2.1. Проблема социальных субъектов в советской философской литературе 60—80-х годов

Именно поэтому основной характеристикой, сущностью социального субъекта становится внутренняя его активность, деятельность, причем без каких-либо внешних ограничений. Субъект понимается как способ формирования реальности «по универсальным меркам» (Маркс), а его практика — как выражением коллективного творческого процесса созидания нового.

Принцип деятельности как основания социального субъекта разделялся многими авторами — Г.С. Арефьевой, Л.П. Буевой, Г.С. Батищевым, О.Г. Дробницким, В.П. Ивановым, В.Ж. Келле, М.Я. Ковальзоном, К.-Х. Моджяном, В.Ф. Сержантовыш, В.Н. Са- гатовским, Т.И. Ящук. Именно деятельность обеспечивает данному субъекту свободу и самореализацию, возможность произ- водить и модифицировать реальность. Однако в 60-х годах субъект рассматривался как деятельная сущность еще через категорию «человек», «мир человека». Развивая намеченный Марксом принцип опредмечивания и распредмечивания как связь между субъектом и объектом через процесс деятельности, Г.С.

Важной идеей Г.С. Батищева стал тезис о том, что, осваивая предметный мир культуры, человек может выходить за его границы, созидать новое лишь благодаря одновременному созиданию новых общественныгх отношений, связей, т. е. изменению человеческого мира: «Действительное отыскивание неведомых «измерений», которые прежде оставались по ту сторону освоенного предметного мира человека, достижимо не как расширение «сферы утилизации», а как процесс, сопровождаемый одновременным созиданием принципиально новыгх «изменений» в человеческих отношениях. Индивид вообще лишь постольку обретает предметное содержание, делает его включенным в предметный мир, которым он живет, и превращает его в действительность самого себя, поскольку он обогащает также и формы своего обращения с другими индивидами этим предметным содержанием». И автор делает далеко идущий вывод, ставший одним из оснований последующего развития концепции социального субъекта: «Деятельность может производить логику предмета лишь тогда, когда она строит одновременно и общение между индивидами (выщелено мной. — М. Б.), вбирающие в себя эту логику и дающие ей жизнь в освоенной, очеловеченной форме.

Зависимость предметной деятельности от общения постепенно осмысливается как автономность социальной формы бытия, заданная суверенностью социальных субъектов полагать отношения к предметному миру, определять его суть и смысл для человека, т. е. распредмечивать его.

Громадный толчок для постижения социальных субъектов дала тема анализа человеческого общения, раскрывшего такие компоненты последнего, как смысл, субъективность, социальные пространство и время, — реальность, которая была интегрирована в категории «опыт». Выделяя приоритетность субъект-субъектного отношения в этом опыте, в сфере общения, В.П. Иванов отмечал: «Интерсубъективный характер общения открывает доступ в каналы коммуникации таким слоям отношений, которые для познавательного акта второстепенны или даже служат помехой, подлежащей устранению. Ведь в отличие от познания и его инструментов, направленных на овладение объектом, в общении речь идет также и о самоопределении субъективности каждой из сторон, вступившей в контакт.

Общение, таким образом, есть становление тождества, согласования, взаимопонимания, сотрудничества и т. д., но и основа самообнаружения субъектов, пространство актуального самообнаружения их специфичности, самобытности, неповторимости. Объективируя себя в общении, его участки вырабатывают богатство собственной субъективности, которая тоже вовлекается в коммуникационный процесс, но представлена в нем по преимуществу косвенным, опосредованным, иносказательным образом, как смысловой аспект тех предметно-практических действий, которые имеют значение, общее для всех»9.

Определяя понятие «опыт», автор вычленяет и особую, не сводимую к предметно-преобразовательной деятельности, сферу бытия субъекта. «Опыт следует рассматривать в рамках человеческого способа бытия, — отмечает В.П. Иванов, — в единстве его деятельно-практических, общественно-исторических и индивидуальных характеристик.

Логическим завершением этих исследований является вывод автора о суверенности субъекта, его центрированном «месте» как интегратора любыж отношений и форм деятельности: «Субъект стоит в центре многих предметно-специфических деятельностей, — в них, а не в какой-то абстрактной активности выражается его подлинная жизнь. Но вместе с тем он не может потеряться в этом чередующемся многообразии, а лишь пребывает в них. Он должен совершить нечто в высшей степени противоречивое — оставаясь предметным среди предметного мира, он должен вместе с тем каким-то образом одержать победу над этой предметностью... Иначе говоря, в круговороте его жизнедеятельности должна возникнуть форма (выщелено мной. — М. Б.), в которой быть в отношении к предмету означало бы то же самое, что быть самим собой. Эта формула по самому существу своему требует, чтобы предметность стала внутренним делом субъекта, перешла в его способность, стала силой его субъективности, не утратив вместе с тем своей натуральности, жизненности и "внешности"»11.

Проблема общения в связи с субъектом рассматривалась в работах Л.П. Буевой, А.И. Анциферовой, В.Ж. Келле, М.Я. Ко- вальзона, А.В. Панина, А.Г. Спиркина и др.

Привязка субъекта к предметности, конечно, ограничивает его собственные возможности и мало проясняет, чем же он фактически отличается от предметной среды, за исключением того, что он не распредмечивается без остатка в любой наличной предметной среде (Г.С. Батищев). Открывается необходимость анализа его «самости», выявления его свойств, принципиально не нахо- димыгх в объективированном предметном мире. Авторы выгходят на проблему потребностей, интересов как одного из важныгх проявлений социальных (и личностных) свойств субъекта.

При этом открывается целый ряд новых понятий, в которых потребности и интересы координируются с историческим процессом, законами общества; новые подходы открываются и в понимании категории «социальность».

В этой связи интересной представляется формулировка данным автором понятия «социальный интерес»: это «философско- социологическая категория для обозначения объективного по содержанию целенаправленного отношения данного субъекта к обеспечению условий своего бытия (выделено мной. — М. Б.), функционирования и развития»13.

Потребности, интересы как характеристика субъектов исторического процесса рассматривались В.Ж. Келле, М.Я. Коваль- зоном, Л.В. Скворцовым. Тенденцией становится прояснение внутренней связи сознания субъекта и основных качеств социального в контексте общественно-воспроизводственного процесса. При этом субъект все более проявляет свою «центрированность» как проводник социальной детерминации. «Социальный субъект, — отмечает Л.В. Скворцов, — ...постигает свою окружающую социальную реальность со своим представлением о том, какой она должна быть. Субъект здесь сам определяет критерий оценки социальной реальности»14.

Субъект-объектное отношение становится определяющим и для характеристики соответствующего вида деятельности: «Объект и субъект являются объективным основанием для выделения различных видов человеческой деятельности, а тем самым и для раскрытия ее внутренней структуры, объективных детерминацион- ных отношений»15. В этом аспекте идея выявления фундаментальных структур деятельности, реализованная в работе М.С. Кагана, В.Н. Сагатовского и др., сыграла роль одного из оснований «специализации» субъектов — вычленения собственного социального, культурного, исторического субъекта, кроме традиционного субъекта познания, деятельности (труда). С другой стороны, стимулирующую функцию по отношению к разработке проблемы социального субъекта сыграли такие направления, как уточнение категории социального, разработка характеристик социальных пространства и времени, категории цели, социального общения, социальных отношений и др.

Так, социальные отношения рассматривались как отношения равенства или неравенства (А.А. Амвросов, М.Н. Руткевич), как отношения, задаваемые спецификой субъекта (Ю.К. Плет- ников, Н.Н. Мокляк, В.П. Киселев, Н.В. Суханов). Соответственно, социальное, социальность рассматривались как «проявление и выражение самого способа существования людей, их активного отношения к миру, особенностей статуса человека в историческом процессе... проявление и выражение исторического развития самого человека»16. С точки зрения других авторов, «социальность... характеризует меру развития социальныж отношений, социальной деятельности... а способность социальныж отношений интегрировать в органическую целостность социальные общности, а социальные общности — в целостную социальную систему... Социальность — эта также мера подлинной коллективности, которая присуща не отдельным социальным общностям, а тому или иному обществу в целом»11 (выщелено мной. — М. Б.). Здесь социальность выражает общее качество сферы, заданное мерой взаимодействия социальныж субъектов.

Близка к этому и позиция Н.Н. Мокляка: «Категория "социальность" отражает именно систему связей, объединяющих людей в единую и цельную общественную систему... Социальность выражает степень зрелости, развитости какой-либо социальной общности и общества в целом, а также меру единства, интегри- рованности социальной общности и общества»18.

Таким образом, к середине 80-х годов отчетливо проявились определенные тенденции в изучении категории «социальный субъект». Во-первых, это все большее расширение самого «пространства», фиксирующего свойства этого субъекта: от категорий деятельности и общения идет переход к субъективности, опыту, смыслам, социальности, особым формам субъектной детерминации, выраженным через социальное пространство и время, центрированность субъектной позиции. Другими словами, категория «социальный субъект» все более конкретизируется, вырабатывает свою специфику и приоритетность, в частности по отношению к категориям «исторический субъект» и «культурный субъект» — субъект культурной деятельности.

Во-вторых, что не менее важно, социальный субъект все более осмысливается как синоним целостности общества, его качественной определенности, хотя сама эта целостность фикси- руется через понятие системы, теряя свой более высокий субъектный уровень (который и выражается в данной работе как всеобщность субъекта регулирования).

Хотя в этих исследованиях еще нет прямой связи между характеристиками социального субъекта и социальным (общественным) воспроизводством, в контексте их становится понятым, что вне социальных субъектов оно не осуществляется. В этот период не вычленяется еще категория «социальное воспроизводство», хотя категория «общественное воспроизводство» структурируется в единство материального и духовного производства. Последующие исследования социального субъекта не выходят за рамки этой, уже осмысленной, заданности — прояснения все новых свойств такого субъекта, взятых в контексте более общего целого, которое выражается преимущественно в характеристиках системы (несмотря на понимание общества как целостного организма). Однако уже со второй половины 80-х годов ряд исследователей (В.И. Толстых, В.М. Межуев, В.Е. Хмелько, Л.Н. Коган) подвергают сомнению возможности материального и духовного пространства выйти на уровень целей и целостности общественного воспроизводства, в связи с чем идет поиск выражения такой целостности, который и разрешается в этот период в категории «общественное производство жизни». Авторы монографии «Производство как общественный процесс» (М.: Мысль, 1986) отмечают: «Становится очевидной несостоятельность взгляда на общественное воспроизводство как на сумму двух его видов — материального и духовного — прежде всего потому, что тогда из поля зрения выпадает то, ради чего производство вообще возникло и функционирует, — общественный индивид, его благосостояние и развитие... Задача и наибольшая трудность состоит в вычленении того единого основания целостности общественного производства, благодаря которому духовное производство выступает его органической подсистемой. Это основание становится очевидным, как только производство рассматривается в качестве особого рода общественного процесса, который тоже определенным образом структурирован, организован. Он имеет целый ряд моментов, или составляющих его систем деятельности, участвующих в этом процессе. И если одни факторы играют в нем роль условий, то другие детерминируют развитие производства от исходного пункта до конечного результата, т. е. имеют как бы сквоз- ной характер. Таким сквозным фактором общественно-исторического движения и развития производства является потребность общества (или общественного человека) в производстве и воспроизводстве себя как целостной специфической системы. Стало быгть, производство не есть нечто внешнее или "трансцендентное" по отношению к обществу, человеку, а представляет собой процесс самоосуществления и саморазвития общества, человека»19 (выделено мной. — М. Б.).

Столь длинная цитата получает свое оправдание лишь потому, что намечает (выделяет) принципиальный момент: поиск формы выражения целостности общественного воспроизводства. Но перевод его в плоскость системы обнаруживает барьер, возникающий в традиции исследований социальныж субъектов: последние «не дотягивают» до выражения целостности. Другими словами, хотя они опираются на принцип деятельности, по своей частичной форме социальные субъекты (классы, нации и другие социальные общности) не могут обеспечить целостности общественного воспроизводства. Отсюда и дальнейшая судьба исследований социального субъекта в отечественной литературе. Продолжаясь до рубежа 80—90-х годов, выгавляя все новые свои свойства, эти субъекты не вышли за рамки системности, определяющей черты их «всеобщности». Эта же ситуация продолжается и в настоящем: через несколько лет, в течение которыгх философы не проявляли значительного внимания к проблеме субъекта, в монографии, вышедшей в 2000 г., также отмечается, что социальный субъект — это социальное образование, детерминированное системой каузальныж, системно-структур- ныгх и динамических связей и обеспечивающее равновесие и поступательное развитие общественной системы в целом и отдельныж ее частей»20

Здесь в принципе суверенность субъекта снимается детерминизмом системы, и это находится целиком в рамках той традиции трактовки социального субъекта, которая сложилась в конце 80-х — начале 90-х годов. Раскрываются системные направления детерминации, определяющие в целом поведение индивидов и социальных групп. Так, Т.А. Бурлова отмечает, что «доминирующая темпоральная тенденция, суммирующая ценности, разделяемые большинством общества, синхронизирует деятельность людей, а тем самым обусловливает успешность тех, кто уже соответствует ее требованиям или мобильно успевает прийти в соответствие. Те же, кто остается неодновременным новому ритму, кто ориентирован на традицию или утопию, попадают в ранг неуспевающих или маргиналов»21. В этом же направлении рассуждает и Л.В. Голикова, подчеркивая, что «ритм жизнедеятельности общества... [это] выражение нового интегрального качества всей системы в целом. Ритм в данном случае играет роль организующей формы. Система ограничивает и направляет характер изменчивости составляющих ее движение процессов, устанавливая порядок, последовательность и темп преобразования взаимодействующих структур»22.

Если же авторы пытаются выявить коллективную субъектность, то подчеркивается лишь факт объективности, самостоятельности социума и «мы-субъекта»: «Субъективность, соотносящая себя с внешним миром, не есть нечто индивидуальное и частное. Это «мы-субъективность» — сфера нашего восприятия внешнего мира... объективная реальность представляет собой бесконечную продукцию интерсубъективного сообщества. Социальная реальность конституируется в актах общения»23. «Социум — целое, индивид — его часть, — отмечают другие исследователи. — Принципы функционирования статичны, складываются как некий порядок из хаоса (синергетический подход), посредством макросоциологического подытоживания персональныгх усилий, организующихся стохастически по законам вхождения частей в целое. Последнее блокирует произвол, эксцессы, инстинкт, неконтролируемые слепые деструкции»24.

В последнее время наметилась новая линия анализа субъекта — в связи с информационными процессами, информационным детерминизмом. Работы Д.И. Дубровского, И.Г. Корсунце- ва, К.Н. Любутина, Д.В. Пивоварова, В.З. Когана определяют субъект в контексте адаптации к информационным процессам, операциям, развертывания определенного информационно-поведенческого «кода». «Субъект, — отмечает И.Г. Корсунцев, — структура невещественная, нематериальная, а информационная... субъект — это такая автономная саморазвертывающаяся информационная структура, которая осознала свою ценность для самой себя и свою самодостаточность. Собственная ценность для него является высшей ценностью и смыслом существования. Субъект выщелил себя из остального мира и осознал свои цели, основным содержанием которыгх является создание необходимыгх условий для собственного выживания и самореализации»25.

В этом восприятии отсутствует воспроизводственный подход, а выделяется адаптационный: субъект приспосабливается к внешней среде, чтобы выжить и самореализоваться. Однако введение информационной составляющей и постулирование виртуальной формы бытия субъекта26 прокладывают мостик к восстановлению концепции субъектного основания общественного воспроизводства, но при условии пересмотра самого понятия субъекта. Такой субъект, во-первых, должен получить собственные условия своего функционирования, сохраняя свою трансценденталь- ность, т. е. выйти за рамки системы. Во-вторых, он должен выйти на масштаб всеобщности, поскольку лишь этот уровень обеспечивает воспроизводство целостности общества.

Не подменяя собой указанные свойства социальных субъектов, всеобщий субъект как раз обеспечивает интеграцию их деятельности, коммуникаций, других функций на уровень, гарантирующий субъектные основания социального воспроизводства и регулирования общества, поддержание его порядка, в котором фиксирована необходимость и достаточность для существования данного общества характеристик всеобщего субъекта (или всеобщности субъекта как субъектно-регулятивного качества, формы).

Для того чтобы выявить характеристики и свойства данного всеобщего субъекта, необходимо, следовательно, обосновать возможность его участия в воспроизводстве общества. Однако формируемое общество также обладает своими средствами устойчивости на основе создаваемого порядка. Поэтому всеобщий субъект не только формирует целостность общества, так и регулирует его. Это регулирование — как будет видно ниже — предполагает как выработку целей, норм, но и свои способы связи между всеобщим, особенным и единичным: существуя как виртуальная реальность, всеобщий субъект объективирует себя таким образом, что связывает в единство, целостность все процессы, которые реализуются людьми. Тем самым общество получает не только системную, но и субъектно-центрированную организацию, которая позволяет ему как раз формировать потребности в самовоспроизводстве и самообновлении, причем не только в производстве жизни, человека, но и в производстве логики самодвижения социума — к повышению уровня свободы, развитию субъективности, росту собственного масштаба и власти, — в способности восстанавливать постоянно разрушающийся порядок, интегрируя и создавая необходимые для него условия.

Несмотря на то, что советской философии не удалось реализовать исследование социального субъекта до уровня всеобщей основы воспроизводства общества, в самом марксизме, как и в других концептуальных системах, теоретические «модели» такого воспроизводства, связанные с исследованием свойств всеобщего субъекта, были реализованы. Более того, в таких моделях доказано, что лишь всеобщность субъекта способна обеспечить реальное воспроизводство общества, особенно его наднациональный вариант. Поэтому любые «частичные» варианты социального субъекта, класса или нации и т. д., не дотягивают до условий, обеспечивающих такое воспроизводство. Раскроем несколько моделей, которые показывают закономерность «снятия» темы социального субъекта как источника и «реализатора» такого воспроизводства в конце 80-х годов в отечественной марксистской философии.

Понятие «модель» здесь надо понимать скорее в значении концепта, чем «идеального типа» (М. Вебер) реальной модели, так как любая модель предполагает осуществившуюся, функционирующую реальность. Здесь же речь идет о проектах, которые реализовались частично, вследствие ограниченности трактовки свойств и природы всеобщего субъекта. Тем не менее эти проекты реализовались исторически, что позволяет рассматривать их как модели. Остановимся на этом.