Строительство католических храмов в Санкт-Петербурге в первой половине XVIII в.

Однако судя по письмам, приходившим в Конгрегацию пропаганды веры от петербург­ских патеров и прихожан, можно говорить о безразличии местных католиков к участию в стро­ительстве новой каменной церкви^[309]. Вероятно, причина этого была в том, что прихожане не готовы были вкладывать существенные финансовые средства в возведение храма. На тот мо­мент ей приходилось обеспечивать зачительное количество священников, оказавшихся в горо­де, что вызывало недовольство среди католиков^[310]. Тем не менее, в 1723 г. началось строитель­ство. Так, вышеупомянутые капуцины сообщали в Канцелярию 19 декабря 1723 г., что напро­тив выделенного участка был поставлен каменный мост, который «стал ценою в четыреста рублев», а также о том, что они желают начать строительство храма. При этом священники про­сили переправить на новое место построенный деревянный храм по берегу р. Мьи, так как на возведение каменной церкви у них материалов нет. Для подготовки этих материалов они про­сили позволить им огородить участок. Также они просили разрешить им огородить место для подготовки этих материалов^[311]. Представляется, что под деревянной церковью подразумевались построенные по прошению М. Змаевича деревянные избы, в которых патеры в начале 1720-х гг. проводили богослужения^[312]. По указу Петра I от 24 декабря 1723 г., им было позволено сделать это, и было дано распоряжение построить каменную церковь в три-четыре года^[313]. К 1724 г. на строительство каменного храма было потрачено 700 рублей^{[314] [315] [316]. В этом году о. Апполинарий и о. Петр Хризолог явились в Канцелярию Синода и попросили позволения взять колокола и от­правлять службу «вместо той ветхой кирхи по именному Его Императорского Величества указу в застроенной кирхе»315. о. Апполинарий фон Вебер докладывал в Конгрегацию, что над входом в будущую церковь он установил «орла Его Величества императора Всероссийско­го»316. Однако строительство данной церкви было прекращено либо после высылки капуцинов из Петербурга в 1724 г., либо уже после смерти Петра I. Так, на плане города 1725 г. А.Л. Май­ера и его переиздании, осуществленном Н. Цыловым (католическая церковь обозначена цифрой «5») (Приложение 2), обозначен только один католический храм, расположенный на старом ме­сте в Греческой слободе.}

С конца 1710-х гг. в городе действовала французская часовня на Васильевском острове. Об её существовании сообщает в 1719 г. о. Джакомо да Оледжо в своем донесении в Миссио­нерскую коллегию^[317]. Также она упоминается в 1720 г. в «Деле о замещении при петербургской латинской церкви патеров капуцинов францисканцами» (1723)^[318]. Вероятно, часовня была воз­ведена под нужды французских мастеров, поселившихся на Васильевском острове. К моменту прибытия в город францисканцев и капуцинов в 1720 г. в этой часовне проводил службу фран­цисканец о. Петр Кайо (Келио)^[319]. Представляется, что она просуществовала до середины 1720­х гг., когда, согласно указу Петра I, петербургским католикам было запрещено иметь более од­ного храма. С этого момента, французы начали посещать общую церковь в Греческой слобо­де^[320]. Поэтому уже в 1725 г. они обращаются в Канцелярию Синода с просьбой допустить их священника для службы в данной церкви^[321].

Следовательно, можно утверждать, что в первой половине 20-х гг. XVIII в. в Санкт- Петербурге существовало как минимум три сооружения, в которых проводились публичные католические богослужения: церковь св. Петра в Греческой слободе, французская часовня на Васильевском острове и избы в Большой Морской слободе на р. Мье, используемые в качестве капеллы. Более того, богослужения велись также в частных домах католиков. Так, в домах М. Змаевича, К.Б. Растрелли, Н. Пино проводили службы о. Микельанджело да Вестинье, о. Петр Кайо и о. Бонавентура Шульц соответственно^[322].

Третий этап католического храмового строительства (1726-1737) приходится на период функционироваия в Греческой слободе церкви Св. Екатерины Александрийской. После смерти Петра I на старом месте, в Греческой слободе, была возведена новая деревянная церковь^[323]. О том, что церковь перестраивалась именно в дереве, сообщается в «Диариуше пути из Вильно в Петербург и пребывания в нем его светлейшей милости господина Сапеги, старосты Бобруй­ского, а теперь фельдмаршала Российский войск», где говорится, что 27 марта 1726 г. ЯК. Са-

пега присутствовал на торжественных похоронах адмирала-католика^[324]. Кроме того, в октябре 1729 г. о. Микеланджело да Вестинье сообщал в Конгрегацию, что деревянный храм был хоро­шо спроектирован и «симметричен»^[325]. Кроме того, из известия 1765 г. варшавского нунция в Конгрегацию пропаганды веры следует, что что в пожаре 1737 г. погибла деревянная цер-

ковь^[326]

Церковь была освящена в день Святой Троицы и названа в честь императрицы Екатери­ны I. Барельеф на алтаре представлял собой символическое изображение св. Екатерины Алек­сандрийской. При этом для украшения алтаря императрица пожертвовала шелк и серебро^[327]. Храм был построен исключительно силами общины, на что было потрачено 1300 скудо^[328].

Согласно Ю. Райнхольду, церковь была 196 футов (59,7 м) длиной и 48 футов (14,6 м) шириной, с башней и четырьмя колоколами, т. е. имела колокольню^{[329] [330]. Французский путеше­ственник Обри де ла Мотре, оказавшийся в петербурге в сентябре 1726 г. описывал храм сле­дующим образом: «Вокруг этой маленькой гавани стоит несколько хороших домов, это здания другого типа, но по большей части деревянные. Среди них - община и церковь иезуитов; цер­ковь довольно изящно и красиво декорирована»330. В течение шести лет церковь должны были заменить каменной, которая должна была находиться на месте, определенном Петром I, т. е. в Большой Морской слободе. Однако из проекта строительства каменной церкви в очередной раз ничего не вышло, кроме закладки первого камня в 1726 г.[331] Кроме того, в 1733 г. Ф. Дэшвуд при описании Адмиралтейского острова упоминал только о храме св. Екатерины в Греческой}

слободе^[332].

О том, что колокольня у храма все-таки была и католики использовали её по назначе­нию, сообщает П. фон Хафен, оказавшийся в Петербурге в 1736 г. В своем «Путешествии в Россию» он сообщает, что петербургским католикам разрешено пользоваться колоколами, и

они «полностью используют свое право звонить в колокола, в чем я с досадой почти постоян­но убеждался, потому что жил той зимой бок о бок с католической церковью»³³³.

А.Н. Андреевым было выдвинуто предположение о том, что до своей гибели в пожаре в 1737 г. церковь перестраивалась и, возможно, это было сделано архитектором Пьетро Антонио Трезини в 1733 г. Историком были обнаружены отчеты Полицмействеской канцелярии о по- следсвиях этого пожара: согласно этим отчетам, сгоревший храм имел в ширину 23, 47 м., в длину 41, 96 м.³³⁴

Стоить заметить, что в исторической литературе утвердилось ошибочное мнение о том, что гравюра, выполненная Никитой Федоровичем Челнаковым в 1770-е гг. с неизвестного ико­нографического источника для «Исторического, географического и топографического Описа­ния Санкт-Петербурга: От начала заведения его, с 1703 по 1751 год» А.И. Богданова, является изображением церкви в Греческой слободе, погибшей в пожаре 1737 г.³³⁵ Однако при внима­тельном прочтении текста следует, что в тексте А.И. Богданова говорится о каменной церкви на Невском проспекте, построенной взамен сгоревшей в Греческой слободе: «Кирка каменная ка- толицкая построена на большой преспекшивой. Сия кирка прежде пожару стояла в Греческое, то есть: в Немецкой улице, позади Милионнной улицы близь главной аптеки, но оная в пожаре сгорела 1735 году»³³⁶. Кроме того, обращает на себя внимание и тот факт, что гравюра не соот­ветствует представленному нами выше описанию церкви. Так, на гравюре Н.Ф. Челнакова изображен фасад здания. По его центру находится дверь, с идущими к ней четырьмя ступенями. Окна на нем располагаются на двух уровнях: на нижнем уровне по два окна справа и слева от входа и пять окон меньшего размера на верхнем уровне. Здание имело трехгранную апсиду и купол с фонарем, завершающийся луковичной главкой и крестом³³⁷.

Во второй половине 1720-х гг. миссионеры на собственные средства построили камен­ный хоспис. В августе 1728 г. префект миссии о. Джакомо да Оледжо в своем письме в Конгре­гацию сообщает о начале этого строительства, которое, по его словам, он предпринял с целью защиты себя и своих коллег от огня, наводнений, суровых холодов и прочих опасностей, кото­рые могут подстерегать их в городе³³⁸. Следует заметить, что опасения п. Джакомо были вполне ^{[333] [334] [335] [336] [337] [338] оправданными. Так, в своем отчете новый префект миссии о. Микеланджело да Вестинье сооб­щал, что во время очередного наводнения существовала реальная опасность гибели о. Джакомо. Священник спасся благодаря тому, что из-за ветхости старого хосписа ему удалось выбить ре­шетки на окнах и выбраться из здания[339]. Среди недостатков старого хосписа миссионеры от­мечали также его тесноту: хоспис имел четыре полноценных комнаты и маленькую пятую, в которой можно спать только в углу[340].}

На момент прибытия в город о. Микеланджело да Вестинье, постройка нового хосписа была почти завершена. В ревизии, составленной им в октябре 1729 г., он описал его следующим образом: хоспис находился на возвышении в отдалении от церкви; на верхнем этаже здания находилось двенадцать комнат и несколько помещений на первом этаже. Интересно замечание миссионера, что стилистическое решение архитектуры здания объяснялось вполне прагматиче­ской причиной: по стилю он походил на обычный городской дом, чтобы в случае отбытия мис­сионеров из города, была возможность его продать. В целом на строительство и отделку хоспи­са было потрачено 1800 скудо^[341]. В 1737 г. он представлял собой здание, которое на разных своих концах имело 15, 65 м и 21,37 м в ширину, а длину - 47,65 м^[342].

В литературе существует мнение, что церковь горела дважды: в 1735 г. и 1737 г. Так, А.И. Богданов в своем труде сообщает, что римско-католическая церковь сгорела в 1735 г.^[343] В свою очередь, А.Н. Андреев предположил, что после этого пожара храм был быстро отсроен, благодаря пожертвованию иператрицы Анны Иоанновны, но после погиб в пожаре 24 июня 1737 г. После данного инцидента Анна Иоанновна велена построить храм из камня на Невском проспекте^[344]. Однако в источниках или литературе упоминается только два крупных пожара, произошедших на Адмиралтейской стороне, а именно пожар 11 августа 1736 г. и пожар 24 июня 1737 г.^[345] Пожар 1736 г. уничтожил около 100 домов, расположенных между Почтамтом, р. Мойкой и Невским проспектом^[346]. На следующий год почти полностью была уничтожена Греческая слобода: «...теперешняя Дворцовая набережная от Мраморного дворца до Мошкова переулка и большая часть Миллионной улицы, от Аптекарского переулка до Мойки, насквозь, и дальше проезда на Конюшенный мост - представляли груду развалин»³⁴⁷. Р. Ханковска также подвергает сомнению версию о гибели храма в 1735 г. и его быстром восстановлении^{[347] [348] [349]}. При этом в работе Ю. Райнхольда, основанной на анализе переписки петербургских миссионеров и членов общины с Конгрегацией пропаганды веры, сообщается только о пожаре 1737 г., который настиг церковь в ночь с 24 на 25 июня и ни о какой пересройке или восстановлении церкви речи не ведется. У Ю. Райнхольда читаем следующее: «4 июля 1737 г. около полуночи возле католи­ческой церкви и хосписа в Петербурге вспыхнул страшнейший пожар: деревянная церковь бук­вально за считанные минуты была поглощена огнем, каменный приют выгорел полностью. У священников не было времени для того, чтобы вынести ценную церковную утварь, так как они почти сразу оказались в тисках пламени, «раздетые и даже не в своем платье» За четы­ре часа пожар уничтожил целый квартал города.»³⁴⁹ (перевод с нем. - Е.А. Самыловской). (Историк использует «новый стиль» летоисчисления).

После пожара священники были вынуждены расположиться в доме придворного ювели­ра Венедикта Граверо, который находился на Большой Морской улице (Адрес: Большая Мор­ская д. 36)^[350], где была организована небольшая временная капелла^[351].

Четвертый этап храмового строителсьтва (1737-1740) связан с попытками священнослу­жителей и общины построить новую каменную церковь на Невском проспекте.

По подсчетам префекта петербургской римско-католической миссии о. Карло да Лука (префект с 1735 г.), причиненный пожаром урон был внушителен: на восстановление каменного хосписа необходимо было 4000-5000 рублей, а на постройку нового каменного храма как ми­нимум 15000-16000 тысяч скудо^[352]. Тем не менее, храм не был построен на прежнем месте, и после прошения католической общины именным указом Анны Иоанновны от 14 сентября 1738 г. под его строительство было выделено место на Невском проспекте^[353]. Церковь следовало возводить в глубине двора, причем без колокольни^[354]. Вскоре на новое место были перевезены камни от снесенного старого хосписа, а само место было обнесено забором. На это было потра­чено в общей сложности 310 рублей^[355].

Очевидно, что местная католическая община не располагала достаточными средствами для возведения храма, тем более в пожаре также погибли дома и имущество самих католиков. Поэтому с целью сбора средств на строительство харама в Польшу и Германию были направле­ны о. Капистран Кляйн и о. Теописте Хаушке. Священниками были собраны пожертвования в Польше на сумму в 250 рублей, в Германии - 150 рублей, но эти суммы были незначительны по сравнению с планируемыми затратами^[356]. Тем не менее, собранные средства позволили заку­пить материалы, и к 1739 г. приступили к строительству^[357].

В литературе развернулась дискуссия относительно факта существования каменной ка­пеллы Благовещения Богоматери в период строительства католического храма на Невском про­спекте. Так, Э. Ключевский считает, что на Невском проспекте, достаточно быстро был постро­ена небольшая временная каменная церковь^[358]. Р. Ханковска подвергает этот факт сомнению: она допускает, что, возможно, литургия проходила в каком-то помещении, но не в храме^[359]. А.Н. Андреев, считает, что капелла существовала, устойчиво именовалась церковью и в сере­дине века служила в качестве топографического ориентира^[360].

По нашему мнению, следует говорить о существовании в 1740-е гг. капеллы внутри ка­толического хосписа. Каменный хоспис был построен на участке приблизительно в 1740 г. Внутри него была спроектирована большая комната. Именно эта комната использовалась в ка­честве временной капеллы и была освящена в честь Пресвятой Богородицы. Одновременно о. Карло да Лука начал подготовительные работы для строительства постоянного храма^[361]. Ос­новной проблемой, которую необходимо было решить префекту, была проблема поиска средств на строительство. Для её решения был организован сбор пожертвований в России и за грани­цей. Ю. Райнхольд, ссылаясь на запрос о. Карло к папе римскому Бенедикту XIV о выделении денег на возведение новой церкви в Петербурге, сообщает, что Анна Иоанновна пожертвовала на это 500 скудо и пообещала пожертвовать такую же сумму, если Рим примет в этом предпри­ятии активное участие. Кроме того, префект сообщал папе, что лютеране в Германии сделали вклад в размере 5000 талеров, но собранной суммы не хватало на новый храм. Когда от Конгре­гации поступил отрицательный ответ, о. Карло пришлось временно отказаться от идеи строи­тельства нового храма^[362]. С целью получения необходимых средств он строит несколько домов, чтобы, сдавая их в аренду, можно было бы накопить необходимую сумму^[363]. Согласно прове­денной о. Джироламо да Доло (префект с 1761 г.) инвентаризации, к 1761 г. было построено че­тыре больших и два маленьких дома из камня с конюшнями, которые приносили ежегодный доход в 2500 рублей^[364].

Смеем предположить, что отображенное на гравюре Н.Ф. Челнакова и указанное в «Описании..» А.И. Богданова здание, называемое последним каменной католической церковью на Невском проспекте, является хосписом со встроенной капеллой, либо временным каменным католическим храмом. Соответственно если считать здание хосписом, то окна верхнего уровня следует трактовать как окна келий, расположенных на втором этаже здания, в котором первый этаж мог использоваться для отправления служб. Если же это временная каменная церковь, то окна верхнего уровня можно рассматривать, как предположил А.Н. Андреев, в качестве окон верхнего яруса (галереи)^[365]. В подтверждение первой версии можно привести следующий факт: нунций в Варшаве в своем сообщении в Конгрегацию 1765 г сообщает, что до начала 1760-х гг. католические богослужения проводились в небольшой часовне внутри каменного хосписа^[366]. Однако, следует заметить, что до обнаружения иконографического источника или других доку­ментальных доказательств вопрос остается открытым.

Известно, что в 1740-е гг. XVIII в. над проектом новой католической церкви работал ар­хитектор П.А. Трезини, даже в 1746 г. его проект церкви был утвержден Сенатом^[367]. Р. Ханков- ска ошибочно атрибутировала опубликованные историком архитектуры И.Э. Грабарем два про­екта «для неизвестной церкви, с прилегающими к ней жилыми корпусами» работы П.А. Трези- ни^[368] как проекты католического храма на Невском проспекте, хотя она и отмечает, что их до­вольно трудно соотнести с существующей церковью^[369]. Данная точка зрения была опровергнута еще в середине XX в. историками архитектуры^[370].

История постройки ныне существующей церкви на Невском проспекте связана с еще од­ним проектом П.А. Трезини, согласно которому храм должен был построен с отступом от крас­ной линии Невского проспекта. Он должен был выполнен в форме греческого креста, к которо­му через арочные проемы примыкают боковые одноэтажные корпуса. Большой купол церкви разделен на части, каждая из которых имеет окно-люкарн^[371]. В 1750 г. с целью сбора средств на строительство храма была издана гравюра этого проекта тиражом 24 экземпляра. Однако в 1751 г. архитектор уехал в Италию, и строительные работы были прекращены^[372].

Таким образом, строительство католических храмов в Санкт-Петербурге в первой поло­вине XVIII в. имеет богатую историю: она включает четыре различных этапов, непосредствен­но связанных с особенностями развития католической общины и жизни в городе в рассматрива­емый период. Скорость возведения храмов и их архитектурные и стилистические решения по большей части зависели от нескольких факторов: распоряжений российского правительства, требований Конгрегации пропаганды веры, финансового положения миссии и общины в целом, а также активного участия самих прихожан. При этом если в первые два периода определяю­щим фактором было участие прихожан церкви (в первую очередь, Д. Трезини), то в два после­дующих - распоряжения российского правительства и финансовое положение миссии и общи­ны.

Стоит отметить, что при рассмотрении данного вопроса уже четко просматривается наличие в римско-католической общины города небольшой активной прослойки прихожан, непосредственно принимавших участие в организации её религиозной жизни: архитектор Д. Трезини, флотоводец М. Змаевич, итальянские купцы Дж. Мариотти, Дж. Заноллини, Ж. Б. Но­ли и др.

2.1.