<<
>>

Политическая цензура в период стагнации и кризиса власти и идеологии в СССР (1969-1991 гг.)

Новая политическая ситуация вынуждала подавляющее большинство мыслящих людей смириться, в лучшем случае пользуясь нелегальными информационными каналами (западные радиостанции, «самиздат»).
Это не относится к малочисленной по составу, но эффективной по своему интеллектуальному выходу группе оппозиционеров, диссидентов. Несмотря на различия в целях и задачах борьбы с властью национальных и религиозных движений, борцов за права человека, «отказников» и прочих представителей оппозиции, формы и методы этой борьбы были общими: подписание писем-обращений, издание листовок и прокламаций, «самиздат». Понятно, что любая информация, которая не могла пройти через государственные каналы коммуникации, получила свое распространение в неофициальной зоне, за которой зорко следил КГБ. По его наблюдениям (записка КГБ в ЦК от 7 февраля 1969 г.), в то время в среде интеллигенции и молодежи стали иметь хождение «идеологически вредные материалы» в виде сочинений по политическим, экономическим и философским вопросам, литературных произведений, коллективных писем в партийные и правительственные инстанции, в органы суда и прокуратуры, воспоминания «жертв культа личности», именуемые «внецензурной литературой», или «самиздатом», который распространялся путем передачи из рук в руки рукописных, отпечатанных на пишущих машинках, размноженных фотоспособом или на ротаторных аппаратах документов. Для пропаганды «самиздата» иногда использовались всякого рода полуофициальные диспуты, конкурсы песен, концерты, устраиваемые самодеятельными клубами, литературными объединениями. Именно поэтому неформальная культура подвергалась со стороны органов особой опеке. Были выявлены главные организаторы «самиздата» — П. Григоренко, П. Литвинов, Л. Богораз-Брухман, П. Якир и другие.

Особого внимания со стороны Лубянки и Старой площади удостоились следующие издания «самиздата»: статья А.

Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», книга Р. Медведева «Перед судом истории», письмо в ЦК КПУ писателя И. Дзюбы, известное под названием «Интернационализм или русификация», заметки пенсионера из Караганды, в прошлом активного меньшевика, Якубовича, «Письма к неизвестному», а также подписанное Л. Бородиным исследование «Закат капитала», в котором подвергалась критике вся общественно-экономическая структура СССР и выдвигалась программа борьбы против «диктатуры бюрократического аппарата».

Председатель КГБ Ю. В. Андропов докладывал в ЦК, что «антисоветские и антиобщественные элементы нередко направляют “нецензурные” произведения в редакции буржуазных газет, журналов, радиостанций, в адрес эмигрантских центров в расчете на то, что западная радиопропаганда в передачах на Советский Союз ознакомит с содержанием этих документов значительное число советских граждан и облегчит таким образом распространение их внутри СССР. В августе 1968 г. издаваемый Информационным агентством США журнал “Проблемы коммунизма” выпустил сборник из 53 документов “самиздата”. Рассматривая “самиздат” как одно из средств ослабления социалистического общества, империалистическая реакция стремится всемерно оказывать поддержку действующим внутри нашей страны авторам и распространителям политически вредных материалов. Создано, например, “Международное литературное содружество” во главе с известными специалистами по антикоммунизму Струве и Филипповым. Одной из главных задач этого “содружества” определена публикация не издающихся в СССР произведений советских писателей. Помимо публикации за границей и передачи по радио, материалы «самиздата» засылаются по различным каналам в СССР»118. Из вышепроцитированного видно, что сформировались основные направления «самиздата»: художественная литература, публицистика, мемуары и документы.

И действительно, правозащитникам удалось превратить единичные случаи передачи рукописей за границу в постоянно действующий механизм: «самиздат» — «тамиздат» — «самиздат».

Первым постоянным «связным» с Западом стал А. Амальрик119. В 1966-1969 гг. он оставался практически единственным «специалистом», через которого уходили и возвращались документы правозащитного движения. До 1972 г. по этому каналу прошли книга А. Марченко «Мои показания», роман В. Гроссмана «Все течет...», повести Л. Чуковской, «Москва — Петушки» В. Ерофеева, романы А. Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом», В. Максимова «Семь дней творения», стихи И. Бродского,

Н. Горбаневской, Н. Коржавина120. Все эти произведения, распространявшиеся нелегальным путем, представляли собой «параллельную» литературу и общественную мысль, которые, несмотря на ограничения в распространении, оказывали огромное влияние на становление гражданского самосознания поколения конца 1960-1970-х гг.121

Постепенно налаживались каналы распространения информации, совершенствовался процесс размножения текстов (фотографирование, платные машинистки, множительная техника в учреждениях и пр.), что, в свою очередь, вызывало увеличение спроса на «самиздат».

Самым большим достижением диссидентов, по мнению А. Д. Сахарова, было создание информационного бюллетеня правозащитного движения — «Хроника текущих событий». Первый ее номер вышел 30 апреля 1968 г. в разгар репрессий против участников движения. К концу 1983 г. на Западе были опубликованы 64 выпуска. Это полноценная фактография движения, нарушений прав человека в СССР, хроника репрессий. На экземплярах отсутствовали сведения об адресе редакции и составе редколлегии, что объяснялось «своеобразными понятиями о легальности и свободе информации, выработавшимися за долгие годы в некоторых советских органах»122.

Первым редактором «Хроники...» была Н. Горбаневская, после ее ареста в декабре 1969 г. и до 1972 г. — А. Якобсон. В дальнейшем состав редакции каждые два-три года меняли, главным образом из-за арестов123. Однако смена коллективов не отражалась ни на концепции, ни на содержании «Хроники...». Механизм распространения «Хроники...» и сбора материалов для нее был определен в ее пятом выпуске: «Каждый...

легко может передать известную ему информацию в распоряжение “Хроники”. Расскажите ее тому, у кого вы взяли “Хронику”, а он расскажет ее тому, у кого он взял “Хронику”, и т. д. Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача»124.

Масштабы и международный резонанс противостояния незначительной по количеству, но очень авторитетной по составу части советского общества, вывели ее на прямую и открытую конфронтацию с органами госбезопасности. В свою очередь, «учитывая, что распространение политически вредной литературы наносит серьезный ущерб воспитанию советских граждан, особенно интеллигенции и молодежи», в КГБ «принимали меры, направленные на пресечение деятельности авторов и распространителей “самиздата” и на локализацию отрицательного влияния “внецензурных” произведений на советских людей». Так, в 1968 г. «значительное число причастных к деятельности “самиздата” лиц профилактировано с помощью общественности, несколько злостных авторов и распространителей документов, порочащих советский государственный и общественный строй, привлечены к уголовной ответственности»125. Обыски, аресты, последовавшие за этим пребывания в местах заключения и психиатрических заведениях были применены к В. Буковскому, Н. Горбаневской, П. Якиру и И. Якир, Л. Плющу, В. Севруку, Ю. Мельнику, П. Старчику, Ю. Шихановичу, В. Красину и другим126.

Даже наиболее надежный оплот партии и КГБ, творческие союзы, не могли сдержать волны протеста, вызванной вторжением в Чехословакию и наступившим вслед за этим разочарованием «шестидесятников». Выступления писателей на внутренних заседаниях союзов носили резко критический характер и касались внутренней и внешней политики государства, деятельности цензурных органов, положения свободы слова в СССР. Так, 9 декабря 1968 г. в Риге состоялось общее собрание писателей Латвии, в котором приняли участие представители других творческих союзов, партийных и комсомольских органов, журналисты, всего около 500 человек. (Об этом сообщалось в ЦК КПСС 16 января 1969 г.) В прениях по докладу секретаря ЦК Компартии Латвии Ю.

Я. Рубэна выступил член Союза писателей Латвии Алберте Цирулис (Бэле), который и до этого был известен своими критическими выступлениями (Рижское телевидение, май 1965 г.). Он заявил, что «мы живем в век танков» (видимо, имея в виду чехословацкие события), но что он «предпочел прибыть на собрание самолетом». Бэле сетовал на плохую информированность писателей, поскольку из официальной печати трудно судить о действительном положении вещей: например, в один день в «Известиях» Дубчека называют предателем, а на другой день — другом. «Нам нужен, — говорил Бэле, — институт по изучению общественного мнения; у ЦК есть такой нелегальный институт, который возглавляет Авдюкевнч (фамилия председателя КГБ при СМ Латвийской ССР. — Т. Г.), но его данные нам не доступны». В заключение Бэле заявил, что давно наступила пора упразднить цензуру, как крепостнический пережиток, и в Латвии, где на 40 лет раньше, чем в России, отменили крепостное право, нужно отменить и цензуру на 40 лет раньше127.

Появились так называемые «невозвращенцы». Одним из первых, попросивших политического убежища во время своей зарубежной поездки, был А. Кузнецов, известный широкой аудитории читателей по таким романам, как «Продолжение легенды», «Бабий Яр», «Огонь». В своем интервью, опубликованном 1 сентября 1969 г. в западногерманском журнале «Дер Шпигель» Кузнецов заявил, что все его произведения были подвергнуты цензуре, «целые главы были вычеркнуты, ход мыслей был изменен». Вот как была представлена система политической цензуры

А. Кузнецовым: «Это очень сложная система. Редактор подчиняется Главлиту, т. е. цензуре. Цензура подчинена идеологическому отделу партии. КГБ следит за лояльностью. Цензура получает указания от Центрального Комитета. Она должна следить за охраной государственных тайн в печати и у нее есть право вмешиваться в вопросы искусства. Редакторы и лекторы хорошо знакомы с работой цензуры — по опыту: если цензура несколько раз делает выговор то за одни промахи, то за другие, то становится ясно, что можно писать, что нельзя.

Изменение литературных текстов производит издательский редактор журнала. Они говорят мне или автору: “Это хорошо, но цензура этого не пропустит”.

И сколько раз я просил: покажите мне этого человека, познакомьте меня с теми, кто это не пропускает, и я докажу, что это можно пропустить. Но мне этого никто не разрешал. Эти личности за кулисами, их никто не видит. Это какие-то мифические фигуры». По поводу впервые обнародованных в «Бабьем Яре» фактах о разрушении Крещатика в Киеве и роли чекистов в этих событиях А. Кузнецов пояснил: «Цензура в Москве не поняла, что это значит. Если бы роман был опубликован в Киеве, то цензура бы его не пропустила. После опубликования романа в Москве от ЦК Украины пришло большое письмо, основным содержанием которого было — что вы там натворили?» Общую ситуацию в СССР он определил правдиво и жестко: КГБ является истинным хозяином страны, в том числе и судеб творческой интеллигенции. А в Союзе писателей во главе стоит Константин Федин, ему подчиняются секретари, и главным из них является Константин Воронков из КГБ, который отвечает за идеологические вопросы и ведает личными делами писателей128.

Диктат Главлита вызывал протест не только в среде ярых оппозиционеров и реформаторов социализма, но и у вполне респектабельных и благополучных, обласканных властью представителей интеллигенции. Таким неожиданным для многих явились выступления К. М. Симонова во время его зарубежных командировок, о которых в стране стало известно из иностранной прессы. Эту прессу, в свою очередь, просматривал и анализировал Главлит (справка в ЦК от 29 апреля 1971, г.). Разумеется, были и иные источники информации о поведении наших граждан во время пребывания за границей. В этих сообщениях утверждалось, что Симонов в Западном Берлине 22 апреля сделал заявление в защиту Солженицына, а также осудил действия советской цензуры, которая не допустила опубликование одного из произведений Симонова. Газета «Нюренберг нахрихтен» за 24-25 апреля 1971 г., в статье под заголовком «Советский писатель о цензуре», писала: «...Симонов высказал сомнение по поводу того, что исключение Солженицына из Союза писателей является “лучшей воспитательной мерой”. Во всех сообщениях приводятся его слова: “Я не намерен скрывать, что у нас существует цензура, и было бы странным, если бы я, как писатель, сказал, что люблю ее. Однако она нужна. Она была введена Лениным на трех условиях: не допускать к печати ни контрреволюционной, ни мистической, ни порнографической литературы. Тогда, когда цензура выходит из рамок этого ограничения, она мне совсем не по душе”».

В передаче радиостанции «Немецкая волна» утверждалось: «В том же, что касается его собственного, забракованного цензурой произведения, Симонов придерживается того мнения, что он мог бы способствовать его пересылке на Запад, как это в свое время случилось с романами Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом», однако он знает, что и его произведение было бы использовано на Западе против Советского Союза».

Свое отношение к контрольным органам К. Симонов высказывал еще на IV съезде писателей СССР в 1967 г., где он утверждал, что у писателей существуют трудности «во взаимоотношениях с некоторыми учреждениями, причастными к печатанию или, наоборот, к непечатанию наших книг, и с некоторыми из причастных к этим учреждениям людей»129. Такое осторожное замечание в отношении цензуры и цензоров, по сравнению с бесстрашным письмом А. Солженицына, не вызывало никаких опасений и не предвещало возможных выпадов за границей. Безусловно, что такое поведение всегда лояльного по отношению к власти Симонова было вызвано цензурой его собственных произведений. Подготовленные для опубликования записки Симонова «Сто суток войны. Памяти погибших в сорок первом» были представлены редакцией журнала «Новый мир» на контроль в Главлит в сентябре 1966 г. Однако он запретил публикацию записок в связи с тем, что они содержали «существенные ошибки и недостатки, касающиеся политических оценок первого периода Великой Отечественной войны и подготовки партии и страны к ней». Об этом было сообщено в ЦК КПСС и самому писателю. Вместо того чтобы «исправить» указанное, К. Симонов, по словам работников цензурных органов, «апеллировал к западному общественному мнению по вопросам, которые касаются внутренней политики нашей партии в области руководства литературой и искусством», чем вызвал гнев и раздражение властей. Для партийных и цензурных чиновников было неприятно убедиться в том, что советские писатели, особенно в ранге главного редактора «Литературной газеты» и журнала «Новый мир», которому хорошо известны «правила игры», нарушали их, и, вместо того чтобы «прогнуться», сами пытались противостоять власти130.

В справке Главлита в ЦК КПСС от 29 июня 1971 г. говорилось, что «главной оппозиционной силой» в СССР является интеллигенция, творческая и техническая, которая, по мнению советологов, представляет из себя так называемое «движение сопротивления», или «демократическое движение», во главе с А. Солженицыным и А. Сахаровым. Среди апологетов инакомыслия назывались также Н. Горбаневская, В. Шаламов, В. Буковский и ряд других антисоветски настроенных лиц; высоко ценимые на Западе поэты А. Вознесенский, Е. Евтушенко, Л. Мартынов, Б. Ахмадулина, скульптор В. Сидур, художник И. Глазунов131. Такая подстрекательская позиция Главлита не имела ничего общего с определенной ему задачей стоять только на охране военных и государственных тайн и явилась показателем очередной смены тактики политической цензуры, наметившейся в первой половине 1970-х гг.

Зная сегодня судьбы наших лучших и талантливейших писателей, поэтов, художников, драматургов, имея возможность полностью ознакомиться с их творчеством, можно ли спокойно воспринимать утверждения некоторых бывших начальников цензуры, прозвучавшие в ряде публикаций и на научных конференциях132, что ни одно по-настоящему художественное произведение не было отвергнуто по политическим мотивам! Различные свидетельства подтверждают, как решались судьбы многих писателей, актеров, режиссеров, как закрывались спектакли, «рассыпались» тиражи книг, сносились бульдозерами художественные выставки. По одному телефонному звонку...

Наиболее талантливые и неординарные художники испытывали на себе особую опеку со стороны партийно-государственных чиновников, которые грубо внедрялись в творческий процесс, калечили не только произведения, но судьбы и души самих художников.

Одной из трагических фигур, наиболее болезненно ощущавших отсутствие свободы творчества, был А. Тарковский. Так, законченный в 1966 г. и готовый к прокату фильм «Андрей Рублев» был разрешен специальным постановлением Секретариата ЦК КПСС133 от 24 августа 1971 г. В приложении к протоколу заседания Секретариата ЦК (Суслов, Кулаков, Пельше, Андропов, Демичев, Катушев, Баскаков, Зимянин, Толкунов, Тяжельников), подготовленном Отделом культуры ЦК КПСС (Ф. Ермаш) и Комитетом по кинематографии при Совете министров СССР (А. В. Романов), говорилось, что в августе 1970 г. выпуск этой кинокартины на экран был приостановлен «вследствие просчетов идейного и художественного характера». Доработка фильма проводилась авторами при участии Кинокомитета СССР, студии «Мосфильм» и доверенных режиссеров — столпов советского кинематографа — С. Ф. Бондарчука, С. А. Герасимова, Л. А. Кулиджанова,

В. Н. Наумова. Под их воздействием А. А. Тарковский внес в картину существенные сокращения и изменения: «были исправлены эпизоды со скоморохом, языческого праздника, ослепления в лесу художников, новеллы “Страшный суд” и “Нашествие”, а также ряд других частей фильма, изъяты многие натуралистические моменты, хотя некоторых недостатков преодолеть не удалось». Однако главным аргументом для допуска фильма к прокату было то, что «режиссер А. Тарковский в целом правильно относился к высказываемым замечаниям и, несмотря на провокационную шумиху за рубежом, вел себя достойно». О том, чего ему это стоило, мы можем узнать из его собственных дневниковых записей. Однако, разрешая одной рукой выпуск фильма на экраны ограниченным тиражом, было дано указание «опубликовать в печати материалы, содержащие принципиальный анализ кинофильма, его достоинств и недостатков», другими словами, организовать отрицательную критику134.

Буквально все подвергалось контролю и корректировке высших партийных органов. В 1972 г. в преддверии исторического шахматного матча между Б. Спасским и Р. Фишером Отдел пропаганды ЦК постоянно информировал ЦК о ситуации, осуществлял цензуру спортивных изданий, которые, по его мнению, чересчур «пессимистично оценивали положение в шахматном спорте страны и создавали нездоровую психологическую обстановку вокруг предстоящего матча». В качестве назидательного примера была взята статья В. Смыслова «Час пик на шахматной доске», опубликованная в газете «Труд» 4 января 1972 г., в которую по вине редактора газеты были внесены несогласованные с автором поправки, изменившие общий смысл статьи. Кроме взыскания, которое было наложено на сотрудника «Труда», было обращено внимание всех редакторов центральных газет на «необходимость улучшить спортивную информацию в печати», что на языке того времени означало организацию заказных публикаций по согласованию с Отделом пропаганды ЦК135.

Предварительную цензуру вел КГБ, который, в частности, осуществлял агентурные действия, т. е. залезал в «портфели» и «ящики» писателей и информировал ЦК о намерениях и планах лиц, находящихся под пристальным вниманием. Так, 8 июля 1973 г. КГБ информировал ЦК о новой рукописи писателя Л. Леонова, о которой стало известно от ближнего окружения писателя. Рукопись представляла собой автобиографическую исповедь, охватывающую события периода коллективизации, голода 1933 г. и репрессий 1937 г., т. е. касалась наиболее болезненных тем. Несмотря на то что, по сведениям КГБ, рукопись не была предназначена к опубликованию, она являлась предметом беспокойства еще и потому, что одна из глав, которая называлась «Обед у Горького», была посвящена встрече М. Горького с И. В. Сталиным и К. Е. Ворошиловым. Характеризуя последних двух Леонов, как участник встречи, отмечал такие черты Сталина, как подозрительность, а Ворошилова изображал несколько ограниченным человеком. Одновременно он также выступал против появившихся, по его мнению, тенденций предать забвению понятия «русское», «русский народ», «Россия»136. Помета на документе — «Тов. Демичеву П. Н.» — свидетельствует об устоявшемся механизме взаимодействия и принятия решений в этот период.

Таким образом, можно говорить еще об одной разновидности политической цензуры, наряду с предварительной и последующей цензурой, а именно о цензуре профилактической, с помощью которой власть имела возможность не только регулировать обнародование информации и доступ к ней, но и оперативно реагировать соответствующим образом — с помощью различных методов влияния предупреждать нежелательные действия, находящиеся за пределами официальных каналов информации. Главная роль в осуществлении этой профилактики принадлежала КГБ и его 5-му управлению. Р. Г. Пихоя приводит данные, ссылаясь на письмо КГБ от 31 октября 1975 г. «О некоторых итогах предупредительно-профилактической деятельности органов КГБ», которые свидетельствуют отом, что главными причинами преследований советских граждан были именно идеологические. На фоне десятка пойманных шпионов за период с 1959 по 1974 г. было «профилактировано» 60 тысяч граждан, из них три-четыре сотни были обвинены в антисоветской деятельности137. Наиболее типичным обвинением, предъ являемым при аресте и дальнейшем следствии, было чтение и распространение «самиздатовской» и другой «антисоветской литературы». К такой литературе были отнесены следующие произведения: «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына, «Не хлебом единым» A.

Дудинцева, «Воспоминания террориста» Б. Савинкова (Издательство «Прибой». Харьков, 1926), «Из жизни Федора Кузькина» Б. Можаева (Новый мир. 1966. № 7), «Моя биография» Е. Евтушенко (рукопись), «Ленин о Троцком и троцкизме» и «Новый курс» Л. Троцкого (Университет. 1925. № 1, 2), «Племена — партии — бюрократия» М. Френкля (Мировая политика и международные отношения. 1968. № 11), «Либерализм и демократия», «Дубинка для слишком умных» Л. Горбаневского (Наука и жизнь. 1968. № 1), «Почему я не ношу жилет» Л. Плешакова (Комсомольская правда. 1966. 28 июня), «Мертвым не больно» В. Быкова (Новый мир. 1966. № 10), «Януш Корчик и наши дети» А. Шарова (Новый мир. 1966. № 10), «Кончина» B.

Тендрякова (Москва. 1968. № 3), «Германский фашизм» А. Галкина (Издательство «Наука», 1967). Из этого перечня видно, что как «антисоветскую литературу» КГБ рассматривал не только изданные в 1920-е гг. произведения, которые по спискам Главлита хранились в библиотечных спецхранах), но и литературу, изданную в 1960-е гг. и, соответственно, разрешенную органами цензуры. Поэтому в данном случае речь шла совсем об иных критериях и другом уровне политической цензуры: прежние нормы и позиции подвергались пересмотру в связи с новыми идеологическим задачами.

Как уже отмечалось, характерной чертой системы было ее негласное правило не оставлять следов наиболее реакционных решений и по возможности их ликвидировать. Но тем не менее архивы сохранили некоторые документальные свидетельства так называемого «телефонного права»: сводки «оснований к оперативным указаниям или приказам Главлита», а в них следующие формулировки с указаниями дат и номеров приказов: «указание тов. Яковлева А. Н. и. о. зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС. 8 июля 1971 г.», «указание ЦК КПСС, переданное т. Севруком В. Н. 2. 10. 79 г.», «согласовано с КГБ», «согласие секретарей ЦК КПСС от 22. 8. 84 г. Передано по телефону т. Зорину Н. II.» и т. д. Одним из последних приказов Главлита подобного свойства, изданных по телефонному указанию секретарей ЦК КПСС от 22 августа 1984 г., был приказ № 11с от 4 сентября 1984 г. об изъятии из библиотек общего пользования и книготорговой сети книг, касающихся всех произведений В. П. Аксенова, Г. Н. Владимова, В. Н. Войновича, А. А. Зиновьева, Л. 3. Конелева (Л. Яковенко, А. Кадашова), Ю. П. Любимова, Э. В. Оганесяна, Р. Д. Орловой (Конелевой), В. Я. Тарсисаш.

Устойчивость цензурной системы отнюдь не свидетельствовала о ее надежности, а демонстрировала ограниченность и убогость самой идеи цензурирования СМИ по идеологическим мотивам, поскольку послед ние постоянно обновлялись по мере развития современных средств коммуникации (спутниковое телевидение, телефакс, Интернет и др.).

В изменяющихся условиях позиция и роль Главлита мало изменились. В июне 1972 г. наша страна отметила еще один юбилей, количество которых в этот период неукротимо нарастало. Правда, этот юбилей был отпразднован, в отличие от остальных, в сугубо «домашней обстановке». Мы имеем в виду 50-летие Главлита. Была создана специальная комиссия по организации празднования, в составе А. П. Охотникова (председатель комиссии), Н. П. Зорина (заместитель председателя), А. И. Андреева, Д. В. Павлова, Ф. Г. Бурибаева, Б. П. Романова, В. П. Бородина, И. А. Седова, В. И. Васильева, В. Я. Симанькова, Н. Н. Глазатова, Г. К. Семенова, М. М. Гавриловой, В. А. Солодина, Р. С. Давидова, И. И. Стовбун, В. И. Купцова, 3. Н. Тимашевой, И. А. Миренской,

С. Д. Фенина (приказ Главлита № 65 от 21 апреля 1972 г.)139.

Деятельность Главлита 1970 — середины 1980-х гг. можно рассматривать как один из элементов механизма торможения, попытки хотя бы внешне сохранить лакировано-благополучный стиль официальной культуры и информационной среды. Это требовало дополнительных усилий: если в 1957 г. число замечаний, сделанных органами цензуры страны по содержанию проконтролированных материалов, составляло 467, то в 1984 г. их стало уже более 1700140.

Уточнение функций и задач цензурных органов, отраженных в Положении Совета министров СССР о Главлите от 19 ноября 1974 г., имело явно демонстрационный характер и не вносило ничего принципиально нового. Основными, задачами были названы: а) охрана государственных тайн в печати, телевидении, радиовещании, кинофильмах, репертуаре зрелищных предприятий, экспозициях в музеях и выставках и материалах, предназначенных для вывоза за границу; б) предотвращение распространения в стране поступающих по открытым каналам иностранных изданий, содержащих антисоветские и антикоммунистические материалы. В числе задач назывались также: рассмотрение представляемых министерствами и ведомствами на согласование проектов ведомственных перечней сведений, не подлежащих опубликованию; информирование руководителей министерств, ведомств, издательств, органов печати и т. д. о наиболее серьезных замечаниях в области охраны государственных тайн в печати и др. Был подтвержден статус Главлита как союзно-республиканского органа, пользующегося по своему положению правами государственного комитета. Предписывалось, что приказы, инструкции и указания Главлита СССР являются обязательными для всех министерств, ведомств, органов печати и других организаций141. На заседании Секретариата ЦК это Положение было утверждено 12

ноября 1974 г.142

Примечательно, что очередное обновление и утверждение нормативов Главлита происходило незадолго до обсуждения проекта закона о печати, в котором даже предполагалось отменить цензуру. Это было лицемерным тактическим шагом власти, очередной попыткой усыпить мировое общественное мнение в связи с выполнениями положений Заключительного Акта Общеевропейского совещания. 11 декабря 1975 г. Политбюро ЦК КПСС приняло решение о разработке Закона о печати (авторы записки Ю. В. Андропов и А. А. Громыко)143. Проект провозглашал свободу слова и отсутствие какой бы то ни было цензуры. Однако у высшего партийного руководства хватило трезвого расчета, чтобы отказаться от этой заранее уязвимой для политических оппонентов затеи, поскольку декларативно заявленные, скопированные с законов демократических европейских государств гарантии свободы слова и печати явно не соответствовали реальной ситуации144. В стране шла борьба с диссидентами, «самиздатом» и «тамиздатом». Поэтому было принято мудрое решение: лучше по-прежнему жить без Закона о печати, чем отбиваться от обвинений идеологических противников в его нарушении.

Прежние цензурные меры, учитывая реакцию международной общественности и возросшую активность правозащитного движения в СССР, не давали необходимого эффекта. Поэтому смена тактики власти по отношению к нонконформистскому меньшинству была закономерной: система не могла сдерживать поток правды, предпочтя избавляться от непокорившихся. Теперь вместо политических или уголовных процессов следовали анонимные репрессивные действия КГБ, организованная травля с последующей высылкой или эмиграцией за границу.

Так, в связи с выходом на Западе книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», в преддверии его высылки из страны было принято постановление Секретариата ЦК КПСС (Протокол № 108 / 4с от 4

января 1974 г.)145, в котором был определен план борьбы с писателем:

«1. Был утвержден следующий текст телеграммы совпослам!]/Л Встретьтесь с представителями руководства друзей и передайте следующее: Реакционная печать, прежде всего в США и во Франции, начала, как вам известно, новую антисоветскую кампанию в связи с выходом книги Солженицына “Архипелаг Гулаг”. Момент выпуска этой книги совершенно очевидно выбран с таким расчетом, чтобы нанести ущерб дальнейшему развитию разрядки напряженности. Одновременно книга Солженицына, носящая антисоветский и антисоциалистический характер, направленная на дискредитацию Октябрьской революции, социализма как системы и лично В. И. Ленина, бесспорно будет использована антикоммунистами, чтобы нанести ущерб всему нашему движению, интересам революционной классовой борьбы.

С нашей стороны будут приняты меры политического и пропагандистского характера, для того чтобы в должной форме дать спокойный, аргументированный ответ на клеветническую кампанию буржуазной печати. Имеем в виду, в частности, подчеркнуть, что книга Солженицына на этот раз в более полной, чем ранее, форме раскрывает суть контрреволюционных, по существу белогвардейских, воззрений ее автора. Она направлена не против каких-то отдельных сторон жизни в Советском Союзе, а против социалистического строя в целом, против самой идеи социалистической революции и строительства нового общества. Автор книги стремится дискредитировать саму идею коммунизма, злостно клевещет на Маркса и Энгельса, на основоположника Советского государства — В. И. Ленина. Касаясь периода гражданской войны, Солженицын расписывает решительные меры со стороны Советской власти и “забывает” сказать, что они были ответом народной власти на массовый белый террор, который был составной частью классовой борьбы буржуазии и помещиков против трудящихся и опирался на иностранную интервенцию против Советской России. В результате этого были расстреляны сотни и сотни тысяч коммунистов и беспартийных, выступавших на стороне Советской власти. Солженицын глумится над подвигом Советской Армии в годы Великой Отечественной войны, полностью оправдывает тех, кто перешел на сторону Гитлера и воевал вместе с ним против собственного народа.

Даже буржуазная печать (например, агентство “Франс Пресс") признает, что книга Солженицына не содержит каких-либо новых фактов и соображений помимо тех, которые уже широко использовались им в своих предыдущих публикациях. Дело в том, что никаких фактов такого рода современная советская жизнь не дает и дать не может. КПСС, как хорошо известно товарищам, еще на своем XX съезде твердо и определенно подвергла критике нарушения социалистической демократии и законности, имевшие место в прошлом, в 30-40-х годах, и заявила, что ничего подобного впредь никогда допущено не будет. Это наша принципиальная позиция, которую вновь подтвердил XXIV съезд КПСС, и она последовательно проводится в жизнь.

Учитывая все вышесказанное, мы хотели бы обратить внимание на новую антисоветскую кампанию и считали бы желательным, чтобы ваша партия в подходящей для нее форме дала на нее ответ. Мы исходим из того, что, как неоднократно подчеркивалось в документах вашей партии, борьба против антисоветизма является общим делом коммунистов.

(Только для Парижа. В Москве с удовлетворением обратили внимание на статью т. Лейрака в “Юманите” от 31 декабря 1973 г. Думаем, что взаимодействие наших партий в этом случае, как и во многих других, может сыграть действенную роль в деле борьбы с противниками социализма.) 2.

Отданы распоряжения опубликовать в “Правде" и “Литературной газете” статьи, раскрывающие антисоветскую, антисоциалистическую суть злостных писаний Солженицына, подлинные цели пропагандистской шумихи вокруг Солженицына, поднятой на Западе. 3.

Было поручено ТАСС, АПН, Гостелерадио СССР в оперативном порядке распространить материалы, в которых следовало показать под линные политические цели враждебных делу мира и социализма писаний и деятельности Солженицына, а также раскрыть суть антисоветской кампании, направленной на разрядку международной напряженности. 4.

ВААП поручалось изучить вопрос о возможности применения правовых санкций против нарушения Солженицыным норм советского законодательства и доложить ЦК КПСС по этому вопросу. 5.

СМИ было поручено активизировать работу по разоблачению антинародной сущности буржуазной демократии, расизма, аморализма, буржуазной культуры, в особенности буржуазного диктата по отношению к деятелям демократической культуры»'' ''1.

В этой связи следует отметить роль творческих союзов, входивших в систему политической цензуры, которые использовали такие ее формы, как «проработки», лишения привилегий, ограничения в издании и, наконец, исключение из Союза. После высылки и лишения гражданства

А. И. Солженицына в июле 1974 г. эта схема стала применяться достаточно часто и воспринималась Западом, как это ни покажется странным, довольно спокойно, поскольку вынужденную эмиграцию специалисты по правам человека рассматривали более благосклонно, чем репрессии. Только в 1970-е и 1980-е гг. из СССР эмигрировали: В. Аксенов (1980), Ю. Алешковский (1979), А. Амальрик (1976), Г. Андреев, Д. Бобышев (1979)

, Н. Боков (1975), Ф. Берман, В. Бетаки (1973), И. Бродский (1972), В. Войнович (1980), А. Галич (1974), Л. Гальперин (1979),

А. Гладилин (1976), Н. Горбаневская (1975), Ф. Горенштейн (1980),

С. Довлатов (1978), Л. Друскин (1980), А. Зиновьев (1978), Л. Копелев (1980)

, Н. Коржавин (1974), Ю. Кублановский (1982), К. Кузминский (1975), А. Кузнецов (1969), Э. Лимонов (1974), В. Максимов (1974), Ю. Мамлеев (1975), В. Марамзин (1975), В. Нечаев (1975), В. Некрасов (1974), Р. Орлова (1980), М. Поповский (1976), А. Синявский (1973), Саша Соколов (1975), А. Солженицын (1974), Л. Халив, М. Хейфец 1980), А. Цветков (1975), Е. Эткинд (1974), С. Юрьенен, Г. Владимов (1983)148.

Постепенно происходила деградация творческих союзов. Они превратились в кормушку для приспособленцев и литературных чиновников с погонами. Пресловутый советский блат и система взаимных обязательств открывали конформистам дорогу в рай, т. е. ко всем имеющимся материальным благам, в том числе и изданию их произведений. Главную роль в обеспечении материальными благами играли определявшиеся Государственным комитетом по делам издательств (Госкомиздатом) тиражи сочинений писателей-функционеров. Высокие прибыли от многотиражных изданий, грандиозные государственные премии за литературные, художественные и иные «шедевры» создавали дутые образы советских классиков, имена которых сегодня не известны даже специалистам. Та же ситуация складывалась и во всех областях изобразительного искусства, кинематографе, музыке.

По сравнению с тиражами писателей-функционеров, тиражи других авторов были значительно меньше, а тираж устанавливался Госкомиздатом после соответствующего обсуждения в ССП149. Бывший функционер Госкомиздата Ю. Идашкин описывал иерархию писателей- функционеров, которые имели преимущество перед другими. На первом месте стояли секретари СП СССР и союзных республик, затем — главные редактора журналов и директора издательств и, наконец, за ними — руководители региональных писательских организаций и заместители главных редакторов150. Понятно, что в такой ситуации страна имела постоянный дефицит бумаги (имея миллионные тиражи партийных газет и иной партийной литературы). В 1974 г. Госкомиздат издал приказ, по которому покупка беллетристической литературы стала возможна только после сдачи определенного количества макулатуры151, и также создал координационный орган для предотвращения повторных изданий.

Практика политической цензуры располагала еще одним совершенным и трудно уязвимым методом, а именно идеологически скорректированным переводом, так называемой цензурой через перевод152. В результате этого, например, происходила фальсификация реального развития литературного процесса как зеркала борьбы идей в обществе и в искусстве, эта фальсификация, осуществляемая под знаком «единственно допустимой и правильной» марксистско-ленинской идеологии, находила свое выразительное появление не только в отборе, но и в своеобразном «препарировании» историко-литературных и литературоведческих произведений. Например, в панорамном обзоре тенденций британского литературоведа и критика Уолтера Аллена153 при переводе для русского издания были пропущены страницы и разделы, отражавшие вклад в литературу таких авторов, как Джорж Оруэлл и Артур Кестлер, на протяжении десятилетий числившихся «идеологическими противниками» социалистической системы154.

Подчас тяготение к «идеологической опеке» над читателями побуждало руководство издательств приносить в жертву собственному представлению о «верном» и «неверном» в литературе целые части и фрагменты художественных произведений. Красноречивый пример — «операция», произведенная над романом крупнейшего английского фантаста Артура Кларка «Космическая одиссея»155 (экранизирован Стенли Кубриком), вышедшим в СССР в 1970 г. Можно представить, что идеологическое начальство смутила идея постепенной трансформации главного героя — астронавта Дэвида Боумена — в человекобожество в космосе. Автор послесловия к роману Иван Ефремов был уполномочен издательством оповестить читателей об «отсечении» финальных глав в русском переводе, как «не согласующихся с собственным, вполне научным мировоззрением Кларка»156.

Еще один пример «косметического» издания — перевод страстной публицистическо-репортажной книги патриарха американской журналистики Стадса Теркела «Работа»157, осуществленный в СССР. Панорамная картина жизни в США 1970-х, представленная на 500 с лишним страницах оригинала, «съежилась» у нас до книжечки в 12

авторских листов158. Цензурирование осуществлялось прежде всего путем целенаправленного отбора, о сверхзадаче которого можно судить с полной ясностью, если добавить, что в русский текст не попали монологи таких персонажей-собеседников С. Теркела, как безработный, домашняя хозяйка и женщина легкого поведения. «Неадекватным» целям издания редакция посчитала и предпосланный книге эпиграф из Уильяма Фолкнера, не слишком соотносившийся с каноническим представлением советского общества о труде как единственном смысле и оправдании существования человека.

В творчестве любимого широкими массами читателей СССР Джона Апдайка пуристы отечественных идеологических ведомств не могли принять его подчеркнутого интереса к интимным сторонам жизни. Поэтому не случайно читающий русские переводы Д. Апдайка порою выносит впечатление, что перед ним произведение другого автора. Как правило, дело обходилось смягчением грубой лексики и опущением отдельных подробностей; однако купюра объемом в страницу печатного текста в переводе романа «Кролик, беги!»159 — первой части тетралогии о Харри Энгстроме — была чревата обеднением духовного облика действующих лиц (речь идет о любовной сцене между Кроликом и его возлюбленной Руфью)160.

Такой сравнительный анализ идеологизированного перевода можно было бы продолжить161. Следует заметить, что в стране, где знание иностранного языка считалось не только не обязательным, но и не всегда поощряемым, мало кто был способен читать произведения зарубежных авторов в подлиннике (тем паче, что они были практически недоступны), чтобы затем обнаружить несоответствие перевода. Примечательно, что, несмотря на очевидные цензурные искажения в изданиях переводных книг, особенно выходивших в издательстве «Прогресс», признать его деятельность хотя бы тенденциозной отказался один из его бывших ведущих сотрудников А. Мулярчик162.

Реальные данные переизданий литературы различного профиля доказывают, что законы в СССР были писаны не для всех. Например, роман Ю. Бондарева «Горячий снег» выходил по два раза в 1970, 1974, 1975, 1976, 1977, 1978, 1979, 1980, 1981, 1984, 1988 гг.; трижды в 1982, 1983, 1985 гг.; пять раз в 1986 г.; в общей сложности было организовано 38 изданий общим тиражом около 8 миллионов экземпляров. Его же роман «Берег» выдержал 18 изданий тиражом более 4 миллионов экземпляров. И это не считая республиканских163.

В секретной записке Отдела пропаганды (Е. Тяжельников), Отдела культуры (В. Шауро) и Отдела науки и учебных заведений (С. Щербаков) ЦК КПСС от 27 июля 1977 г. «О ходе выполнения постановлений

ЦК КПСС» (которая была посвящена периоду, включающему такие идеологически определяющие решения, как постановления ЦК КПСС «О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов и репертуара» от 7 января 1969 г., «О недостатках в подготовке и выпуске историкопартийной литературы мемуарного характера» от 5 февраля 1974 г. и «О мерах по дальнейшему упорядочению издания литературы, экономии и рациональному использованию бумаги для печати» от 2 июня 1975 г.) помимо общих сведений «о повышении идейно-научного и художественного уровня выпускаемой литературы» и «усилении контроля и личной ответственности руководителей и каждого работника за качество публикуемых материалов», была дана оценка деятельности Главлита. Говорилось, что его работа активизировалась: Главлит систематически информирует руководителей органов печати, информации и культуры, а в необходимых случаях — партийные и советские органы об ошибках идейно-политического характера, содержащихся в материалах, предназначенных для печати или публичного использования, что существенно «улучшает» их идейное качество. Так, журнал «Плановое хозяйство» намечал опубликовать статью Е. Юдина, в которой была представлена крайне неблагоприятная картина о положении дел в топливных отраслях народного хозяйства страны. По рекомендации Главлита статья была снята из номера. Другой пример: журнал «Дружба народов» подготовил к публикации цикл стихов Е. Евтушенко, в которых читателю навязывалась мысль о том, что в стране якобы нет подлинной демократии и что чуть ли не единственным борцом за нее выступает сам поэт. После беседы в Главлите ряд стихотворений Евтушенко был снят редакцией из номера, а в другие внесены исправления.

С печатными и электронными СМИ использовались иные формы работы. Одной из таких наиболее эффективных форм политической цензуры были совещания в ЦК, на которых не только подвергались разбору прецеденты идеологических ошибок, но давались прямые указания о содержании информационных и пропагандистских материалов. Так, в конце мая 1977 г. в Отделе пропаганды ЦК КПСС было проведено совещание с представителями органов печати, радио, телевидения по вопросам дальнейшего усиления политической бдительности и повышения ответственности руководителей средств массовой информации за идейно-политический уровень публикуемых материалов.

В издательской деятельности политическое цензурование проходило под лозунгом «осуществления системы мер по дальнейшему упорядочению выпуска литературы, экономии и рациональному использованию бумаги», а также исключения малоактуальных и дублирующих тем.

Особую бдительность политическая цензура проявила в этот период в отношении мемуарной литературы. Выпуск ее в результате «упорядо чения издания» был сокращен более чем в два раза. Это «упорядочение» заключалось в том, что Госкомиздатом СССР было специально разработано положение о порядке публикации мемуарных произведений, а также составлен сводный план выпуска этой литературы на 1977— 1980 гг. Особое внимание в этом плане уделялось организации рецензирования. Именно на этом этапе можно было значительно сократить общее количество изданий мемуаров, не превышающее 12-15 печатных листов. Как считали в отделах пропаганды и культуры ЦК, все эти мероприятия положительно сказались на качестве выпуска мемуаров, уровне их идейно-теоретического содержания164.

Любые попытки организовать самостоятельные издания, без участия Союза писателей и других идеологических инстанций, заканчивались плачевно как для самих изданий, так и для их авторов, независимо от художественного уровня представленных произведений и популярности издателей. Наиболее ярким примером подобных «инициатив» является альманах «Метрополь», с которым связаны судьбы целого поколения советских литераторов. В каком-то смысле «Дело о “Метрополе”» стало последним испытанием для творческой интеллигенции, которая пыталась найти легальные формы общения с властью. В предисловии к альманаху интеллигенция излагала свои претензии к редакционно-издательской практике в стране, которая для авторов сборника неприемлема, говорилось, что «муторная инерция, которая существует в журналах и издательствах, ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за “шутку” литературы, не только не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера». Авторы предисловия отмечали: «Эта всеобщая “ответственность” вызывает состояние застойного тихого перепуга, стремление подогнать литературную “шутку” под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность...»

В секретной записке Отдела культуры в ЦК КПСС от 2 января 1979 г. содержится не только реакция на эти обвинения, но и резко отрицательная оценка самих сочинений, включенных в альманах, в которых, по мнению отдела, отчетливо прослеживается преимущественное внимание к изображению негативных сторон жизни в СССР. Имеются в записке и обвинения в идейно-политической двусмысленности и злоупотреблении эротическими, подчас откровенно порнографическими сценами.

В записке представлен и авторский состав альманаха: «Всего к участию в “Метрополе” были привлечены 23 литератора. Среди них 11

членов Союза писателей СССР (кроме упоминавшихся — С. Липкин, И. Лиснянская, А. Арканов, Б. Бахтин), а также не члены Союза писателей СССР: М. Розовский, Е. Рейн, Ф. Горинштейн, П. Кожевников, Г. Сапгир, В. Высоцкий, Ю. Карабичевский, Ю. Кублановский, В. Ракитин, В. Тростников, Л. Баткин и Ю. Алешковский. (Ю. Алешковский исключен из Союза писателей СССР в связи с предстоящим выездом в

Израиль.) Для придания своему сборнику большего веса В. Аксенов притащил к участию в нем и двух известных советских писателей. В сборник включены несколько стихов А. Вознесенского и небольшое произведение Б. Ахмадулиной. Художественное оформление альманаха осуществлено членами Союза художников СССР Б. Мессерером и Д. Боровским».

Воздействие политической цензуры на создателей альманаха выражалось в привычных формах и методах, выбор которых зависел от самых различных обстоятельств. Так, в секретариате Московской писательской организации состоялись индивидуальные беседы с А. Битовым, Ф. Искандером, Е. Поповым и В. Ерофеевым, в которых организаторам альманаха пытались «разъяснить неприглядный идеологический характер их затеи, несовместимость их действий с нормами литературной жизни». Однако эти беседы не увенчались успехом, а В. Аксенов от встречи вообще уклонился.

Реакция «литературных генералов» была иной. Первый секретарь правления Московской писательской организации Ф. Кузнецов, секретарь парткома М. Барышев, известные писатели М. Алексеев, Н. Грибачев, Ю. Жуков, А. Алексин, Я. Козловский, Л. Гинзбург, Ю. Друнина и другие в своих выступлениях на заседании организации квалифицировали действия составителей сборника как политическую провокацию, направленную на разжигание очередной антисоветской кампании на Западе, как попытку легализации «самиздата». Организаторам «Метрополя» было предложено решать вопрос об издании произведений, включенных в альманах, в соответствии с нормами советского авторского права и существующей в стране издательской практикой. Присутствовавшие на заседании В. Аксенов, А. Битов, Ф. Искандер, Е. Попов, В. Ерофеев пытались наивно представить свои действия как «заботу» о расширении художественного богатства советской литературы, уверяя, что они не были связаны с зарубежными пропагандистскими центрами и не намерены переправлять рукопись за границу.

Однако это не соответствовало действительности. В тот же вечер радиостанция «Голос Америки» сообщила, что рукописи «Метрополя» уже находятся за рубежом и вскоре будут изданы в США и во Франции.

Секретариат правления Московской писательской организации по согласованию с МГК КПСС и Союзом писателей СССР разработал меры по «нейтрализации этой вылазки». Они заключались в огульной пропагандистской кампании, которая была развязана в печати, в проведении открытого партийного собрания Московской писательской организации с повесткой дня: «Современная идеологическая борьба и задачи московских писателей».

Власть умело использовала принцип: «разделяй и властвуй». Он был реализован в виде «индивидуальной работы» с участниками сборника, проводимой на уровне МГК КПСС и руководства Московской писа тельской организации. Авторам произведений, которые по своему духу и направленности не противоречили идейно-эстетическим принципам советского искусства, было предложено опубликовать их в соответствующих советских изданиях165. Однако конфликт так и не нашел своего разрешения и принял открытые формы. 19 января 1979 г. с письмом и просьбой разобраться в сложившейся ситуации на имя Л. И. Брежнева и М. В. Замятина обратились Б. Ахмадулина, А. Битов, В. Аксенов,

В. Ерофеев, Е. Попов, Ф. Искандер166.

Приближалось время великих перемен. Начиналась перестройка, которая ознаменовалась в Главлите выработкой программы по самосохранению в новых условиях. Цензуре и ее органам необходимо было найти свое место в этой сложной и непонятной пока обстановке. Поэтому, говоря на языке подобных документов, в целях усиления роли печати в пропаганде и реализации решений XXVII съезда КПСС, расширения информирования населения по актуальным вопросам социально-экономического развития страны, усиления гласности в борьбе с бюрократизмом, недостатками в производственной и хозяйственной деятельности, другими негативными явлениями, а также повышения уровня работы по защите сведений, составляющих государственную и военную тайну, и других запрещенных к открытому опубликованию данных, разглашение которых может нанести ущерб оборонным и экономическим интересам страны, Главлиту было поручено: —

совместно с соответствующими министерствами, ведомствами внести необходимые изменения в Перечень Главлита, исключив из него ограничения на опубликование: сведений политического характера, ответственность за публикацию которых возложена на руководителей средств массовой информации; отраслевых и ведомственных материалов, если их открытое опубликование не наносит ущерба оборонным и экономическим интересам нашей страны; сведений, легко получаемых потенциальным противником с помощью широко развитых технических средств разведки; —

сосредоточить внимание на вопросах, связанных с охраной государственных и военных тайн в печати, поскольку отбор произведений для публикации и ответственность за их идейно-политическое содержание возложены на руководителей органов печати, радио и телевидения, учреждений культуры и искусства; —

внести необходимые изменения и дополнения в Положение о Главлите СССР, вытекающие из его современных задач и функций167.

Новые функции и задачи вполне отвечали духу времени. В стране началось развитие частной формы собственности и предпринимательства. Появилась необходимость обеспечения информационной безопасности в области экономики и ноу-хау. В 1987 г. переиздается «Перечень сведений, запрещенных к открытому опубликованию». Главное внимание сосредоточивается на охране в печати сугубо государственных тайн.

Повсеместно внедряются новые подходы к контролю материалов по их идейно-политическому содержанию: органы цензуры лишь при возникновении серьезных замечаний, не вмешиваясь в материалы, информируют о них соответствующие партийные комитеты (в 1987 г. замечаний по содержанию контролируемых материалов было почти в десять раз меньше, чем в 1984 г.).

Коренным образом стала меняться работа по контролю поступающей из-за рубежа литературы и аудиовизуальных материалов: изменились критерии оценки, значительно сократилось количество ограничиваемой для общего пользования литературы, почти вся научно-техническая, научно-популярная, справочная литература и многие другие издания были сняты с контроля Главлита; начали рушиться спецфонды библиотек, музеев, архивов.

Развернулась активная работа по пересмотру изданий, изъятых из общих фондов библиотек и книготорговой сети в 1920-1980-е гг. по приказам Главлита, и возвращению их из специальных в открытые, общие фонды библиотек; начался постепенный процесс рассекречивания архивных документов. Работа Главлита по возвращению книжного фонда из спецхранов осуществлялась по прямым указаниям из ЦК. 13

января было принято постановление ЦК КПСС Ст. № 36 / 14с о работе межведомственной комиссии в составе представителей Главлита СССР, Министерства культуры СССР и Госкомиздата СССР для пересмотра «Сводного списка книг, подлежащих исключению из библиотек и книготорговой сети» и частично «Списка лиц, все произведения которых подлежат изъятию». За период с марта 1987 по октябрь 1988 г. этой комиссией было возвращено в общие фонды библиотек 7930 изданий, оставлено в спецфондах 462 издания в связи с их «явно антисоветским характером», «клеветой на В. И. Ленина, КПСС, Советское государство и советский народ»; «белогвардейские, сионистские, националистические издания».

По предложению Главлита и по согласованию с Союзом писателей СССР (А. Карпов) в общие фонды библиотек были возвращены все, изданные в Советском Союзе, произведения авторов-эмигрантов:

В. П. Аксенова, Р. Л. Баумволь, А. В. Белинкова, Г. Н. Владимова, Б. М. Влэстару, В. Н. Войновича, А. А. Галича, А. Т. Гладилина, М. Демина (Г. Е. Трифонова), А. А. Зиновьева, И. Б. Керлера, Л. 3. Копелева, М. Р. Копытмана, Ю. Б. Кроткова, А. В. Кузнецова, А. Л. Львова, Ю. П, Любимова, В. Е. Максимова, X. И. Мальтийского, В. П. Некрасова, Р. Д. Орловой, Н. Д. Руденко, А. Д. Синявского, А. И. Солженицына, Г. Д. Табачника, В. Я. Тарсиса, 3. А. Телесина, Е. Г. Эткинда. Кроме того, была проделана грандиозная работа по переводу из спецфондов в общие фонды библиотек зарубежных изданий на русском языке произведений авторов-эмигрантов, выехавших за рубеж в период с 1918 г. по 1988 г. Этот фонд насчитывал около 600 авторов. В их числе были И. А. Бунин,

В. В. Набоков, Н. С. Гумилев, Е. Д. Замятин, И. А. Бродский, философы и публицисты — Н. А. Бердяев, В. Ф. Ходасевич, Б. К. Зайцев и другие168.

Фактически за эти немногим более чем два года Главлит вернул в открытый доступ все, что с таким упорством скрывалось в течение всей его 75-летней деятельности. Однако не стоит думать, что таким образом цензура реабилитировала себя в глазах общества. Старая машина продолжала работать в прежнем режиме: осуществлялась политическая цензура в СМИ, прежде всего в электронных средствах — на радио и телевидении; в спецхраны библиотек и на утилизацию отправлялись теперь уже произведения Л. И. Брежнева, К. У. Черненко и других. Эта «цензура наоборот», несмотря на свой курьезный оттенок, продемонстрировала несовершенство и примитивность запретительных форм политической цензуры и бесперспективность ее существования в таком виде.

Аналогичную деятельность Главлит проводил в отношении архивов в связи с решением правовых и организационных вопросов доступности архивных документов с грифом «Секретно». В этот период особое внимание общественности было приковано именно к этой проблеме. Чтобы проанализировать этот сюжет как можно корректнее, следует разграничить комплекс проблем, возникающих в процессе архивной деятельности. Это, прежде всего, проблемы, связанные с порядком доступа исследователей к архивным документам, т. е. организацией пользования архивной информацией, где со стороны архива должны быть соблюдены все условия оперативного и полного предоставления потребителям архивной информации. Со стороны исследователей, в свою очередь, должна быть предоставлена гарантия соблюдения правил работы с подлинниками или копиями архивных документов, а также их использования, т. е. непосредственного введения в научный и общественный оборот. При этом если первая группа проблем связана только с деятельностью архивных учреждений, то вторая — с состоянием нравственности и культуры в обществе, поскольку в роли публикаторов архивных документов выступают как архивисты, так и представители других специальностей, являющиеся в данном случае посредниками, ретрансляторами во взаимоотношениях между архивом и обществом.

Важной характеристикой любой архивной системы является степень доступности архивных документов, соотношение между открытой частью государственного архивного фонда и его закрытой частью. Следует отметить, что вопросы, связанные со степенью открытости в архивных учреждениях или ее отсутствием, являются предметом постоянного общественного внимания и обсуждения. Поэтому любые факты ограничения допуска к документам, их засекречивания без серьезных на то причин попадают на страницы печати и получают широкий общественный резонанс. Тем не менее в этой области существуют проблемы, решение которых лежит вне компетенции Росархива. На протяжении всей своей истории советская архивная служба являлась одной из важнейших составляющих системы политической цензуры и была не только полностью подконтрольна партийным органам и Главлиту, но и с 1938 по 1960 г. входила в структуру НКВД — МВД. Говоря о проблеме доступности архивных документов, мы должны вернуться к середине 1950-х гг., когда возможности работы с ретроспективной информацией были сильно ограничены. В проекте строительства «архивного городка» на Б. Пироговской улице читальный зал для исследователей не был предусмотрен. Под неусыпным контролем Главлита находились немногочисленные публикации архивных документов. В циркуляре № 12104156 Главного архивного управления МВД СССР от 21 июня 1952 г. говорилось:

«В течение 1951 г. и в начале 1952 г. в Главное архивное управление МВД СССР и в редакцию журнала «Вопросы истории» поступил ряд статей о государственных архивах СССР для опубликования в журнале «Вопросы истории». Во многих статьях встречаются сведения, не подлежащие опубликованию в открытой печати. К таким сведениям относятся главнъш образом упоминания: 1. О полезных ископаемых; 2.

О строительстве мостов, железных дорог и судоходстве на реках; 3.

О численности документальных материалов архивов, о сети государственных архивов и другие сведения. Кроме того, в присылаемых статьях часто упоминаются сборники, не вышедшие в свет, а также сообщается о работе государственных архивов по подготовке путеводителей, издание которых указанием Министра внутренних дел Союза ССР прекращено. Совершенно излишне приводятся фамилии лиц, написавших диссертацию или статьи по материалам государственных архивов СССР. Имеются случаи, когда архивные органы поручают написание статей о государственных архивах лицам, не являющимся работниками архивных органов, вследствие чего эти лица вводятся в курс внутренних служебных вопросов архивных органов и знакомятся с составом и содержанием архивных фондов, что безусловно неправильно.

Главное архивное управление МВД СССР обращает внимание руководителей архивных органов и государственных архивов на необходимость более ответственной и внимательной подготовки статей о государственных архивах, предназначаемых для опубликования в открытой печати. Следует строго следить за тем, чтобы сведения особой важности (по вопросам международных отношений, организации и строительства вооруженных сил, оборонной промышленности и др.) безусловно не помещались в работах, предназначаемых для открытого опубликования. При подготовке статей необходимо строго придерживаться “Перечня Главлита”, изд. 1949 г., о сведениях, не подлежащих опубликованию в открытой печати, с дополнениями к нему, а также приказов и указаний Министерства внутренних дел СССР и главного архивного управления МВД СССР по этому вопросу. Что касается сведений о работе партий ных организаций и решений партийньа органов, то при этом необходимо исходить из директивы № 632 от 19 июня 1951 г. С данным письмом ознакомьте руководящих и научных сотрудников Архивного отдела и государственных архивов.

Начальник Главного архивного управления МВД СССР, генерал-майор

В. Стыров»т.

Первые попытки провести определенную либерализацию допуска исследователей к закрытым для использования архивным документам предпринимались еще во второй половине 1950-х гг., в период хрущевской «оттепели». Однако вскоре большинство рассекреченных материалов вновь оказалось на «специальном хранении»170. В преддверии и сразу после XX съезда КПСС группа историков, представляющих основные научные центры страны (Л. Л. Сидоров — директор Института истории АН СССР, Л. Л. Новосельский — заведующий сектором публикации источников и В. И. Шунков редактор журнала «Исторический архив»), обратились в ЦК с просьбой рассмотреть вопрос о снятии грифов секретности с целых комплексов документов, засекреченных только на том основании, что они были подписаны репрессированными лицами. Пожелания и рекомендации ученых были учтены в подготовленном проекте постановления ЦК от 3 марта 1955 г. об упорядочении режима хранения и использования архивных материалов министерств и ведомств171. Однако вскоре после событий в Венгрии в 1956 г. последовали резкие и решительные меры, направленные на борьбу с антипартийными «хвостистскими» проявлениями. В секретном письме ЦК КПСС от 19 декабря 1956 г. «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», наряду с привычными обвинениями в адрес творческой интеллигенции, содержались резкие оценки деятельности научных журналов по истории, экономике, философии и праву, в которых «под видом исправления недостатка и преодоления последствий культа личности» помещаются «статьи и публикации, извращающие историю партии», они способствуют «оживлению ревизионистских взглядов и настроений у людей неустойчивых, не свободных от груза буржуазной идеологии, и активно используются антисоветскими элементами172. Такие указания высших партийных идеологических органов ориентировали государственные архивы на то, чтобы строго охранять поступавшую на госхранение документацию от так называемого несанкционированного использования, которое могло спровоцировать гнев партийного и архивного руководства. С этими установками совпадала позиция ведомств, не заинтересованных в обнародовании документов об их деятельности.

Можно вспомнить в связи с этим один из многочисленных запретов обнародования информации, содержащейся в архивных документах. Нижеприведенный факт особенно показателен, поскольку связан с празднованием двадцатилетия со дня Победы над фашистской Германией и воз никшей в связи с этим скандальной ситуацией вокруг сведений о жертвах фашизма, почерпнутых из документов Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов, хранящихся в ЦГАОР СССР. Потребовалось вмешательство ЦК КПСС, чтобы через двадцать лет обнародовать эти сведения. В записке Идеологического отдела ЦК от 14 января 1965 г. говорилось:

«Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС подготовил к печати и сдал в производство заключительный шестой том труда “История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг.”. Книга должна выйти из печати в марте 1965 г. с расчетом ее распространения к 20-й годовщине победы над фашистской Германией. Шестой том подводит итоги Великой Отечественной войны, анализирует ее последствия, источники и причины победы Советского Союза. Вместе с тем в томе показывается и огромная тяжесть войны, а также неисчислимые жертвы, принесенные народами СССР во имя победы. В этой связи в томе приводится численность общих людских потерь — 20 млн. человек. Эта цифра называлась в официальных выступлениях главы советского правительства и уже не раз была опубликована в печати (например, журнал “Международная жизнь”. 1961. № 12. С. 8).

Однако в связи с тем, что буржуазные фальсификаторы истории относят всю цифру потерь только к Вооруженным Силам СССР, редакционная комиссия считает необходимым привести сведения об общих людских потерях Советского Союза в войне в следующей редакции: “ СССР понес наибольший урон в людях (20 млн. человек). Почти половину из этих жертв составляют мирные жители и военнопленные, убитые и замученные гитлеровцами на оккупированной советской территории”.

Данные о количестве убитых и замученных взяты из обобщенных данных, подготовленных Чрезвычайной Государственной комиссией по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов по сведениям на 10 декабря 1950 г. (ЦГАОР СССР. Ф. 7021. Оп. 125. Д. 3. Л. 84-86). Главное управление по охране военных и государственных тайн в печати Государственного комитета Совета Министров СССР по печати не дает разрешение на опубликование этих данных, поскольку до сих пор такие заявления в печати не делались.

Идеологический отдел ЦК КПСС поддерживает предложение Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и считает целесообразным привести в шестом томе “Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг." сведения об общих людских потерях Советского Союза в войне в следующей, несколько измененной редакции: “ СССР понес наибольший урон в людях (20 млн человек). Почти половину из них составляют мирные жители и военнопленные, убитые и замученные гитлеровцами на оккупированной советской территории" . Считаем также необходимым дать указание Главному управлению по охране военных и государственных тайн в печати Государственного комитета Совета Министров по печати (тов. Охотникову А. П.), разрешающее опубликование этой формулировки в шестом указанного выше труда»173.

Политической цензуре была подвергнута книга А. Некрича «1941, 22 июня», в которой впервые были обнародованы свидетельства и документы, проливающие свет на причины и предпосылки начала Великой Отечественной войны. Была развернута целая кампания, в которой приняли участие многочисленные «авторитетные эксперты», в том числе и генерал-майор КГБ Белоконев. На основании отзыва последнего, в котором он высказал мнение, что книгу «в теперешней редакции издавать нецелесообразно», она была запрещена и изъята из издательства «Наука»174.

Если продолжить перечень ограничений, то следует указать, что в категорию документов так называемого «ограниченного доступа», как правило, включались организационно-распорядительные документы, плановые, статистические и другие наиболее ценные для исследователей материалы, отражающие механизмы принятия решений и динамику социальных процессов, протекавших в СССР на различных уровнях. Изучение несекретных документов из архивных фондов Совета министров СССР, Госплана СССР, Минфина СССР, ЦСУ СССР, МВД СССР, Прокуратуры СССР и даже Министерства культуры СССР разрешалось только после получения позитивной санкции соответствующего ведомства.

Таким образом, сложилось положение, когда из научного и общественного оборота были выведены огромные комплексы несекретной по содержанию, но имеющей специальные отметки документации, представляющей интерес для исторической и других наук; эти ограничения были связаны соображениями идеологического толка и соответствовали тому социально-политическому заказу, который Коммунистическая партия делала общественным наукам, и прежде всего истории. Разумеется, что в таких условиях ни о каком объективном документальном отражении действительности не было и речи и вся работа по использованию и публикации архивных документов сводилась к реализации чисто пропагандистских задач.

Историческая наука в СССР в этих условиях развивалась экстенсивно, а любые попытки вырваться из пут идеологических стереотипов были тщетны. Хрестоматийной с точки зрения методов руководства исторической наукой явилась кампания по критике известной статьи В. П. Данилова и С. И. Якубовской «О фигуре умолчания в исторической науке». В этой статье говорилось о невозможности освещения отечественными историками деятельности не только конкретных исторических лиц, но и учреждений, а также отдельных сфер жизни, и, в связи с отсутствие полноценной источниковой базы, всей советской истории175.

Такая обстановка порождала атмосферу апатии в профессиональных исторических кругах, вызывала такие явления, как лицемерие и конъюнктурщина в определении тематики научных исследований, что для серьезных историков становилось нестерпимым и заставляло их уходить в другие профессии.

С началом гласности и всплеском невероятного интереса к истории потребовалось создание новых механизмов допуска к архивным документам повышенной общественной значимости. Следует отдать должное как потребителям, так и хранителям ретроспективной информации: они применяли максимум усилий и изобретательности для того, чтобы сделать архивные документы доступными широкой аудитории. Огромную роль в этом сыграли комиссии по рассекречиванию, специально созданные в государственных архивах176. Например, подавляющее большинство документов архивного фонда самого Главлита было рассекречено именно в этот период. Говоря о доступности ретроспективной информации как важнейшем факторе политической цензуры, мы вынуждены нарушить хронологию изложения и рассмотреть эту ситуацию в аспекте современности.

До принятия закона «О государственной тайне»177 (21 июля 1993 г.) процесс рассекречивания архивных документов регулировался положением ст. 20 «Основ законодательства об Архивном фонде Российской Федерации и архивах» (7 июня 1993 г.). В «Основах...» впервые в истории российского архивного дела были законодательно установлены правила доступа к архивным материалам. Секретные документы (за некоторыми исключениями) в соответствии с «Основами...» становились открытыми для публичного использования после истечения 30-летнего срока со времени их создания. Материалы, содержащие сведения о личной жизни граждан (об их здоровье, семейных и интимных отношениях, имущественном положении) или создающие угрозу для их жизни и безопасности жилища, открывались для всех категорий по прошествии после их составления 75-ти лет. Предусматривались в «Основах...» и процедуры, допускающие возможность досрочного ознакомления с указанными категориями документов и дел. Остальные документы, входящие в государственную часть Архивного фонда России, как говорилось в «Основах...», «представляются для использования всем юридическим и физическим лицам»178.

Указом Президента РФ от 14 января 1992 г. № 20 «О защите государственных секретов Российской Федерации», постановлением Правительства РФ от 2 апреля 1992 г. № 220 «Вопросы защиты государственных секретов Российской Федерации», а также временным положением «О порядке доступа к архивным документам и правилах их использования» предусматривалась упрощенная процедура рассекречивания по отдельным группам архивных документов. Документы, созданные до 1941 г. включительно, объявлялись открытыми и подл ежа- ли полному рассекречиванию комиссиями, созданными при архивных учреждениях. Документы, созданные после 1941 г., при необходимости рассекречивались с участием представителей ведомств. В этот период были рассекречены огромные комплексы документов, только в 1992 1993

гг. были сняты ограничения с 3,5 млн дел.

Для выявления и рассекречивания документов, ставших основой доказательств на процессе по делу КПСС, была сформирована специальная Комиссия при Президенте РФ, которая оперативно рассекречивала документы АП РФ, РГАСПИ, ЦА ФСБ РФ, РГАНИ. Подавляющее большинство этих документов впоследствии опубликованы.

Несмотря на достаточно благополучную картину, было очевидно, что и «Основы...» все-таки не определили четкий порядок допуска исследователей к документам. Особенно это касается документов, находящихся на временном ведомственном хранении: порядок доступа к этим документам определяется в соответствии с правилами, созданными самими учреждениями-фондообразователями. Они должны согласовывать свои решения с государственными архивными органами. Казалось бы, на первый взгляд, абсолютно бесконфликтная ситуация. Вместе с тем она несла новые, вернее, возвращала старые традиции, но на новом этапе и в новых условиях. Лишенные «Основами...» своих привилегий, отраслевые ведомственные хранения вернули свое могущество через очень краткий срок. Уже через два месяца Верховным Советом РФ был принят закон «О государственной тайне», в котором наряду с весьма позитивными положениями был определен порядок рассекречивания, в нем решающее слово было за ведомством. Указ Президента РФ от 17 марта 1994

г. об Архивном фонде Российской Федерации вернул и узаконил Прежние отраслевые депозитарные хранения179 для Министерства иностранных дел РФ, федеральных служб внешней разведки и безопасности, Министерства внутренних дел РФ, Министерства обороны РФ, Министерства РФ по атомной энергии и для других организаций и учреждений. Понятно, что определяемый этим же актом порядок согласования решений и взаимодействия этих могущественных ведомств с Государственной архивной службой России не менял сути дела. Рычагов воздействия на чиновничий мир архивная служба не имела, помещений для приема документов также не было. Странно, но факт: в отсутствии правовой базы рассекречивание документов проводилось оперативно и планомерно, а когда таковая была создана, эта работа зашла в тупик.

Все последующие шаги осуществлялись в полном соответствии с имеющимися законодательными актами. Однако закономерным следствием использования вновь созданной законодательной базы стал бюрократизм. К работе привлекается большое число чиновников — представителей тех самых ведомств, которые были глубоко не заинтересованы в снятии грифов секретности и часто не имели ни времени, ни желания принимать участие в работе Межведомственной комиссии по защите государственной тайны. При этом позиция РоСархива, выражающего интересы госархивов, стала отныне по отношению к властным структурам инициативно-просительной.

Вот характерная ситуация, сложившаяся в отношениях между Росархивом и Министерством иностранных дел России. С одной стороны, согласно утвержденному Президентом России в марте 1995 г. Положению о МИД РФШ), оно приобрело право постоянного хранения международных договоров России и материалов архивов внешней политики России (что не соответствует нормам «Основ законодательства РФ об Архивном фонде РФ и архива»). С другой стороны, МИД РФ в соответствии с Положением об Архивном фонде РФ заключил в августе 1995 г. соглашение с Росархивом о депозитарном хранении своих документов.

Особое место в архивной системе нашей страны до определенного времени занимал Архив Президента РФ, остававшийся, несмотря на утверждение «Основ законодательств» о невозможности существования секретных архивов на территории Российской Федерации, таковым, т. е. секретным. В состав так называемого «Кремлевского» архива (VI сектор Архива Общего отдела ЦК КПСС, а с июля 1990 г. — Архив аппарата Президента СССР, сейчас — Архив Президента РФ) вошли документы Политбюро и Президиума ЦК КПСС, комиссий ЦК РКП(б) — КПСС, материалы ряда съездов и пленумов ЦК ВКП(б) — КПСС, личные фонды советских партийных и государственных деятелей, в том числе фонды И. В. Сталина, Г. М. Маленкова и других. Сосредоточив в своих фондах важнейшие документы по политической истории России XX в. и осуществляя их постоянное хранение, Архив Президента РФ стал местом для работы привилегированных исследователей; допуск к его фондам можно получить только от Администрации Президента РФ.

Одновременно с проведением работы по рассекречиванию архивных документов в периодической печати стали появляться публикации источников, носящих разоблачительный характер, однако без указания на место хранения, без должных комментариев об источниковой базе и принципах отбора документов. Такое некорректное использование архивных документов, порождающее неомифологию по сталинской формуле «История есть политика, обращенная в прошлое», вызвало справедливое возмущение специалистов и общественности. Только активное вмешательство прессы и общественности изменило это положение (Известия. № 131. 1994 г. 13 июля; № 208. 1995 г. 2 ноября и др.): оно стало причиной появления специального распоряжения Президента Российской Федерации от 22 сентября 1994 г. о порядке рассекречивания архивных документов. Этим распоряжением предусматривалась поэтапная передача документов в профильные федеральные архивы — РГАСПИ и РГАНИ. Тем не менее от принятия решения и начала научного освоения документов (в частности, методика систе матизации и описания в Архиве Президента РФ несколько отличается от традиционной, принятой в отечественном архивоведении) и их передачи в госархивы до обеспечения широкого и свободного допуска к ним — дистанция огромного размера. Поэтому обсуждение этой проблемы продолжилось в прежних обеспокоенных тонах. На страницах «Slavic Review» еще весной 1993 г. развернулась дискуссия американских историков (Марка фон Хагена, Элен Мицкевич и других), посвященная профессионально-этическим проблемам общения западных ученых и российских архивистов. Особое беспокойство у американских исследователей вызывало тяжелейшее положение, в котором оказались российские архивы, толкающее их руководителей на столь непопулярные «коммерческие» отношения, которые выходят за рамки общепринятых цивилизованных норм181. В 1994 г. Американской ассоциацией славистов и Американской ассоциацией историков создается совместная комиссия для изучения ситуации в архивном деле России, бывших союзных республик и восточно-европейских государств. Весной 1995 г. комиссия подготовила заключительный доклад, посвященный анализу развития архивного дела в России, где отмечалась, что, несмотря на некоторые позитивные изменения, связанные с принятием в 1993 г. «Основ законодательства», положение до сих пор остается далеким от желаемого182.

Принципиально поддерживая общую тональность в отношении труднодоступное™ ряда ведомственных архивов и, прежде всего, Архива Президента РФ, тем не менее выскажем собственную точку зрения. Безусловно, тематическая система хранения документов «по вопросам», характер видовых особенностей документов (материалы к протоколам заседаний Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК и др.) сделали коллекцию Архива Президента РФ особенно привлекательной. Попасть туда — вожделенная мечта каждого серьезного исследователя. Однако, признавая право каждого историка получать всю необходимую для работы ретроспективную информацию, надо сказать, что ажиотаж вокруг Архива Президента во многом сильно преувеличен. Уже после того, как в целом было закончено выявление документов в федеральных архивах и центрах документации для сборника документов «История советской политической цензуры»183, автору, как ответственному составителю по ходатайству ГА РФ и Росархива была разрешена работа с фондами АП РФ. Нельзя сказать, что архив разочаровал: документы, которые удалось просмотреть и отобрать для сборника, существенно обогатили его состав. Но только добавили, уточнили и утвердили прежние концептуальные предположения. Сходной точки зрения придерживается О. В. Хлевнюк, автор монографии «Политбюро: Механизмы политической власти в 1930-е годы» (М.: РОССПЭН, 1996), который многие годы работал над фондами РГАСПИ, но так и не смог получить доступ к личному фонду И. В. Сталина в АП РФ. Он высказал мнение о том, что для плодотворно работающего историка наступает такой момент, когда любой факт или документ только лишний раз подтверждает уже сформировавшуюся концепцию.

Дальнейшие шаги по рассекречиванию были связаны с Указом Президента РФ от 30 марта 1994 г. № 614, в соответствии с которым функции Межведомственной комиссии по защите государственной тайны были возложены на Гостехкомиссию России, которая совместно с Росархивом разработала и утвердила 28 июня 1994 г. «Временный порядок рассекречивания и продления сроков засекречивания носителей сведений, составляющих государственную тайну, находящихся в закрытых фондах государственных архивов и центрах хранения документов». Этот документ регламентировал работу Специальной комиссии по архивам при Президенте РФ. Прекращение деятельности Спецкомиссии, которая за 1992-1993 гг. провела 37 заседаний и рассекретила свыше 6000 документов, привело к приостановлению рассекречивания документов и бывших партархивов. В этих условиях Росархив инициировал издание Президентом РФ распоряжения от 22 сентября 1994 г. № 489-рн, в соответствии с которым была образована Комиссия по рассекречиванию документов КПСС на правах структурного подразделения Межведомственной Комиссии по защите государственной тайны во главе с первым заместителем главы Администрации Президента РФ Н. П. Красавченко. Этим же распоряжением был определен состав Комиссии, куда вошли представители ФСК РФ, Службы внешней разведки (СВР) РФ, МИД, Росархива.

Комиссия по документам КПСС, которая выполняет плановую работу по рассекречиванию документов АП РФ, РГАСГТИ, РГАНИ, ЦХДМО провела 30 заседаний и рассекретила 102432 дела полностью и 826 частично за период 1994-1997 гг. Такие же комиссии были созданы в республиках Алтай, Бурятия, Карачаево-Черкессии, Удмуртии, Хабаровском крае, Краснодарской, Липецкой, Новгородской области и других местах (всего 29 административных единиц) 185. По необходимости к работе этой комиссии привлекались эксперты из силовых ведомств (МИД, Минобороны, СВР, ФАПСИ, МЧС и др.). Сейчас их позиция консервативна и крайне пассивна, появились организационные трудности. Работа этой комиссии временно приостановлена, что вызывает естественное возмущение общественности.

Росархив совместно с Гостехкомиссией и правительственным архивом РФ разработал «Положение о порядке рассекречивания и продления сроков засекречивания архивных документов Правительства СССР», которое было утверждено постановлением Правительства РФ 20

февраля 1995 г. Также Росархивом был разработан «Порядок рассекречивания и продления сроков засекречивания носителей сведений, составляющих государственную тайну, хранящихся в государственных и ведомственных архивах Российской Федерации», который был направлен 17 мая 1995 г. в Гостехкомиссию и ФСБ РФ. Этот документ хотя и был доработан повторно, но до сих так и не принят.

В настоящее время Росархив готовит проект Федерального закона «О внесении изменения и дополнений в “Основы законодательства РФ

об Архивном фонде РФ и архивах”», положения которого должны привести архивное законодательство в соответствие с другими законами об информационной безопасности. Принятие нового закона должно решить следующие нижеперечисленные проблемы. 1.

Делегирование полномочий федеральных органов власти — фон- дообразователей или их правоприемников соответствующему федеральному архиву, хранящему фонд этого ведомства. Такая работа уже была частично проделана. Так, Госкомстат дал разрешение РГАЭ рассекретить документы бывшего ЦСУ СССР до 1963 г., МВЭС — по 1930 г. включительно и т. д. Ряд министерств и ведомств, имеющих право депозитарного хранения (Минобороны, ФАПСИ, МВД и др.), определили порядок рассекречивания документов, созданных их предшественниками, в соглашениях, заключенных с Росархивом в 1994-1997 гг. Архивные комиссии при необходимости привлекают экспертов из ведомств, составляют акт, который посылается на утверждение ведомства, затем документы оформляются в соответствии с «Временной инструкцией по учету и оформлению рассекреченных дел и документов в государственных архивах, центрах хранения документации»186. После этого они становятся доступными для исследователей. Срок, который исчисляется с начала работы до ее завершения, составляет от одного месяца до одного года. 2.

Получение федеральными архивами информации о том, как осуществляется рассекречивание в отраслевых хранилищах и депозитариях. Так, только 21 декабря 1994 г. МИД РФ проинформировал Росархив о завершении просмотра секретных дел в архивах МИД по 1963 г. и проведении рассекречивания определенных категорий документов. С 16 ноября 1994 г. эти вопросы возложены на ЦЭК, состав которых утверждается приказом министра иностранных дел, и результаты деятельности которых Росархиву недоступны. 3.

Самостоятельное проведение ведомствами работы по рассекречиванию, если они не передали свои полномочия архивам. Так, по инициативе МВД (29 сентября 1997 г.) в течение первого полугодия 1998 г. эту работу проводили постоянно действующие комиссии, было рассекречено 9244 дела за 1917-1966 гг. 4.

Повторное засекречивание уже рассекреченных дел, которое имеет место. На начальном этапе, в условиях законодательного вакуума без наличия экспертизы были рассекречены и попали в СМИ многие документы. Это привело к отдельным упущениям, связанным с открытием информации, имеющей чувствительный характер, затра гивающей интересы государства и личности. Так, часть документов РГАНИ — протоколы заседаний Секретариата ЦК за период с 1952 по февраль 1981 г. и материалы к ним, а также документы отделов ЦК за этот же период — выдавались в читальный зал в соответствии с «Нормативной справкой РГАНИ о составе документов, открытых для использования через читальный зал» (утверждено Р. Г. Пихоей). Затем эти комплексы были закрыты, как и документы Международного отдела ЦК в РГАСПИ. Часть документов фонда № 495 (ИККИ) — секретариат Д. 3. Мануильского, И. А. Пятницкого и Г. Димитрова, были открыты в 1991-1992 гг., однако вновь были закрыты в январе 1995 г. до проведения экспертизы представителями ФСБ и СВР, МИД, т. к. в этих документах содержится переписка НКВД по кадровым вопросам членов зарубежных компартий.

Второй комплекс проблем связан с осуществлением доступа пользователей к архивным документам. Информирование исследователей и общественности проводится: через читальные залы архивов; путем издания путеводителей, справочников, аннотированных перечней и указателей к фондам, с помощью популяризации архивной информации через СМИ. Так, вышли в свет путеводители по ранее засекреченным документам РГАЛИ и РГАЭ. ГА РФ осуществляет комплексную программу аннотированных указателей к фондам НКВД / МВД СССР («Особые папки» Л. Берии, В. Молотова, И. Сталина). К сожалению, нет средств для издания Бюллетеня о снятии грифов с партийных документов — материалов съездов, конференций, пленумов ПБ, ОБ, СТ, ЦКК ВКП(б), КПСС, ВЛКСМ, рассекреченных в 1994-1997 гг. Комиссией по рассекречиванию документов, и организационно-распорядительных документов высших органов государственной власти.

Доступ пользователей осуществляется в соответствии с «Основными правилами работы в государственных архивах» (1984 г.) и «Временным Положением». Тем не менее имеются случаи отказов пользователям в выдаче тех или иных комплексов документов. Срок рассмотрения просьб в таких случаях от одного до полутора месяцев. Например, за 1994-1997 гг. в РГВА обратились с подобными ходатайствами 14 российских и 3 зарубежных исследователя, а в РГАСПИ — 32 отечественных и 4 зарубежных. Самым достоверным показателем открытости архивов является работа читальных залов.

Цифры, представленные в таблице 4, подтверждают относительное снижение интереса отечественных и особенно зарубежных исследователей к документам партийных архивов и говорят о достаточно стабильном внимании к политематическим комплексам ГА РФ. Однако эти же показатели с соответствующими пояснениями свидетельствуют об относительной закрытости одних архивов по сравнению с другими.

Таблица 4 Архив Итого Отечест.

Зарубеж. 1994 1995 1996 1997 2754 775 707 618 654 РГАСПИ 4169 1415 455 369 306 285 ГА РФ 6485 5385 1399 1343 1248 1395 1100 298 264 278 260 1191 462 331 161 237 ЦХСД 1599 408 182 105 59 62 Количество исследователей, работающих в читальных залах РГАСПИ, ГА РФ, ЦХСД (1994-1997 гг.)*

* Сведения взяты из отчетных материалов Росархива.

Возвращаясь к деятельности Главлита в новых условиях, следует отметить, что, наряду с осуществлением деятельности по вышеупомянутыми направлениями, на него были возложены функции, которые существенно расходились с провозглашаемыми принципами демократизации и гласности. Еще по постановлению ЦК КПСС № 177 / 77гс от 7 марта 1961 г. Главлиту было поручено осуществление негласного контроля за информацией, передаваемой иностранными корреспондентами за границу для получения необходимых сведений и своевременной организации контрпропаганды. В этих целях спецслужба Главлита была параллельно подключена к линиям связей ряда иностранных корреспондентов. Руководство Главлита 16 декабря 1988 г. обратилось в ЦК КПСС с просьбой о техническом обеспечении своей спецслужбы. Оно сообщало, что «в последнее время в связи с переходом все большего числа западных информационных агентств на передачу материалов с помощью быстродействующей компьютерной техники и других современных средств связи (например, «телефакс»), работа спецслужбы Главлита СССР, оснащенной устаревшей аппаратурой (телетайпами), значительно осложняется. Без соответствующего обновления технической базы эта спецслужба вскоре не сможет в полном объеме выполнять возложенные на нее функции». Поэтому предлагалось поручить Министерству связи СССР совместно с Комитетом государственной безопасности СССР и Главлитом СССР проработать вопрос о техническом обеспечении спецслужбы Главлита СССР186. История эта имела продолжение, но уже не цензурное, а коммерческое.

В то время, когда в условиях гласности на страницах печати разворачивались бурные дискуссии, Главлит по инерции информировал ЦК партии, для которого он по-прежнему готовил обзоры-доносы мате риалов прессы. Так, в обзоре, посвященном Первому Съезду народных депутатов 1989 г., говорилось:

«Газеты и журналы предпочитают интервью с депутатами съезда, известными деятелями науки и культуры, публикуют письма читателей, хотя, естественно, подбор лиц для интервью, равно как и читательских писем, находится в прямой зависимости от взглядов руководителей и редакций тех или иных органов печати. К сожалению, отличительной чертой высказываемых таким образом мнений и утверждений является их бездоказательность. Пассажи, например, такого рода: “ Я разочарован большинством делегатов... Формальные выборы в Верховный Совет СССР. Оскорбление Литвы, устранение на первом этапе Ельцина, извращение сути выступлений Афанасьева и Попова — предпосылки для создания нового сталинизма’’ (письмо читателя М. Кучкарова, « Огонек» Ms 25). “Ничего не ждал от съезда и мои “надежды” полностью оправдались” (письмо в газету «Труд» № 140), “Съезд шел на грани скандальности...” (мнение В. Третьякова в газете “Московские новости”) и т.п. Совсем не редкость, а очень распространенная манера подачи материалов под вывеской “личное мнение”. Не приходится говорить, что бездоказательность и неуважительность идут здесь часто рука об руку. Особенно показательны в этой связи рассуждения о “примитивном и бесплодном диктате большинства на Съезде”, как выразился в газете “Известия" № 164 В. Надеин, также имеющие широкое хождение.

Характерной чертой выступлений в печати части депутатов и читателей является и то, что особенно интересующие их вопросы, по их мнению, или прозвучали на съезде недостаточно громко, или не прозвучали вообще. Для деятелей культуры это соответственно вопросы культуры, для ученого — науки, для аграрника — вопросы развития сельского хозяйства, для эколога — экологии и т.п... К примеру, “Огонек” охотно публикует письма читателей и другие материалы, в которых выражается неудовольствие выступлениями на съезде В. Белова и В. Распутина, и ни в коем случае не допускает на свои страницы критики академика Сахарова или других членов так называемой московской группы, что, впрочем, характерно не только для этого журнала...

Необходимо отметить, что, несмотря на почти повсеместное уважение к М. С. Горбачеву, как признанному лидеру страны, в печати нет-нет да и проскакивает, как правило, слегка замаскированные выпады и в его адрес. К примеру, в юмористическом рассказе Э. Медведева “ Ошибка” («Огонек» №28) один из персонажей обращается к другому так: “И запрети Горбачеву с женой ездить. Семья рушится. Из-за такого примера моя Акулина везде за мной тащится, даже в домино”. То, что этот персонаж далеко не положительный, понятно, дела не меняет»^87.

О том, какая атмосфера царила в аппарате Главлита в период наибольшего обострения взаимоотношений союзной и республиканской власти и нарастающего политического кризиса, свидетельствует стено грамма Всесоюзного совещания системы Главлита 20-21 марта 1990 г. Однако позволим себе привести наиболее яркий фрагмент из выступления руководителя Главлита В. А. Болдырева, свидетельствующего о том, что даже в преддверии законодательной отмены цензуры Главлит не собирался сдавать свои позиции:

«Прозвучал тезис относительно того, что мы снимаем то, се, пятое, десятое. И остаемся непонятно с чем. Зачем это? Если мы посмотрим, чем мы будем заниматься, то работы будет не меньше, а, может быть, даже больше. Потому что у нас появляется та сторона проблемы, которой не было раньше. Это внештатные редакторы, которые являются ответственными работниками средств массовой информации. Это — наполовину наша работа. Мы их будем учить, мы их будем контролировать, справки им давать. И они будут на связи с нами все время, чтобы они чувствовали себя нашими работниками. Эта проблема не продумана.

И должен сказать, что, к моему большому удовольствию, видно было, насколько внештатные работники, назначенные ответственные работники редакций и издательств, они освобожденные вообще, они занимаются только охраной государственных тайн. Некоторые работают на полставки, они наполовину освобождены, некоторые работают с определенной доплатой. Формы различные, как в редакции. Но в принципе они работники наполовину наши, даже в большей степени и по госси- стеме, и по ограничению, и все остальное. Но для этого, для того, чтобы руководить вот этой армией, а это целая армия с учетом того, что количество средств массовой информации увеличится. У нас в Москве теперь каждый район газеты выпускает и т. д., и т. д. И нам не под силу везде иметь своего человека. Надо будет учить этих людей, контролировать этих людей, общаться с этими людьми и т. д. Следовательно, уровень квалификации наших работников должен будет существенно возрастать. Одно дело — самому на каком-то участке работать, а второе дело — учить, как делать правильно и очень доходчиво разъяснять все наши нюансы.

Кроме того.., плюс к этому изменится последующий контроль. Я-то убежден, что он в значительной степени увеличится по объему у нас, потому что раз выпадает у нас предварительный контроль, в какой-то степени, то, естественно, центр тяжести перейдет в известной степени на последующий контроль, плюс музеи, выставки, вывоз, ввоз иностранной литературы и т. д. и т. д. Я вам скажу, давайте не будем мы себе рисовать картинки, что мы с вами сегодня у разбитого корыта, и нечего нам делать. Ей богу, вот собираемся мы в следующий раз с вами, у нас, наверное, будет другая тональность нашего разговора в том плане, что у нас не хватает сил охватить вот этот огромный участок, который нам предстоит. То есть иными словами, как Наполеон говаривал: ввязаться в бой сначала надо, а потом мы посмотрим, что будет из этого дела. Конечно, какие-то вещи мы отрегулируем по ходу действий...

Но я поделюсь с вами еще одно мыслью. У нас разрабатывается Закон

о военном положении, которое вправе вводить Президент, Верховный Совет и т. д., и т. д. А что это такое? С моей точки зрения, введение такого положения обязательно предполагает контроль и средств массовой информации. Кто это должен делать? Значит, должна быть квалифицированная, готовая к действию сила, которая могла бы это осуществить в любой момент, который наступит. Давайте мы с вами все это дело ликвидируем, а потом будем вводить чрезвычайное положение, и будем вводить туда цензуру. Кто ее будет проводить? Так вот, априорно посмотрим на эти вещи. Я не буду брать все аспекты проблем, которые существуют, я просто их на выборку беру. Но я повторяю, что сегодня говорить относительно того, что мы с вами у разбитого корыта и нет ничего, с моей точки зрения, преждевременно, по крайней мере...

Следующая более частная проблема, которую мне хотелось бы здесь затронуть. Я так вижу и, вообще говоря, вы сами чувствуете, вот этот ГУОГТП не по сердцу ни мне, ни вам. Я почувствовал ваше отношение к этому. Название надо продумать. Очень хорошее название — Главлит, сроднились мы с ним, хорошо читается, музыкальное. Но, с другой стороны, все нападки не на Главное управление по охране государственной тайны, а все на Главлит. Главлит и цензура — это настолько сросшиеся понятия, что оставить Главлит — это все равно, что оставить цензуру. Поэтому перспективы и того, чтобы, как говорится, переложить ружье на другое плечо, нам надо бы это сделать. Придумаем что-нибудь доброе — будет другое название. Нет — придется оставить старое. Но я надеюсь на вашу мудрость, шлите телеграммы, звоните, если вам придет что-нибудь доброе в голову...

И последнее. Я думаю, что мы высказались по разным аспектам. Что касается конкретного положения, то мы условились о последующем порядке работы. Что касается ваших предложений, а их было предостаточно, мы их все зафиксировали. И вот товарищи добросовестно несут свою вахту, стенографируют материал. И мы очень детально и тщательно будем прорабатывать каждое ваше предложение. С тем, чтобы это стало у нас традицией. Я хочу сказать вам всем слова благодарности за все ваши высказывания, а мы соответственно будем все претворять в жизнь. Я думаю, что недалеко то время, когда мы с вами проведем региональное совещание, а до того мы вас обеспечим всеми руководящими документами, где будет четко от “А” до “Я” ясно как действовать. Желаю вам успехов, здоровья, до свидания! (Аплодисменты)»188.

Между тем в стране шли процессы развития законодательной базы, закрепляющей демократические завоевания перестройки. В июне 1990 г. Верховный Совет СССР после продолжительных обсуждений принял Закон СССР «О печати и других средствах массовой информации», который законодательно закрепил отсутствие какой бы то ни было предварительной цензуры189.

Исполняя волю законодателей, Совет министров СССР признал утратившим силу Положение о Главлите и создал другую контору, мало чем отличающуюся от него по сути — Главное управление по охране государственных тайн в печати и других средствах массовой информации (ГУОТ) при Совете министров СССР190 «Новорожденный» поразил всех масштабами своей деятельности, разродившись через 22

дня после вступления в силу закона о печати и запрета цензуры новым «Перечнем сведений, запрещенных к опубликованию», изданным тиражом 20 тысяч экземпляров.

События следующих месяцев, разворачивавшиеся вокруг удушения гласности, попытки реанимировать систему Главлита под новой вывеской, наконец, август 1991 г., продемонстрировавший с очевидностью реальную опасность консервативной оппозиции, бастионом которой являлся цензурный аппарат, показали всю декоративность проводившихся реформ. Одним из наиболее «ярких» деяний новоиспеченного управления, численность которого, по сравнению с численностью сотрудников Главлита хоть и сократилась на 30%, однако руководящий состав остался прежним (В. А. Болдырев был руководителем Главлита, ГУОТа, а впоследствии и Агентства по защите государственных секретов в средствах массовой информации, его заместители также не менялись), явились подготовленные тексты указов Верховного Совета СССР «О неотложных мерах по охране общественной нравственности и пресечению пропаганды насилия, жестокости и порнографии» и «О защите чести и достоинства Президента СССР», по которым преследовались и были осуждены не один десяток человеке191.

В письмах на имя М. С. Горбачева, В. С. Павлова и И. С. Силаева руководство государственной цензурой обвиняло прессу и электронные средства массовой информации в разжигании национальной ненависти, дестабилизации и дискредитации государственной власти, клевете на высшие должностные лица, пропаганде насилия и порнографии, требовало оставить за ним руководящие функции общесоюзного масштаба192.

Тем не менее принятие Российским Верховным Советом закона о СМИ повлекло за собой неизбежный распад контролирующей системы, и после непродолжительной борьбы за выживание, 25 июля 1991 г. ГУ ОТ был преобразован в Агентство по защите государственных секретов в средствах массовой информации при Министерстве информации и печати СССР193. Поразительна в этом смысле картина, демонстрирующая способность цензуры как системы к самосохранению и само- воссозданию. Уже в сентябре — октябре 1991 г., практически вскоре после августовских событий, руководство Агентства предпринимает неоднократные попытки вновь восстановить прежний статус и значение своего органа, прикрываясь различными мотивами, в частности, вполне отражающими дух времени, — охраной экономических и коммерческих тайн194. Видимо, в этих же целях было создано малое предприятие «Инфотека», одним из учредителей которого стал первый заместитель начальника ГУ ОТ Н. П. Зорин, а в качестве уставного капитала была передана дорогостоящая техника и оборудование, предоставленные для развития технических возможностей цензуры, а также помещение, находящееся в государственной собственности195.

25 октября 1991 г. «в целях выполнения указания Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР (Г. А. Явлинский) от 23.10.91

и в связи с Указом Президента РСФСР от 20.08.91 № 66 «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР», постановления Совета министров РСФСР от 15.10.91 № 545 «О совершенствовании государственного управления в сфере печати и средств массовой информации на территории РСФСР» и приказа Мининформпечати СССР от 24.10.91

№ 60 «О работе ликвидационной комиссии Мининформпечати СССР”» была создана комиссия по ликвидации Агентства, которая завершила свою работу 25 декабря 1991 г.196

Архивные документы и документы текущего делопроизводства Агентства в соответствии с распоряжением Правительства РСФСР от 14 ноября 1991 г. № 8-р об обеспечении сохранности документов ликвидированных министерств и ведомств СССР197 были переданы на государственное хранение в ЦГАОР СССР (ныне ГА РФ), где приступили к их научно-технической обработке, рассекречиванию и научноисследовательскому освоению.

Начался новый, очередной этап существования политической цензуры в «бесцензурном пространстве». Появление в 1992 г. Государственной инспекции по защите свободы печати и массовой информации при Мининформпечати Российской Федерации, борьба за телерадиовещание и газеты между Верховным Советом и правительством, появление в июле 1993 г. Закона о государственной тайне198 воссоздавшего институт охраны и диктат так называемой межведомственной комиссии, наконец, введение особого режима цензуры на два дня после кровавых событий 2-3 октября 1993 г. — новая фактография истории. В этой связи вспоминаются слова, произнесенные Владимиром Познером на собрания трудового коллектива Всесоюзной телерадиовещательной компании в Останкине 27 августа 1991 г.: «В сказке Евгения Шварца “Дракон” есть сцена, когда Ланселот, увидев, что все покоряются дракону, отдают ему дочерей и никто не сопротивляется — ведь все хорошо: очень чистый воздух, хорошая вода — вызывает его на бой. Дракон с ним встречается на площади города один на один. Такой с виду грубоватый, немолодой человек и говорит: “Эй, ты, дурак, зачем ты вызвал меня на бой? Я же тебя убью”. — “Так ведь что делать, я не могу, я должен с тобой воевать”. — “Неужели ты думаешь, что эти люди этого хотят? Да они тебя боятся. Я же их кроил по своему образу и подобию 300 лет. Это исковерканные души, больные души, изломанные души. Они тебя боятся”».

Я к чему рассказал это? Почему мы должны удивляться, что кто-то струсил, кто-то не был героем, и ведь большинство? Это же про нас сказка. Это не ново, что люди боятся. Страх — это естественное проявление человека. Хуже, когда из-за страха человек начинает делать подлости»199* Современные манипулятивные действия политтехнологов, утрата общественной значимости прессы как важнейшего социально-политического института, квазицензура и есть результат и последствия страха в его самом негативном проявлении.

<< | >>
Источник: Горяева Т. М.. Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. / Т. М. Горяева. — 2-е изд., испр. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). — 407 с.: ил. — (История сталинизма).. 2009

Еще по теме Политическая цензура в период стагнации и кризиса власти и идеологии в СССР (1969-1991 гг.):

  1. Становление основных видов цензуры и практики цензорской деятельности
  2. Политическая цензура в период стагнации и кризиса власти и идеологии в СССР (1969-1991 гг.)
- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историография, источниковедение и методы исторических исследований - Историческая литература - Историческое краеведение - История Австралии - История библиотечного дела - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История мировых цивилизаций - История наук - История науки и техники - История первобытного общества - История религии - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -