ГЛАВА 8. КВАЗИРЕЛИГИОЗНЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ КАК СИМУЛЯКР СВЯЗИ РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА И ЭТНИЧЕСКОГО САМОСОЗНАНИЯ
Разрабатывая проблему выявления сущности квазирелигиозного экстремизма, по нашему мнению, следует начать с пояснения употребления предиката «квазирелигиозный» в отношении данного явления. Дело в том, что для обозначения явлений крайнего несогласия с социальным порядком и радикальной борьбы с ним часто используется термин «религиозный экстремизм», который, по нашему мнению, не выражает подлинной сущности обозначаемого им явления. Если говорить о религиозном экстремизме с точки зрения компаративистского религиоведения, то следует отметить, что понятие «религиозный экстремизм» скорее применимо к выражению крайнего ненасилия над людьми, крайнего человеколюбия или осознание субъектом крайнего духовного несовершенства в силу когда-то совершенного насилия. Примерами религиозного экстремизма в таком смысле может являться монашеская схима, обнаженное тело джайна, принцип ахимсы буддистского монаха, суфийские практики в исламе, вегетарианство брахмана, аскеза и т.д. Иначе говоря, религиозный экстремизм это преодоление несправедливого социального или мирового порядка при помощи ненасилия. Как видим, с тем явлением, которое обозначается как религиозный экстремизм, описанные выше явления религиозной жизни не имеют ничего общего. Поэтому крайности политического характера, ведущие к росту насилия в человеческих отношениях, не могут быть обозначены как религиозный экстремизм. Они противоречат сущности религии, которая как раз утверждает технологию достижения социальной консолидации через убеждение, а не принуждение, через пробуждение совести, а не устрашения. Поэтому необходимо найти предикат, который, с одной стороны, указывал на псевдорелигиозный характер действий выдаваемых за утверждение религиозной истины, а, с другой стороны, не снижал их политической или насильственной направленности, основанной на спекуляции значимостью религиозных ценностей в жизни социальных субъектов. В контексте поиска предиката необходимо учитывать, тот факт, что зачастую излишне политизированный язык создает не одно определение феномена, а несколько. Деструктивность таких определений, их проти- воэвристичекий характер заключается в том, что определение выражает одно явление социальной реальности, но привязывается к другому, тем самым, искажая его сущность. К разряду таких определений относятся исламский фундаментализм, исламизм, исламский национализм и т.д. Может быть, это делается без всякого тайного умысла, но, тем не менее, такая терминологическая безграмотность как раз выражает тотальную политизацию и экономизацию всех социальных отношений, то есть то, чему противостоит любая истинная религия. Приведенные выше термины как раз и выражают эти религиозные устремления, а значит, опять же не имеют ничего общего с политическим насилием, но связываются с ними политическими идеологами. Поэтому основной проблемой обозначения сути экстремистских устремлений, закамуфлированных под религиозное подвижничество, является нахождение наиболее адекватного термина, сразу указывающего на их политический и только политический смысл и религиозно спекулятивный характер данных явлений. Поэтому, на наш взгляд, в отношении их следует употреблять термин «квазирелигиозный экстремизм». Приставка «квази» происходит от латинского слова «quasi» обозначающего «как будто», «будто бы». Таким образом, «квазирелигиозный экстремизм» дословно обозначает «как будто религиозная крайность», т. е. совсем нерелигиозная. Следует отметить, что квазирелигиозность не является нашим вновь изобретенным термином, как уже отмечалось за ним стоит глубокая религиоведческая традиция. Для окончательного убеждения том, что квазирелигиозность отличается от религиозности, приведем определение критериев подлинного религиозного опыта, данные И. Вахом в его «Социологии религии». Его определение подлинности религиозного опыта звучит следующим образом: «Разные выражения религиозного опыта являются подлинными, если они предназначены не для обслуживания внешних, т.е. социальных, политических, экономических, эстетических целей или персональных устремлений, но для оформления и сохранения глубочайшего опыта - опыта общения человека с Богом» [261, с. 376]. Таким образом, все, что служит внешним целям, религиозным называться не может. Поэтому политически направленный экстремизм религиозным быть не может по определению, а поэтому он является квазирелигиозным. Теперь необходимо остановиться на социально-философских аспектах генезиса квазирелигиозного экстремизма. Причины квазирелигиозного экстремизма можно разделить на мировоззренческие и социальные. С точки зрения мировоззрения причиной данного явления следует считать секуляризацию бытия современного человека. При этом важно заметить, что секуляризация, выступая под флагом избавления человека от рабства и незнания, превратила его в абсолютно покорное господству биологических и расовых сил существо, сопротивляющееся выходу из состояния «потерянного разума». Конечно, изначально секуляризация этого не предполагала, но по мере своего развития она достигла тех границ, за которыми ее первоначальные гуманистические ценности были заменены ценностями тотального господства и экономической выгоды частного лица. Если религиозный опыт, как и квазирелигиозный экстремизм, возникает в конкретной исторической ситуации, то их отличие состоит в том, что первый приводит к универсальному мировоззрению, т.е. к мировоззрению, не зависящему от времени и пространства, а второй резко ограничивает себя сиюминутными рамками. «Псевдорелигия может демонстрировать черты подлинной религии, но в ней человек соотносит себя не с предельной, но с некоей конечной реальностью», - констатировал И. Вах [261, с. 37]. Мировоззрение носителя квазирелигиозного экстремизма относится к такому типу квазирелигии, как популизм или расизм. Основными сущностными чертами такого мировоззрения является стремление к наделению божественной природой этнической, политической или культурной группы. Если говорить в рамках терминологии отца Г еоргия Флоровского, то следует более точно этот тип мировоззрения обозначить как расовый национализм. Если же пользоваться терминологией А.С. Панарина, то это этноархаический национализм, который, стремясь к доказательству способности традиционных религиозных ценностей модернизировать ту или иную социокультурную реальность, на самом деле способствует возрастанию недоверия к последним. Квазирелигиозный экстремизм, он же этноархаический национализм стремится к тому, чтобы догнать, перегнать или достигнуть некого образца (стран Запада или Саудовской Аравии) при помощи изменения отношения к тем, кого его носители обозначают как создателей этого кризисного положения. Чаще всего причиной отсталости этнических сообществ провозглашается господство чужих, а путем выхода из кризиса их изгнание, покорение, уничтожение и доверие к своей политической этнически ангажированной элите. Это происходит в силу того, что этнократия не желает нести социальную ответственность за положение дел в республике, регионе и т.д., но она желает добиться сплочения общности и легитимации своего господствующего положения. Такая интенция политической воли и способствует торжеству квазирелигиозного экстремизма, в данном случае выступающего как действенное средство для убеждения людей в том, что в их бедственном положении виноваты не они сами, а некая человеческая сила, не знающая настоящего божественного в силу ее небожественной природы. Опасность заключается в том, что квазирелигиозное мировоззрение есть плод мимикрии антагониста религии секуляризма. Он выступает его источником и при этом объявляет свои секуляристские императивы подлинным религиозным опытом. Поэтому смысл секуляризма в контексте нашего исследования состоит в том, чтобы не допустить уклонения субъектов и социальных групп от политической и экономической борьбы крайними методами. При этом он провозглашает эти методы борьбы за подлинное, религиозное социостроительство. Сплочение, достигаемое за счет участия в актах насилия по схеме «мы - они», есть подлинное достижение господства секуляристской идеологии, окрашенной в квазирелигиозные тона. Квазирелигиозный дискурс основан на секулярном императиве недопустимости абсолютного добра, в то время как религиозный дискурс постоянно занимается выяснением его проявления. Конечно, если читать Коран, заведомо выискивая в нем оправдание своей исключительности и подтверждение этой исключительности насилием, то можно легко легитимизировать террор. Но такое чтение не позволяет уяснить подлинный смысл религиозного опыта пророка Мухаммада, который как раз искал не условия для подтверждения избранности арабов, а условия абсолютного добра. Чтобы не быть голословными, приведем пример религиозного и квазирелигиозного (секулярного) понятия джихада. Общепринято, что джихад означает войну с неверными, его классическая доктрина разработана в мусульманском праве (фикхе). Его юридическое, т.е. секулярное определение обозначает джихад как способ «ведения войны против неверных путем нанесения им ударов, изъятия их собственности, разрушения их святилищ, уничтожения их идолов и тому подобного» [Цит. по: 184, с. 617]. Такое понятие джихада действительно имеет место и весьма широко распространено, благодаря европейской экспансии в страны ислама. Вместе с тем в мусульманском богословии и юриспруденции такое определение джихада часто понимается как «малый джихад», т.е. имеющий мало общего с религией. Его определение как малого и свидетельствует о его политическом и экономическом смысле. Подлинный религиозный смысл джихада таится в понятии «великий джихад», который, по мнению Р. Генона, «...символизирует борьбу, которую человек должен вести в себе самом против элементов, противостоящих в нем порядку и единству. Целью войны всегда должно быть стремление к установлению равновесия и гармонии. Это значит, что нормальный и конечный исход войны - мир» [Цит. по: 184, с. 617]. Как видим, два понятия, которые, казалось бы, покоятся на одной религиозной традиции, одно квазирелигиозно, а второе напрямую связано с подлинным религиозным опытом. Однако в массовом сознании укоренилось первое и мало известно второе, что еще раз подтверждает квазирелигиозный характер экстремизма, выступающего как воплощение истинного религиозного начала. Причиной такого господства является ментальное убеждение в том, что любое социальное продвижение связано с преступлением, но совершать преступление против «своих» страшно, ибо чревато позорной смертью и проклятьем рода, а преступление против чужих можно закамуфлировать как войну с неверными и получить легитимацию своего преступного деяния. Такая ментальная установка является порождением того, что ислам и его духовная культура являются недавним приобретением народов Северного Кавказа, и поэтому такие секулярные спекуляции, катализированные ускоренной маргинализацией этих этнических общностей, вполне успешно становятся руководящими императивами в поведении молодежи народов Северного Кавказа. Вообще молодежь чаще попадает под влияние квазирелигиозных идей по двум причинам. Первая причина заключается в том, что молодежь сама по себе маргинальна, ибо стремление к самоутверждению вынуждает игнорировать традиционные формы социального продвижения, а вторая заключается в том, что капитализация отношений репрезентирует результаты, а не средства, что ведет к стремлению получения результата путем насилия. Серьезная духовная работа над собой, являющаяся смыслом религиозного опыта, в этом случае выводится за скобки, ибо не ведет к быстрому социальному успеху. Если к этому добавить бедность и религиозную безграмотность, а также клановое ущемление, то почва для популярности религиозного экстремизма вполне благодатна. Выход для мощной энергии молодежи заключается либо в усвоении знаний, либо в преступлении, но образование требует усилий, а террор требует лишь тщеславия и экстаза, тех самых характеристик, которые и можно считать сущностными характеристиками молодежи в эпоху господства секуляризма. Поэтому здесь уместно акцентировать внимание на профилактике квазирелигиозного экстремизма. Профилактические меры должны предприниматься по следующим направлениям: 1. Расширена пропаганда подлинных религиозных идей среди молодежи. Для этого следует основать под эгидой государства центры мусульманской культуры при мечетях и образовательных учреждениях. При этом желательно, чтобы этой пропагандой занимались те субъекты, которые сами смогли преодолеть влияние религиозного экстремизма. 2. В качестве образца этнической идентичности должна быть принята трудовая этика, а не экзотика. 3. Созданы научно-просветительские центры, основанные на парадигме диалога культур и гуманизма. 4. Воссоздано министерство по национальной политике и религиозному воспитанию. 5. Развернута работа по созданию рабочих мест и созданию высокотехнологичных производств. 6. Расширена работа по изучению деструктивных сект псевдоисламского толка с привлечением представителей всех гуманитарных наук, а не только наук юридического и политического характера. 7. В вузах МВД России введены в качестве общеобязательных курсы «Религиоведение» и «Этнопсихология», при этом должны быть введены не по одному, а совместно. 8. В рамках МВД России создать отдел по профилактике квазирелигиозного экстремизма. В результате перечисленных мер вполне возможно, что квазирелигиозный экстремизм станет менее привлекательным проявлением социальной зрелости молодых людей в республиках Северного Кавказа, а также существенно снизится депривационная база среди населения. Наряду с этим существенно сможет повыситься прогнозируемость социального развития данного региона в контексте актуализации духовных ценностей этнических общностей и возрождения их подлинной этнической культуры гуманистического характера.