Риск как угроза человеческой жизни был всегда, но настоящей злобой дня он стал только в условиях плюралистической социальности. К новым его качествам следует отнести и его антропогенность или ру- котворность. Сферы рукотворного риска стали чрезвычайно многообразны. В свою очередь это «рукотворное многообразие» рисков породило множество рационалистических интерпретаций, оценок, подсчетов различных угроз, поисков способов их уменьшения, предотвращения и т. д. Социальная калькуляция рисков сегодня достигла того уровня зрелости, когда общество должно заняться саморефлексией, присущей любой рациональной жизненной системе, если, конечно, эта система действительно рациональна. Связь социального риска с рациональностью и знанием — безусловна. И в этом смысле бесспорно первым историческим притязанием на систематизацию и калькуляцию рисков обладал классический западный модерн. Именно культура модерна, активно эволюционирующая в постмодерн, более всего и обеспокоена сегодня проблемой новых рисков, представляющих для нее несомненную угрозу. Неслучайно концепт общества риска возникает на Западе, и несмотря на то, что он носит «вселенский характер» обеспокоенности за судьбы человечества, эвристическая ценность концепта риска несомненна: дальнейшее разворачивание модерна как «завершенного проекта». В обществах же, приближенных к модерну, находящихся на его периферии и в арьергарде, концептуализация риска в рациональных категориях мышления, когнитивной проекции в будущее практически не осуществляется. Однако механизмы глобальной интеграции в духе западного мейнстрима ориентированы именно на глобальное общество (риска), ибо история локальная уже в прошлом, а история глобального общества — в будущем. В наши дни уровню глобального риска уже не соответствуют традиционные механизмы сдерживания угрозы, замкнутые в национальные рамки государств и правительств, порой единолично ответственных за принятие решений по поводу рисков различной природы. Риск стал очевидной угрозой и вызовом человечеству, желающему развиваться в духе открытого общества и критической рефлексии над социальными институтами. Очевидно, что риск — эмоционален, как эмоциональны и аффективны сами люди, их поступки и интерпретации. Но принятие решений — действие логическое и рациональное. Будут ли созданы рациональные социальные механизмы противодействия риску, новые институты контроля и принятия решений по поводу риска, сумеют ли найти общий язык государства и общества, возникнут ли адекватные риску международные и транснациональные структуры управления, объединится ли человечество в глобальное гражданское общество, противодействующее новым угрозам? Эти и другие вопросы возникают, в первую очередь, по поводу рациональной рефлексии риска и практического противостояния ему с позиций некого человеческого «рационального консенсуса». Но, похоже, в эпоху глобализации, вызвавшую к жизни множество «других модернов»199, рационалистически калькулированный риск вынужден покинуть обитель классического модерна. Неклассические теории модернизации, получившие распространение в незападных обществах, встающих на собственный путь социальных трансформаций в эпоху глобализации, опираются не только на рационалистические аргументы. Постсовременное (постмодерное) общество в постмодернизационных теориях может строиться путем объединения традиции и инновации, светскости и религиозности, индивидуализма и коллективизма. Транзитоло- гия опирается на культурные предпосылки, демократизацию и рыночные отношения. Теория макдональдизации вообще допускает упрощенную модель рациональности по сравнению с классической модернизацией. При этом калькулируемость, предсказуемость, технологически оснащенный контроль за поведением могут осуществляться, как полагают авторы макдональдизации, только в ряде сфер, привнося в них некие навыки рефлексивности, упрощающие задачи модернизации. Глобализация, таким образом, выступает сегодня как процесс «распыления» приоритетов модерна, будь то приоритет «базовой рациональности», прав человека, демократических ценностей и даже универсальной рыночной модели. Не случайно национальный проект модернизации — в качестве концепции «третьего пути», или социального либерализма (Э. Гидденс), — выбирает для себя и сам западный мир, переходящий в новую современность. В этом смысле и для самого Запада модернизация является «незавершенным проектом» (Ю. Хабермас). Но какую эвристическую роль играет в таком случае концепт «общества риска»? Несомненно, что существование риска показывает вероятностную сущность многих природных, экономических, техногенных, социальных процессов и многовариантность отношений, в которые вступают субъекты (участники-наблюдатели) данных процессов. Объективно ситуации риска сопутствуют три условия: наличие неопределенности, необходимость выбора альтернативы и возможность оценить вероятный исход выбираемых альтернатив. Социальная составляющая рисков, связанная с проблемой «выбора» и «оценки», а также принятия соответствующего решения, становится сегодня определяющей для существования социального сообщества, сотканного из многих модернов. Общество риска как теоретический конструкт вырастает из попыток преодолеть в эпоху глобализации именно классический модерн, не позволяющий выработать адекватные и новые ответы на риски в силу своей укорененности в «древе» иерархии власти, линеарности мышления и территоризации. Концепт общества риска есть ответ на вызов истории в риске самого модерна как незавершенного проекта, существующего сегодня наряду и параллельно с другими социальными и национальными проектами в едином глобальном детерриторизированном мире. Принимая парадигму глобализации как реальность и одновременно как предметную концептуальность, нельзя не видеть в ней трех принципиальных моментов. 1. Будучи процессом, инициированным западной культурой, глобализация в целом требует предельно широкого дискурса рациональности, в котором были бы учтены опасности и риски для еще незавершенного проекта самого западного модерна. Западная социальная теория занята сегодня тщательным анализом общественного производства рисков в глобальном мире, контроля за рисками, превентивных мер в ответ на предполагаемый риск (примером чему может служить реакция на развитие атомной энергетики в Иране), принятия решений (экономических, политических, военных и других) по поводу существующих рисков и т. д. 2. Риски как рационально осмысленные конструкции человеческих действий вышли за пределы и малых, и больших систем, став всеобщим атрибутом жизни человечества. В обществе риска намечается новый подход куправлению сообществом людей в целях противодействия риску, основанный на действиях «низовых» субполитических акторов, органически дополняющих власть, исторически существующую «сверху» — в государственной и наднациональной сферах. Классический модерн был и все еще остается даже в своем неклассическом варианте заложником «иерархии». Для общества риска, в котором незавершенный западный модерн пересматривает свою роль, необходим коммуникативный рациональный дискурс (Ю. Хабермас) и новая организация власти. 3. В модерне реакция на риск — прерогатива структур власти, в постмодерне — прерогатива общества. Субнациональные структуры становятся ключевым фактором управления в обществе риска, беря на себя роль некогда всесильных государственных бюрократических структур и одновременно выходя за границы национально-организованных пространств. Тем самым субнациональные структуры формируют «субнациональное пространство» глобального гражданского общества (Я. А. Шольт), принимающего на себя определенные функции по контролю над рисками и их постоянному мониторингу. Идеи транснациональной политики (Дж. Сорос) и субполитики (У. Бек), транснационального гражданского общества (Р. Кеохейн) и глобального гражданского общества (Я. А. Шольт) идут в одном русле: поиска новых субъектов, способных противостоять трансэкономическим и политическим акторам, которые не поддаются ни гражданскому, ни правовому контролю и не способствуют адекватной реакции на риски со стороны человеческого сообщества. Но именно в действии этих наиболее технологичных, влиятельных, а зачастую и инновационных сил заключена основная проблема. Именно они все чаще чувствуют себя вне общества и его границ, в некоем транснациональном детерриторизированном пространстве. Подчиняясь интересам капитала, мотивам безудержного обогащения, жажде власти, быстрейшей апробации инноваций в целях все той же выгоды и т. д., транснациональные экономические и властные структуры способны действовать автономно, в своих интересах, игнорируя общественные интересы и потребности, провоцируя новые угрозы и непредсказуемые рукотворные последствия в глобальном масштабе. Дж. Сорос удачно назвал искажение механизмов работы рынка «рыночным фундаментализмом», несущим явное пренебрежение к интересам коллективного общественного разума. Социально-экономическая организация совре менного знания, производства, бюрократии стремительно отстает от контроля разума — некогда кумира модерна, часто игнорирует его или подменяет волевыми решениями. В противовес общественным интересам предлагается множество политических «подделок», обоснованных корпоративными аргументами и связанных с сиюминутной выгодой, игрой на символических ожиданиях публики, ее потребительских ориентирах и т. д. Социальная конструируемость рисков вырастает все чаще из неспособности «старой» иерархической власти справиться с инновационными технологиями, ее своекорыстия и некомпетентности, а также из форм традиционной организации власти, пасующими перед натиском сетевого терроризма, наркомафии, торговли людьми, новыми способами насилия, экстремизма, безудержной эксплуатации и эгоизма неконтролируемого частного интереса. Общество риска апеллирует (в идеале), прежде всего, к возможности участия в субполитике рядового гражданина; призывает к контролю над рисками со стороны ассоциаций граждан, экспертов и представителей власти, отвечающих за реальные территории, за экологию земли, а не за транснациональные пространства. Общество риска в этом плане есть основа для формирования новой политической культуры, ориентированной на широкие ассоциации граждан, экспертов, политиков, журналистов и расширяющей сферу компетенций гражданского общества относительно перспектив развития и угроз со стороны различных природных, технологических и социальных сил. Общество риска предполагает взаимодействие разнообразных подструктур гражданского общества: от локальных до транснациональных, опирающихся на новую систему коммуникативных взаимодействий, интеракций с целью корректировки политических решений разного уровня и масштаба. Таким образом, общество риска становится прообразом новой модели социального мира, в которой в равной мере актуализированы и рационализированы два фактора: опасности и их преодоления на основе коммуникативного дискурса среди широких слоев населения. «Современность освобождения» (И. Валлерстайн), вступающая на все новые и новые территории, в том числе в образах неклассической модернизации, объективно провоцирует новые риски со стороны «не- модернов» разного толка: технологического, культурного, политического и др. «Современность освобождения» активно осваивается в наши дни в псевдодемократических и недемократических пространствах, на которых нет ни политической автономии личности, ни политической культуры новых субакторов гражданского общества, ни культуры разума как такового. Риск, в котором оказывается сам модерн, заставляет задуматься о другой, далеко не модерной и не глобальной современности, которая может прийти на смену модерну. В конечном счете и Чернобыль, и «индивидуализация войны» (У. Бек) — два фактора, определивших вступление че ловечества в общество риска, пришли в модерн из «не-модернов», неся в своей основе противоположные модерну ценности: в первом случае, «политического умолчания» сверху, во втором — «жертвенности» во имя идеациональных ценностей и борьбы со злом модерна — снизу. Но рациональная и критическая рефлексивность субъектов по поводу рисков в глобальном мире размывается не только в пространстве «не-модернов», но и на уровне действующих субъектов-акторов — государств, транснациональных групп, корпоративных структур, оставляющих за собой исключительное право — даже в относительно развитом гражданском обществе — на принятие решений. Поэтому наиболее острой становится проблема понимания и коммуникации между субполитическими и транснациональными акторами, говорящими о риске, по сути, на разных экономических, политических, научных, культурных, да и национальных языках. Но не менее важна рациональная коммуникация и между самими субполитическими акторами — представителями разных политических культур, членами ассоциаций, консенсусов, форумов и т. д. Очевидно, что одни лишь «демократические эмоции» не решат проблемы глобального риска ни на территории модерна, ни за ее пределами. Институциональный образ современного глобального мира и коммуникация в нем формируются сложно и противоречиво. Требуются компромиссы, умение договариваться, признание прав общественности, инициативы граждан, прямой диалог и т. д. Проблема риска в обществе риска обращена к каждому человеку независимо от того, на какой территории он проживает и о каком собственно риске беспокоится: экологическом, технологическом, военном, радиационном или каком-то другом. Проблема «расширения» человеческого сознания предполагает способность человека выходить за границы не только своей территории, но и своей ментальности в процессе осознания масштабов современных рисков и их возможных последствий. По сути, именно расширенное сознание позволяет реализовывать идеи глобального гражданского общества в ответ на вызовы риска. Но расширенное сознание в современных условиях должно быть не только чувствующим, но и понимающим, рациональным. На протяжении новейшей истории вся ответственность за риск и безопасность общества была безусловной прерогативой государства. Общество риска акцентируют другие акторы управления: наднациональные и субнациональные. Рефлексивная активность наднациональных структур управления, дополняемая субнациональными «точками реакций», ставит вопрос о новых притязаниях на рациональность и о «контролируемом расширении области рационального действования»200, работающей на будущее модерна и его превращение в завершенный проект. Именно поэтому проблема риска стоит уже перед гражданским обществом как субнациональной структурой. Найдет ли общество рациональный (или только эмоциональный?) ответ на риск или же будет делегировать свои полномочия по контролю за рисками некой легитимной структуре власти, олицетворяющей интересы модерна? В подходе к обществу риска заслуживает внимания методология П. Фейерабенда, призывающего к предоставлению равных прав всем культурным традициям. Признавая разум и практику как равнозначные традиции, Фейерабенд рассчитывает на действия участника и наблюдателя, которые выливаются во взаимодействие традиций. Предметом же последнего, т. е. взаимодействия, являются либо исторические решения, либо политические действия, либо общественные инициативы, в том числе и по отношению к жизни в обществе риска. Глобальное общество риска есть точка роста и развития социальной системы, преодолевающей опасности изоляционизма и даже исчезновения рационализированного модерна, который она же сама и воспроизводит — теперь в глобальном масштабе.