Состояние специального образования в первой половине XIX века. Инициативные правительственные проекты

В дореформенный период правительство сохраняло инициативу практически во всех начинаниях, касавшихся форм и путей распространения специальных

знаний. Продолжали появляться закрытые сословные учебные заведения для детей дворян и чиновников.

Во второй четверти XIX в. в правительственных кругах осознавалась связь развития мануфактурной промышленности с распространением технических знаний. Это находило, в частности, отражение во многих инициативах министра финансов Е.Ф. Канкрина. В 1824 г. в докладе департамента мануфактур и внутренней торговли отмечалось: «После множества опытов наконец убедились, что просвещение есть хотя и не самое быстрое, но зато самое надежное средство к усовершенствованию промышленности». Ту же мысль высказывал попечитель Харьковского учебного округа А.А. Перовский, писавший в 1826 г., что «цель учебных заведений в России, относительно просвещения народного, главнейше должна состоять в распространении познаний на положительных и точных науках основанных. Мы имеем нужду в медиках, химиках, технологах»[564]. Активную позицию в этом вопросе занимал ими. Николай I, содействовавший распространению технических знаний, наряду с введением других поощрительных для мер развития отечественной промышленности (создание Мануфактурного и Коммерческого советов, организация всероссийских промышленных выставок, издание специальных журналов и т.д.)[565].

Таким путем правительство стремилось решать проблему освобождения отечественной промышленности от опеки иностранных специалистов.

Следует обратить внимание на известное противоречие в политике правительства по отношению к промышленному развитию. Официальная идеология исходила из «пагубного влияния» промышленности на нравы народа, однако со стороны правительства необходимость развития промышленности ощущалась очень реально. В такой ситуации приоритетное развитие деревенских, кустарных промыслов рассматривался как наиболее оптимальный вариант. В одной из заметок в журнале «Москвитянин» за 1845 г. отмечалось, что «развитие фабрик в России привело к увеличению товаров для среднего и низшего класса народа» и вместе с этим с удовлетворением констатировалось: «Промышленность в России развивается преимущественно в деревнях, а не в городах, как на Западе, и это способствует чистоте нравов»[566].

В пореформенное время эта особенность промышленного развития в России породила многочисленные неземледельческие центры и фабричные села.

В первой половине XIX в. для распространения технических знаний делались попытки использовать возможности общеобразовательной школы. В уездных училищах по Предварительным правилам 1803 г. наряду с общими предметами ученики должны были получать «практические знания, полезные для потребностей края». Это положение получило конкретизацию в Уставе гимназий и училищ 1828 г., в котором разрешалось, «смотря по местным потребностям», открывать в уездных училищах «особые дополнительные курсы для обучения тем искусствам и наукам, коих знание способствует в оборотах торговли и в трудах промышленности». Среди таких курсов упоминались: основания коммерческих наук и бухгалтерии, механика, технология,

сельское хозяйство и домоводство[567]. В 30-40-е гг. курсы земледелия преподавались в Тульском, Калужском, Тверском, Смоленском, Владимирском, Рязанском уездных училищах. Реальные классы открывались при гимназиях в Курске и Вильно. В них обычно преобладали вольнослушатели, преподавались практическая химия, практическая механика, технология, рисование и черчение.

В эти годы появляются реальные гимназии, в которых могли учиться дети податных сословий (за исключением крепостных крестьян). В Москве в 1839 г. была открыта 3-я гимназия «как вообще для удовлетворения усиливающейся потребности в образовании юношества, так и в особенности для преподавания в сем центральном пункте нашей внутренней промышленности технического курса наук»[569]. В этой гимназии обучались дети из купеческого и мещанского сословий. Однако по окончании курса они не были уравнены в правах. Так, дети купцов первых двух гильдий, окончившие гимназию с отличием, пользовались правами воспитанников Коммерческих училищ и Московской практической коммерческой академии; дети купцов третьей гильдии и мещан, получившие такие же аттестаты, — первые освобождались от телесных наказаний, вторые — от рекрутства, да и то только при уплате взноса за эту повинность в 500 руб. асс. при наступлении очереди[570].

Россия шла по пути, уже известному Западной Европе, где обучение ремеслам, техническим знаниям осуществлялось в общеобразовательной школе. В конце XVIII — начале XIX в. оно было распространено в Англии, в меньшей степени существовало в Германии.

Ho этот опыт оказался неудачным[571]. В России такой путь решения проблемы (вопрос о нем неоднократно поднимался и в пореформенное время) тем более не мог быть перспективным в силу явно недостаточного числа общеобразовательных школ. Кроме того, постепенное усложнение техники и технологии требовали профессионально подготовленных специалистов, прошедших обучение в специальных школах. Тем не менее ремесленные отделения, сельскохозяйственные классы существовали в начальной общеобразовательной школе и в пореформенное время.

Важным событием в становлении профессионального образования в России стало открытие в 1831 г. в Петербурге Практического технологического института и годом раньше в Москве — Ремесленного училища.

Мысль об открытии Технологического института с целью «способствовать распространению и прочному устройству мануфактурной промышленности» принадлежала министру финансов Е.Ф. Канкрину. Первоначально предполагалось открытие института в Москве, но попытка оказалась неудачной. He состоялось также открытие в Москве Технологического училища, с идеей которого выступил в 1832 г. Т.В. Прохоров, один из владельцев Трехгорной мануфактуры. Купеческое общество не поддержало эту инициативу. По мнению К.В. Прохорова, его брата, причиной подобной неудачи было «холодное расположение фабрикантов к научному изучению своей фабрики»[572].

Более подробная аргументация такого отношения купечества к открытию училища содержится в письме Я.В. Прохорова, которое он направил с Нижегородской ярмарки братьям Ивану и Константину в 1833 г. (приведу большую выдержку ввиду интереса этого письма): «Вы изволите поддерживать мысль братца Тимофея Васильевича в рассуждении Технологической школы и ставите в пример тому Тараса Марыгина. Точно я с вами согласен. Ho на Марыгина какие были употреблены расходы, какие были ему учителя? Никто, как собственные ваши труды и его старание и способности: то в таком роде школа для нас весьма свойственна... а то, что предлагает Тимофей Васильевич — изучение в школе механики, рисования, языков, моделей и т.д., — все очень хорошо и полезно, но каково для кармана? Итак, надобно прежде сообразиться в расходах и после уж предвидеть собственные свои выгоды»[573]. То есть речь шла прежде всего о вложении капитала, которого помимо всего прочего, еще не было у предпринимателей.

Правительство, учредив Технологический институт в Петербурге, считало излишним открытие подобного учебного заведения в Москве, где в это время уже было Ремесленное училище.

Во времена основания в Петербурге Технологического института существовало убеждение, что техническое образование должно быть практическим. Даже такая промышленно развитая страна, как Англия, придерживалась этого принципа[574]. Это направление было главным в деятельности института, что нашло отражение в самом названии — Практический технологический институт.

Прием в институт в первое время еще ничем не напоминал установившуюся впоследствии систему конкурсных экзаменов. Кандидаты избирались городскими думами по очереди, установленной департаментом мануфактур и внутренней торговли, из детей купцов тре

тьей гильдии, мещан, цеховых и разночинцев, без различия вероисповедания. Поскольку большинство из поступавших принадлежало к податным сословиям, институт за воспитанников вносил подати в государственную казну. В Технологическом институте ежегодно обучались 132 казеннокоштных и вольноприходящих ученика. Обучение было платным[575].

Срок обучения составлял шесть лет (по три года в каждом классе или возрасте). За это время воспитанники получали общее среднее образование.Затем еще в течение двух лет они оставались в подмастерьях при институте или работали на фабриках, где знакомились со специальными предметами, обучались практическим навыкам мастерства.

Наряду с общеобразовательными предметами, объем которых всегда был большим (Закон Божий, арифметика, алгебра, геометрия, русский язык, история российская и всеобщая, география, чистописание, естественная история), в институте преподавались прикладная механика, технология, физика, химия, в том числе прикладная, строительное искусство, товароведение, бухгалтерия, черчение, фабричные законы. Выпускники могли работать управляющими фабрик, технологических отделов на текстильных предприятиях, техниками по обеспечению работы машин.

Москва. Воспитательный дом. Открытка. Начало XX в.

Ремесленное московское училище, открытое в 1830 г., выросло из учебных мастерских Воспитательного дома, основанного в 1764 г. по инициативе И.И. Бецкого. Сначала в нем обучались только его воспитанники — 300 «ремесленных питомцев». С 1844 г. в училище стали принимать «вольноприходящих», которые платили за обучение до 70 руб. сер. в год. РМУ соединяло начальную и среднюю техническую подготовку, ставя целью «готовить хороших практических ремесленников и образовывать искусных мастеров». В 30-е гг. в нем было введено преподавание физики, химии, механики, начертательной геометрии[577].

В 40-е гг. появляются отечественные специалисты со средним техническим образованием. В 1837 г. состоялся первый выпуск Технологического института, в 1839 г. — Ремесленного училища. До 1860 г. институт в Петербурге окончили немногим более 500 чел. Ремесленное училище со времени первого выпуска до 1867 г. (в этом году оно получило статус высшего

учебного заведения) его окончили 545 чел., т.е. примерно столько же[578].

На промышленных предприятиях ввели должность губернских механиков, которые были обязаны наблюдать за исправностью и работой паровых машин, различных механизмов, уже достаточно широко применявшихся на текстильных предприятиях в 40-е гг. в условиях перехода мануфактуры в фабрику. На эту должность назначались, как правило, выпускники Технологического института. Губернские механики работали в Московской, Владимирской, Ярославской, Тверской, Рязанской, Пензенской и некоторых других губерниях центрально-промыш- ленного региона, «способствуя, как отмечалось в отчете департамента мануфактур и внутренней торговли за 1851 г., введению различных устройств и улучшений в фабричном производстве»[579]. Известный ивановский фабрикант Д.Г. Бурылин называл Несытова — механика Владимирской губернии — «верным другом фабрикантов»[580]. О появлении отечественных специалистов на предприятиях писали авторы путевых очерков, отмечая это как примечательную новость в развитии промышленного производства. В одном из таких очерков сообщалось, что учредители льнопрядильной и ткацкой фабрики в Костроме, открытой в 1854 г., «сбросили чужеземное иго, доверив управление его русскому механику Кашину, под управлением которого производство идет с большим успехом»[581].

Для поощрения отечественных специалистов и усиления интереса к техническому образованию у городских сословий — купечества, мещанства — руководство Технологического института выступило с ходатайством о замене выпускникам звания «ученый мастер» званием «инженер-технолог», «технолог-практикант».

«Это поощрение, — отмечалось в представлении хозяйственного комитета Технологического института департаменту мануфактур и внутренней торговли, — послужит к дальнейшему усовершенствованию приобретенных теоретических познаний и практических сведений». В записке обращалось внимание на то, что «приезжающие в Россию иностранцы называются заграничным титулом Ingenieur, который как будто дает им некоторое преимущество перед нашими учеными мастерами, тогда как иные из них ни в чем им, т.е. иностранцам, не уступают»[582]. Правительство удовлетворило это ходатайство и ввело в 1849 г. для выпускников Технологического института звание инженера-технолога.

На заводы и фабрики поступали около 50% выпускников института, остальные работали на железных дорогах, занимались административной деятельностью (земские архитекторы, губернские механики), работали педагогами[583].

В одной из заметок, опубликованной в 40-е гг. в газете «Мануфактурные и горнозаводские известия», отмечалось, что «было бы несправедливо не воздать должной почести и хвалы усердию, энергии и знаниям того ученого корпуса инженеров, на который возложено великое призвание распространять ремесленность и промышленность»[584]. Эти строки относились к П.П. Аносову, выпускнику Горного института, выдающемуся ученому-металлургу, изобретателю состава булатной стали в России. Конечно, «ученый корпус инженеров» в России был еще невелик. К тому же иностранцы, продолжавшие в 30-40-е гг. держать в своих руках техническую часть русской промышленности, крайне враждебно встречали первых воспитанников отечественной школы. «Используя свое влияние на фабрикантов, —

отмечал автор очерка по истории Технологического института, — иностранцы-техники заставляли их долгое время настороженно относиться к русским техникам. Это явление, ослабевшее теперь (в 90-е гг. — Л.К.), по истечении полувека, в ту пору было очень сильным»[585].

И тем не менее техническая школа в России уже в первой половине XIX в. воспитала блестящих инженеров, деятельность которых оставила заметный след в развитии культуры материального производства, в истории отечественной науки.

Один из известных специалистов в области железнодорожного транспорта, Петр Петрович Мельников, окончил в 1825 г. Институт инженеров путей сообщения. Он был автором (совместно с Н.О. Крафтом) проекта Николаевской железной дороги между Москвой и Петербургом. В середине 30-х гг., будучи профессором института, ввел в курс прикладной механики раздел о железных дорогах, в 1835 г. издал книгу «О железных дорогах», которая долгие годы служила основным пособием для специалистов. В 1858 г. П.П. Мельников был избран почетным членом Петербургской Академии наук.

Заботясь о развитии технического образования в России, он завещал все свои личные сбережения на содержание начальной технической школы, открытой им на станции Любань Николаевской железной дороги для детей низкооплачиваемых железнодорожников[586].

Основателем русской научной школы в области строительной механики и мостостроения был Дмитрий Иванович Журавский — выпускник Института инженеров путей сообщения 1842 г. Под его руководством осуществлялись работы по сооружению железнодорожных мостов дороги из Петербурга в Москву. Он участвовал в проектировании и строительстве мостов через р. Оку, применил новую железную конструкцию при замене деревянного шпиля собора Петропавловской крепости. Созданный им шпиль украшает Петербург и се

годня. Сочинения Д.И. Журавского по теории мостостроения в 1855 г. получили Демидовскую премию[587].

Известным инженером-строителем был Андрей Иванович Дельвиг, один из организаторов Русского технического общества и его первый председатель. Он руководил строительством многих крупнейших сооружений, в том числе водопровода в Москве, Нижнем Новгороде, Твери, нескольких шоссейных и железных дорог, переправ в горах Кавказа. Ему принадлежит первое в России и одно из лучших того времени «Руководство к устройству водопровода» (1856). Оно было удостоено Демидовской премии и долгое время служило пособием при проектировании и строительстве водопроводов в городах России[588].

В дореформенное время появляются почтово-телеграфные училища, потребность в которых стала ощущаться с развитием почтового обслуживания, первыми опытами практического использования телеграфа. В 1823 г. для детей почтовых служащих было открыто телеграфное училище при С.-Петербургском почтамте. Ученики знакомились с почтовой географией, правилами и инструкциями, изучали основы французского и немецкого языков, выпускники оставались работать в почтовом ведомстве служащими, станционными смотрителями. Ежегодно училище заканчивали 12-18 человек. Однако в 1876 г. оно было закрыто «ввиду значительных издержек»[589].

Училища по подготовке телеграфистов появились в системе железнодорожного ведомства. В 1840 г. в

Петербурге была учреждена сигнальная школа, где изучались русский язык, чистописание, телеграфный устав. В 1864 г. она перешла в ведение почтового департамента «ввиду окончательного устройства обширной сети телеграфных линий и единства назначения их с почтовыми сообщениями»[590].

Отдельные формы и типы специальной школы, появляющиеся в это время, существовали вне системы профессионально-технического образования, еще не сложившейся в первой половине XIX в. Практически отсутствовала начальная школа. Продолжала сохраняться традиционная система ученичества, обучение непосредственно на производстве. Эта форма приобретения знаний рабочими была широко распространена в начале в. в Англии (правда, ученики отдавались в учение к хозяевам ремесленных заведений уже после окончания курса начальной общеобразовательной школы). По мнению Н.Х. Весселя, известного педагога, автора работ по проблемам профессионального и общего образования, английская система обучения детей ремеслам у хозяев была наиболее приемлема для России[591]. Вероятно, поэтому даже в конце XIX в. подавляющее большинство рабочих продолжало получать квалификацию путем ученичества на фабриках, без общетеоретической технической подготовки[592].

Первые начальные профессиональные училища в России, так называемые фабричные школы, стали открываться в начале XIX в. по инициативе и на средства предпринимателей. Впервые такую школу открыл в 1816 г. Т.В. Прохоров в Москве при Трехгорной мануфактуре. Прохоровы принадлежали к образованному кругу московской буржуазии. Тимофей Васильевич хорошо знал многие современные ему экономические сочинения, в подлиннике читал немецких экономистов, интересовался политической экономией Адама Смита. Сам он называл себя «философом-самозванцем», вместе

Т.Е. Марыгин и образцы его рисунков на ткани.

с другими фабрикантами слушал публичные лекции но технической химии профессора Московского университета Р.Г. Геймана. Будучи за границей в Германии, он уделял много времени изучению технического образования. В одном из писем к братьям из Штудгарта в 1846 г. писал: «Истратил все мои дорожные деньги то на профессоров, то на книги, то на образцы». «He учась, нам, русским, — считал он, — в состязание с иностранными купцами входить невозможно; при отсутствии технического образования русская промышленность не в состоянии пойти рука об руку с европейской»[593].

В фабричной школе Т.В. Прохорова преподавались предметы, дающие элементарную грамотность (Закон Божий, русский язык, арифметика, чистописание) и специальные знания: рисование линейное (т.е. черчение) и узорное, фабричное счетоводство; много времени отводилось практическим занятиям: резьбе по дереву и металлу, набойке, ткацкому, столярному, слесарному мастерству.

Обучение велось по вечерам, элементарное образование получали и дети рабочих, и сами рабочие мануфактуры, и дети некоторых промышленников. В школу принимались мальчики — дети рабочих и бедных жителей Москвы из мещан по контракту на 4-5 лет. Большинство питомцев после окончания школы оставались на службе у Прохоровых. Первые десятилетия в школу ежегодно принимались 30 чел. В 1830 г., во время холеры в Москве, Т.В. Прохоров увеличил контингент учеников до 100 чел. В школу была принята масса осиротевших детей, потерявших родителей во время эпидемии[594].

В 30-е гг. братья Прохоровы открыли еще школу «для бедных мещанских детей», в которой обучались до 200 чел. Разрешение на открытие школы было получено от министра народного просвещения; в документе, в частности, отмечалось: «Фабрикантам Прохоровым дозволено иметь при фабрике своей в Москве, устроенную ими со времени появления там болезни холеры приуготовительную к мастерствам школу для бедных мещанских детей мужского пола, на правах частных учебных заведений... но с тем, чтобы Закону Божию обучал священник и чтобы школа сия подчинена была надзору Училищного начальства наравне с другими подобными заведениями»[595]. Эта частная школа, таким образом, подпадала под жесткий контроль, осуществляемый правительством в 30-е гг. в области народного образования. Прием учеников, как и раньше, производился по заверенным контрактам. За время с 1822 по 1856 г. (за эти годы имеются сведения) школы Прохоровых окончили около 5,5 тыс. чел., составившие контингент технически грамотных специалистов Трехгорной мануфактуры. Выпускники школы могли работать на других мануфактурах, но «с особого дозволения гг. Прохоровых». Некоторые из окончивших школу со временем становились мастерами своего дела. Один из них был Тарас Егорович Марыгин. Талантливый колорист, учившийся в школе Прохоровых в 20-е гг., он в течение нескольких десятков лет возглавлял художественную часть (рисо- вальню) Прохоровской мануфактуры; набивные платки,

саксонские, персидские шали по его рисункам в продолжении 40-50 лет пользовались успехом на рынке и приносили прибыль владельцам[596]. Вообще набойщики, по мнению ивановского фабриканта Бурылина, «были аристократией рабочего класса. Народ этот проворен, смышлен и редкий из них не знает грамоты и не пишет. Они — наиболее образованная часть рабочих»[597].

В Москве и уездах Московской губернии примеру Прохоровых последовали владельцы бумаготкацких, ситцевых, шелковых, суконных мануфактур. В предрефор- менные десятилетия в губернии действовали 34 фабричных школы. Многие из них в силу разных причин вскоре были закрыты. Однако школа Прохоровых, пережив ряд реорганизаций, продолжала работать вплоть до начала XX в. В эти же годы такие школы открылись в селе Иваново Владимирской губернии, знаменитом «русском Манчестере». В одном из писем Я.В. Прохоров писал: «Каждому фабриканту, говоря по совести, надлежит при своей фабрике открыть школу для научения малолетних. В особенности Вам в Иванове можно бы соединить капитал хороший на заведение подобного училища»[598].

Появление и некоторое распространение фабричных школ следует рассматривать в связи с начавшимся техническим переоснащением промышленности в период становления фабричной индустрии. «Фабрика достигала своего совершенства по мере образования своих мастеровых», — сообщалось в одной из корреспонденций «Журнала мануфактур и торговли»[599]. Несмотря на частный характер, правительство следило за преподаванием в фабричных школах. В связи с увеличением таких школ в 40-е гг. вводится должность инспектора, в инструкции которому указывалось на необходимость «общего направления и одинаковость программ преподавания» в фабричных школах; «образцовою для этого считать школу у Трех Гор г. К.В. Прохорова»; «обращать особенные заботы на нравственность учеников».

Во второй четверти XIX в. появились и другие формы начального профессионального образования. В 1825 г. в Москве гр. С.Г. Строганов открыл Рисовальную школу для детей ремесленников, положившую начало художественно-промышленному образованию в России[600]. По окончании шестилетнего курса ученики поступали учителями рисования в гимназии, рисовальщиками на ситценабивные мануфактуры. В обучении использовалась «ланкастерская метода». Плата за учебу составляла 30 руб. в год. В Москве в 50-е гг. работали 10 таких школ и классов технического рисования, в которых обучались до 900 человек.

По социальному составу ученики фабричных школ и училищ технического рисования в массе принадлежали

к мещанству и купечеству. Учились в них и крестьяне, среди которых были крепостные[601].

Однако школы технического рисования не были еще востребованы в полной мере. В одной из журнальных корреспонденций конца 30-х гг. отмечалось: «Прискорбно, что школа (имеется в виду школа Строганова. — Л.К.) основана для пользы заводчиков и фабрикантов, а они менее всего обращаются к ней с своими нуждами»[602].

В России, стране с преобладанием аграрной экономики, было слабо развито специальное сельскохозяйственное образование. Такое положение сохранялось практически на протяжении всего XIX столетия. Формой распространения сельскохозяйственных знаний, выходящих за рамки традиционного крестьянского опыта, первоначально стали образцовые учебные фермы, первая из которых появилась под Петербургом в 1801 г., но вскоре была закрыта.

В 1825 г. проект организации образцовых ферм внес в Государственный совет Е.Ф. Канкрин. Он был принят, но практически не осуществлялся то ли из-за отсутствия средств, то ли из-за небольшого числа желающих. В 1833 г. с согласия и одобрения имп. Николая I учрежден Комитет об усовершенствовании земледелия в России, который возглавил Н.С. Мордвинов, в то время председатель Вольного экономического общества, человек широко образованный и авторитетный. Среди мер, предлагаемых комитетом, были: открытие сельскохозяйственных школ, издание земледельческой газеты, устройство заводов сельскохозяйственных машин. Примечательно, что Государственный совет при рассмотрении проекта признал его «несвоевременным»[603]. Тем не менее

некоторые из предложений комитета были реализованы в частности с 1834 г. в Петербурге стала издаваться «Земледельческая газета» (выходила вплоть до 1917 г., редакторами ее в разное время были С.М. Усов, А.П. За- блотский-Десятовский и др.). В 1840 г. в Горках Могилевской губернии была открыта Земледельческая школа.

Образцовые учебные фермы получили распространение со времени учреждения в 1837 г. Министерства государственных имуществ. П.Д. Киселев, возглавлявший министерство, был сторонником специального образования для крестьян и считал, что получение надлежащих сведений о сельском хозяйстве позволит им впоследствии создать образцовые усадьбы. В 40-е гг. было открыто 8 ферм, на которых обучались в подавляющем большинстве государственные крестьяне[604]. Учебные фермы существовали недолго, но известную пользу они принесли: за 10-15 лет на них прошли обучение около 2,5 тыс. чел. Однако большинство из окончивших не вели «улучшенного хозяйства» на своих земельных наделах. Это было решающим аргументом для закрытия ферм в конце 50-х годов[605].

В 30-40-е гг. появляются средние профессиональные училища сельскохозяйственного профиля. В Москве в 1822 г. по инициативе Московского общества сельского хозяйства была открыта Земледельческая школа. В ней в основном учились дети креностных крестьян, которых помещики впоследствии использовали в качестве управляющих имениями. Обучение было платным: первоначально 500 руб., позднее 350 руб. в год[606]. В учебном плане школы преобладали специальные предметы: земледельческая статистика, агрономия, включая земледелие, скотоводство с общими сведениями «науки скотоврачебной»,

«основание лесоводства и садоводства», сведения из сельскохозяйственной технологии. Большая роль в работе этой школы принадлежала профессору Московского университета М.Г. Павлову, директору школы и опытного школьного хутора. Он был из тех, кто обращал внимание на практическую сторону обучения.

Горыгорецкая земледельческая школа, о которой упоминалось выше, состояла из двух разрядов: низшего, готовившего «сведущих земледельцев», и высшего — агрономов. В 1848 г. высшее отделение было преобразовано в Земледельческий институт, получивший права высшего учебного заведения. В дореформенное время это был единственный в России сельскохозяйственный вуз агрономического профиля. Низшее отделение Горы- горецкой школы осталось средним учебным заведением[607].

С конца 30-х гг. в среде российских промышленников, особенно связанных с текстильным производством, начинает осознаваться важность и польза технического образования. Показателем такого нового понимания было не только появление фабричных школ, но и заинтересованность самих предпринимателей в технических знаниях. Фабриканты не остались безучастными к инициативе правительства в организации при университетах публичных лекций по техническим наукам. С таким предложением в 1836 г. выступил министр финансов Е.Ф. Канкрин. Председатель московского отделения Мануфактурного совета и попечитель университета С.Г. Строганов (тот самый, который открыл в Москве на свои средства Рисовальную школу) поддержал эту идею. Предлагая профессору Р.Г. Гейману составить план чтения лекций, он писал о необходимости привлечения к этому делу фабрикантов, которые «еще не чувствуют необходимости химии», с целью показать им, «сколько они теряют при самом фабричном производстве от не

достатка теоретических сведений»[608]. В ноябре 1836 г. Гейман выступил в зале химической лаборатории университета перед московскими фабрикантами со вступительной лекцией, начав с рассказа о пользе своего предмета. Цель курса состояла в том, чтобы повысить профессиональную подготовку управляющих заводами и фабриками, их помощников. Тем самым дать промышленности дополнительный импульс развития — «озарить мануфактурные производства здравой, на опыте основанной теорией». Идея таких чтений была унаследована от гораздо более развитых в промышленном отношении европейских стран, в частности Англии и Франции, где «управляют заводами и фабриками люди, образованные наукою».

Постоянные лекции с числом слушателей в 50 чел. начались в апреле 1837 г., а уже в конце года «Коммерческая газета» писала: «Число посетителей курса увеличилось более нежели вдвое. Это служит убедительнейшим доказательством, что потребность в положительном изучении технической химии уже сделалась ощутительной»[609]. В 50-е гг. лекции Геймана посещали до 500 чел.[610] Слушатели получали на лекциях необходимые в практике производства сведения; излагались «предметы физики и химии с практическими приложениями: об электричестве с применением к гальванопластике и позолоте; беление пряжи, шелка, шерсти; о химическом разложении с применением к испытанию материалов и товаров»[611].

Потребность в специальных знаниях становилась необходимой для предпринимателей. По прикладным наукам (механике, технологии, химии, физике) начали

читать публичные лекции в Казанском и Харьковском университетах, в Технологическом институте в Петербурге. В течение 18 лет читал публичные лекции проф. Гейман. Этот курс посещали представители самых различных слоев общества. Он рекомендовал приводить на лекции даже детей фабрикантов, которые, по его словам, с самого молодого возраста должны были приучаться к грамотному управлению производством.

В 50-е гг. московские фабриканты ходатайствовали о восстановлении в университете кафедры технологии[612]. О том, что некоторые предприниматели начинали понимать важность связи науки с практикой, свидетельствует письмо Я.В. Прохорова к профессору Киттары, в котором есть такие строки: «...В России фабрикантам со стороны науки нет почти никаких пособий. Есть университеты, но профессора от нас далеки, да и кафедры собственно для технологии нет. He то во Франции. Там ученый с фабрикантом живут рука об руку, и теория с практикой всегда в дружбе... Мы надеемся, что скоро здесь, в Москве, будет кафедра технологии; это нас весьма радует, ибо пользу от наук многие из нас верно понимают». Ту же мысль он высказывал в «Письме русского фабриканта», опубликованного в «Северной пчеле», в котором призывал «наделить промышленность более способами к изучению технических наук», «устроить обязательное обучение рабочих и их детей»[613].

В 1856 г. денутация Общества мануфактуристов обратилось к министру народного просвещения с просьбой об открытии при Московском университете кафедры технологии «в применении к мануфактурному делу на местных фабриках». Последний, в свою очередь, попытался выяснить существующие финансовые возможно

сти для решения этой проблемы.

Ho так как за счет казны уже «содержались реальные классы при гимназиях, читались публичные лекции технических наук в университетах», в правительстве не видели «других свободных источников» для финансирования деятельности кафедры технологии.

Генерал-губернатор А.А. За- кревский в 1857 г. предложил городскому голове собрать необходимые для работы кафедры средства силами самих фабрикантов. Предприниматели, среди которых были широко известные в Москве братья К. и Я. Прохоровы, братья Е. и И. Гучковы, Э.И. Циндель, Д.В. Лепешкин, председатель московского отделения Мануфактурного и Коммерческого советов А.П. Шипов и др., понимая финансовые трудности правительства, согласились дать средства. Сумма включала 3 тыс. для устройства лаборатории и 1,5 тыс. на ежегодное жалованье профессора технологии. Однако свою помощь предприниматели оговорили условием — приглашением к преподаванию технологии проф. М.Я. Киттары, «столь известного своими достоинствами и познаниями». Он часто бывал на фабриках Москвы, преподавал уроки теоретической и прикладной химии сыну Я.В. Прохорова[614]. В декабре 1857 г. кафедра технологии в Московском

университете была открыта «с приглашением на оную профессора Казанского университета Киттары».

Однако даже через год (в ноябре 1858 г.) обещанной промышленниками суммы университет не получил. Только после предписания А.А. Закревского «исполнить свое обязательство в точности» в январе 1859 г. эти деньги, да и то не полностью, поступили в университет. В конце 1859 г. Шипов заявил, что вносит деньги в последний раз, так как, «по его мнению, преподавание это не соответствует той пользе», которую он ожидал. Число благотворителей постепенно уменьшалось. В ноябре 1861 г. мануфактуристы (Хлудовы, Д.В. Лепешкин,

Э.И. Циндель, К.В. Прохоров, С.А. Алексеев и др.) составили записку, в которой объяснили свое нежелание участвовать в дальнейшем в финансировании работы кафедры. Поскольку преподавание технологии к этому времени было открыто в Московской практической академии коммерческих наук, авторы записки писали, «При настоящих обстоятельствах мы признаем для купеческого юношества более полезным посещать лекции технологии в академии, чем в университете». С января 1862 г. пожертвования фабрикантов прекратились[615]. Как видно, в этом, как и в других случаях, активность общественности, в частности из среды предпринимателей, очень активная первоначально на словах, довольно быстро прекращалась на практике.

Призывы об обязательном изучении технических наук не доходили в провинцию или доходили очень редко. М.Я Киттары, выступая в торжественном собрании Казанского университета в 1857 г. (до перевода его в Москву), говорил, что многие заводчики и фабриканты «не привыкли еще ценить знания и верить в равносильность их с капиталом», поэтому меньше других социальных групп проявляли интерес к публичным лекциям. В течение 6 лет (т.е. с 1852 г.) в Казанском университете, говорил он, «лекции читались бесплатно, о них публикуется ежегодно. И что же? Публичные лекции посещались по преимуществу студентами, во

спитанниками гимназий, местными чиновниками, реже помещиками и купцами, еще реже заводчиками и фабрикантами»[616].

Таким образом, к концу крепостной эпохи понимание важности профессионального образования, распространения технических знаний существовало; предпринимались некоторые меры для решения этих проблем. Ho эффективность их была еще очень мала.

В период подготовки и проведения реформ 60-х гг. вопросы образования, распространения грамотности в условиях активизации общественности стали одним из основных направлений в деятельности интеллигенции. Формы ее были разнообразными: участие в реформировании системы народного образования, создание внешкольных форм обучения, публичные лекции, народные чтения. Среди этих форм были и выступления в печати по проблемам народного образования, его состояния и направления развития.

В конце 50-х гг. на страницах печати развернулась полемика вокруг проблем соотношения и приоритетности общего и профессионального обучения. В ней участвовали ученые и сами предприниматели. Эта полемика, пожалуй, впервые показала то место, которое занимали проблемы образования в России в системе общественных ценностей, понимание необходимости распространения грамотности для успешного развития профессиональной школы.

В ноябре 1857 г. в газете «Московские ведомости» (ц 140-141) была опубликована статья профессора Московского университета И.К. Бабста «Техническое и промышленное образование». Она стала ответом на изданные к этому времени книги А.С. Ершова «О высшем техническом образовании в Западной Европе» (М., 1857) и М.Я. Киттары «Очерк современного положения и нужд русской мануфактурной промышленности» (Казань, 1857). Авторы обосновывали необходимость развития в России в первую очередь профессионального образования. И это неудивительно, поскольку профес

сора А.С. Ершов и М.Я. Киттары были известны как ученые, работавшие в области прикладных технических и естественных наук[617].

Сторонником приоритетного развития технических знаний был Е.Н. Андреев, один из организаторов и пропагандистов профессионально-технического образования в России. В 1858 г. в опубликованной в «Журнале мануфактур и торговли» статье он, поддерживая точку зрения А.С. Ершова, высказался не только за расширение высшего технического образования, но и за создание технических школ для подготовки мастеров и квалифицированных рабочих[618].

Правильная сама по себе идея развития профессионального образования на практике наталкивалась на отсутствие необходимого общеобразовательного уровня, часто простой грамотности среди поступавших в эти школы. Как известно, грамотность в России накануне буржуазных реформ не превышала 1-2% и лишь в некоторых промышленно развитых центрах была несколько выше. А основной контингент учащихся начальных технических школ и должны были составлять демократические городские слои. Поэтому распространение грамотности, повышение общеобразовательного уровня народа становилось необходимым условием для решения многих общественно-культурных проблем, в том числе и развития профессиональной школы. Эта мысль является основной и существенно важной в статье

И.К. Бабста[619]. «Вопрос о народном образовании и воспитании, — писал он, — бесспорно, вопрос... касающийся самых насущных потребностей нашего общественного быта». Возражая А.С. Ершову, считавшему, что «способствовать успехам промышленности» может прежде всего развитие высших технических учебных заведений, ученый отмечал: «Нам покуда ни о чем так не должно думать, как о грамоте и первых элементах нашего общественного образования». Причем это требование, по мнению ученого, «находится в самой тесной связи с промышленным прогрессом, потому что только при грамотности и при более широком развитии первых элементов образования в народе, явится и уважение к труду, и сознание необходимости технического образования для развития промышленности... народное училище, хороший учитель — это фундамент, на котором стоит все здание народного образования»[620].

Уровень образования Бабст рассматривал как необходимую основу становления гражданского общества в России. Эта мысль была близка общественным деятелям того времени. В статье прослеживалась связь образования человека с его гражданской позицией, технического прогресса — с общественным бытом. Забота о распространении грамотности, по мнению ученого, «должна возбудить в народе желание к учению, к пробуждению в нем чувства самостоятельности, уважения к себе и нравственному достоинству человека». Школа «должна внушить человеку основные и существенные понятия гражданственности: пусть он знает, что от него требует закон, дабы никто не мог воспользоваться его невежеством». Поэтому «не одно техническое и промышленное образование обуславливает развитие промышленности, но

те разнообразные и могучие нравственные силы, которые вообще двигают всем развитием народа. Условия общественные, в которых живет большинство рабочего народонаселения, предрассудки, убеждения, условия труда, большая или меньшая степень развития гражданственности — все это влияет и на развитие промышленности, и на умножение народного богатства»[621].

Новации в промышленности, в которых находил выражение начавшийся в России промышленный переворот, требовали увеличения технически грамотных, образованных кадров. Их рост мог происходить прежде всего за счет мещанства, основной части горожан. Техническое образование, таким образом, становилось важным элементом повышения культурного уровня этого сословия. В 1859 г. в журнале «Вестник промышленности» была напечатана статья «О воспитании в России бедных мальчиков и приготовлении из них техников и специалистов промышленности». Автор, И. Акулов, по его собственным словам, был близко знаком с работой фабрик и основную причину отсталости промышленности усматривал в отсутствии на предприятиях сведущих людей. Отмечая, что «важнейшими рассадниками технических знаний в России являются Технологический институт в Петербурге и Ремесленное учебное заведение в Москве», автор тем не менее не считал их практически полезными, поскольку «число воспитанников их очень незначительно и не может удовлетворить растущих требований промышленности»[622]. Иначе говоря, общеобразовательная основа признавалась необходимой для нормальной работы любой профессиональной школы.

В споре о путях развития народного образования в России высказался Ф.В. Чижов, ученый, предприниматель, финансист, опубликовавший в 1859 г. в «Вестнике промышленности» статью «Каким путем должно идти образование низших слоев общества». Он считал, что образование — фундамент в культуре общества. «О необходимости образования нет уже спору... — писал он. — Теперь спорят о том, какое образование должно давать народу и каким путем вводить образование в народную среду... вопрос идет о том, вести ли народное обучение

путем практическим.., или путем, усвоившим себе название гуманитарного, общечеловеческого». Полемизируя с профессором Бабстом, Чижов защищал приоритетность профессионального образования. Он также с сожалением говорил о недостаточном в России числе технических училищ: «Всего два или три исключительно технических заведения... да из всех немногих Московское ремесленное училище в таком общественном загоне, что о нем едва знают люди, говорящие о нашей промышленности».

Однако в споре о приоритетности общего или специального образования позиция Ф.В. Чижова наиболее взвешенная. «Исполинские успехи наук и художеств нашего столетия сделали специализм необходимой потребностью общества... но будем помнить, что общее образование нисколько не исключает существование таких школ, которые занимались бы практическим образованием молодых людей, уже приготовленных общечеловеческим образованием. He надобно только торопиться специальным образованием». Подобно Бабсту, Чижов также считал образованность в обществе условием развития гражданственности; ее «не заменит никакое образование; хотя без него (образования. — Л.К.) и трудно ей (гражданственности. — Л.К.) развиваться в народе»[623]. Против разрыва в общем и специальном образовании и появления узкого «специализма», «вредного и для общества и для самого (образования. — УУ./С.), обрекаемого на специализм», выступал Н.Г. Чернышевский. Сторонником развития профессионального образования на основе общеобразовательной школы был К.Д. Ушинский[624].

Полемика в печати в последние предреформенные десятилетия показала не только важность обсуждаемых проблем, но и сформировала принципы развития технической школы в России в последующее время. Е.Н. Андреев, поддерживая первоначально идею приоритетности профессионального образования, в 70-е гг. XIX в. писал: «Техника есть дело второстепенное, технике...

можно научиться из книг и на заводах, но где научиться читать и где научиться учиться?»[625]

Известный разрыв, существовавший в России между потребностями в грамотных, технически образованных кадрах и реальным состоянием общеобразовательной школы, определил некоторые особенности профессиональных училищ. В их учебных планах примерно 12-18% составляли общеобразовательные предметы[626]. Многие технические школы имели подготовительные отделения.

Таким образом, в дореформенное время, особенно в годы правления имп. Николая I, правительство в своей экономической политике рассматривало техническое образование как одно из важных направлений, предприняв некоторые меры для его развития.

Однако в целом этот период в силу объективных причин, прежде всего слабого промышленного сектора в экономике, не мог быть успешным в решении задач профессионально-технического образования. He была создана государственная начальная техническая школа, в сельском хозяйстве эту роль выполняли учебные фермы Министерства государственных имуществ, в стране действовали лишь единицы средних и высших учебных заведений, готовивших техников и инженеров.