3.3. Философско-педагогическая антропология И.А. Ильина

Термин «педагогическая антропология» был введен выдающимся русским мыслителем и педагогом К.Д. Ушинским, который толковал его довольно широко, подразумевая под ним стремление воспитателя «узнать человека, каков он есть в действительности, со всеми его слабостями и во всем его величии, со всеми его будничными, мелкими нуждами и со всеми его великими духовными требованиями» (22: 52). Базой для исследований в этой области стала философия, задающая новые ориентиры в трактовке человека. Такой подход берет свое начало в учении Иммануила Канта, когда цель развития и совершенствования каждого индивида и общества в целом видится в том, чтобы «воспитывать личность, воспитывать существо, которое свободно действует, может оберегать самого себя и стать членом общества, имеет внутреннюю ценность в своих собственных глазах» (16: 459).

Представители русской философско-педагогической антропологии исследовали проблемы индивидуального развития личности, взаимодействия личности и общества, социализации и индивидуализации, дисциплины и свободы; изучали идеалы, цели и ценности образования. В этой области «прикладной философии» выделяются два направления: светское и религиозное. Представителями светского направления являются Н.И.

Идеи духовно-нравственного и правового воспитания человека, изложенные в философском наследии И.А. Ильина, могут быть рассмотрены в рамках религиозного направления русской философско- педагогической антропологии. Социально-философскими аспектами педагогической антропологии И.А. Ильина выступают: ценностные основания воспитания, институциональные формы и средства воспитания, цели и задачи воспитания. Выявление своеобразия осмысления данных аспектов в философии Ильина позволяет уточнить его концепцию человека в контексте социальной праксиологии, поскольку «верное воспитание», по мнению русского мыслителя, призванное сформировать нового человека, является средством реализации общественного идеала.

И.А. Ильин полагал, что в современном обществе, во всех сферах человеческой деятельности наблюдается картина «величайшей катастрофы» (15: 389), причинами которой является то, что человеку «внушается» с самого детства и с чем он вынужден жить впоследствии всю свою жизнь. С точки зрения русского мыслителя, данные предпосылки культуры современного общества не выражаются открыто, но существуют неявно, предопределяя его развитие. К этим предпосылкам необходимо отнести следующие: «Сердце существует только для глупых людей; умные люди не считаются с ним и не поддаются его нашептам. Совесть есть выдумка блаженных; с нею носятся только сентиментальные люди; только нежизнеспособные фантазеры. <...> Вера изжита и стала пережитком; она простительна только наивным и непросвещенным людям; а умные и образованные люди могут только притворяться верующими.

Философско-педагогическая антропология И.А. Ильина основывается на идее духовности как главном условии бытия человека, качественной особенности, присущей всему человеческому роду. Данная установка, основанная на необходимости органической связи образования и воспитания человека в обществе с духовной культурой, была обоснована в немецкой классической философии. Так, в работе «Философия права» Г. Гегель отмечал, что «Педагогика есть искусство делать людей нравственными; она рассматривает человека как природное существо и показывает путь, следуя по которому он снова рождается, его первая природа превращается во вторую, духовную природу, так что это духовное становится в нем привычкой» (4: 187).

По Ильину, через сердце, основной орган духа, посредством веры и молитвы, а также совести, очевидности или иного акта созерцающей любви человек обновляется (12: 190), но обновление произой- дет только в том случае, если духовность будет выказана человеку другими людьми, то есть теми, кто причастен к воспитанию - родителями, учителями и т.д. Исходя из этой идеи, русский мыслитель выделяет несколько основных задач воспитания человека, среди которых можно выделить следующие: в первую очередь, воспитание, по Ильину, должно быть религиозным, то есть строиться на основе христианской любви и христианской культуры, что должно научить ребенка искусству так называемого «сердечного созерцания», то есть способности видеть, «вживаться» и отражать различными способами окружающий мир, доверию и искренности, альтруизму и взаимопомощи, самостоятельности и творческой инициативности, труду и дисциплине, чувству частной собственности, справедливости, верному восприятию авторитета, патриотизму и национализму, бережному сохранению религиозных, национальных и отечественных традиций, правосознанию и внутренней свободе.

Первой ступенью духовной реализации человека является семья, которую Ильин называет «ячейкой духовности», и которая «есть целый острое духовной жизни» (14: 145). По мнению мыслителя, «если духовность колеблется и слабеет, то она слабеет, прежде всего, в семейной традиции и в семейной жизни. Но, раз поколебавшись в семье, она начинает слабеть и вырождаться - и во всех человеческих отношениях и организациях: больная клетка создает больные организмы» (там же: 146). Поэтому именно семья несет ответственность за воспитание человека, который, в свою очередь, будет отвечать не только за свою жизнь и ее содержание, но и за духовную культуру своего времени и современное ему состояние мира: «Так созерцал; так возлюбил: так выбрал: так совершил; и потому признаю это деяние моим деянием, поддерживаю его основания и мотивы и принимаю на себя ответственность за совершенное, признаю свою ошибку за ошибку, свое „заранее обдуманное намерение" признаю за таковое, - и вина моя, и заслуга (если она есть) моя, и последствия мною совершенного я готов нести и за них отвечать» (15: 405).

В работе «Путь духовного обновления» философ пишет, что: «Семья есть первый, естественный и в то же время священный со- юз, в который человек вступает в силу необходимости. Он призван строить этот союз на любви, на вере и на свободе ; - научиться в нем первым совестным движениям сердца; - и подняться от него к дальнейшим формам человеческого духовного единения -родине и государству» (14: 142). Семья рассматривается им как «первичное лоно человеческой культуры», как бы живая «лаборатория» человеческих судеб, личных и народных.

Именно семья, по Ильину, оказывается первой школой «творческого самопожертвования, социальных чувств и альтруистического образа мыслей». Семья призвана также «воспринимать, поддерживать и передавать из поколения в поколение некую духовно-религиозную, национальную и отечественную традицию. <...> И самая идея родины, лона моего рождения, и отечества, земного гнезда моих отцов и предков, - возникла из недр семьи, как телесного и духовного единства» (14: 152).

В работе «Путь к очевидности» Ильин указывал на важную роль семьи, особенно родителей, в процессе становления человека в пору его раннего детства, когда он беспомощен и живет потребностями своего организма. От рождения до трех лет особенно велико влияние матери, поющей у колыбели своего ребенка, которая «начинает его истинное воспитание» (15: 412), пробуждая младенческую душу. Ее любовь Ильин характеризует как женственно-ласковую и религиозно-совестную (там же: 414). Данная мысль является не только следствием представления о естественном развитии ребенка, но и имеет под собой гораздо более глубокую основу, так как для Ильина главным является воспитание духовности и нравственности, в чем он солидарен с Гегелем, указывавшим, что «в первое время важнее всего материнское воспитание, ибо нравственность должна быть насаждена в ребенке как чувство» (4: 204).

Семья, основанная на взаимном доверии и уважении, в большей степени, чем сторонние наставники, является залогом правильного воспитания детей, а «воспитать ребенка - значит заложить в нем основы духовного характера и довести его до способности самовоспитания» (14: 150), до способности быть «живым органом своего народа и верным сыном своей родины» (там же: 151). Здоровая семейная жизнь учит ребенка христианской любви и христианской культуре, бережному сохранению религиозных, национальных и отечественных традиций, а также «верному восприятию авторитета» (там же: 153). Философ полагал это важным для воспитания человека, поскольку признание естественности собственного низшего ранга в семье по отношению к любимым и уважаемым родителям (отцу) не только призывает к порядку в личной и общественной жизни, но и к внутренней свободе, благодаря чему семья в итоге воспитывает правосознание.

В.В. Зеньковский рассматривал задачу «верного восприятия авторитета» у Ильина как социальную функцию семьи и утверждал, что она «развивает в детях два главных социальных навыка: повиноваться и повелевать» (8: 67). С.И. Гессен также отмечал, что отношения в семье между родителями и ребенком (детьми) выстраиваются за счет природной связи силы в лице родителей, которую ребенок бессознательно чтит, и беспомощности в лице ребенка. Поэтому сила, по Гессену, «должна быть озарена чем-то высшим» (5: 100), а именно авторитетом. «Авторитет» определялся им как «власть, которой мы подчиняемся ... через некоторое добровольное признание», но при этом подлинная свобода здесь еще отсутствует, поэтому «авторитет есть гетерономия» (там же). Осознание авторитета и последующее подчинение собственному разуму есть, по Гессену, «высшая ступень подчинения, или автономия» (там же: 101). Он полагал, что высший авторитет - это авторитет разума, а разум выражается, прежде всего, в критическом отношении человека к миру, тем самым подчинение разума авторитету является важнейшим средством воспитания свободы.

Ильин также подчеркивал воспитательное значение авторитета, отмечая, что «свободно признанный авторитет воспитывает человека к свободе и к силе» (14: 105). Но Ильин, в отличие от Гессена, апеллирует не к авторитету разума, а к авторитету веры, так как, по его мнению, именно вера указывает на то, что человек «воспринимает и ощущает как самое главное в жизни» (там же: 43). Тем не менее, и Гессен, и Ильин указывают на возможность единства авторитета и свободы, автономии и гетерономии, так как только через свободное подчинение возможно, по их мнению, воспитание духовно самостоятельной личности.

Огромное воспитательное значение Ильин придавал дисциплине, ориентируясь на Гегеля, отмечавшего, что «главным моментом воспитания является дисциплина» (4: 203). Немецкий философ признавал допустимость и естественность наказаний, считая их целью «устрашение еще плененной природой свободы и возвышение всеобщего в их (детей - Д. Ч.) сознании и их воле». Если же, продолжал он, «не питать в детях чувства подчиненности, вызывающего в них стремление стать большими, они делаются назойливыми и начинают умничать» (там же: 202, 203). Ильин соглашается с Гегелем в том, что дисциплина необходима, но дисциплина как проявление внутренней свободы, «духовное умение», «достойная» и «спокойная», которая должна резко отличаться от любых проявлений родительского террора, в противном случае ребенок, защищая себя, приучится к «внутренней вседозволенности», и семейный террор станет «одним из главных источников общественной деморализации и политической революционности» (14: 164).

Похожую установку находим у С.И. Гессена, утверждавшего, что «дисциплина естественно предполагает власть. Дисциплинированный человек владеет сам собой. Дисциплинированное общество есть общество с сильной, сосредоточенной властью». Власть, стремится обеспечить повиновение и полагает, что «препятствиями к ней являются собственные воля и разум подчиненных». Отсюда возникает «великий соблазн всякой власти - игнорировать личность дисциплинируемых», при этом невозможно полностью уничтожить личность другого человека, можно лишь его унизить, это, в свою очередь, приводит к тому, что «из единого целого общество ... превращается в людскую пыль, которую легко развеет первая же буря» (5: 64, 66).

Семья, по Ильину, также является «школой здорового чувства частной собственности» (14: 154), которое воспитывается в ребенке за счет сплоченности семьи и общего каждодневного труда, со- пряженного с лишениями и умственными усилиями и направленного на приобретение наследственно передающегося имущества, являющегося «сущим источником не только семейного, но и всенародного довольства» (там же). Данная мысль отмечалась уже у Гегеля, который писал, что «семья не только обладает собственностью, а для нее ... наступает потребность в пребывающем и обеспеченном владении, в имуществе. Имеющийся в абстрактной собственности произвольный момент особенной потребности лишь единичного лица и эгоизм вожделений преображается здесь в заботу о чем-то общем и в добывание средств для чего-то общего, в нечто нравственное» (4: 200).

Необходимость общего каждодневного труда, имеющего ду- ховно-нравственную природу, заложена, по Ильину, в основы семейного воспитания. Это роднит его с К.Д. Ушинским, видевшем в труде цель и смысл человеческого существования. Труд, по его определению, «есть такая свободная и согласная с христианской нравственностью деятельность человека, на которую он решается по безусловной необходимости ее для достижения той или другой истинно-человеческой цели в жизни» (22: 177). В.В. Зеньковский также рассматривал труд как сильное воспитательное средство и основу семьи, но, в отличие от И.А. Ильина, указывал на практически полное исчезновение труда в современной семье. Благодаря развитию общества и его культуры, отмечал он, происходит превращение семьи «из трудовой в потребительскую единицу» (8: 65-66), что и служит одним из факторов ее распада.

Семья должна, согласно Ильину, научить ребенка инициативности, самостоятельности, которые помогут ему в дальнейшей самореализации. Эту мысль можно встретить у Гегеля, Зеньковского. Гегель также отмечал, что задача семьи «поднять детей выше той природной непосредственности, в которой они первоначально находятся, превратить их в самостоятельные и свободные личности и сделать их, таким образом, способными выступить из природного единства семьи» (4: 203). Зеньковский писал о необходимости уважения ребенка и его свободы, что, в свою очередь, способствует развитию в нем «инициативы, творческой смелости и сознания ответственности» (8: 68).

Таким образом, семья, по Ильину, учит ребенка доверию и искренности, альтруизму и взаимопомощи, труду и дисциплине, самостоятельности и творческой инициативности, то есть искусству, «вне которого не может быть разрешен социальный вопрос нашей эпохи» (14: 155).

Говоря об основных задачах воспитания человека, Ильин отмечает, что все они могут быть сведены к одной цели: «чтобы ребенок получил доступ ко всем сферам духовного опыта; чтобы его духовное око открылось на все значительное и священное в жизни; чтобы его сердце... научилось отзываться на всякое явление Божественного в мире и в людях» (14: 155). С педагогической точки зрения, по Ильину, «надо зажечь и раскалить в нем как можно раньше духовный „уголь ": чуткость ко всему Божественному, волю к совершенству, радость любви и вкус к доброте» (15: 415). Мыслитель говорит о том, как важно не упустить пору детства, особенно раннего, для будущего пробуждения духовности, при этом он отмечает, что помочь этому пробуждению могут пейзажи родной природы, высокое искусство, сострадание к ближнему, молитва, испытание совестью, национальные герои и гении.

Ребенок откроет для себя духовность, если он с самого раннего детства будет погружен, как полагает И.А. Ильин, в атмосферу православной веры и христианской любви. Поэтому Ильин считает, что ребенку необходимо религиозное воспитание. В этом он был согласен с В.В. Зеньковским, также полагавшим, что для ребенка важна общая жизнь со своими родителями в религиозной обстановке, но обстановке не формальной, а живой и естестественной, так как «религия для детей не есть система идей, ... религия для детей есть система образов» (8: 71). При этом Зеньковский утверждал, что догматика как таковая детей не интересует, и они ее просто не понимают, поэтому религиозная активность ребенка не должна проявляться слишком рано и целиком захватывать его, поскольку она «должна проявляться в той же мере, что и религиозная активность семьи, быть ее отражением» (там же: 72). Но по мере социализации ребенка важной предпосылкой для религиозного воспитания становится, по Зеньковскому, «здоровая атмосфера самой окружающей жизни» (там же: 112), то есть сама среда должна влиять на человека и общество, на различные социальные институты - в первую очередь, семью и школу - возлагается ответственность за формирование личности.

И.А. Ильин акцентирует важность субъективных факторов формирования объективных общественных форм, поэтому рассматривает религиозность как целостность души, способность сделать человека единым в себе, «тотальным», то есть объединяющим в себе тотальность инстинктов, души и духа, отдельных влечений и жизненных установок в целом, а также как живую первооснову истинной культуры (15: 400). Человека можно называть религиоз- ным, согласно Ильину, только тогда, когда он достигает в себе духовной монолитности, и, пронизанный лучом благодати, становится цельным, когда ему будет чужда ложь.

Религиозная жизнь, с точки зрения русского мыслителя, - это жизнь целостно нравственная, творческая, умиротворяющая и светлая. Тогда, воспитанный в лоне религии ребенок, сможет не только войти в мир с любовью, желая постичь Бога как безмерно любящую человека субстанцию, но и увидеть подлинное совершенство этого мира, то есть то, что есть для него предмет восхождения, самотворения, самосозидания. «Когда его вера желает, то она, - пишет И.А. Ильин, - желает не власти над вселенною (под предлогом своего правоверия), а совершенного качества» (10: 323). Таким образом, любовь и вера снова оказываются взаимосвязанными, поэтому родителям, воспитателям необходимо позаботиться о том, чтобы естественно и незаметно привить ребенку любовь, поскольку «Без любви русский человек есть неудавшееся существо. Цивилизирую- щие суррогаты любви (долг, дисциплина, формальная лояльность, гипноз законопослушности) - сами по себе ему мало свойственны. Без любви - он или лениво прозябает, или склоняется ко вседозволенности. Ни во что не веруя, русский человек становится пустым существом без идеала и без цели. Ум и воля русского человека приводятся в духовно-творческое движение именно любовью и верою» (10: 324).

С позиции И.А. Ильина ребенка необходимо научить живому, сердечному созерцанию, являющемуся выражением любви и веры, сформировать в нем любящее сердце как центральный орган духа, орган творчества, познания и жизни, сердце, способное к взаимопониманию, к вчувствованию в духовную сущность другого человека. Ильин отмечает, что сердце требует особого воспитания: «Этот орган требует внимания, упражнения и привычки» (15: 542). В том же плане рассматривали понятие «сердце» его предшественники - представители христианского направления философско-педагоги- ческой антропологии. П.Д. Юркевич утверждал, что «человек начинает свое нравственное развитие из движений сердца» (23: 181), а В.В. Зеньковский писал о необходимости очищения сердца в процессе всестороннего развития личности (9: 130-131, 153-155).

Под созерцанием И.А. Ильин понимал способность и потребность светло всматриваться во вселенную и являть ее и ее красоту в слове, поступке, песне, науке, вере, молитве и прочем. «Созерцать», согласно русскому мыслителю, значит, «духовно» видеть, очищать, углублять и укреплять чувственный взгляд человека, вчувствоваться в суть вещей, «взирать интенционалъно», руководствуясь при этом духовной любовью (15: 543). «Русскому созерцанию, - пишет И.А. Ильин, - давалась красота, пленявшая сердце, и эта же красота вносилась во все - от ткани и кружева до жилищных и крепостных строений. От этого души становились нежнее, утонченнее и глубже; созерцание вносилось и во внутреннюю культуру - в веру, в молитву, в искусство, в науку и философию. Русскому человеку присуща потребность увидеть любимое вживе и въяве и потом выразить увиденное - поступком, песней, рисунком или словом» (10: 324). Ильин полагает, что акт сердечного созерцания позволит пересмотреть многие сферы деятельности человека - этику и политику, искусство, науку, право и правоведение и т.д., при этом «школьное преподавание переродится и дети начнут переживать по-новому уроки геометрии, географии, истории, педагогики и особенно Закона Божьего, излагаемые в словах и образах сердечного созерцания. Кто имел хоть одного учителя, так преподававшего свой предмет, ... - тот сразу поймет эту перспективу и верно оценит ее» (15: 544).

В результате акта сердечного созерцания одухотворенный ребенок, молодой человек будет стремиться к совершенству, которое является для него органической силой, определяющей жизнь и творческий путь. И.А. Ильин писал: «Кто увидит это в духовном созерцании, тот скажет: мир имеет смысл, потому что ему светит совершенство; и более того: мир имеет бытие, потому что в нем живет и его направляет стремление к совершенству» (там же: 410).

Высшей ступенью образования и воспитания человека Ильин считает академию, то есть университетское образование. Все предыдущие ступени - так называемые, низшая и средняя школы - очень значимы для воспитания человека, так как они включают важный период его жизни, когда «многое, слишком многое, завершается в человеке чуть ли не на всю жизнь» (14: 157), но все-таки они являются подготовкой к академии. Низшая (начальная) школа учит ребенка элементарным знаниям, умениям и навыкам - чтению, письму, пониманию прочитанного, развитию внимания и памяти и т.д. При этом, по Ильину, необходимо также заботиться о пробуждении духовности инстинкта, то есть прививать «доброту, совесть, достоинство, религиозную веру, национальное чувство и правосознание» (15: 463). Средняя школа обращается уже к подростку, поэтому сама методика преподавания должна несколько измениться, а позиция ученика становится гораздо более активной. Преподаватель сохра- няет свой авторитет, но превращается в посредника между учеником и предметом, «тем самым он как бы пробуждает и укрепляет ... силу суждения у своих учеников, приучая ее к верной направленности и дисциплине, но оставляя ее до поры до времени в подчиненном состоянии» (там же).

На последней ступени университетского образования происходит обращение к умственно созревшему человеку, которого постепенно, от младших курсов к старшим, воспитывают «к самостоятельному бытию и мышлению» (там же). Ильин пишет: «Конец школьным схемам, пассивно воспринимаемым трафаретам, обязательным приемам и непрерывному контролю! Начинается самодеятельность духа, познания и мысли...» (там же). Академия должна воспитывать в человеке духовную и интеллектуальную самостоятельность, активное наблюдение и мышление, способность к исследованию, и формировать тем самым внутреннюю свободу. Она не должна устанавливать догматов и запретов, потому что это ведет к «застою» мысли. Поэтому Ильин считает, что «ошибочно, слепо и печально поступают те профессора, которые и в университетах практикуют гимназический способ обучения ... они сами не переросли гимназию и в университете им, строго говоря, делать нечего» (там же: 464).

Согласно Ильину, для университета опасно дедуктивное мышление, так как «дедукция делает выводы из готовой мысли», «воспитывает мысль - несамостоятельную, ленивую, неспособную к живому наблюдению, но самомнительную, вызывающую, зазнающуюся и навязчивую» (11: 52). Настоящая наука, согласно русскому философу, «начинается с индукции, т.е. с непредвзятого, свободного наблюдения явлений, - природы и людей. От такого наблюдения, подкрепленного экспериментом, свободно организуемым опытом, мысль осторожно восходит к обобщению и пытается выговорить законы материальной и душевно-духовной природы. Здесь надо мыслить свободно и самостоятельно, учиться на ходу предметному опыту и твердо знать, где кончается твое знание и где изнемогает сила твоего суждения» (там же: 53).

Ильин полагал, что в современной ему советской России в системе высшего образования отсутствовала самая главная его составляющая - самостоятельное научное творчество. Он писал, что: «советские „Вузы" ... подавляли и доныне подавляют самостоятельное мышление, приковывая мысль молодежи к мертвым глупостям „диамата" (там же: 50). То, что преподавалось в университетах Советского Союза, было, по его мнению, «полунаукой», и всеми признанные ав- торитеты в научной среде социалистической России «никогда не были ни исследователями, ни учеными. Ибо самоуверенный начетчик («много читал, много помнит») - не есть ученый: он просто „справочник", да еще часто и бестолковый» (там же: 51).

По этому поводу следует отметить, что и другие русские мыслители обращались к теме творчества в науке и образовании. В частности, Н.А. Бердяев отмечал, что «в новые времена иссякает в господствующем сознании творческое дерзновение», рождающееся, по его мнению, тогда, когда думают и пишут «что-то», «свое», а не «о чем-то», «не в смысле особенной оригинальности, а в смысле непосредственного обнаружения жизни» (1: 13). Но, в отличие от И.А. Ильина, Н.А. Бердяев полагал, что подобная ситуация характерна не только для советской России, в чем был уверен Ильин, а для всей современной эпохи, которую он называет «критической» (там же: 14). Один из основных симптомов критической эпохи, по Бердяеву, проявляется в том, что «нет чего-то как сущности жизни, и потому считают приличным говорить лишь о чем-то, допускают лишь общеобязательную науку о чем-то в царстве безвольного, безлюбовного скептицизма, в царстве расслабленного безверия», и все это делает эпоху «бездарной» «по собственной вине» (там же). Решение этой проблемы Бердяев также видел в несколько ином ключе, нежели Ильин. Человек, согласно Бердяеву, «обязан быть дерзновенным», а «дерзновение ... дается лишь верой», поэтому «ложное смирение и самоограничение есть лишь слабость церковного самосознания и самочувствия» (там же: 15).

С точки зрения И.А. Ильина, творчество не может быть тождественно дерзновению. Настоящий ученый, преподаватель, работающий в университете, по его убеждению, чувствует в себе вечного студента, потому что знает, что истина никогда полностью недостижима и непостижима, и по этой самой причине его творчество превращается не в дерзновение, а в «тихое богослужение», которое Ильин поясняет как глубинное, интеллектуальное восприятие мироздания, неизбежно приводящее человека к созерцанию Божества (15: 467).

Ильин называет академию школой «самостоятельной борьбы за истину» и утверждает, что она может существовать только в атмосфере свободы, но не произвола, в свободе от посторонних требований, чуждых науке ограничений, давления на совесть и ум исследователя, политического вмешательства, «она стремится свободно уловить те высокие обязательства и те высшие необходимости, которым человек должен добровольно подчиниться ради предметного познания». Поэтому «академия требует всего человека: а от него самого - требует нравственного напряжения и религиозного подъема» (там же: 466, 468).

Русский философ неоднократно указывает на то, что воспитание человека не должно сводиться к нравоучениям, поскольку его основная задача, как уже говорилось выше, заключается не в совершенствовании интеллекта и не в развитии памяти за счет полезных сведений, а в пробуждении сердца. Согласно Ильину, образование в современной ему России в последние десятилетия ограничивалось лишь проблемами памяти и практическими умениями и совсем самоустранилось от проблем внутренней, духовной жизни человека. Это опасно, так как мышление без сердца цинично, оно понимает предметы духовного мира не с любовью, а лишь в меру своей потребности в нем, отчего все окружающее становится плоским и примитивным. Само по себе образование формально. Оно дает формальные умственные умения (сосредоточиваться, писать, читать, считать, анализировать и т.п.), развивает память и дает значительное количество знаний.

Ильин был уверен, что «образование не воспитывает человека, а полуобразованность прямо развращает людей» (15: 408). Поэтому для воспитателя и учителя, по его мнению, важно помнить, что «образование не формирует человека, а разнуздывает и портит его, ибо оно дает в его распоряжение жизненно выгодные возможности, технические умения, которыми он, - бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный, - и начинает злоупотреблять. Надо раз и навсегда установить и признать, что безграмотный, но добросовестный простолюдин есть лучший человек и лучший гражданин, чем бессовестный грамотей; и что формальная „образованность" вне веры, чести и совести создает не национальную культуру, а разврат пошлой цивилизации» (12: 178-179). Обогащенная память и изощренная мысль при слепом сердце создают человека ловкого, льстивого, пошлого и жадного, готового на все ради достижения своей цели. «Вот почему, - отмечал философ вслед за Н.И. Пироговым и К.Д. Ушинским, - образование без воспитания есть дело ложное и опасное» (15: 409).

Ильин осуждает продажных карьеристов, но при этом подчеркивает, что карьера необходима для развития молодого человека, которого требуется специально подготовить к верному восприятию и прохождению карьеры. Он понимает под карьерой «служение своему родному народу, которое превращается в восходящий путь лич- ного значения» (11: 57). По его мнению, молодой человек должен обдуманно выбрать достойное занятие как точку приложения своих сил и трудиться, выдвигать новые идеи, накапливая умения, обогащая свой жизненный опыт и естественно продвигаясь по служебной лестнице, так как его заслуги перед обществом справедливо и достойно оцениваются. При этом он «имеет счастливое сознание, что он живет со своим народом, участвует в его органическом развитии, служит своей родине и пользуется именно в ней заслуженным признанием и уважением» (там же). Если же честное и верное служение родине невозможно из-за объективных препятствий, чинимых духовно развитому человеку, то, по утверждению Ильина, лучше отказаться от карьеры вовсе, «ибо не в карьере дело, а в качестве жизненного пути. Важно не „казаться" и не „считаться"; важно быть» (там же: 59).

Развитие духовности, согласно русскому мыслителю, происходит одновременно с формированием патриотизма, поскольку именно это чувство обусловливает творческий акт духовного самоопределения. Ильин также пишет о том, что «есть глубокий, духовно верный, творческий национализм и его необходимо прививать людям с раннего детства» (14: 201). При этом родина понимается так, что такие понятия, как патриотизм и национализм практически совпадают: «Не кровь сама по себе решает вопрос о родине, а „кровь" как генетический код духовной традиции. Не территория священна и неприкосновенна сама по себе, а земля, на которой строилась Россия и ее культура» (18: 65-66). Любовь молодого человека к своей родине должна возникнуть сама, она есть дело его духовной свободы, добровольного духовного самоопределения, и для того, чтобы утвердить эту искреннюю добровольную любовь, воспитатель должен стараться раскрыть ребенку те духовные ценности, которые делают их достойным предметом патриотической любви. Тогда они наполняются внутренним духовным значением, ибо ребенок видит в них средство и материал для реализации своего духа.

Близкий подход к национальному воспитанию был у С.И. Гессена, который писал, что образование в любой форме включает в себя задачу национального воспитания: «Всякое хорошо поставленное образование по необходимости будет национальным» (6: 124). К функциям национального воспитания, по Гессену, относятся: участие в упрочении нации в условиях гарантирующей ее (их) права государственной правовой системы, а также «страхование» от космополитизма, который есть разновидность уродливой в своем выражении мечты о еди- ном братстве, своеобразной утопии, лишенной позитивной направленности, поскольку нельзя любить человечество, не любя своего народа (20: 46). Таким образом, Гессен, так же, как и Ильин, полагает космополитизм совершенно неприемлемым, поскольку космополитизм отвергает возможность самоопределения личности.

Ильин предлагает в качестве средств национального воспитания ребенка родной язык, культ которого должен царить в семье; русскую песню и пение, особенно хоровое, поскольку оно «национализирует и организует жизнь - оно приучает человека свободно и самостоятельно участвовать в общественном единении»; православную молитву, дающую человеку духовную гармонию и источник духовной силы; национальную сказку, дающую ребенку «первое чувство героического», знакомящую с народными архетипами и образами; жития святых и героев, возвышающие душу, пробуждающие совесть, волю к доблести; правосознание, готовность к служению; русскую поэзию и историю, при этом преподаватель истории должен оградить своих воспитанников «от националистического самомнения и от всеосмеивающего самоунижения»; профессиональную армию российского государства; территорию страны как «национально-государственное наследие России» и хозяйство, а точнее хозяйственный труд, который есть, по Ильину, «источник здоровья и свободы», пробуждающий в ребенке «живой интерес к русскому национальному хозяйству, ... к русскому национальному богатству как источнику духовной независимости и духовного расцвета русского народа» (14: 203-208).

Ильин во многих своих работах неоднократно указывал на то, что воспитывать следует истинный патриотизм, а не казенное чувство, которое, конечно, может помочь быстро продвинуться по служебной лестнице, легко достичь чинов и почестей, овладеть большим богатством, но сам человек при этом останется духовно нищим. Итак, вопрос о родине решается, согласно Ильину, инстинктивно укорененным духом и любовью или, точнее и полнее, - любовью к национальному духу.

Подлинный патриотизм способен породить истинное правосознание человека. Данная мысль несколько иначе интерпретируется С.И. Гессеном, согласно которому нацию вместе с национальным образованием создает правильно поставленное правовое образование народа, а последнее должно опираться на его реальные и действенные права, гарантирующие сохранение самобытности национальной автономии в том сооб- ществе, в котором он живет одной экономической и политической жизнью (20: 49). «Правосознание, - как подчеркивал И.А. Ильин, - есть особого рода инстинктивное правочувствие, в котором человек утверждает свою собственную духовность и признает духовность других людей; отсюда и основные аксиомы правосознания: чувство собственного духовного достоинства, способность к самообязыванию и самоуправлению и взаимное уважение и доверие людей друг к другу. Эти аксиомы учат человека к самостоянию, свободе, совместности, взаимности и солидарности. И прежде всего, и больше всего - духовной воле» (13: 143). Если у народа, его представителей и вождей исчезает реальное правосознание, тогда государство превращается в аппарат насилия, в лучшем случае - в вынужденный компромисс борющихся друг с другом партий, выжидающих ошибки противника, чтобы воспользоваться ею в свою пользу. Тогда политика оборачивается либо в продажную суетню, либо, в самом худшем случае, - «в войну всех против всех», а государство оказывается перед опасностью полного разрушения. Высшая же цель государства заключается в том, чтобы «организовывать и защищать родину на основе права и справедливости, исходя из благородной глубины здорового правосознания. Для этого государству дается власть и авторитет; для этого ему представляется возможность воспитания и отбора лучших людей; для этого оно создало армию и флот. Этой цели государство и призвано служить; а служить ей оно может только через преданное и верное правосознание своих граждан» (14: 239). Правосознание народа является, по Ильину, единственным источником власти и верховным «сюзереном» государства, уполномочивающим ряд своих членов путем демократических выборов, для несения определенной государственной службы.

Истинное правосознание также требует систематического, последовательного, продуманного воспитания. Ребенок, первоначально различая «мое» и «твое», должен научиться объединять их в «наше», и тогда у него может возникнуть закономерный вопрос: что следует делать для того, чтобы всем, а не только ему одному, было хорошо. По Ильину, это и есть самый первый вопрос зарождающегося правосознания, воспитание которого не следует смешивать со специальным правовым образованием, хотя они и взаимосвязаны. При этом правосознание необходимо воспитывать в ситуациях, которые будут максимально приближены к действительности, например, в совместных действиях детей, в которых они меняются ролями и мерой своей ответственности. Каждый ребенок должен не только понять, но и прочувствовать, что сущность государства, в котором он живет, состоит в том, что все его граждане помимо своих частных интересов и целей имеют еще единый общий интерес и цель - защиту государства и заботу о его благоденствии и процветании.

Одновременно с воспитанием любви к национальному духу и «инстинктивного правочувствия» ребенка как можно раньше следует научить воспринимать чужое страдание, чтобы побудить его к выражению состраданию, но состраданию действенному. В противном случае, даже самый благовоспитанный ребенок, но неспособный бескорыстно прийти на помощь оказавшемуся в беде, остается душевно расколотым, подменяющим жизнь рассуждениями о ней. Если такому ребенку, отмечает Ильин, «приходится говорить об отечестве и патриотизме, о правовой свободе, о справедливости, то он и здесь становится на „умную" точку зрения релятивизма, и притом потому, что его патриотизм и его правосознание настолько же расколоты, нецельны, неискренни и ослаблены, как и его очевидность» (15: 419).

Истинное правосознание также может научить ребенка справедливости. Справедливость, по И.А. Ильину, связана с признанием индивидом, во-первых, неизбежности неравенства людей в исполнении ими своей «предметной» свободы (14: 278) и, во-вторых, невозможности выразить нормой и законом всю полноту «предметного» явления человека в обществе. Философ склоняется к принятию «справедливости... многообразной» и осознанию ее как живого искания множественной правовой истины. И.А. Ильин подчеркивает, что «справедливость не обеспечивается общими правилами; она требует еще справедливых людей. Она требует не только удовлетворительных законов, но еще живого человеческого искания и творчества. Если в стране нет живого и справедливого правосознания, то ей не помогут никакие и даже самые совершенные законы. <...> Нам необходимо понять, что справедливость не дается в готовом виде и не водворяется по рецепту, а творчески отыскивается, всенародно выстрадывается и взращивается в жизни» (10: 187, 188).

Воспитывать к предметности, согласно Ильину, значит, «во-пер- вых, вывести человеческую душу из состояния холодной индифферентности и слепоты к общему и высшему, ... во-вторых, отучить человека от узкого и плоского своекорыстия». В этих двух требованиях, с точки зрения философа, «содержится азбука предметного воспитания» (12: 183). Предметность, по Ильину, имеет два измерения: субъективно-личное и объективно-ценностное, поэтому выбор достойного предмета отличается экзистенциальной важностью. Субъективно-личное измерение предметности определяет, «действительно ли я предан моей жизненной цели, искренен ли я в этой преданности, целен ли я в этой искренности и, наконец, действую ли я согласно этой преданности, искренности и цельности», а объективно-ценностное измерение устанавливает, «не ошибся ли я в выборе моей жизненной цели, действительно ли мой „предмет" Предметен, действительно ли моя цель священна и правда ли ею стоит жить и за нее стоит бороться и, может быть, умереть» (там же: 184-185). Русский мыслитель полагает, что человек может совершить трагическую для него ошибку, и тогда окажется, что субъективно он «предметен», а объективно - нет (там же: 185). Единственно верным способом достижения предметности является, по Ильину, только одна возможность «когда человек искренно, цельно и деятельно предан Предметной цели, т.е. делу Божьему на земле, например, церкви, науке, искусству, духовному воспитанию своего народа, организации справедливой жизни, спасению своей родины, выработке свободного и справедливого права» (там же), а все вместе это предполагает выработку в человеке чувства духовного достоинства.

«Предмет» Ильин понимает двояко. С одной стороны, говоря «предмет», он подразумевает Бога, и предметность для него есть, как уже указывалось выше, «включение себя в Дело Божие на земле» (там же: 186), и вся человеческая деятельность рассматривается как «видоизмененная предметность»: «и любовно-творческое отношение к природе, и самовоспитание, и строительство семьи, и дружба двух людей, и хозяйственное вдохновение, и чувство ответственности и вины, и социальное чувство, и правосознание, и верный патриотизм, и совестный акт, и научная совесть, и художественное созерцание, и молитва, и церковное сознание - все это разновидности „божеского" подхода к Божьему Делу на земле». Следовательно, «воспитание человека тем лучше и глубже, чем больше оно сообщает ему это умение» (там же: 187).

С другой стороны, «предмет» - это вся создаваемая свободным усилием «духовная культура» русского народа: «Перед нами задача: творить русскую самобытную культуру - из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность» (10: 328). При этом культура должна быть именно русской, самобытной, что обусловлено, по мнению религиозного философа, боговдохновенной сущностью русского человека. Отсюда его выво- ды: «Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Бога и учителя себе самим»; «Мы не призваны заимствовать духовную культуру у других народов или подражать им. Мы призваны творить свое и по-своему: русское по-русски» (10); не следует «предпочитать» иные культуры и «вменять их себе в закон» (10: 328, 326, 327).

Ильин отмечает, что формирование культуры - дело очень сложное, требующее от человека огромного духовного напряжения всего его существа: «Культурное творчество требует от нас предметного служения, духовной преданности и жертвенности, т.е. сердца и любви. Оно требует от нас выбора истинной цели, верности вчувство- вания и свободной совести, т.е. опять-таки любви и созерцания. И эту творческую любовь, и это творческое созерцание нельзя ничем заменить или подменить: ни суровой дисциплиной, ни идеей долга, ни авторитетными велениями, ни страхом наказания» (15: 397). Самое главное качество, необходимое человеку для участия в творении культуры, - «это сознание своей призванности и ответственности» (19: 187).

Поэтому Ильин отмечает, что если в детстве пробуждение духовности не состоится, то впоследствии ни «суровая дисциплина», ни уговоры, ни призывы к совести, ни власть авторитета, ни угрозы кары не возымеют своего действия и окажутся бесполезными, ибо эгоизм, имеющий глубокие биологические корни, задушит нераспустившийся инстинкт духовности. Ильин видит в этом «секрет воспитания», его «живую тайну». Но именно это, продолжает он, «и упущено нашей эпохой: последние поколения человечества разучились воспитывать в детях духовность инстинкта и тем открыли для них гибельные пути. Грядущая культура должна понять эту ошибку и обновить свое педагогическое искусство» (15: 408). Такая общественная ситуация, при которой не уделяется внимание духовному, нравственному воспитанию человека, а только формальному его образованию, сложилась, с точки зрения русского философа, в современной ему России. Причинами такой ситуации Ильин называет потерянные связи с религиозными и патриотическими традициями воспитания.

Ильин полагал, что без опоры на духовно-нравственные ценности человечество вступает на «ложный и обреченный путь», не осознавая того, что «культура без сердца» есть не культура, а «дурная цивилизация», создающая «гибельную технику и унизительную жизнь» (там же: 392). Такова, по Ильину, современная культура, которая «захотела быть культурою свободы и была права в этом; но она не сумела стать культурою сердца и культурою предметности, - и это запутало ее в противоречии и привело ее к великому кризису. Ибо бессердечная свобода стала свободой эгоизма и своекорыстия, свободой социальной эксплуатации, а это повело к классовой борьбе, к гражданским войнам и революциям. А беспредметная и про- тивопредметная свобода - стала свободой беспринципности, раз- нуздания, безверия, „модернизма" (во всех его видах) и безбожия» (12: 179-180).

Отсюда Ильин делает вывод о необходимости создания новой культуры, которая основывалась бы на ином подходе к воспитанию: «в свободе и к свободе; в любви и к любви; в предметности и к предметности. Новые поколения русских людей должны воспитываться к сердечной и предметной свободе. Эта директива - на сегодня, на завтра и на века. Это единственно верный и главный путь, ведущий к расцвету русского духа и к осуществлению христианской культуры в России» (там же: 181).

Ильин призывает всех людей к тому, что «мы должны найти в себе мужество и остроту взгляда, чтобы увидеть веши такими, каковы они суть на самом деле; мы должны найти в себе волю, чтобы выговорить всю правду и вступить на новые пути. Нам надо освободиться от мелочей повседневности и приучиться смотреть вдаль: куда идет, куда соскальзывает современный мир? Что ожидает нас? Что нам делать для того, чтобы предотвратить злейшие возможности и создать новую прекрасную жизнь?» (15: 402). Задавая эти извечные русские вопросы («что делать?»), Ильин отвечает, что Россия может быть обновлена только «духом сердечного созерцания и предметной свободы» (10: 331).

Русский мыслитель говорит о том, что воспитание человека, сопряженное с самовоспитанием, продолжается всю его жизнь, так как все люди непрерывно воспитывают друг друга каждым своим проявлением: ответом и интонацией, улыбкой и ее отсутствием, просьбой и требованием, общением и бойкотом. Люди воспитывают друг друга не только своими поступками, но и вялым, безвольным уклонением от поступка. Эти внешние условия воспитания души, по Ильину, требуют интенсивной душевной самоотдачи, чтобы каждый человек желал нравственного самосовершенствования.

По Ильину, истинно русское воспитание невозможно «без сердца и интуитивного восприятия детской личности», в России не может быть возможна «бессердечная школа, не воспитывающая детей к предметной свободе», здоровая русская семья не выживет «без любви и совместного созерцания» (10: 331). Вывод мыслителя заключается в том, что для воспитания истинного человека необходимо «черпать из себя, из своих духовных исторических источников - живого сердца и живой веры (православия), живого созерцания и воли к свободе» (14: 376). Он видит в «сердечном созерцании», «совестной воле» и «верующей мысли» три великие силы нашего будущего, «которые справятся со всеми проблемами, неразрешимыми как для бессердечной свободы, так и для противосердечного тоталитаризма» (15: 316). Более того, только с опорой на эти силы общество способно возродить патриотизм и преданность государству, спаянному единством духовной культуры.

Таким образом, Ильин выделяет в качестве основ воспитания русского человека следующие черты русской национальной идеи: во-первых, соприкосновение с миром и Богом через движения любящего сердца; во-вторых, потребность и способность к живому непосредственному созерцанию; в-третьих, охранение предметной свободы; наконец, в-четвертых, обретение внутренней свободы и счастья в духовном пространстве православной культуры. Именно это, утверждает философ, «мы должны беречь и растить в себе, воспитывать в наших детях и в грядущих поколениях» (10: 322-323).

Кроме этих первичных признаков русской национальной идеи, Ильин выделяет «вторичные», но не менее важные, являющиеся конкретным наполнением этих первичных сторон бытия православного человека новым современным содержанием, свойственным XX веку: «наука как нравственное интуитивно-логическое познание; искусство как духовное преображение человека; религия как признание в человеке человеческого - Богом вдохновленного - как сути его; право как поиск, искание справедливости для всякого - православного и неправославного, русского и нерусского, талантливого и бесталанного, здорового и слабого...» (3: 383). Религия должна составлять сердце русской духовной жизни, «по-прежнему утверждаться на сердечном созерцании и свободе и всегда блюсти свой совестный акт», созидать «восточно-православную дисциплину воли и организации» (10: 329), терпимую при этом к иной вере. Русское искусство призвано блюсти завещанный ему историей дух «живого созерцания» и «предметной свободы». Русская наука «должна стать наукой творческого созерцания - не в отмену логики, а в наполнение ее живою предметностью; не в попрание факта и закона, а в узрение целостного предмета, скрытого за ними». Новое правосознание России должно быть «национальное по своим корням, христиан- ски-православное по своему духу и творчески содержательное по своей цели» (там же: 330). При этом Ильин, как отмечает современный исследователь русской философии М.А. Маслин, «высказывался против деструктивных методов реализации русской идеи. Его пафос был направлен на защиту конструктивной работы по возрождению религии, просвещения, правопорядка, хозяйства, семьи и быта» (17: 14).

Опора на русскую национальную идею как основу образования и воспитания человека - это то, что в какой-то мере отличает мысли Ильина от концепций представителей русской педагогической антропологии второй половины XIX - первой четверти XX века, хотя при этом остается то, что роднит с ними, особенно с христианско-антро- пологическим направлением русской педагогической антропологии как основой православной педагогики. Это единая фундаментальная идея, заключающаяся в том, что воспитание человека должно базироваться на содействии становлению православно мыслящей (в широком, не узко конфессиональном значении этого слова) духовности. Цель жизни человека при этом совпадает с целью существования мироздания, с целью воспитания и образования - совершенствованием себя в направлении соединения с высшим началом, и только в этом направлении человек способен преобразовать мир на основах добра и любви.

Также можно увидеть отличие педагогической антропологии И.А. Ильина от позиции некоторых представителей христианской антропологии и современных исследователей, настаивающих на признании педагогической антропологии как специфической области современного человекознания, в плане рассмотрения автономии школы. Так, В.В. Зеньковский отмечал, что «вмешательство государства в строй школы усложнило его привнесением непедагогических соображений» (8: 84), а Б.М. Бим-Бад пишет, что «людей важно воспитывать в духе самопомощи, самоуправления, самоорганизации, чтобы не жаждали всеопределяющего вмешательства правительства в свою жизнь» (2: 477-478). Ильин же, напротив, всегда акцентирует обязанность государства вмешиваться в образовательный и воспитательный процесс, так как оно видит «духовную свободу» граждан как свою «предметную цель» и несет ответственность за становление духовности своего народа. Поэтому общество вынуждено полагаться на свое государство даже в решении таких вопросов, как правовой статус школы, социальный статус учителя, преемственность всех образовательных учреждений и других.

Но основное отличие, скорее всего, заключается в особом «наставническом», «учительском» стиле работ И.А. Ильина, что позволяет говорить о глубокой «педагогичности» всей его философии и, особенно, социально-философская антропологии. На это обращают внимание многие исследователи. В частности, Н.В. Сомин отмечает «необычайный напор, страстность, с которой Ильин ведет изложение», «очень частый курсив», безапелляционность, которые создают впечатление, что философ «как бы стремится нажать на читателя», потому что «Ильин всегда уверен в себе, он все знает, все понял, всегда прав». При этом нисколько не умаляется значение его «писательского мастерства» и «высокой содержательности мысли» (21). И.И. Евлампиев также отмечает, что даже молодой Ильин ощущал себя своего рода пророком, учителем - если и не для «народов», то хотя бы для отдельных людей, постоянно «чувствуется убеждение Ильина в том, что он обладает неким особым знанием, недоступным простым смертным и делающим его человеком особого, пророческого, предназначения, своего рода „вождем", „водителем" человечества» (7).

Актуальны для сегодняшнего времени мысли И.А. Ильина об опасности образования без воспитания, которое создает людей только наполовину образованных, бездуховных, самомнительных и тщеславных; о необходимости здорового семейного воспитания; о моральной, правовой и экономической защищенности всех членов семьи; о терпимости к иноверию, инокультурности, иноплеменности, что открывает России «пути к имперскому (не «империалистическому») пониманию своих задач» (10: 325) и многие другие, в которых объясняется, почему таким образом воспитанный человек будет «прав перед лицом Божиим».

Таким образом, в качестве основных особенностей педагогической антропологии И.А. Ильина, в целом, можно выделить следующие принципы воспитания: 1)

традиционализм: воспитание нацелено на достижение гармоничного вхождения в социокультурную традицию; 2)

солидаризм: воспитание не должно строиться на индивидуалистических принципах, напротив, утверждается идея соборности, здорового коллективизма и национализма; 3)

гражданственность (правосознание), патриотическое воспитание; 4)

иерархизм (идея ранга) и авторитаризм; 5)

этицизм - доминирование духовно-нравственных ценностей в мотивационном комплексе самореализации личности.

Выводы 1.

Философско-педагогическая антропология И.А. Ильина основывается на необходимости органической связи образования и воспитания человека с духовной культурой. Ценностными основаниями философско-педагогической антропологии И.А. Ильина являются образ-символ сердце, вера, любовь, совесть, а также свобода, труд, собственность, авторитет семьи, государства и церкви и другие. Отношение к данным ценностям, согласно русскому мыслителю, служит показателем уровня развития человека и общества. 2.

Каждая из возможных форм воспитания человека - семейное воспитание; школьное и высшее образование; духовно-нравственное и патриотическое воспитание; правовое воспитание - реализуется через соответствующий социальный институт: семью, школу и университет, церковь, нацию и государство. Все институциональные формы воспитания взаимно дополняют друг друга, представляя собой различные средства воспитания, социализации и самореализации личности. 3.

Среди основных задач воспитания И.А. Ильин выделяет формирование христианской (православной) религиозности, искусства «сердечного созерцания», альтруизма, взаимопомощи, самостоятельности и творческой инициативности, труда и дисциплины, чувства частной собственности, справедливости, верного восприятия авторитета, патриотизма, бережного отношения к национальным традициям, правосознания и внутренней свободы. Все задачи воспитания, опирающегося на русскую национальную идею, по Ильину, можно свести к единой цели - формирование «духовности инстинкта» и, на этой основе, осуществление «духовного обновления» человека и общества.

Вопросы и задания для самопроверки 1.

Какие особенности характеризуют философско-педагогическую антропологию И.А. Ильина? 2.

Что, согласно И.А. Ильину, служит показателем уровня развития человека и общества? 3.

Назовите возможные формы воспитания человека в философско- педагогической антропологии И.А. Ильина. Какова роль социальных институтов в их реализации? Дайте, на ваш выбор, характеристику одной из институциональных форм воспитания человека. 4.

Охарактеризуйте основные задачи социального воспитания по И.А. Ильину. 5.

Перечислите средства воспитания, социализации и самореализации личности, раскрываемые в философско-педагогической антропологии И.А. Ильина. 6.

В каком значении И.А. Ильин употребляет понятие «духовность инстинкта»?

Библиографический список 1.

Бердяев НА. Философия свободы // Философия свободы. Истоки и смысл русского коммунизма. - М.: Сварог и К, 1997. - С. 13-244. 2.

Бим-Бад Б.М. Педагогическая антропология. - М.: УРАО, 1998. - 576 с. 3.

Гагаев А.А., Гагаев ПА. Русские философско-педагогические учения XVTII-XX вв.: Культурно-исторический аспект. - М.: Русское слово, 2002. - 462 с. 4.

Гегель Г.В. Ф. Философия права//Гегль Г.В.Ф. Сочинения. - Т. VII. -М.: Соцэкгиз, 1934. - 380 с. 5.

Гессен С.И. Основы педагогики. Введение в прикладную философию. - М: Школа-пресс, 1995. - 448 с. 6.

Гессен С.И. Педагогические сочинения. - Саранск: Красный октябрь, 2001. 7.

Евлампиев И.И. От религиозного экзистенциализма к философии православия: достижения и неудачи Ивана Ильина // И.А. Ильин: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2004. - С. 7-64. 8.

Зеньковский В.В. Педагогика. - М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт, 1996. -157 с. 9.

Зеньковский В.В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. -М.: Изд-во Свято-Владимирского братства, 1993. - 224 с. 10.

Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. - М.: РарогЪ, 1993. - 448 с. 11.

Ильин И.А. Наши задачи // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. - М.: Русская книга, 1993. - Т. 2. Кн. 1. 12.

Ильин И.А. Наши задачи // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. - М.: Русская книга, 1993. - Т. 2. Кн. 2. 13.

Ильин И.А. О сущности правосознания // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. - М: Русская книга, 1994. - Т.4. - С. 149-414. 14.

Ильин И.А. Путь духовного обновления // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. - М: Русская книга, 1993. - Т. 1. - С. 39-285. 15.

Ильин ИЛ. Путь к очевидности // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. - М.: Русская книга, 1994. - Т. 3. - С. 381-560. 16.

Кант И. О педагогике // Трактаты и письма. - М.: Наука, 1980. - С. 445-504. 17.

Маслин МЛ. «Велико незнание России...» // Русская идея / сост. М.А. Маслин. -М: Республика, 1992. - С. 3-17. 18.

Новикова Л.И. Педагогические идеи И.А. Ильина (опыт современного прочтения) // Педагогика. - 2001. - № 10. - С. 62-67. 19.

Сиземская И.Н. Идеи воспитания в русской философии XIX - начало XX века. - М: РОССПЭН, 2004. - 271 с. 20.

Сиземская И.Н. С.И. Гессен: «Всякое хорошо поставленное образование по необходимости будет национальным» // Педагогика. - 2002. - № 4. - С. 44-50. 21.

Сомин И.В. Достоинства и недостатки миросозерцания И.А. Ильина. URL: http://chri-soc.narod.ru/ilyn.htm. 22.

Ушинский К.Д. Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии // Ушинский К.Д. Собр. соч.: В 10 т. - М.; JL: Акад. пед. наук РСФСР, 1950. - Т. 8-10. 23.

Юркееич П.Д. Из науки о человеческом духе // Философские произведения. - М: Правда, 1990. - С. 104-192.