ГЛАВА 1 ГЕНЕЗИС И РАСЦВЕТ КРЕСТЬЯНСКОЙ СИСТЕМЫ

ервый вопрос, возникающий при изучении крестьянства —

какие критерии применимы для выделения крестьянства как

определенного социального слоя, сословия, класса, отличного от других слоев, сословий, классов данного общества и, соответственно, как и на какой стадии развития общества крестьянство выделяется из общей массы населения, занятого земледелием, скотоводством и домашним ремеслом.

На этот счет высказывают разные мнения; например, в изданном в 1985 г. томе I коллективного труда "История крестьянства в Европе" в одном случае предполагается, что о крестьянстве можно говорить, когда в обществе выделяются разные производственные и социальные функции и появляется класс людей, занятых в своих мелких хозяйствах сельским трудом, даже если их деятельность не полностью отделена от военного дела и управления, если притом существует и другая социальная группа, сосредотачивающая в своих руках войну и управление15. В другом случае возникновение крестьянства связывается с выделением индивидуальной семейной собственности на земельные участки из собственности общинной и большесемейной16. Третье мнение — крестьянство возникает с разделением труда в обществе, обусловленным состоянием производительных сил, с сосредоточением мелких земледельцев только на своем труде и полном отстранении их от участия в войне и управлении, которые целиком переходят в руки землевладельческой аристократии17.

При известном различии приведенных формулировок они могут быть приложены и к римскому крестьянству, если рассматривать его на разных стадиях римской истории, когда доля участия мелкого земледельца в управлении и войне была то большей, то меньшей. Но, видимо, наиболее существенный момент — степень разделения труда как в производственной деятельности (выделение ремесленников, жрецов, носителей и учителей знаний), так и в деятельности социальной (управители, организаторы и управляемые), что обусловило и отделение города от деревни, хотя бы в форме разделения территории на город и хору, а населения — на urbani и rustici, при всей свойственной античным городам-общинам теснейшей экономической, организационной и политической связи между теми и другими.

Наши источники по истории Рима, по существу, не отражают времени, когда такое различие не существовало бы, за исключением эпохи первых царей, для которой речь о различии urbani и rustici не идет. Но уже в повествованиях о периоде последних царей и начала республики (хотя все римляне были как будто заняты земледелием и скотоводством) появляются городские и сельские трибы и rustici, которые каждые девять дней (нундины) приходят в город поторговать, разобрать свои споры, узнать, когда и какие предстоят празднества и т.п. Власть народных трибунов оканчивалась в тысяче шагов от города, так что они не могли защищать сельских плебеев (эти люди обычно упоминаются в источниках как "люди с полей"— ex agris). С другой стороны, по данным тех же источников, все граждане независимо от места жительства были распределены по куриям, позже — по цензовым классам и центуриям, участвовали в куриатных и центуриатных комициях, в общих священнодействиях и кроме самых бедных — в военных походах. Они получали, по преданию, по два югера от Ромула, по семь югеров после изгнания Тарквиния Гордого, а в промежутке какие-то доли земли, отобранной царями у врагов. Разделялись они не по месту жительства и занятиям, а по принадлежности к patres, клиентам и плебеям.

В связи со столь разными данными возникает второй вопрос — когда и как выделился слой, который может быть обозначен как крестьянство? Вопрос этот непосредственно связан с многочисленными спорными проблемами структуры и истории архаического Рима. Соответствующая литература очень велика и постоянно возрастает, главным образом, в связи с новыми лингвистическими и археологическими материалами, которые позволили преодолевать господствовавшее прежде гиперкритическое отношение к данным античной традиции о раннем Риме. Для нашей темы особенно большое значение имеют гипотезы о сущности и взаимоотношении patres и патрициев, клиентов и плебеев в связи с интерпретацией римского рода (gens) и его роли в архаических институтах и, соответственно, в социальных аграрных отношениях.

Другая точка зрения основана на отсутствии в источниках данных об ager gentilicius, о patres gentium, о законах, отстраняющих плебеев от пользования ager publicus (а также об отмене подобного закона), равно как и свидетельств о первоначальном исключении плебеев из римского народа квиритов и его институтов.

Как известно, в современной исторической литературе вопрос о плебеях чрезвычайно запутан, хотя наиболее естественно предположить, что плебеи и "отцы-patres возникли на той же стадии развития, на которой у всех известных историкам и этнографам племен и народов возникают архаические сословия — знать и просто народ, при множестве конкретных вариантов их состава и взаимоотношений. В отечественной литературе более всего обсуждался вопрос, был ли плебс сословием или эксплуатируемым классом.

Как уже упоминалось выше, данные традиции показывают, что плебеи, в число которых входили и крестьяне, не были ни эксплуатируемым классом, ни классом вообще, а сословием весьма неоднородного состава. Среди них всегда были люди состоятельные. Вероятно, еще со времени сооружения Соляной дороги кое-кто из них участвовал в экспорте соли. И при этрусских царях, когда расширяются связи Рима со Средиземноморьем вплоть до Карфагена (теперь гиперкритические их отрицания решительно отвергнуты), несомненно возрастает обмен, что показывает обилие импортных вещей, находимых при раскопках, как и экспорт римских изделий в южные районы Галлии. И хотя с изгнанием Тарквиния Гордого (510 г.) обмен сокращается, полностью он не замирает. Известно, что при основанном в 496 г. храме Меркурия-Гермеса была создана коллегия хлеботорговцев-фрументариев и что фрументарий-пле- бей Спурий Мелий (V в. до н.э.) был достаточно богат, чтобы в голодный год кормить бедноту, что навлекло на него обвинение в попытке стать царем и как результат казнь (439 г. до н.э.).

Надо учесть также постоянные смешения населения в Риме. В восстании Гердония (460 г.), якобы поднявшего рабов и захватившего Капитолий, участвовали и многие призванные им изгнанники, число которых увеличивалось за счет столкновения разных групп населения и высылки побежденных.

Были средние слои плебса — плебеи, получившие по семь югеров после изгнания Тарквиния, сохранившие их или даже преумножившие за счет покупки других участков. Они составляли массу владельцев земли — assidui XII таблиц, противопоставлявшуюся неимущим пролетариям, которые образовывали низшие слои плебса. К ним примыкают "люди с полей" — ex agris, нередко упоминаемые Ливием как наиболее страдавшие от набегов врагов, сжигавших их домики (villulae), угонявших скот, вытаптывавших урожай. Они искали защиты за стенами города и иногда, в самом крайнем случае, им давали оружие, хотя, не входя в цензовые центурии, они обычно в армию не призывались. К этому слою принадлежали также арендаторы-колоны, известные с древнейших времен, а также должники, отрабатывавшие на чужой земле свои долги, всегда готовые восстать против кредиторов, которые нагромождали проценты на проценты, так что должники теряли надежду освободиться.

Такой разнообразный состав плебса лишает основания предположение о том, что он был эксплуатируемым классом или вообще классом. Это было сословие, внутри которого могли бы выделиться классы, если бы история Рима не пошла по пути демократизации.

Рим возник из объединения не родов, а первоначально объединившихся в курии небольших общин-пагов, сел, где сочетались кровнородственные и соседские связи и, соответственно, ager publlicus Рима сложился из общественных земель таких общин, где доступ к ним, а затем и к римскому ager publicus имели всё общинники, как патриции, так и плебеи. Противоречия между теми и другими обострились при последних царях и после отмены царской власти, хотя первоначально, опасаясь союза плебеев с Тарквинием Гордым, патриции давали им землю и допускали наиболее богатых из них до консулата.

Данные раскопок последних десятилетий не только показали гораздо более оживленные и тесные связи Рима и других городов Лация с внешним миром (что, кстати, устранило сомнения в подлинности сообщения Полибия о договоре Рима с Карфагеном в конце VI В. ДО Н.Э. — Polyb. III. 22), но и позволили, в сочетании с некоторыми сведениями авторов, предположить, что Рим некогда пережил свой "героический век", хотя, конечно, не столь блестящий, как греческий. К VIII в. до н.э. относятся погребения с дорогими импортными вещами, оружием и в том числе с боевой колесницей — наиболее типичным снаряжением "героя". Известно, что в древности знатных мужей хоронили в курганах, их похороны сопровождались тризнами, расходы на которые пытались ограничить законы XII таблиц, но впоследствии похороны знатного человека, по описанию Полибия, давали повод к торжественным процессиям с масками предков, пиршествами, а затем и гладиаторскими боями, заменившими человеческие жертвоприношения. Гимны, восхвалявшие подвиги хозяина дома, исполнялись и на даваемых им пирах. В знаменитой надписи из Сатрика упомянуты sodales Валерия Попликолы, sodales упоминаются и Ливием в связи с наиболее видными патрициями19. Такие дружины засвидетельствованы во многих обществах, стоявших на аналогичной ступени развития: в Испании известны сальдурии, приносившие присягу на верность своему вождю и считавшие позором вернуться с поля боя, не отомстив за своего убитого вождя. В Галлии знатные люди имели по 5—6 тыс. таких дружинников. Согласно одному из исследований20, даже еще во время Империи (в Институциях Гая) упомянуты auctorati, не являвшиеся гладиаторами и, видимо, связанные со своим патроном особой священной клятвой. Известна впоследствии полузабытая коллегия sodales Titi, видимо, отправлявшая культ царя Тита Тация. Во время Империи sodales Augustales, sodales Claudiales, sodales Flaviales именовались коллегии императорского культа, состоявшие из представителей высшей аристократии, очевидно, долженствующей составить дружину императора в загробном мире. Дионисий Галикарнасский в аналогичных случаях упоминает 6Td?poi. Иначе говоря, sodales были равнозначны последним как ближайшее окружение аристократа, тогда как клиенты, также с ними связанные, занимали более низкий ранг, хотя могли принадлежать к разным категориям (отдававшие себя "под покровительство", обязанные благодарностью за помощь и т.д.). Знаменательно, что еще во II в. до н.э. при всех переменах по сравнению с VII—V вв. в законе Ацилия о вымогательствах — de repetundis (CIL. I. 583) запрещалось вызывать в качестве свидетелей и назначать в число судей людей не только из родни, но и из sodales, наследственных клиентов и наследственных патронов обвиняемого, настолько освященными традицией были такие отношения. И, по-видимому, положение знатного человека в архаическом обществе в первую очередь определялось количеством его свиты, пережитком чего оставался и впоследствии обычай друзей, клиентов и т.п. сопровождать высокопоставленного человека на Форум, встречать у ворот Рима и провожать домой и т.п. Такие аристократы архаического Рима — viri fortes, как их называли, — могли, как и греческие герои, получать культ — мы знаем имевшего рощу "Героя Горация" и часовню "Героя Минуция"21, возможно, были и другие, но в отличие от Греции культ героев в Риме заглох. Viri fortes со своей свитой могли выступить в поход ~ так, "войной героев" считает знаменитый, роковой для них поход Фабиев против Вей Л. Капогросси Колоньези22.

По всей видимости, протест против культа "героев" в среде оппозиционного аристократии плебса после его побед привел к отождествлению "героев" (viri fortes) с кем-либо из римских богов. Так, Ромул почитался под именем Квирина, Эней — как Юпитер Индигет, царь Лаврента Латин (тесть Энея) — как Юпитер Латиарис. Допустимо предположить, что Юпитер Тарпейский, храм которого, единственный из римских храмов, имел право принимать в дар земельные угодья ((У/р. Fr. XXII. 6), был одним из древнейших богов, как-то связанным с героем войны с сабинянами Тарпеем, его дочерью Тар

пеей и Тарпейской скалой.

Видимо, с ранних времен и до первых столетий Республики такие "герои" со своими сородичами, "гетайрами", клиентами обосновывались на территории Рима. Обычно в пример приводится родоначальник Клавдиев, переселившийся в Рим с 5000 спутников, которым была отведена земля. Но были и другие, менее известные: Волумнии, Огульнии, Фульвии Валерии, Аврелии, Юлии, Сервилии, Клелии, Сергии, Корнелии, Сульпиции, Антистии и др.23 Вероятно, к таким случаям относится известное упоминание у Плиния Старшего и агрименсоров об обычае "предков", согласно которому оккупировавший землю на ager publicus мог взять ее столько, сколько мог обработать, т.е. в зависимости от численности его свиты24. На сходном условии по закону V в. до н.э. народного трибуна Ицилия о разделе Авентина между плебеями для постройки жилищ размер участка зависел от величины дома, который мог выстроить получатель, один или с компаньонами. Те же агри- менсоры, перечисляя различные категории земель с точки зрения их правового статуса, особо выделяли существовавший "при предках" ager occupatorius, землю, захваченную у врагов, на которой оккупация могла иметь место in spe colendi — в надежде на возможность возделать ее в будущем. Скорее всего этим правом и пользовались patres для помещения своих sodales и клиентов.

Но эти пришлые и искони жившие на территории Рима "принцепсы", viri fortes, patres и связанные с ними люди не составляли весь народ, как нигде и никогда народ не состоял из одной только аристократии и ее "гетайров" и клиентов. На холмах, а затем в низинах (римские авторы различали, соответственно, montani и pagani — сочленов общин пагов) жило все возраставшее население, частично пришлое25, которое составило ядро плебса, также входившее в курии, комиции, войско и в gentes, известные затем как "младшие", "плебейские"26.

Сведения авторов о древнейшем Риме отрывочны, но сходятся на том, что первые цари разделяли между римлянами земли, отнятые

у врагов (Dionys. И. 35.6-7; 36.2; 53.4; 55.6; 62.3-4). О

конфликтах знати и плебеев упоминаний нет, но, возможно, сохранились какие-то глухие реминисценции противоречий между знатью и царями, поддерживавшими простой народ. Так Тулл Гостилий, якобы ставший царем из пастухов, раздавал беднякам на Целии и царскую, и храмовую землю, выступал против чванства знати (Diortys. II. 76.2; III. 1.5; 4—5; 11.3—5; 29.6—7; Val. Max. III.

4.1). Таким же благодетелем простого народа выступает в этой традиции Анк Марций, якобы ставший царем из рабов — его имя выводится из слова anculus — раб (Dionys. III. 31.3; 37.4; 49.2). По другой же, очевидно патрицианской, традиции Тулл Гостилий был богохульник — contemptor deorum, требовавший божеских почестей, за что Юпитер поразил его молнией (Cic. De rep. II. 17; Liv. I. 31). Ho у всех авторов и речи нет о какой-либо дискриминации простого народа из местных и переселенных в Рим жителей покоренных городов: все они включались в курии, в народное собрание и в армию квиритов; разница со знатью состояла только в том, что "принцепсы" побежденных включались в сенат и получали землю, очевидно, на всех sodales и клиентов.

Столкновения народа с patres античная традиция относит к правлению последних трех этрусских царей, когда Рим превращается в настоящий город с многочисленными ремесленниками, поселенными в Тускском квартале, центром в Капитолийском храме, замощенным Форумом и т.д.

Наиболее интересной фигурой среди этрусских царей несомненно можно считать Сервия Туллия. О его происхождении, истории и реформах в современной литературе шло и идет много споров. Но, как бы ни судить о деталях, важно, что этот царь принадлежал к числу исторических персонажей разных веков и народов, которые становились героями фольклорных преданий. Как они формируются, почему в центре стоит тот или иной сюжет, нельзя решить однозначно27. Но очевидно то были деятели, чем-то поразившие воображение народов. Так, в русской истории такими центрами притяжения были Иван Грозный, Петр Великий, Разин, Пугачев. Для нашей темы достойны внимания предания, в которых Иван Грозный был первоначально слугой Ванькой, Петр — кучером, и царями они стали благодаря чуду избранничества: перед Ванькой загорелась лампада, перед Петром трижды загорелась свеча, когда вельможи гадали, кого выбрать царем28. Известно, что Сервий Тулий был (как и основатель Пренесты Цекула и, по одной версии, Ромул ~ Plut. Rom. 2) сыном рабыни и Лара, божества домашнего очага. Кроме того, знаком его великого предназначения, когда он еще лежал в колыбели, стал загоревшийся вокруг его головы огонь, что увидела и верно истолковала жена царя Тарквиния Приска мудрая Танаквиль. Такие сказания начинают складываться еще при жизни их героя, затем обогащаются новыми подробностями. Так, например, сказания о Разине обрастали фантастическими подробностями о его даре чародея, о том, что он не был казнен, живет скрываясь и когда-нибудь явится защищать народ, так что некоторые даже считали, что он явился под именем Пугачева29. В истории Сервия Туллия, очевидно, фольклорными элементами была его связь с Фортуной, его неизменной помощницей, рассказ о том, как-он хитростью перехватил у некоего сабинянина чудесную корову, о которой было предсказано, что власть над Италией получит тот, кто принесет ее в жертву Диане, возможно, рассказ о его убийстве злодейкой-дочерью и зятем, захватившим его власть30. Прослеживают в истории Сервия Туллия и некие общеарийские фольклорные элементы31. Можно полагать, что героем подобных сказаний Сервий Туллий стал отчасти благодаря своей реальной деятельности, а отчасти потому, что народ приписывал ему осуществление своей, так сказать, программы. Это вело даже к попыткам его обожествления. Так, Макробий сообщает, что в ноны народ праздновал день его рождения и приносил ему жертвы, как ставшим богами предкам — parentarent, и если нундины совпадали с нонами, patres их отменяли, чтобы избежать стечения народа (Macrob. Sat. I. 13.16; 16.23). Его считали основателем и патроном нундин и разных моральных норм и институтов (Р/u/. De Fortuna populi Romani. 10). Его связь с ионами говорит и о его связи с Луной, праздничными днями которой селяне и позже считали календы, ноны и иды, знаменовавшие фазы Луны, которая отождествлялась также с Дианой. Ей Сервий Туллий построил на Авентине знаменитый храм, день посвящения которого считался праздником плебеев и рабов, близких этому царю.

Помимо введения ценза, что толковалось как дававшаяся всякому возможность выдвинуться не по происхождению, а по энергии и способности составить себе состояние, Сервию Туллию приписывалось освобождение кабальных должников, наделение земельными участками бедняков, что освобождало их от необходимости работать на других и укрепило свободу граждан, учреждение городских и сельских триб, а также установление пагов с празднествами Паганалиями. Он же назначил в паги лиц, обязанных следить, чтобы pagani не разбредались и усердно трудились на земле, и отвечавших за набор по пагам рекрутов и поступление трибута, а также организацию ремесленных коллегий (F/or. I. 6.3). По толкованию Варрона, Паганалии были связаны с праздником начала посева sementivae feriae; день его объявлялся понтификами ради земледелия пагов (paganicae agriculturae causa), чтобы посев в полях имел всякий паг, по какой причине этот праздник и называется праздником пагов. Фест говорит о sacra pro montibus, curiis, pagis, sacellis, отличая их от общенародных священнодействий —

sacra publica. Здесь montes и pagi — разные единицы, тогда как впоследствии (во второй половине II в. до н.э.) в надписях из Рима упомянуты pagus Montanus на Эсквилине (CIL. I. 521), pagani pagi Ianiculani (CIL. I. 801—802), т.е. на Яникуле. Очевидно, паги оформлялись в позже заселявшихся низинах между холмами. Например, по Варрону, улица Субура была проложена на месте pagus Succusanus. Возможно, что при Сервии Туллии соответственно были оформлены и прежде не имевшие определенного статуса общины холмов по образцу пагов, известных затем по всей Италии (между прочим и как объединения — септемпаги, дуэпаги и децемпаги). Очевидно, оформление жизни и организации пагов отвечало интересам плебеев, потому оно и приписывалось Сервию Туллию. Паги — со своими землями, выборными или назначенными царем магистратами и префектами (Дионисий называет их "комархами" и "архонтами" — Dionys. IV. 10.1—5; 13.1—2; он же приписывает этому царю учреждение компиталий в честь Героев (т.е. Ларов) с участием рабов, служение которых приятно Героям — IV. 14.1—3; 15.1—6), со сплоченностью общинников вокруг общих культов, общих интересов, наконец, с еще сильными кровнородственными связями — могли эффективнее противостоять знати, нежели действовавшие разрозненно плебеи, почему паги и связывались с "народолюбцем" Сервием Туллием, как и коллегии32, бывшие также организациями плебеев. Впоследствии Цицерон видел в организациях montani и pagani созданные "предками" собрания и коллегии для плебеев, отождествляя таким образом друг с другом различные объединения, полезные плебсу (Цицерон тут употребляет выражение plebiculae, подчеркивая, что речь идет о "маленьких людях").

Образ созданного плебеями "народного царя" дополняют и версии о политике Сервия Туллия в области культа. Помимо отмеченной выше его связи с особо почитавшейся крестьянами Луной и празднования в ноны его дня рождения, можно отметить и основание им храма отождествлявшейся с Луной Диане (тоже на Авентине). День его основания считался праздником рабов и простого народа (Fest. s.v. Servorum dies). Дионисий Галикарнасский говорит, что он сам видел на этом храме рога той легендарной коровы, с которой было связано упомянутое выше пророчество. Сервий Туллий хитростью завладел коровой и обеспечил Риму власть над Италией, рога же ее приделал ко входу в храм Дианы, хотя вообще ей полагалось посвящать оленьи рога.

Рога коровы были похожи на серп Луны, с которым часто изображалась Диана. Возможно, отождествление Дианы с Луной восходит ко времени Сервия Туллия или было ему приписано. Диана была не только "хозяйка леса и зверей", но была связана с богиней Dea Dia, в роще которой справлялись древние ритуалы Арвальских братьев и которая, подобно Луне, была божеством света33. В ипостаси Дианы Луцины (от слова lux — свет) она, как и Юнона Луцина, была родовспомогательницей. Словом, царь Сервий был в народных преданиях не только устроителем общин-пагов, не только любимцем Фортуны, возвысившей достойного из низов на самый верх общественной лестницы, но и организатором культов, наиболее близких и почитаемых крестьянами, — Луны, слившейся с Дианой (аналогичной богине света древнейшей земледельческой коллегии Арвальских братьев), богине леса, плодородия животных и людей, защитнице рабов и земледельцев из плебса.

Образ Сервия Туллия — программный образ плебса, выражение его чаяний и желаний. И анализ его под таким углом зрения имеет гораздо большее значение, чем попытки установить, что он делал в действительности.

Возможно, деятельность Сервия Туллия и предания о ней были обусловлены изменениями, происходившими при этрусских царях. Так, Тарквиний Приск вместо переселения побежденных в Рим стал в их города выводить колонистов и гарнизоны (Dionys. III.

58.4). Он же ввел в сенат, по Дионисию, самых мудрых и доблестных плебеев, по Ливию "отцов" из младших родов, составлявших партию царя — factio regis (Dionys. III. 67.1; Liv.

I. 35.6). Когда ему сдался город Коллация, он отдал его с землями своему племяннику Эгерию (Liv. I. 38.1—2). В этом он следовал ранее неизвестной в Риме практике царей, отводивших подвластные территории "в кормление" своим родным. Все это наряду с подъемом ремесла и торговли обострило противоречия в обществе, что и привело к убийству Ириска (Dionys. III. 73.1—4). Дионисий и Ливий несколько по-разному описывают историю воцарения Сервия Туллия, но у обоих говорится о его помощи должникам против кредиторов. Раньше о должниках речи не было; видимо, задолженность возникла с общими изменениями в экономике. Дионисий приписывает Сервию запрещение давать в долг под залог свободы при дозволении брать в залог только имущество, т.е. правило, много позже установленное законом Петелия и входившее во все требования плебса в последующие века наряду с наделением неимущих землей из ager publicus, также будто бы проведенным Сервием (Dionys. IV. 9.6—9, 10.1—5, 13.1—2). О розданных подушно землях "вне города" упоминал Варрон в De Gente populi Romani (Nonn. Marcel, s.v. viritim). Здесь уже различаются плебеи, живущие вне и внутри города. Евтропий писал, что по проведенному Сервием Туллием цензу оказалось 83 тыс. граждан, считая и тех, кто были в полях — in agris (Eutrop. I. 6). К мероприятиям этого царя Дионисий относит дарование гражданства отпущенникам при уравнении их в правах с плебеями (IV. 22.4) и в связи с введением цензовых классов, приведение в соответствие суммы прав и суммы обязанностей граждан. Богатые получили преимущество при ^ голосовании, но, так как их центурии были малочисленнее центурий бедных, они чаще призывались на войну и вносили трибут — соответствовавший цензу взнос на военные нужды (Dionys. IV. 21.1—2; 23.2—3). Следовательно, независимо от точности этих данных, они в совокупности характеризуют программу городских и сельских плебеев, связывающуюся с таким образом этого царя, каким он остался в фольклоре. Ливий, высоко оценив военные успехи Сервия Туллия и введение им ценза, вкладывает в уста его убийцы и преемника Тарквиния Гордого обвинения, выдвигавшиеся против Сервия знатью: дескать, он, сын рабыни, покровительствовал самым низким людям, вырвал землю у принцепсов (primoribus) и роздал самым подлым (sordidissimo), а введя ценз, он все тяготы взвалил на первых людей и тому подобное (Liv. I. 47.10— 12). Иными словами опять-таки перечисляются выгодные плебеям установления. С правлением Сервия Туллия, как мы видим, помимо прочего связывается обострение противоречий между плебеями и patres и разделение римской территории на город и хору и,

соответственно, плебса на городской и сельский, хотя в то время деление это могло быть лишь очень условно, поскольку паги в низинах и общины на холмах с их сельскохозяйственными угодьями оставались внутри города.

По словам Дионисия, Тарквиний Гордый не только разорял бедных людей и заставлял их работать на строительстве, но запретил собрания и жертвоприношения по селам, куриям, соседствами и в городе, и в "полях", боясь, что против него составят заговор (Dionys. IV. 43.1 — 2; 44.1). Если этот факт соответствует действительности, то он лишний раз подтверждает стремление царя укрепить свою власть путем ее централизации. Как и Приск, он отдавал в "кормление" сыну город Ардею, старался упрочить свое положение в латинском мире брачными союзами с разными принцепсами. Он присвоил большое количество земли, которую возделывали пленные рутулы и которая после его изгнания была частично превращена в Марсово поле, а частично роздана участками по 7 югеров плебеям, чтобы они не помогали царю вернуться (D ionys. V. 13.1—3; Liv. II. 6.1—3). Последнее мероприятие показывает, что плебеи или какая-то их часть были на стороне царя, так же как демы греческих полисов бывали на стороне тиранов, с которыми современные исследователи часто сопоставляют Тар- квиния Гордого.

Ливий и Дионисий сходятся в том, что после его изгнания patres старались расположить к себе плебеев. Они восстановили законы о пагах, "лучших" плебеев сделали патрициями, увеличили число сенаторов до трехсот, приняли закон об апелляции к народному собранию в случае приговора виновного судом к смерти, порке или штрафу, закупили в Кумах зерно для бедных, не брали с них никаких взносов, так как на общественные нужды они тратили средства, вырученные от продажи соли из принадлежащих Риму соляных копей {Liv. II. 1.10—ІІ; 8.1—2; 9.5—8; Dionys. V. 2.2—3; 9.4 — 5)21. В этой связи становятся вполне вероятными данные наиболее ранних консульских фаст, где названы наряду с консулами- патрициями и консулы-плебеи, очевидно, из числа тех, которыми, согласно Ливию (II. 1.10—11), пополнился сенат. Такие плебеи принадлежали по цензу к центуриям всадников (помимо 6 или 12 всаднических центурий из патрициев, набиравшихся независимо от ценза, а только по происхождению). Разбогатеть они могли на торговле, ремесленных предприятиях, за счет добычи в войнах, в которых конница тогда играла главную роль.

Общественной землей теперь вместо царя распоряжались patres. Они даровали Муцию Сцеволе и Горацию Коклесу (а возможно, и некоторым другим) за их подвиги столько земли, сколько те могли опахать вокруг с упряжкой быков за один день (Dionys. V. 25.2; Liv. II. 10.12; 13.5; Plin. NHL XVIII. 3.1). Каков был размер этой площади, сказать трудно. Несколько позже Кориолану за его военные заслуги было предложено 100 югеров земли, 10 пленных, 10 коней и 100 быков (Val. Max. IV. 3.4). В 498 г. открывшие заговор бедноты и рабов жители Лаврента получили по 20 югеров земли, по 1000 драхм серебра (Dionys. V. 57.1—5) — сообщение в общем сомнительное. Плебеям были даны земли в колонии Сигнии, в Фиденах и некоторых других городах вольсков (Dionys. X. 60.4; VI. 20; Liu. И. 21.7). Patres выделяли часть ager publicus для оккупации переселявшимся в Рим" принцепсам" с их свитой, а также оставшимся в Риме этрускам Порсенны в vicus Tuscus между Палатином и Капитолием взамен на взятую Порсенной область Septempagi (Dionys. V. 36.1—4; 68.1; Liv. И. 14.9).

Вместе с тем не прекращались заговоры бедноты в пользу возвращения Тарквиния (Dionys. V. 51.3; 53.1—4; 57.1—5). Дионисий объясняет их задолженностью, от которой бедняки страдали. Задолженность возрастала и в последующие годы, особенно в связи с разорявшими земледельцев непрерывными войнами (Liv. II. 23.1—5; Dionys. VI. 20.1—3). Кассации долгов требовали и горожане, и приходившие в Рим "люди с полей" (Dionys. VI. 22.1— 9; 26.3; 27.3; Liv. II. 23. 7 sqq.; 27.1—4). Обычной угрозой их был отказ идти на войну, так как хотя обычно в армию зачислялись только члены цензовых классов, в крайних случаях (так называемые tumultum) призывались "все, кому дорога республика", т.е. и infra classem (беднота, не имевшая ценза). "Люди с полей", очевидно, были бедняки, либо работавшие на чужой земле как батраки, либо попавшие в долговую кабалу или долговое рабство34, — те, кто, в законах XII таблиц обозначен как безземельные, неимущие, пролетарии в отличие от владеющих землей assidui. Волнения окончились 1-й сецессией плебеев, также по-разному толкуемой в современной литературе. Но при всех прочих неясностях и расхождениях, для нашей темы важно, что, по признанию всех античных авторов, власть народного трибуна кончалась на расстоянии тысячи шагов от Рима и, следовательно, защищать "людей с полей", не имевших возможности прийти в город, они не,могли. Дионисий прямо замечает, что трибуны не имели власти помочь плебеям вне города (Dionys. VIII. 87.5—6). Но даже "люди с полей" могли вместе с городскими плебеями, работавшими на земле внутри города, собираться на Форуме и поддерживать криками и драками вносимые трибунами законопроекты о долгах и земле. Все источники отмечают, что борьба за эти законы крайне обострилась, когда после- смерти Тарквиния patres, не опасаясь более реставрации монархии, стали принеснять плебеев, в частности, изгоняя их с ager publicus. Без доступа же к общественным угодьям — пастбищам, лесам, водным источникам — даже на семи югерах вести хозяйство было невозможно.

Особенно ухудшилось положение и обострилась борьба плебеев в V в. до н.э. Этот век, по общему признанию, по сравнению с временем этрусских царей был веком упадка экономики. Слабели связи с другими странами, резко уменьшился импорт, чеканная монета, если она действительно существовала при Сервии Туллии и Тарквинии, сменилась расчетами по головам скота (согласно Плинию, в 454 г. один бык был официально приравнен к десяти овцам) и обменом на слитки меди, которые взвешивал присутствовавший при сделках libripens.

В некотором смысле V век можно сравнить с "темными веками", часто отделявшими друг от друга разные цивилизации и этапы развития цивилизации, ее, так сказать, пики (как века между ахейской и классической Грецией). По мере накопления знаний о древнейших культурах (в основном, благодаря археологии) все более ясной становится неприемлемость идеи прогресса цивилизации по восходящей прямой. Цивилизации исчерпывали свои материальные и духовные возможности, приходили по тем или иным причинам в упадок, сменялись значительно более примитивными отношениями у племен и народов, живших на той же территории или пришедших извне, но более или менее им родственных, наследовавших многое от прошлых культур, обычно лишь смутно вспоминаемых, и это наследие способствовало новому развитию, включалось в это новое как более или менее существенный элемент.

Конечно, разрыв между Римом последних царей и V веком не был столь очевиден, как разрыв между ахейской и классической

Грецией. И если бы не раскопки последних десятилетий, он вообще не был бы отмечен. Однако регресс во всех отношениях несомненен, и он сказался на положении сословий и судьбе крестьянства. Со времени опубликования знаменитой надписи из Сатрика, посвященной Марсу от лица sodales Валерия Попликолы, возрос интерес к термину sodales и было выявлено, что они у Ливия обычно упоминаются вместе с patres. В данной связи можно допустить следующее предположение.

Патриции при этрусских царях были ограничены в своем влиянии, что и привело к изгнанию Тарквиния Гордого. Первое время, боясь реставрации, они старались привлечь на свою сторону плебеев, между прочим, поставили храмы Меркурию как богу торгового обмена и "плебейской троице" — Церере, Либеру и Либере, роздали плебеям, как уже говорилось, по 7 югеров из царской земли. Но когда со смертью в изгнании Тарквиния опасность царской реставрации уменьшилась, патрицианская верхушка взяла реванш, всячески утверждая свое господство, в том числе с помощью своих больших свит, или дружин, состоявших из их sodales. Состав их, вероятно, был пестрым, из разных сословий, в зависимости от знатности и богатства "главы". Скорее всего они, как испанские сальдурии, давали особую клятву. То, что эти "принцепсы" аналогичны греческим "героям", видно из слов Сервия о душах знатных мужей (viri fortes), пребывавших в рощах и становившихся Ларами (Лары у греческих авторов обычно отождествлялись с героями). Найденная при раскопках на Палатине боевая колесница показывает, что и в плане введения войны имелось сходство с такими обществами, хотя, видимо, первенство было уже за состоявшей из знати конницей. Главам дружин нужна была земля, чтобы пасти свои стада и содержать своих дружинников разных рангов. Вероятно, в этом и состояла одна из важных причин острой борьбы за землю в те времена, а не воображаемый закон, якобы отстранявший плебеев от ager publicus. Последний, возможно, уже тогда состоял из нескольких видов: общественные земли общины-пага, которыми пользовались все общинники, имевшие надел на территории данного пага; исконный ager publicus populi Romani, из которого, как писали агрименсоры, мог быть выделен только такой надел, какой получатель был бы в состоянии обработать со своей familia в данный момент; наконец, ager occupatorius —

земля, отобранная у врагов и открытая для оккупации, причем оккупировавший ее мог брать больше, чем был способен возделать сразу же, т.е. в надежде на будущее (in spe colendi), что открывало возможности для "принцепсов". Они со своими дружинами, несомненно, вели свои войны (знаменитый поход 306 Фабиев против Вей наверняка не был уникален). Захваченные в таких походах земли "принцепсы" давали своим дружинникам, но претендовали также на ager occupatorius, взятый у врагов регулярной римской армией, а может быть, и на древний ager publicus populi Romani, путем отстранения силой других претендентов. Они, несомненно, имели большие богатства — законы XII таблиц, ограничивая расходы на погребение, запрещали класть в гробницу золото, кроме бывшего в зубах покойного. Значит, золота было достаточно, чтобы класть в гробницы золотые вещи. Иногда они выкупали должников (например, Аппий Клавдий перед первой сецессией), еще более увеличивая число тех, кто за ними следовал и кем они распоряжались. На их дружину не распространялось veto народных трибунов, которым те запрещали набирать войско, — одно из самых сильных орудий в борьбе плебеев с сенатом. За ними стояла и вся мощь патрицианских привилегий, и отряды их дружинников и клиентов.

Однако им, как и в Греции, противостояли структуры, сложившиеся в эпохи, которые предшествовали "темным векам" (в Риме — при этрусских царях), сохранили кое-что из прошлого и добавляли свое. Главными среди этих структур были народное собрание с народными трибунами, организация по цензовому принципу и народная армия. Законодательная власть народного собрания при всем сопротивлении patres прокладывала путь к утверждению прав народа35. В армии, как и в современном ей греческом войске, значение конницы постепенно отходило на задний план по сравнению с ролью пехоты, причем не только тяжеловооруженной — из первых цензовых классов, но и легковооруженной, набиравшейся из других классов. Соответственно, все большую роль играла центурия ремесленников, которые, несомненно, многому научились у этрусских мастеров, населявших со времени последних царей Тускский квартал в Риме. Ремесленники изготавливали вооружение, какое не мог произвести какой-нибудь кузнец, живший и работавший на своей общинной территории, в своем паге. Весьма вероятно, что они же изготовляли и одежду для солдат, почему среди коллегий, якобы созданных Нумой, кроме кузнецов и плотников, были сукновалы и пурпурарии, т.е. красильщики одежды и тканей. Они же размечали территорию под лагеря (лагеря были необходимы, хотя бы во время десятилетней осады Вей).

Видимо, решительный момент был связан с этой самой осадой Вей. Как известно, Фабии, организовавшие "поход героев" против Вей, были все перебиты. Вейи были взяты народной армией, что явилось огромным торжеством римского оружия и принесло богатую добычу. Народная же армия, собранная Фурием Камиллом, нагнала отступавших от Рима галлов и отобрала у них золото, захваченное в Риме в качестве выкупа. Преимущество народной армии перед дружинами "принцепсов" стало очевидным. Но эта армия могла действовать достаточно эффективно только при условии удовлетворения требований комплектовавшего ее плебса. С изгнанием галлов делается ряд уступок верхам плебса, например, избрание из их числа трибунов с консульской властью и ряд других. Итог на том этапе подводили, как уже отмечалось, законы Лициния—Секстия, которые давали наиболее видным плебеям право на консулат и ограничивали в пользу крестьянства оккупацию ager publicus и количество пасущегося там скота.

За счет сокращения оккупации на ager publicus (скорее всего, имеется в виду ager occupatorius) возрастает земельный фонд для наделения малоземельных и безземельных. Число последних должно было возрастать за счет освобождения nexi, облегчения положения acidicti и запрещения порабощения граждан. Все эти меры были неизбежны, чтобы не уменьшалось число граждан^ могущих быть призванными в армию. Дальнейшие меры в этом направлении проводились на протяжении всего IV в., знаменовавшегося одной уступкой плебсу за другой. И это привело к становлению римской civitas и римского гражданина — земледельца, воина, участника народного собрания, что и составляло основу римской демократии, римской армии, никогда не включавшей наемников, и, соответственно, римских побед.

Наиболее известным, упомянутым многими авторами эпизодом борьбы за землю был аграрный закон, предложенный в 486 г. Спурием Кассием (Liu. II. 41) — дважды консулом, дважды трибуном, автором знаменитого договора с латинами. Дело, как известно, кончилось казнью Кассия, обвиненного в "стремлении к царской власти"; с этого времени, однако, борьба плебса не прекращалась, в ходе ее укреплялось положение народных трибунов и конституировалось собрание плебса (concilium plebis) и его влияние. Трибуны продолжали вносить предложения о наделении бедноты землей, запрещали наборы в армию, а солдаты иногда нарочно проигрывали сражения, чтобы особо ненавистные плебеям, выступавшие против их требований консулы не получали триумфа (например: Liv. III. 42.1—2; Val. Max. IX. 3.5). Дионисий, освещающий события тех лет подробнее Ливия, проводит отдельные различия между городским плебсом и "земледельцами с полей". Так, для суда над Кориоланом трибуны созвали на собрание не только горожан, но и "тех, кто с полей", которые обвиняли богатых, призвавших против них Кориолана и войско (Dionys. VII. 38.1; 39.1; VII. 12.3—4). Дионисий характеризует их как людей бедных, которые сами работали на земле (VIII. 58.3). Когда в 481 г. плебеи отказались идти в армию, консулы М. Фабий и Л. Валерий разрушали дома и имения (вероятно, равнозначно villula) более богатых, а у работавших на землях других отбирали упряжки быков, скот, вьючных животных и орудия для пахоты и жатвы (VIII. 87.5— 6). Лишившись отцовских и дедовских клеров, пишет Дионисий, и вынужденные работать за плату в чужих имениях, они не хотели иметь детей или производили плохих детей, как то свойственно нищим (IX. 51.7). Когда после подавления мятежа Гердония патриции отдали плебеям Авентин, те, по словам трибуна Ицилия, получили часть города, но не получили хору, захваченную могущественными людьми (Dionys. X. 32.2—3). Когда в ходе очередного конфликта трибуны привлекли к суду консулов за оскорбление плебеев, на Форум явились "с полей" и земледельцы, работавшие самостоятельно, и феты. Благодаря им все трибы высказались за присуждение консулов к штрафу в 10 и 15 тыс. ассов36 (Dionys. X. 36.2—4; 37.4—5; 40.3; 41.5; 42.1.4,6; 48.2—4; 49.2.5—6). В описании дальнейших столкновений плебеев и патрициев вплоть до законов Лициния—Секстия в 367 г., знаменовавших первую решительную победу плебса, четкая разница между горожанами и "людьми с полей" уже не подчеркивается, но, очевидно, она все же существовала, что дает право относить к этому времени начало конституирования римского крестьянства как определенного общественного слоя, отличавшегося от других своим занятием — земледелием, своим имущественным положением — принадлежностью к низших цензовым классам (а то и к слоям, стоявшим вне их), наконец, своей принадлежностью к сельским трибам и сельским пагам, хотя некоторая его часть проживала и в пагах, находившихся на территории города.

Судя по приводившимся авторами данным, среди них могли

быть как люди, достаточно обеспеченные, так и земледельцы, "работавшие на других" в качестве батраков, фетов (по Дионисию), колонов37 и кабальных должников. Судя по данным Дионисия, согласно которым у должников отнимали скот и инвентарь, а также статьи Законов XII таблиц (III. 4), гласившей, что закованный должник мог жить на свои средства (de suo) или получать от кредитора по фунту муки в день на пропитание, должник мог сохранять какое-то имущество (очевидно, для своей семьи) и поплатиться собственной свободой. В те времена, когда рабов было еще немного, а земля оккупировалась в соответствии с возможностями ее возделывания, рабочие руки должника для patres с их "гетайрами" были ценнее его имущества. Насколько они были нужны, видно, между прочим, из двух примеров: в побежденный Анций было поселено небольшое число колонистов, которые попытались заставить анциатов возделывать их земли, что привело к восстанию последних (Dionys. IX. 60.2), и более никаких аналогичных попыток превратить побежденных в подобие илотов римляне не делали. В другом случае, надменный аристократ, консул, заставил солдат работать как фетов на своих полях, за что народное собрание, несмотря на его военные заслуги, лишило его триумфа (Dionys. XVIII. 4.8; 5.2). Самовольная неузаконенная эксплуатация сограждан решительно пресекалась.

Как в те времена могла приобретаться земля? Она могла быть либо получена в незапамятные времена в качестве надела внутри пага или при раздаче участков, всем поровну или больших размеров за особые заслуги, а затем передана по наследству сыновьям, либо куплена с соблюдением соответствующей процедуры, либо оккупирована из ager publicus с обязательством обрабатывать ее (оставшаяся два года без обработки земля у поссессора отбиралась, в то же время обработка участка в течение двух лет давала на него право по сроку давности — так называемая usucapio). Пока земля возделывалась, права на нее, как и на плоды земли, судя по законам XII таблиц, всячески охранялись. Приобрести землю на территории Рима мог только гражданин, но разницы в правах между патрициями или плебеями при этом не было. Известный Спурий Мелий в 439 г. до н.э. раздававший бедноте хлеб и казненный по обвинению в "стремлении к царской власти”, был, по словам Ливия, человек без знатности, почета и заслуг (Liv. IV. 15.4—8), но и он имел "гетайров" и клиентов и был богат (Dionys. XII. 1—3; 6.5 — 7), скорее всего, тоже за счет оккупации земли на ager publicus. И уже безусловно значительную площадь общественной земли имел плебей Лициний Столон, якобы оштрафованный за превышение им самим установленной нормы оккупации.

Возможно, как и у других стадиально близких народов, pater familias получал в пределах своей общины-пага надел в 2—7 югеров (heredium) с правом пользоваться общей землей пага; вне территории пага, на принадлежавшей всему народу земле — ager publicus, — было возможно, при наличии достаточного числа работников, возделать новь и таким образом получить на нее права, что скорее мог сделать патрон многих клиентов, "гетайров", кредитор многих кабальных. Поскольку статус человека, особенно из знати, зависел от числа его sodales и клиентов, нужны были большие земельные пространства, чтобы их разместить и обеспечить. По Дионисию, когда народное собрание присудило знаменитого Фурия Камилла к штрафу в 10 ООО ассов, что во много раз превосходило его состояние, эту сумму собрали и внесли за него сородичи и клиенты (Dionys. XIII. 5.1). То есть патрон был непосредственно заинтересован в богатстве клиентов. В принципе, взять участок на ager publicus мог любой гражданин, но кроме того, что у малоимущего не было соответствующих возможностей, видимо, те, кто такие возможности имел (в основном patres, но и кое-кто из плебеев), захватывали вновь завоеванные земли в значительной мере силой. Поэтому все агитировавшие за аграрные реформы подчеркивали незаконность захвата ager publicus, а захватившие его так упорно сопротивлялись попыткам ограничить их аппетиты.

При всей остроте борьбы долгое время делавшиеся плебсу уступки были незначительны: в нескольких колониях конца V в. колонисты получали всего по 2—3 югера. Только поселенные в Вейях получили по 7 югеров, а взятая там богатая добыча была отдана солдатам, как и добыча из некоторых других городов (Liv. IV.

47.6-7; V. 20.4-10; 24.4-5; 30.8).

Победой плебса были, как уже отмечалось выше, законы Лициния — Секстия (367 г.). О них в современной науке высказывались разные суждения — от полного отрицания их историчности до признания их подлинности или предположений о том, какими они были на самом деле (например, что максиум оккупации на ager publicus был установлен не в 500, а в 50 югеров38). Нередко также разбирался в литературе вопрос о том, что было главным в борьбе плебса: экономические требования (аграрный и долговой вопросы) или политические (уравнение в правах, общая демократизация). Вряд ли здесь можно как-то противопоставлять то и другое, поскольку в то время полноценным, полноправным гражданином мог быть только владевший землей на территории городской общины и, следовательно, совладелец всей этой территории, верховная собственность на которую принадлежала народу —

коллективу граждан. И после законов Лициния—Секстия растет как роль народного собрания, так и роль народа, в частности, жившего вне Рима сельского плебса. Так, первый известный нам закон de ambitu от 358 г. был, по словам Ливия, вызван амбицией "новых людей" (т.е. допущенных к консулату плебеев), которые перед выборами обходили, стараясь привлечь внимание избирателей, нундины и conciliabula (Liv. VII. 15.12—13) — большие, чем села, поселения, в которые для торговли, обсуждения своих дел и т.п. собирались окрестные rustici, жившие на территории вновь образованных сельских триб. А было их уже столько, что в 350 г. для войны с галлами не только из городской, но даже из сельской молодежи (non urbana tantum sed etiam agresti iuventute) было набрано 10 легионов из 300 всадников и 4200 пехотинцев в каждом (Liv. VII. 25.8). И, судя по описанию сражений тех лет, уже не патрицианская конница, как прежде, а пехота играет решающую роль. Особенно ярко это изменение проявилось в войнах с самнитами, у которых была сильная конница из родоплеменной знати. В конных сражениях римляне терпели поражения, победы одерживала пехота (Liv. VIII. 38—39; IX. 22.9—И; X. 41.11). В ходе Самнитских войн, сопровождавшихся войнами против большинства близких и дальних соседей Рима, все более росло значение плебейской пехоты и, соответственно, составлявших ее сельских плебеев. Богатая добыча теперь все чаще отдавалась солдатам. Они получали скот, в том числе пахотных быков, одежду, деньги и, наконец, землю в основываемых колониях. Было запрещено долговое рабство и неоднократно суду предавались ростовщики, превысившие установленный законами XII таблиц процент, так же как штрафами карались нарушившие земельный максимум и максимум голов скота, пасущегося на ager publicus. В ходе войн захватывались и пленные, которые частично отпускались за выкуп, частично обращались в рабство, заменяя собой рабов из избавленных от долгового рабства соплеменников. Иногда считают, что захват на войне рабов обусловил уступки плебсу, рабочая сила которого была заменена рабочей силой рабов39, но скорее зависимость была обратной: победы плебса вели к развитию рабства иноплеменников.

К концу IV — началу III в. до н.э. (ко времени войны с Пирром) сложились римская civitas с ее основными характеристиками и римское крестьянство как основа ее гражданского и военного строя, что и обусловило победы римской крестьянской армии над противниками, использовавшими наемников, как греческие города Италии и этруски (где остры были социальные противоречия), или над самнитами (Арр. Samnit. I. 1; Dionys. XV. 8.5), которые жили в основном не в городах, а в селах, пагах, слабо связанных между собой под временной властью племенных вождей, и были обычно способны на сильное, но не очень длительное и стойкое сопротивление40. На рубеже IV и III вв. в Риме образуются новые сельские трибы, почти ежегодно основываются новые колонии, несмотря на подчас кровавые столкновения римских колонистов с местными горожанами, лишившимися части земли (Liv. IX. 23.1—4; 26. 1-6; X. 1.7-9; 3.2; 21.7-10; Per. XI).

В ходе колонизации, образования новых сельских триб и дарования прав гражданства ряду латинских городов по Италии распространились небольшие римские крестьянские поселения (fora, conciliabula), с которыми сочетались — как основная община — паги, со сконцентрированными (vici) или разбросанными (villulae) жилищами, с индивидуальными участками и общими угодьями, необходимыми при небольших размерах наделов. К этому времени в результате борьбы плебса, сочетавшейся с внешними войнами, происходит то, что М. Финли назвал редчайшим для древности феноменом, имевшим место лишь в греческих полисах и Риме, — включение крестьян как равноправных граждан в городскую гражданскую общину — феномен, определивший ход истории и культуру античного мира.

Теперь добыча за исключением сдававшихся в казну драгоценных металлов отдавалась солдатам (Liv. IX. 31.5; 35.8; 36.11—13; 37.10), захваченные в войнах пленные продавались с торгов: например, в 308 г. было продано 7 тыс. самнитов (Liv. IX. 42.8). Установление стипендии воинам, захват добычи и земли делали военные походы все более привлекательными. Так, по словам

Ливия, в 298 и 295 гг. вести войну с этрусками и самнитами хотели и patres, и плебеи (Liv. X. 11.3; 12.3; 24.18; 25.1). Земля раздавалась и вне колоний. Так, консул 258 и 256 гг. и диктатор Л. Метелл был также квиндецемвиром по наделению участками agris dandis из ager publicus (P/in. NH. VII. 45.1).

Как известно, римская крестьянская армия с честью выдержала и войну с Пирром, и тяжелейшую I Пуническую войну. В этот же период формируются в среде воинов и крестьян ценности, надолго ставшие основой римской культуры, и именно тогда приобретает особую роль власть цензоров. Прежде их функции сводились к оценке имущества и распределению граждан по цензовым классам. Теперь они надзирали за правовым статусом участков частной и общественной земли (privatorum ius publicorumque locorum — Liv. IV.

8.2) и за поведением граждан. Дионисий Галикарнасский с некоторым удивлением отмечал, что греки не контролируют домашнюю жизнь людей, римляне же контролируют, так как считают, что господа не должны слишком жестоко наказывать рабов, отцы обязаны хорошо воспитывать детей, дети — слушаться родителей, братья — не ссориться из-за имущества. Не должны люди устраивать слишком роскошные пиры, пренебрегать религией, нарушать свой долг в отношении полиса, а тем более "перенимать нравы царей" (Dionys. XX. 13.2—3).

Тогда же утверждается принцип верховной собственности и верховного контроля civitas над землей. Так, было запрещено дарить земли богам41 и без приказа плебса частным лицам посвящать храмы, алтари и земли; земли дозволялось посвящать только взятые у врагов и только взявшим их главнокомандующим — "императорам" (Cic. Pro domo suo. 127 — 128; Liv. IX. 46.6 — 7). Тот же суверенитет civitas обусловливал долг каждого гражданина хорошо возделывать свой участок как часть общего земельного фонда и преумножать состояние своей фамилии как части общего богатства. К этому же времени в большинстве своем относятся ставшие хрестоматийными рассказы о презрении к богатству "императоров, ходивших за плугом", о каре за излишнюю роскошь. Так, дважды консул и диктатор Корнелий Руфин был изгнан из сената цензором Фабрицием Лусцином за то, что приобрел серебряные вазы весом в 10 фунтов, чем подавал пример роскоши (Val. Мах. II. 9.4). Тот же Фабриций запретил полководцам иметь более одной чаши и одной солонки из серебра (P/in. NH. XXXIII. 54.3). Сам же Фабриций "цензом был равен беднейшим" и, получив от самнитов, своих клиентов, 10 тыс. ассов, 5 фунтов серебра и 10 рабов, отослал все это обратно, и он же отказался от даров, предложенных ему Пирром (Val. Мах. IV. 3.6). Плиний, не упускавший случая поставить своим современникам в пример "предков", писал, что те давали золотые гривны (torques) только союзникам и чужеземцам, гражданам же — только серебряные (P/in. NH. XXXIII. 10.1). Ряд сходных рассказов собран у Валерия Максима, который в конце концов выражает недоумение, как могло быть, что "внутри одного померия" 10 фунтов серебра вызывали ненависть цензоров и вместе с тем величайшим презрением пользовалась бедность — inopia (II. 9.4). Очевидно, он имел в виду исключение неимущих из войска и центуриатных комиций. Однако здесь нет противоречия: осуждалось чрезмерное богатство, нажитое скорее всего нечестно и позволявшее своему обладателю чваниться, выделять себя из числа сограждан. Но уважалось благосостояние, нажитое трудом на земле и доблестью на войне, позволявшее хорошо воспитать и обеспечить сыновей и дать приданое дочерям. Идеалом был, так сказать, крепкий, трудолюбивый хозяин; отрицательной фигурой был и нечестный, спесивый богач, и ленивый, не сумевший наладить хозяйство бедняк, бесполезный для сограждан. Характерно возмущение, вызванное попыткой цензора Аппия Клавдия Цека распределить отпущенников и бедняков (humiles) по всем трибам, вследствие чего civitas разделялась на "честный народ" и "шайку рыночной черни" (factio forensis), пока цензоры 304 г. Квинт Фабий и Публий Деций не соединили их всех в четыре городские трибы (Liv. IX. 46.10—15). Если раньше люди "с полей" были как бы второго сорта по сравнению с горожанами, то теперь сельские трибы ставятся неизмеримо выше городских, а земледелие признается самым почтенным занятием, угодным богам42.

Видимо, в эти же столетия в связи с новым экономическим подъемом, распространением денег, превращением значительной массы "людей с полей" в самостоятельных землевладельцев и развитием рабства изменяется критерий статуса человека. Происхождение, связи все еще были значимы, но определяющим было уже не число sodales и клиентов, а размеры земельного участка и даваемый им доход. Сама же норма оккупации на ager publicus определялась уже не возможностью обработать данную площадь, а, во-первых, земельным максимумом и, во-вторых, возможностью эту землю в пределах максимума приобрести тем или иным способом. Любопытно, что когда капуанцы были наказаны за переход на сторону Ганнибала, тем из них, которые были переселены за Тибр — в области Вей, Сутрина, Непеты, — запрещалось иметь более 50 югеров (Liv. XXVI. 34.10). Следовательно, в то время такая площадь считалась небольшим имением43. Но все же главной основой civitas были крестьяне, так же как в культуре и религии основными были культы и празднества общин и крестьянских фамилий, ставших основной производственной и социальной ячейкой civitas. Можно полагать, что в это время формируется и вытесняет иные мифы "римский миф" и вместе с тем ненависть плебеев к viri fortes способствовала тому, что заглох культ героев, а утвердился культ Ларов (см. выше).

Сила и прочность римской civitas прошла проверку во II Пуническую войну. Уже начиная с битвы на Тицине и кончая Каннами стала ясна слабость римской конницы, терпевшей поражения от нумидийской, испанской и галльской конницы Ганнибала

(Liv. XXI. 47.1; 48.5; 55.8; 57.5; XXII. 4.3; 6-7; 44.4). В

римскую армию после понесенных поражений стали набирать без учета ценза крестьян—rustici, сходившихся в Рим из разных мест, разоренных войной. Так, в 212 г. сенат назначил триумвиров, которые должны были — одни "в пределах до 50-го камня"44, а другие за ним — выявить всех свободнорожденных в пагах, форумах и концилиабулах и достаточно сильных, хотя бы и не достигших 17 лет, включить в армию (Liv. XXV. 5.5—9). Тогда же консул Фульвий набрал в свое войско крестьян у города Бовиана (Liv. XXV.

13, 19). Из малоимущих крестьян состояли легковооруженные отряды, которые в 211 г. по инициативе центуриона Квинта Навия в сражении под Капуей были направлены против конницы врага; метательными копьями они подрезали ноги лошадей и добивали всадников, что принесло победу римлянам и почет Навию (Liv. XXVI. 4.4-10; Val. Max. II. 3.3). Нововведение повысило значение легковооруженной пехоты против конницы; так, в конном сражении подошедший к Риму Ганнибал был отогнан (Liv. XXVI.

10). Победы Рима были триумфом крестьянской пехоты; в равной степени возрастало значение в жизни Рима rustici, независимо от их ценза. Растущий по мере военных побед ager publicus стал сдаваться в аренду бедноте, были выведены новые колонии, чтобы плебс вернулся на землю. Гражданские колонисты получали небольшие наделы: например, в Парме по 8 югеров, в Мутине — по 5 (XXXIX. 55.7), в Потенции и Пизавре — по 6 (XXXIX. 44.10), в Грависках — по 5 (XL. 29), в Сатурнии — по 10 (XXXIX. 55.9).

В 201—200 гг. сенат принял решение о наделении землей ветеранов Публия Корнелия Сципиона, для чего была создана комиссия децемвиров для измерения и раздела ager publicus в Самнии и Апулии (по два югера за каждый год войны — (Liv. XXXI. 4.1—3). В 197 г. было основано пять новых колоний (Liv. XXXII. 29.3—4). В армию для войны с македонским царем Персеем охотно записывались, так как видели, как разбогатели легионеры, воевавшие в I Македонскую войну и против сирийского царя Антиоха IV (XLII. 32.6). В 193 г. в колонии в Вибоне 3700 пехотинцев получили наделы по 50 югеров, а 300 всадников — вдвое больше (XXXV. 40.5—6). В колонии в Бононии всадники получили по 70, остальные по 50 югеров (XXXVII. 57.7—8). Одновременно утверждается обычай помимо добычи раздавать солдатам более или менее значительные суммы по случаю триумфов и овации полководцев. Так, во время триумфа Сципиона в 201 г. воины получили по 400 ассов (XXX. 45.3), в ходе овации за победы в Испании в 200 г. — по 120 ассов (XXXI. 20.7); в 197 г. по случаю победы над галлами пехотинцам досталось по 70, всадникам и центурионам — по 140 ассов (XXXIII. 23.7), а в следующем году за победы над инсубрами соответственно по 80 и 240 ассов (XXXIII. 37.12). В 191 г. во время триумфа по случаю разгрома бойев солдатам было выдано по 125 ассов, а центурионам и всадникам — соответственно вдвое и втрое больше (XXXVI. 40.13). Тит Квинкций Фламинин в свой триумф роздал солдатам по 250, центурионам по 500, всадникам по 750 ассов (XXXIV. 52.11); и т.д.45 Вследствие возросшей за время войны зажиточности неоднократно судили нарушавших законы ростовщиков (XXXV. 41.9—10; XXXV. 7.2—5). Все это повышало привлекательность военной службы, которая, судя по всему давала возможность хорошо наладить хозяйство.

В 186 г. 40 тыс. умиротворенных лигуров были переселены с гор на ager publicus в Самний в область Таврасии. Они получили участки земли и 150 тыс. фунтов серебра на обзаведение хозяйством (XL. 38). По тогдашней норме это составляло 270 денариев, или 2700 ассов, или 1080 сестерциев46 на главу семьи. Иными словами, на такую сумму можно было наладить хозяйство на полученном участке. Если подсчитать раздачи по случаю триумфов за 20 лет (нормальный срок службы солдата), то на пехотинца приходилось 2134 асса, вдвое больше на центуриона и втрое — на всадника47. Конечно, не все солдаты участвовали во всех триумфах, но следует учитывать стипендии и добычу, в которую иногда могли входить и драгоценные металлы (так, Катон во время своего командования в Испании говорил, что пусть лучше многие, т.е. солдаты, принесут домой серебро, чем немногие, т.е. командиры из знати — золото). Таким образом, ветеран за время службы набирал достаточно средств, чтобы наладить крестьянское хозяйство. Даже небольшой пресс для оливок, по данным Катона стоивший в Помпеях и Ноле 180 сестерциев (плюс еще 30 за установку — De agr. 22.4; ср. 135.2)

, был вполне доступен. К сожалению, трудно определить цены на орудия труда и скот. Некогда бык при взимании штрафа считался за 100, овца — за 10 ассов, но их стоимость в III—II вв. неизвестна. Однако и инвентарь, и скот могли быть взяты с добычей; мог быть захвачен или куплен при распродаже также раб или рабыня. В мелких хозяйствах с рабом "марципором" или "люципором"48, с которым вместе работали хозяева, отношения были патриархальные, рабы участвовали в культе фамильных и компитальных Ларов, в общих праздниках соседей — pagani на перекрестках в честь сельских богов.

Крестьянство, видимо, значительно расслаивалось. Судя по тому, что в 169 г. было предложено включить отпущенников, за исключением имевших сельский участок не менее 30 югеров49 (Liv. XLV. 15.1—2), в городские трибы, предполагалось, что владевший таким наделом человек достаточно благонадежен в отличие от бедных отпущенников, сливавшихся с "городской чернью". Вероятно, надел в 30 югеров был минимумом для зажиточного, "крепкого хозяина".

Крестьяне, до этого минимума не дотягивавшие, помимо службы в армии могли подработать у подрядчиков строительных работ, на разных работах в городах, особенно в Риме, куда, как сообщает Ливий, постоянно перебирались люди из мелких поселений. По сведениям Катона, крестьяне, жившие по соседству с виллой, находили там заработок в качестве политоров, поденщиков, подрядчиков, бравших на себя уборку маслин, винограда и т.п.

Трудно сказать, какой доход могли получить крестьяне со своих участков, продавая свою продукцию. Ливий и Плиний писали о необычайной дешевизне продуктов "при предках". Зерно стоило 4 асса за модий (8,5 литра) (Liv. XXXI. 4.6), а некоторые народные трибуны раздавали зерно по ассу за модий, за что народ ставил им статуи (Plin. NH. XVIII. 4.1—2). В 149 г. по ассу стоили: модий зерна и конгий вина (3,28 литра), 30 фунтов (фунт = 327,5 г) сушеных фиг, 10 фунтов масла и 12 фунтов мяса (Ibid.). Даже если эти авторы преувеличивают, все же, вероятно, продукты были дешевы. Торговцев зерном — фрументариев судили, если они придерживали зерно, чтобы продать дороже. Возможно, выгоду могла дать продажа фруктов — смокв, груш, яблок, орехов разных сортов, упоминаемых Катоном. Судя по названиям, среди них были и завезенные в Италию новые сорта, и сорта, названные по имени людей, например, апициев виноград, квириниевы яблоки, лициниан- ские и сергианские маслины и т.п. (De agr. 6.1—2; 7.1; 3). Не исключено, эти сорта вывели те или иные земледельцы и могли их продавать подороже как новинку. Луцилий, например, упоминает ранние фиги, дающие хороший доход (Lucil. V. 14. [198]). Остальные же культуры вряд ли могли обогатить крестьянина. Отсюда и стремление поправить свое состояние войной. Так, Ливий пишет, что приток добровольцев в войско, собиравшееся на войну с Персеем, был столь велик, что даже заслуженные ветераны- центурионы вынуждены были умолять, чтобы их не назначали на более низкие, чем прежде, места (inferiores ordines — Liv. XLII.

32.6-8; 33.1-3).

Вместе с тем сенат под влиянием единомышленников Катона, стремившихся сохранить крестьянство, кроме колонизации принимал и другие меры. В первую очередь он старался сберечь от незаконных захватов ager publicus, без пользования которым (пастбищами, лугами, лесами, водами) мелкое хозяйство на 5—10 югерах существовать не могло. Правда, нуждаясь в деньгах, сенат через посредство квесторов продавал часть ager publicus участками в 50 югеров. Но самовольные захваты карались. Катон, будучи цензором, вернул в общественную собственность захваченные частными лицами для своих домов и полей источники воды, разрушал частные здания, построенные на общественных участках (Liv. XXXIX. 44.4). В 173 г. сенат поручил консулу Луцию Постумию в Кампании отгородить ager publicus от частных земель и отобрать захваченные частными лицами земли на ager publicus (ad agrum publicum a privato terminandum — XLII. 1.6), а на следующий год народный трибун Марк Лукреций предложил сдать часть кампанской земли небольшими долями в пользование (ut agrum Campanum censores fruendum locarent), дабы пустующие земли не возбуждали жадность частных лиц (XLII. 19.1—2). Сохранились и надписи о восстановлении ager publicus, например, от начала II в. до н.э. надпись из Остии: городской претор сообщал, что по постановлению сената "эту землю присудил как общественную и отгородил от частной, простирающейся до Тибра" (CIL. I. 2516).

Для защиты владельцев от захвата их участков в III—II вв. издается ряд преторских интердиктов об удержании и восстановлении владения в пользу поссессоров (интердикты de vi, uti possidetis, utrubi). Тогда же вводятся новые сервитуты, обеспечивавшие мелким владельцам право проезда, прохода, прогона скота через чужую землю, проведения и забора воды на "служащем" участке. Видимо, не поощрялось образование слишком больших имений. Так, например, некоему македонянину Онесиму за услуги, оказанные Эмилию Павлу в войне с Персеем, сенат дал из ager publicus в районе Тарента 200 югеров (Liv. XLIV. 16.4—7), тогда как ранее в Сицилии сиракузянин Сосис и испанец Мерик, способствовавшие победе Марцелла над карфагенянами, получили

по 500 югеров (XXVI. 21.9—13).

Направленные на сохранение известного равенства граждан меры имели целью воспроизводство "великой производительной силы" гражданской общины, и в них опять-таки неразрывно сочетались экономические, политические и идеологические моменты. В этом плане должны были действовать законы против роскоши — leges sumptuariae, издававшиеся с конца III в. до н.э. до правления императора Августа. По сообщению Авла Геллия, они показывали, что "у древних" бережливость и скромность была делом не домашним, а общественным (Aul. Cell. II. 24.1). Первый закон, внесенный Орхием в цензорство Катона, ограничивал число пиров и гостей. В 161 г. был принят более строгий Фанниев закон, ограничивший сотней ассов расходы на пиры в праздники и 10 ассами в обычные дни, а число гостей — тремя—пятью. Через 18 лет закон Дидия распространил действие закона Фанния на всю Италю и привлекал к ответственности не только устроителей пира, но и гостей. Следующий закон Лициния Красса дозволял в дни календ, нон и нундин тратить на еду 30 ассов, в остальные же дни потреблять не более 3 фунтов сухого и копченого и 1 фунта соленого мяса, количество же плодов земли и деревьев не регламентировалось (Macrob. Sat. I. 17.4—9). По Авлу Геллию, сенатусконсульт, принятый в консульство Гая Фанния и Валерия Мессалы (т.е. в 161 г., чуть ранее закона Фанния), требовал, чтобы первые лица в городе (principes civitatis) клялись перед консулами не тратить во время Мегалезийских игр, когда они угощали друг друга обедами, более 120 ассов за один обед, не считая овощей, хлеба и вина, а вино употреблять не привозное, а отечественное (AuL Cell. И. 24.2). Плиний, ссылаясь на Кассия Гемину, писал о законе, запрещавшем использовать рыбу без чешуи для жертвенных трапез, установленном якобы Нумой, с тем чтобы снизить цены на рыбу для частных и общественных трапез (P/in. NH. XXXII. 10.1). Закон Фанния старались обойти; нарушителей обличал в своих сатирах Луцилий (XIII. 1—6. [438—444]; ср. AuL Cell. И. 24.4); Афиней собрал сведения о знатных людях (Элий Туберон, Рутилий Руф, Муций Сцевола), покупавших рыбу и птицу по дешевке у зависевших от них людей, чтобы обойти этот закон (Athen. VI. 274). Расходы на копчености и соления, возможно, были связаны также со значительным импортом — Варрон упоминал о привозившейся из Галлии в Рим комацианской и каварской ветчине и грудинке, а также цитировал Катона, писавшего, что ежегодно инсубры (в Транспаданской Галлии) заготовляют по 3—4 тыс. кусков копченого мяса и сала (Varro. RR. II. 4.10—11). Здесь могла действовать та же протекционистская система, что и в известном упоминаемом Цицероном ограничении галльских виноградников и оливковых садов в пользу италийских (De rep. III. 9.16). Авторы законов о роскоши могли, помимо прочих соображений, помогать обеспечивать сбыт более дешевым местным продуктам из крестьянских хозяйств; из них же могли поступать и "плоды земли и деревьев", потребление которых вообще не ограничивалось. Как раз в эти века торговля в Риме быстро развивается, строятся новые таберны на Форуме, оборудуется особый рыбный рынок. Варрон писал, что рыбные садки с пресной водой для дешевых простых рыб устраивают плебеи и получают от них известный доход (Varro. RR. III. 17). Их торговые интересы ограничения расходов на рыбу особенно задеть не могли, так же как и на мясо, поскольку и сами крестьяне ели мясо только во время жертвоприношений свиней Церере, "богу или богине" во искупление порубки дерева в роще и принесения жертвы Марсу-Сильвану за быков, которая готовилась из муки, жира и мяса (Cato. De agr. 83; 134; 139—140). Вообще же, судя по приводимым Катоном рецептам различных блюд, очевидно, взятых из крестьянского быта, они включали ячменную и пшеничную крупу, овечий сыр, молоко, мед (74; 84~“88), но не мясо, хотя Катон и дает советы по откорму кур, гусей и голубей (89 — 90). Законы против роскоши могли задеть интересы импортеров галльских копченостей и греческого вина, возможно, скотоводов, но не мелких и средних поссессоров, продававших дешевую рыбу и "плоды земли".

Неизвестно, какой в то время мог получить доход крестьянин от продажи своих продуктов, но вряд ли он был велик. Подзаработать он мог скорее на всяких работах у владельцев вилл (136; 154—155). Катон говорит об условиях продажи на корню всего урожая винограда и маслин. Может быть, такие скупщики покупали продукцию и у крестьян, чтобы перепродать на городском рынке. Катон упоминает и издольную аренду стад овец: арендатор с каждой овцы давал владельцу 1 x/i фунта сухого сыра, половину надоенного молока; ягненок, проживший сутки, шел в доход — in fructum — арендатора; оговаривалась продажа молока (кстати сказать, молоко и сыр в законах о роскоши не упоминались), шерсти, откорм свиней, по одной на 10 овец (De agr. 150). Видимо, здесь имеется в виду сравнительно крупный предприниматель; занимались ли такой арендой крестьяне, сказать трудно, но какое-то количество овец, коз и свиней, вероятно, имелось в каждом хозяйстве. Необходима была и хотя бы одна упряжка быков. Плиний считал, что такая упряжка за год обрабатывала 30 югеров, т.е. надел "крепкого хозяина". Мелкие поссессоры могли арендовать упряжку быков или владеть ею совместно с соседями. Для прокорма мелкого скота и быков50 крестьянину были необходимы общественные угодья. Иногда несколько соседей покупали или получали в надел общее пастбище —

ager compascuus, но особенно большое значение имел ager publicus как "римского народа", так и различных городских и сельских общин. Свои общие земли паги имели еще во II в. до н.э. даже на территории самого Рима (например, на Эсквилине располагались земли пага, которыми совместно распоряжались pagani и их магистры - CIL. I. 591).

В разных местах Италии надписи на латинском и местных языках упоминали села, совместно приносившие дары богам, например, vicus Anninus, vicus Petinus, vicus Fistaniensis, vicus Supinas, причем в последнем уже появляются магистры-квесторы51. На территории вестинов во II в. до н.э. магистры осуществили какую-то постройку "по решению села" (CIL. I. 1806); в районе Маррувия "по решению села" (de vici sententia) был сооружен амфитеатр (АЕ. 1974. № 323). О пагах дают некоторое представление надписи с территории Капуи, за союз с Ганнибалом лишенной статуса города и разделенной на паги. Паги владели общим имуществом, которым распоряжалось собрание pagani, и выбирали магистров. В других частях Италии паги были исконными образованиями. По пагам набирали рекрутов, выборные магистры пагов отвечали за состояние дорог на их территории, за привлечение pagani к общественным повинностям. Ко II в. до н.э. относится несколько надписей пагов на территории вестинов (АЕ. 1968. № 148—156); упоминаются эдилы пага, совместная постройка десятью пагами храма Юпитеру Виктору как Compagei. О союзе пагов идет речь и в надписи с территории Капуи (CIL. I. 571). На землях пага были и частные владения. Так, магистры пага приобрели частный участок для статуи Диоскуров (CIL. I. 569). Имели паги свой регулирующий их жизнь устав — lex (CIL. I. 571). Паги могли брать плату за проезд по их земле (CIL. I. 8820). Насколько естественной организацией земледельцев был паг, видно из практики селить по пагам римских граждан на месте будущей колонии. Так, в Помпеях pagus Felix был первоначально населен немногими римскими гражданами, помещенными туда Суллой при подготовке к основанию там колонии52.

Некоторое представление о соотношении городских и сельских общин во II в. до н.э. дает известная "Сентенция Минуциев" от 117 г. до н.э. (CIL. I. 199), блестяще проанализированная Э. Серени53. "Сентенция" улаживала пограничные споры и регулировала аграрные порядки города Геновы и зависевших от него соседних общин-кастеллей. Из нее мы узнаем, что в кастелле Витуриев Лангетов имелась частная, не подлежавшая обложению (vectigal) земля, которую можно было продавать и завещать; за пользование общественными землями ежегодно в казну Геновы вносилось по 400 викториатов или 1/20 урожая зерна и 1/6 вина. Владельцем земли в кастелле можно было стать лишь по решению большей части лангетов с тем, чтобы к обработке земли не допускался никто, кто не был бы лингетом или генуатом; за нарушение этого условия земля отбиралась. На общих пастбищах — compascuum — лангеты и генуаты могли пасти скот, брать там дрова и строительный лес. На земле, которой владели лангеты и еще четыре кастелла, против их воли никто не мог косить луга и пасти скот. Они из общей земли могли взять другие луга, но не большие, чем те, которыми они пользовались в предыдущий год. Таким образом, общины, кас- теллы, соответствующие пагам в других местностях, имели и частные земли, и общинные пастбища и леса, принадлежавшие как данному кастеллу, так и нескольким соседним общинам, причем пользоваться ими могли и граждане городского центра. Леса находились под особой защитой, отчасти как посвященные богам, отчасти как общая собственность, необходимая, для крестьян, собиравших там корм для скота, строительный материал и т.п. Надписи III в. до н.э. из района Сполето и Апулии (CIL. I. 360; 401) говорят о запрещении вывозить что-либо относящееся к роще; также нельзя было ничего в ней вырубать за исключением дней ежегодных священнодействий, когда дозволялось срубить то, что необходимо для их отправления; за нарушение закона виновный должен был дать Юпитеру быка и 300 ассов штрафа. Катон по древним крестьянским обычаям предписывал искупительные жертвы за порубку дерева в роще и расчистку леса. Впоследствии агрименсоры оговаривали, что при основании колоний и межевании земли рощи должны сохранять свой прежний статус.

Традиции и институты крестьянских общин определяли и ряд черт жизни городского плебса. По аналогии с сельскими компи- талиями в Риме коллегиями, включавшими рабов и свободных, справлялись праздники в честь Ларов кварталов, также именовавшихся vici, и это был самый демократический праздник, тоже связывавшийся с именем Сервия Туллия. И вообще римляне того времени не мыслили себе людей, не включенных в какой-то коллектив со своим культом и подобием общины. Для рабов и свободных, оторвавшихся от своих фамилий и соседств, в городах создавались коллегии с выборными магистрами и министрами, общей казной, общими культовыми трапезами, совместными посвящениями богам.

И боги, наиболее популярные среди городского плебса, были в общем те же, что почитались крестьянами. В городе также отмечались ноны, календы, иды, связанные с фазами Луны, так почитавшейся Сервием Туллием. Как в крестьянском быту, фазы Луны учитывались при исполнении ряда работ (P/in. NH. XVIII. 75.1—

2), а крестьянки возносили небу мольбы в новолуние (Pseudo- Acron. Carm. 23.2). С "лунными днями" были связаны разные поверья и приметы (Varro. RR. I. 37). Возможно, иногда Луна как- то сближалась с Юноной, носившей эпитет Calendaria, — ей были посвящены календы, первый день новой луны, и в этот день к Юноне обращались — Covella или Novella, как и к новой Луне (Macrob. Sat. I. 15.18). В одном случае Варрон называет луну Яна как паредру Януса, бога всякого начала, а в архаической мифологии —

бога времени и творца мира. Высказывалось предположение и о сохранении в крестьянской религии древнего, в среде горожан утратившего популярность и вытесненного Юпитером культа Sol Indiges54. (Вообще, видимо, в крестьянской среде сохранились более ранние представления о богах, например, о Марсе как хранителе разного типа общин с многими функциями, что позволило отождествить с Марсом сходных богов западных провинций.) Независимо от усвоенной впоследствии астрономии египтян, вавилонян и греков римские земледельцы наблюдали за звездами и созвездиями, внешний вид, восход и заход которых определял начало и окончание разных сельскохозяйственных работ, прогнозы погоды (они делались также на основании направления ветров, поведения животных, птиц, насекомых, а также звуков, слышимых в горах,

лесу, на море - P/in. NH. XVIII. 68.6; 69.5—7; 75-90). В

соответствии с такими наблюдениями над небесными светилами давали расписание работ и римские агрономы. Плиний, считавший наблюдения "предков" не уступавшими современным ему, основанным на расчетах, писал о созвездиях, по его словам, именно для крестьян (NH. XVIII. 5.2). Он же, разделяя недоверие Катона к греческим врачам, давал вслед за ним различные рецепты для лечения болезней животных и людей, основанные на наблюдениях "неученых крестьян, живущих среди трав" (NH. XXV. 6.1; XXIX. 7.1; 8.2). Хотя обычно нам представляется, будто мировоззрение "филэллинов" стало господствующим в римском обществе II в., можно полагать, что оно было присуще лишь весьма тонкому верхнему социальному слою. Основная же масса римлян жила представлениями, основанными на вековом опыте крестьян, идеология которых определяла и идеологию всех граждан civitas.

Е] Б] Е]