ГЛАВА VI Тара и сс уезд (1594-—1645 гг.)
Тобольские воеводы в течение короткого времени распространили русское господство над иртышскими татарами далеко вверх по Иртышу: последняя татарская волость — Ялынская, с которой они брали ясак, отстояла от Тобольска на 15 дней пути.
По мере распространения русской власти в этих местах царь Кучум все далее и далее подвигался к верховьям Иртыша. Этот энергичный кочевник не складывал оружия, а в каждое удобное время он оборачивался назад и, не будучи в силах предпринять что- нибудь против Тобольска, делал нападения на отдаленные от этого центра русской власти татарские волости, грабил оные, брал в плен татар и, прежде чем тобольские воеводы получали об этом весть, скрывался в верхних местах Иртыша. Из Тобольска трудно было настигнуть Кучума, чтобы нанести ему решительный удар, и трудно было оберегать от его нападений отдаленные татарские волости, уже платившие ясак московскому царю. Вследствие этого некоторые из татар, чтобы спокойно жить, принуждены были давать двойной ясак, т.е. в одно и то же время платить дань и московскому царю, и своему прежнему властелину Кучуму. При таком положении дел Кучум был непобедим: он постоянно мог находить новые средства к борьбе между прежними своими подданными, иртышскими татарами, и время от времени появляться в подвластных Москве татарских волостях в качестве грозного мстителя. Это был грозный, опасный и неутомимый враг. Сокрушить его было необходимо, чтобы обеспечить уже сделанные по Иртышу завоевания. Вот почему русские завоеватели в это время не могли остановиться в своих завоеваниях на каком-нибудь пункте Иртыша, несмотря на то, что их власти уже покорилась громаднейшая часть Сибири; они волей-неволей должны были подвигаться вверх по Иртышу по мере того, как Кучум все далее и далее отодвигался от центра своего бывшего царства. Чтобы удобнее было преследовать этого беглеца и вместе с тем оберегать от его набегов подвластные, но отдаленные от Тобольска татарские волости, московское правительство решилось построить новый русский город на Иртыше, поближе к кочевьям царя Кучума, в волости Ялынской. В 1594 году Федор Иванович велел князю Андрею Васильевичу Елецкому идти в Сибирь на реку Иртыш к татарскому городку Ялом, находящемуся при реке Таре, и там или в другом удобном месте построить город. С этим воеводой отправилось 147 московских стрельцов и двадцать человек плотников из Перми, да в Тобольске должны были с ними соединиться казанские стрельцы — 50 человек, лаишевские и тетюшские пленники — 50 человек, польские казаки, казанские и свияжские татары и башкирцы — 400 человек, посланные туда из Казани и Уфы полем, сухопутной дорогой. Это войско должно было еще усилиться разными сибирскими служилыми людьми и татарами. Таким образом, для постройки нового русского города в Сибири и военных операций над Кучумом назначалось довольно значительное войско, простиравшееся до 1540 человек. Но воевода Елецкий не дошел до реки Тары, а заложил город почти при устьях небольшой речки Ангарки, впадающей с западной стороны в Иртыш, в самом центре татарских юрт Ялынской волости. Хотя ему правительство наказывало ставить город на 300 квадратных саженях и вокруг построить острог от 300 до 500 сажен, но воевода, вероятно, по случаю позднего прихода на Иртыш, заложил внутрешшй город, или крепость, на 42 квадратных саженях и острог в длину на 200 и в ширину на 150 сажен. Таково было начало Тары. Новый русский город удержал за собой имя реки Тары, как он назван еще в наказе, ибо предполагалось построить его именно при этой реке.Главная цель постройки русского города на указанном месте — «Кучума царя истеснить», как писалось в наказе Елецкому. Как увидим, правительство московское не ошиблось в своих расчетах. Едва только Кучум узнал о движении русского войска к татарскому городу Ялом, как приказал своему сыну Алею перевести ялынских татар в более верхние места Иртыша, на Черный остров, а сам подался еще далее, к реке Оми. В исполнение наказа воевода Елецкий немедленно после постройки города начал проведывать о месте кочевья Кучума и вместе с тем покорять разных татар, плативших ему ясак.
В течение зимы 1594—1595 гг. он отправил с этой целью две экспедиции, и обе окончились успешно: покорены были те ялынские татары, которые держались Кучума, но оставались еще в Ялынской волости; сделано было нападение на городок на Черном острове, и городок сожжен, а его обитатели частью перебиты, частью захвачены в плен, только немногие спаслись бегством и принесли Кучуму неприятные вести. Из показаний пленных русский воевода узнал, что Кучум кочует в верхних местах Иртыша, на 20 дней пути от Тары. А потому весной 1595 года он отправил новую экспедицию. На этот раз было покорено несколько других татарских волостей, как Тереня, Любарь и Бараба, но до ставки Кучума русским не удалось добраться[223]. Второй тарский воевода, сменивший Андрея Елецкого в 1595 году, Федор Елецкий продолжал дело своего предшественника. Из похвальной к нему грамоты Федора Ивановича в 1596 году видно, что этот воевода во главе 467 человек служилых людей настиг самого Кучума в городе Тунусе, разбил его войско, взял город, но Кучум спасся бегством, служилые люди за этот подвиг получили награды по полтине на человека[224]. Однако все эти победы не приносили особенных результатов. Правда, в несколько экспедиций русскими воеводами истреблено множество татар, множество их захвачено в плен; силы Кучума, таким образом, все более и более ослабевали. Но он сам был еще жив и пользовался значительным влиянием между татарами; это видно из того, что в следующем году покоренные уже русским оружием татарские волости Тереня, Любарь и другие снова изменили Белому царю и стали на сторону Кучума. Мало того, последний уже собирался предпринять общими силами наступление против города Тары. Решительный удар последнему русские нанесли только в 1598 году. В 1597-м Федора Елецкого сменил воевода Степан Кузмин. Товарищ последнего Андрей Воейков в августе 1598 года предпринял со значительными силами поход против Кучума. Он снова завоевал отпавшие было татарские волости, перебил много татар, много захватил в плеп и от пленников узнал, что «царь Кучум кочует на реке Оби, вде у него сеян хлеб». По этим вестям воевода Воейков во главе 400 казаков, литвы и юртовских татар, как он доносил в Москву, «покинув свой кош на озере Ике, пошел на царя Кучума на спех, и день и ночь, и сшол Кучума на Оби реке, выше Чат три днища, на лугу на Ормени». 20 августа, едва только взошло солнце, как противники устремились друг на друга, завязалась битва, которая продолжалась за полдень. Несмотря на то, что Кучум имел войска более 500 человек, победа осталась на стороне русских. «Божиим милосердием и твоим государевым счастьем, — доносил Воейков, — Кучума-царя побил, детей его и цариц поймал»[225]. Из поименной росписи пленных, присланных тем же воеводой, видно, что захвачена в плен почти вся семья Кучума: 5 царевичей, 8 цариц — Кучумовых жен, 8 царевых дочерей, жена, сын и дочь царевича Алея и жена другого царевича Каная... Кроме того, в числе пленных были дочь и две внучки ногайского князя, пять князей и мурз Кучумовых да 50 человек простых людей. Относительно этих последних Воейков доносил, что их частью перестреляли, частью перевешали. Убито было в этом бою более 20 князей и мурз, пять «аталыков» и в числе их тесть Кучума, три царевича, брат Кучума и 150 служилых людей, да во время бегства в Оби-реке потонуло до 100 человек[226]. Но сам Кучум опять спасся бегством, а с ним же убежали его сын Алей и небольшое число татар. Воейков бросился было преследовать беглецов. «Плавал я, — писал он царю, — на плотах по Оби и за Обью-рекою, по лесам искал Кучума и нигде не нашел». После этих поисков воевода, послав одного из знатных пленников к Кучуму с поручением звать его на службу к государю и обещать ему царское жалованье, сам отправился в Тару. Очевидно, русский воевода думал, что после разгрома 20 августа бывшему сибирскому царю ничего не останется, как покориться московскому царю и службой заслужить у него жалованье. Но он жестоко ошибся в Кучуме. 5 октября этого же года посланный к Кучуму возвратился в Тару и рассказал воеводе следующее. Настиг он Кучума за рекой Обью, вниз по Оби, в лесу, а с ним три его сына и 130 человек людей. На предложение сдаться на волю победителей Кучум отвечал: «Не поехал-де я к государю по государеве грамоте своею волею, в кою-де пору я был совсем цел, а за саблей мне-де к государю ехать не по что, а нынче-де я стал глух и слеп и безо всего живота: взяли-де у меня промышленника сына моего, Асманак царевича, хоть бы у меня-де всех детей поймали, а один бы-де у меня остался Асманак и я бы при нем еще пожил, а теперь иду в Натай, а сына своего посылаю в Бухары»[227]. Таков-то был царь Кучум! Старый, глухой, слепой, лишившийся почти всего своего семейства, всех владений и всего имущества, он тем не менее был горд и непреклонен. Несмотря на свою дряхлость и несчастия, постигшие его со времени Ермака, он в душе остался тем же заносчивым и свободолюбивым сыном степей, каким был в ранней молодости и на высоте своего могущества. Разве в ответе, данном в 1598 году Кучумом посланному Воейковым, мы не узнаем того сибирского царя, который 30 лет назад писал Грозному: «Хочешь мира, и мы помиримся, а хочешь войны — будем воевать»[228]. Грозный не захотел с ним воевать. Но явился Ермак и прогнал Кучума с юрта. Русские воеводы продолжали дело первого завоевателя Сибири, и Кучум с того времени уже не складывал оружия. Последнее достоверное известие об этом сибирском царе мы находим в рассказе того же посланника Воейкова. Он передает, что Кучум вместе с ним прибыл на поле битвы 20 августа, в течение двух дней ходил по полю и хоронил трупы своих сподвижников, павших в этом бою. В то же время он послал двух человек в татарскую волость Чаты, к мурзе Кошбахтыю, с просьбой прислать ему лошадей и платья, «чем можно было бы подняться». Мурза прислал ему коня и шубу, а на другой д幫ч:ам приехал, чтобы иметь свидание с Кучумом. Но последний, нечему-то заподозрив мурзу в дурных замыслах, не пожелал его видеть, а сел на коня и отправился вверх по Оби[229]. О дальнейшей судьбе Кучума, кроме противоречивых свидетельств сибирских летописей, мы ниче-го не знаем. Достоверно только то, что он скоро покончил жизнь свою где-то далеко от своего царства.
Заговорив о борьбе татарских воевод с Кучумом, мы несколько отступили от своего предмета, подлежащего нашему исследованию. Но нам хотелось показать, что цель постройки города Тары «истес- нить Кучума» вполне достигнута. Бывший царь Сибирского царства уже более не появлялся в своих прежних владениях. Русскому господству в Сибирском царстве уже не угрожал этот опасный враг. Правда, вскоре появились новые враги в лице детей и внучат Кучума, которые в соединении с калмыками иногда делали опустошительные набеги на русские области, но эти враги не был страшны, как Кучум, который носил с собой знамя сибирского царя и который пользовался обаянием между татарами.
Другая цель постройки Тары была экономическая: еще в наказе Андрею Елецкому предписывалось «завесть в Таре пашню и соль устроить». О пашне мы скажем после, но относительно соли, в которой так нуждалась Сибирь, здесь заметим, что тарским воеводам действительно удалось добраться до соляного Ямышева озера и вывозить оттуда ежегодно по нескольку тысяч пудов, например, в 1629 году привезено в Тобольск с Ямышева озера 21 778 пудов 22 фунта[230]. Теперь обратимся к самому городу Таре. Кроме домов и разных казенных зданий, которые встречаются в каждом городе, вероятно, еще при Елецком основаны церкви: в крепости — соборная во имя Успения Пресвятой Богородицы и в остроге — во имя Николая Чудотворца, а в царствование Бориса Годунова построена другая церковь в остроге во имя Бориса и Глеба. О времени основания тарских монастырей мы не нашли в документах никаких указаний. По дозору 1624 года, мужской монастырь с церковью во имя Всемилостивого Спаса находился за острогом на посаде, а девичий с церковью во имя Параскевы «на- рицаемой пятницы» — в остроге. Миллер считает мужской Спасский монастырь самым древнейшим из всех сибирских монастырей[231]. По описанию Василия Тыркова, город Тара в 1624 году имел следующий вид. Место, которое занимала крепость, незначительно — во
круг 164 сажени, в крепость вели двое ворот — Спасские и Водяные, в разных местах крепости поставлены 5 башен, а между башнями не стены, как в других городах, а какие-то «городни», которых было 116; в крепости же раскат круглый о 8 углах, а на раскате медная полуторная пушка. Внутри этой крепости находились следующие здания: соборный храм с двумя приделами, съезжая изба, 2 амбара, 2 государевы житницы и 40 житниц частных лиц, тюрьма, караулка, пороховой погреб и 4 двора: воеводский, стрелецкого десятника, пушкаря и воротника со сторожем. Острог занимал более значительное место — вокруг 500 сажен, по острогу шесть башен, из них четыре с проезжими воротами и две башни глухие, а на башнях стояли две медные пушки, одна пищаль железная скорострельная и четыре пищали железные под названием «волконеек». Внутри острога помещались два храма с приделами, девичий монастырь с церковью и 9 келий для 9 стариц, а четыре старицы жили по дворам, гостиный двор с избой для приезжих торговых людей, 14 государевых лавок, 17 лавок служилых людей, двор воеводский, два двора боярских детей, два двора атаманов ясачных людей, двор таможенного подьячего, двор подьячего съезжей избы, двор толмача, двор таможенного головы, двор кузнеца, четыре двора церковного причта, а пять человек из церковных дворов не имеют и живут по подворьям, 53 двора конных казаков, 42 двора казаков литовского списка, 51 двор пеших казаков, 42 двора стрельцов, 4 двора пушкарей, 5 дворов отставных служилых людей, 8 дворов вдов служилых людей, 2 двора гулящих людей и 2 двора пашенных крестьян. За острогом на посаде монастырь с церковью и 4 кельями для 4 монахов, дворов новокрещенцев — 5, дворов разных служилых людей — 36, дворов пашенных крестьян — 5 да за острогом три юрта бухарских, в которых жил 21 человек256. Таким образом, в городе Таре в 1624 году всех дворов было 263, а жителей 400 человек, кроме монахов, монахинь, женщин и детей. В списке тарского населения нас поражает прежде всего отсутствие посадских людей и ничтожное количество пашенных крестьян. Относительно посадских еще понятно, почему их не было. Город Тара находился вдали от других сибирских городов и, главное, в стороне
от общего торгового движения русских людей в это время. Посадским людям тут делать было нечего; если была какая торговля в Таре, то она находилась в руках служилых людей, и в особенности у бухарцев, живших в юртах под самым городом. Но непонятно, почему было так мало пашенных крестьян, когда около Тары была необыкновенно плодородная земля. Мне кажется, что это зависело главным образом от первых неудачных опытов земледелия. Служилым людям, пока был жив Кучум, некогда было заниматься хлебопашеством, они почти круглый год находились в походах: то гонялись за Кучумом, то покоряли татар по Иртышу и его притокам. А люди, присланные завести в Тарском уезде пашню, оказались совершенно непривычными к хлебопашеству. Они состояли исключительно из ссыльных, которые, вероятно, и на родине никогда не занимались земледелием. Первое известие относительно пашенных крестьян в Таре находится в грамоте царя Бориса от 1600 года. В ней говорится, что в Тару посланы три человека латышей и два семейства беглых крестьян, которых велено тарскому воеводе посадить на пашню, дать им семян и корма для прокормления, чтобы с голоду не умерли[232]. Из другой грамоты от 1603 года узнаем, что в том же 1600 году отправлено в Тару 25 семейств пашенных крестьян из тетюшских и лаишевских переведенцев да ссыльных латышей, стрельцов, боярских детей и кушалинских мужиков 38 человек, и «всех велено устроить в пашенные крестьяне». Но мы уже упоминали об этих «переведенцах» в главе о Туринске. Из отписки тарского воеводы оказалось, что упомянутые тетюшев- цы и лаишевцы оказались совсем плохими хлебопашцами: «пашут землю худо, хлеба на себя не напахивают, и их кормят из царских житниц». В данном случае воевода ничего не говорит о плодородии тарских земель и плохие результаты земледелия этих крестьян прямо ставит в зависимость от их неуменья, но правительство московское, кажется, поняло эту отписку из Тары в том смысле, что тарские земли неплодородны и что 25 семейств переведенцев только даром там тратят силы, а потому велело их переселить на туринские государевы пашни[233]. Иначе трудно себе объяснить, почему этих крестьян, ко
торые уже устроились в Таре, ще правительство более нуждалось в хлебопашцах, чем в Туринске, приказано перевести на другие пашни и подать подмогу по рублю на человека. Очевидно, что тут вышло какое-то недоразумение. И после правительство долгое время совсем не заботилось об увеличении пашенных крестьян в Таре, несмотря на то, что город этот был далеко и доставка туда хлеба стоила очень дорого. Только изредка попадаются известия, что на Тару отправлены один или два колодника и велено их устроить в пашенные крестьяне. Но эти ссыльные бьют челом государю, чтобы он их пожаловал наверстать в служилые люди, а пашни пахать не велел, потому что им «черная работа не за обычай»259. Если же государь не удовлетворял их просьбу, то они убегали «безвестно куда». Вот почему, несмотря на то, что город Тара основан в 1594 году, в нем в 1624 году было только семь крестьянских дворов с 10 человеками крестьян. Что же касается служилых людей, то их в Таре всегда было много, и почти все они занимались хлебопашеством. Некоторые из них на своих пашнях основали деревни, а большая часть имела отъезжие пашни. По дозору Василия Тыркова, в Тарском уезде в 1624 году были следующие деревни служилых людей260.
| Число дворов |
При реке Чекруше |
|
Дементьева | 1 |
Яковлева | 1 |
При Степановом озере |
|
Кирилова | 1 |
Машинского | 1 |
При реке Кривуше |
|
Иванова | 5 |
атамана ясачных людей | 1 |
При реке Байгилдейке |
|
Черкасова | 2 |
При Байгилдееве озере |
|
Терентьева | 1 |
Малова | 1 |
Колачникова | 1 |
На Красном Яру около р. Уя |
|
Романова | 1 |
Старченинова | 2 |
При Мамсшсвс озере |
|
Мамешева | 5 |
При Имшитикс |
|
Прокудина | 1 |
При Ильчике озере |
|
Мосалитина | 1 |
Абреимова | 1 |
При Иртыше |
|
Гаврилова | 1 |
При реке Балчике |
|
Лукьянова | 1 |
За рекой Аркаркой в дубравах |
|
Пантелеева | 1 |
Курмина | 1 |
Годуновых | 1 |
Семенова | 1 |
При Зуеве озере |
|
Ефтина | 6 |
Кулударова | 1 |
При реке Ибейкс |
|
братьев Сафроновых | 2 |
Сотонина | 1 |
При реке Оше |
|
Жаденова | 1 |
Трещокина | 1 |
При Ананьином озере |
|
Ананьина | 2 |
Кроме того, 6 человек служилых людей имели займища и 77 четвертей отъезжей пашни. Во всех упомянутых деревнях и займищах было 46 дворов, а людей в них — 150 человек. Пашни они распахивали 827 четвертей в поле, сена косили на 35 886 копен.
Пашенными крестьянами основана только одна деревня Чекруш при реке Чекруше. В 1624 году в этой деревне было четыре двора да две землянки, а живущих в них крестьян — 8 человек, тех же самых, которые имели свои дворы в городе. Положение тарских крестьян
было несколько особое: два из них не пахали государевых десятин, единственная обязанность их заключалась в том, чтобы «быть беспрестанно у государевой бани», а остальные 6 человек были посажены на государевы пашни и ежегодно обрабатывали 43 десятины в трех полях. Кроме того, эти последние крестьяне несли много других обязанностей: «к соборной церкви, к трапезе, к съезжей избе и к государевой бане возят дрова и делают веники на весь год, на калмыцкие и татарские расходы солоды растят и пива варят, мелят и пекут хлебы...». Вероятно, вследствие этих обязанностей крестьяне долгое время на себя земли не обрабатывали и «только недавно, — замечает дозорщик, — они начали на себя присевать 7 четвертей в поле...». За исполнение вышеозначенных обязанностей крестьяне получали из казны обувь, одежду и на каждый двор в год 36 мер ржи. Но видно, что этой «месячной» невозможно было прокормиться: по замечанию дозорщика, тарские крестьяне большей частью «кормятся Христовым именем». Из монастырей только Спасский занимался хлебопашеством: в 1624 году за этим монастырем было два половника, которые обрабатывали 12 четвертей в поле да сена косили 1000 копен. Белое же тарское духовенство совсем не занималось земледелием, а кормилось государевой хлебной ругой.
И после первой переписи русское население в Таре и в Тарском уезде увеличивалось чрезвычайно медленно. Из дозорной книги Тыркова и из «сметных книг хлебных запасов» 1623 и 1624 гг. правительство узнало, что тарские земли очень плодородны и небольшая государева пашня дает значительное количество разного хлеба. Вследствие этого оно решилось увеличить в Таре число пашенных крестьян. В 1625 году тарскому воеводе Исленеву из Москвы прислана грамота, чтобы он позаботился о развитии государева хлебопашества, потому что земли доброй в Тарском уезде много. Вместе с тем послано и тобольскому воеводе предписание «послать из Тобольска в Тару ссыльных людей с женами и детьми, сколько пригоже, дать им подводы и подмогу», и на будущее время велено тобольскому воеводе пересылать в Тару ссыльных людей и устраивать их на пашни261. А из другого документа узнаем, что в 1626 году прислано в Тару ссыльных свияжских приставов и толмачей 9 человек да разных беглых людей 13 человек, и всех их велено посадить на пашни[234]. Так что пашенных крестьян в этом году было уже 29 человек, а пашни на государя они должны были вспахать 291/2 десятины в поле[235]. Из десяти старых тарских крестьян к 1626 году осталось только семь, а три сбежали.
Впоследствии во весь период, исследуемый нами, мы не только не замечаем увеличения крестьян в Таре против 1625— 1626 гг., но даже видим уменьшение, несмотря на частые присылки из Тобольска новых ссыльных. Например, в 1626 году пашенных крестьян в Таре было 25 человек, и все они пахали государевой пашни 25 десятин[236]; в 1640 году их остался 21 человек, а пашни государевой пахали 19 десятин[237]; наконец, в 1645 году пашенных крестьян было в Таре снова 29 человек, а пашни они пахали 21 десятину в поле[238]. Если число крестьян в последний год царствования Михаила в Таре было такое же, как в 1625 году, но зато количество обрабатываемой ими земли уменьшилось на 81/2 десятины в поле. Это уменьшение пашни зависело, во-первых, от того, что старые крестьяне умирали или убегали, а новоприсыльные крестьяне всегда некоторое время пользовались льготой, а во-вторых, от недостатка лошадей вследствие конского падежа. В 1639 году воевода тарский доносил, что у тарских крестьян осталось только по одной лошади на трех и даже на четырех человек[239].
Посадских людей в Таре мы совсем не встречаем и после первой переписи. Некоторое время в этом городе замечается значительный прилив гулящих людей. Мы упоминали, что в 1624 году этого элемента было только три человека, но в 1625 г. — уже 17, в 1626 г. — 43, а в 1628 г. — 211, а в следующем году гулящих шодей в Таре было 315 человек. Но затем количество таких людей быстро уменьшается; в 1630 году тарский воевода, донося в Москву об освобождении им из
тюрьмы двух пашенных крестьян, которые посажены были его предшественником за то, что они отказались пахать государеву пашню, писал, что на выбылые места пашенных крестьян прибрать некого, так как гулящих людей в Таре нет ни одного человека. Только служилые люди к концу царствования Михаила Федоровича значительно увеличились в числе, хотя и не настолько, как следовало бы ожидать, ввиду постоянных тревог от врагов Тарского уезда — детей и внучат Кучумовых и калмыков. Так, в 1624 году рядовых служилых людей в Таре было около 380 человек, в 1626 г. — около 400. Но в 1636 году тарские служилые люди лишились значительного числа своих товарищей. Осенью этого года тарский воевода отправил на 6 дощаниках 50 человек служилых людей во главе сотника Григория Медо- варчева в Тобольск за хлебом, но они все под Тобольском замерзли. «И теперь, — писал в Москву этот воевода, — служилым людям дать хлебного жалованья нечего, потому что в тарских государевых житницах хлеба нет нисколько». Вероятно, начавшийся в это время голод заставил многих служилых людей «брести врозь». Тот же воевода сообщает, что в 1637 году сбежало нижегородских иноземцев и вологодских стрельцов 42 человека268. Таким образом, в течение года в Таре произошла значительная убыль служилых людей, но эту убыль скоро пополнили новоприсыльными из разных мест, и к концу царствования Михаила Федоровича всех служилых людей в Таре вместе с ружниками и оброчниками было до 500 человек. Конечно, с таким количеством служилых людей в Таре трудно было защищать Тарский уезд от потомков Кучума и калмыков. Но в Тару почти ежегодно на некоторое время, преимущественно с весны до осени, присылались из Тобольска по нескольку десятков человек казаков, стрельцов и служилых татар, а смотря «по вестям», и более того. Эти посылки сделались особсгаю часты с 1630 года, когда усилилась опасность от вышеупомянутых врагов. Для защиты же Тарского уезда от нападения детей и внучат Кучумовых и калмыков между 1628 и 1632 гг. построены в этом уезде острожки: Каурдатский на правом берегу Иртыша, Тебенденский около озера Уватского и недалеко от последнего, на левом берегу реки Иртыш, несколько выше устья этой реки, острожек Ишим с кий. Эти острожки должны были прикрывать средину реки
Иртыш между Тобольском и Тарой и не допускать Кучумовых потомков и калмыков проникать на Иртыш по ишимской дороге. Они не имели постоянного населения, а туда посылались служилые люди в количестве 20 или 30 человек то из Тары, а большей частью из Тобольска и посылались притом только на известное время, в которое можно было ожидать нашествия вышеупомянутых степных врагов. Обыкновенно последние предпринимали свои походы или весной, когда просохнут дороги, и потом в течение всего лета, или же осенью, после первых морозов до появления больших снегов. Поэтому и служилые люди в упомянутых острожках жили одни с конца весны и приблизительно до августа, или до наступления осенних грязей, а другие со времени заморозков и до выпадения больших снегов.
Всего русского населения в Таре и его уезде к концу царствования Михаила Федоровича было около 535 человек, кроме женщин и детей, а инородцев ясачных — 684 человека и служилых около 80 человек.
В заключение этой главы сообщим некоторые данные из тарских «сметных» и «ужимных книг». Мы выше упоминали, что в Тарском уезде были прекрасные земли, но тем не менее хлебопашество здесь в обозреваемый нами период находилось еще в зачаточном состоянии: местного хлеба было слишком недостаточно для удовлетворения местных потребностей, и тарским воеводам ежегодно приходилось посылать служилых людей за хлебом в Тобольск или в Тюмень. Например, в 1625 году с государевых десятин собрано разного хлеба 420 копен, а умолочено 533 четверти да выдельного хлеба у ружни- ков, подьячих и служилых людей взято 70 четвертей — всего собрано в государевы житницы 603 четверти разного хлеба. Между тем нужно было дать хлебного жалованья ружникам, крестьянам и служилым людям 4611 четвертей269. Таким образом, недоставало значительного количества хлеба, чтобы удовлетворить тех, которые получали казенное хлебное жалованье. Но в 1625 году был необыкновенный урожай в Тарском уезде: на государевых десятинах было посеяно 36 четвертей, а собрано 533 четверти. Поэтому тарский воевода на деньги, присланные из Тобольска, мог купить у частных хлебопашцев разного хлеба 1855 четвертей. И цена на хлеб в это время в Таре стояла очень низкая: казсгагую четверть (5 пудов) ржи воевода покупал по 18 и 21 коп., яровое куплено по 181/2 кои. Но видно, что частные хлебопашцы сеяли мало хлеба и не могли продать столько, сколько требовалось казной. В 1628 году с государевых десятин молочено разного хлеба 492 четверти, между тем на этот год сняли вдвое больше, чем на 1625 год, и значит, урожай был значительно хуже; выдельного хлеба собрано 52 четверти. Расхода же хлеба с сентября 1628 г. и по сентябрь 1629 г. по смете должно было быть 3032 четверти; в этом году израсходовано хлеба менее против 1625 года, потому что еще в 1626 году 70 человекам служилых людей не велено давать хлебного жалованья, а велено им служить с пашни[240]. И в следующие годы расход хлеба значительно превосходил приход: по сметным книгам даже заметно увеличение расхода и уменьшение прихода сравнительно с прежними годами. Поэтому ежегодно казне приходилось покупать хлеб то у тарских хлебопашцев, а более всего присылать из Тобольска, куда свозился хлеб из Европейской Руси, из Туринска, Тюмени и Верхотурья.
Но в неурожайные годы закупка хлеба дорого обходилась правительству; например, в 1636 и 1637 гг. приходилось покупать в Верхотурье 5-пудовую четверть ржи по 4 р., а в Таре и Сургуте — по 6 рублей[241]: цена слишком высокая, если ее сравним с ценой 1625 года.
Денежных доходов в Таре казна также собирала мало; в обозреваемый нами период ни одна «сметная книга денежных доходов и расходов г. Тары» не заключалась без значительного дефицита.
Доходные статьи этого города те же, что и в других сибирских городах. Поэтому мы выпишем здесь из сметных книг только итоги за несколько лет.
В 1624 г. доходов было — 447 р. 27 к., расходов — 2450 р.; в 1625 г. доходов — 356 р. 87 к., расходов — 2450 р.; в 1628 г. доходов — 355 р. 57 к., расходов — 2464 р.; в 1629 г. доходов — 319 р., расходов — 3524 р. 39 к.[242]
В следующие годы денежные расходы еще более увеличились, потому что прибавилось количество служилых людей, но доходы никогда не превышали 500 рублей. Самая важная статья денежных доходов сибирских городов — это таможенные сборы, но в Таре этих сборов было слишком мало — всего от 160 до 300 рублей, потому что большая часть торговых людей уплачивали пошлину со своих товаров в Тобольске. Из доходных статей Тары следует отметить как новость, которую мне не приходилось встречать в сметных книгах других сибирских городов, а именно статью «с ходин по челобитьям в судных делах». Эта статья отдавалась на откуп за 1 рубль в год. Зато в Таре «государева мякина» и «государево ухоботье» не продавались, потому что не было покупщиков на этот предмет торговли.
Ясачной мягкой рухляди в Тарском уезде собиралось значительное количество, хотя ценность оной никоща не доходила до 2 тысяч рублей; например, в 1624 г. взято ясачной и поминочной рухляди на 1631 р., в 1627 г. — на 1408 р., в 1635-м — на 1231 р., в 1643-м — на 1909 рублей273.
Еще по теме ГЛАВА VI Тара и сс уезд (1594-—1645 гг.):
- ПРИМЕЧАНИЯ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ГЛАВА VI Тара и сс уезд (1594-—1645 гг.)
- ГЛАВА IX Последнюю главу нашего исследования, как и первую, мы посвящаем сибирским инородцам
- Синхрометрические таблицы