В каждую эпоху люди обладают определенным образом мира, специфическим мировидением, и ведут себя не только и даже не столько в соответствии с внешними обстоятельствами, сколько в зависимости от той картины мира, которая утвердилась в их сознании. Эти глубинные поведенческие модели укоренены в унаследованных системах ценностей, являющихся важной составной частью мировоззрения, что позволяет представить духовную жизнь как собственно человеческую историю. Включенность ценностей в мировоззрение придает им соответствующую форму и определяет содержание. Общеисторический процесс эволюции доминирующих способов осмысления мира тесно переплетен с развитием соотношения индивидуального и общественного. С одной стороны, наблюдается их неизбежное расхож дение, с другой — стремление к сближению, поиск соответствующих своему времени и месту взаимоприемлемых решений. Не все ценности, появившиеся в процессе индивидуальной и общественной жизнедеятельности, становятся частью ценностной системы. Понятие «ценностная система» означает некую целостность, завершенность, последовательность, свою логику формирования. Эта логика представляет собой диалектическое взаимовлияние трех групп факторов. Во-первых, историческая эпоха придает форму и общую направленность как мировоззрению в целом, так и ценностной системе. Во-вторых, характерные черты эпохи имеют цивилизационное преломление. В-третьих, ценностная система и мировоззрение имеют актуальный дискурс. Институциональные основы ценностной системы Ценностная система, которой располагает то или иное общество, созидается им здесь и сейчас, но также — имплицитно заложена его историей и явлениями, которые на языке исторического материализма называются объективными факторами исторического процесса. В современной науке для обозначения данных явлений используется другой термин — социальный институт36. В последнее время наблюдается своеобразный ренессанс институционального подхода. Его все чаще используют многие современны* российские ученые, разделяющие точку зрения, что «современность может быть понята как нечто, уходящее корнями в культуру и укрепленное институционально»37. Институциональный подход позволяет путем логического и исторического анализа выявить объективные закономерности функционирования общества. Социальный институт — это одновременно и мыслительный конструкт, и прошлое, и настоящее. Триединой харак теристикой «теория — история — конкретная ситуация» отличались все институциональные школы38. Метод институционального анализа применяется представителями различных гуманитарных наук. Он теснейшим образом связан со структурно-системным подходом, различающим макро- и микроуровни социальной системы. Применительно к этим уровням термин «социальный институт» будет иметь свое содержание. На уровне макросоциологического анализа, где на первый план выдвигаются структурные особенности общества, необходимо понимание институтов «в их глубинном смысле, как систем определенных и неизбежных связей между членами общества, обусловленных внешними условиями выживания социума. Тем самым институты образуют своеобразный скелет общества, обеспечивающий его историческую устойчивость и воспроизводство как социальной целостности»39. При этом речь идет не только о тех институтах, которые регулируют воспроизводство собственно человека, но и о тех, которые регулируют воспроизводство государств и основных сфер общественной жизни. Принцип институционализации общественной жизни предполагает рассмотрение организационных основ общества, имеющих естественную обусловленность потребностями системы. Речь идет об исторически меняющихся, но в то же время постоянных по своей сути «точках опоры» экономической, политической, социальной, культурной подсистем: формах собственности, структурах власти, социальной иерархии, формах мировоззрения. В этом случае понятие «институт» обозначает комплекс формальных и неформальных правил, закрепленных в исторической практике людей и постоянно воспроизводящихся40. Заглянув «вовнутрь» этих образований, мы увидим, что они представляют собой упорядоченную деятельность людей. Поэтому макросоциальная трактовка социального института должна быть дополнена выяснением их формирования и функционирования, связанным с практиками повседневного действия. Эту сторону социальных институтов рассматривает современный институционализм, обращающий внимание преимущественно на субъективную сторону институтов, на возможность их конструирования и целенаправленного формирования. На уровне микроанализа утвердилась трактовка института как «правил игры» в обществе, или созданных человеком ограничительных рамок, которые организуют взаимоотношения между людьми41. В этом случае институт отделяется от организаций, поскольку последние представляют собой социальные формы, в которых часто закрепляются и реализуются, в конечном счете, те или иные институты. Организации, являющиеся продуктом деятельности институтов, обособляются от них, поскольку последние определяют правила их «поведения», как и всех других социальных субъектов42. Институты одновременно регулируют человеческое взаимодействие и регулируются им. В. Радаев обращает внимание, что с позиций современного институционализма институты предстают не как жесткий каркас, а как гибкая поддерживающая структура, изменяющаяся под влиянием практического действия и имеющая типичные способы заполнения43. Понимаемые таким образом институты принято разделять на формальные (конституции, законодательства, правовое регу лирование и т. п.) и неформальные (нормы поведения). Изменения в формальных правилах (или механизмах, обеспечивающих их соблюдение) обычно требуют весьма значительных затрат ресурсов. Агентами этих изменений выступает правящая политическая элита. Институционализация также идет «снизу», как результат закрепления повседневной жизнедеятельности людей в конкретных социально-экономических условиях. Поэтому присутствует толкование института как совокупности формальных, фиксируемых в праве, и неформальных, фиксируемых в обычном праве, рамок, структурирующих взаимодействие индивидов в экономической, политической и социальной сферах44. Итак, если рассматривать общество как макро-, микроконтинуум и объективно-субъективный континуум, т. е. произвести его «стереометрическую» экспертизу, то нет никакого противоречия в приведенных выше определениях института как социального скелета и как гибкой структуры. В первом случае мы зафиксировали его общий вид, а во втором — произвели «разрез». Другое дело, что в конкретном научном исследовании достаточно сложно балансировать между этими двумя ракурсами и не склониться в сторону объективизма или субъективизма. В особенности подобная опасность подстерегает нас при изучении явлений духовной жизни. При определении «несущих конструкций» социума трудно и практически невозможно избежать немодных сейчас принципов общественного развития и детерминизма. Видение истории как общественного прогресса, доминировавшее в умах людей на протяжении длительного периода времени, в XX веке теряет свою былую значимость. Это происходит, главным образом, потому, что прогресс осмыслялся преимущественно в нравственных категориях, терявших свою силу по прошествии времени. П. Штомп- ка полагает, что концепция прогресса переживает временный спад и рано или поздно вновь обретет силу над человеческим воображением, поскольку она слишком важна для человеческого сознания, слишком фундаментальна для смягчения экзистенциальной напряженности и неуверенности45. Идея восходящего поступательного развития также не утратила своей эвристической значимости и прогностического потенциала. Взгляд на историю «сверху» не может не констатировать очевидного факта, что человеческое общество как единая социальная система имеет тенденцию к изменению в направлении возрастания сложности и дифференцированное™. В ходе этого изменения наблюдаются общие закономерности, характе- ризирующие экономическую, политическую и духовную жизнь. В зависимости от точки отсчета выстраивались многочисленные философские и социологические теории общественного развития. Выбор критерия объясняется не только субъективными предпочтениями ученого, но и возрастанием роли и влияния на другие сферы общественной жизни того или иного явления. Все теории трансформаций, несущие в себе идею развития, так или иначе, опираются на три методологических принципа: универсализм, детерминизм, дедуктивность. Они представляют модель универсальных, перманентных и однозначно направленных трансформаций общества, создавая при этом «идеальные типы». В рамках данных теорий источники и логика трансформаций исторически и культурно инвариантны. Несмотря на то что в настоящее время социологическое сообщество ценит адекватность эмпирическим тенденциям и сомневается в ценности строгих формулировок законов истории, концепции развития как способ теоретизирования сохраняют свое значение46. Последней по времени признанной теорией развития стала концепция Д. Белла. Он создает схему социального развития, выделяя три этапа — доиндустриальное, индустриальное, постиндустриальное общество — на основе двух критериев: типа производства и разновидности используемого знания, подразумевая под ними производственные технологии. Каждое общество имеет свой осевой принцип и осевую структуру. Идея осевых принципов и структур, по его мнению, является попыткой выяснить не причинность, а центральность, т. е. определить тот организующий остов, вокруг которого группируются прочие институты47. Основной методологический принцип, реализуемый ученым, состоит в том, что каждой исторической форме производственных технологий соответствуют определенные социальные институты: профессиональная структура, политические институты и культура. Мы же постараемся выяснить, в какой степени содержание, форма мировоззрения и ценностная система обусловлены институционально. Речь пойдет в данном случае об институтах макроуровня. Технологический (техносоциальный) детерминизм Д. Белла имеет целью «проследить, к каким социальным изменениям приводят новые технологии и какие проблемы общество и его политическая система должны в результате решать»48. Идея эта отнюдь не является теоретическим открытием ученого. Сам он по этому поводу справедливо отмечает, что все мы — «эпигоны великих мастеров»49, подчеркивая большую роль идей К. Маркса в формировании своего учения. В основе марксистских представлений об обществе находится положение об определяющей роли производства в организации общественной жизни. «Люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии "делать историю". Но для жизни им нужны, прежде всего, еда и питье, жилище, одежда и еще кое-что. Итак, первый исторический акт — это производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни»50. Оно должно осуществляться «ежедневно и ежечасно» и нынче, так же как и тысячи лет назад. Выделяя исторические типы технологий, Д. Белл, вслед за Марксом, обращает внимание на изменение отношений человека и природы в процессе труда. «Труд, — пишет Маркс, — есть, прежде всего, процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы»51. Белл, характеризуя доиндустриальное общество, отмечает, что оно организовано вокруг взаимодействия с природой, в нем господствуют аграрные технологии и существует низкая производительность труда. Главный производственный ресурс представляет земля. Индустриальное общество — это взаимодействие с преобразованной природой, в нем господствуют промышленные технологии. Его осевым принципом является капитал. Центральное место в постиндустриальном обществе занимает теоретическое знание. В экономике происходит переход от производства товаров к расширению сферы услуг, оттесняющей добывающие и обрабатывающие отрасли. По сути дела, в основу данной классификации положена историческая смена форм общественного разделения труда. Другими словами об этом же сказано Л. Г. Морганом, которого цитирует Ф. Энгельс: «Все великие эпохи человеческого прогресса более или менее прямо совпадают с эпохами расширения средств к существованию»52. Характер труда и организация производства, типы природопользования в ту или иную эпоху влияли на организацию социальной структуры, характер властных отношений, способ восприятия окружающего мира. Эти процессы были одной из центральных тем в советском обществоведении, сделавшем немало интересных и плодотворных выводов. Так, В. Я. Ельмеев рассматривает общественное производство как воспроизводство самого человека, приняв его за начало исследования объективных производственных процессов. «Речь идет не только и не столько о формировании личности в труде, сколько о производстве человека и общества в сущностном смысле»53. Фактически имеется в виду активная деятельность человека в созидании той социальной среды, в которой он пребывает. Н. С. Розов высказывает точку зрения, что формы техникоэкономических процессов, связанные с производством, распределением, потреблением вещей и услуг, прямо не влияют на мировоззрение, но существенно ограничивают социальные структуры и поведение54. В этом случае производство выступает как нечто внешнее по отношению к человеку, берется во внимание лишь его конечный результат, овеществленный труд. Между тем производство становится возможным и реализованным только благодаря «живому» труду — субъективной деятельности человека. Таким образом, технологические процессы, представляющие собой единство объективных и субъективных процессов, невозможно исключить из факторов, непосредственно влияющих на трактовку окружающего мира. Доиндустриальное общество характеризуется аграрным трудом. Земледельческий труд, при его кажущейся с высоты веков рутинности и монотонности, обладал значительными преобразующими потенциями по сравнению с присваивающими способами добывания пищи. Он сделал возможной и необходимой ситуацию, когда все возрастающее количество усилий тратилось на занятия, лишь опосредованно связанные с добыванием пищи, — на сложные земляные работы, создававшие пригодное для многократного возделывания поле, привязывая людей к определенному месту, которое постепенно обустраивалось. Обработка земли предполагает технику непосредственного созидательного, конструктивного действия. На смену эмоционально-напряженному и импульсивно-агрессивному сознанию охотника, всегда ориентированному на непосредственный результат, пришло гораздо более спокойное и размеренное сознание земледельца, спо собного работать ради весьма отдаленных целей и тем самым воспринимать мир гораздо более широко и объективно55. Общественное мировоззрение в этот период представлено мифом и религией. Миф выступает связующим звеном между архаическим обществом и доиндустриальным. В истории практически невозможно наблюдать полное проявление всех черт идеального типа того или иного общества. Тем не менее различные теоретические конструкции позволяют не только выявить сходные тенденции и закономерности, но и, что не менее важно, проследить их формирование, обозначить переходные формы. В истории всех народов имеется этап мифологического сознания. В мифах разных народов повторяются сюжеты (бродячие сюжеты), переживания, ценностные и познавательные моменты. Каждая из этих сторон мифологического сознания может бьггь объяснена, прежде всего, единством изначальных характеристик человеческого рода и универсальным содержанием первых этапов социальной эволюции. История свидетельствует, что первоначальные человеческие общности были достаточно замкнутыми. Миф организует жизнь одного сообщества, защищает его целостность, игнорирует все иное. В качестве непосредственных регулятивов социального поведения миф выдвигает предписания и запреты, привязанные к ситуациям и статусу действующих лиц. В сознании миф активизируется через ритуалы, к которым не допускаются представители другого сообщества. Конформизм поведения выражает конформизм мышления. Таким образом, управление сообществом осуществляется через интернализированные нормы и поэтому может быть названо внутренним управлением56. Одна из наиболее полных и авторитетных трактовок мифа, такая, как форма духовной рефлексии, дана А. Ф. Лосевым. Он характеризует миф как яркую и подлинную действительность. Это — совершенно необходимая категория мысли и жизни, дале кая от всякой случайности и произвола. Миф имеет строжайшую и определенную структуру. У мифического субъекта — подлинная жизнь, со всеми ее надеждами и страхами, ожиданием и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф всегда чрезвычайно практичен, насушен, всегда эмоционален, аффективен, жизнен. Вещи в мифе обретают совершенно иной смысл, другую идею. Они объединяются, теряя присущую им былую раздельность57. Рассматривая эволюцию мифологического сознания, исследователи отмечают его изменение в зависимости от характера труда и организации социальной структуры. Нерасчлененно-це- лостное, а значит, и мыслительно-чувственное обобщение действительности типично для очень древнего периода социально-исторической жизни, оно локализуется в общинно-родовом строе. Для человека этого времени наиболее естественны и доступны отношения родственные, которыми обусловлена вся трудовая жизнь. И вполне закономерно, что природная жизнь не могла быть представлена иначе, как с помощью тех же родственных связей, объединяющих предков с родителями и детьми, образующих одну родовую общность — космическое единство, охватывающее небо, землю, море и подземный мир. Древний человек, глядя на окружающую жизнь, видит в ней огромное количество единичных явлений, которые он вполне способен назвать определенным словом. Но, называя отдельный предмет, человек тем самым осуществляет мыслительный акт обобщения. Так один за другим рождаются слова-мифы, разрастающиеся в рассказы о высших существах, подобных человеку, только бесконечно мощных и бессмертных, живущих одной семьей и управляющихся космической общиной, господствующих над миром58. Фантастические мифологические образы играют роль общего логического понятия (но не являются им). Они конкретны и индивидуальны, поэтому создается впечатление, что в мифологическом мышлении не только обобщение, но и различение, анализ. Однако и анализ, и синтез здесь имеют характер чувственных образов и представлений, т. е. в весьма слабой степени содержат в себе рациональное. В силу этого мифологическое сознание нельзя рассматривать как разновидность абстрактно-понятийного мышления59. Характеристика жизни в мифе будет неполной, если не упомянуть еще один важный момент: в мифе воплощена творческая сторона жизнедеятельности человека и общества. Поначалу человеческое творчество простиралось на области производственно-практической деятельности и лишь постепенно превращалось в идеальное творчество, предполагающее отрыв от действительности. В мифе отражаются и рутинные стороны человеческой деятельности, и идеалы. Наряду с познавательными компонентами мифическая и ритуальная деятельность содержит в себе нерасчленимое единство этико-эстетических компонентов (этические компоненты связаны здесь со стабильностью и воспроизводимостью поведенческих норм, а эстетические — с образным пересозданием ритуала и соответственно — моментом изменчивости, вторгающимся в единство образа и действия)60. В период собирательства и охоты в мире человека господствуют несоразмерность, беспорядочность, дисгармония, доходящие до ужаса. Природная жизнь воспринимается как смутное, нерасчлененное, беспорядочное течение явлений, без твердо очерченных образов и границ. Когда на смену присвоению готового продукта приходит производящая деятельность, человек уже не просто инстинктивно пользуется предметами, необходимыми для жизни, но всматривается в них, осмысляет, учится рациональному их употреблению, сам их создает. Возникает представ ление о свободе человека и его живом чувстве единства с обозримым космосом, появляется оптимизм, чувство безопасности в земном бытии, стремление к полноте жизни, к гармонии материальной и духовной ее сторон. Этот этап истории часто называют периодом варварства, отделяющим родоплеменной строй от непосредственно человеческой истории — цивилизации. Ряд историков называет его архаической революцией, т. к. формируется иная социальная структура, в основе которой лежит соседская община61. Возникает новая социальная задача — обеспечение единства более дифференцированной социальной структуры, достижение социально-психологической монолитности сообщества. Происходит постепенная трансформация мифа в политеистическую религию. Соседская община имела различные исторические формы в зависимости от региона. Более подробное освещение в истории науки нашел греческий полис. Он представлял собой суверенную гражданскую общину, в которой сплоченные в замкнутую привилегированную группу граждане противостояли остальной массе неполноправного или даже вовсе бесправного эксплуатируемого населения — переселенцам из других городов и рабам. Само слово «полис» означает по-гречески «город». Семантически оно вполне соответствует этому русскому понятию, обладая схожим кругом более конкретных, исторически развивающихся значений. Одновременно слово «полис» стало обозначать государство, поскольку в классической древности оно практически совпадало с городом и контролируемой им территорией, а также коллектив граждан, представляющий это государство. Как тип общественной организации полис являл собой взаимодействие немногих, четко различимых по своему статусу социальных групп, чье различие в положении было обусловлено исторически необходимым разделением труда. Эта была эффективная форма социального устройства, где этнически однородная масса граждан противостояла в качестве привилегированного, господствующего сословия массе угнетенных и бесправных чужеземцев — рабов и метеков. Четкости социального водораздела способствовал этнический принцип различия. В плане политическом полис представлял собой простую и весьма действенную форму государственности, республику, которая естественным образом венчала здание сословно-корпоративного гражданства и высший смысл находила в непрестанном поддержании и воспроизведении полисного образа жизни. Подобная организация общественного устройства коррелирует с мировоззрением и ценностной системой. Греков мало занимал вопрос о том, что находится за пределами «божественного» и обозримого космоса. Для них мир гармонично замкнут, он, как все совершенное, шарообразен. Для древних эллинов мир был своего рода произведением искусства, космосом, всеобщей гармонией. Космос — это гармоничный порядок вещей, правопорядок и правосудие, всеобъемлющее единство противоположностей. Космос — это непреложная мера всех вещей, незыблемый порядок бытия. Мировой строй вещей (космос) в отличие от множественного мира отдельных вещей не возникает и не исчезает: он вечен и непреходящ. Соответственно среди наиболее значимых ценностей были те, которые способствовали сохранению цельности и гармонии того мира, в котором жили древние греки. Это были гражданские добродетели: справедливость, преданность гражданина своему полису, законопослушность. Однако миф не уходит в прошлое. Он продолжает существовать внутри обыденного сознания в виде отдельных мифологем. Ранние политеистические формы религии были теснейшим образом связаны с мифом. Сходство между ними прекрасно подметил на примере античной культуры А. Ф. Лосев. Он выделил следующие общие черты: — греческая религия, так же как и миф, телесна, а боги человекообразны; — верховного бога, Зевса, нельзя сравнивать с богом из монотеистической религии, он не единственный в своем роде. Зевс знает не все; — боги хотя и не лишаются бессмертия, но могут омертвевать; — боги не безупречны своим видом62. Любая религия различает мир земной (светский) и мир сакральный. В каждом вероучении имеются три фундаментальных представления, все остальные являются только производными от них. «Одно — о сверхчеловеческой силе или множестве таких сил, от которых человек чувствует себя зависимым, и обо всем том, что имеет отношение к их сверхчеловеческому миру; другое — об отношении между человеком, миром, к которому он принадлежит, и сверхчеловеческим миром и его силами; третье — о способе, каким могут быть восстановлены отношения между обоими — человеком и его Богом — в том случае, если они были разрушены, и как поддерживать их должным образом в дальнейшем»63. В ранних религиях, в частности в древнегреческой, мир богов хотя уже и отделен от человеческого мира, но находится где- то рядом, на горе Олимп. Он устроен по подобию земного мира. Боги занимаются мирным устроением Олимпийской жизни. Они не только пируют, предаются искусству, но и твердо выполняют возложенные на них Зевсом обязанности. Каждое божество занято своим уделом, но всех объединяет наслаждение в труде, который можно назвать вдохновенным искусством. Если рассматривать пантеон богов и его отношения с миром людей, то ситуация, по сравнению с мифом, изменяется. Олимпийцы застали на земле какие-то жалкие подобия человека, тех, кто попал в этот мир из архаики. Ущербность и ничтожество первых людей досаждали Зевсу. Он решил истребить их, чтобы насадить новый человеческий род, но вмешательство Прометея разрушило планы Зевса. Прометей, двоюродный брат Зевса, принес людям огонь, наделил их разумом, научил строить дома, ко рабли, заниматься ремеслами, носить одежду, считать, писать. Он внес упорядоченность в их жизнь, обучил приносить богам жертвы, совершать гадания. Можно с полным правом сказать, что все искусства у людей от Прометея. Однако Зевс жестоко наказал его за это. Людям в наказание была послана Пандора, открывшая сосуд с бедами и несчастьями, переданный ей богами. Более того, по воле Зевса Пандора захлопнула крышку сосуда, оставив там Надежду. Казалась бы, люди лишились надежды на спасение от тысячи бедствий, которыми отныне преисполнилась их жизнь. Но у них появляются верные защитники, как боги, так и герои — дети от браков богов с людьми. Герой призван осуществлять волю богов на земле, упорядочивать жизнь людей, внося в нее справедливость, меру, закон вопреки древней стихийности и дисгармоничности. Поэтому он обычно наделяется непомерной силой и сверхчеловеческими возможностями. Однако герой лишен бессмертия, остающегося божественной привилегией. Отсюда несоответствие и противоречие между ограниченностью смертного существа и стремлением героев утвердить себя в бессмертии. Личность героя по большей части имеет драматический характер, т. к. жизни одного героя не хватает, чтобы воплотить волю богов. В связи с этим укрепляется идея страдания героической личности, бесконечного преодоления испытаний и труда. Чтобы создать великого героя, требуется не одно поколение героев. Зевс трижды вступает в брак со смертными женщинами, чтобы через тринадцать поколений появился Геракл. Таким образом, происходит нарастание героической мощи, достигающей апофеоза в мифах об общегреческих героях. Развитие героизма и самостоятельности героев приводит к их противопоставлению богам, к их дерзости и даже преступлениям, которые накапливаются в поколениях героических династий. Начиная с эпохи формирования городов-государств, мифологический героизм переходит в стадию религиозно-культового героизма, освященного полисными установлениями и игравшего политическую роль. Герой оказывается защитником полиса, мыслится посредником между богами и людьми, предстателем за людей перед богами. Останки древних героев перемещали в города, им приносили жертвы. По мере того как шло интенсивное имущественное расслоение, выделение верхушки родовой знати и власть передавалась по наследству, появились мифы о героях, чей род проклят богами за страшные преступления, поскольку герои, ощутив свои почти безграничные возможности, возгордились и стали злоупотреблять доверием богов64. Политеистические религии, так же как и миф, близки и понятны достаточно ограниченной по масштабам социальной общности. По мере расширения социального и политического пространства происходит их смена мировыми религиями, обладающими большим интегрирующим потенциалом. Это было жизненно необходимо для общества в средневековый период. Жак Ле Гофф, представитель школы «Анналов», отмечает такую, казалось бы, парадоксальность средневековой жизни, как чрезвычайную мобильность населения. Постоянно перемещались феодалы, получавшие участки земли в качестве вассалов от сеньоров. От своих хозяев стремились избавиться крестьяне: существовала индивидуальная и коллективная крестьянская эмиграция. Феодалы и крестьяне встречали на дорогах клириков, которые либо совершали предписанные правилами странствия, либо порвали с монастырем. Также путешествовали студенты, идущие в знаменитые школы или университеты, паломники, всякого рода бродяги65. Облик средневековой Европы коренным образом преобразился по сравнению с античностью. Освоены новые территории, выросло количество городов, наряду с земледелием широко осваивается ремесло. И все же земля и аграрная экономика являются основой и сущностью материальной жизни и всего того, что она обусловливала: богатства, социального и политического господства. Экономическая система феодального общества фактически не знала собственности как материальной или психологической реальности. От крестьянина до феодала каждый индивид, каждая семья обладали лишь более или менее широкими правами условной, временной собственности. Каждый человек не только имел над собой господина или кого-то, владеющего более мощным правом, кто мог лишить его земли. Контроль над землей как главным ресурсом осуществляли военные организации и церковь. «Телом» общества, по выражению средневековых авторов, были три группы населения — священники, воины, крестьяне (молящиеся, воюющие и работающие). Такое трехчастное членение соответствовало религиозной, военной и экономической функциям и характеризовало определенную стадию эволюции всех обществ, не только индоевропейских66. Политическая действительность средних веков обусловливается феодальной расщепленностью государственной власти, запутанностью властных отношений по горизонтали и по вертикали. Границы государств достаточно подвижны. Даже у самых сильных государств не было ни династической преемственности власти, ни определенной территории. Средневековые люди, находясь между многочисленными феодалами и церковью, не всегда могли понять, от кого в политическом отношении они зависят. В силу этого представления об устройстве общества не могут быть связаны с конкретной, локальной общностью, подобной греческому полису, а должны носить более собирательный характер. Мировые религии, противопоставляя материальный, преходящий мир подлинному, духовному, соотносят социальный порядок с более высоким нормативом — сакральным порядком. Соответственно регулирование индивидуального поведения также становится более гибким. Религия не создает в отличие от мифа перечня стандартных ситуаций, а предоставляет человеку определенную самостоятельность в выборе своего поведения с опорой на религиозные заповеди. Богоугодное (общественноугодное) поведение требует соблюдения религиозных добродетелей, главными среди которых выступают смирение, послушание, служение. Основной порок — гордыня, проявление собственной, индивидуальной воли. Однако состав добродетелей и пороков, критерии строгости по их соблюдению различны для разных социальных групп. Право же оценки поступков принадлежит не личности, а священнослужителям. Марк Блок, основоположник школы «Анналов», анализируя причины большой роли церкви в европейском средневековом обществе, не упускает из виду и чисто духовные факторы. Христианство, обещая человеку в качестве награды за страдания в земной жизни духовное спасение, требовало от него строгого следования добродетелям. «Однако у многих христиан не хватало духу обречь себя на столь суровую жизнь. С другой стороны, они — возможно, не без оснований — полагали, что не смогут заслужить царство небесное собственными добродетелями. Поэтому они возлагали надежду на молитвы благочестивых людей, на накопление аскетами заслуг перед богом на благо всех верующих, на заступничество святых, материализованное в мощах и представляемое служащими им монахами. В этом христианском обществе самой необходимой для всего коллектива функцией представлялась функция духовных институтов. Но не будем обманываться — именно в качестве духовных. Благотворительная, культурная, хозяйственная деятельность крупных кафедральных капитулов и монастырей была, разумеется, значительной. Но в глазах современников она являлась лишь побочной»67. Кроме того, вероучение монотеистических религий излагается в священных книгах, недоступных и непонятных большей части населения. Тексты этих книг считались исполненными тайны, нуждались в толкованиях различных уровней, в зависимости от заключенных в них смыслов. Эту задачу выполняли священнослужители, обладавшие более высокой «религиозной квалификацией». Церковь в средневековом обществе располагала духовной властью, внедряла христианские ценности среди крестьян, которым, по меткому замечанию М. Вебера, более близка магия — подчинение колдовским чарам духов, пребывающих в силах при роды или над ними68. Тот же, кто имеет власть над душами людей, тот имеет и реальную политическую власть. В мире «феодальной анархии» церковь выполняет интегральную и квазигосу- дарственную функцию. Итак, религия, с одной стороны, несколько высвобождает индивидуальность человека, предоставляя возможность духовного выбора, с другой — ограничивает ее, делая человека членом Церкви. Сферой объединения людей становится религия и церковь. Тем не менее подобное единение также было ограниченным. Реальностью был мир своей Церкви, по отношению к которому представители других религий выступали либо как «неверные», либо как еретики (например, православный для католика). Уже в недрах феодализма постепенно вызревают и набирают силу новые формы и способы экономической, политической и духовной организации общественной жизни. М. Блок по этому поводу пишет: «Разумеется, то был не разрыв, а смена направления, которая, несмотря на неизбежную разновременность, в зависимости от страны и рассматриваемого феномена, охватила одну за другой почти все кривые социальной жизни»69. На смену аграрному обществу постепенно приходит новое — индустриальное общество. Физический труд сменяют энергия и машины, ставшие основой повышения производительности труда. Если доиндустриальное общество могло обеспечить людям лишь средства к существованию, создать самое необходимое, то целью индустриального общества становится массовое производство товаров с наименьшими затратами. Это — товаропроизводящее общество, где «люди, сырье и рынки подгоняются под нужды производства и распределения товаров»70. К. Маркс и М. Вебер, несмотря на разницу подходов, описывают его как капиталистическое. Основанием для этого послужил исходный факт функционирования экономической жизни. Главным ресурсом в данном обществе выступает капитал, организованный посредством предприятия или фирмы. Характеризуя капитализм как способ экономической жизни, М. Вебер выделяет следующие черты71: — рациональный расчет капитала как норма доя всех крупных промышленных предприятий; — присвоение автономными частными промышленными предприятиями свободной собственности на вещные средства производства (землю, машины, приборы, орудия и т. п.); — вольный рынок, т. е. свобода выбора вида деятельности; — рациональная, механизированная техника; — рациональное, т. е. твердо установленное правовое, регулирование хозяйственной деятельности; — свободный труд, т. е. наличие рынка свободной рабочей силы; — коммерческая организация хозяйства, предполагающая ориентацию при покрытии потребностей на рыночный спрос и доходность предприятия. Складывание частнокапиталистической собственности означало появление нового класса — буржуазии, сформировавшейся из представителей различных сословий феодального общества. Старые сословные перегородки рушатся, социальная структура становится подвижной. Этого требуют новые производственные задачи: экономика нуждалась как в энергичных, предприимчивых, деловых, практичных людях, так и в людях, по выражению К. Маркса, ничего не имеющих, кроме своих рабочих рук. Положение на социальной лестнице теперь определяет экономический статус — обладание правом собственности. Экономическая жизнь в данный период приобретает некую автономию и играет противоречивую роль. С одной стороны, через укрепление экономических связей формируются национальные государства, в рамках которых и осуществляется общественное развитие. С другой — социальная дифференциация по имущественному признаку разделяет общество. Имущие стремят ся всеми силами сохранить и приумножить собственность, а неимущие — ее обрести. В силу противоположности интересов участников производства социальная интеграция различных социальных слоев не может быть реализована в экономической сфере. Религия и церковь со своими иррациональными доводами также уже не могут выступить объединительной силой. Религия переместилась в сферу частных интересов и выражает скорее не общность, а различие. Единения общество пытается достичь в сфере политической, в частности государственной, жизни. Государство сосредоточивает в своих руках все властные полномочия, единая форма правления распространяется на всю его территорию. Происходит централизация и бюрократизация государственной жизни. Возникает, по словам М. Вебера, рациональное государство, отличающееся разделением чиновничества на отдельные ветви и развитием рационального права72. В общественно-политической мысли вызревает идея правового государства, в котором право, благодаря поддержке и признанию публичной власти, становится властной силой — законом, обязательным для всех. Наряду с государством, выступающим в качестве принудительной объединительной силы, складывается другая, более сложная и плюралистичная форма общности — гражданское общество. Если в доиндустриальном обществе человек принадлежал «миру» и церкви, то теперь он также имеет два «измерения» — гражданское и государственное. Как член гражданского общества человек стремится к автономии и свободе; принадлежность к государству накладывает на него общественные обязательства. Подобная диверсификация общественной и индивидуальной жизни способствует размежеванию социальных и политических интересов, порождает потребность в разнообразии оценок, критериев оценки, интерпретаций и т. д. Универсальные религиозные добродетели, предписания и запреты в данных условиях уже не могут выполнять роль регулятора социального поведения. Появляются идеологии — рациональные системы социальных и этических идей. Все идеологии имеют ряд общих черт: — опираются на научное знание, с помощью которого рационально обосновывают ту или иную картину мира, представления об общественном устройстве; — претендуют на тотальную значимость, т. е. пытаются распространить свое влияние на все общество; — имеют нормативный характер, но при этом не столько требуют повиновения, сколько убеждают в необходимости выбора тех или иных средств достижения желанной цели, используя аргументы эффективности и общественной полезности; — имеют партийный характер. Партийность означает не только приверженность курсу партий как идеологических организаций, но и общий критерий оценки и выбора поступков. Партийность идеологий способствует противоборству различных сил как внутри общества, так и во внешней политике, постоянно их воспроизводит. Вместе с тем идеологии используют и прежние регулятивы социального поведения — веру и ритуалы. Нетерпимость и фанатизм, присущие ряду идеологий и их приверженцев, имеют религиозный источник. Произведения основателей той или иной идеологии или людей, внесших значительный вклад в ее развитие, почитаются почти так же, как и священные религиозные книги. Достаточно вспомнить отношение к работам К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина в нашей стране в советский период. Партийные собрания, съезды, куда допускаются только «свои», весьма напоминают ритуалы эпохи мифологического мировоззрения. Идеологическая форма мировоззрения индустриального общества создает видимость принципиального различия между государствами, имеющими противоположные идеологии. Наиболее ярко это различие проступало между либерально ориентированными странами и социалистическими. Однако по своей сути они являются индустриальными обществами. По мнению А. Турена, различие между ними заключается в том, кто осущест влял индустриализацию. В капиталистических странах это делала национальная буржуазия, а в социалистических — государство7'. И капиталистические, и социалистические общества формируются и функционируют как экономические общества, организованные по принципу функциональной эффективности73. Выбор той или иной идеологии во многом определяется, как мы покажем ниже, социокультурной спецификой обществ или же внешнеполитическими факторами, как в случае с рядом европейских государств после Второй мировой войны. Интересную точку зрения по вопросу о социализме как теории и государственной практике высказывают В. В. Алексеев и С. А. Нефедов. Рассматривая социализм в широком смысле этого слова, как коллективистскую идеологию с принципом уравнительной социальной справедливости и как государство с господством государственной собственности и государственным регулированием, они обнаруживают социалистические государства на протяжении всей человеческой истории, вплоть до древнего мира. Одна и та же идея приобретала различные формы: марксистский социализм, христианский социализм, конфуцианский социализм, исламский социализм. Поскольку форма социалистического учения затмевала его содержание, социалисты разных направлений обычно не признавали друг друга, а иногда и вступали в ожесточенную борьбу. Причины появления социалистических государств — рост народонаселения и возникающий в результате голод, приводящие к борьбе за хлеб и землю. Гибнут же они либо вследствие внешних вторжений, либо по причине неспособности государства справиться с последствиями роста народонаселения в ходе демографического цикла. Однако авторы осторожны в своих прогнозах, т. к. научно-техническая революция до неузнаваемости изменила жизнь людей. Демографический кризис и контроль над рождаемостью нарушили ход процессов, которые раньше считались естественными. Поэтому нет оснований утверждать, что теория Мальтуса, на которую опираются ученые, подтвердится в буду- щем . Влияние идеологии в индустриальном обществе столь велико, что оно распространяется и на науку, в особенности гуманитарную. Возникают неразрешимые теоретические споры между учеными, придерживающимися разных идеологических установок. Во времена существования мировых капиталистической и социалистической систем мнения обществоведов настолько расходились, что практически не было встреч «лицом к лицу», шли ожесточенные заочные дебаты. Непримиримость позиций объяснялась исходной точкой теоретических конструкций — идеологическим идеалом общественного устройства: либо мировой социализм, либо мировая рыночная модернизация. Ценности индустриального общества принципиально отличаются от ценностей предшествующего периода. Если в аграрном обществе материальное благополучие оттеснялось на задний план, то в товаропроизводящем достижение материального достатка занимает одну из главных позиций. Наличие стабильных государственных образований делает жизнь человека и всего сообщества более безопасной, нет больше нужды в жестких религиозных регламентациях. «Бог мертв» — это высказывание Ф. Ницше как нельзя лучше характеризует новую ценностную систему, в центре которой теперь находится воля к власти. Человек стремится к свободному определению собственного поведения, особенно в политической жизни. Практически во всех государственных образованиях обществ индустриального типа, даже во времена тоталитарных режимов, имелись представительные органы, конституции. Поэтому большую роль приобретают политические ценности, гарантирующие свободу слова, печати, собраний, выборов, значительное место также отводится защите национального интереса. В середине XX века в развитых индустриальных странах намечаются новые тенденции в функционировании экономики, политики, духовной жизни, породившие большое количество разнообразных теорий, касающихся будущего социального устройства. Однако современникам бывает сложно различить случайные факты и закономерности. Захваченные силой и привлекательностью какого-либо явления, мы можем придать ему преувеличенное значение, недооценив роль более скромного по масштабам события. Кроме того, новые явления по-разному «пробиваются» в различных областях общественной жизни. Некоторые новшества развиваются стремительно, быстро распространяясь на множество стран, носят интернациональный характер, например научно-технические достижения. Это создает ощущение всеобщности перемен, наступления «новой эры» в истории человечества. Учитывая уроки истории, мы можем утверждать, что вряд ли возможно, чтобы во всех странах мира экономические, социальные, политические процессы шли в одном направлении, в одинаковом темпе и осуществлялись по единой схеме. Набиравшие силу и крепнувшие с каждым годом изменения второй половины XX века породили у современников ощущение разрыва истории. Для характеристики нового общества в целом или его отдельных сфер часто используется приставка пост-: посткапиталистическое, постпредпринимательское, постры- ночное, постиндустриальное, постмодернистское и пр. Употребление подобных терминов, кроме того, свидетельствует о незаконченном характере преобразований, не получивших окончательного оформления. Контуры нового витка в общественной эволюции были очерчены еще более тридцати лет назад Д. Беллом. Затем его идеи развивали Э. Тоффлер, Й. Масуда, А. Турен, М. Кастельс и другие. Все сторонники постиндустриальной теории сходятся в одном: теперь главную роль в движении общества вперед начинает играть не промышленность, а наука. Промышленный период создает мощную материально-техническую базу, но в то же время на определенном этапе обнаруживает пределы роста: экологи ческие, ресурсные, энергетические. Место главного производственного ресурса занимает научная информация. Капитал как производственный ресурс индустриального общества не исчезает, но претерпевает серьезные изменения. Из индустриального он превращается в информационный, носит глобальный характер и опирается на финансовые потоки. М. Кастельс отмечает: «Капитал работает в глобальном масштабе и в реальном времени, причем он реализуется, инвестируется и накапливается, прежде всего, в сфере обращения, т. е. как финансовый капитал. Последний всегда составлял основную часть капитала, однако сегодня мы являемся свидетелями иного феномена: дальнейшее накопление капитала и финансовая деятельность все чаще осуществляются на глобальных финансовых рынках; из этих сетевых структур притекают инвестиции во все области хозяйственной деятельности: информационный сектор, сферу услуг, сельскохозяйственное производство, здравоохранение, образование, обрабатывающую промышленность, транспорт, торговлю, туризм, культуру, рациональное использование окружающей среды и т. д.»74. Происходят структурные изменения в экономике. Большая часть рабочей силы теперь занята в сфере услуг: личных (магазины, салоны красоты, прачечные и пр.), деловых (банковское дело и финансы, торговля недвижимостью, страхование), на транспорте, в коммуникациях, коммунальном хозяйстве, в образовании, научно-исследовательской деятельности, управлении. Претерпевает изменения и характер труда. Труд утрачивает коллективное лицо, становится все более индивидуализированным с точки зрения возможностей работников, условий труда, заинтересованности в нем и перспектив на будущее. Изменения в сфере производства влекут за собой преобразования социальной структуры. Буржуазия и пролетариат в классической, индустриальной форме, как имущие и неимущие, уже не являются ее основными элементами. Великие предпринимате ли, одновременно владевшие капиталом и управлявшие им, остались в прошлом. Пролетариат, представленный полуквалифицированными рабочими, не выступает в качестве крупнейшей категории социальной структуры. Возрастает роль профессиональных и технических работников. М. Кастельс по этому поводу пишет: «Кто владелец? Кто изготовитель? Кто слуга? Эти понятия становятся все более размытыми в условиях системы производства, характеризуемой меняющейся конфигурацией, совместной работой, созданием сетей, привлечением внешних источников, использованием субподрядов. Вправе ли мы утверждать, что стоимость создается отупевшим Ът работы на своем компьютере изобретателем новых финансовых средств, чей труд отчуждается брокерами корпораций? Кто участвует в создании стоимости в электронной промышленности? Изобретатель чипа или же девушка, работающая на конвейере фабрики где-то в Юго-Восточной Азии? Несомненно, они оба, хотя и в совершенно разной пропорции. Так что же, их обоих можно отнести к новому рабочему классу? Тогда почему в это понятие не зачислить и специалиста по компьютерам в Бомбее, которого на основе субподряда привлекают для разработки программы создания того или иного конкретного дизайна? Почему не включить сюда и разъездного менеджера, который мотается или просто сидит на связи между Калифорнией и Сингапуром, занимаясь урегулированием вопросов производства и сбыта электронных чипов?»75 Капитал и труд по-прежнему живут за счет друг друга, но непосредственно между собой не связаны. Жизнь глобального капитала все меньше зависит от конкретного труда и все больше от накопленного объема труда как такового. Тем не менее собственность продолжает оставаться основным стратификационным критерием. К ней добавляется и знание76. Расширение пространственных границ экономической жизни, глобальный характер экономических связей, деперсонифика ция собственности, размывание классов ставят новые задачи в сфере политической жизни. Расширяются экономические и социальные функции государства с целью предотвращения последствий чрезмерной спекулятивной активности, экономических кризисов и депрессий. Вопрос о степени активности государства в экономическом и социальном регулировании горячо обсуждается, но мало кто сомневается в том, что это государственная задача. Рамки политических пристрастий становятся подвижными, не носят больше непримиримого характера главным образом по той причине, что сложился альянс гигантов индустрии и политической власти, образовав системы влияния. Системы влияния — круг замкнутый, но подвижный. По словам Т. Ю. Лебедевой, «он реагирует на усиление одних звеньев и ослабление других — таков закон его выживаемости: власть денег, с одной стороны, и власть принимать решения, с другой, открывают и закрывают двери к еще большим деньгам и власти. Партнеры и условия могут меняться. Однако "системы влияния" нельзя обвинить в отсутствии собственной логики и принципов: они носят замкнутый характер и недоступны для тех, кто непричастен ни к политической власти, ни к индустриальным элитам»77. Партии как один из важных субъектов политической жизни сохраняются, но теперь выполняют во многом декоративную роль. Принятие политических решений осуществляется не по идеологическим, а по практическим соображениям. Трансформации в характере труда, широкое распространение интеллектуальной деятельности обусловливают ломку дисциплинарной социализации. Индивид желает ощущать себя свободным, идеал подчинения личности рациональным коллективным целям утрачивает свою объединительную роль. Чувство общности формируется не на основе классовой принадлежности, нивелирующей индивидуальность, а в группах и движениях, через которые человек реализует поиск своей идентичности. Суще ствует разнообразие связей, контактов и коллективов с узкими интересами (объединения вдов, родителей, гомосексуалистов, алкоголиков, любителей пива и пр.). Идеологии как ведущие формы мировоззрения отходят на задний план: «самосознание заменяет классовое сознание»78. Человека постиндустриального общества не могут убедить ни религиозные заклинания, ни эмоциональные и экспрессивные идеологические призывы. Индивид желает иметь свободу выбора, общество же стремится к принятию наиболее эффективных, а значит, убедительных для индивида решений. Мировоззрение все более приобретает технологичный характер. Технологии заменяют интуитивные суждения алгоритмами (правилами решения проблемы), формализуют набор правил, в соответствии с которыми принимаются решения. Технологии охватывают все уровни социальной системы: на макроуровне они представлены PR, на микроуровне — разнообразными психологическими технологиями. PR, являясь, по сути дела, коммуникационной инженерией, обладает вполне просветительским и гуманистическим пафосом. Создатель технологии PR Айви Ли требовал «принимать во внимание общественные интересы, исходить из правдивой информации»79. Классическое определение «public relations» дает словарь Уэбстера: «Содействие установлению взаимопонимания и доброжелательности между личностью, организацией и другими людьми, группами людей или обществом в целом посредством распространения разъяснительного материала, развития обмена (информацией) и оценки общественной реакции»80. Среди аспектов PR-работы С. Блэк называет изучение общественного мнения, отношения и ожидания со стороны общественности и рекомендации необходимых мер для формирования мнения и удовлетворения ожидания; установление и поддержание двустороннего об- щения, основанного на правде и полной информированности; предотвращение конфликтов и недопонимания; содействие формированию взаимного уважения и социальной ответственности. Общая цель может быть обозначена такими словами С. Блэка — «гармонизация личных и общественных интересов»81. Примерно то же мы находим у другого классика — Ф. А. Буари: «Именно в каждодневном построении доверительных отношений и заключается суть паблик рилейшнз»82. Однако за красивыми декларативными построениями явно проступает сходство PR с идеологической или коммерческой (реклама) манипуляцией общественным мнением. Особенно эта близость прослеживается в главных теоретических принципах, положенных в основу системы управления сферой паблик рилейшнз. Решение PR-проблемы имеет четыре этапа: диагноз, планирование, реализация и оценка процесса управления. Первый шаг включает зондирование и отслеживание проблемы, его цель выяснить: «Что происходит в данный момент?» Основная цель второго заключается в том, чтобы дать ответ на вопрос: «Что нам необходимо сделать или сказать, исходя из уже известной ситуации?» На третьем этапе главными вопросами являются: «Кто должен это сделать, сказать, когда, где и как именно?» По ходу деятельности происходит постоянное корректирование курса с учетом обратной информации о том, что срабатывает, а что — нет. Выполнение программы продолжается или прекращается после выяснения вопроса: «Как идут дела или как мы поработали?»83 Стремясь откреститься от пропагандистской сущности PR, приводятся, например, такие бледные и неубедительные доводы: «Цель PR — достижение согласия; цель пропаганды — создание движения. PR стремится к достижению честного диалога; пропаганда к этому не стремится. Методы PR подразумевают полную открытость; пропаганда при необходимости скрывает факты. PR стремится к пониманию, пропаганда к привлечению сторонни- 84 КОВ» . Многочисленные агентства коммуникации и пиаровцы, занимающиеся рекламой, издательской деятельностью, отношениями с инвесторами, прессой, лоббированием, выборными кампаниями, превращают социальные взаимоотношения в грандиозный коммуникационный спектакль, зрителем или соучастником которого выступает все общество. Как и любое представление, PR обращается к глубинным корням человеческого сознания, создает новую мифологию корпоративно-общественного характера, использующую общественные ценности для решения утилитарных целей корпоративной выживаемости. Эту тенденцию отмечают многие западные социологи, изучающие PR, выпуская книги с характерными названиями (ср.: «Мои демоны» Э. Морена, «Мифы предприятия» Ж.-П. Ле Гоффа). PR балансирует между концепцией открытости и созданием новой корпоративной мифологии, что свидетельствует, по мнению Т. Ю. Лебедевой, о переменчивости его природы84. Происходят изменения в ценностной системе и ценностных ориентациях личности. Утрачивают свою былую роль традиционные политические, религиозные, моральные и социальные нормы, все больше уделяется внимания качеству жизни и самовыражению. Р. Инглегарт отмечает постепенность этого процесса. Вытеснение старого мировоззрения осуществляется через смену поколений85. Часто новое мировоззрение называют постмодернистским. Яркую характеристику постмодернистской культуры дает современный французский социолог Ж. Липовецки. Он называет такие ее черты, как поиск качества жизни, себялюбие, грубая чувственность, неудовлетворенность великими учениями, культ соучастия и самовыражения, реабилитация местных региональных верований и традиционных практик86. Итак, в ходе общественной эволюции мы выделили несколько исторических форм мировоззрения и ценностных систем. На каждом новом этапе доминирует одна из них, отодвигая на задний план прочие и подчиняя их логике развития современности. В результате мы получили довольно упрощенную схему: — доиндустриальное общество: миф, религия — религиозные ценности; — индустриальное общество: идеология — политические ценности; — постиндустриальное общество: технологии — ценности самовыражения. Разумеется, что все многообразие исторического процесса здесь не отражено. Любая теория развития лишь намечает основной вектор эволюции, фиксирует наиболее общие и глубинные социальные изменения, говоря философским языком — качественные преобразования, абстрагируясь от национальной специфики исторического воплощения каждой из описанных ступеней. К тому же трудно зафиксировать здесь и сейчас в чистом виде наличие всех свойств той или иной фазы из-за присутствия большого количества различных переходных форм. Д. Белл по этому поводу иронически замечает, что понятие «переходное общество» может сделаться постоянным в социальных науках87. Кроме того, историческое время у разных народов течет неодинаково. В различные периоды истории одни народы вырываются вперед, указывая путь всем остальным, за ними, как правило, следует большая группа «идущих со средней скоростью», а ос тальная часть как бы зависает во времени. Это происходит главным образом в силу социокультурных особенностей каждого сообщества, которые сдерживают или стимулируют развитие той или иной тенденции. Цивилизационный аспект ценностной системы Социокультурную специфику можно назвать «живым телом» каждого сообщества, которое «нарастает» на общем для всех макросистем социальном каркасе. Она проявляется во всех сферах: экономической, политической, культурной, социальной. Ее формирование происходит под влиянием множества причин: природно-климатических, доминирующей религии, контактов с другими народами-и пр. Пространственные границы сообществ, в рамках которых осуществляется общественная эволюция, постоянно меняются. Одновременно продолжают действовать две разнонаправленные тенденции: в сторону расширения и в сторону сужения границ. Возникают и гибнут огромные мировые империи, происходит дробление целостных в экономическом, политическом и культурном плане территорий и образование «искусственных» государств и т. д. Это обусловливает распространение общих черт у, казалось бы, весьма различных народов. И все же заимствования из других культур могут прижиться на новой почве лишь в том случае, если они соответствуют этосу данного народа, вписываются в его контекст. По этой причине диахронический анализ, выявляющий единую стратегическую линию развития человеческого общества как рода, должен быть дополнен синхроническим анализом, демонстрирующим видовое многообразие общества. Е. Б. Рашков- ский уподобил синхронное воззрение тканевой основе, а диахро- 89 ническое — утку исторического видения . Социологический синхронный анализ макросистем требует своего категориального аппарата. В качестве основных понятий чаще всего используются: «цивилизация», «культурно-исторические типы», «социокультурные типы» и пр. Они различаются разной степенью обобщения. Более широким является понятие «цивилизация». Оно имеет множество толкований. С его помощью обозначают: — исторический процесс совершенствования жизни общества (Гольбах); — ступень общественной жизни, следующую за первобытным строем (Морган); — материальную, утилитарно-технологическую сторону общества, противостоящую сфере духовности (Зиммель); — последнюю, завершающую стадию какого-либо типа культуры, эпоху смерти этой культуры (Шпенглер); — любой отдельный социокультурный мир (Тойнби); — наиболее широкую социокультурную общность, представляющую собой самый высший уровень культурной идентичности людей (Хантингтон). Начиная с трудов О. Шпенглера, а затем А. Тойнби сформировалось значение цивилизации как локальной моно- или полиэтнической общности с выраженной социокультурной спецификой. Цивилизации стали рассматриваться как саморазвиваю- щиеся и самодостаточные локальные общности, противопоставляемые теориям глобальной исторической эволюции всего человечества. Цивилизационные концепции исторического процесса, представленные теориями Данилевского, Шпенглера, Тойнби, отрицают точку зрения о едином, всеобщем историческом развитии человечества. Отказавшись от линейности в трактовке культурно-исторического процесса, они приходят к идее культурной морфологии, и историческая картина мира предстает как вечное обновление, становление и угасание культурных форм. Культурологический плюрализм оказал огромное влияние на современную науку, но вызвал множество замечаний. Обстоятельную критику цивилизационного подхода дал П. Сорокин. Он Указал на отсутствие фундаментальных оснований и, следовательно, единого критерия для типологии культур. В процессе Развития происходит смещение культурных систем и социальных групп, поэтому развитие культуры может протекать волнообразно. Ученый подчеркивал, что трудно выделить критерии зрелости культуры, как нельзя говорить и о гибели культуры в смысле полного исчезновения ее форм. Мир совершает флуктуации от одного типа культурной суперсистемы к другому с небольшим перерывом, различаются лишь ритм и темп колебаний. Во второй половине XX века получил развитие и распространение подход к изучению цивилизаций, учитывающий динамику социокультурных признаков, их трансформацию в ходе общеисторических преобразований. Данный подход представлен в работах Н. Элиаса, Ш. Эйзенштадта, российских ученых — Б. С. Ерасова, Е. Б. Рашковского, А. О. Бороноева, П. И. Смирнова и других. Такой взгляд на историю позволяет фиксировать «независимые переменные», находящиеся одновременно как бы в двух плоскостях — вертикальной и горизонтальной. Несмотря на разницу исходных методологических принципов при анализе социокультурных систем, все вышеназванные исследователи понимают под цивилизацией локальную межэтническую общность, формирующуюся на основе единства исторической судьбы народов, проживающих в одном регионе, длительного и тесного культурного взаимодействия и культурного обмена, в результате чего складывается высокий уровень сходства в институциональных формах и механизмах социальной организации и регуляции. Итак, постараемся обозначить основные черты цивилизации как социокультурной общности. Во-первых, она представляет собой крупномасштабное единство в пространстве и времени. Являясь целостным образованием, цивилизация тем не менее сама не есть общество. Она состоит из ряда обществ, из которых некоторые существуют одновременно, другие — в разное время. Но период жизни каждого из них должен совпадать с периодом жизни, по меньшей мере, одного другого члена множества. Цивилизация имеет большую длительность, чем общеисторические этапы. Время ее жизни измеряется веками и тысячелетиями. Общества, входящие з цивилизацию, должны иметь пространственные связи и контакты, благодаря которым образуется жизненное пространство цивилизации. В исходном пункте пространство должно быть единым. Если цивилизация сложилась, возможны разрывы пространства. Но, так или иначе, должны сохраняться возможности для регулярных коммуникаций, по u U V# 90 крайней мере, для определяющей части членов цивилизации . Цивилизации могут смешиваться, накладываться одна на другую, включать в себя субцивилизации. Границы между цивилизациями редко бывают четкими, но они реальны88. Во-вторых, несмотря на то что цивилизация существует как длительное социокультурное образование, она подвержена изменениям, представляя собой одновременно состояние, процесс и результат процесса. Особенностью цивилизационных изменений является их долговременность. Процессы цивилизационных изменений могут иметь разную направленность. Н. Элиас выделяет три следующих типа. Первый тип — это трансформации, приводящие к структурным изменениям, связанным с ростом дифференциации и интеграции. Второй тип — структурные изменения, ведущие к уменьшению дифференциации и интеграции. Третий тип — трансформации, не связанные с увеличением или уменьшением дифференциации и интеграции. Кроме того, имеется множество смешанных типов изменений89. В ходе жизни цивилизации имеют место все перечисленные типы изменений, по-разному представленные на различных уровнях общественного бытия. Иногда может возникнуть противоречие между разнонаправленными процессами, приводящее к напряженности и конфликтам в жизнедеятельности цивилизации. В-третьих, цивилизации имеют внутренний источник развития. Нам ближе позиция Ш. Эйзенштадга, полагающего, что главной причиной цивилизационных трансформаций является напряжение между сакральными, трансцендентными представлениями об общественном устройстве и их воплощением в социальных институтах. При этом внутри обществ присутствуют соперничающие представления об отношениях между трансцендентным и мирским порядками. Они возникают на основе трех антиномий: осознания огромного разнообразия возможностей, связанных с трансцендентными представлениями, и путей их воплощения; напряженности между разумом и откровением, или верой; проблем, связанных со стремлениями к полноценной реализации в социальных институтах этих представлений в первозданном виде90. Подобные рассуждения очень близки к современным синергетическим идеям развития. Согласно синергетическому подходу, любая сложная система, в том числе и социальная, имеет внутренний механизм развития и не один, а множество собственных, отвечающих ее природе путей развития. Вместе с тем, хотя путей развития может быть очень много, их количество не бесконечно. Любая система имеет ограничения, т. е. направления, которые человеку не может реализовать своей созидательной деятельностью. Иначе оценивается и хаос. Он созидателен и разрушителен одновременно. В некоторых случаях малые флуктуации, случайности могут быть существенными. Действия на микроуровне системы могут привести к изменениям макроструктур. Хаос выступает здесь как средство усложнения организации, как гармонизация темпов развития различных фрагментов сложной структуры. В то же время имеются структуры, которые становятся неустойчивыми по отношению к малым возмущениям, тогда хаос выступает разрушающим началом. Процесс развития системы предстает как нелинейный, значит, в нем имеют место тенденции расхождения, повышения разнообразия, а с другой стороны — тенденции схождения, свертывания этого разнообразия, повышения избирательности, канализации развития91. В-четвертых, цивилизации как социокультурные общности обладают едиными, универсальными характеристиками. Этот те зис разделяют все ученые. Однако, когда речь заходит о перечислении цивилизационных признаков и выделенных на их основе цивилизаций, возникают расхождения. Природа этих разногласий кроется в том, что, поскольку цивилизации обозначают общности предельно широкого порядка, оказывается явно недостаточно назвать те или иные конкретные культурные и социальные явления. Различия между цивилизациями носят глубинный характер, трудно схватываются и артикулируются с помощью общепринятого научного понятийного аппарата. Так, С. Хантингтон выделяет такие общие черты цивилизации, как язык, история, обычаи, институты, самоидентификация. Па их основе в современном мире он насчитывает восемь цивилизаций: западная, китайская, индуистская, японская, исламская, православно-славянская, латиноамериканская и африканская92. Его оппоненты указывают на непоследовательность предложенной классификации, поскольку на основании перечисленных признаков латиноамериканская и православная (российская) цивилизации должны включаться в состав западной93. Отвечая на эти замечания, С. Хантингтон приходит к более широким обобщениям. Он отмечает, что границы между цивилизациями почти полностью соответствуют пределу, до которого доходят страны в защите прав человека: Запад и Япония оберегают права человека; Латинская Америка, Индия, Россия и часть Африки защищают лишь некоторые из них; Китай, многие азиатские страны и большинство мусульманских обществ в меньшей мере охраняют права человека94. Чувствуя недостаточность перечисления конкретных свойств или указания на их взаимосвязь, ученые прибегают либо к очень широким формулировкам сущности цивилизации: «Основа цивилизации не религия, а жизневоспроизводственный механизм с фундаментальными социальными константами, продук тивными универсалиями»95, либо к образным выражениям — «тип обмена веществ» (А. Зиновьев)96. Б. С. Ерасов выделяет следующие формы выражения всеобщности: а) формы духовности — идеи, учения, символика, ритуалы, которые выходят за рамки любых этнических, социально-классовых, политических, хозяйственных преобразований; б) структурные принципы организации общества, которые охватывают всех членов макрообщности, хотя на разных условиях и отводя им различное место в структуре цивилизации; в) деятельность институтов и элит, способствующих поддержанию и реализации принципов универсальности, хотя и обеспечивающих при этом особый статус и духовную привилегированность97. В. В. Ильин и А, С. Ахиезер, трактуя цивилизацию как способ поддержания жизнедеятельности общества, называют два основных признака: образ жизни, детерминируемый базовыми устоями существования, и воспроизводство способов воспроизводства жизни98. Е. Б. Рашковский и В. Г. Хорос справедливо отмечают, что понятие цивилизации в явной или неявной форме сопрягается с понятием культуры. Тем не менее эти два понятия различаются по объему и содержанию. «Если культура — это все поле интеллектуального и духовного поиска, весь комплекс смыслов, ценностей, имеющих хождение в том или ином обществе, то цивилизация — это "оплотневшая", кристаллизовавшаяся культура, "осевшая" в некоторых долговременных ценностях, мыслительных парадигмах, прошедших тест на прочность, на длительность, на некоторую усредненность и, стало быть, на широкую трансли- руемость во времени и в пространстве. Во-вторых, цивилизация складывается не только из ценностей, но и институтов, что под черкивает факт укорененности соответствующих элементов культурного наследия в социуме»99. Создание цивилизационной всеобщности — длительный и сложный процесс, охватывающий жизнь многих поколений. На макроуровне общественного сознания он приводит к формулированию идей, принципов и символов, превосходящих все обычные и обыденные установки, представления и принципы любого локального уровня, утверждая некое возвышенное начало, доминирующее над всеми частностями. На массовом уровне всеобщность означает формирование устойчивой срединной культуры, ядра или иерархии культурных уровней, что и обеспечивает определенное место всем значимым группам общества и элементам культурной регуляции. Тем самым образуется система, имеющая некоторую целостность и органичность, способная адаптироваться к меняющимся ситуациям и вместе с тем поддерживать свою устойчивость100. Огромную роль в формировании цивилизационной общности играет религия. Она на протяжении длительного исторического периода регулировала жизнедеятельность общества и настолько «пропитала» культуру и всю социальную жизнь, что ее присутствие почти не ощущается. Но при этом следует сделать одно замечание. Многие восточные цивилизации имеют в своей основе не одну, а несколько религий. Духовная жизнь Востока создала удивительный синтез различных религиозных представлений. Например, «в рамках личной жизни китаец исповедует Даосизм, но когда дело касается общественных норм поведения, он становится конфуцианцем. Столкнувшись с неприятностями и жизненными невзгодами, китаец обращается к буддизму махая- ны. В национальном сознании границы между учениями размыты, и мудрость каждой из трех традиций находит подтверждение в повседневной жизни»101. Индийская цивилизация вобрала в себя индуизм, будцизм и ряд других религиозных учений. То же самое относится и к Японии. С одной стороны, вопрос о наличии у цивилизаций общих институтов кажется вполне очевидным, а с другой — весьма проблематичным, как только возникает необходимость их обозначения. Трудность заключается в том, что речь должна идти одновременно как об институтах макроуровня, т. е. неких константах поддержания общественного устройства в целом, так и об институтах микроуровня, способах поведения индивидов в экономической, политической, социальной жизни. Цивилизация, как уже было сказано, это не общество в привычном смысле слова, т. е. некое системное упорядоченное образование со своими структурными элементами и уровнями. Представители одной цивилизации не ведут совместного хозяйства, не объединены единой политической системой, не имеют абсолютно идентичных культурных традиций и норм. Тем не менее они всегда тяготеют друг к другу. С. Хантингтон называет эту комплементарность синдромом братских стран102. Ярким примером могут служить социалистические государства центральной и восточной Европы времен существования мировой социалистической системы. Их внешняя приверженность социализму базировалась на финансовых вливаниях в экономику этих стран из СССР, военно-политической поддержке правящих коммунистических партий. Однако по мере того как иссякали денежные потоки, слабела роль национальных коммунистических партий, социалистические институты все больше демонстрировали свою инородность, пока, наконец, в одночасье не рухнули. Мгновенный по историческим меркам распад мировой социалистической системы и быстрая интеграция большинства бывших социалистических государств с западным капиталистическим экономическим и политическим сообществом свидетельствовали о неукорененности коллективистских социалистических ценностей в общественном сознании. Так, проведенное немецкими социологами изучение ценностных ориентаций с целью выявления наличия «социалистической личности» показало, что между западными и восточными немцами гораздо меньше различий в ценностных установках, чем между восточными немцами и советскими эмигрантами103. Существование у представителей цивилизации институциональной и культурной общности позволяет говорить и о присутствии предпочтительных ценностных ориентаций. Среди ученых нашла поддержку идея Э. Шилза о наличии у цивилизаций «центральной системы ценностей», «центральной зоны» или «культурного ядра». Ядро состоит из сверхпрочных в плане исторического воспроизводства элементов, хотя оно и не остается совершенно неизменным. Эти элементы (мировоззренческие принципы, образцы мышления, жизненные смыслы) интегрировались в ядро в разные периоды времени. Вокруг ядра располагается «периферия». Ее составляют либо быстропреходящие элементы, исчезающие из культурного оборота за сравнительно короткие исторические отрезки времени (например, за период жизни одного-двух поколений), либо региональные, этнические, сословные и другие особенности, либо поисковые инновационные элементы, способные со временем перейти в ранг «ядер- ных»104. Центральная зона цивилизации характеризуется сакральной природой. В этом смысле каждое общество имеет «официальную» религию, даже тогда, когда оно трактуется более или менее корректно — как секулярное, плюралистичное и толерантное, отмечает Ш. Эйзенштадт, использующий в своих изысканиях идеи Шилза105. Ценностные приоритеты цивилизации будут корректировать историческую систему ценностей, адаптируя ее к сложившейся социокультурной среде. С. Хантингтон высказал вполне убедительное предположение, что в современном мире идентичность на уровне цивилизаций становится более важной, чем идентичность на уровне нации-государства: «Люди разных цивилизаций по-разному смотрят на отношения между Богом и человеком, индивидом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Эти различия складывались столетиями. Они не исчезнут в обозримом будущем. Они более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами»’09. Несмотря на процессы глобализации мира, растет цивилизационное самосознание и углубление понимания различий между цивилизациями. Это проявляется во все более четком осознании наличия собственной цивилизационной траектории в мировом историческом процессе. Актуальный дискурс ценностной системы Мы рассмотрели две закономерности, под влиянием которых формируется мировоззрение и входящая в него ценностная система, — это тенденция общеэволюционных институциональных изменений всего человечества и цивилизационное своеобразие социальных систем. Данные факторы выступают объективными по отношению к деятельности социальных субъектов, в значительной степени предопределяют будущее качественное состояние всей социальной системы. Подобные рассуждения могут привести к мнению о телео- логичности и предопределенности социального развития, которое, впрочем, достаточно легко развеивается при обращении к историческим фактам. Какую бы страну мы ни взяли, везде увидим уникальность и феноменальность исторического опыта. Практически в каждый исторический период имеются альтернативные пути развития. Общество всегда само выбирает тот или иной вариант, сознательно формирует микроинституты, регулирующие социальное взаимодействие. Социальные субъекты предстают как акторы, осуществляющие выбор решения в соответствии со своими целями и ценностями. Вокруг создания новых формальных институтов идет политическая борьба, в результате которой появляется новая институциональная ситуация. Термин «институциональная ситуация» предложен Г. Мюрдалем с целью подчеркнуть ценностно-нормативный характер общественных отношений106. В отечественных социологических исследованиях чаще используется термин «тип институциональной структуры»107. Институциональная ситуация определяет тон деятельности макроинститутов, создает актуальный дискурс. Одновременно происходят изменения в неформальных институтах, протекающие постепенно. Большую роль в данных процессах играет культура, случай, естественный отбор. Все эти социентальные изменения происходят постоянно, в силу внутренних потребностей общества. Кроме того, происходят обновление и актуализация ценностной системы: в нее попадают новые ценности, а также по-новому расставляются акценты значимости среди функционирующих ценностей. Назовем это явление актуальным дискурсом ценностной системы. Таким образом, институциональные основания формирования ценностной системы можно проанализировать с помощью категорий общего, особенного и единичного, позволяющих условно вычленить три уровня институциональных факторов. Первый уровень определяется тем этапом, который имеет место здесь и сейчас в мировой истории. Соответствующие тому или иному периоду институты будут облачать ценности в соответствующую мировоззренческую форму и выделять доминирующие. В ходе истории различные общества все больше интегрируются в общемировой процесс, что приводит к сближению их ценностных систем. Второй уровень объединяет общества на основании их цивилизационного сходства. Цивилизационная специфика социальных систем дает своеобразное преломление ценностей первого уровня. Третий уровень — конкретная социально-экономическая и политическая обстановка того или иного общества — определяет актуальный ценностный дискурс. Следствием сложной взаимосвязи и переплетения всех трех уровней выступает ценностная система общества, которая всегда и везде будет уникальной и неповторимой. Она не приемлет прямых способов управления, но и не является окончательно предопределенной и автоматически заданной объективными факторами. Ее стабильность и прочность обусловливаются наличием институциональных оснований.