Философские размышления о жесте исходят из, во многом, наивного вопроса о том, насколько моё тело является моим. Тот же самый вопрос можно было бы задать и о сознании, о воле: насколько я автономен как мыслящий и как действующий субъект, то есть насколько мои мысли, содержание моего сознания являются моими? Не является ли моё Я (Я как сознание, Я как действующий субъект) - простой фикцией, выдумкой, точкой пересечения бесконечных влияний? И что такое, в конечном счёте, Я, личность? Однако здесь мы ограничимся лишь вопрошанием о теле. И обыденное мышление, и классический дискурс в философии говорят о том, что у человека есть сознание, есть и тело. Моё тело - это то, что принадлежит мне, что является частью меня. Оно взаимодействует с сознанием, влияя на него и подчиняясь его требованиям. Однако часто оказывается, что тело живёт «само по себе»: я хотел бы, чтобы оно двигалось нужным образом, в определённой пластике, или чтобы оно выражало моё внутреннее состояние, мои мысли, но его деятельность не согласуется с моими желаниями. Моё тело не есть то, что полностью принадлежит мне или чем я могу управлять. М. Мосс в “Техниках тела” рассказывает о том, как британским солдатам выдали лопаты, выполненные во Франции, и как даже после многих месяцев работы они так и не смогли вполне освоить способ копания ими, и работа с этими лопатами по-прежнему доставляла им телесные неудобства182. Походка, способ бега и плавания также не являются чем-то, что нами контролируется и может быть сознательно изменено. Раз научившись кататься на велосипеде, наше тело хранит память этого умения всю жизнь. Пытаясь контролировать свои движения, придать телу определённую пластику, например, двигаться так же, как американский киноактёр, мы сталкиваемся с тем, что телу уже присущ определённый стиль движения, двигательный «стереотип», избавиться от которого очень трудно. Кроме того, мы знаем, что несмотря на желание быть привлекательным и старания придать телу такой вид, мы никогда не можем быть уверены, что оно действительно будет выглядеть именно так, как мы рассчитываем, например, что оно выйдет привлекательным на фотографии и т.д. Знакомый всем опыт бытия фотографируемого описан у Ролана Барта в «Camera Lucida»: «Образ, мой образ, вот-вот должен родиться: кто появится на свет, «неприятный тип» или «миляга»? Если бы я только мог «выйти» на бумаге как на классическом полотне, благородным, задумчивым и интеллигентным! ... Однако, поскольку то, что, по моему мнению, подлежит «схватыванию» - это тонкая моральная текстура, а не просто мимика, ... постольку я не знаю, каким образом воздействовать на мою кожу изнутри» . С точки зрения классического дискурса, тело, «внешнее» - это выражение внутреннего, духа (см. первую главу). Такой подход представлен в «Феноменологии духа» Г егеля. Однако с точки зрения представителей сценического искусства этот тезис не вполне корректен: актёры, мимы, танцовщики знают, что тело может выражать эмоциональное состояние, переживаемое под воздействием музыки или изображаемое на сцене, только когда оно натренировано, прошло длительную артистическую подготовку. И даже умелое, натренированное тело не всегда может удовлетворительно выразить внутреннее состояние183 184. Таким образом, моё тело и в своём действовании-движении, и в своём внешнем виде, и в своей эмоционально-экспрессивной способности не является тем, что подвластно моему разуму, чем я могу управлять и что потому мог бы назвать своим. Тело не принадлежит мне, не является частью только моей личности. Тело относится также и к социальным явлениям. Оно формируется в течение всей жизни под воздействием социума. Когда мы говорим о том, что тело не принадлежит мне, то используем слово «я» достаточно наивно, подразумевая под ним индивида, личность, субъекта как оппозицию общему, социуму. Тело формируется под воздействием социума, как минимум, четырьмя путями. Первый - это традиция телесного поведения, то, что Мосс называет техникой тела. Он подчёркивает, что техника тела - это традиционный, передающийся из поколения в поколение телесный способ действования. Даже те виды телесной деятельности, которые нами рассматриваются как природные, биологические (к примеру, сон, приём пищи, дыхание, ходьба) варьируются в своём исполнении от социума к социуму. В каждом социуме закладываются определённые способы исполнения этих действий, которые становятся единственно возможными для тел его членов. К примеру, походка или способ бега зависят не только от индивидуальных особенностей пластики тела, но и от социальных установок (что является подобающим и не подобающим, приличным и неприличным, красивым и некрасивым). Так, Мосс указывает на возможность на большом расстоянии отличить походку англичанина от походки француза185. Техникам тела обучаются: ребёнок как сознательно, так и автоматически копирует их у взрослых. Впрочем, речь идёт не только об освоении техник тела детьми: каждый член социума в течение всей жизни претерпевает процесс социального формирования своего тела. Второй - это воздействие на тело со стороны идеологии, политической власти. Тому, как власть инвеструет себя в тела людей, посвящена работа Фуко «Надзирать и наказывать». В любом обществе тело зажато в тисках власти, проходит через дисциплины послушания, манипуляции, формирования, через которые принуждение проникает в каждую часть тела, становится естественным, а затем автоматически продолжается в форме привычки. Вместе с заимствованием «правильных» жестов происходит усвоение тех ценностей и смыслов, которые за ними стоят. Воздействие на тело Фуко называет «микрофизикой» власти, то есть способом воздействия на низком уровне, на уровне обыденности, который часто остаётся за пределами внимания и которому потому трудно что-либо противопоставить. Третий путь социального формирования тела связан с отчуждением индивида от собственного тела в системе капитализма. Тело становится внешним объектом даже для самого «владеющего» им индивида. Оно рассматривается как источник прибыли: с одной стороны, его способности, рабочую силу можно продать, с другой - оно становится вещью, подтверждающей социальный статус своего владельца и потому должной соответствовать предлагаемым идеальным образцам. Такое восприятие собственного тела внедряется при помощи рекламы, глянцевых журналов, средств массовой информации. При этом достижение навязываемых идеальных образцов принципиально невозможно, в виду чего индивид никогда не остаётся доволен своим телом и подключается в процесс непрерывного усовершенствования себя, борьбы со старением, ожирением и т.д., принося немалый доход косметической и фармацевтической промышленности. Четвёртый путь социального формирования жеста связан с приспособлением тела к существующей в данном социуме технике. Ещё из истории первобытных обществ известно, что использование орудий труда, простейшей техники, сказывается на анатомии тела: так, например, кисть руки приспосабливается к форме камня или топора. В современном мире это легко видеть по тому, как профессиональная деятельность, связанная с тяжёлым физическим трудом, формирует и деформирует тело, создавая в нём определённые жесты. Однако это характерно не только для изнуряющих физических нагрузок, но и для более простой офисной работы: длительная работа за компьютером влекут за собой формирование соответствующих жестов. Повсеместное использование компьютера приводит к тому, что наша культура становится «дигитальной» («пальцевой») вместо «мануальной» культуры прежних веков186 187. Таким образом, исходный материал - плоть, природное тело, - шлифуется социумом, и процесс этот происходит на протяжении всей жизни. На тело воздействуют многие факторы, которые оставляют на нём свой отпечаток, формируют его, и в результате действия которых тело становится тем, что оно есть в каждый конкретный момент. И эту самую конфигурацию тела, присущую ему в каждый конкретный момент, мы называем жестом. Жест - это состояние тела, его оформленность. Тела без жеста не существует. В этом оформлении природной плоти социальными установками, традициями, техниками действования заключается сугубо человеческая черта. Таким образом, жест - это пластико-пространственная конфигурация тела. Однако она интересна нам лишь постольку, поскольку имеет смысл, то есть подлежит интерпретации. Поэтому необходимо уточнить определение: жест - это пластикопространственная телесная конфигурация, которая интерпретируется как имеющая смысл. И смысл этот социален, рождён в социуме. Задача нашего исследования - предложить некоторую методологию познания социума через его жесты. Жест всегда социален, всегда содержит в себе социальную, культурную, историческую традицию. Исследования лингвистов показывают, что при переезде в другую страну эмигранты намного труднее усваивают язык тела нового места жительства, чем его вербальный язык. Жест - это граница между индивидом (телом отдельного человека) и социумом. Х. Плеснер, а в русскоязычной традиции - В. А. По дорога показали, что понятие границы далеко не так просто и однозначно, как мы привыкли думать, подразумевая под границей тела кожу, отделяющую его от внешнего мира. Среда обитания, внешний мир часто являются продолжением тела, его бытием вне самого себя: «Ваша комната - продолжение вашего телесного образа и от него неотделима»188 189. Граница между телом и внешним миром не всегда может быть точно определена и представлена: «Эта граница — вибрирующая, постоянно меняющая свою линию напряжения, консистенцию, толщу, активность двух сред, совпадающих в ней (Внешнего и Внутреннего), — и есть промежуток жизни, который мы не в силах покинуть пока 2 живем» . Говоря о том, что жест является границей между индивидом и социумом, мы имеем в виду, что через жест в тело индивида вкладываются социальные установки, ценности, традиции, техники действования, и тем самым, в конечном счёте, формируется и сознание индивида. Впрочем, это разделение на сознание и тело кажется нам устаревшим и не вполне справедливым и поэтому в данном случае мы говорим о «социализации сознания» весьма условно. Жест - это способ социализации всего человека, конституирование и идентификация его как персоны, члена социума. Исследование жеста как границы между индивидуальным и социальным становится очень актуальным именно в современном мире. В отличие от традиционного общества, в котором передача опыта основывается на книгопечатании, современная культура медиа предполагает иной способ трансляции опыта - через медиа образы. Это многократно увеличивает способы и возможности формирования жестов людей. Мы постоянно сталкиваемся с визуальными образами, являющимися носителями определённых жестов. Кино, видео, реклама, интернет показывают «правильные» жесты, которые запоминаются и воспроизводятся потребителями. Это театр масс, управляющий жестами не просто отдельных социальных групп или общностей, но огромного количества людей, при этом зачастую стирая границы между людьми разных социальных слоёв и национальностей. Мосс пишет о своём наблюдении над походкой француженок, которая становится похожей на американскую именно благодаря популярности голливудского кино190. Культы актёров играют огромную роль в формировании жестов поколения. Влияние медиа на жесты людей - отличительная черта нашей эпохи, поэтому для понимания образа современности его, равно как и весь процесс социального формирования жестов, необходимо подвергнуть философскому исследованию. Таким образом, тематизация жеста показывает, что моё тело не является «моим», оно принадлежит целому, социуму. Следовательно, жест может и должен быть рассмотрен как социальный символ, хранящий в себе указание на особенности того общества, которое его сформировало. Понятие символа в философии имеет длительную историю и по-разному конкретизируется в различных философских учениях. Символ часто определяют через некоторое различие со знаком. В первой главе мы видели, что, по Ф. де Соссюру, отличие символа от знака заключается в том, что знак произволен, безучастен к тому, что он собой означает. Знак - всего лишь указание на нечто другое, но сам не имеет внутренней связи с этим другим. Пример знака - дорожный знак, которым регулируется поведение пешеходов и автомобилистов. Символ, напротив, имеет внутреннюю связь с тем, символом чего он является, символ в некотором смысле родственен ему, именно поэтому его нельзя заменить чем угодно, как, в примере де Соссюра, нельзя заменить весы - символ справедливости - на колесницу. Автор «Философии символических форм» Э. Кассирер наделял символ универсальным значением, определяя человека как существо символическое. Мышление в символах - это то, что отличает человека от животного. Тому, что окружает человека, он приписывает смысл при помощи «символических форм»: языка, мифа, религии, искусства и науки. Лишь исследуя эти внеприродные практики - символические формы, при помощи которых человек организует и систематизирует мир, возможно понять сущность человека, построить философскую антропологию: «Язык, миф, религия и искусство и есть способы такой организации и систематизации. Лишь на этой более широкой основе можно построить теорию человека»191. С. С. Аверинцев обращает внимание на то, что символ всегда предполагает выход к целостности мира: «... содержание подлинного символа через опосредующие смысловые сцепления всякий раз соотнесено с «самым главным» - с идеей мировой целокупности, с полнотой космического и человеческого «универсума». Уже то обстоятельство, что любой символ вообще имеет «смысл», само символизирует наличность «смысла» у мира и жизни. «Образ мира, в слове явленный», - эти слова Б. Пастернака можно отнести к символике каждого большого поэта. Сама структура символа направлена на то, чтобы погрузить каждое частное явление в стихию «первоначал» бытия и дать через это явление целостный образ мира»192. В данном исследовании под символом мы подразумеваем такой знак, который, во- первых, допускает бесконечность интерпретаций, и во-вторых, не просто указывает на обозначаемую частность, но связывает эту частность со множеством других и таким образом подводит их к некоторой единой универсалии и открывает пространство смыслов193 194 195. Жест как символ отражает принятые в социуме ценности и идеи, «является своеобразным ключом, открывающим путь к познанию важнейших ценностей и умонастроений, лежащих в глубинах сознания общества, его менталитета» . Идеи и ценности, которыми живут люди, кристаллизуются в их телах. Как пишет Ф.Г. Юнгер, тело «принадлежит истории, а, следовательно, изменяется. Нет такой идеи, которая изменяла бы только платье, всякая идея изменяет и тело. ... Наша походка меняется, если у нас возникают новые мысли, и если меняется наше мышление, то претерпевает изменения и вся структура нашего тела. Канон Поликтета незаменим для нас, когда мы изучаем закономерные телесные соотношения той эпохи. Но наш канон иной, ибо иной является наша историческая ситуация, мы мыслим, действуем, трудимся иначе. Поэтому любое произведение искусства, за которым можно признать канонический ранг, бесценно для нас, бесценно в том числе и потому, что оно показывает нам такого 4 человека, каким его хотят видеть люди» . Кроме того, жест служит социальным символом, так как сознательно используется людьми как средство социальной дифференциации, как средство отождествления себя с определённой социальной группой и отгораживания от других: «Жесты становятся символом институции, благодаря которому она проводит границу по отношению к другим институциям и социальным пространствам. Кто разделяет форму и значение таких символических жестов, тот идентифицирует себя с институцией, в рамках которой они производятся. Это верно не только для институций, но также для профессиональных групп, социальных слоёв, при гендерной идентификации или же для групп, отличающих себя специфической функцией»196. Из этого становится понятным, что жесты играют особенно важную роль в сословном обществе: «Исполненное степенности и благородства поведение защищало дворянство от размывания и проникновения в его среду представителей низших сословий, укрепляло самоуважение и престиж этой социальной группы часто более эффективно, чем юридические нормы»197. Изменения в мышлении социума также отражаются на жестах, и потому по жестам мы можем увидеть, что в способе мышления произошли изменения и предположить, что это за изменения: «Как замечает Виллем Фрихоф в статье «Поцелуй сакральный и мирской», после многих веков преследования поцелуй, как и приветствие при случайной встрече, возвращается в быт Северной Европы. Культ дружеского и неформального общения свидетельствует о том, что мы вступаем в новую, более демократическую эру жеста»198. Следовательно, изучение жестов может стать некоторой методологией познания общества: «Для познания социума необходимо изучать его жесты». Именно изучение эволюции жестов буржуазии и аристократии привело Элиаса к значительной для многих гуманитарных наук идее неразрывной связи процесса цивилизации с усилением регламентации жестов, всё большим нарастанием контроля за своими телодвижениями. Поскольку жест является социальным символом, то необходимо поставить вопрос 0 том, как мы можем расшифровывать этот символ, или, выражаясь языком герменевтики, как мы можем понимать жест. Прежде всего, нужно отметить, что не существует универсальной системы жестов, или единого языка тела для всех людей. Жесты меняются от общества к обществу, от поколения к поколению, равно как меняется и их регламентация, каноны приличных и неприличных, красивых и некрасивых жестов. Идея о том, что существует язык жестов, универсальный для всего человечества, была распространена в классический период философии, с античности и вплоть до XIX века. К примеру, Лукиан в «Трактате о танце» писал о том, что танцоры могли бы служить переводчиками, так как, в отличие от вербального языка, язык танца понятен всем народам. Одним из последних представителей идеи универсальности языка жестов был Дарвин, указавший в своей работе «О выражении эмоций у животных и человека», что существует всего четыре основные эмоции: печаль, гнев, страх и радость, выражение которых одинаково у представителей всех рас и культур. Однако исследования социологов и антропологов, проводимые с XIX века, решительно опровергли эту точку зрения. Они доказали, что жесты являются продуктами социальных и культурных различий: «для современного подхода к изучению жеста характерны принципиальный отказ от тезиса о его вневременной универсальности и признание жеста продуктом социальных и культурных условий» . Следовательно, понимание жеста нельзя свести к его «декодированию» на основе устойчивой системы значений. Как мы видели в предыдущей главе, в параграфе «Герменевтика жеста», понимание жеста - это реконструкция его смысла в ходе интерпретации. Как любой символ, жест требует творческого подхода интерпретатора: «Жест подлежит ... своего рода дешифровке, в ситуации которой шифровой ключ, предполагаемый адресантом, не известен адресату изначально, но должен быть им реконструирован в ходе герменевтической процедуры по отношению к жесту»199 200. Жест допускает неограниченное число интерпретаций, но это не означает, что процесс толкования его совершенно произволен. Понимание любого текста, в том числе жеста, имеет свои законы, которые изучает философская герменевтика. Смысл жеста постигается на основе анализа общей социальной, культурной, исторической ситуации, в которой он возник. Кроме того, понимание жеста происходит не только рациональным путём, но и с помощью миметического усвоения жеста. «Воспринимающий жест понимает его тогда, когда подражает ему и через это подражание постигает специфический характер его телесной формы выражения и представления»201. Мимесис жестов - это необходимое условие для того, чтобы встроиться в язык жестов, характерный для данного социума. Когда индивид воспроизводит жесты, характерные для социума (обучаясь им или же совершая их по обыкновению), он схватывает их смысл через чувственное переживание. Этот процесс часто происходит неосознанно, и именно поэтому влияние жестов на формирование ценностей и взглядов человека, на его идентификацию с социумом, так велико. Зная об этом, политическая власть, институции, социальные общности используют жест как способ воздействия на сознание людей через их тела. Они предполагают употребление определённых жестов и санкционируют случаи пренебрежения ими. «Требованием исполнять специфические для институции жесты заявляется их претензия на власть. При совершении этих жестов институциональные ценности и представления вписываются в тело членов коллектива или адресатов институции и благодаря повторяемому «исполнению» получают подтверждение своей действенности. ... Через мимесис специфически институциональных жестов члены сообщества подчиняются нормативным требованиям институций. Точно также инсценируются, повторяются и подтверждаются жестами отличия, специфические для определённого пола»202. Мимесис жеста позволяет прочувствовать характер телесного самовыражения другого человека или других людей. Тем самым приобретается опыт телесности другого, мира его чувств. Индивид перешагивает границы собственного телесного опыта и тем самым творчески меняет, расширяет свою личность: «Этот «выход» миметически ведущего себя субъекта из собственных структур в мир жестов представления и выражения других людей переживается как обогащающий и приносящий удовольствие. Он ведёт к расширению внутреннего мира за счёт эстетически-миметического принятия внешнего и даёт возможность живого опыта. Эти переживания можно назвать живыми, поскольку мимесис через ощущения позволяет постичь своеобразие другого»203. Особенно ярко это проявляется в танце, в драматическом искусстве, когда индивид (актёр или танцор) получает наслаждение от переживания телесного опыта и через этого - внутреннего мира другого человека. Такое восприятие внешнего и внутреннего опыта другого ведёт к радостному обогащению жизни, которое ещё Аристотель считал отличительной чертой, свойственной мимесису204. Жест является способом социальной дифференциации и идентификации, он маркирует различия между социальными общностями (классовыми, возрастными, профессиональными, гендерными) и служит символом принадлежности индивида к этой общности. Причём, поскольку жесты в значительно меньшей степени подвергаются контролю разума, чем вербальная речь, то именно они могут скорее выдать принадлежность человека к определённому социальному кругу. Высшие классы вырабатывают жесты, соответствующие их общественному положению (как правило, более сдержанные), которые могли бы подчёркнуть их отличие от низших классов, в то время как жесты последних остаются более «естественными», «природными». Так, для Франции 16-18 веков характерно всё большее увеличение зазора между культурой господствующих групп и культурой низов, что выражалось и подчёркивалось разницей их жестов: «Крестьянство, пассивно сопротивляясь социальному гонору высшей страты, охраняло своё собственное миросозерцание и консервировало принятые манеры поведения. Для аристократической среды, напротив, характерны постоянные метаморфозы стиля поведения, жестов, движений, отражающих вежливость и учтивость в 16 веке, родовую гордость в 17 веке или личную честь в 18 веке. Уже в середине 16 века дети из наиболее известных фамилий, а позднее и учащиеся коллежей получали уроки хорошего тона, что всё более отдаляло их от сельского населения и низших социальных слоёв»205. В этом параграфе нам хотелось бы показать значимость жеста как социального маркера на примере возрастной, гендерной и профессиональной идентификации. Для того, чтобы стать членом социума, необходимо осуществить процесс идентификации, осмысления себя в социальных категориях возраста, пола, профессии, класса и т.д. При этом мы остановились только на трёх видах идентификации - возрастной, гендерной и профессиональной, потому что именно эти три, на наш взгляд, являются основополагающими для конституирования социальной личности. Несмотря на то, что этот раздел диссертации иногда балансирует на грани с культурологией и психологией, мы всё-таки считаем его важным для решения поставленных нами задач, так как через него можно будет увидеть, как изучение жестов приводит к познанию социальных ценностей и установок, то есть осмыслить жест как необходимое условие возможности социально-философского познания. Жест как способ возрастной идентификации Уже само наличие проблемы идентификации, осмысления себя в социальных категориях говорит о социальной зрелости человека. Бытие ребёнка, напротив, не содержит в себе этой проблемы. Не будучи полноценным членом социума, у ребёнка нет необходимости определения себя относительно таких социальных категорий, как профессия, этническая принадлежность, класс, и потому возрастная идентификация для него - самая главная, оказывающая наибольшее влияние на его повседневную жизнь. Для него достаточно быть самим собой, чтобы оправдать то место, которое предполагается для него в данном социуме. Жесты детей выражают и подтверждают их возрастную идентификацию: они естественны, непосредственны и эмоциональны. Дети могут позволить себе недопустимое для взрослых: сидеть на корточках, громко плакать и смеяться, выполнять интимные техники тела на людях. Они не вполне владеют своим телом, не вполне способны контролировать жесты, ориентируясь на социальные нормы и этикет. Непринуждённые, продиктованные настроением, удобством, индивидуальной пластикой тела, жесты детей становятся недоступными для взрослых ещё и потому, что тело взрослого человека становится зажатым от постоянного воспроизводства однотипных телодвижений, предполагаемых профессиональной деятельностью и социальными нормами. Однако по мере взросления ребёнка его жесты подвергаются всё большей и большей регламентации. Социализация, подготовка к будущей взрослой жизни происходит через усвоение детскими телами жестов, свойственных взрослым. Главную роль здесь играют, конечно же, учебные заведения, поступая в которые ребёнок сталкивается с необходимостью постоянно подчинять своё тело принятым нормам. Любое учебное заведение предъявляет права на тела своих воспитанников, регулирует телесную деятельность детей: «Форма - главное средство контроля над телом и поведением и способ активного формирования «Я» в том виде, который представляется желательным для школы. Учащиеся вынуждены подчиняться установленной в школе дисциплине, более строгой, чем в семье, и приспосабливаться к школьным правилам ношения одежды, не выделяясь из среды своих соучеников»206. Установленная в школе дисциплина тела нацелена на подготовку ребёнка к выполнению будущей социальной роли. Кроме униформы, к ней можно отнести приучение к определённой позе за партой и за обеденным столом, к определённой манере бега и силовых упражнений на уроках физкультуры, навязывание «правильного» способа держать авторучку при письме. Эта дрессура жестов является, казалось бы, насилием над подвижными и раскованными телами детей, однако благодаря ей ребёнок становится членом социума, подчиняющимся установленным нормам. Посредством регламентации жестов происходит трансляция социальных ценностей, становление личности ребёнка. Причём это происходит незаметно: казалось бы, правила поведения, одежда - это всего лишь внешние, формальные требования, однако через них воспитывается опыт подчинения, а также перенимается модель поведения, за которой стоят установленные социальные ценности. Жесты взрослых, прошедших эту дисциплину тела, становятся предсказуемыми, продиктованными нормами поведения, этикетом, а также привычкой постоянно контролировать своё тело. Яркие, обращающие на себя внимание жесты среди взрослых людей свойственны, в основном, маргиналам. Также они часто встречаются у представителей молодёжных субкультур. В тех случаях, когда человек сознательно пытается идентифицировать себя с другой возрастной категорией, он делает это с помощью жестов. В современной культуре распространено копирование зрелыми и даже пожилыми людьми жестов молодёжи: «Практикуемый многими стариками молодежный стиль одежды указывает на их покорность «духу времени» и на стремление соответствовать общественным ожиданиям»207. Причина этого, вероятно, в том, что в современной культуре, нацеленной на потребление, активное и постоянное обновление жизни, быть старым неприлично. Зрелость воспринимается как оплот консервативности, неспособности и нежелания осваивать новое. Для того, чтобы удержаться в центре социальной жизни, нужно быть молодым или имитировать молодость. Жест, таким образом, является важнейшим механизмом возрастной идентификации. Любая возрастная категория связана с определенным, характерным для нее и допустимым с точки зрения социума набором жестов. Часть из них - природного происхождения, другая часть вырабатывается в конкретном социуме. От того, какие жесты мы используем, зависит, с какой возрастной группой нас отождествляют и какое место мы занимаем в системе социума. Кроме того, жесты, как мы видели на примере тенденции использования зрелыми людьми молодёжных жестов, отражают социальные ценности, указывая на тот возраст, который считается привилегированным. Жест как способ гендерной идентификации Гендерная идентификация - это процесс, который осуществляется каждым членом социума на протяжении всей его жизни. Если пол биологический определяется однозначно и, за редчайшими исключениями, даётся раз и навсегда, то социальный пол, гендер, присваивается в процессе жизни через присвоение моделей поведения и знаков, соответствующих ценностям данной культуры. Одним из таких способов гендерной идентификации является жест. Для того, чтобы реализовать свою гендерную идентификацию, стать «настоящим» мужчиной или женщиной, необходимо исполнять жесты, характерные для этого гендера. Мы не будем здесь подробно рассматривать идеалы мужественности и женственности в разных культурах, а отметим лишь общие характеристики, свойственные жестам маскулинности и феминности в разных культурах и общие тенденции, связанные с процессом гендерной идентификации. Разница в жестах мужчин и женщин имеет, с одной стороны, природные основания (например, женская походка всегда отличается от мужской), с другой стороны - по- своему дополнительно подчёркивается в каждой конкретной культуре. Особенно богатый репертуар искусственных жестов, выполняемых с целью подчёркивания и увеличения дистанции между полами, имеют женщины: «Женщине всегда предписывалось вести себя иначе, чем мужчине. Так, в соответствии с эстетикой и этикой Ренессанса, женщины должны были скромно опускать глаза, ходить маленькими шажками, есть небольшими порциями и сморкаться в миниатюрный платочек. Любой жест, разрушающий принятый образ женственности, считался недопустимым»208. Мужские жесты всегда более приближены к естественности, к простому, рациональному действию. Отклонение со стороны мужчины от этой рациональности, простоты движения часто рассматривается как жеманство и осуждается. Модели поведения и жесты, считающиеся «женственными», напротив, предполагают принципиально нерациональные (а часто даже противоестественные) способы действия и движения. Женщина живёт среди значительного количества ограничений на движения, которые удобны для тела и естественны среди мужчин (в соответствии с современной литературой «хороших манер», издаваемой в России, она не может сидеть, «развалившись» в кресле, чесать в затылке, щёлкать костяшками пальцев). С другой стороны, ей предписывается невероятное число не необходимых с точки зрения рационального действия жестов, главная цель которых - подчеркнуть отличность женщины от мужчины. Яркие примеры - это обычаи бинтования ног в Китае, ношения корсетов, кринолинов, чопин - туфлей на высокой, иногда доходящей высоты 50 см, платформе. Некоторые из этих аксессуаров делали невозможным самостоятельное передвижение женщины, не говоря уже о выходе из дома без сопровождающих, но именно это проявление «беспомощности» воспринималось как показатель женственности и утончённости. Как европейская, так и китайская современные культуры отказались от подобных способов культивирования феминности, грубо искажающих женскую физиологию. Однако та же самая тенденция сохранилась и в современном воспитании. Собственно, гендерное воспитание - воспитание ребёнка с учётом его пола - базируется ни на чём ином, как на прививании ребёнку соответствующих жестов. Девочке с малых лет говорят, что она должна скромно себя держать, подбирать волосы, сидеть и стоять в приличных, не вызывающих позах и т. д. Мальчики, напротив, более свободны в телесной деятельности: их не попрекают за то, что они лазают по деревьям и через заборы, ходят по лужам, принимают непринуждённые позы. Мальчикам достаточно быть самими собой: то, что они мальчики, оправдывает их неряшливое поведение, недопустимое для девочек. По мере взросления девочка все более сталкивается с необходимостью ограничивать свое тело и осваивать техники тела, которые отличают ее от мальчиков, юношей и мужчин, которые подчеркивают то, что женский пол - это «другой» пол. В школе девочек намного строже наказывают за шумное поведение и драки; мода навязывает им одежду, которая невыносима с точки зрения удобства (высокие каблуки, короткие юбки, облегающая одежда и т.д.), но которая формирует особенную, «женскую» походку и манеру держать тело. Эти необходимые для конструирования феминности жесты, как и несколько сотен лет назад, вновь делают ее физически намного более слабой и беспомощной, чем она является от природы. Мужская мода, будучи лишённой характерного для женской моды огромного количества украшений и аксессуаров, более единообразная и строгая, делает мужчину более независимым от суждения других о его внешности. Мужская одежда прежде всего функциональна, чего никак не скажешь о модной женской одежде: «...мужская одежда достигла стандартизации и функционального удобства в процессе эволюции, под благотворным влиянием физической активности. Это сделало мужской гардероб более рациональным, чем постоянно меняющаяся изнеженная женская мода...мужской гардероб был создан для того, чтобы служить физическим и психологическим амортизатором против сбивающей с толку современной жизни»1. Если жесты феминности создают из женщины некий культурный «конструкт», культивируют её искусственность, то жесты маскулинности, напротив, своей простотой, естественностью, отсутствием всего лишнего и не-необходимого для выполнения конкретного действия сохраняют тело мужчины максимально близким к той форме, какую оно имеет от природы. Эта простота и естественность мужских жестов проистекают из того, что мужской гендер является главным, «привилегированным» в структуре социума, самостоятельно творящим ценности. И, напротив, большое количество регламентаций относительно женских жестов подчёркивает то, что женщина находится в подчинённом положении, играет по особым, написанным специально для неё, правилам, то есть не «на своей территории». Жесты феминности своей искусственностью отражают положение женщины как «другого» пола, в отличие от мужского - «нормального», основного. Однако в некоторых случаях разница между жестами мужчин и женщин нивелируется. Так бывает, например, во время войны, когда женщины вынуждены выполнять мужскую работу, участвовать в военных действиях; так бывает в обществах, в которых идеология предполагает равенство полов: «Становясь военными, женщины ... подчиняются системе мужских правил, примеряют на себя мужскую манеру Бруард, К. Маскулинность как мода // Теория моды. 2012. №25. С. 201. поведения»209, «Перенимание мужских манер женщинами становится ... общим местом при описании суфражисток и революционерок и в бульварной литературе, и в элитарной, и в натуралистической, и в символистской»210. Наконец, этот процесс происходит «естественным образом» при постепенном изменении идеалов маскулинности и феминности. К примеру, уже стало общим местом говорить о такой маскулинизации женщин и феминизации мужчин в современности: «... многие социально-значимые черты личности становятся, в силу объективных причин, гендернонейтральными. И как ответ на эти тенденции возникает стиль унисекс. Мужчины и женщины ведут одинаково активный образ жизни, заняты на работе, занимаются спортом и все носят похожую удобную и функциональную одежду: брюки, куртки, пиджаки, кроссовки и т.п. Женщины значительно реже, чем в прежние времена, надевают платья в повседневной жизни. Иногда в одежде проявляются тенденции «феминизации мужчин» и «маскулинизации женщин»211. Таким образом, мы видим, что представления о том, какие характерные черты должны быть свойственны мужчинам и какие - женщинам, реализуются в жестах. Изменения в культурных ценностях, в исторической ситуации влечёт за собой изменения в этих представлениях и, как следствие, в репертуаре жестов, традиционно считающихся мужскими или женскими. Кроме того, мы видели, что сравнительный анализ жестов феминности и маскулинности, выявляя большую приближенность к естественному, рациональному действию в жестах мужчин, в сравнении со множеством предписаний и запретов относительно жестов женщин, создающих из её тела «культурный конструкт», наводит на мысль о привилегированности мужского гендера в рамках культуры, регламентирующей каждое движение женщины, и о понимании женского гендера как «вторичного», «другого». Жесты как способ профессиональной идентификации В социальном смысле профессия является важнейшей характеристикой человека: это его «место» в социуме, его «функция», через которую он оправдывает своё бытие среди других людей. Профессия налагает на человека не только внешние обязанности, но меняет его изнутри, что отражается, в том числе, и на жестах. Начиная от наиболее заметных изменений в здоровье, в осанке, в манере ходить и держать тело и кончая выражением лица и стилем одежды, жесты человека испытывают огромное влияние со стороны профессиональной деятельности. В какой-то степени это напоминает о том, что выбор профессии -это не просто выбор способа зарабатывать на жизнь, но и выбор самого себя. Профессиональный труд, как известно, влияет на тело: оно приучается принимать нужные положения, позы; в некоторых случаях профессия формирует мышцы и скелет (к примеру, в спорте, при тяжёлом физическом труде), походку, стиль движений, внешний вид. П. Сорокин в статье «Влияние профессии на поведение людей и рефлексология профессиональных групп» приводит следующие примеры: «развитие и укрепление мускулатуры пальцев и кисти руки у пианистов, огрубление кожи рук у лиц, занимающихся «черной» работой, гистологическое «изнеживание» кожи рук у лиц, занятых «белой» работой, развитие мускулатуры у крючников и лиц, занятых тяжелым физическим трудом, изменение гистологического строения кожи кочегаров, искривление позвоночника у лиц, много времени проводящих за письменным столом ... и т.д., и т.д»1. Профессия - это нечто отчуждаемое, внешнее по отношению к человеку. Тело здесь «дрессируется», испытывает давление со стороны чего-то, чего могло и не быть. Это касается как физического труда (интенсивный физический труд явным образом меняет очертания тела), так и труда интеллектуального и творческого. Тело служит инструментом, посредником профессиональной деятельности, и на нём остаются отпечатки её. Профессиональные жесты формируются не только под действием многократно повторяемых движений, необходимости принимать определенное положение тела, но и под тем влиянием, которое оказывает ношение униформы. Униформа имеет как чисто утилитарное значение (защитить от грязи, крови, отравления химическими веществами), так и, в не меньшей степени, профессионально-статусное. Она подчеркивает превалирование профессиональных интересов над всеми остальными во время работы, акцентирует внимание на принадлежности человека к корпорации, на его профессиональном статусе. Необходимость носить униформу создает для тела некоторые рамки. Эти рамки также связаны с профессиональными обязанностями и представлениями о том, какими они, эти обязанности, должны быть. Дженнифер Крейк пишет об особенностях женской полицейской формы и соответствующих ей видах деятельности: «В США первоначально женщины-полицейские носили длинные юбки, приталенные жилетки с пуговицами и полицейским значком, а в сумочке носили пистолет. Такая одежда в значительной степени ограничивала круг обязанностей, которые можно было возложить на женщин-полицейских - как правило, они могли выполнять задания, не требовавшие физических усилий: оказывать помощь, разбираться в домашних ссорах, выполнять канцелярскую работу. Кампания за ношение формы, которая бы больше годилась для выполнения физических работ, отразилась в словесных баталиях по поводу того, пристало ли женщинам вообще выполнять такие работы»212 213. Униформа организует тело, делает его более подтянутым, подготовленным к выполнению рабочих функций. Телесные навыки, сформированные при помощи униформы, остаются даже тогда, когда человек ее снимает, то есть тело через ношение униформы проходит некоторую выучку, которая меняет его. В книге Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» собраны бытовые воспоминания женщин, участвовавших в Великой Отечественной войне. Очень характерно то, как нелегко им было менять в послевоенное время свои жесты, сформированные военной формой и военными привычками: «...я пять лет ни одного платья не видела. Я забыла даже, как шьется платье. ... Купила туфли на каблучке, прошла по комнате и сняла их. Поставила в угол и думаю: «Мне никогда не научится ходить в них» . «Вернулись, и все надо было начинать с начала. В туфлях учились ходить, на фронте же три года в сапогах. Мы привыкли к ремням, подтянутые, казалось, что теперь на нас одежда мешком висит, неловко как-то себя чувствуешь. ...идешь в гражданском платье, в туфлях, встретишь офицера, невольно рука тянется, чтобы честь отдать»214. Само наличие профессии уже предполагает некоторую «вписанность» в социум, социальную адаптированность. Социальная адаптированность, в свою очередь, непременно предполагает исполнение жестов, считающихся социально-приемлемыми. Профессия конструирует телесный образ человека, предлагая конкретные жесты, то есть уже во многом готовый, сформированный телесный образ. Принятие на себя этого образа, освоение его с небольшими переработками (так, чтобы он стал естественным, - важнейший шаг в моей профессиональной и, в целом, социальной идентификации и самоидентификации. Разумеется, есть исключения - люди, сильные в профессиональном отношении, но внешне заметно выделяющиеся среди других представителей этой профессии. Однако такие случаи могут стать причиной серьёзных трудностей на работе. Вывод из первого параграфа Мы видели, что тело относится к социальным явлениям, что оно испытывает воздействие со стороны социума и конструируется им. Из природного тела - плоти - оно оформляется в жест, то есть пластико-пространственную конфигурацию тела, подлежащую интерпретации. Таким образом, жест - это социальное тело, тело, каким его сделала жизнь в обществе. К жесту относятся как пластика (стиль движений, походка и т.д.), так и конфигурация (особенности анатомии, которые возникли в результате действия социальных причин - например, прямая спина и правильная осанка, свойственные людям высших сословий), а также внешний вид тела (одежда, причёска, украшения также относятся к жестам; вообще нельзя однозначно провести границу между тем, что относится к жесту и тем, что является внешним по отношению к нему). Также мы разобрали три пути, по которым социум формирует жест: через техники тела, исторически сложившиеся в данном обществе и передающиеся из поколения в поколение; через воздействие властных структур, то есть через так называемую «микрофизику» власти; через отчуждение индивида от тела в системе капитализма. В следующем параграфе мы попытаемся исследовать, какую роль играет жест в функционировании социума; как связаны жесты людей и способ мышления, с каким целями власть формирует жесты своих подчинённых и какие механизмы она при этом использует. Тем самым мы, возможно, сумеем дать ответ на вопрос, почему социальная философия жеста необходима для философского исследования социума.