КАКОЙ ИСТОРИКИ ВИДЯТ ИСТОРИИЮ XIX В.

риками, принадлежащими к самым

разным научным направлениям.

Практически для всех этих школ и направлений ясно, что XIX столетие — столетие особенное. Для историков государственной школы это век раскрепощения сословий. Один из виднейших теоретиков государственной школы, либерал Б. Н. Чичерин, едва проводив XIX в., объявил: «Девятнадцатый век был поворотного точкой в русской истории», поскольку именно тогда самодержавие, при всем его историческом значении, исчерпало свои возможности. «Оно собрало и устроило Русскую землю, насадило в ней просвещение; наконец, оно освободило народ и поставило на ноги общественные силы»15, но в XIX в. ему пришлось решать проблему развившихся общественных сил, требовавших гражданской и политической свободы.

По В. О. Ключевскому (самому яркому, хотя не самому последовательному наследнику государственной школы), основными задачами России XIX в. были «уравнение сословий перед законом и введение их в совместную государственную деятельность». Вот тот же тезис, развернутый этим историком более подробно: «Основные вопросы времени: социально-политический, состоявший в установлении новых отношений между общественными классами, в устройстве общества и управления с участием общества; к ним — вопрос кодификационный, состоявший в упорядочении нового законодательства; вопрос педагогический, состоявший в руководстве, направлении и воспитании умов, и, наконец, вопрос финансовый, состоявший в новом устройстве государственного хозяйства»17.

оглядываясь на прошедшую эпоху и связывая ее с будущей: «В непрерывном взаимодействии правительственной власти и народно-

17

го представительства, крепнущего в борьбе с ее преобладанием, и заключается залог будущего развития государства, и усвоения правительством культурных начал конституционной монархии»17. Еще одним последователем государственной школы — А. А. Корниловым18 — создана, пожалуй, лучшая на сегодняшний день работа по истории XIX в. Это книга основана на курсе лекций, прочитанном в 1909—1910 гг. в Петербургском политехническом институте. Сейчас работа переиздана по последнему изданию 1918 г., когда монархическая цензура уже не довлела над автором, а большевистская еще не довлела — это позволило Корнилову писать обо всем так, как он считал нужным. В этом курсе характеристика столетия явно говорит об авторе, как о наследнике Ключевского: «Тот процесс, который совершался в России в XIX в., процесс раскрепощения сословий и смягчения деспотизма верховной власти, совершался путем борьбы отдельных сословий и классов между собой и борьбы представителей власти с освободительными стремлениями наиболее сознательных и передовых представителей общества. На ход и исход этой борьбы влияли как внутренние, так и внешние отношения и те мировые события, которые совершались в это время в остальной Европе»19.

Если государственная школа ставила во главу угла постепенно налаживающееся взаимодействие общества и государства, то историки, объявляющие XIX столетие веком непримиримого конфликта общества и государства, могут быть отнесены к представителям «антигосударственной», или пессимистической, школы. Во многом их взгляды основываются на изучении кризисных периодов русской истории, особенно 1905—1907 и 1915—-1917 гг. По мнению сторонников этой школы, государство не может раскрепощать сословия, поскольку со временем все больше превращается в поли-цейско-бюрократическое.

«Мой центральный тезис, — пишет Р. Пайпс в другой своей книге, — состоит в том, что Россия принадлежит по преимуществу к той категории государств, которые политологическая литература определяет как вотчинные. В таких государствах политическая власть мыслится и определяется как продолжение права собственности и властитель является одновременно и сувереном государства, и его собственником»21. Иногда можно слышать восхищенные отзывы относительно такого парадоксального открытия Р. Пайпса. На самом деле теория России как вотчинного государства появилась еще в 40-е гг. XIX в. и была изложена немецким путешественни-

18

ком и экономистом Августом фон Гакстгаузеном, с трудами которого Пайпс хорошо знаком. Гакстгаузен писал еще в первой половине XIX в.: «Тогда как все страны Западной Европы должны быть по их историческому развитию причислены к феодальным государствам, Россия должна быть называема патриархальным государством. Русская семья есть микрокосм русского государства. В русской семье господствует равенство прав: но пока она не разделена, она подчинена отцу, а после его смерти старшему брату, который один распоряжается неограниченно всем имуществом и дает каждому члену семьи столько, сколько сочтет нужным»22.

Схожую с Пайпсом позицию занимает Марк Раев в работе «Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской империи» (русское издание: Лондон, 1990), которую точнее было бы перевести «Понять имперскую Россию». В России, по Раеву, с петровских времен строилось «полицейское государство» как единственный «организатор социальной активности для использования потенциальных ресурсов: духовных, материальных, человеческих».

Для имеющей богатое наследство и все еще широко распространенной (иногда под некоторой терминологической маскировкой) марксистской школы XIX век — это век освободительного движения и смены феодального строя капиталистическим. Профессор Н. А. Троицкий, яркий до воинственности историк из Саратова, дает характеристику эпохе так: «С одной стороны, Россия... это пожизненная тюрьма для всех населявших ее народов... это жандарм Европы, глава Священного союза монархов против народов, душитель восстаний в Польше и революции в Венгрии... цитадель деспотизма и обскурантизма, где властвовали невежественные солдафоны вроде Аракчеева и образованные мракобесы вроде Победоносцева, а народ прозябал в нищете и темноте... С другой стороны, Россия — это родина великого, хотя и трагически противоречивого [чего, как вы думаете? литературно-художественного наследия? опыта совершенствования политической культуры? экономического подъема? нет] освободительного движения, ко-

19

торое дважды (в 1859—1861 и 1879—1881 гг.) приводило страну вплотную к демократической революции» (что воспринимается и оценивается автором как безусловно положительное явление). И только потом Россия — «спасительница Европы от наполеоновской военщины и освободительница балканских народов от турецкого ига...

Западная либеральная историография, испытавшая сильное влияние российских историков-эмигрантов (особенно в США), рассматривает XIX век как век модернизации, перехода от традиционного общества к индустриальному. То же направление сильно и в Японии [Обзор японских работ представлен, например, в издании Resent trends in Japanese historiography: bibliographical essays (Tokyo. 1970. V. I)]. В России эта точка зрения все больше распространяется в последнее десятилетие. Она, например, представлена в учебниках Е. В. Анисимова и А. Б. Каменского24. Глобальный подход к истории России в контексте мировой истории применен Арнольдом Тойнби в его классической работе «Постижение истории».

20

танских военных стратегов. Однако Гражданская война в Америке и агрессивные войны Пруссии 1861—1871 гг. уже велись на новой индустриальной основе, с применением новейшей техники. И очень скоро обнаружилась неспособность России к перевооружению на уровне западных технологий, что вылилось в унизительное поражение 1905 г. в войне с Японией. Полное крушение постигло Россию, когда она столкнулась с военной машиной Германии в Первой мировой войне. Все это подтверждало недостаточность петровских реформ для успешного противостояния быстро индустриализующемуся миру. Ответом явилась русская революция 1905 г. Она была реакцией на поражение в русско-японской войне. Катастрофа 1914—1918 гг., сделавшая общепризнанной и очевидной отсталость России, способствовала приходу к власти большевиков, определив, в некоторой степени, и их программу»25.

У позитивистской школы XIX век — это век собственно девятнадцатый, поскольку ее сторонники пытаются быть своеобразными продолжателями летописной традиции, призывавшей писать хроники «добру и злу внимая равнодушно». Как отмечал в начале века военный историк К. А. Военский: «Перед лицом беспристрастной истории не должно быть ни своих, ни чужих, а лишь то, что дороже, выше и прекраснее всего на свете, — правда»26. В этом слышен отзвук кредо историков-позитивистов: «Описывать, как это было на самом деле». В таком направлении написана самая авторитетная англоязычная история России XIX в. Хью Сето-на-Уотсона. Автор специально отмечает в предисловии: «Моей целью было увидеть период таким, каким он был, независимо от того, что случилось потом, рассмотреть политику и действующих лиц в оценках той эпохи, а не с точки зрения принятых в наше время стандартов. Мне казалось возможным воздержаться от раздачи хороших и плохих оценок персонажам драмы, от наклеивания ярлыков «прогрессивный» и «реакционный». Тем не менее мои личные симпатии могут время от времени проявляться. Я не хочу навязывать их моим читателям, и если я в чем-то ошибся — прошу прощения»27. В современной России из обзорных работ выделим неоднократно переиздававшиеся на протяжении последнего десятилетия учебники П. Н. Зырянова. Эти учебники носят универсальный характер: тексты считаются пригодными и для 9 класса, и для исторической специализации вуза28. Такого же рода самый популярный в США университетский учебник «История России» Николая Рязановского (сына российского эмигранта и видного специалиста по истории именно XIX в.).

Современные монархисты видят в истории России XIX в. расцвет и крушение крупнейшей в мире империи, монархии, единственно способной объединить такую огромную, богатую и многообразную страну, как Россия, и успешно управлять ею. Они ищут причины крушения державы, падения такого величественного и роскошного здания. Их позиция — своего рода

21

негатив марксистской: монархия и империя здесь, прежде всего, положительные ценности, а освободительное движение (чаще всего под другими названиями, например «бесовщина») и революция (чаще именуемая как смута и террор) — воплощение зла.

Такое многообразие исторических школ дает возможность услышать по-лифоничность истории, складывающуюся не только из разноголосицы свидетелей истории, но и разноголосицы ее интерпретаторов. Это заметил французский историк Марк Ферро, написавший любопытнейшую книгу «Как рассказывают историю детям в разных странах мира». Рассмотрев два десятка самых разных, иногда противоречащих друг другу, иногда вообще лежащих в разных плоскостях историй, М. Ферро пришел к выводу, что «иллюзорно и абсурдно было бы игнорировать существование этих разных вариантов истории, потому что они являются такой же реальностью, как верования, или религия, или власть. И ошибочно было бы вместе с тем ограничиться составлением общей истории из этих отдельных историй»29. Ф. Бродель говорил о «двойной необходимости: знания истории и воссоздания ее на новом фундаменте»30.

Как бы ни спорили представители разных направлений о содержании истории России XIX в., они чаще всего сходятся в том, что самой насущной проблемой страны была проблема земли и воли — если интерпретировать ее в самом широком смысле. Проблема земли — это судьба земледельцев, прежде всего крестьян, составлявших подавляющее большинство населения Российской империи, ее социальную и экономическую основу. Это, кроме того, напрямую связанный с ней вопрос о собственности на землю — главный источник богатства в земледельческой стране. Проблема воли — это принципы государственного устройства и общественных отношений, законодательного установления взаимоотношений сословий, создания системы гражданских прав населения России.

Завершая характеристику научных исследований, нужно остановиться на особом роде художественной литературы, созданной в форме научного исследования, но исследованием не являющейся. В ней с ученой серьезностью излагаются исторические факты, хотя обычно и объединенные некоторой псевдосистемой, но собранные исключительно для иллюстрации некоей априорной идеи. Для сторонников такой наукообразной публицистики история — это сундук с бесконечным количеством фактов, из которого можно брать все, что тебе понравится, и не брать ничего, что не нравится. Если отвлечься от нашего «длинного XIX века», то самый нашумевший образец такой работы — «Ледокол» В. Суворова. К началу XX в. имеют отношение «Красное колесо» А. Солженицына и «Россия, которую мы потеряли» С. Говорухина. Близко к этому жанру лежат и некоторые историософские и философские произведения вроде работы «Истоки и смысл русского коммунизма» Николая Бердяева или книги Александра Янова

22

«Русская идея и 2000-й год» (Нью-Йорк, 1988) с ее схемой «реформа— контрреформа—застой». В последнем случае многих умиляла казавшаяся новой схема «маятника» истории. На самом деле это просто статическое описание давно известной и пережившей века «спирали» Гегеля, взятой на вооружение и марксизмом. Колебания маятника, положенные на движущуюся ленту времени, собственно, и дают спираль.

«Изобретение маятника» и определенное влияние его на научные дискуссии — доказательство некоторой легкости и легковесности многих с виду логичных историософских схем; часто их можно придумать хотя бы за время поездки в метро. На стержень теории нужные факты начинают нанизываться сами собой, а ненужные будут не менее легко «теряться» или опровергаться. Такой подход — ловушка для тех, кто пытается вести добросовестные научные исследования. Автор некогда «поставил эксперимент на себе» и на удивление легко «изобрел» вполне логичные 375-летние «циклы» русской истории, опирающиеся на хрестоматийные даты: призвание варягов, 862 год — нашествие Батыя, 1237 год — Смутное время, 1612 год — разгар перестройки, 1987 год. Наличие умиляющей глаз хронологической симметрии придаст убедительность любому объяснению «закономерности» этих циклов.

На границе между историческими и псевдоисторическими работами лежит нашумевшая работа А. Ахиезера «Россия. Критика исторического опыта» (М., 1991, есть и переиздания). Схема российской истории здесь проста — противостояние соборности и авторитаризма, стремление их к синкретизму; развитие псевдосинкретизма. Главная особенность этого исследования — сложная терминология, создающая практически новый язык понятий, своего рода «историческое эсперанто», для всех общее и ни для кого не родное. Но это пока единственная выделяющаяся попытка создания новой философии русской истории: современная историографическая ситуация не благоприятствует ведению долговременных исторических исследований. Если в советское время историк испытывал идеологическое давление, то теперь он испытывает экономическое. Необходимость обеспечивать себе приличное существование заставляет многих профессионалов писать быстро, на популярные «продающиеся» темы, а если и искать в архивах, то прежде всего «клубничку», а не материалы для длительного анализа.

И тем не менее в последние 10—15 лет историческая литература обогатилась вдвойне. Вдвойне, потому что не только вышли в свет новые исторические исследования, вводящие в широкий оборот новые документы и материалы или предлагающие более глубокую интерпретацию фактов известных, но и потому, что появился значительный поток переизданий, сделавший доступными многие классические труды, ставшие библиографической редкостью. Правда, можно сожалеть об отсутствии в них новых комментариев и справочного аппарата, что значительно снижает ценность этих книг.

23

— Рекомендуемая литература —

В дальнейшем к каждой лекции будет прилагаться список рекомендуемой литературы по конкретным темам. Этот список намеренно сделан небольшим, поскольку рассчитан прежде всего на получение достоверной дополнительной информации, необходимой и достаточной для углубленного понимания темы. В рекомендованных книгах обычно есть более широкие списки библиографии и оценки основных работ и источников по многим частным проблемам. Этими списками (или литературой, указанной в ссылках и примечаниях) можно руководствоваться для поиска максимально полной информации. Ссылки в тексте также даются на литературу, представляющую значительный интерес и пользу для углубленного понимания рассматриваемых проблем.

Предлагаемый список общей справочной литературы поможет в поисках необходимых подробностей для изучения истории России XIX в.

Прежде всего укажем на справочники справочников: аннотированный указатель библиографических пособий, опубликованных на русском языке, — с начала XIX в. по 1982 г. — под названием «История СССР» (М., 1982. В 2 ч.) и изданный профессором П. А. Зайончковским библиографический указатель «Справочники по истории дореволюционной России» (М., 1978). Под его же руководством выходил указатель опубликованных, в том числе в периодике, мемуаров «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях», в 4 т.; том 2 в 2 ч. охватывает 1801—1856 гг., том 3 в 4 ч. — 1856—1894 гг., том 4 — период до 1917 г. Существует и похожий указатель рукописей под редакцией С. В. Житомирской «Воспоминания и дневники XVIII—XX веков» (М., 1976). Наиболее полной энциклопедией обещает быть многотомное издание Большой российской энциклопедии — «Отечественная история». На базе этой энциклопедии сделан однотомный «быстрый» справочник, энциклопедический словарь «История Отечества» (М., 1999), в котором, помимо статей, есть краткая хронология и обзор истории России с древнейших времен до конца XX в.

Общий свод знаний о России самого конца XIX в. был представлен в двух томах лучшего российского «Энциклопедического словаря», изд. Брокгауз и Ефрон — 54-м и 55-м. В 1991 г. эти два тома были переизданы под одной обложкой и названы «Россия. Энциклопедический словарь» (Л., 1991). Полный Брокгауз доступен и в электронной версии.

Массу важных сведений по социальной истории России собрал Б. Н. Миронов в двухтомной монографии «Социальная история России» (СПб., 1999).

О важности и содержании книги Л. Е. Шепелева «Титулы, мундиры, ордена в Российской империи» говорит само ее название (первое издание называлось «Отмененные историей») (Л., 1991). Для большего проникно-

24

вения в среду русского чиновничества стоит познакомиться с работой того же автора «Чиновный мир России» (СПб., 1999).

Среди множества выпущенных биографических справочников порекомендуем выходивший в начале XX в. многотомный «Русский биографический словарь», известный в ученых кругах как РБС. Надо иметь в виду, что несколько томов не вышло, но на рубеже XX—XXI вв. их по гранкам воссоздали в издательстве «Аспект-пресс» — это переиздание является наиболее полным.

Так же как и «Отечественная история», не завершен важный биографический проект Большой российской энциклопедии — словарь «Русские писатели. 1800—1917», включающий, по замыслу создателей, не только литераторов, но и всех, «кто хоть что-то писал и публиковал на русском языке». Словарь отличает прекрасный справочный аппарат: не только библиография, но и обзор архивных фондов, а также информационные материалы по историческим реалиям России XIX — начала XX в. К 2003 г. вышло четыре тома из шести.

Политические биографии крупнейших российских сановников приведены в справочнике Д. Н. Шилова «Государственные деятели Российской империи. 1802—1917» (СПб., 2001). Биографии деятелей политических партий, а также информация о самих партиях в России начала XX в. представлены в объемной энциклопедии «Политические партии России. Конец XIX — начало XX века» (М., 1996). Биографии российских купцов и предпринимателей собраны в историко-биографическом справочнике М. Н. Барышникова «Деловой мир России» (СПб., 1998). Там же представлены данные о торговых фирмах, банках, страховых обществах, ярмарках и т. п.

Для тех, кто захочет углубиться в биографические или генеалогические исследования, рекомендуем как пролегомены книгу М. Бычковой «Что значит именно родные» (М., 2000), излагающую основы генеалогии и предлагающую самую необходимую библиографию для поисков «незнаменитых» лиц в глубинах русской истории. А таких книг довольно много, например, ежегодное издание «Список находящихся в гражданской службе во всех присутственных местах с показаниями каждого вступления в службу в настоящий чин на... год», выходившее с 1766 по 1914 г. (на мелованной бумаге с золотым обрезом!), или «Вся Россия. Русская книга промышленности, торговли, сельского хозяйства, администрации. Торгово-промышленный адрес-календарь Российской Империи на... год» (выходил с 1895 по 1902 г.).

Экскурсы в российскую повседневность XIX в. помогают совершить историко-бытовые или историко-литературные справочники, такие, как «Путеводитель по Пушкину» (СПб., 1997 — переиздание книги 1931 г., что объясняет некоторые политические оценки составителей), Н. С. Ашу-

25

кин, С. И. Ожегов, В. А. Филиппов «Словарь к пьесам А. Н. Островского» (М., 1993), С. Ф. Светлов «Петербургская жизнь в конце XIX столетия» (СПб., 1998), Я. Н. Ривош «Время и вещи. Очерки по истории материальной культуры в России начала XX века» (М., 1990).

Для понимания императорской России очень полезно читать записки иностранцев о ней — с поправкой на естественные симпатии и антипатии гостей, на степень их доброжелательности по отношению к стране. Такую поправку помогают делать обстоятельные и добросовестные комментаторы русских переводов, поэтому выбирать желательно прокомментированные издания. Иностранцев удивляло то, что российским мемуаристам казалось повседневным, естественным, а потому неинтересным, не заслуживающим упоминания. Среди наиболее обширных по охвату российских пространств и привлекательных по авторитету авторов — «Путешествие по России» и «Кавказ» Александра Дюма, «Путешествие в Россию» Теофила Готье (М., 1988); интересны и более политизированные «Сибирь и ссылка» Дж. Кеннана (СПб., 1999) и «Россия в 1839 году» маркиза де Кюстина (было несколько неполных изданий или даже издание «в пересказе»; для правильного понимания де Кюстина практически обязательно полное, хорошо прокомментированное издание 1996 г. в 2 т.). Конечно, при знакомстве с записками, как и с мемуарами, следует помнить о субъективности, а то и предвзятости их авторов.

26