<<
>>

Методология исследования проблемы становления и динамики экономоцентричного общества

Организацию всякой исследовательской работы предваряет ориентация в методологическом корпусе теоретических подходов, с позиции которых предполагается осуществлять изучение искомого предмета.
Данная проблема - поиск адекватной предмету и задачам исследования методологии - на сегодняшний день чрезвычайно актуальна, поскольку общепризнанная, благодаря усилиям постмодернистов, в современной философии и науке установка на методологический плюрализм увеличивает гносеологическую нагрузку на познающего субъекта, принуждая его к действию в ситуации выбора. Выбор некоторой методологической посылки с неизбежностью предполагает отказ от неосвещенной выбором исследовательской установки, что указывает на конструктивистский характер всякого научного изыскания, когда исследователь не просто «анализирует», «раскрывает», «выявляет» некоторые данности и закономерности, но задает их логикой методологических предпочтений. Как справедливо отмечает российский культуролог И. Г. Яковенко: «... идеальный исследовательский принцип состоит в том, что выбирается такая система методов, которая отвечает специфике самого исследуемого объекта. Здесь «метод задается природой объекта» [478, с. 6]. Наряду с общефилософскими основаниями, а также теоретическим и методологическим аппаратом смежных дисциплин, избирается методология, сориентированная на специфику предмета, относительно которого она выстраивает свои концептуальные линии. Следует заметить, что предметно-объектная область монографического исследования «Экономоцентричное общество: характер и направленность развития» расположена в синтетическом пространстве, где на взаимопересекающихся линиях функционируют социокультурные и социоэкономические элементы, структуры и факторы. Прежде всего это связано с тем, что оперирование категорией «экономоцентричное общество» указывает на необходимость обращения к некоторой типологизации социальных форм, выведение которых требует широты взгляда на проблемы социальной динамики.
Наряду с проблемами, находящимися в ведении экономической теории (теоретической экономии, политэкономии), поднимаются вопросы, относящиеся к области культуры, личности и общества. Другими словами, логика рассмотрения круга задач, раскрывающих заявленную тему, предполагает обращение к проблемам экономики в контексте общекультурных явлений. На возможность и необходимость рассмотрения экономической проблематики в русле философских и культурологических, а также политических, исторических знаний обращала внимание русская исследовательская мысль еще в конце XIX века. К примеру, известный русский экономист С. Ф. Шарапов в своем труде «Бумажный рубль» (1895) при изучении узких экономических вопросов, касающихся денежного обращения, вышел, по признанию исследователей его наследия, далеко за рамки узко финансовой сферы, «...рассмотрев область финансов не только с экономической, но и с социальной, философской и религиозной точки зрения» [316, с. 122]. Наиболее ярко данная полимодусная теоретическая позиция представлена в трудах русского богослова и экономиста С. Н. Булгакова, который разработал междисциплинарную область исследования - философию хозяйства. Правомочность существования названной исследовательской сферы автор обосновывает тем, что, по его мнению, для понимания экономических процессов и управления ими необходимо использовать социокультурный подход, поскольку именно социокультурная сфера, а также институциональные факторы являются основополагающими для экономических отношений [84]. Тем самым С. Н. Булгаков предложил подход, в методологическом плане позволяющий при изучении закономерностей хозяйственно-экономической жизни применять более широкую палитру методов исследования (герменевтических, нормативных и т. д.), что дает возможность достаточно глубоко проникать в сущность изучаемых явлений. Стоит отметить, что данная исследовательская установка - ориентирующаяся не столько на узкоспециализированный подход к изучаемому объекту, сколько на дисциплинарный синкретизм - на рубеже XX-XXI веков становится особенно привлекательной для исследователей самых разных научных направлений.
Это выражается в том, что в гуманитарном знании множится количество исследований, которые при изучении предметов, относящихся к узкой отрасли знания (психология, экономика, педагогика и т. п.) избирают в качестве методологических посылок дающие простор для широких обобщений цивилизационный, социокультурный подходы, стремятся привлечь результаты философских изысканий в целом. Тем не менее, сегодня лишь с большой долей условности можно предполагать, что наука стоит на пороге «эпохи великого синтеза», предполагающего переориентацию ее с принципа дисциплинарной дифференцированности на принцип целостного миропостижения, хотя идеалы «цельного знания» в целом присутствуют в культуре, прежде всего у представителей религиозно крыла русской философии (Г. С. Сковорода, В. С. Соловьев), и сегодня в той или иной степени они оказываются востребованными у специалистов самых различных направлений. Особенно актуальной проблема гносеологических императивов, ориентирующихся на целостность и даже синкретизм исследовательских установок, выступает в области экономических наук. В силу чрезвычайно стремительного проникновения экономического дискурса во все сферы общественной жизни, ориентации социума на императивы экономики, внимание к данной отрасли знания не может не привлекать специалистов самого разного профиля. И прежде всего это относится к представителям философской науки, назначение которой - дать обобщающее знание, способное решать вопросы, исходя не просто из узкоэмпирических данных, но на основе видения теоретических горизонтов, в перспективе которых конкретные факты приобретают значение общезначимых событий. Теоретическая экономия (и собственно, экономика как наука) вышла из философии, дополняясь фактами, деталями, сентенциями из хозяйственной практики [298]. Пройдя через идейное сито эпохи Просвещения, экономическая мысль обрела вид сначала политической экономии, а затем экономической теории, наиболее «онаученное направление» (Ю. М. Осипов) которой превратилось в эконометрику.
В итоге «естественнонаучный, или физический, или материально-механический, или формально-логический подход к объекту изучения - экономике, хозяйству - окончательно одержал победу над философским подходом, не оставив места не только метафизике с ее идеализмом и трансцендентностью, но даже и более стройной диалектике» [298, с. 12-13]. Другими словами, экономическая мысль, сложившаяся в эпоху модерна, взяла целенаправленный курс на формирование представлений о том, что экономика эмансипирована от культуры. За этим искусно создаваемым проектом, в обеспечение которого были вовлечены мощнейшие интеллектуальные силы от экономистов до философов, осталось незамеченным то обстоятельство, что экономика не эмансипируется от культуры в собственном смысле этого слова, но, будучи взаимообусловленной и неразрывно связанной с последней, трансформирует ее. Очевидность данного факта за последнюю сотню лет обнаружила себя настолько явно, что не могла не стать предметом исследовательской рефлексии социогуманитарного истеблишмента, породить соответствующую терминологию: «технотрансформационная цивилизация» (В. В. Ильин) и т. п.. Тем не менее, глубина и масштаб произошедших трансформаций, также как и потенциал формирующего воздействия экономики относительно культуры, осознаны еще в недостаточной степени, во многом благодаря тому «инженерно-физическому мифу об экономике», о котором говорит действительный член РАЕН Ю. М. Осипов: недостаток экономической теории заключается в том, что она «неустанно воспроизводит в разных вариантах инженерно-физический миф об экономике, имеющий к этой последней весьма условное отношение» [298, с. 17]. В связи с этим современный мир ощущается исследователями как «мир-инкогнито» (Н. Б. Шулевский), закрытый от обнаруживающего действия научно-философской мысли, вход которой в пространство экономической мысли запрещен тем объективнонаучным статусом, который самопровозгласила экономическая мысль не менее сотни лет назад [458]. Данное статусное определение, с одной стороны, вызвало целый ряд кризисных явлений, который потрясают собственно саму экономическую теорию уже не менее ста лет, о чем не без озабоченности пишут современные экономисты.
С другой, привело к геометрическому росту лакун непознанности в социокультурной сфере, затрудняя анализ зарождающихся и развивающихся феноменов, истоки которых восходят к экономическим отношениям. Пытаясь обосновать увеличение неосознанного в социокультурной сфере, связанного с экономическими транзакциями, к примеру, австрийский исследователь Ф. Хайек заявил о «принципиальной непознаваемости гуманитарного», «непреодолимых пределах знания», что вызвало недоуменную критику у ряда российских экономистов [222]. Ф. Хайек, с явной отсылкой к Марксу, формулирует положения, которые условно можно понять как закон убывающей производительности теоретической науки в общественной сфере. Суть его заключается в том, что чем глубже наука проникает в содержание общественной системы, тем менее достоверными становятся ее знания и полученные выводы, а конкретные рекомендации и предсказания ошибочны [427]. Данное обстоятельство не осталось за пределами внимания не только социальных философов, но и стало предметом столкновения мнений в среде экономистов. Хорошо известный «спор о методе», развернувшийся в рамках дискуссий немецких экономистов по поводу предмета, средств и методов решения экономических проблем, разрешился оформлением полярных позиций, представленных различными научными школами, одну из которых возглавил Густав Шмоллер, а другую Карл Менгер. Идейные приверженцы названных оппозиционных линий анализа в своем саморазвитии окончательно укрепились в практически взаимоисключающих мнениях. Первые уверенны в том, что экономические явления не могут рассматриваться без учета географических, культурных, социальных, этических, политических, религиозных и других факторов, во взаимовлиянии которых раскрывается вся полнота социальноэкономической жизни. Вторые предпочитают оперировать внеисторичными, индивидуалистичными, универсалистскими схемами, полагая, что экономические явления не зависят от окружающих неэкономических факторов. Они занимаются исследованием валютных курсов, процентных ставок, экономического роста и развития в автономном режиме на основе узкого экономического дискусра, оставляя за пределами собственных методологических установок необходимость использования иных, в частности, философских, принципов анализа существующих проблем.
Стоит отметить, что философские презумпции были «вынесены за скобки» экономических теоретизирований не без помощи самой философии. Такие течения как позитивизм (О. Конт, Дж. С. Милль, Г. Спенсер), неопозитивизм (М. Шлик, Р. Карнап, Г. Рейхенбах), прагматизм (Ч. Пирс, У Джемс, Дж. Дьюи) и т. п., во многом определявшие «дух» нарождающейся эпохи прошлого столетия, продуцировали мировоззренческие мотивы, которые предполагали прямое воздействие на общественное и индивидуальное сознания результатов изысканий различных наук (физики, биологии, психологии, в том числе и экономики и т. п.) без посредничества философии. В результате, как справедливо отмечает Славой Жижек, жертвой позитивизма стали «не путанные метафизические понятия, а сами факты» [166, с. 99]. Несмотря на то, что данная тенденция уже в 20-х-30-х годах XX века была преодолена, во многом, благодаря трудам представителей «гегельянского марксизма» (Д. Лукача, М. Хоркхаймера, Т. Адорно), которые на основе работ М. Вебера переинтерпретировали «Капитал» Маркса, перевели его на язык теории овеществления, ставившей проблему производства в прямую зависимость от антропологической проблематики, чем в некоторой степени восстановили прерванную связь между экономикой и философией, нежелание учитывать философский дискурс в экономических теоретизированиях сохраняется и по сей день. Другими словами, «изгнать» философию из сферы действия конкретных наук оказалось легче, чем восстановить ее права. Тем не менее, размежевание с философским дискурсом рассматривается рядом современных исследователей как существенный недостаток конкретно-научной мысли вообще и экономической мысли, в частности, не позволяющий ей не только приблизится к гносеологической истинности, но и в целом создавать адекватную социоэкономической, шире - социохозяйственной - сфере картину реальности [8; 90; 92; 301; 396] и др.. Преодолевая скепсис критиков современных гносеологических установок на организацию взаимодействия самых различных отраслей социогуманитарного знания, уверенных в том, что «...стальную скорлупу разума, ставшего позитивным, не просветить» [422, с. 63], они выступают не просто за сближение философского и экономического дискусров, но инициируют создание междисциплинарных областей знания, в синкретичном единстве которых могли бы рассматриваться самые широкие проблемы социально-философского и экономического порядка. На сегодняшний день в академическом сообществе существует понимание того обстоятельства, что тяготение экономической науки к внеисторической и универсалистской методологии необходимо преодолевать герменевтическим (контекстуальным) подходом, «погружающим» конкретную экономическую ситуацию в социокультурный контекст исторической эпохи, атрибутивными элементами которой выступают существование некоторой духовно-этической нормативности и социального уклада [83; 90; 396; 469]. Как обозначает данную ситуацию Ю. М. Осипов, «социально-хозяйственная реальность является по преимуществу не только не физической, но и, строго говоря, не научной - не сциентистской, она в основе своей не материальная, не механическая и, как это ни странно звучит по поводу онтологически счетно-расчетной экономики, вовсе не формально-математической, а потому не подлежит ни ограниченному научно- физикалистскому видению, ни невольно уклоняющейся от реальности виртуальносциентистской интерпретации» [298, с. 12]. В качестве аргумента он приводит рассуждения по поводу ключевых элементов экономической реальности - денег и цен: «Деньги и цены идеальны, это продукты и принадлежности непосредственно сознания, они не существуют отдельно от этого последнего, это абсолютно осознаненные вещи- моменты экономического бытия, которое тоже сплошь осознаненно» [298, с. 12]. «Деньги и цены - совсем не то внешнее, что надо непременно человеку познать, а то внутреннее, что как раз ужу составляет знание человека, которым он эффективно пользуется Деньги и цены - не только продукт, но и орудие сознания, - как раз экономического, умело ведущего экономический счет-расчет - в деньгах и ценах, т. е. в экономических цифрах и числах» [298, с. 12-13]. Данная установка на рассмотрение специфики экономической реальности, онтологических основ экономических отношений, как внутри экономической системы, так и за ее пределами возникла в современном научном знании отнюдь не случайно. Начальные десятилетия XXI века особенно наглядно продемонстрировали небезупречность доставшихся от предшествующих столетий парадигмальных установок, на идейном корпусе которых выстраиваются такие социально-экономические практики, которые подводят общество к грани саморазрушения. В связи с этим деонтологизирующие тенденции, свойственные экономическому знанию последних десятилетий (что особенно наглядно проявляется в работах постмодернистской направленности, в которых прямо заявляется о том, что экономика - это мир виртуальных игр языка, повествующего об экономических отношениях [252]), с необходимостью должны быть преодолены. Тематизация проблемы специфики онтологических черт экономического мира выступает актуальной теоретической задачей современности. Рассматривая экономическую онтологию, Ю. М. Осипов отмечает, что экономика не имеет никаких абсолютных параметров, как, например, природный и технический мир, не имеет постоянных величин и незыблемых истин (кроме утверждения о том, что экономика есть товарообмен, деньги и цены). Но она и не мир хаоса, анархии, предельной свободы. Это мир своеволия, никогда не выносимого за скобки и не теряющего своей действенности: «Экономика - это механизм сначала осознанного и самовозникающего произвола, а потом уже столь же осознанного и самовозникающего порядка, опять же порядка, никогда не выходящего из зоны действия как вполне своевольного, так и вполне управляемого произвола» [298, с. 15]. Следующее онтологическое свойство экономики - ее принципиальная неполнота, выступающая как органическое свойство, а не случайная девиация. Отсюда - риски, сбои, неправильные решения, неожиданные выигрыши и т. п. Информационноаналитическая неполнота сочетается, с одной стороны, с неустойчивостью и относительностью экономических чисел, с другой, с необходимостью взаимодействовать с неэкономическим и нерациональным контекстом, который вплетается в каждое экономическое решение. Более того, по мнению, Ю. М. Осипова, в экономическом решении содержится много и трансцендентного - того, что скрыто в глубинах частного человеческого и общесоциального и всегда влияет на решения конкретного экономического субъекта. Поэтому «в экономике метафизика важнее физики, и именно метафизика все главное определяет!» [298, с. 17]. Пути выхода из сложившейся ситуации методологического кризиса экономических наук многие исследователи видят в том, чтобы вывести экономическую мысль из царства формально-логических абстракций, цифро-графических методов понимания действительности и вернуть ее, условно говоря, в духе Руссо, «назад, к культуре», «назад, к философии», «назад, к человеку». Это стремление проявляется, к примеру, в появлении целого ряда дисциплин, которые вовлекают в синтетическое междисциплинарное пространство экономическую мысль, помогая ей обрести новые грани собственного осмысления и самораскрытия. В частности, это такие направления как экономическая психология [143; 273; 295; 375; 466] экономическая социология [173; 331], экономическая герменевтика [47], наконец, экономическая философия [201; 204] и философия экономики [100; 107; 126; 393]. Данное многообразие междисциплинарных синтезов экономических и неэкономических наук отражает методологическую установку целой плеяды современных исследователей, полагающих в духе М. Хайдеггера [423], что экономическую реальность необходимо изучать дистанцированным взглядом извне, с позиции неэкономических общественных дисциплин [481]. Все больше исследователей говорят о необходимости преодоления строгого узкодисциплинарного подхода к анализу широкого круга явлений, находящихся в ведении экономических и в целом обществоведческих наук. Так, например, английский исследователь Л. Кор, автор книги «Переразвитые государства» (1977), в главе «Метаэкономика» говорит о том, что экономика должна перестать быть лишь эмпирической дисциплиной, построенной на игре в цифры, и превратиться в философскую экономику, или метаэкономику. Это, по его мнению, позволит активно и плодотворно использовать знания и результаты, полученные вне научного поля экономики. Философский (междисциплинарный, теоретический) подход к реальности Л. Кор называет старейшим и наиболее плодотворным подходом к изучению социальной реальности [210]. Приблизительно в это же время известный американский исследователь Иммануил Валерстайн в своей ранней работе «Капиталистическая мир-экономика» (1979) прямо указывает на необходимость холистического, синтетического подхода при анализе происходящих в мире процессов. В частности, он пишет: «Если мы хотим разделить науку, то я не думаю, что настоящее деление соответствует принципам рациональной унифицированной социальной науки, но, наоборот, является признаком ее нелогической организации» [385, р. 9]. При этом в процессе разделения обществоведческих дисциплин на отдельные узкоспециализированные области И. Валлерстайн усматривает не столько объективную закономерность развития научного знания, сколько субъективный проект определенным образом организованного общества (капиталистического). Чтобы экономическая алетейя была раскрыта, представляется необходимым выявить формы проявления и принципы функционирования существующей глубинной взаимосвязи экономической и социокультурной реальностей, показать, что определенный экономический проект неизбежно инициирует оформление специфического социокультурного проекта и наоборот. В связи с этим проблематизация вопроса о существовании экономоцентричного общества, как специфического социокультурного образования, характерного для современной нам действительности, представляется чрезвычайно актуальным. Модель экономоцентричного общества позволяет рассмотреть, выявить и проанализировать те неразрывные комплементарные связи-корреляты, которые существуют между социоэкономическим и социокультурным пластами реальности. В свете сказанного представляется, что, в свою очередь, задача философского осмысления проблем экономоцентричного общества с привлечением данных таких наук как экономика, социология, культурология и т. п. выступает сегодня особенно актуальной. Взаимопересечение научных обобщений из области социальной философии, антропологии, социологии, философии культуры, экономической теории и политэкономии позволят вывести исследование на принципиально более высокий уровень понимания рассматриваемых проблем. На сегодняшний день в обществоведческих дисциплинах удельный вес объяснительных моделей универсально-монистического характера значительно превышает долю плюрально-вариативных подходов. К примеру, в демографии роль универсалии, выстраивающей логику рассмотрения проблем народонаселения, играет концепция «демографического перехода», утверждающая предопределенность тренда репродуктивного угасания обществ современного типа (Р. Лестег, Д. Ван де Каа). Религиоведение, описывая процесс становления религиозных воззрений, выстраивает линию: первобытная магия - язычество - монотеизм [274]. В биологии, социологии, собственно экономической и ряде других наук востребованы идеи линейной эволюции природы и общества, восхождения его по стадиально-прогрессивному пути развития [264; 271] и т. д. . В то же время, адекватным реалиям развития современного общества представляется применение вариативного, цивилизационного и социокультурного подходов к пониманию социальной динамики. По мнению современных исследователей, цивилизационный подход при изучении специфических особенностей какого-либо общества является весьма перспективным [105; 158; 201; 478; 480; 481]. Так, например, известный российский культуролог, историк и политолог И. Г. Яковенко пишет о перспективности применения цивилизационного подхода при изучении российской действительности: «Медленнее, чем нам этого хотелось бы, преодолевая инерцию жесткого дисциплинарного мышления, цивилизационное видение России утверждается как самостоятельное научное направление. Складывается устойчивый круг авторов, цивилизационная компаративистика захватывает ученых, специализирующихся на исследовании «соседних» цивилизаций, привлекает историков, экономистов, политологов, представителей других дисциплин, вырабатываются профессиональные критерии, формируется полноценная научная традиция. Цивилизационный подход оказывается гносеологически продуктивным, способствует обновлению научного сознания, выводит исследовательскую мысль на новые горизонты» [478, с. 14]. Далее автор пишет: «Цивилизационный анализ - динамично развивающаяся сфера гуманитарного знания. Разворачивающаяся на пересечении общей культурологии, философии истории, геополитики и других дисциплин. Цивилизационный взгляд на общество и культуру позволяет обновлять восприятие всемирно-исторического процесса. Видение универсума человека как совокупности локальных цивилизаций и представление истории человечества в виде процесса разворачивания и смены одних цивилизаций другими открывает новые познавательные возможности и перспективы научного исследования» [481, с. 8-9]. На признание эвристического потенциала цивилизационного и социокультурного подходов при решении проблем социоэкономической динамики обращают внимание такие авторы как В. Э. Багдасарян, В. А. Волконский, С. С. Сулакшин, Ж. Т. Тощенко, В. И. Якунин и другие. Характерно, что часть ученых-экономистов (Л. И. Абалкин, Л. Г. Горичева, С. Г. Кирдина, Д. Е. Сорокин, Ю. Н. Яковец и многие другие) также поддерживают данную исследовательскую установку, так как они не удовлетворены объяснительными возможностями существующих экономических теорий при объяснении тех процессов, которые происходят в современном обществе и особенно в России. В данном диссертационном исследовании мы попытаемся использовать концептуальный потенциал цивилизационного подхода, одновременно рассмотрим феномен экономоцентричного общества с позиций сравнительно-исторического метода, поскольку понимание названного феномена неразрывно связано с вопросом о его генезисе, указывающем на ярко выраженную пространственно-временную специфику данного типа социума. Здесь также можно указать на методологическую посылку, наиболее отчетливо артикулированную российским экономистом А. В. Бузгалиным, который отметил, что «конкретное есть не (только) результат, но вся система в ее историко-логическом генезисе-развитии-самоподрыве («закате»)» [81, с. 198]. Другими словами, вопрос о становлении и развитии экономоцентричного общества тесно увязан с методологией осмысления мирового исторического развития в целом. При этом интересной представляется позиция тех исследователей, которые полагают, что при изучении вопросов социоэкономической динамки (Р. Гринберг, А. Рубинштейн) в некотором смысле даже можно говорить о необходимости рассмотрения «историософской парадигмы экономической политики» [481], оказавшей существенное влияние на ее ход. Анализ литературы по вопросам социально-экономического развития общества показывает, что в своем подавляющем большинстве она посвящена событиям, которые могут быть обобщены под рубрикой «де факто». Анализу подвергаются уже состоявшиеся системные преобразования, реализованные и реализующиеся проекты, вскрываются наиболее болезненные просчеты существующей экономической политики и т. д. и т. п. Основным методологическим инструментарием в подобных аналитических построениях в духе просвещенческих традиций выступает «здравый смысл», либо откровенное использование теорий, возникших и укрепившихся в теоретическом пространстве ушедшего тысячелетия. Тем не менее, сегодня назрела острая необходимость в осуществлении серьезных теоретических исследований по фундаментальным вопросам социально экономического, социально-политического и социокультурного развития, в которых теоретические посылки, призванные стать основанием для реализации практических шагов в области социально-экономического строительства, были бы адекватны не только логике современности, но и способствовали становлению «активов длительного пользования» (Дж. Кейнс), т. е. предполагали успешный переход социальноэкономического настоящего в ближайшее и отдаленное будущее. Другими словами, сегодня необходимы теории, способные обосновать и предложить обществу эффективную модель, ориентированную на долгосрочную перспективу положительного развития социума. Создание подобных теорий, безусловно, базируется на «переоценке ценностей» (Ф. Ницше), предполагающей следующие возможные векторы развития теоретической мысли: - путь «реактуализации» - использование эвристического потенциала парадигм, накопленных в прошлом и отвергнутых на каком-то историческом этапе более удачливыми, в силу тех или иных исторических обстоятельств, теоретическими построениями, приобретшими доминирующее значение в существующей культуре, науке и практике, но более не способными отвечать на «вызовы среды» (А. Тойнби); - путь создания новой парадигмы, в синтезирующих интенциях которой усматривалось бы классическое «двойное отрицание» полярных теоретических установок (рынок - план, коллективизм - индивидуализм и т. д.); - путь синергии некоторого плюрального теоретического пространства, из хаотического смешения переменных которого каждый практик выбрал бы для себя наиболее подходящую, с его точки зрения, теоретическую парадигму, словом, тот путь, который ныне принято именовать самоорганизацией. Основное течение мировой экономической мысли на европейском пространстве, оказывающей сегодня самое прямое влияние на гуманитарную мысль в целом и получившее название «мейнстрим», представлено, как известно, дуальным парадигмальным образованием - комплементарно связанными между собой теориями (классическая экономическая теория - неоклассика), экстраполируемыми на все, без исключения, национальные типы экономик, вне учета их культурно-цивилизационной специфики и исторически сложившихся схем ведения хозяйственной жизни. Справедливо по этому поводу пишет в своей работе «Основы национальной экономии» немецкий экономист, представитель фрайбургской школы неолиберализма В. Ойкен. В частности, он указывает, что мейнстрим - это «единый язык, не знающий национальных границ. Экономические последствия монетарной политики Федеральной резервной системы США и неурожай бананов на острове Таити могут быть описаны с помощью одних и тех же диаграмм и формул» [293, с. 5]. Постулаты мейнстрима обладают притягательностью, благодаря своим «универсальным» формулам, виртуозно осуществляющим экономическую редукцию. Они вычленяют из всего многообразия хозяйственно-экономической деятельности несколько специфических параметров, линейно-функционально связанных между собой, и отменяют все, что «не вписывается» в полученные таким образом непротиворечивые схемы. Простота и отсутствие антагонизмов созданной схемы ассоциируется с удобством ее использования, количественный подход порождает впечатление о возможности тотального измерения введенных переменных. Это, в свою очередь, создает иллюзию того, что в перспективе со стопроцентной гарантией можно добиться воплощения некоторых желаемых исходов социального развития, в силу прозрачности, и значит - предсказуемости, управляемости строго рациональных экономических процессов. На деле все может оказаться с точностью до наоборот. И поэтому приверженность интеллектуальных, политических и экономических элит общества названным теориям далеко небезопасна для общества, может направить его по ложному пути. Цена вопроса - судьбы тысяч людей и перспективы развития социума. В связи с чем, эксперименты в области экономической теории не должны восприниматься, как отвлеченные, но необходимо видеть за разработанными схемами социальноэкономическую практику. В число ведущих постулатов теорий, объединенных под кодовым названием «мейнстрим», как известно, входят принципы «методологического индивидуализма», абсолютизирующие значение не личности, но абстрактного индивидуума, легко превращающегося в ходе определенных рационально-математических манипуляций, пытающихся формулами описать сферу потребностей, в «экономического человека». Сюда же относят принцип максимизации полезности, определяющий экономическое поведение агентов рынка. Идеальная максима о наличии конкуренции (в большей части совершенной), позволяющей организовать рыночное равновесие и гармонию спроса и предложения максимального числа субъектов экономических отношений. На деле все оказывается гораздо сложнее, чем мыслится в парадигмах мейнстрима. И конкуренция не всегда совершенна, и рынок не организуется сам собой, но главное - «экономический человек» никак не хочет описывать предписанные ему траектории, поминутно выбиваясь из рациональной логики максимизации полезности. В связи с этим современные исследователи справедливо говорят о «болезни» современной экономической теории [63; 332; 439 и др.]. Как уже указывалось, преодоление методологического кризиса экономических теорий, базирующихся на комплексе мейнстрим-идей, путем использования принципа реактуализации, предполагает реинтерпретацию исторически возникших теорий в свете современных запросов социо-экономической динамики. Здесь можно вспомнить эвристическую идею бельгийского традиционалиста Р. Стёкерса, описывающую принципы экономического развития, используя ёмкие метафоры: «метафору часов» и «метафору дерева» [158]. «Метафора часов» строится на постулате о механическом, механистическом устройстве общества, состоящем из отдельных социальных атомов - индивидуумов- эгоистов, в конкурентной борьбе за собственное благосостояние стремящихся максимизировать прибыль, минимизируя издержки. Теоретическое пространство, описываемое «метафорой часов», наполнено идеями «методологического индивидуализма», «социальной инженерии», «апологии накопительства», представленными в трудах популярных теоретиков, начиная от Дж. Локка, А. Смита, Б. Мандевиля, К. Маркса, Дж. Кейнса и заканчивая К. Менгером, Л. Мизесом, М. Фридманом и Ф. Хайеком. В «метафоре часов» без труда узнаются идиллические проекты адептов современного либерализма, для которых общество - гомогенное образование, лишенное государственных и национальных границ с главным действующим лицом - эгоистическим актором, в фундаменте пирамиды потребностей которого лежит абсолютно иррациональная жажда наживы, удовлетворяемая, тем не менее, сугубо рациональным путем. Индикатором нежизнеспособности данной концепции в условиях победы капитализма, вышедшего на глобальный уровень своего доминирования, является глобальный экономический кризис, представляющий собой, по оценке ведущих аналитиков, не просто случайный сбой в «безупречной системе развития экономики по либеральному сценарию» (Ф. Фукуяма «Конец истории»), но имманентный либерально сориентированной экономической политике процесс, имеющий тенденцию к повторяемости, углублению и расширению (пандемическим проявлениям). Совершенно очевидно, что реактуализирующая тенденция требует обращения к незаслуженно забытому комплексу идей, описываемых с использованием «метафоры дерева». Центральным фундирующим постулатом данной метафоры является принцип не механики, но органики. Данный принцип предполагает наличие в экономических взаимодействиях не только гиперболизированных индивидуалистических тенденций, но и надындивидуальных каузальностей, сопряженных с нравственной нормативностью и представлениями о существовании благ общественного значения. «Метафора дерева» применима к учениям Ф. Листа и Ж. Сисмонди, постулатам немецкой исторической школы (В. Рошер, Б. Хильдербрандт, К. Книсс и др.), комплексу идей, высказываемым в младоисторической школе (Г. Шмолер, К. Бюхер, Л. Брентано, М. Вебер, В. Зомбарт и др.), институционализме (Т. Веблен, В. С. Митчелл и др.). В логике органического подхода, описывающего развитие общества на основе презумпции преобладания в пространстве социальности естественных жизненных процессов, совершенно не применим принцип максимизации прибыли, как тотально доминирующей установки, рассматривающей закономерности социодинамики сквозь призму исключительно экономических отношений-зависимостей. Для органичного развития более приемлемым является подход, получивший развитие и распространение в социокультурном контексте традиционных обществ. Речь идет о принципе самодостаточности развития некоторой социальной общности, ее преимущественной интровертивной (обращенной на себя, на решение своих внутренних проблем с максимальным использованием ресурсов внутреннего пространства), а не экстравертивной направленности. Экономическая проекция данного принципа выражается в мировоззренческой ориентации не на богатство, накопление, увеличение прибыли, рассматриваемых как самоценность общественного развития, но способствует формированию философии достатка (ориентации на то, чего бывает человеку достаточно для достойной жизни, согласно социальному статусу), полноту меры потребляемого. Немаловажно, что органические концепции базируются на принципе холизма. Они рассматривают экономические процессы не в отрыве от социокультурной специфики того или иного общества, но, наоборот, постулируют включенность и взаимозависимость экономики от важнейших сфер общественной жизни: политической, культурной, социальной, а также от морально-нравственной и даже религиозной составляющей социального развития. Холистическая установка предполагает иное решение вопросов ведения хозяйственной деятельности, нежели этого требует механическая логика «метафоры часов». Не количественный подход, не безликость объективных закономерностей направляют управленческие решения в сфере экономических отношений, но понимание культурно-исторической, природно-географической, ментальной специфики субъектов экономических отношений, проживающих в том или ином регионе планеты, влияют на выработку стратегии и тактики ведения хозяйственных дел. Следующей тенденцией, при решении вопросов по преодолению методологического кризиса, как в практической, так и в теоретической плоскости, выступил своеобразный диалектический синтез существующих теоретических моделей, описывающих закономерности социально-экономического развития. В частности, здесь может быть назван подход, предложенный российскими экономистами Р. С. Гринбергом и А. Я. Рубинштейном, посвященный рассмотрению острых вопросов в той части экономической теории, которая касается проблемы соотношения индивидуальных и общественных благ [127]. Наконец, третий, из перечисленных, подходов к решению проблемы построения теории, адекватной логике современного развития социума, названный в духе времени синергетическим, базируется на принципах взаимодействия и самоорганизации сложных открытых нелинейных систем. Этот подход очень близок принципам постмодернистского дискурса, пытающегося усмотреть в экономических процессах абсолютную недетерминированность. Для постмодернистских установок близка мысль, что существует не реальная экономика, но виртуальные игры с ней. Язык, которым пользуется экономика, становится решающим фактором ее развития и логики развития социума в целом [147; 252]. Соответственно, меняя «прочтение» экономической проблематики, мы можем сконструировать новую социоэкономическую реальность. Выбор интерпретации зависит от аналитика. Другими словами, в этом подходе главный акцент делается на субъективно-ситуативном факторе. Таким образом, можно заключить, что все три вышеназванных подхода, решающие задачу по преодолению кризиса трендовой парадигмы современности в области экономической теории (мейнстрим), содержат в себе значительный эвристический потенциал и нуждаются в дальнейшем развитии и разработке. На пересечении ведущих теоретических линий названных подходов может быть создана искомая перспективная теория и методология, способная не только вывести такую обществоведческую дисциплину как экономика из теоретико-методологического кризиса, но и предложить эффективное развитие последней. В то же время стоит отметить, что сегодня особый интерес вызывает именно последняя из названных методологических стратегий, отсылающая исследователей к ситуации субъективного выбора и конструирования некоторой модели, нетождественной естественному (социо)бытийному состоянию, функционирующей по искусственно созданным (личностью и обществом) принципам. Данная методологическая установка восходит к общему умонастроению современной эпохи, этапами развития которого в понимании окружающего мира в целом и социально-хозяйственных закономерностей, в частности, выступили теоретические модели, основанные на модернистских проектах экономического детерминизма (К. Маркс) и постмодернистских постулатах лингвистического монизма (Ф. Соссюр). Развертывание названных методологических презумпций оказало самое существенное влияние на становление и развитие экономоцентричного общества, сущностные черты которого невозможно понять без учета тех императивов, которые формулируют названные концептуальные посылы. Различные по своей направленности концепции в целом зафиксировали возникновение и развитие в обществе жизненного проекта, который условно можно обозначить понятием «онтологический нигилизм» (А. Панарин). Обратной стороной данного отрицания бытийственной основательности мира выступает погруженность в ирреальное, виртуальное, фасадно-имитационное. В связи с этим актуализируется проблема знаково-символических отношений, складывающихся в обществе, предельным выражением которых выступает произвольность и условность всякого акта-действия. Таким образом, общество восходит к тому состоянию, когда оно вполне может реализовать свою просвещенческую мечту о конструировании социальности. Социальный конструктивизм исходит из презумпции взаимозависимости научного познания, его форм, содержания и результатов от внешних обстоятельств: социальных, культурных, экономических и других. Другими словами, активно разрабатывается мысль о том, что развитие научного знания зависит от социокультурного контекста, с одной стороны, но и оказывает обратное влияние на последний, с другой. Сам факт осознания данной взаимозависимости выступает на сегодняшний день дополнительным фактором координации онтологического и гносеологического пластов социальной реальности. Рост технологических возможностей рубежных десятилетий XX-XXI веков позволяет реализоваться принципиальной неоднородности социокультурного контекста по степени влияния его на развитие и утверждение научных идей. Насыщение данного контекста субъектами, заинтересованными в усилении доли собственного влияния на становление и развитие общественных идей в целом и научного знания, в частности, позволяющее им скрывать крайнюю ангажированность собственной субъективности за общепринятыми постулатами об объективности научного знания, становится пока еще недостаточно глубоко осознанным и исследованным фактором развития социальных систем. Тем не менее, попытки связать пласт когнитивных конструкций с его предметнопрактическим воплощением решительно осуществляются в современной конструктивистике. Достаточно вспомнить труды руководителя Бостонских исследований по философии науки Маркса В. Вартофского [95], фундирующим постулатом работ которого выступает положение о человеческой деятельности как движущем механизме человеческого общества и человеческой истории. Рост количества конструктивистских идей, их четкая публичная артикуляция, реставрация элементов конструктивисткой мысли прошлого, сообщающая современным теоретизированиям в данном направлении основательность исторической преемственности, совпадает с линиями технологических успехов общества, претендующего на постиндустриальность собственного технико-экономического уклада. Конструктивистские взгляды в классической и неклассической философии не представлены как самостоятельная сфера реализации философских замыслов. Отдельные идеи Дж. Беркли, И. Канта, отчасти Д. Юма, а также А. Шопенгауэра, Ф. А. Ланге, Э. Кассирера являют совокупность элементов философских посылок, экспликация содержания которых в последующем позволила выстроить фундамент тем конструктивистским идеям, которые активно разворачиваются в современной науке. Сфера влияния конструктивистских идей неуклонно растет: начиная от конструктивистских мотивов в исторической науке (Ле Гофф), конструктивизма в искусстве [112], конструктивизма в психологии (восходящего к работам по генетической эпистемологии Ж. Пиаже [314]), биологических науках (труды У Матурана, Ф. Варела [271]), философии, в частности, эпистемологии (безусловным лидером по числу обращений исследователей к проблемам конструктивизма [209; 307]), наконец, экономического конструктивизма (В. К. Бурлачков, В. Полтерович, В. В. Попков и др. [87; 322; 323]), политического конструктивизма[486], этического конструктивизма (А. И. Бродский [77]) и т. д.. Другими словами, факт влияния корпуса теоретических идей на описываемую ими реальность становится сегодня одним из, безусловно, признаваемых. В частности, представитель экономического конструктивизма В. М. Полтерович, рассматривая влияние экономических теорий на экономическую реальность, утверждает следующее: «Изменчивость экономических реалий отчасти коренится в обратном влиянии экономических теорий на экономическое поведение. Выводы из экономических теорий довольно быстро становятся достоянием массы экономических агентов и влияют на формирование их ожиданий. Здесь имеется (возможно, поверхностная) аналогия с принципом неопределенности Гейзенберга: процесс познания оказывает влияние на познаваемый объект» [322, с. 61]. XT u u u u На признание связей между экономической теорией, практикой и всем социокультурным строем жизни общества указывают труды таких исследователей как Дж. Хикс «Теория экономической истории» [433], Ги Дебор «Общество спектакля» [140] и другие. В частности, французский социальный мыслитель Ги Дебор, размышляя о сущностных характеристиках современного общества, указывает на то обстоятельство, что в нем все связи из реальных превращаются в кажущиеся, реальные экономические процессы отчуждаются в пустые знаки, в принципе могущие означать все, что угодно. Поэтому реальные процессы превращаются в игру, а социальная жизнь - в спектакль» [140]. Особый интерес здесь вызывает каузальная линия анализа, фактически выводящая автора к конструктивистской идее, указывающей на роль теоретической рефлексии в построении описываемого им общества спектакля: «Спектакль - наследник всей слабости западного философского проекта, представлявшего собой понимание деятельности, в котором первенство принадлежало категориям видения; подобно этому сегодня он базируется на непрерывном развертывании точной технической рациональности, происшедшей из этого образа мысли. Он не делает реальной философию - он философизирует реальность. И конкретная жизнь каждого вырождается в умозрительный космос» [140, с. 27]. На перспективность конструктивистского подхода к осмыслению экономизированных до предела явлений современной действительности, предполагающего создание теоретического блока идей, способных созидать реальность, указывает, в частности, следующая мысль Ги Дебора: «В момент, когда общество открывает, что оно зависит от экономики, на самом деле уже экономика зависит от него. Та подспудная мощь, которая возросла настолько, что смогла проявиться в качестве верховной, таким образом утратила свое могущество. Там, где было экономическое ОНО, должно стать Я» [140, с. 38]. Другими словами автор разделяет все более закрепляющуюся в современной академической среде позицию, согласно которой, теоретизирующий субъект (ученый) уже не столько носитель научных знаний, сколько социальный инженер, конструктор, не наблюдатель за окружающей действительностью, но субъект ее формирования [464, с. 6]. На основе изложенного выше, можно сделать следующие выводы: 1. Потенциал универсалистского подхода, оперирующего логикой линейной каузальности, рассматривающего явления современной социокультурной действительности вне конкретного исторического, политического, психологического и т. п. контекстов, в значительной мере исчерпан. Возникает необходимость обращения к плюрально-каузальным, синергетическим интерпретационым моделям, комплементарно сочетающимся с цивилизационным подходом к пониманию социокультурной динамики, принципами холизма, различными формами конструктивизма (экономический конструктивизм, политический конструктивизм, философский конструктивизм) и т. п. 2. Анализ факторов современной социокультурной динамики, модусы которой проявляются в формировании на современном этапе общественного развития специфического типа социальности - экономоцентричного общества, требует обращения к междисциплинарному подходу при проведении исследования возникающих на их основе проблем. Исследование характера современной социокультурной ситуации с необходимостью требует формирования синтетического методологического пространства, образующегося на взаимопересечении исследовательских линий, восходящих к экономической теории и политэкономии, социальной философии и антропологии. 3. Большое значение для адекватного понимания происходящих в современном обществе процессов имеет апелляция к нормативному подходу, противостоящему абстрактной логике позитивистского понимания социальной причинности, не позволяющей увидеть за конкретными проблемами современности их социокультурные истоки и цивилизационные перспективы.
<< | >>
Источник: Семерник Снежана Здиславовна. Социокультурные риски экономоцентричного общества.. 2016

Еще по теме Методология исследования проблемы становления и динамики экономоцентричного общества:

  1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
  2. Дискурс экономоцентризма как предмет социогуманитарной рефлексии
  3. Методология исследования проблемы становления и динамики экономоцентричного общества
  4. Антропологическое измерение экономоцентризма
  5. Заключение