является одновременно сочетанием безальтернативной властной иерархии, выстроенной на принципе конечного смысла истории. Избранная достичь этого конца социальная группа устрашает или уничтожает все остальные. Как видно из сказанного ранее, П. Тиллих квазирелигиозными явлениями считал только немецкий национал-социализм, русский коммунизм и противостоящий им либеральный гуманизм, который, по его мнению, еще не совсем является квазирелигией, ибо вненационален. Вместе с тем явное ощущение конца традиции носят все три идеологических опыта. Именно они утверждают, что восстание «ополитиневших» масс облагодетельствует человечество. У П. Тиллиха явно к квазирелигиозности непричастны как клерикализм, так и любая деструктивная секта. Иначе говоря, он типичный диахронист. Квазирелигиозность у него возникает одновременно с капитализмом, а не раньше, то есть ни одна христианская традиция к ней не имеет никакого отношения. Это и верно и неверно одновременно. Верно то, что религия не порождает квазирелигию, более того, она с ней находится в постоянной борьбе. Неверно же то, что квазирелигия - это характеристика только капиталистического и социалистического типов обществ двадцатого столетия. Мы не будем возвращаться к ранее изложенным соображениям, отметим только, что сам П. Тиллих постоянно указывает на отличительную особенность квазирелигии, а именно одержимость исторической избранностью к мировому господству единственного мировоззрения, единственной квазирелигиозной картины мира, единственного образа человека. А если внимательно посмотреть на историю религиозных идей, то можно сказать, что такие идеи не новы. А это свидетельствует о том, что квазирелигиозность не столь молодое явление, как утверждает П. Тиллих. Еще одним важным критерием квазирелигиозности, выявленным П. Тиллихом, следует признать тотальное влечение к власти в царствии мира сего, то есть к власти, устроенной по типу субъект-объектных отношений. Влечение к власти действия, а не созерцания, к власти актуализации Я, а не самоактуализации. «Я без самости», категория, введенная Ф.И. Гиренком, есть еще одна отличительная черта квазирелигиозности. Я без самости, по его мнению, выступает как некая чистая функция, нуждающаяся в великом Другом. Другом, который превратив человечество в объект, наделит его конкретной функцией по выполнению целерациональных действий, обозначит меня субъектом, творцом истории и социума. Кто был ничем, то стал всем, но всем через определение Другого. Не сам определил смысл своей жизни, смысл истории, а поверил Другому. Отказался от социального мышления, но стал одержимым идеей вселенского масштаба. Массовый убийца стремится к тому, чтобы избавить планету от малого Другого (носителя традиции) и мешающего великому Другому своим ускользанием от наделения функцией и отказа от мышления. Если великий Другой это кукловод, созидатель немыслящего скопления масс, то малый Другой это разрушитель нужды в Другом, разрушитель субъект-объектной властной структуры во имя межсубъектного диалога. Он созерцатель, мыслитель, поставивший себе задачу разрушить любую систему мышления, мешающую самости мыслить, мешающую самоактуализации. Он исчезает тогда, когда субъект начал мыслить и выскользнул из объективного состояния, тем самым разрушив нужду в великом Другом. Отсюда следует, что состояние объекта производила, производит и будет производить квазирелигия. Значит нужда в великом Другом настолько объективна, как социальная потребность, что она непреодолима? Скорее всего, это так. Но вместе с тем, она преодолима тогда, когда состояние потерянного мышления становится, очевидно, угнетающим для самости. Когда вполне осознается то, что единственная функция, которую для тебя не придумал великий Другой, это функция мыслить. Поэтому он стремится состояние свидетеля мысли превратить в состояние мысли. Это его симулякр, необходимый для того, чтобы масса (подвластный объект) ничего не заподозрила, чтобы те, кто наказан на самом деле, не вышли из иллюзии того, что они награждены. «Сосредоточенность на Другом заменяет сосредоточенность на Я, - отмечает Ф.И.Гиренок, - Центром человека оказывается не его Я, не мистические мы, а социум множество поименованных Других» [65, с. 26]. Поименованных кем-то, но не самими собой. Значит квазирелигия, называя людей и вещи определенными не ими именами, внедряя в неискушенные умы догматизм и схоластику, добивается одного, отсутствия у Я исторического и социального мышления. Прошлое, традиция все изымается. Нужна масса, покорно взирающая на спектакль. Смерть политического и конец социального являются процессами квазирелигиозного характера, ибо оба отменяют, как уже говорилось волю к власти и волю к социотворению. Социальный креационизм сменяется в условиях господства квазирелигиозности социальным конструированием одноразового характера. Данный тезис может вызвать упрек в том, что квазирелигия исторически репрезентативна, а религия нет. Она не есть ни историческое бытие, ни историческое мышление. Она не поименовала ничего, все дифференцировала и поименовала квазирелигия. Такое понимание вполне объяснимо, если не замечать одну важную черту. В поименовании великого Другого квазирелигиозного характера таится жертва, он уничтожает избыток мышления, ему необходимо остановить социальное мышление само по себе. Для него общество это не арена творчества, а арена исполнения функций, которые он выстроил так, чтобы иной модели исторического построения власти не происходило. Управленческая технология, построенная на гордости за свою функцию, а не ориентации на мышление и выступает смыслом истории. Религия этому торжеству сопротивляется наиболее рьяно именно в мышлении. Она настроена на историческое возвращение, на латентное продолжение традиции. Она обозначает кризис там, где квазирелигия утверждает рассвет, и наоборот, рассвет там, где квазирелигия обозначает кризисное положение. Такая расстановка акцентов важна, ибо, как только религия дает свое понимание истории у субъекта возникает понимание того, что решение его проблем целиком и полностью связано с его самоактуализацией через актуализацию мыслящего прошлого. Продолжая мышление, носитель религии ликвидирует разрывы в истории, представляет ее целостным феноменом, связывает одни события с другими иначе, чем это было в квазирелигиозном историческом пространстве. Религия на смену массе в истории ставит народ, а это есть уничтожение квазирелигии. История начинает чему-то учить, учить мышлению, а не свидетельству мышления, а это и есть искомое торжество религии в истории. Если Хосе Ортега-и-Г ассет утверждал, что масса ненавидит все, что не-масса. Она порождается уничтожением не массы, а значит уничтожением мыслящего, самоактуализировавшегося Я без великого Другого. Напротив, религия возрождает уничтоженное, уничтожая массу. Не масса наносит ответный удар. Историю массы замещает история не массы. Таким образом, мы выявили еще один немаловажный критерий квазирелигиозности, заключающийся в репрезентации истории как торжества власти над массой. Квазирелигия это способ их дрессировки на уничтожение мышления. Это то, чего не допускает религия. Конечно, в наших рассуждениях можно увидеть излишнее упование на религию. Это излишек ничем вроде бы и не подкреплен. Ведь история религий говорит о том, что она и есть первый поработитель и растлитель масс. Хотелось бы заметить, что это иллюзия, основанная на неразличимости квазирелигии в истории и религии. История религии еще не написана, да и вряд ли она необходима, религия постигается только религией, как философия постигается только философией, для нее нет исторического изменения, для нее есть историческое развитие. Более того, она и не стремится к тому, чтобы торжествовать в истории, она просто бытийствует и мыслит в привычной неизменной системе координат. Ее не волнует политическое влияние, ибо история в лоне религиозного мировоззрения творится вне политики. Творится иными субъектами и иначе. Это иное творение истории лишает квазирелигию ее фундаментального значения. Ведь идея предназначения этноса в религии обозначается совсем иначе, нежели идея предназначения в квазирелигии. Религия исключает мировое господство, она вообще исключает господство. Она борется с любой дифференциацией чужеродного характера. А значит идет уничтожение двух смыслов истории предложенных квазирелигией. Во-первых, религия иначе формулирует национальный интерес. Весь смысл социальной субъектности дан в конкретной этнической общности и в конкретном человеке. Для того чтобы состояться, не нужно, с одной стороны, отрекаться от своей этничности как идеи предназначения, отмеченной П. Тиллихом, с другой стороны, исчезает идея непричастности к акту социотворения как важнейшая компонента для непринятия мира и превращение акта бытия в предписанную неким великим Другим функцию. Короче говоря, на место исполняющего квазирелигиозную волю объекта, в лоне религии приходит креативный субъект, покончивший с идеей унификации человечества и поиска социального врага. Избранность и мировое господство - вот, что не устраивает в квазирелигии религию. Но именно эти две идеи и составляют суть квазирелигии. Они строятся в свою очередь на отказе от мышления как акта социотворения. «Прежде чем творить общество посмотри на твое место во властной иерархии и отложи до лучших времен свои амбиции» - утверждает квазирелигия. «Ты творишь общество и историю здесь и сейчас, объединяясь там, где тебя отделили и, разъединяясь там, где тебя соединили» - настаивает религия. Как видим, каждому субъекту предлагается выбор причастности или непричастности к самому себе и обществу этим самым порождаемому. Во-вторых, религия не способствует тому, что сам смысл истории осуществляется в приходе к власти некой политической организации, рисующей новую картину мира и намечающей конец истории. Построение нового мира или достижение мирового господства здесь есть не открытие смысла истории, а уничтожение его поиска. Все социальные субъекты, замыкающие на себя историческое бытие, вдруг без боя уступают организованной массе. Такого факта торжества квазирелигиозной идеологии история вроде бы до начала XX в. не знала. Но этот факт незнания иллюзия, в истории религии такой бесплодный исторический миф встречается сплошь да рядом. Именно с ним, как с неким обретением смысла исторического бытия она борется. Религия в безрелигиозные эпохи никуда не исчезает, просто в философской картине исторического бытия, предложенной квазирелигией, она занимает то место, где факт ее полного уничтожения обозначен бесповоротным и где человек вдруг осознает, что уничтожено что- то необходимое и важное для его свободы и человечности. Наряду с этим в философской картине мира квазирелигиозного характера присутствует тот факт, как непринятие мира религией. Ее потому следует уничтожить, что она не позволяет принять мир как предмет исследования. Она не позволяет конструировать реальность. Следует отметить, что открытое М. Вебером непринятие мира религией является великим открытием квазирелигиозного характера. Для М. Вебера религия казалась целостной системой, потерпевшей поражение в результате расколдовывания мира. Но кто занимался расколдовыванием мира? Наука или квазирелигия? Если наука, то ее анализу подвергается все, в том числе и даже в первую очередь она сама. Да и ее анализ отнюдь не способствует утверждению того, что мир расколдован. Другое дело, если на это идет квазирелигия. Она расколдовывает социальное бытие в истории так, что масса до этого презираемая, становится важнейшим выразителем неспособности старого мира к самоорганизации и самосознанию. То, что эта неспособность к религии не имеет никакого отношения тщательно скрывается. Ведь беспомощность социального субъекта квазирелигии необходима. Она ее почва, ведущая к социальному успеху. В контексте нашего исследования необходимо утверждать, что квазирелигия культивирует свою тождественность с религией. Ей это необходимо для конструирования мифа о том, что она принимается субъектом добровольно без насилия над его сознанием. Иначе вся ее приверженность к насилию над субъектом станет очевидна. Заметим, что религия не принимает мир массы, мир бессубъектной социальности, мир презрения к законам истории, мир без народов, наконец. Космополис и религия несовместимы. Однако в упрек религии ставят как раз неприверженность идее космополиса, как некой панацеи от всех социальных бед. Напротив, именно такой мир принимает квазирелигия, она его создает и принимает. Но непринятие мира ей необходимо для отказа от его понимания. А значит для открытия объективности мира насилия и приспособления к нему. В картине мира квазирелигиозного характера история это постоянное насилие над объектом массой, но оно скрыто тем, что в нем обвиняется религия. Вместе с тем именно религия запугивание масс и отрицает. Ее смысл истории заключается в замыкании социальной субъектности на саму себя. Расколдовывается как раз то, что дает почувствовать социальную субъект- ность. Именно ее квазирелигия и делает объектом своего воздействия. Идея того, что всякая власть от лукавого и от мира сего и есть краеугольный камень квазирелигии. Этническое самосознание вот то, что приносится в жертву любой квазирелигией. Поэтому язычество столь сильно преследуется или заменяется на неоязычество, как квазирелигиозный суррогат. Поэтому за любым квазирелигиозным объединением многие видят некоего анонимного великого Другого, ведущего свою игру так, что его невозможно исследовать. Религия не может строить космополис. Не может, ибо для нее мир это творение Бога, а значит, он приемлем и если в чем-то заколдован, то именно в том, что порождает агрессивный индивидуализм человека-массы. Она не стремится к созданию внеэтнического Бога, ибо подозревает потенциал тотальной политизации и экономизации человеческого бытия. Технократия и ростовщическое капиталистическое рабство за счет потери собственной самобытности есть то, что создает квазирелигия и то, с чем борется подлинная религия. Подводя итоги всему сказанному, заметим, что основная наша задача состояла в том, чтобы дифференцировать там, где недопустима сама дифференциация. Но именно она необходима для того, чтобы право человека на религию было сохранено, а не заменено на квазирелигиозное подчинение. Мы осознаем, что многие исследователи упрекнут в излишнем уповании на религию, укажут на ее недостатки. Но вполне возможно, что эти недостатки вновь будут происходить от того, что квазирелигия вновь добьется торжества парадигмы своего слияния с религией или парадигмы своего вторичного недавнего происхождения. Смеем заметить, что успех квазирелигии по сути в том и состоит, что не допускает освобождения от массы, хотя и основан на стремлении человека к этому освобождению. Поэтому нам и кажется необходимым раскрыть подлинную технологию освобождения от массы, таящуюся в религии. И именно в этой технологии и следует искать пути оптимизации борьбы с квазирелигиозностью со стороны правоохранительных органов.