§ 6. Реалии XX века
Некоторые особенности развития экономического механизма в мире товарно- денежных отношений. В мире товарно-денежных отношений в XX веке во взаимоотношениях человека и общества произошли серьезные и глубокие изменения. Выделим несколько таких изменений.
1. Изменение роли политики в экономике. В XX в., как и прежде, экономика развивалась на основе частной собственности, инициативы и ответственности за принятие экономических решений самими владельцами частной собственности. Так что общественное производство в целом по-прежнему оставалось саморегулирующейся системой, исключающей ее подчинение какой-то одной общественной воле. В то же время XX в. примечателен тем, что удельный вес элементов общественно-направляющего, в том числе и государственного, начала в экономике в целом резко возрос. На развитие экономики больше влияют политические решения, определенные формы общенациональных экономических прогнозов, выделение государственных дотаций, квотирование определенных видов производства, особенно в области сельского хозяйства [1]. Яркими проявлениями возросшего влияния государства на экономические процессы был, к примеру, новый курс Рузвельта, выработанный после крупнейшего экономического кризиса на рубеже 20—30-х годов и его роль в быстрейшем преодолении его последствий. Весьма примечательна деятельность японского государства в послевоенный период,
и U T-v
сыгравший важнейшую роль в японском экономическом чуде.
В экономическом возрождении Европы после второй мировой войны огромную роль сыграли государственно-стратегические меры, в частности известный план Маршалла.1 Во многих странах созданы планы и прогнозы, носящие не директивный, а ориентировочный характер. Такие планы есть и Японии, Франции, Швеции, Таиланде. Государство планирует и контролирует государственные инвестиции, целевые программы, дотации, расходы на социальные нужды, цены. Из госбюджета дотируется сельское хозяйство: в Японии на 72%, Австрии — 44%, Швеции — 47%. Канаде — 35%. В США регулируются цены почти на треть потребительских товаров, в Германии, странах Европейского сообщества — почти наполовину.
Эволюции государственно-централизованного воздействия на экономические процессы в XX в. присуща своя внутренняя динамика. Здесь есть и свои подъемы, и свои отступления. Так, такие явления, как рейганомика и тэтчеризм, означают, по-видимому, определенное расширение зоны частнособственнической инициативы и ограничение государственного вмешательства. Признавая эту неоднозначную динамику как свойство любых общественных процессов, нельзя все же отрицать, что в целом экономика XX в. оказалась гораздо более подверженной общегосударственному воздействию, гораздо более сращена с институтами и механизмом общественно- политического влияния, чем в предыдущем веке. Своеобразным теоретическим отражением этой возросшей сращенности явилось кейнсианство — экономическое учение, поставившее во главу угла именно связь экономики и государственного регулирования [1].
1 Дж. Кейнс писал, что им ставится задача найти такие величины, «которые поддаются сознательному контролю или управлению со стороны центральных властей в рамках той хозяйственной системы, в которой мы живем» (Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1978. С. 240).
2. Сдвиги в механизмах рыночной регуляции экономики. В XX в. рынок остался, как и прежде, основным экзаменатором общественного производства, а его воздействие на общественное производство таким же решающим.
В то же время произошли и весьма существенные подвижки. Основные направления их заключаются в усилении элементов предвидения, прогнозирования рыночного спроса, его сознательного, целенаправленного формирования, обеспечение гарантий, планирование спроса, развитие рекламы, элементов управления рынком в целом. В этих целях используются данные современной науки: экономики, социальной философии, социальной психологии, прогностики, математики и ряда других. Маркетинг, получивший развитие в XX в., и представляет собой не что иное, как разветвленную и сложную систему целенаправленного управления рынком, его сознательного формирования, включая сюда и проведение научных и прикладных исследований рынка, рыночной конъюнктуры [2]. Все это привело к тому, что снизились элементы стихийности в рыночной экономике, произошла дальнейшая интеграция системы общественного производства и потребления. Развитие рынка привелок скачкообразному росту потребления всего общества, что выразилось в возникновении так называемого общества массового потребления.
2 «Управление маркетингом — это анализ, планирование, претворение в жизнь и контроль за проведением мероприятий, рассчитанных на установление, укрепление и поддержание выгодных обменов с целевыми покупателями ради достижения определенных задач организации, таких, как получение прибыли, рост объемов сбыта, увеличение доли рынка и т.д.» (Котляр Ф. Основы маркетинга. М., 1990. С. 56).
С точки зрения человека, указанные изменения рыночных механизмов имели двоякие последствия. Во-первых, совершенствование рыночных механизмов означало изменение потребностей человека, их обогащение, разнообразие, что в целом означает развитие человека вообще. Во-вторых, целенаправленное воздействие на рыночные механизмы означало усиление влияния на человека, благодаря чему он нередко оказывался в своих потребностях продуктом массированной пропаганды, рекламы, жертвой навязанных вкусов и т.д. Иными словами, развитие рыночных механизмов означало рост давления на человека, опасность превращения его в объект манипуляций.
3.
Изменение отношения частной собственности. Частная собственность в XX в. является, как и прежде, экономической основой, стержнем товарно-денежной рыночной экономики. Вместе с тем налицо явное расширение субъектов этой собственности. Все большее число работников предприятий становятся акционерами, пайщиками этих предприятий, приобщаясь таким образом к числу лиц, связанных с предприятиями узами собственности [1]. Экономика XX в. подтвердила, что рост огромных транснациональных корпораций отнюдь не привел к отмиранию мелких предприятий, обслуживающих самые различные потребности общества. Здесь получили большое развитие различные формы частно-кооперативной собственности. Тенденция к росту этих форм собственности, к вовлечению в их орбиту значительных слоев населения в XX веке прослеживается довольно явственно. В XX в. существует и государственная форма собственности [2]. Следует при этом заметить, что государство как собственник является не чем иным, как особым частным собственником, и действует по тем же законам частнособственнической рыночной экономики. Как правило, государственные предприятия с трудом выдерживают ее требования. В XX в. институт частной собственности развивается и усовершенствуется, Это означает, что развивается и человек как субъект частной собственности. Все большее количество людей оказываются сопричастными в разных формах частной собственности орудиям, средствам производства, недвижимости и другим объектам собственности.Отношения собственности в советском обществе. В странах социалистического лагеря трансформация отношений собственности привела к появлению феномена власти — собственности. Наиболее рельефно этот феномен
проявился в России. Поэтому мы его рассмотрим на примере советского общества.
Общественная собственность в советском обществе как продукт возрастания энтропии человеческого содержания собственности. Ликвидация частной собственности в России открыла дорогу утверждению собственности общественной.
Но все дело в том, что общественная собственность, именно как собственность людей, трудящихся, членов реальных коллективов, в советской России так и не сложилась.
Как мы полагаем, в советском обществе произошло своеобразное возрастание социальной энтропии собственности.
В тотальном равенстве всех по отношению к общественной собственности исчезли все человеческие различия, значит, исчезли все стимулы, импульсы саморазвития и движения. «Мое» как синоним собственности, как детерминанта экономического поведения, как опора жизни, цель приращения и развития — исчезла. «Наше» не стало «мое», не подняло его на более высокий уровень, оно попросту вобрало его в себя, растворило, уничтожило в себе. В данном случае для человека категория собственности потеряла экономически-личностный смысл. В конечном итоге в обществе сформировался экономический субъект, лишенный собственного экономического стержня, не имеющий экономической опоры, ни за что личнои и и с» и гр
не отвечающий и никакой личной экономической цели не преследующий. То, что характеризовалось в советском обществе как общественная, общенародная собственность, базировалось не на реальном учете человечески-индивидуально го экономического интереса, не на опоре на него, отчетности перед ним, а, напротив, на сведении этого интереса к ускользающе малой величине. В таких условиях общественная общенародная собственность в советском обществе представляла собой по существу экономическую фикцию. Фиктивность, иллюзорность общественной, общенародной собственности выразились в явлении, получившем позже название «ничья» собственность. В социально- экономическом плане это довольно любопытный феномен. Это действительно ничья собственность, ибо она не принадлежала ни какой-либо конкретной социальной общности, группе, ни тем более какому-либо конкретному лицу. Она одинаково дистанцирована от всех социальных общностей, от всех людей как конкретных субъектов. Никакая общность не считает ее своей, не видит именно в ней воплощение, выражение, реализацию своего экономического интереса. Тем более не видит в этой собственности воплощения своего интереса каждый конкретный индивид. Эта собственность абстрактно принадлежит всем и потому не принадлежит никому конкретно, она — собственность всех и потому ничья.
Отсюда определенная бесхозность, человеческая беззащитность этой собственности. Партийно-государственная собственность. Известно, что формы государственной собственности в мире чрезвычайно разнообразны. Однако им свойственно и нечто общее. Поскольку государство является политически-управленческим институтом, постольку и государственная собственность лишь опосредованно выражает какие-то иные, собственно человеческие отношения собственности. Она потому всегда существует как некое дополнение к собственно человеческой собственности, то ли общественной, то ли частной, она всегда вторична, всегда надстроечна, всегда форма, а не содержание. Поэтому же государственная собственность и не имеет своих экономических законов, развиваясь и функционируя на базе модифицированных законов собственно человеческой собственности.Как мы полагаем, данную собственность, может быть, точнее характеризовать не как государственную, а как собственность государства. Смещение грамматически-смыслового акцента в данном случае отражает тот факт, что государство является собственником в ряду других аналогичных собственников и в этом ряду ему отнюдь не принадлежит ведущая роль. И хотя эта собственность весьма специфична, тесно сопряжена с интересами и потребностями всего общества, но существует, функционирует она по общим законам той «человеческой» собственности, которая господствует в данном обществе.
Совсем иначе обстояло дело с государственной собственностью в советском обществе. Напомним, что государственная форма собственности в советском обществе сложилась в условиях своеобразного человечески-собственнического вакуума. В таких условиях государственная собственность конституировалась как универсальная форма бытия собственности. После революции очень быстро государственная собственность в обществе стала единственной и всеохватной. Так, в 1937 г. удельный вес государственного сектора составлял в промышленности — 99,8%, в сельском хозяйстве — 98,5%, в розничном товарообороте — 100%. Если к этому прибавить, что государство сохраняло полный контроль над всеми кооперативными формами, ясно, что советское общество стало обществом абсолютного и безраздельного господства государственной формы собственности. Никакой другой собственности в Советском Союзе и не было.
Наконец, следует отдельно и специально рассмотреть вопрос о месте и роли коммунистической партии в системе государственной собственности.
Тезис о государственной собственности в советском обществе не вполне корректен, более того, он в определенной мере двусмыслен. Его двусмысленность заключается в том, что создается впечатление, будто государство, и только оно одно, является субъектом собственности, а коммунистическая партия стоит в стороне от отношения собственности.
Если речь идет о политико-юридической легитимизации собственности, то здесь действительно на первой позиции находится государство, а партия пребывает как бы в тени. Но если вопрос о собственности встает в его реальном содержании, т.е. как вопрос о принятии реальных и важнейших экономических решений, о планировании кономики, выборе экономических приоритетов, о распоряжении произведенной продукцией, о принципах ее распределения и т.д., то здесь слово, воля коммунистической партии являются определяющими.
Всякому, кто мало-мальски знаком с советским образом жизни, как и образом жизни других социалистических стран, известно, что все как стратегические, так и локально-тактические решения, — все это прерогатива коммунистической партии. Что же касается государства, его органов, то на их долю нередко выпадала роль юридически-административного оформления партийных решений — не больше. Все это свидетельствует о том, что коммунистическая партия не только не стояла в стороне, но была ведущим, основным субъектом всей собственности общества, она, если можно так выразиться, владела не только контрольным, а всем пакетом акций, дающим на нее право.
Поэтому, строго говоря, собственность в советском обществе следует характеризовать не как государственную, а как партийно-государственную.
Социально-экономическая суть преобразования собственности в советском обществе. Мы полагаем, что всеохватность, тотальность, единственность партийно-государственной собственности в советской России знаменует собой не чисто количественное расширение рамок собственности, а означает качественное изменение самого этого феномена. Суть таких изменений заключается, на наш взгляд, в трех принципиальных моментах.
Во-первых, из этой собственности «выпадает» человек, его реальный экономический интерес. Конкретно-индивидуальный экономический субъект перестает быть основой, источником всей системы отношений собственности.
Во-вторых, кардинально меняется, если можно так выразиться, социологическое гнездо собственности. Это означает, что собственность из феномена человечески-экономических отношений трансформируется в феномен политико-государственной системы, из качества, характеризующего человека как экономического субъекта, мир его экономически-мотивационных отношений, превращается в качество, характеризующее определенную политико-государственную систему, ее экономические возможности, отношения, роль в обществе.
В нашей литературе нередко проводилось различие между собственностью как объективным, экономическим отношением и собственностью, как юридически- правовым отношением. В принципе это совершенно верное разграничение, но применительно к советским условиям оно теряет силу. В условиях партийно- государственной собственности реальные отношения собственности срастались с политико-правовыми, растворялись в них.
В-третьих, кардинально изменяется сама природа отношений, связанных с собственностью. Это означает, что собственность из экономических отношений человека к веши, другим людям, самому себе трансформировалась во властное отношение, отношение политико-властной субординации, подчиненности, координации. Собственность в советском обществе срасталась с властью, растворилась в ней, стала ее неотъемлемой частью.
В определенном смысле можно утверждать, что власть в советском обществе — это особое состояние, которое можно характеризовать как власть- собственность. Там, где была власть, там проявлялся феномен собственности, где ее не было — не было и собственности. Собственником в советском обществе был тот, тогда и в такой степени, кто, когда и в какой степени обладал властью. И напротив, собственником не был тот, кто властью не обладал. Было обладание властью — была собственность, терялась власть — терялась и собственность [1].
1 Л.В. Васильев, характеризуя урбанизированные протогосударства, писал: «Верховная власть правителя рождает представление о его верховной собственности, собственность рождается как функция воли и владения, как функция власти. Власть и верховная собственность ее высшего субъекта нерасчленимы. Перед нами — феномен власти-собственности. Власть- собственность — это альтернатива развитой, т.е. европейской частной собственности, будь то античная или буржуазная, причем в нашем неевропейском случае это не столько собственность, сколько именно власть, так как функция высшего и на первых порах единственного в коллективе собственника опосредована причастностью к власти, т.е. не к личности, но к должности правителя" (Васильев Л.В. Генеральные очертания исторического процесса//Философия и общество. 1997. № I. С. 143. См.: Он же: Феномен власти — собственность//Типы общественных отношений на Востоке в средние века М., 1982; Он же. История Востока М., 1993. Т. 1).
В контексте партийно-государственной собственности как властного отношения в определенном свете раскрывается и феномен ничьей собственности. Действительно, если собственность выступает как чья-то, если в собственности совершенно четко явлен чей-то конкретно-человеческий интерес, если за ней стоит совершенно определенный экономический субъект, то такая собственность не может трансформироваться в политико-властное отношение, в качество безличностной политической субстанции. В данном случае человечески-индивидуальное наполнение собственности как бы восстает против политико-властного перерождения собственности. Отсюда очевидно, что утверждение ничейности собственности, своеобразное дистанцирование собственности от каждого конкретного индивида является ни чем иным как своеобразным созданием благоприятного социально-антропологического фона для утверждения собственности как качества политико-властной системы. Ибо чем больше собственность ничья, тем меньшее число субъектов эксплицируют свои собственные человечески-индивидуальные интересы; чем неопределеннее, абстрактнее эти интересы, чем с меньшей силой они проявляются, ем легче и проще политике-властной системе именно себя утвердить в качестве всеобщего субъекта общенародной собственности, т.е. собственности всех. В данном случае тотальная человеческая ни-чейность собственности предстает как неотъемлемый компонент тотальной же концентрации собственности в политико-властной системе [1]. 1
Глубоким смыслом наполнены слова К. Маркса: «Каждый индивид обладает общественной мощью в форме вещи. Отнимите эту общественную мощь у вещи — вам придется дать ее одним лицам как власть над другими лицами» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 100-101). Мы это понимаем так: если индивида лишить частной собственности, «общественной мощи вещи», то альтернативой этого лишения является монополия власти в обществе.
Трансформация собственности в советском обществе выводит советскую партийно-государственную собственность из классически-традиционных определений собственности, превращает ее в совершенно особый феномен. Можно сказать, что партийно-государственная собственность в советской России имела лишь внешние признаки сходства с собственностью, отличаясь от нее по существу. Данная партийно-государственная собственность не была человеческим качеством и отношением, не произрастала из него и на него не ориентировалась. Она жила, функционировала совсем в другом измерении, другом пространстве. Поскольку же основой собственности всегда был, есть и будет человек, постольку эта собственность не была в полном смысле этого слова собственностью. Сказанное означает, что с точки зрения всемирно- исторической эволюции собственности советская партий но-государстве иная собственность была не чем иным, как формой разрушения, деградацией собственности вообще.
Думается, B.C. Нерсесянц был совершенно прав, когда утверждал: «В силу своих свойств (обезличенность, надындивидуальность, отчужденность от людей, «ничейность», абстрактная всеобщность, «огосударствленность», коммунистическая политизированность и т.д.) «социалистическая собственность» как специфический исторический феномен и определяющая основа нового строя (реального социализма) — это по существу уже не собственность в строгом (экономическом и правовом) смысле данного социально-исторически определенного явления и понятия, а нечто прямо противоположное. Это некий симбиоз монополии коммунистической политической власги с монополией хозяйской власти, сплав власти над членами общества с властью над его имуществом и богатством, сочетание власти над людьми с властью над обобществленными вещами, словом, единый политико- производственный комплекс, централизованный фонд производительных сил страны, находящийся в ведении монопольной коммунистической власти — хозяина» [2]. 2
Нерсесянц B.C. Философия права М., 1997. С. 156.
Еще по теме § 6. Реалии XX века:
- § 1. Социальная философия до XIX века: Основные вехи философского познания природы общества и законов его развития
- § 3. Парадоксы развития социальной философии в XX веке
- § 6. Реалии XX века
- § 6. Реалии XX века. Социально-диффузное общество западной цивилизации
- § 5. Реалии XX века
- I. Принципы психологической мысли XVII века
- 1.0 ГЛОБАЛИЗАЦИИ ЭТНОЛОГИИ В ЭТНИЧЕСКИЙ ВЕК
- НАКАНУНЕ: НОВЫЕ РЕАЛИИ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ НА КОНТИНЕНТЕ В КОНЦЕ 40-х годов И «ОТВЕТ» МОСКВЫ
- ГЛАВА VII РОССИЯ И РУССКИЕ ГЛАЗАМИ БРИТАНЦЕВ: СТЕРЕОТИПЫ, МИФЫ И РЕАЛИИ
- Национальный вопрос и государственно- политические реалии в царской России
- Парламентарная демократия и реалии африканских стран
- Методология социального познания XX века
- 5.5. Художественная культура и искусство средних веков
- Психология воздействия цвета на человека
- Деятельность следователя в свете православного учения о назначении человека
- Американский комикс с конца XIX века по 1931 год: изобретение визуального языка
- § 2. Российские трансформации XX века в зеркале политической карикату- ры
- С.С. Касаткина Череповец, Череповецкий государственный университет ОСОБЕННОСТИ ПОВСЕДНЕВНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ ЖЕНЩИН- ГОРОЖАНОК СССР ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА*