Философия хозяйства как антитеза экономоцентричной парадигме развития социума
Одним из важнейших вопросов современного общества, все более отчетливо осознающего степень рискового потенциала той стратегии развития, которую оно реализовывает в последние столетия, является вопрос о путях выхода из сложившейся ситуации. Теоретическая рефлексия, рассматривающая данную проблему, ищет опору в различных интеллектуальных стратегиях: от реконструктивистских (обращающихся к потенциалу прошлого) до новаторских, уповающих на абсолютно новые идеи и принципы. Несмотря на то, что, как полагает К. Поппер, «каждая эпоха имеет тенденцию непрерывно продолжать движение, наблюдаемое современниками» [324], согласимся во многом с теми авторами, которые, реактуализируя диалектический подход к пониманию социокультурной динамики, указывают, что важнейшими слагаемыми будущего является «отрицание предшествующей системы как целого» [81, с. 9]. В свете обсуждаемых проблем становления и развития тенденций культуры, благодаря которым современное общество может мыслиться как экономоцентричное, хотелось бы уточнить, что именно необходимо подвергнуть «отрицанию». Нормативный посыл, отсылающий к сфере долженствования, предлагается нами не случайно, поскольку мы разделяем точку зрения тех ученых, которые полагают, что эпистемологические функции научного знания реализовываются в контексте ценностно-мировоззренческих ориентаций вне зависимости от того, осознают это сами исследователи или нет [12; 33; 184; 310; 381; 502]. В связи с чем, представляется, что важнейший выбор, который предстоит сделать современному обществу, это выбор социокультурной парадигмы, фундируемой такими ценностными ориентациями, которые могли бы рассматриваться в оптимистическом ключе: как повышающие вероятность жизнеспособного развития. Собственно в среде экономистов в последнее время при поисках ответа на вопрос о путях преодоления рисков и кризисов современного социума проявляется тенденция к усилению левого крыла теоретизирований, ищущего опоры в учении К. Маркса и его последователей (В. И. Ленина, Р. Люксембург, Д. Лукача, А. Грамши, Ж.-П. Сартра, Ф. Энгельса, Г. Батищева, Н. Злобина, Э. Ильенкова, А. Негри, М. Хардта, Б. Олмана, И. Мессароша и др.). Снятие табуирования, характерного для отечественной науки рубежных десятилетий XX-XXI веков, на использование работ представителей названного направления экономической мысли, отрицающих капиталистическую систему как таковую, выглядят вполне закономерным явлением: «тенденции самоотрицания позднего капитализма» (А. В. Бузгалин, А. И. Колганов) слишком очевидны не только интеллектуальной элите, но и профанному большинству общества, сотрясаемого чредой участившихся экономических кризисов, все чаще имеющих мировой масштаб. Действительно, ретроспективный взгляд на характер кризисов, имевших место в различных обществах за последние два столетия, со всей очевидностью обнаруживает, что большинство из них носило общезначимый, мировой характер. К примеру, последние 28 кризисов имели следующую локализацию: 1825 г - Англия; 1836-1837 гг. - Англия, США; 1847 г. - Европа, Северная Америка, Китай; 1857 г. - мировой; 1866 г. - Англия, Франция; 1873 г. - мировой; 1882 г. - Франция, США, Англия; 1890 - 1893 гг. - мировой; 1900-1903 гг. - мировой; 1907 г. - мировой; 1920 г. - мировой; 1929-1933 гг. - мировой; 1937 - 1938 гг. - мировой; 1948-1949 гг. - мировой; 1953-1954 гг. - мировой; 1957-1958 гг. - мировой; 1960-1961 - США, Англия, Канада, Япония; 1966-1967 гг. - Западная Европа, Япония; 1973-1975 гг. - мировой; 1994-1995 - Мексика, Аргентина; 1997 г. - Восточная Азия; 1998 г. - Россия, некоторые страны Восточной Европы; 1999 г. - Бразилия; 2001-2002 гг. - США, некоторые западные страны; 2001-2002 гг. - Аргентина; 2008-2010 гг. - мировой [128]. Мировой характер возникающих кризисов способствуют мобилизации мировой научной мысли по вопросам предотвращения возможных кризисных проявлений и путях выхода из сложившихся кризисных ситуаций. В свете рассматриваемых тенденций, представляется, что важнейшие постулаты неоклассической экономической мысли, предлагающей свой вариант выхода из кризисных ситуаций современности, опирающийся на идейное наследие классического универсализма, в самом своем фундаменте выступают как утопичные, а потому вовлекающие исследователей в «теоретический романтизм». Представители раннего марксизма - В. И. Ленин, В. П. Струве, М. И. Туган- Барановский и другие - подобный «романтизм» усматривали в теоретических разработках экономистов-народников (В. П. Воронцова, Н. Ф. Даниэльсона и т. п.), апеллирующих к идее социокультурной специфики экономических отношений, невозможности оперирования универсальными схемами-рецептами при решении задач хозяйственно-экономического характера в конкретном (в частности, российском) обществе. Сегодня история расставляет новые акценты: изыскания и теоретически положения «романтиков» оказываются более реалистичными, аргументированными и состоятельными, чем исследовательские выкладки их интеллектуальных оппонентов. Это наглядно видно на примере тех теоретических дискуссий, которые интеллектуальное сообщество ведет по проблемам социоэкономической динамики. К примеру, размышляя о путях оптимального социального развития, философия признает актуальным Гегелевский посыл о свободе, как о маркере подлинно прогрессивного развития общества. В связи с чем, данному феномену в теоретизированиях интеллектуального авангарда уделяется значительное внимание. В частности, неомарксисты уверены в том, что общество обречено на прогрессивнопоступательное развитие, что в ходе неизбежного в силу самоотрицания капиталистической системы «заката» «царства необходимости» (К. Маркс), понимаемого ими в значительной степени как «закат, прежде всего, экономических отношений» (А. В. Бузгалин, А. И. Колганов), наступит искомое обществом «царство свободы». Однако здесь следует отметить, что в свое время К. Маркс писал о том, что «царство свободы» лежит «по ту сторону» не собственно экономических отношений, но «материального производства»: «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства (курсив наш. - С. С.)» [265, с. 386-387]. Выдвинем положение о том, что если общество не преодолеет, не изживет экономоцентричную парадигму развития, то оно в ближайшем будущем будет наблюдать не «рождение царства свободы», о чем с надеждой пишут неомарксисты, но прямо противоположный процесс — тотальное закабаление человечества, основой которого будет система неорабства: утрата социально-экономической, социокультурной и политической субъектности большинством общества, присвоение этого права узкому меньшинству. При этом демонтаж, дефетишизация, деконструкция экономоцентричной парадигмы вовсе не означает маргинализации экономических отношений как таковых. Для реализации той вероятности развития, в которой бы социокультурный риск в большей степени тяготел к шансу, необходимо не ожидать «заката» экономических отношений (что невозможно), но реализовать запрос на создание таких теоретических и практических основ ведения экономической деятельности, которые составили бы реальную альтернативу экономоцентричному подходу. Также особое внимание стоит обратить на то, что в рамках экономоцентричной парадигмы могут рождаться и другие, некапиталистические социально-экономические системы. Замечательно в этом отношении следующее высказывание К. Маркса: «...по уничтожении капиталистического способа производства, но при сохранении общественного производства определение стоимости остается господствующим в том смысле, что регулирование рабочего времени и распределение общественного труда между различными группами производства, наконец, охватывающая это все бухгалтерия становятся важнее, чем когда бы то ни было (курсив наш. - С. С.)» [265, с. 421]. Другими словами, упразднение капиталистических отношений в рамках экономоцентричной социокультурной парадигмы еще не означает смену смысловых доминант: общество по-прежнему важнейшими и занимающими вершину в иерархии ценностей для себя должно почитать вопросы экономического порядка. Коммунизм, предложенный К. Марксом, замещал собой капитализм, но оставался в рамках экономоцентричной парадигмы, и поэтому принципиального отличия в социокультурных установках мы не находим: «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Родовое сходство (при видовом разнообразии) таких общественноэкономических укладов как социализм и капитализм становится сегодня предметом дискуссий значительного числа отечественных исследователей [276; 311; 262]. Как отмечает российский исследователь А. С. Панарин, «... презумпция раннего модерна, рассматривающая весь мир всего лишь как сырье, подлежащее переработке в гедонистически-материалистических целях безграничного человеческого самоутверждения, роднит либерализм и коммунизм как разновидности прометеевой (фаустовской) культуры» [310, с. 44]. В связи с этим, представляется необходимым при реактуализирующей исследовательской позиции обратиться к трудам идейных оппонентов К. Маркса или альтернативных ему мыслителей. В частности, в связи с обсуждаемой проблемой интерес представляет такое течение философско-экономической мысли как философия хозяйства. Данное философское течение выступает как альтернативный общему экономоцентричному умонастроению эпохи подход к принципам ведения хозяйственной деятельности. Он апеллирует к принципу холизма — воспринимает хозяйство и культуру как целостность, противопоставляет идее накопительства принцип «достатка». Другими словами, указывает на возможность существования иной, альтернативной экономоцентризму, хозяйственно-экономической парадигматики. Отметим, что в целом идея о наличии различающихся в своих глубинных основаниях стратегий в понимании проблем социоэкономического развития социума осознаются современными экономистами в полном объеме. В частности, С. П. Макаров указывает на существование двух типов экономической парадигматики: рыночной и нерыночной, также рассматриваемой им в аристотелевском терминологическом пространстве как «хрематистической» и, собственно, «экономической» [251]. Критерием различения данных парадигм для автора выступают следующие характеристики последних: «Первая трактует экономику как коммерческий мир. Она утверждает в качестве основополагающих устоев экономического устройства частную собственность, частный интерес, индивидуальную рыночную свободу, прибыльность, как главный ориентир хозяйствования, деньги, как олицетворение богатства, конкуренцию, как основной и решающий способ взаимодействия субъектов экономики. На основе названных положений, призванных определить принципиальное устройство экономики, формируются представления о человеке, как экономическом субъекте, включенном в неведомую ему систему расширенного порядка, осуществляемого «невидимой рукой» [251, с. 131.]. Далее автор выделяет характеристики второй парадигмы: «Нерыночная экономическая парадигматика характеризует экономику, как систему общественного хозяйствования, направленного не на получение доходов, но на удовлетворение потребностей. Она предполагает разумность потребностей, способность людей прямо согласовывать свои действия по производству и расширению материальных благ — реального общественного блага и долга, общественной пользы, сотрудничества» [251, с. 131]. Представляется, что выделенная автором хрематистическая направленность экономического теоретизирования адекватна логике экономоцентричной социокультурной парадигмы и находит легитимное отношение со стороны соответствующего ей типа общества. В то же время развитие идей, альтернативных, неаутентичных латентным запросам экономоцентричной парадигмы, способствует приближению к ситуации смены социокультурной парадигмы. В связи с этим, данным альтернативным течениям внутри собственно экономической мысли необходимо уделять самое пристальное внимание. В развитие альтернативных подходов к пониманию современных хояйственно- культурных процессов значительный вклад может внести русская философия и политэкономия. Имея широкую теоретическую направленность, русские философы и политэкономы, безусловно, не оставляли в стороне вопросы хозяйственноэкономического порядка в их соотнесенности с культурными процессами в целом. Здесь достаточно вспомнить труды В. С. Соловьева «Экономический вопрос с нравственной точки зрения», Н. А. Бердяева «Философия неравенства», А. Чаянова «К вопросу о теории некапиталистических экономических систем», А. Янжула «Экономическое значение честности», С. Ф. Шарапова «Богатство и бедность» и другие. В частности, В. С. Соловьев выступает против идеи о существовании объективных, универсальных, культурно необусловленных закономерностей экономического развития. Он пишет: «...подчинение материальных интересов и отношений в человеческом обществе каким-то особым, от себя действующим экономическим законам, есть лишь вымысел плохой метафизики, не имеющей и тени основания в действительности, ... в силе остается общее требование разума и совести, чтобы и эта область подчинялась высшему нравственному началу, чтобы и в хозяйственной своей жизни общество было организованным осуществлением добра» [366, с. 478]. Для русской философии (преимущественно религиозной) и политэкономии в целом характерно рассматривать хозяйственные отношения в расширительном смысле — как хозяйственно-культурную целостность, вне учета органического строения которой невозможно понять процессы, происходящие собственно в экономической сфере. В связи с этим позитивисткий методологический посыл здесь невозможен. Ярко выраженная нормативная ориентация представителей отечественной философии выражается в создании соответствующих концептуальных моделей, описывающих проблемы хозяйственного порядка. Например, это востребованность идеи «праведного хозяйства» (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. В. Гоголь, П. Кулиш, Г. С. Сковорода, В. С. Соловьев, Н. Ф. Федоров, С. Л. Франк, Д. Чижевский и др.), где постулировалась необходимость отношения к собственности, построенного на христианско-нравственных принципах, как со стороны собственников, так и со стороны неимущих. Также актуален предложенный А. С. Панариным «новый формационный прорыв», основанный на нормативности православной культуры. По мнению автора, не капиталистический, буржуазный, а именно христианский дух культуры является фактором ее жизнеспособности: «...феноменология православного христианского духа таит в себе нечто, напоминающее «прибавочную стоимость» К. Маркса, которую рабочий, сам не зная того, несет буржуазному обществу. Если бы это общество жило по собственному закону, закону эквивалентов, - оно давно бы уже рухнуло» [309, с. 411]. Поэтому сохранению и актуализации принципов христианской (православной) нормативности, по мнению А. С. Панарина, современное, сотрясаемое кризисами общество, должно уделять самое пристальное внимание. Представляется, что позиция А. С. Панарина, а также целой плеяды современных обществоведов, высказывающих сходные идеи (Ю. М. Осипов, В. А. Катасонов, Н. В. Сомин и т. д.), имеет под собой серьезную основу. В русской культуре в самых глубинных ее основаниях присутствует желание быть сопричастным не преходящему, но вечному, не мнимому, но подлинному. Ностальгия по основательному, ксомически устойчивому просматривается в теоретических интенциях философов-космистов. Непреходящие ценности и жизнь в соответствии с вечными гармониями — извечная тема русской философии. Здесь выскажем тезис в духе П. Сорокина (постулирующего следующую неизбежную закономерность социального развития: неизменную смену материально окрашенных смысловых доминант социума на идеационные — духовно направленные): представляется, что реальная альтернатива экономоцентризму лежит в области аксиоцентризма. Переосмысление роли ценностных ориентиров в деле формирования эффективных стратегий общественного развития в целом и принципов ведения хозяйствования, в частности, является важнейшим императивом современности. Социокультурная парадигма экономоцентризма представляется как проявление тотальной материальной сориентированности социума, на смену которому должен прийти некоторый идеоцентризм (идеократизм). Опасность здесь заключается в том, что общественная система, не изжившая в себе экономоцентричный принцип мироотношения, может, оттолкнувшись от данного фундамента, отрицать его по диалектическому типу, а это значит — упраздняя внешние формы, сохранять в себе его определенные черты, которые могут вновь способствовать созданию нежизнеспособного в своей фундаментальной основе типа социального устройства. В связи с этим, задачей современного научного знания является необходимость дать свой «ответ» на «вызов» экономоцентризма, построенный, скорее, по принципу «негативной диалектики» Т. Адорно, постулирующей необходимость акцента на собственно отрицающей - антитезисной - стороне развития в деле утверждения новых типов мышления и принципов социального функционирования. Как уже указывалось, основными принципами мироотношения экономоцентричной парадигмы выступают антихолизм, мультипликация отчуждения, мультифетишизация, дегуманизация, деэтизация, абсолютизация роли экономики и производных от нее феноменов и т. п.. Антитезисными данным установкам могут явиться, к примеру, такие стратегии как актуализация дискуссий, тематизация в обществе проблем органики процессов (в сфере образования, науки, производства, искусства и т. п.), которые будут способствовать высвобождению того личностного творческого потенциала, который гармонизирует отношения человека с обществом и самим собой; реонтологизация действительности и т. п.. По поводу стратегии реонтологизации хотелось бы отметить следующее: возвращение подлинности бытия, природы, личности может реализоваться через признание их неотчуждаемой сущности, упразднение товарного подхода по отношению к ним. Не случайно проблема подлинности, онтологизации всегда волновала отечественную философию, развитие которой выступало альтернативой мейнстриму западноевропейского теоретизирования, предполагавшего погружение общества в мир искусственно производимой (воспроизводимой) (К. Маркс) и симулируемой (Ф. де Соссюр, Ж. Бодрийяр и т. п.) реальности. Онтологизация ума выступает идеалом философствования Н. Ф. Федорова, рассматривавшего мир как единое космическое хозяйство, в котором человеку отведена ведущая роль. Онтологизация личности является необходимым условием хозяйствования, согласно воззрениям Н. А. Бердяева. К онтологизации социальности, требующей актуализации дарообменных отношений, призывает А. С. Панарин: «Перед современным человечеством стоит выбор: либо оно, азартно «заигравшись» с виртуальным, окончательно разлучит себя с космосом и устремится к самоликвидации, либо на новом витке вернется к великой традиции, а вместе с нею — к реальному миру и реальной ответственности перед ним» [310, с. 48]. В случае принятия стратегии на реонтологизацию неизбежна реабилитация русской культуры и философии, в идейном багаже которых серьезное, ответственное, а не игровое отношение к миру представлено во всей своей полноте. К примеру, путь реонтологизации является магистральной линией развития философии хозяйства. Основные постулаты названного направления философской мысли утверждались в обществе, весьма основательно продвинувшемся в своих экономоцентричных ориентациях и потому в противовес деонтологическим стратегиям последнего, она стремилась осмыслить роль неотчужденных, аутентичных в своей самотождественности принципов функционирования общества и экономики. Несмотря на то, что идея рассмотрения мира сквозь призму хозяйства получила более или менее оформленное звучание в рубежные десятилетия XIX-XX веков, благодаря трудам М. Вебера, Г Зиммеля, В. Зомбарта, Г. Шмоллера и др., которые попытались связать логику экономического развития с неэкономическими (психологичекими, социальными, ценностными, институциональными и т. п.) факторами общественного развития, особенно четко выраженное постулирование генеральных смыслов названного течения философской мысли можно найти в трудах отечественных философов и прежде всего в работах С. Н. Булгакова. С. Н. Булгаков выделил в качестве самостоятельного объекта научного рассмотрения религиозно-метафизические предпосылки хозяйственной жизни, придав названному видению проблем хозяйственно-экономического порядка глубокий методологический смысл. Возникновение данного, альтернативного экономоцентричному «мейнстримному» теоретизированию понимания процессов экономической жизнедеятельности имело огромное общемировое значение: в теоретических презумпциях русского философа был реактуализирован холистический подход к проблемам социоэкономический динамики. С. Н. Булгаков выступил за восстановление принципа хозяйственно-культурной целостности, в противовес утвердившемуся постулату об автономизации экономики, в своем крайнем варианте приведшем к тотальной виртуализации экономической реальности и утверждению безбытийственного мира последней (экономика без труда и субъекта как мир симулякров, произвольных сущностей, обесценивающих всякое творческое начало). Возможность рождения концепции, альтернативной общепринятым мировым схемам теоретизирования в области экономической парадигматики, указывала на высокий уровень философской рефлексии русских мыслителей. По этому поводу современный исследователь М. Р. Элоян, в частности, отмечает, что философия хозяйства выступила «... идеей мирового уровня, ... с появлением которой русская философия получила свой статус мировой философии, а не истории отдельно взятых идей» [470, с. 13]. Отметим, что идеи, в той или иной степени относящиеся к проблемам философии хозяйства, в отечественной интеллектуальной традиции можно найти у целого ряда мыслителей: А. С. Хомякова, Н. К. Михайловского, П. А. Флоренского, С. Н. Трубецкого, П. Б. Струве, П. И. Новгородцева, евразийцев (П. Н. Савицкого, В. Г. Флоровского, Л.П. Карсавина и т. п.) и других. К примеру, А. С. Хомяков утверждал, что хозяйство должно строится, исходя из принципа «органичности», П. А. Флоренский развивал концепцию всеединства как основы космического хозяйства и теорию реалистического (трудового) отношения к миру, П. Б. Струве выдвигал идею о метафизичности бытия, П. И. Новгородцев рассматривал проблемы взаимоотношений абсолютного и относительного в осуществлении общественного идеала, а также нравственные перспективы эволюции. Советский период, прошедший под эгидой марксистского учения, аутентичного экономоцентричной парадигме понимания мира, социума и экономической деятельности, не способствовал продуктивному развитию идей, заложенных в философском наследии представителей философии хозяйства. Тем не менее, по оценкам современных специалистов, полному забвению данный подход предан не был: «... хотя собственно философия хозяйства не была явно представлена как особая отрасль обществоведческой мысли, а интересующие хозяйствоведческие проблемы рассматривались за рамками специфически организованного знания, она имела всегда известное присутствие, как в теоретической экономии, так и за ее пределами при соприкосновении теоретической экономии с неэкономическим контекстом» [41, с. 60]. Результатом данного неявного присутствия идей философии хозяйства в интеллектуальном контексте советской науки стало возрождение в постсоветский период отечественной философии хозяйства как особой отрасли знания. В 90-хх годах XX века стали активно публиковаться работы А. А. Богданова, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, В. Н. Вернадского, Н. Д. Кондратьева, В. С. Соловьева, П. А. Сорокина и других. Особо стоит отметить появление под эгидой Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова центра общественных наук, учредившего 1999 года постоянное научное периодическое издание — Альманах Центра общественных наук и экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Данный журнал выступил площадкой для публичного обсуждения идей философско-хозяйственной направленности. Представляется, что тематическое содержание и широта обсуждаемых в нем проблем, с одной стороны, указывает на тот глубокий идейный потенциал, который имеется в современной отечественной науке по вопросам хозяйственнокультурного развития социума, с другой, отражает состояние современного общественного сознания и позволяет предположить, что в нем вызревают предпосылки для преодоления существующей экономоцентричной парадигмы развития. Как справедливо отмечает отечественный исследователь В. Г. Барковский, на сегодняшний день философия хозяйства на общемировом уровне представлена богатой палитрой идей, концептуальное оформление которых условно можно свести к следующим подходам: «-стадиально-технологическому (Д. Белл, Э. Тоффлер) — объясняющему происходящие в хозяйстве изменения технологическими факторами, господствующим способом производства; -культурно-социологическому (Г. Зиммель, П. Козловски, А. Тойнби, О. Шпенглер) — рассматривающему взаимоотношения экономики и культуры, прежде всего, в аспекте влияния на экономику культурных и этических ценностей и противоречий, возникающих между ними; - структурно-функциональному (Т. Парсонс) — предлагающему понимание хозяйства с позиции разделяемых всеми ценностей и нормативных стандартов, призванных служить руководством к действию для отдельных исполняющих роли людей и для коллективов, применяться в различных конеткстах и в разных конкретных ситуациях. Главное условие — эти ценности должны быть непротиворечивыми, определенными, обобщенными и обоснованными; - гуманистическому (Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм, Ю. Хабермас) — рассматривающему хозяйство сквозь призму существования, бытия, человека и поиска гармонии в его взаимоотношений с природой и культурой [40, с. 60]. На наш взгляд, наибольшим эвристическим антитезисным потенциалом относительно императивов и нормативности социокультурной парадигмы экономоцентризма обладает именно русское крыло философии хозяйства. В настоящее время в российской гуманитарной науке и философии развиваются несколько ключевых подходов к пониманию значения и статуса философии хозяйства, которые условно могут быть обозначены следующим образом: - фундаментальный, рассматривающий философию хозяйства в качестве методологической основы экономической теории, указывающий на предметную близость данных дисциплинарных направлений. Названные идеи развиваются в трудах П. А. Рачкова, А. И. Самсина, А. И. Субетто, А. А. Погребняка, В. В. Чекмарева; - консервативный, основывающийся на традициях русской религиозной философии хозяйства и воспроизводящий основные стратегии ее теоретизирования, апеллирующий, прежде всего, к ценностно-смысловым и антропологическим истокам хозяйствования. Данный подход реализуется в оригинальных работах Ю. М. Осипова и его последователей; - междисциплинарный, трактующий философию хозяйства как область синтетического знания, возникшего на стыке экономики, истории, политологии, этнологии. Данный подход характерен для работ Г. В. Фадейчевой, Л. С. Гребнева, Д. Ю. Миропольского и других исследователей. Несмотря на существование некоторой специфики в понимании проблем философии хозяйства и ее предметного статуса, обнаруживаемого у представителей названных направлений, в целом для них характерна общность интеллектуальных стратегий в понимании сущности феномена хозяйства, допустимости или неприемлемости применения определенных методологических и методических подходов для его изучения, возможности приложения идей хозяйства на современную действительность. В частности, для представителей указанных направлений в целом характерна критика математизации экономики, свойственной представителям классической и неоклассических школ современной экономики, с одной стороны, и стремление рассматривать хозяйственно-экономические проблемы в контексте конкретных исторических и политических реалий, с другой. Критика до предела математизированного - эконометрического - подхода к решению проблем, существующих в хозяйственно-экономической сфере характерна еще для работ С. Н. Булгакова, идейное наследие которого используется представителями современной философии хозяйства в полной мере. В работе «Труды по социологии и теологии», рассматривая проблему математизации экономики, С. Н. Булгаков указывал, что в современной ему экономической науке происходит подмена смыслов: вместо нахождения необходимых для выявления экономических законов абстракций, основывающихся на выведении логических образов, постижении сущности рассматриваемых феноменов, происходит обращение к цифре, опирающейся на эмпирический факты, что в целом, по его мнению, является ложным подходом, не могущим разрешать существующие в экономике проблемы. Русский мыслитель писал следующее: «Вместо отвлеченных начал стали применять алгебраические знаки. Конечно, алгебраический знак есть уже последняя степень абстракции. Но возражать против возможности применения даже такой степени абстракции не приходится, раз ей даны вообще такие бесконтрольные полномочия. Если мы позволим себе и эту небольшую вольность, - приравняем экономические феномены и отношения к алгебраическим знакам, мы, конечно, получим уже полный простор для экономической «теории», ибо к нашим услугам тогда и интегральное, и дифференциальное исчисление, вообще всякая математика. Мы можем обратиться к геометрии и изображать экономическую жизнь графически.... Постороннему читателю может показаться, что я клевещу на теоретическую экономию и ее карикатурю, но всякий знакомый с экономическими направлениями знает, что выдумки здесь нет нисколько и что на самом деле в числе их имеется математическое направление, которое действительно выполняет, по крайней мере, внешним образом девиз Спинозы - приравнивает человеческие дела и отношения к геометрическим и математическим величинам (Курно, Вальрас, Госсен, Джевонс, Эджворт и другие). Математическое направление есть последнее слово и вместе приведение к абсурду теоретической экономии и ее задач, ибо превращает ее в невинные математические упражнения, игру философски недисциплинированного ума. Так умножается эта новая схоластика, печальный памятник бессилия чересчур специализировавшейся мысли, утратившей в своем обособлении живое чувство действительности» [83, с. 297-298]. Следует заметить, что стремление чрезвычайно расширить область применения математического инструментария в деле решения хозяйственно-экономических задач основывается на методологической посылке, постулирующей существование всеобщих универсальных законов социального развития, которые действуют всегда и везде, вне зависимости от конкретно-исторических и культурных условий существования общества. Названная идея наиболее ярко оформлена в работах К. Маркса и его последователей, к числу которых в ранний период своего творчества принадлежал и С. Н. Булгаков. Признание существования подобных универсальных закономерностей привело, как известно, к попытке установления единого экономического пути всех народов, без учета их природно-географического положения, а также геополитического, национального и культурно-исторического развития. В явной или неявной форме данная идея содержится в работах современных экономистов, представляющих собой, так называемое, «мейнстрим»-направление в экономике. При этом абсолютизация идеи универсальности экономических отношений, придание им статуса всеобщих законов развития на фоне все более усиливающегося математического аппарата приводит к забвению, в том числе, исторического подхода при решении экономических проблем. Против данного исторического «усечения» активно выступал С. Н. Булгаков: «Хотя конечной целью политической экономии является уразумение нужд и событий современности, анализ теперешнего состояния капиталистического строя, но это вовсе не значит, чтобы отсюда можно было сделать нелепый вывод о том, что политическая экономия не нуждается, например, в экономической истории. Напротив, история есть необходимое и во многих случаях незаменимое средство понимания современности; сравнительно-историческое изучение нередко проливает совершенно новый свет на некоторые ее стороны» [83, с. 282-283]. Интересно также отметить, что осознание необходимости исторического «прочтения» экономических явлений находится в тесной взаимосвязи с культурно-цивилизационным подходом к действительности. Методологический инструментарий экономической истории во многом опирается на неокантианское антинатуралистическое обоснование экономической науки, понимаемой как «науки о культуре», а не «науке о природе» [90; 121; 293]. Оценивая неокантианскую методологию в ее влиянии на историческое самосознание, С. Н. Булгаков писал следующее: «Важнейшим выводом, которым я обязан критицизму, здесь является тезис о неспособности социологии к научным предсказаниям и установлению «исторических» законов (единообразий), с такой убедительностью доказываемый в новейшее время проф. Риккертом» [83, с. 4]. Значение таких направлений мысли как историческая школа экономики и неокантианство в деле определения статуса экономической науки трудно переоценить. Они предложили теоретическое поле осмысления экономики, в рамках которого появился выбор: рассматривать экономику, в духе А. Смита, как некоторое абстрактное хозяйство вообще, в котором всегда и везде действуют универсальные закономерности, независимые от культурно-исторической среды, либо видеть в ней феномен, тесно связанный с неэкономическими факторами развития, такими как социальнополитические, национальные, региональные, религиозные и т. п.. Эта «неэкономическая специфика» экономических наук была зафиксирована еще Антуаном де Монкретьеном в его работе «Трактат политической экономии» (1614), который и дал своим названием основание новой науке. Большое значение для развития идей философии хозяйства оказал также предложенный Г. Шмоллером «историко-индуктивный метод», противопоставленный им классическому «рационально-дедуктивному методу». Именно с этого момента многие исследователи датируют рождение новой эры в экономической науке [177]. Российский исследователь Г. Барковский комментирует данную ситуацию следующим образом: «... новый подход вырастал из осознания того, что классическая школа политической экономии не соответствует исторической действительности, имеет доктринерский и космополитический характер, отрицающий особенности развития отдельных стран и догматически навязывающий им единые, всеобщие законы, которых в действительности нет. Универсализм или индивидуализм, теория или история, дедукция или индукция, рационализм или эмпиризм, теоретическая или историческая экономия, научный социализм или социальная философия - под разными лозунгами выступила тогда борьба между английским космополитизмом и европейским национализмом» [41, с. 65]. Таким образом, существование альтернативных подходов и взглядов на проблему статуса экономической науки создает необходимое теоретическое многообразие, в рамках которого экономическая наука обретает свою жизнеспособность. Актуализация того или иного альтернативного видения экономических проблем расширяет поле вероятности для выбора верных стратегий развития экономической науки. В русле философии хозяйства данная альтернативность проявляется, к примеру, в понимании самого термина «хозяйства», несовпадающего по своему содержанию с понятием «экономика». Интересным представляется высказывание Ю. М. Осипова о сути хозяйства в сравнении с экономической системой общества: «Хозяйство — не экономика. Хозяйство может осуществляться и без экономики. Это, конечно, естественное, природное, натуральное хозяйство. Это хозяйство, в котором культура не выходит за рамки человеческого естества, не обособляется от жизни, не ставится над природой и человеком и не конкурирует с человеком, жизнью, Богом» [303, с. 112]. Действительно, хозяйство онтологично, экономика, как мы отмечали, претендует на деонтологизацию бытия, социума и собственно самого человека, посредством обращения их в сырье, товар, подвергая данные феномены товарообмену и товарным оценкам. Экономика, по мнению Ю. М. Осипова и его последователей, - лишь расчетливый, калькуляционный срез хозяйственных отношений, отражающий товарноденежную, рыночно-обменную сторону хозяйства, имеющего гораздо более широкие цели и задачи по воспроизводству людей в рамках определенных общественных образований. Другими словами, как отмечает Г. Ф. Барковский, «... речь идет о разных хозяйствах - непосредственном, т. е. натуральном, едином и опосредованном - искусственном, разделенном, вещном. В первом типе хозяйства человек следует природно-жизненному расчету, а во втором он руководствуется товарно-денежным, стоимостным расчетом, т. е. собственно экономическим» [41, с. 39-40]. Если рассматривать соотношение понятий «хозяйство» и «экономика» в их логической соотнесенности, то можно сказать, что понятие экономики более узкое. Оно представляет собой видовое по отношению к хозяйству образование, выступает некоторой его разновидностью, подсистемой. Тяготение к широкому - синтетически сочетающему в себе императивы экономической и неэкономической сфер функционирования социума - пониманию феномена хозяйства в большей степени характерно для русского крыла философской мысли. Тем не менее, подобно тому, как в европейской мысли сложились разночтения при ответе на вопрос: в чем состоит сущность философии экономики (философии хозяйства), в русской интеллектуальной традиции прослеживается та же дихотомия. В духе отчетливо оформившейся в XIX веке дискуссии об исторических судьбах развития России между «западниками» и «славянофилами», между «почвенниками» и «космополитами», в вопросах оснований и предпосылок понимания феномена хозяйства так же существуют полярные позиции. В современной нам действительности среди отечественных исследователей можно встретить «модернистов» - сторонников неолиберализма, неоинституционализма и «традиционалистов» - ориентирующихся на национально-самобытное, культурно инвариантное в развитии социальных, в том числе, экономических, процессов. Формально возможность определять реальную экономическую политику сегодня имеют сторонники первого подхода, тем не менее, в начальные десятилетия XXI века интеллектуальный (научный) приоритет все более уверенно переходит к представителям второго подхода. Данные процессы сопровождаются неизбежным методологическим нивелированием принципов экономикса, преодолевается односторонняя трактовка российской экономики и действительности как «неудавшегося модерна», «неэффективного рынка» со слишком большими трансакционными издержками в силу бюрократизации, коррупции, политической ренты, размытых прав собственности, господства «теневой экономики» и т. п.. Бесперспективности взгляду экономикса на невозможность эффективного развития российской экономики и общества в целом, не способного соответствовать высоким стандартам рыночного мышления и рыночного общества, противопоставляется идея о глубинном созидательном потенциале русской культуры и построенной на ее основе экономики. Нетипичность русского пути выступает здесь достоинством, а не недостатком, способным предложить ответ на вызов глобального экономического кризиса. В этом контексте философский анализ хозяйственно-экономической сферы выстроен на смыслах и ценностях, аутентичных культурно-цивилизационным основаниям восточнославянских народов. Он апеллирует к «духовно-антропологической» сущности хозяйства, раскрывает его миросозидательный потенциал. Другими словами, важнейшим вопросом философии хозяйства выступает вопрос о человеке, как о хозяине, созидающем и воспроизводящем материальную, а наряду с ней, и духовную действительность. Тем самым здесь человек-хозяин противопоставляется человеку-игроку-спекулянту, использующему экономику в целях собственного обогащения. Поэтому вполне справедливо считать, что в центре философии хозяйства стоит не проблема нахождения эффективных путей максимизации прибыли, а вопрос об условиях формирования и развития человека. Наиболее отчетливо данная мысль прослеживается в размышлениях С. Н. Булгакова о принципах взаимоотношений человека и природы. Человек, по мнению русского мыслителя, не должен рассматривать природу как пассивный объект приложения своих сил или как средство самонасыщения и самоудовлетворения. Ему следует выступать со-творцом Бога, т. е. обладать не столько хозяйственным, сколько хозяйским отношением к ней. На основе этой идеи выстраивается концепция софийности хозяйства [84]. По мнению С. Н. Булгакова, творческая деятельность субъекта хозяйства обусловлена причастностью его к Божественной Софии: «Человеческое творчество - в знании, в хозяйстве, в культуре, в искусстве - софийно. Оно метафизически обосновывается реальной причастностью человека Божественной Софии, проводящей в мир божественные силы Логоса и по отношению к природе как продукту имеющей значение natura naturans» [84, с. 113]. В связи с этим, само хозяйство также возможно, благодаря со-причастности человека Богу: «Оно (хозяйство - прим. С. С.) возможно только благодаря причастности человека обоим мирам, к Софии и к эмпирии, к natura naturans и к natura naturata. Человек есть, с одной стороны, потенциально все, потенциальный центр антропокосмоса, хотя и не реализованного еще, но реализуемого, а с другой - он есть продукт этого мира, этой эмпирии» [84, с. 115]. Как видим, специфика философии хозяйства заключается в том, что она «... предполагает диалог, который характеризуется установлением специфических субъектно-объектных отношений, предполагающих наличие двух, по меньшей мере, высказывающихся субъектов. Здесь отношение человека - субъекта хозяйствования - к объекту - природе и культуре - всегда опосредовано отношением к другому субъекту. В качестве субъекта может выступать не только человек (хотя, по определению, субъектом хозяйства является человек), но и текст, исторический источник, которые и предстают в качестве опосредующих звеньев» [40, с. 38]. Своеобразие философии хозяйства к пониманию места и роли человека в системе хозяйственных отношений проявляется также в том, что она противопоставляет модели человека-атома, увлеченного получением сверхприбылей, на которую опирается экономикс, модель коллективного субъекта хозяйствования, в котором отдельный человек понимается как воплощение человечества, выполняющего волю Творца в обустройстве мира. В частности, С. Н. Булгаков писал о том, что человек не отделим от человечества, что он есть настолько же индивидуальное существо, насколько и родовое. Род и индивид в человеке нераздельны, сопряжены и соотносительны. При этом данная связность, по мнению мыслителя, проявляется во всех областях: в политике, этике, экономике, социальной психологии, обычаях и т. д. [84]. Л. Карсавин подчеркивал, что субъектом социальной жизни является народ, который в образном выражении даже представлялся ему телом: «Можно говорить о теле народа ... Мой биологический организм - это конкретный процесс, конкретное мое общение с другими организмами и с природой. Таким же организмом (только сврехиндивидуальным) является и живущий в этом крае народ. Он обладает своим телом, а значит всеми телами соотечественников, которые некоторым образом биологически общаются друг с другом» [190, с. 183]. Характерно, что категория «народ» в целом является опорной для моделей национальных экономик и хозяйств, на что указывают работы представителей исторической школы экономики, а также последователей философии хозяйства [90; 121; 293 и др.]. Философия хозяйства на новом витке своего развития и в ракурсе современных средств познания как интеллектуальная новация, актуализирует традиционные для данного направления проблемы (темы свободы и необходимости, богатства, добра, справедливости, собственности, капитала и др.) и предлагает их новое прочтение. В частности, относительно вопроса о роли народа в деле реализации хозяйственных стратегий А. Л. Андреев пишет следующее: «Разумеется, народ не в состоянии изменить институциональную систему, заданную государством, и вынужден как-то к ней приспосабливаться. Но если он внутренне ее не принял, никакая система не может работать, потому что она будет вынуждена затрачивать слишком большие усилия на преодоление внутреннего сопротивления. Без понимания этого обстоятельства невозможна никакая успешная экономическая политика» [15, с. 93]. Тем самым он подчеркивает, что вне обращения к глубинным потребностям народа никакая абстрактная модель экономики не может функционировать эффективно. С этой точки зрения эффективными стратегиями построения экономических взаимодействий представляются развитие местной экономики, а не воспроизводство предпосылок для господства монополистического транснационального капитала. Создание многоуровневых локальных (региональных) агро-культурных и культурнопромышленных систем, назначение которых — создание условий для жизни и развития местного населения, осуществления им самосозидательной культурной и материальной деятельности. В этих стратегиях реактуализируется принцип необходимых и достаточных потребностей. Идея безграничного роста и перманентного накопления отступает как не соответствующая запросам развития локального социума. В данных стратегиях большое значение имеет учет природно-климатических, демографических, культурных факторов. На основе изложенного выше могут быть сделаны следующие выводы: 1. Развертывание императивов экономоцентричной парадигмы, приближающихся на современном этапе развития социума к своим предельным выражениям, нуждается не просто в осознании их негативных проявлений, но и в преодолении последних, в связи с чем, одной из важнейших задач, встающих перед современным научным сообществом, выступает задача поиска идей, не просто альтернативных, но антитезисных названным императивам. 2. Антитезисным концептом для экономоцентричной парадигмы развития социума может выступить аксиоцентричная парадигма, актуализирующая роль ценностноэтической сферы в функционировании социума. Реализация аксиоцентричной стратегии в экономическом измерении означает смену представлений о сущности и роли экономических отношений в жизни социума. Наиболее адекватной данной стратегии социального функционирования может выступить философия хозяйства, рассматривающая экономику не как самозамкнутую, имманентно детерминируемую сферу, но как хозяйственно-культурную целостность, в которой экономические транзакции тесно переплетены с культурными феноменами. 3. Эвристический потенциал философии хозяйства, антитезисность ее постулатов экономоцентричной парадигме развития социума проявляется, во-первых, в том, что она строится на примате культурного и духовно-нравственного начала над экономическими транзакциями социального взаимодействия. Во-вторых, в ее реонтологизирующей тенденции, позволяющей встать на путь отрицания эскалации виртуалистичности и обретения подлинности миром, социумом, природой и собственно человеком. Обретение подлинности означает реализацию отношений, в которых человек, социум и весь универсум не могут подвергаться экономической редукции: рассматриваться в категориях «ресурсов», «капитала», «товара» и т. п., но выступают как аутентичные неотчуждаемые феномены, бытийствующие в своей уникальности и незаменимости. 4. Императивы философии хозяйства отсылают к необходимости воспроизводства естественно-гармоничных отношений между природой и социумом, опирающихся на взаимодействии культуры, экономики, природы и личности. Аутентичной названным стратегиям является ориентация на создание многоуровневых локальных агрокультурных и культурно-промышленных систем, центральным актором в жизнедеятельности которых выступает не «экономический человек», но «человек хозяйствующий».