1.2. Общество и человек в социальной утопии М.М. Щербатова

В раннем возрасте был записан в гвардейский Семеновский полк, но после объявления Петром III Манифеста «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» в 1762 году вышел в отставку в чине капитана лейб-гвардии. В 1767 году рабо- тал в Комиссии по составлению нового Уложения как лидер дворянства от Ярославской губернии. С 1768 года служил в Коммерц- коллегии, в 1771 году становится герольдмейстером - составителем родословной при дворе Екатерины II, с 1778 - президент Камер- коллегии (учреждения, ведавшего государственными доходами). В 1779 году получает чин сенатора - члена правительственного органа, осуществляющего функции высшего суда и надзора за деятельностью правительственного аппарата.

В семье М.М. Щербатова было два сына и шесть дочерей. Старший сын Иван умер в 1789 году, за год до смерти отца. Второй сын - Дмитрий - имел единственного сына Ивана, который был связан с декабристами и умер в ссылке в 1829 году, не оставив потомства. Одна из дочерей М.М. Щербатова - Наталья - вышла замуж за Я.Я. Чаадаева - отца будущего философа П.Я. Чаадаева. Умер М.М. Щербатов в Москве в 1790 году, похоронен в селе Михайловском около Ярославля.

Мировоззрение Щербатова - это органическое сочетание плодов просвещения и науки с далеким от идеализации, но живым ощущением допетровской Руси.

Большой опыт государственной деятельности и знание русской жизни побуждают Щербатова не только к обличению пороков екатерининского правительства, но и к попыткам выявления исторических закономерностей развития России. Его перу принадлежат многочисленные работы по статистике, истории, экономике, государствоведе- нию и философии. С 1770 года выходит фундаментальная «История Российская от древнейших времен». К 1791 году после смерти автора в 1790 году вышли 7 томов в 18 книгах, охватывающих период до 1610 года. В 1776-1777 годах создается «Статистика в рассуждении

России». Основными его социально-политическими произведениями были: «Разные рассуждения о правлении» (1760), «Размышления о законодательстве вообще» (около 1785 года), «Путешествие в землю Офирскую г-на С... шведского дворянина» (1784), а также памфлет «О повреждении нравов в России» (около 1786 года), опубликованный впервые Герценом в 1858 году в Лондоне. В последние годы жизни пишет философские работы: «Рассмотрение о жизни человеческой», «Размышления о самстве», «Размышления о смертном часе», «Разговор о бессмертии души» (1788) и другие. Двухтомное собрание сочинений М.М. Щербатова было издано в Петербурге лишь в 1896-1898 годах (16)1. В 1935 году в Москве были опубликованы отдельные неизданные сочинения (14).

Наиболее полно образ России как «страны совершенства» разработан Щербатовым в социальной утопии «Путешествие в землю Офирскую» и в памфлете «О повреждении нравов в России».

органическое понимание общества и традиционализм; •

защита «монаршического правления» и социальной иерархии; •

приоритет интересов государства над интересами индивида; •

неприятие социальных «потрясений», постепенность и осторожность перемен; •

приоритет обязанностей над правами и свободами человека, критика «самства» и индивидуалистических ценностей; •

антизападничество и обостренное внимание к исторической памяти; •

обращение к религии как «хранительнице нравов». Проблемы общества и человека осмысливаются Щербатовым

на основе этого консервативного идейного комплекса в (1) политико-правовом; (2) этико-социальном и (3) философско-антропо- логическом аспектах.

1. Политико-правовой аспект утопии

Жизнь человека, как верно полагал М.М. Щербатов, во многом определяется существующей формой правления. Вслед за Ш.

Опыт государственной службы, занятия статистикой и историей России приводят Щербатова к мысли о необходимости сильного государства для процветания общества. Он критикует идею народовластия (статья «Разные рассуждения о правлении») и «химеры равности состояний». «Равенство состояний», утверждает Щербатов, было возможно «только в диком образе». На основе различий в уме, доблести, добродетели, силе, трудолюбии, разъясняет он, возникает неравенство, и отдельные люди были «почтены и избраны в начальники», а их дети стали получать хорошее воспитание и образование и с детства приучались «владычествовать и управлять себе равными» (I: 221-223).

Вместе с тем философ подвергает резкой критике деспотизм абсолютной монархии за своеволие, фаворитизм и беззаконие правителей, не усматривая в ней положительных изменений от присоединения определения «просвещенная». «Самовластие» для него - это тирания и «мучительство, в котором нет иных законов и иных правил, окромя безумных своенравий деспота» (там же: 343). В работе «Оправдание моих мыслей...» социальный критик отмечает: «Я охуляю самый состав нашего правительства, называя его совершенно ... самовластным» (II: 249). «Самовластие» выводится государственным деятелем и знатоком истории России за пределы законных форм власти и квалифицируется как беззаконие, порождающее нравственные пороки: льстивость вельмож, продажность чиновников, расстройство всех видов управления страной и развращенность народа.

Русский философ не считал справедливым мнение Монтескье о том, что большие размеры страны предполагают деспотическую власть. Возражал он и против статьи 10 «Наказа» Екатерины, согласно которой «пространное государство» предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит». Философ называл такие утверждения далеко не очевидными. «Чтобы великое государство требовало необходимо самодержавной власти, — отмечал он, — сие есть проблема, еще принадлежащая к решению» (там же: 21). В примечании к статье 12 «Наказа», в которой Екатерина утверждала, что «лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим», Щербатов возражает: «Можно ли тут надеяться на сохранение естественной вольности, где власть законодательная и исполнительная в единой особе сообщена, которая, не быв подвержена никаким законам, по своим изволениям, часто от своенравий и страстей происходящим, пременяет нравы и законы и содержит подданных в таком состоянии, что они ни один час не смогут быть уверены не токмо в сохранении своих имений, но и в самой жизни?» (там же: 23).

Русский мыслитель связывал превращение российского самовластия в монархию с принятием основных законов, которые могли бы укротить беспорядочные «хотения» монарха, не стесняя его могущества. К основным законам он относил: 1) «положение о порядке наследства на престол»; 2) закон хранения «владычествующей веры», предписывающий пребывание государя в этой вере и «терпение чуждых вер»; 3) законы о порядке установления налогов на народ; 4) законы о суде; 5) закон о дворянском звании. Эти основные законы, по его мнению, должны быть, с одной стороны, утверждены «грамотой», а с другой, — для их сохранения необходим специальный «наблюдатель». В условиях же «деспотичества» не могут быть «законы тверды, ни власти средние, подчиненные, более взирающие на изволение деспота, нежели на законы, быть верные хранители оным» (там же: 25). Во всех «деспотических правительствах», продолжает Щербатов, «бывает, что судии не суть хранители законов, но исполнители воли деспота» (там же: 28).

Защита представительной монархии ведется Щербатовым в полемике с демократической формой правления. Демократическое правление, пишет он в работе «Разные рассуждения о правлении», содействует разжиганию народных страстей, порождает стремление к «химере равенства» и «равенству состояний», что приводит к бунтам, мятежам, разрушению государственности и «стыдному покорству чужим державам». Таковы, полагает философ, плоды «необузданной народной власти». Он приводит в своих работах ряд аргументов против демократии: сложность формирования государственного бюджета, поскольку народ не желает «новые наклады на себя наложить»; нестабильность этой формы правления, поскольку оно «снедает свои недры, разделялся в разные партии, которыя разные смутные поджигают, яко корабль на волнующемся море» (I: 342); медленное решение дел из-за участия в их обсуждении большого количества лиц; некомпетентность и своекорыстие избранных лиц и другие.

Щербатов не исключает возможности найти «между пахарей» многих «Александров и Цесарей», поскольку от природы ни один человек не лишен «способов приобрести все сии нужные знания», но из-за отсутствия у них должного воспитания и образования, утверждает он, «семена внутри душ их бесплодны остаются». Поэтому можно тысячу раз ошибиться, если «Александров, Цесарей и Сципионов у сохи искать» (там же: 237-238). Тем не менее, во многих работах и, особенно, в «Истории Российской...» им были отмечены и достоинства республики: развитие торговли, подъем патриотических чувств, «равность между гражданами», основанная на равенстве всех перед законом (12: 350). Но в целом, абсолютная монархия и республика, для Щербатова, - две крайности, дающие власть тем, кто равнодушен к «общему благу». К тому же, как отмечает европейски образованный екатерининский вельможа, «не было и несть ни у единого живущего в градах народа точно чистого какого из сих правлений, но все единое с другим мешалось» (I: 384). Выход из положения ему виделся в ограничении власти монарха. Такая форма правления, полагал он, наилучшим образом отвечает интересам граждан, обеспечивая их личную безопасность, общественное спокойствие, достойный уровень жизни одним, богатство, власть и славу - другим.

В работе «Размышления о законодательстве вообще» дворянский оппозиционер пишет о верховенстве закона: «все под законом должны жить, все и участие в нем должны иметь» (там же: 367). При этом он особо отмечает, что гражданский закон «не должен проти- вуборствовать закону Божественному». Если всякий, продолжает М.М. Щербатов, «рассмотрит обязательства свои к Божиему закону, к отечеству, к самому себе, к семье и ближним своим, то узрит, что долг и благосостояние его влечет его низвергнуть сего кумира («деспо- тичество» —А. Е.), никогда твердых ног не имеющего» (там же: 389).

Монархия признавалась русским мыслителем лучшей формой правления для России, но при условии ограничения власти монарха советом вельможи правительством из высшего дворянства. При таком союзе царской власти и боярства, по его убеждению, лучше хранятся законы, «жизнь, честь, имение и спокойствие своих граждан». Эту форму правления он считал традиционной для России, поскольку русские Великие князья всегда опирались на Совет, в состав которого входили «лутчие мужи» дружины, бояре, старцы градские и духовенство (там же: 191-192, 387). Социальный философ включает в состав «Высшего правительства» Офира дворянских, купеческих и мещанских депутатов. Как видим, депутатский корпус значительно расширенного рода по сравнению с предыдущими проектами ограничения верховной власти. Все вопросы решаются коллегиально, монарх возглавляет исполнительную власть и управляет страной в пределах закона. За нарушение закона монарх наказывается «народным собранием» через 30 лет после его смерти осуждением и забвением памяти о нем (там же: 1019).

М.М. Щербатов выступал за пересмотр петровского «Табеля о рангах» (1714 года), защищал права потомственного дворянства, сословное устройство общества, усматривая в нем залог прочности государства. Правовой и социальный статус сословий определялся соответствующим кругом занятий: дворянам - правосудие, военная служба и земледелие; купечеству - торговля и промыслы. Как представитель высшего дворянства, он резко критиковал присвоение дворянских званий разбогатевшим купцам. Указывая на примеры бесчестных истоков богатства новых русских дворян, Щербатов писал: «Когда дед воровал, сын грабил, а внук разбойничает, достоин ли он потомственного награждения?» (там же: 398). Вопрос для князя риторический. Освобождение крестьян он также считал преждевременным, поскольку полагал, что крестьяне непросвещенны, нравственно не готовы к свободной жизни и могут «впасть в обленчивость». В примечании к статье 256 «Наказа» Екатерины он защищает необходимость сохранения крепостничества и отмечает, что в Российской империи «связь между подданных и их господ такая, что малейшее разрушение оные может несказанный вред произвести» (11: 50). И далее: «Вольность крестьянская» есть «такая трудная проблема, что вряд ли в России можно было исполнить» (там же: 53).

Щербатов стремился выявить гармонию «законов» с «нравами и обычаями» в русле идей Ш. Монтескье и «Наказа» Екатерины II и указывал на трагические последствия расхождения закона и обычая для российского государства. Занятия статистикой и государственная служба укрепили в нем мысль о необходимости сильного государства для процветания общества. С этим связана его всесторонняя защита «монаршического правления», берущего свое начало, как он полагал, «от власти отцов родов над потомством их» (I: 383), и как наиболее соответствующего «естественным человеческим устремлениям и обычаям». Идеалом М.М. Щербатова была монархия, основанная на законах. При этом гражданский закон не должен противоречить закону Божественному: все законы должны клониться к «общему благу», как к своему единому средоточению.

Особую роль в управлении государством Российским Щербатов придавал потомственному дворянству, отводя ему законодательную власть и резко выступая против равенства в правах родовитого и чиновного дворянства, а также против расширения экономической деятельности купечества и размывания сословных границ, предвос- хищая критику эгалитаризма К. Леонтьева. Среди «преимуществ» родовой аристократии допетровской Руси историк особо выделял «благородную гордость», фамильную честь и оберегание чести рода, образованность, самоотверженное служение Отчизне, «самостояние» (индивидуальное достоинство) и «твердость в сердцах». Славное имя предка, заслуженные им привилегии создают, отмечает рюрикович, благоприятные условия для воспитания наследников, обязанных хранить родовую честь, поэтому потомок ощущает себя «совместником» известного и заслуженного предка. Философ озабочен проблемой сохранения чистоты породы и выступает не только против социальной мобильности на основе петровского «Табеля о рангах», но и против смешанных межсословных браков. Достоинствам родовой аристократии России знаток придворной жизни противопоставлял лесть, распад семейных и родственных связей, «самство» (себялюбие) и неверность государыне вельмож екатерининского времени.

Художественное воплощение этих идей содержится в социальной утопии Щербатова «Путешествие в землю Офирскую г-на С... шведскаго дворянина» (1784 г.). Офир (в переводе с арабского - «богатство») - это известная по книгам Ветхого Завета сказочно богатая страна в Восточной Индии. В Библии (III Цар. IX, 28; X, 11; II Паралипом. VIII, 18; Иов, XXII, 24; XXVIII, 16) находим, что евреи торговали с Офиром во времена Соломона (965-928 гг. до Р.Х.), привозили оттуда золото, драгоценные камни, пряности и красное дерево. Предполагалось, что Офир был населен потомками Иокта- на - одного из потомства библейского Сима (Быт. X, 29). Коптское Оффир - это египетское название Индии. Согласно Флавию, Офиром называли Золотой Херсонес, принадлежащий Индии. Сам Щербатов позаимствовал название своей утопии, как установил Н.Д. Чечулин, из книги неизвестного немецкого автора «Konigreich Ophir», вышедшей в Лейпциге в 1699 году.

Офир, у М.М. Щербатова, - это название вымышленной страны, находящейся «близ полюса антарктического» и населенной народом, который «никогда не согласится вступить в торговлю», чтобы не привлечь «европейское корыстолюбие» (I: 750). Так у отечественного мыслителя начинают звучать ключевые для русского консерватизма темы изоляционизма России и антиевропеизма с целью предотвращения «повреждения нравов». Перед нами знакомая по предыдущим работам социального философа конституционная монархия с всесословным Высшим правительством, состоящим из дво- рянских, купеческих и мещанских депутатов; сословная иерархия; организованное на «истинном христианстве» воспитание и просвещение. Автор, по сути дела, обращается к русской действительности и пытается нарисовать идеальный образ общественного правления.

2. Этико-социальный аспект утопии

Высшим предметом философствования для Щербатова выступает человек в единстве «горнего» и «дольнего», духовного и телесного, но на первый план выдвигаются «должности» по отношению к другому человеку и только потом - к Богу. Его антропологические взгляды формировались на основе синтеза философии Нового времени, Просвещения и масонства. В обосновании бытия Бога, бессмертия души и загробного воздаяния Щербатов опирался на «естественную религию», критикуя в равной мере как атеизм, так и «внешнюю церковь», придерживаясь обновленного варианта христианства без Священного Писания, института священства и строгой кодификации. Основание веры, отмечал он, «происходит от самого размышления и очевидного зрения вещей» (I: 830). Главным результатом воспитания религиозно ориентированный философ признавал в отличие от просветителей развитие способности самопознания и стремление к самовоспитанию. Он верил, что самовоспитание может значительно улучшить как «природу человека», так и общественную мораль. Отсюда вполне закономерно совпадение права с моралью в идеальном обществе предстает для него как воплощение установленного Богом «естественного закона».

Царство Офирское - наследственная монархия со строгой сословной иерархией. Родовитое дворянство имеет важные привилегии. Одна династия правит в Офире непрерывно уже 1700 лет. Император назначает чиновников, имеет право законодательной инициативы (I: 1024-1025), но, в то же время, сам «обуздан законами» (там же: 886-887). Власть в вымышленном государстве «соображается с пользою народною»; вельможи имеют право «мысли свои монарху представлять»; «ласкательство прогнано от царского двора»; «законы сделаны общим народным согласием»; «правительств немного и немногочисленно»; «вельможи не пышные, не сластолюбивые, искусные, трудолюбивые; похвальное честолюбие имеют соделать счастливыми подчиненных им людей» (там же: 751). Трудолюбивый и добродетельный народ «чтит, во-первых, добродетель, потом закон, а после царя и вельмож» (там же: 752). «Раболепие» здесь приравнено к «государственному злодейству», разрушающему власть. Н.Д. Чечулин верно заметил, что «вельможи в Офирской земле - это высшие представители администрации, это как бы бояре Московского государства, но права их на участие в управлении определены уже не только обычаем (как это было в Московском государстве), а установленным законом». Они суть - «правители государства», а не просто представляют свои мысли государю (10: 33). В «Катехизисе» офирцев в одинаковых выражениях внушается «почитать и любить государя» и «почитать вельмож - правителей государства» (I: 945-946).

По верному замечанию Т.В. Артемьевой, Щербатов явно полемизирует с екатерининской реформой 1775 года, согласно которой страна была разделена на 50 губерний с примерно равным количеством населения, а каждая губерния на 10-12 уездов (2: 282). Государственный деятель не без оснований полагал, что нельзя проводить административное деление «по душам» в стране с такой неравномерной плотностью населения, как Россия. Необходимо территориально-подушное деление с тем, чтобы административные центры были в пределах досягаемости. В Офире исправлены ошибки губернской реформы: в административном делении учитываются географические условия, плотность населения, степень плодородия земель и экономической развитости.

В административном отношении Офирское царство разделено на 15 губерний — «областей». Каждая губерния включает две провинции, а каждая провинция делится на два уезда. И хотя, как верно отмечали исследователи, названия городов и областей носят экзотический характер, на самом деле они представляют собой переиначенные названия известных русских городов и губерний. После столицы Офирской земли города Квамо (Москвы) на втором месте - Агиагара (Архангельск) с реками «Унидва» (Двина) и «Гуя» (Юг). Далее - Олботская область - Тобольская губерния. Интересно отметить, что региональное деление русского «Офира» предпринято с морально-назидательной целью - противопоставить старой столице Москве «град Пере- габ» (Петербург) как «детище великого государя Переги» (Петра I). Именно в этом контексте обсуждается идея противостояния двух российских столиц и начинает отчетливо звучать тема соотношения «древней» и «новой» России.

Перенос центра государства из Москвы в Петербург оценивается Щербатовым негативно на основе следующих аргументов (I: 792-796):

• на строительстве столицы «погублено много народа» и издержаны «несчетные сокровища»; •

государи оказались отделенными «от средоточного положения своей империи» и утратили знание о «внутренних обстоятельствах»; •

жители прежней столицы (по мнению Щербатова, «лучшая и знатнейшая часть народа»), не видя долго своих государей, «любовь и повиновение к ним потеряли»; •

вельможи отдалились от своих земель, «позабыли состояние земской жизни», стали народ «налогами угнетать». Живя при дворе, стали почитать его «единым своим отечеством», забыли об «общем благе»; •

близость к вражеским границам заставляет увеличивать расходы на оборону и «истощает казну»; •

стечение и смешение «разного состояния людей» в новой столице способствует большему «повреждению нравов».

В памфлете «О повреждении нравов в России» (1786-1787) Щербатов развивает эту аргументацию, погружая ее в исторический контекст допетровской старины и давая оценку издержек петровских реформ. Идиллической картине строгой простоты нравов и умеренности, господствовавших в быте царской семьи и в домах знатных бояр прежней Московии здесь, по верному замечанию Ю.В. Стенни- ка, «противостоит описание постепенно нарастающего разложения нравов русского дворянства» (8). Поверхностное подражание Европе породило стремление к роскоши и мотовство, распространение «любострастия» и забвение понятий о чести в дворянской среде вело к разрушению семьи. «Грубость нравов уменьшилась, — пишет Щербатов, — но оставленное ею место лестию и самством наполнилось. Оттуда произошло раболепство, презрение истины, обольщение Государя и прочия злы» (II: 159).

Вместе с тем знаток отечественной истории ясно видел то удручающее состояние, в каком находилась допетровская Россия, поэтому и его отношение к московской старине, похороненной Петром I, и к личности самого Петра было двойственным. Он отмечает, что бояре были «горды», народ «был суеверен», не имел «никакого просвещения»; торговли «ни внутренней, ни внешней не было», не было «ни фабрик», ни «сухопутного порядочного войска»; «не было флоту» (там же: 13-16). В «Путешествии» он добавляет: Петр «первый учредил у нас порядочное правление», «учредил познание наук и военного искусства» (I: 791). Как человек с опытом государственной службы Щербатов хорошо понимал, что петровские реформы без употребления «самовластия» едва ли были возможны. Он даже рассчитал, что без реформаторской деятельности Петра Россия смогла бы выйти на уровень екатерининского времени только к 1892 году! Од- нако, признавая необходимость реформ Петра I, он находил их поспешно и недостаточно осторожно проведенными. «Отнимая суеверия у непросвещенного народа, — пишет Щербатов, — он (Петр I. - А.Е.) самую веру к Божественному закону отнимал» (II: 165). Поэтому и возврат столицы Офира в «старый столичный град», в «Квамо» (Москву) едва ли следует понимать как призыв вернуться на пути развития допетровской Московии.

Картина «русского Офира» полностью исключает возврат к патриархальным устоям жизни Московской Руси. Даже православной вере нет места в «Офирской империи», где утверждается деистическая «естественная религия», дополненная масонскими обрядами, идеями нравственного самосовершенствования и благотворительности. Действительно, Бог для офирцев - это «Вышнее Естество, создавшее вселенную, которому все должны поклонение свое приносить». Молитва офирцев совершается в Храме, построенном из «дикого камня», три раза в день, но не долее «двух минут». В центре Храма, на пьедестале «стояло солнце, или лучше сказать круг, имея середку серебряную, лучи же золотые. На серебряном кругу ... изображена цифирная литера, знаменующая единаковость, а кругом круга надпись: превечный, всемогущий, всевидящий, правосудный, всеустрояяй, всемилуяй, везде присутствуяй». Щербатов выделяет 7 «божественных свойств», добавляя в «Катехизисе» еще одно - «единый». Священники, одетыев белые одежды с голубой повязкой на голове, представляют «полицию нравов» с отличительным знаком на груди в виде меча с «малым солнцем». Они «наблюдают о правах гражданских и о всем, что касается до тягостей народа» (I: 798-805). Христианская символика в офирском храме отсутствует.

В «Офирском царстве» церковь является элементом государственной системы, теология как наука упразднена. «Всевышнее Естество» почитается просто как Создатель, Устроитель и Вседержитель; признается бессмертие души, воздаяние и наказание. Таинства евхаристии и брака отсутствуют, главное - «иметь чистое сердце». Повторные браки не ограничены и возможны через год после смерти одного из супругов. Многоженства и наложниц в Офире нет. Главный священник избирается из всех священников с подтверждением Императора. Таким образом, духовная власть подчинена светской, но богохульство наказуемо, дабы не заразить «каких слабых людей» (там же: 812). Чудеса не отвергаются, но для офирцев «чудеса не нужны, потому что в творениях ежечасно каждому представляются». У Бога офирцы «ничего не просят», «ни за что не благодарят» (там же: 830-831). В «Катехизме нравственном Офирской империи» находим известные рациональные доказательства бытия Бога и рассудочные максимы житейской мудрости, в которых, как заметил Н.Д. Чечулин, «нет высоты нравственного учения Евангелия» (10: 45). Правила нравственности, сформулированные Щербатовым, предписывают помнить об «общественных узах», связующих людей; напоминают о необходимости почитания старших и власть имущих, любви к Отечеству, помощи согражданам, любви к порядку и закону. Философ призывает не уступать «своих прав понапрасну, ибо сие разрушает основание государства». Помни, продолжает он, «что ты человек и гражданин» (I: 946-947).

В Офире нет нищих, есть госпитали, сиротские дома, дома для престарелых, а также Программа социальной защиты престарелых, многосемейных и сирот: раз в неделю за счет государства производится раздача жалования и хлеба, с последующей отработкой материальной помощи, ибо, как верно отмечает Щербатов, «несть то благодеяние, что может человека в обленчивость привести» (там же: 963-964). В офирском народе мыслитель и патриот видит «простую природу и здравый рассудок, доведший до такой степени познания гражданских нравственных правил и до точного исполнения их, что они во всем наиученейшие европейские народы превышают» (там же: 969-970). В этом он видит залог возможного великого будущего России.

В идеальном государстве предусмотрена возможность воздаяния сановникам по их делам после смерти либо памятью, либо забвением. Памятники устанавливаются лишь через 30 лет после смерти, когда «дела их ... испытанием времени ясны становятся», причем «собрания народные» решают, какого памятника они достойны (I: 1019). Есть могилы государственных сановников, пишет Щербатов, которые не удостоились и камня на гробе своем. Когда их скапливается много, продолжает князь-публицист, то через много лет «разрывают кости их» и вновь погребают в общей яме в углу кладбища. Отказ от служения «общей пользе» и своекорыстие наказываются, таким образом, всеобщим осуждением и забвением. Н.Д. Чечулин называл источник этих взглядов - 3-ю книгу «Путешествий Кира» Рамзея (10: 33).

В политическом памфлете «О повреждении нравов в России» (1786-1787) на первый план выходит двойственная оценка деяний Петра I как «нужных, но, может быть, излишних перемен» (II: 150). Россия никогда не станет Европой, утверждает Щербатов, но может перестать быть собой, может потерять самое себя. Петр I, заключает он, как неискусный садовник слишком коротко обрезал ветки дерева, корни которого были слабы (там же: 165-166). «Обрезование старых ветвей», как отмечает Щербатов, привело к «совершенному истреблению всех благих нравов» и угрозе «падения государства». «Повреждение нравов» оказалось слишком высокой платой за развитие наук и искусств, «успехи в людскости» и «поправление наших внешностей», за подъем материального производства и удовлетворение социально-политических амбиций «третьего сословия». При Екатерине II, по мнению философа, процесс «повреждения нравов» ускорился. «Мораль ея, - утверждал Щербатов, - состоит на основании новых философов, т.е. не утвержденная на твердом камени Закона Божия, и потому, как на колеблющихся светских главностях есть основана, с ними обще колебанию подвержена» (там же: 226). Впрочем, философ и сам шел по этому пути, заменяя Православие масонским надконфессиональным «истинным христианством» и вводя в идеальное государство «полицейскую религию» в духе учения немецких теоретиков «полицейского права» Иосифа Зонненфельса и Юсти (2: 286-287).

В 1789 году, за год до смерти, философ пишет с болью: «деспо- тичество, не взирая ни на законы, ни на благоразумие, ни на самую благопристойность, играет жизнию и честию подданных». Законы составляются без учета сведений о «состоянии», «пользе» и «нуждах народных». Все это «клонится к отъятию безопасности, спокойствия и благосостояния граждан» (II: 250, 252). Мыслитель хорошо понимает, что его слова «несчастиям народным не помогают, деспотичество не менее действует». «Знаю все сие, — продолжает он, — но знаю, что все сие от нашего рабского и подлаго терпения происходит; а мое желание и есть, показывая твердость, постараться вдохнуть ее и в других, недовольно чувствующих отягающее их иго» (там же: 267. Выделено мною. -А.Е.). Щербатов надеялся, что «филозофические науки» послужат «к поправлению самых наших нравов». С этой целью он написал в 1788 году за два года до смерти ряд работ, затрагивающих предельные вопросы человеческого существования - проблемы бессмертия души и смысла жизни: «Рассмотрение жизни человеческой», «Размышления о смертном часе» и «Разговор о бессмертии души». Содержание этих работ позволяет уточнить философско-антрополо- гический аспект социальной утопии русского мыслителя.

3. Философско-антропологический аспект В основе идеального государственного устройства Щербатова лежит этико-религиозный свод правил - «катехизис», усвоение которого, как было показано, необходимо для того, чтобы воспи- тать полноценного члена офирского государства. Идеальным признавалось общество, в котором право совпадает с моральной нормой, как «естественным законом», установленным Богом. Отсюда существо социальных проблем оказывалось тесно связанным с задачей формирования личностных качеств человека, которые становились объектом философско-антропологического исследования. В связи с этим обращение М.М. Щербатова к проблемам смысла жизни и бессмертия души вполне закономерно и органично для его социальной концепции.

Свое понимание сущности и назначения человека русский мыслитель обосновывает, на первый взгляд, традиционным религиозно- теистическим дуализмом духовного и телесного, горнего и дольнего, совмещая его с философскими аргументами Платона, Декарта, Мендельсона. Тело, при таком подходе, рассматривается как «сложное», «делимое» и, следовательно, смертное', душа же человеческая, как «неудобная ко всякому разделению», как«непротяженная» и «неделимая», признается бессмертной. Развернутая система доказательств активности и посмертного существования человеческого духа приводится им в «Разговоре о бессмертии души» (II: 309-358. См. также: 15: 262-291). Для нас важно отметить, что наряду с хорошо известными со времен Платона аргументами в защиту бессмертия души, князь и философ приводит аргументы «сословного порядка»: от «исторической памяти», «чести» и ответственности за судьбу России, характерные для социальной философии русского консерватизма в целом.

В «Разговоре...» Щербатов опирается на диалог Платона «Фе- дон», а также на работу немецкого философа Мозеса Мендельсона «Федон, или о бессмертии души». Главным действующим лицом у Щербатова вместо платоновского Сократа становится А.Ф. Хрущов - участник антиправительственного заговора против Анны Иоанновны, близкий к А.П. Волынскому и предпринявший вместе с другими членами «Верховного совета» попытку ограничения самодержавия на определенных конституционных началах и казненный 27 июня 1740 года в Санкт-Петербурге. Его собеседником становится тюремный надзиратель офицер Н.Ф. Коковинский. Абстрактный разговор о долге человека переводится в иное русло - «кем мог бы быть Сократ в России» и каково призвание философии. Как утверждает герой Щербатова А.Ф. Хрущов, он хотел бы при обсуждении этих проблем «рассуждать общественно» (15: 266).

Семь доказательств в защиту бессмертия души, рассматриваемых в работах М.М. Щербатова, не отличаются оригинальностью: •

1-е - «почти математическое доказательство» от «простоты души»: душа «проста», следовательно, не имеет частей; если она не имеет частей, то «не может и раздробиться»; если она не может раздробиться, то не может и «исчезнуть». Следовательно, душа «есть бессмертна»; •

2-е - от «активности души» во время сна; •

3-е - «согласием всех народов света»; •

4-е и 5-е - «согласием почти всех мудрецов». При этом Эпикур, Лукреций, Спиноза и Гоббс названы «лжемудрыми» за несогласие с позицией отечественного «любомудра»; •

6-е - «правосудием Божиим»: вера в бессмертие души и посмертное воздаяние укрепляет человеческую нравственность; •

7-е - «верою, основанною на преданиях таких, которым здравый смысл и самая строжайшая философия верить повелевают». Эти предания, разъясняет философ, «всегда в сердце моем находились», причем «не по привычке», он сам «утвердил» эти предания, «учиненные мне от родителей моих и от церкви, ... немалыми размышлениями и изысканиями» (15: 287).

Как видим, Щербатов дополняет традиционные доказательства 1-6 доказательством «от истории», сближаемой им с «вечностью» и традициями народа, передающимися от родителей и Церкви. «Когда вы читаете историю Александра Великого, Цезаря или слышите знатные деяния Петра Великого, - пишет он, - не возбуждается ли в вас некий дух ревности, побуждающий вас им подражать и учинить, чтобы и ваше имя, подобно их, в свете и по смерти вашей знаємо было?» (там же: 277). Таким образом, все эти «доказательства» выводят нас на понимание традиции какнеразрывной связи поколений и глубокого единства прошедшего, настоящего и будущего. Этим единством и обеспечивается непрерывность исторического бытия Отечества.

Светская социальная ориентированность рассматриваемого аргумента усиливается и тем, что душа, согласно Щербатову, связана не только с «напамятованием прошедшего» и «присутствием настоящего», но также «соображением и будущее вам представляет» (там же: 274). Важно, чтобы эти представления не были своекорыстными и «суемудрыми», выходящими за рамки образа жизни и «общего умствования народа», как об этом писали Монтескье в «Духе законов» и Екатерина II в «Наказе». Такая «несообразная система», отмечает Щербатов, «никакой мудрости не показывает, но, напротиву того, и есть вредна всякому обществу людей» (там же: 283).

Подобно стоикам, русский мыслитель склонен к антропологическому философствованию. Человек, пишет он, рождается «слабым и безоружным», «в слабости и болезнях препровождает младенчество, во изучении - младость, в трудах - совершенные лета, а наконец, в болезнях и в ослаблении паки до конца жизни своей достигает» (там же: 286). В этом «круге» жизни все люди едины. Различаются же они тем, утверждает приговоренный к смертной казни Хрущов, что одни (их «меньшинство») «по правилам добродетели направляют все стопы жизни своей», и они же «наиболее других претерпевают разные несчастья»; большая же часть других, «жертвуя все хотению своему, из страстей своих составляют себе кумира, которому единому тщатся угодить, оттуда происходят неправосудие, грабежи, злобы, мщения, убийства и прочее» (там же). И никакой «видимый суд Божий их не постигает», говорит русский Сократ, хотя продолжаются их преступления и «соплетение несчастий народных» (там же: 287). Вера в бессмертие души выступает при отсутствии «земного» правосудия в деспотических правлениях единственной надеждой на Высший суд «всесильного и премудрого Создателя».

«Смертью все люди равняются, - философски замечает Щербатов, — и остается токмо память их дел и польз, которые они обществу оказали». Спаситель, «яко преступник, на кресте умер», но «повсюду семена Евангелия произрастали и стадо Христово умножилось», говорит в своей последней речи герой Щербатова. Здесь выражена надежда, что и дело членов «Верховного Совета», стремившихся своими «кондициями» ограничить «самовластье» и деспотизм российской власти, не будет забыто, хотя еще «не един, но многие» подвергнутся «мучительской смерти». Учение их «свято», продолжает Щербатов, «уверяя меня в бессмертии души и в воздаянии благим» (там же: 289-290). Герой идет на смерть за идею освобождения Отечества от тирании «без робости духа», сожалея лишь о печальной участи своей жены и малолетнего сына. Его последняя мысль о том, чтобы сын получил должное воспитание и был «достоин любви и сожаления людского» за «безвинно умирающего» отца (там же: 292).

Русский Сократ - А.В. Хрущов - убежден, что История и Время все расставят по своим местам, ибо право на память имеют только те, кто оказал обществу какие-либо значительные услуги. Дела человеческие, писал Щербатов в своей социальной утопии, «испытанием времени ясны становятся». Величина надгробного памятника определяется Народным Собранием: на могиле «Хранителя законов», не сделавшего при жизни почти ничего полезного, лежит «простой камень», а самый лучший памятник «из белого мрамора» был поставлен человеку, твердо сопротивлявшемуся тирану и уби- тому им (I: 1019-1022). Так историческая память и ответственность за будущее Отечества замещают в социальной утопии Щербатова философско-богословские аргументы в защиту бессмертия души, а философская антропология обретает статус социально-философ- ской антропологии.

Щербатов был глубоко убежден, что воспитание и образование являются важным средством формирования морального облика человека и гражданина. Именно поэтому в его социальной утопии образование и воспитание считаются делом государственной важности: государство содержит школы и определяет программу обучения. Образование в Офире всеобщее, бесплатное, но сословное. Дворянское образование должно было отличаться энциклопедич- ностью и глубиной, «мещанское» — овладением «полезными науками» и практическими навыками, для крестьян предлагалось освоение грамоты и катехизиса - основ вероучения (2: 294-295). Философ считал полезным только истинное знание, ведущее к мудрости и нравственному совершенству. Ложное знание, по его мнению, приносит больше вреда, чем пользы, поскольку создает иллюзию знания («Обманчивость» и «Высокомерие»), а это не может быть основой для принятия правильных решений правящим сословием.

В аллегорическом «Путешествии в страны истинных наук и тщетного учения» описаны реки Заблуждения и Благоразумия: воды первой текут на Запад, второй - на Восток. Кто первой рекой поплывет, пишет философ, «то достигнет до царствования некого Чудовища, Наукою Тщетной называющего себя, но низкой, вредной и развращающей нравы и мысли, а кто поплывет второй, то достигнет до царствия богини Истинной Науки» (14: 110). Здесь надо отметить, что путь познания представляет для Щербатова одновременно и путь нравственного совершенства: истинное знание делает мудрым, а мудрость («Правомыслие» и «Здравый Рассудок») приводит к добродетели, столь необходимой «философам на троне».

Щербатов разработал на основе сенсуалистической философии Джона Локка обширную программу обучения для российского «благородного юношества». В сочинении «О способах преподавания раз- ныя науки» предусматривалось основательное изучение математики, физики, химии, анатомии, ботаники, минералогии, астрономии и философских наук. В курсе общественных наук на первый план выдвигались история, география, статистика, политико-правовые дисциплины. После изучения грамматики и начал математики в 12-13 лет следует приступать к «филозофическим наукам», сначала логике, затем метафизике, которые «располагают разум наш прямые делать заключения, они дают нам познания о разных чудесных свойствах природы. Возвышают великим и малым нас к познанию Всевышня - го Естества, толь мудро устроившего все, а потому не токмо служат для украшения нашего разума, для помощи нам во многих случающихся делах, но и к поправлению самих наших нравов». Далее идет изучение права и «должностей» человека (II: 569-570).

Хорошо организованное образование способствует сохранению общественной структуры, формируя духовный облик сословия, его этос, представления о правах и обязанностях, потребностях и желаниях, способ «включения» в соответствующую ячейку общества. Философ убежден, что в просвещенном народе «деспотичество» быть не может, а «ежели оно и случится, не может быть продолжительно». Если «всякий, — продолжает он, — рассмотрит обязательства свои к Божиему закону, к отечеству, к самому себе, к семье и ближним своим, то узрит, что долг и благосостояние его влечет его низвергнуть сего кумира (т.е. «деспотичество». — А.Е.), никогда твердых ног не имеющего» (I: 388-389).

Образование крестьян сводилось к минимуму. «Не так легко и не так полезно просветиться народу, как думают, — пишет князь, — ибо малое просвещение ведет токмо в вящшия заблуждения и к духу неподданства» (I: 618). В одной из своих работ он сравнивает крестьян, «по малому их просвещению», с быстрым младенцем, которого еще должно водить на помочах. Отпущение же его на свободу, продолжает русский аристократ, «произведет ему убой, увечье, а может быть, и погибель» (цит. по: 2: 300). Эта «задушевная мысль» русского консерватора будет всесторонне развита в «пророчествах» другого обличителя эгалитарного процесса и защитника идеи социального ранга, философа Константина Леонтьева. Вместе с тем, хотелось бы отметить, что обращение Щербатова к аристократическому дворянству как единственному сословию, способному предотвратить превращение монархии в самовластье, намного перерастало рамки узкополитической и узкосословной концепции. Как верно отметила Т.В. Артемьева, философ «видит в дворянстве не только политическую силу, противостоящую неограниченной власти, но силу духовную и культурообразующую» (2: 259). Именно этот слой дворянства служил «питательной средой» для выращивания культурных и, прежде всего, нравственных идеалов. Поэтому Щербатов считал дворянство не «лучшим», а «особым» сословием с присущим только ему ощущением исторической преемственности, долга и сословной чести.

Выводы 1.

Общество и человек рассматриваются М.М. Щербатовым в системе политико-правовых установлений, социально-этических норм и в глубинном философско-антропологическом измерении. Человек предстает как существо религиозное, а внеконфессиональная религиозность в виде «Закона естественного» - как основа человеческого общежития и условие подлинного существования самого человека. При этом общество и «общее благо» стоят в иерархии ценностей выше человеческой личности, а права человека определяются его обязанностями («должностями»), 2.

В работах М.М. Щербатова обосновывается идея элитарного общества и утверждается, что в любой социальной организации неизбежны дифференциация, иерархичность, разделение на ранги. Высшее сословие наделяется значительными привилегиями, однако верховенство закона и равенство всех перед законом утверждаются как необходимые условия развития общества. Цель государственной организации социальный мыслитель усматривает в обеспечении «всеобщего блага», а фактическое неравенство компенсируется им призывом «почитать людей братьями по человечеству». К конструктивным идеям русского мыслителя можно отнести: разделение властей и ограничение самодержавной власти; выборность высших органов управления и власти, публичность суда; государственная система всеобщего и бесплатного образования; акцентирование необходимости правового воспитания и философско- мировоззренческого образования; антимилитаризм и филантропизм в качестве основания социальной политики государства. 3.

Отдельные социально-философские идеи М.М. Щербатова можно рассматривать как преддверие славянофильского противопоставления России и Европы, размышлений о «древней» и «новой» России, а также социальной философии русского консерватизма в целом. Мостом, соединяющим размышления отечественного мыслителя с философскими исканиями славянофилов, стала «Записка» Н.М. Карамзина «О Древней и Новой России» (1810 г.). Таким образом, знакомство с наследием Щербатова помогает лучше понять истоки и пути формирования социально-философской мысли русского консерватизма.

Вопросы и задания для самопроверки

1. В чем, по Вашему мнению, состоит двойственность отношения М.М. Щербатова к преобразованиям Петра I? Как он оценивает плоды европеизации России? 2.

Какие аргументы приводит М.М. Щербатов в защиту конституционной монархии? Как он оценивает «самодержавное правление» и республику? 3.

Как Вы оцениваете аргументы Щербатова в защиту сословной иерархии, социального неравенства и особой роли «лучших мужей» из среды аристократов-дворян в управлении государством? 4.

Каковы аргументы Щербатова против отмены крепостного права в России? 5.

В чем, на Ваш взгляд, состоят, по Щербатову, причины и формы проявления «повреждения нравов» в России? 6.

Каким представляется Щербатову идеальное устроение жизни в русском «Офире»? Считаете ли Вы, что щербатовское «идеальное государство» — это «шаг вперед» в направлении к тоталитарному полицейскому государству? 7.

Как Вы оцениваете воспитательный потенциал реформированной Щербатовым религии? Какие функции выполняет религия в реализации социального проекта Щербатова? 8.

Назовите основные черты воспитательно-образовательной системы, разработанной М.М. Щербатовым. Как Вы оцениваете роль традиций и исторической памяти в воспитании подрастающего поколения?

Библиографический список 1.

Артемьева Т.В. Новая Атлантида Михаила Щербатова // Вопросы философии. - 2000. - № 10. - С. 104-108. 2.

Артемьева Т.В. От славного прошлого к светлому будущему: Философия истории и утопия в России эпохи Просвещения. - СПб.: Алетейя, 2005. - С. 247-303. - Гл. 5. Новые Атлантиды князя Щербатова. 3.

Болдырев А.И. К характеристике философских взглядов М.М. Щербатова // Вестн. Моск. ун-та. - Сер. 7. Философия. - 1983. - № 5. - С. 77-84. 4.

Вегеманс Э. К истории русской политической мысли: М.М. Щербатов и его «Путешествие в землю Офирскую» // Русская литература. - 1989. - №4.-С. 107-119. 5.

Есюков А.И., Монастырских Г.П. Социокультурное обоснование ретроспективной утопии М.М. Щербатова // Вестн. СПбГУ - Сер. 6. Философия, политология, социология. - 2002. - № 14. - С. 114-122. 6.

Исаев ИА. История политических и правовых учений России XI- XX вв. - М., 1995. - С. 179-188. - Гл. 3. § 7. Модель ограниченной монархии в учении М.М. Щербатова. 7.

Lentin A. The Nakaz through the eyes of M.M. Shcherbatov // Философский век. Альманах. Вып. 11. Екатерина II и ее время: Современный взгляд. - СПб., 1999. - С. 79-96. 8.

Стенник Ю.В. Идея «древней» и «новой» России в литературе и об- щественно-исторической мысли XVIII - начала XIX века. - СПб.: Наука, 2004.-С. 140-184.-Гл. 4. 9.

Федосов И.А. Из истории русской общественной мысли. М.М. Щербатов. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1967. - 260 с. 10.

Чечулин Н.Д. Русский социальный роман XVHI века («Путешествие в землю Офирскую г. С. швецкаго дворянина». - Сочинение князя М.М. Щербатова). - СПб., 1900. Первое издание сочинения A.M. Рэмзи (Ramsay) было предпринято в Москве в 1765 г. Второе вышло в 1785 г. («Новая Киропедия, или Путешествия Кировы, с приложенными разговорами о богословии и баснотворстве древних. Изд. 2-е исправленное с аг- линскаго подлинника. 2 части. Пер. А.В.». -М.: Унив. тип., 1785). 11.

Щербатов М.М. Замечания Щербатова на Большой Наказ Екатерины // Неизданные сочинения. - М., 1935. - С. 16-63. 12.

Щербатов М.М. История Российская от древнейших времян: В 7 т. - СПб.: ПриИмп. Акад. наук, 1770-1791. - Т. 1. - СПб., 1770. 13.

Щербатов М.М. О повреждении нравов в России // О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радищева. - Факс, изд. - М.: Наука, 1983. - С. 1-96. 14.

Щербатов М.М. Путешествие в страны истинных наук и тщетного учения // Вопросы философии. - 2000. - № 10. - С. 108-111. 15.

Щербатов М.М. Разговор о бессмертии души // Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века. - СПб.: Наука, 1996. - С. 262-291. 16.

Щербатов ММ. Сочинения: В 2 т. - СПб., 1896-1898.