Сравнительные топы

Сравнением называется ход мысли, состоящий в определении тождества или различий свойства или ряда свойств двух или нескольких предметов и в утверждении или отрицании на этом основании тождества других свойств.

Сравнение предполагает, что признаки, по которым сравниваются предметы, установлены по крайней мере для одного из них. Операция сравнения включает, во-первых, основание сравнения (в виде утверждаемой или предполагаемой идентичности признаков или однородности объектов), поскольку сравниваемые объекты должны обладать определенным подобием или сходством; во-вторых, оценку того, что сравнивается, поскольку одному из членов сравнения отдается предпочтение на том или ином основании.

На основе сравнения строятся аргументы следующего вида: если такие-то признаки или качества А тождественны таким-то признакам или качествам В и тождественные признаки или качества связаны с некоторой третьей группой признаков А, то последние также должны принадлежать и В. Если А подобно В в некотором отношении, то А можно в данном отношении рассматривать как В; если А, подобный В в таком-то качестве, обладает этим качеством в большей (меньшей) степени, то А ценнее В (в положительном или отрицательном смысле).

Например, кто лучше, лошадь или обезьяна? Лучше то, что подобно лучшему. Человек лучше осла. Лошадь подобна ослу, а обезьяна подобна человеку, следовательно, обезьяна лучше лошади. Но лучше то, что подобно лучшим качествам худшего, а не худшим качествам лучшего. Лошадь подобна лучшим качествам осла (постоянство, выносливость, трудолюбие), а обезьяна подобна худшим качествам человека (непостоянство, капризность, лень). Поэтому лошадь лучше обезьяны[365].

Сравнения и сопоставления основаны на полном или частичном отождествлении, поэтому топ тождества является основанием всех операций сравнения. Когда сравниваются объекты, то обнаруживаются их общие черты, которые абстрагируются (отвлекаются) от самих этих объектов и представляются в виде смысловых конструкций, применимых к конкретному материалу.

Тождество. Тождеством в формально-логическом смысле называется равенство предмета самому себе: А = А. Под тождеством понимается также идентичность двух или нескольких предметов, имеющих общие признаки, качества или свойства, на основе которых эти предметы рассматриваются как взаимозаменимые или находящиеся в отношении обозначения.

Закон или принцип тождества является обязательной основой логики, поскольку предполагает постоянство и самотождественность переменных при формальных операциях. Однако в силу того что риторическая аргументация имеет дело со словами естественного языка, помещенными в различные смысловые контексты, требование тождества ослабляется и практически не выполняется для слов — терминов риторических аргументов. В практике риторической аргументации утверждение тождества связано с отвлечением от тех или иных компонентов значения слова или словосочетания, но эта абстракция, даже в конвенциональной философской или юридической аргументации устанавливается приблизительно, вплоть до отрицания самотождественности предмета мысли.

[3.27.] «Для вас, господа присяжные заседатели, как для судей совести, дело Наумова очень мудреное, потому что подсудимый не имеет в своей натуре ни злобы, ни страсти, ни корысти — словом, ни одного из тех качеств, которые необходимы в каждом убийстве».

(А -gt; А) Л (А -gt; Я) V (А -gt; К) V (А -gt; L) Л (~Л Л ~Я Л ~L) =gt;

=gt; А?" А

Если из Л следует Л и если из Л следует Я, и из Л следует Я, и из Л следует L и A, L, Н не имеют места, то, следовательно (по правилу контрапозиции), Л не тождественно Л, что противоречит посылке, т. е. закону тождества.

Защитник утверждает, что убийство есть убийство и одновременно отрицает самотождественность убийства. Это становится возможным, поскольку возможна апелляция посылок риторического аргумента к различным топическим инстанциям, в данном случае к праву и морали: при апелляции к топам права деяние признается убийством, а при апелляции к топам морали (к «суду совести») данное убийство в юридическом смысле не является убийством в смысле моральном.

Сведение и разведение данных. В риторическом дискурсе происходит постоянное обращение слов и значений. Слова объединяются в группы различного рода по общности тех или иных компонентов значения, которые представляются существенными для поставленных целей, или, наоборот, обособляются, или противопоставляются там, где стоит задача — противопоставить соответствующие предметы мысли. При этом широко применяется топическая категория тождества, посредством которой и производится сведение в один смысловой комплекс или разведение слов-концептов. В этом плане слова-концепты, как «свобода», «жизнь», «сострадание», «справедливость», «тирания», «демократия», «национализм», «патриотизм» и т. п., уподобляются упаковочной таре, в которую вкладываются самые различные предметы — смыслы или лексические понятия.

Операции со словами, связанные с утверждением или отрицанием тождества предметов, обозначаемых ими, предстают как сведение или разведение самих по себе понятий и категорий; как идентификация предметов мысли, обозначаемых словами,

по данным — признакам, свойствам, обстоятельствам и т. д.

Действительно, одно дело — обсуждение понятия закона, а другое дело — обоснование идентичности почерка в отношении определенного лица, но и в том и в другом случае на деле приходится устанавливать значения слов «закон» и «почерк», поскольку денотат — предмет, обозначаемый словом, и десигнат, т. е. означаемое, лексическое значение, тесно связаны. От того, как мы понимаем слово «почерк», будет зависеть то, какие особенности почерка — наклон, вес, дукт, связность и т. п. — мы будем принимать в качестве критерия отождествления лиц, написавших конкретные документы.

Определение как логическая операция устанавливает тождество определяемого и определяющего, поскольку тождество предполагает обратимость: если, допустим, «медицина есть искусство, имеющее своим предметом человеческие тела, а целью — здоровье» (св. Иоанн Дамаскин), то «искусство, имеющее своим предметом человеческие тела, а целью — здоровье», есть медицина и только медицина.

Но уже в определении как форме риторического аргумента можно видеть особенности, ослабляющие самотождественность термина «аргументация».

[3.28.] «Пусть же рассмотрит человек всю природу в ее высоком и полном величии; пусть перенесет свой взор с низших окружающих его предметов к тому блестящему светилу, которое подобно вечной лампаде, освещает Вселенную. Земля покажется ему тогда точкой в сравнении с необъятным кругом, описываемым этим светилом, пусть он подивится тому, что этот необъятный круг, в свою очередь, не больше как очень маленькая точка в сравнении с путем, который описывают в небесном пространстве звезды. Но когда взор его остановится на этой грани, пусть воображение уходит дальше: скорее утомится оно, чем истощится природа в снабжении его все новой пищей. Весь этот видимый мир есть лишь незаметная черта в обширном лоне природы. Никакая мысль не обнимет ее. Сколько бы мы ни тщеславились нашим проникновением за пределы мыслимых пространств, мы воспроизведем лишь атомы в сравнении с действительным бытием. Это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Наконец, самое осязательное свидетельство всемогущества Божия это то, что наше воображение теряется

„ 1 в этой мысли» .

Обращает на себя внимание примечание издателя (Э. Авэ): [366]

«Паскаль приспосабливается к прежнему воззрению, по которому солнце и звезды обращаются вокруг земли» *,

свидетельствующее о мировоззренческой традиции логического универсализма в толковании классиков XVII в. Научные взгляды Паскаля на строение Вселенной здесь не имеют значения.

Словесный ряд в риторических определениях часто принимает оценочные значения, и сами определения, сохраняя схему, преобразуются в синтаксическом отношении.

[3.29.] «Бесформенная, лишенная иной цели и смысла, кроме неограниченного расширения, лихорадочная деятельность уже несколько веков, как захватила человечество. Она получила название „прогресса” и на некоторое время стала чем-то вроде суррогата религии» .

В примере [3.29] определяется значение, которое акад. И. Р. Ша- фаревич придает слову «прогресс». Это так называемое номинальное определение. Оно содержит слова с оценочным значением, поскольку оценка является основной целью определения как риторической фигуры. Но при этом схема сохраняется полностью: общее в определяющем — «лихорадочная деятельность», видовое отличие — «бесформенная, лишенная иной цели и смысла, кроме неограниченного расширения», а порядок следования элементов определения меняется: определяющая часть вынесена в начало, а определяемая завершает конструкцию. Здесь имеет место переодевание аргумента. В отличие от предшествующего примера в примере [3.29] представлена точка зрения не всякого наблюдателя, а именно акад. И. Р. Ша- фаревича, оценивающего прогресс с личной позиции. Очевидно, [367] [368] что автор не конструирует понятие прогресса, а характеризует его, для чего и использует номинальное определение как форму посылки.

Итак, в реальной практике определений в риторической прозе тождество может быть частичным и условным, а сами по себе определения как способ установления тождества имеют значение в конкретном контексте, за пределами которого те же понятия могут получить иные толкования.

Тавтология и антонимия представляют собой приемы отождествления и разведения данных. Инструментами, которые используются для сведения и разведения значений, являются риторические фигуры, позволяющие противопоставлять различные значения одного слова и объединять значения разных слов.

Так, тавтология с разведением понятий выступает в виде фигуры различения.

[3.30.] «Теперь на Украине каждая банда избирает себе кличку, одна свободнее другой, одна демократичнее другой, и в каждом уезде — по банде»[369].

Тавтологическое отождествление («банда есть банда») выделяет те признаки значения слова, которые представляются несущественными, и устанавливает самотождественность предмета мысли на основе лексического понятия. Тавтологией высказывание организуется как посылка с устойчивым значением терминов.

Но существует и тавтологическое разведение понятий, которое строится сходным образом, но при этом выносится за скобки общее значение термина — антанаклаза.

[3.31.] «Духовное значение имеет всякая война, ибо всякая война есть потрясение, испытание и суд для всей жизни народа, который в ней участвует, а следовательно, и для ее духовных сил. Однако если всякая война есть потрясение, испытание и суд для жизни народа, то не всякая война есть правая для того народа, который в ней участвует.

Воюя, народ может быть прав и не прав; и война его будет иметь

2

духовное оправдание лишь в том случае, если он прав, воюя» .

Получается конструкция следующего вида. Для А существенны значимые свойства. А есть А, поскольку любое А имеет свойство 2. Но есть А\, имеющие свойство 2, х, и А2, имеющие свойства z, у. [370] [371]

Свойство х — положительное или значимое, свойство у — отрицательное или незначимое, поэтому истинное А = А\, но не А2. Этим приемом отождествления термина высказывание также преобразуется в форму, удобную для использования в качестве посылки.

При этом значение противопоставленных категорий («справедливая война» и «несправедливая война» в примере [3.31]) может устанавливаться, т. е. самоотождествляться через антонимию («жизнь — смерть»).

Для сведения противопоставляемых значений используется оксюморон, в основе которого («живой труп», «горячий снег») лежит антонимия определяемого и определяющего элементов конструкции.

[3.32.] «Вот в чем состоит духовный суд, перед которым война

ставит человеческую душу. Стоит ли жить тем, чем мы живем; стоит

ли служить тому, чему мы служим? Война, как ничто другое, ставит

этот вопрос с потрясающей силой и вкладывает в него глубокий ответ:

„жить стоит только тем, за что стоит и умереть”. Ибо смысл войны

в том, что она зовет каждого восстать и защищать до смерти то, чем он

жил доселе, что он любил и чему служил. Что бы ты доселе ни делал,

чем бы ни занимался, чему бы ни служил — словом, чем бы ты ни жил,

умей умереть за то, чем ты жил. Этим война ставит перед человеком

начало ответственности: каждый отвечает за то, чем он жил и как он 1

жил» .

Получается конструкция, которая создает видимость логического парадокса, но на самом деле таковым не является: А —gt; С А В —gt; С (если стоит умереть, то во имя некоторой идеи, и если стоит жить, то во имя некоторой идеи). Следовательно, А У В —gt; С (если стоит жить или умереть, то во имя некоторой идеи); следовательно, ~С —gt;              А ~.В (если нет некоторой идеи, но не стоит ни умирать,

ни жить). Но если представить отношение следования в обратном порядке: С —gt; А А В, то при А —gt;              (если умереть, то не жить),

получается парадокс, приводящий к логически недопустимому утверждению А — ~А (А тождественно своему отрицанию). Но на самом деле парадокса нет, поскольку значения жить и умереть определены на разных временных интервалах и без жить неопределимо умереть. Это совмещение противоположных направлений логического следования достигается построением фразы «жить стоит только тем, за что стоит и умереть», которое и создает видимость паралогизма. 1

Разводящая и сводящая аргументация с использованием топа тождества существенно различаются в зависимости от того, обсуждается тождественность понятия или факта. При обсуждении тождественности понятий или значений терминов как таковых обычно используются аргументы, посылки которых апеллируют к строению схемы аргумента, к его логической форме, поскольку сами определения представляются конвенциональными. При обсуждении тождественности лиц и фактов, т. е. при идентификации, аргументы обычно апеллируют к категориям здравого смысла, т. е. к обстоятельственным топам. Сравнения основываются на трех правилах — правиле справедливости, правиле рефлективности (обратимости) и правиле транзитивности.

Правило справедливости. Это и последующие два правила используются для сравнения и оценки действий в зависимости от отношений и состояния лиц, действия совершающих, или лиц по совершаемым ими действиям.

Правило справедливости означает, что равнозначные (подобные и равные) категории должны оцениваться одинаково, неравнозначные категории (подобные, но не равные) должны оцениваться в меру их количественного различия, несравнимые категории должны рассматриваться исходя из различных норм. Правило справедливости логически выражается законом дистрибутивности:

А Л (В V С) -*¦ (А Л В) V (А Л С).

Краткая юридическая формулировка правила справедливости suum cuique tribuere — «отдавать каждому свое»: «Правосудие есть неизменная и постоянная воля предоставлять каждому его право — ,,ius est voluntas suum cuique tribuens”» 1.

[3.33.] «Где причина неравенства человеческих состояний? Во- первых, в неравенстве и разнообразии способностей, получаемых людьми от природы. Один родится с отличными умственными способностями, другой с средними, а третий с слабыми. Один, получив богатые способности души, не имеет крепких сил телесных, другой обладает преимущественно последними. Таким образом, степенью и родом способностей каждого человека определяется его призвание к общественной деятельности и намечается свойственный ему род занятий и труда, так что человек, взявшийся за дело не по способностям, оказывается не на своем месте. Человек отличного ума является руководителем других, люди среднего уровня дарований — его сотрудниками и помощниками, остальные же — только практическими исполнителями чужой [372] воли; поставьте все наоборот, — извратится совершенно порядок общественной жизни.

Правда, что в распределении должностей и преимуществ бывают злоупотребления, что иногда люди даровитые к занятию высших должностей встречают препятствия и затруднения; но отсюда происходит только обязанность мудрого правительства эти злоупотребления преследовать и препятствия устранять, а общие законы распределения должностей по способностям остаются неизменными. Массы людей, не признающие себя по самомнению на все способными, при нравственной честности и скромности всегда в этом отношении справедливы: они всегда выдвигают вперед и окружают почестями и удобствами жизни людей, которые руководят ими, заботятся о них, благоустрояют их жизнь Как ни объясняйте эту неравномерность в распределении дарований, наследственным ли повреждением людей и размножением между ними пороков, как учит Божественное Откровение, или какими другими причинами, — самое положение дела остается неизменным. Как сказал Господь Иисус Христос за две тысячи лет, что мы по своей воле, вопреки природе не можем у себя сделать ни одного волоса белым или черным и прибавить себе росту на один локоть (Матф. 5, 16. 6, 27), так и остается доселе. Каким же образом уравнять общественные права и преимущества людей, когда нельзя уравнять способностей, а за ними

-V 1

успехов и заслуг?» .

В тексте, из которого заимствован пример, различается абсолютная справедливость Бога, сотворившего всех людей равными в отношении спасения, и относительная справедливость человека, которая исходит из возможностей оптимальной организации общества при реальном неравенстве людей — следствии первородного греха. Но принцип остается постоянным: равнозначные предметы рассматриваются одинаковым образом, неравнозначные — в соответствии со степенью различий их значимости. Для принципа справедливости характерны количественное соотношение и мера. Это означает, что в качественном отношении они представляются однородными и поэтому сравнимыми количественно, а также что распределение по значимости требует меры. Мера и количественное различие, создающие неравенство, и являются предметом обсуждения.

Правило обратимости. Если два лица относятся к качественно однородным категориям, то оценка действия каждого из них в отношении другого предполагает такую же оценку аналогичного [373]

ответного действия:

аКЬ —*¦ a R а Л 6 R 6.

[3.34.] «Наш закон знает „необходимую оборону”, он позволяет с оружием в руках защищать свою жизнь, здоровье, свободу. Правда, в законе нет, к сожалению, специального указания на право защиты таким же путем своей чести. Но вы, вероятно, согласитесь со мной, что удар, сбивающий вас с ног, удар, за которым вы не знаете, последует ли тотчас же другой, еще более сильный, и притом со стороны человека, заведомо для вас обладающего феноменальной физической силой и вдобавок носящего всегда в кармане револьвер, — такой удар, нанесенный вам притом изменнически, когда вы еще не разглядели противника, заключает в себе элементы не простого оскорбления и насилия, а явной, реальной угрозы не только вашей чести, но и вашей телесной неприкосновенности, вашему здоровью, если не самой жизни. На такой удар, как на нападение дикого зверя, законный ответ — пуля, если, по счастью, имеется при себе револьвер».

Основа применения правила обратимости, содержащегося в законе о необходимой обороне, — обоснование необходимости ответного действия, которое строится путем: утверждения угрозы жизни; идентификации противной стороны с «диким зверем».

Правомерность самого выстрела как «законного ответа» обосновывается угрозой повторного нападения, опасного для жизни.

Правило транзитивности. Если два деятеля подобны в каком- либо отношении, то действие одного из них, будучи направлено на другого, оценивается таким же образом, как аналогичное действие любого из них, направленное на третье лицо. Если хорошо, что А благотворит В, то хорошо, если В благотворит С, и хорошо, если А благотворит С:

((a R b) Л (b R с)) -gt; (aRc).

На основе топа транзитивности строятся модели и антимодели. Модель есть образец правильного решения или действия в определенной ситуации. Антимодель есть образец неправильного действия, который, однако, содержит указание на характер противоположного, т. е. правильного, действия.

[3.35.] «Кто отыскивает только монашествующих, хочет оказать добро только им одним, и между ними еще делает различие и говорит: „Если он недостоин, если он не праведен, если он не творит знамений, я не подам ему руку помощи”, — тот отнимает самую главную часть у милостыни, и все остальное со временем также уничтожит; напротив того, истинная милостыня тогда и бывает, когда она оказывается грешникам или виновным; милосердие в том и состоит, что милует не тех, которые исправны, а тех, которые согрешили. А чтобы ты убедился в этом, послушай, что говорит Христос в притче: „Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один левит шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо; так поступил и некоторый священник и прошел мимо; но после них шел один самаря- нин и оказал великое сострадание к несчастному: он обвязал раны его, возлил на него масло, посадил его на осла, привез в гостиницу и сказал ее содержателю: ‘Попекись о нем и, — заметь великую любовь, — если что более издержишь, я отдам тебе’. Затем Христос спросил: ‘Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?’ И когда законник отвечал: ‘Оказавший ему милость’, тогда Он сказал: ‘Иди, и ты поступай так же’” (Лк. 10, 30-37). Заметь эту сказанную Господом притчу: не сказал Он, что иудей самарянину, но самарянин оказал такое милосердие. Отсюда мы научаемся, что должно заботиться о всех равно, не присным только себе делать добро, а о других не думать.

Так и ты: когда увидишь кого-нибудь страждущим, не исследуй о нем

1

ничего — он имеет право на помощь уже потому, что страдает» .

Схема аргумента — приведенная выше аксиома транзитивности. Модель, как в [3.35], представляет собой конкретное повествование о некоем событии, реальность которого, как правило, не имеет значения. Это событие может толковаться различным образом, поскольку на место действующих лиц в принципе подставляются любые переменные, но, главное, притча предполагает транзитивность, поскольку в отношении ее содержания возможные переменные, т. е. роли (разбойников, путника, самарянина, левита, священника, хозяина гостиницы и т. д.) предстают как идентичные в определенном отношении. Так, в толковании притчи о милосердном самарянине в качестве самарянина обычно выступает Иисус Христос, а в качестве путника — любой, в том числе и те, к кому обращена притча. В таком случае наряду с другими обстоятельствами, подчеркивается и транзитивность сюжета.

В примере [3.35] имеется и антимодель — изображение противоположного поведения в тождественной ситуации, которое тем самым возбраняется. При этом как модель, так и антимодель имеют общие элементы, в данном случае в виде оппонента и левита со [374] священником, которые также могут отождествляться как образцы такого неправильного поведения.

Модели представляют собой особый разряд топов: в примере модель является посылкой аргумента. Число таких моделей в духовной культуре велико, но ограничено. Например, пословицы и мифы являются моделями в той мере, в какой они описывают некие конкретные ситуации: не в свои сани не садись; снявши голову, по волосам не плачут и т. п. Имена — элементы моделей, как милосердный сама- рянин, выступают соответственно как символы и часто становятся топонимами или прагманимами1, как например парижская больница Samaritain. В таких случаях прагманимы выступают в качестве элементов сложных комплексных семиотических систем, в которых название становится посылкой аргумента, а выводом — образ деятельности организации или учреждения. Система таких топонимов и прагманимов образует комплексную модель образа деятельности общества.

Сравнение: большее — меньшее. Количественное сравнение (сравнение в собственном смысле) основано на однородности сравниваемых объектов, тождестве их природы и идентичности основных свойств. Поэтому сравнение предполагает использование признаков или качеств, которые наличествуют в предметах сравнения, но могут иметь различную степень интенсивности и поэтому могут рассматриваться как величины. Количество предполагает меру как норму сравнения.

Степень проявления сравниваемого качества в предметах может оцениваться положительно или отрицательно, тогда в первом случае лучшим будет большее, а во втором — меньшее. «Кто недостоин низшего звания, тот еще более недостоин высшего звания»[375] [376].

[3.36.] «Каждое явление живой действительности, носящее на себе хотя бы только внешние признаки нарушения писанного закона, становится достоянием юристов, подобно тому как мертвое тело, найденное при сомнительных условиях, — достоянием полицейских врачей и хирургов. Нет нужды доказывать, что смерть явно последовала тот удара камнем в голову, хирург вскроет и грудную полость, распотрошит все внутренности, чтобы убедиться, что легкие и сердце, и печень на своем месте. Его нож, пила и скальпель не угомонятся до тех пор, пока не кончится вся эта круговая печальная, нередко совершенно бесцельная работа. Мы, юристы, от хирургов отличаемся разве только тем, что оперируем не над трупом, а над живым организмом, в котором бьется и трепещет еще живое сердце».

Пример [3.36.], в отличие от последующего примера [3.37.], содержит сравнение, поскольку смысл вывода энтимемы — ответственность юриста, имеющего дело с судьбой живого человека, выше ответственности прозектора, имеющего дело с трупом.

Подобие. Подобие есть сходство объектов, обладающих одинаковыми свойствами, качествами, признаками или образом действия. На топе подобия основаны сопоставления. При сопоставлении учитываются не количественные характеристики, но только наличие или отсутствие тех или иных особенностей — качеств или свойств, поэтому сопоставляться могут не только однородные, но и разнородные объекты.

[3.37.] «Но, быть может, вы остановитесь на такой мысли: „Если бы Наумов, не помня себя, и начал убийство, то — будь он человек добрый, — он при первой струе крови изо рта Чарнецкой остановился и опамятовался. Он пришел бы в отчаяние и не довершил своего деяния с помощью полотенца. Здесь уже виден человек сознательно злобный”.

Нет, господа присяжные заседатели, это неверно. Вы были бы правы, если бы судили человека вспыльчивого. Но Наумов не такой. Он очень добр, он, по выражению Авдотьи Сивой, „тише ребенка”. Его терпимость к Чарнецкой была тугая, завинченная очень крепко. Ибо эта терпимость вдруг, в одну секунду, исчезла, перевернув в его сердце все, чем он до этой секунды жил. В таких случаях возбуждение не может пройти скоро — слишком большая глубина затронута в человеке. Все равно как в будильнике: ведь там в известную секунду ничтожный крючок соскакивает с пружины... не успеешь глазом моргнуть, так это скоро делается... А послушайте затем, как долго и упорно гремит будильник! И чем туже была закручена пружина, тем дольше продолжается звон. Так и здесь: слишком глубоко сидели в Наумове доброта и смирение. Соскочив с такого стародавнего пути, не скоро сумеешь вернуться на свое место...»

Схема основана на правиле транзитивности:

{{A RB) А (В -gt; С)) -gt; ARC.

Вывод примера [3.37] содержит качественное отношение: образ действия психики человека тождествен действию будильника. В отличие от сравнения сопоставление не транзитивно. Действительно, если А больше В, г. В больше С, то А больше С. Но если самолет подобен орлу (так как оба летают), а пушка подобна самолету (так как они являются тепловыми машинами), то из этого не следует, что пушка подобна орлу. Вывод аргумента, построенного на сравнении, качественной аналогии, дает качественную характеристику предмета, а построение сопоставительного ряда строго следует содержанию основания сопоставления.

Противное. Противопоставлением называется сравнение или сопоставление объектов по свойствам, признакам или качествам, которые выступают как взаимно отрицающие или несовместимые, или самих таких взаимоотрицающих особенностей.

Члены противопоставления могут обладать каждый своими особенностями: Иван — брюнет, а Петр — блондин, качества природные и привходящие. У одного из них может наличествовать особенность, отсутствующая у другого: кротость или свирепость, разум или отсутствие разума. Противопоставляемое качество может быть основано на несовместимости сущностных особенностей или степени качества или признака, которые могут присутствовать в различной степени, поэтому противопоставление может быть количественным и качественным.

[3.38.] «Общество состоит из лиц, а потому лицо естественно составляет первый предмет исследования.

В физическом организме мы можем изучать строение и функции целого независимо от тех клеточек, из которых оно слагается; но в обществе устройство и деятельность целого определяется разумом и волей тех единиц, которые входят в его состав.

Последние не связаны друг с другом какой-либо физической связью; каждое лицо живет отдельно, своей самостоятельной жизнью, как единичный центр, находящийся в постоянно изменяющемся взаимодействии со всеми другими. Они не связаны общим животным инстинктом, как общества пчел или муравьев, в которых отдельные особи не имеют значения и все движется совокупными инстинктивными стремлениями, вложенными в них природой и не подлежащими изменению. В человеческих обществах главными определяющими факторами жизни являются не слепые инстинкты, а разум и воля, которые по существу своему принадлежат не безличному целому, а отдельным особям. Не общество, а лица думают, чувствуют и хотят; поэтому от них все исходит и к ним все возвращается.

Если в физическом организме изучение строения клеточек составляет необходимую научную основу биологических изысканий, если в обществах животных мы должны изучить функции и строение отдельных единиц прежде, нежели заняться наблюдением совокупной их жизни, то в отношении к человеческим обществам это вдвойне необходимо. Здесь лицо составляет краеугольный камень всего общественного здания; не зная природы и свойств человеческой личности, мы ничего

не поймем в общественных отношениях. Она поэтому должна состав-

„ 1 лять первый предмет исследования» .

Схема та же, что и в предшествующем примере.

В примере [3.38] содержится противопоставление личности человека биологической единице — клетке или особи — и сравнение оснований изучения биологической единицы и личности человека. Противопоставление имеет качественный, а сравнение — количественный характер. [377]