19 декабря 2001 «Герои застеколъя вступили в схватку между собой, но не по правилам владельцев стеклянного цир- г ’ ? ка, а по своим правилам. Они оказались обычными, • даже слишком обычными людьми». Толстых В.И. Об этом явлении — телепередаче «За стеклом» — уже столько сказано и написано, что, кажется, и говорить уже не о чем. Мне даже кто-то сказал, что мы его непомерно преувеличиваем, посвящая ему целое заседание Клуба. Я так не думаю и надеюсь на то, что мы постараемся не повторяться и не собираемся заявлять свою гражданскую позицию по принципу «за» и «против». Мне понравилось, как оценил эту передачу священник Михаил Ардов в «Гласе народа»: что она не лучше и не хуже многих других телепередач вроде «Алчности», «Слабого звена» или «Последнего героя». Мы попробуем разобраться в том, что подобного рода явления в наших СМИ представляют собой по существу, и почему они привлекают повышенное общественное внимание (я имею в виду весьма высокий рейтинг передачи «За стеклом»). Выступая в Клубе несколько лет назад, Владимир Познер настаивал на том, что телевидение есть прежде всего бизнес, и если что-то «пипл хавает», то телевидение это должно ему, «пип- лу», предоставить. Мы тогда по этому поводу с Владимиром Владимировичем очень поспорили, и в мнениях своих разошлись. Но, предположим, что это именно так и происходит, и должно происходить, учитывая нынешнее российское понимание свободы слова и зрелищ. Давайте на конкретном примере посмотрим, что при этом получается в итоге. Я предлагаю взять за основу разговора замысел и идею передачи «За стеклом», как ее трактует генеральный продюсер ТВ-6 Александр Левин, который недавно в интервью сказал, что организаторов интересовали прежде всего «взаимоотношения людей», и что они, руководствуясь именно этой установкой, вполне сознательно отбирали людей «типичных, не лучше и не хуже других», и что передача себя вполне оправдала, так как «вызвала разговоры о современном человеке, о нравственности и морали». При этом каждый, кто подсматривал, увидел в ней «что-то свое» (и учителя, и психологи, и родители). Александр Левин сообщил, что передача обошлась телекомпании в один миллион долларов (о прибыли он, естественно, ничего не сказал). На мой взгляд, тут все интересно. И то, каковы именно взаимоотношения оказавшихся «за стеклом» людей по разным поводам, являются ли они типичными для современной молодежи, какими мотивами и чувствами они обладают и обмениваются друг с другом, пусть и за стеклом, но наедине и как взаправду выглядит то, что Сент-Экзюпери назвал когда-то «роскошью общения», и многое-многое другое. Что мы и обозначили в первом вопросе нашего приглашения участникам дискуссии: «Это жизнь? или не жизнь? или это и есть жизнь?» Я считаю этот вопрос, в сущности философский, главным вопросом нашей дискуссии. И если передача «За стеклом» хотя бы косвенно на него как-то ответила или кого-то подвигла над ним задуматься, готов признать ее общественную ценность. Я понимаю, что на смену «идеократии» (власти идей) пришла «маникратия», власть денег. И что же — человек стал лучше, чище, счастливее оттого, что не какие-то там абстрактные понятия вроде «совести» или «справедливости», а именно сумма баксов становится основным мотивом и регулятором его действий и поступков?! Хочу, например, понять, почему я перестал смотреть когда-то очень любимую мною передачу «Что? Где? Когда?», как только она поменяла свой скромный формат вознаграждений-подарков на большие деньги? И почему меня так раздражает, вызывая тошнотворное чувство, передача «Слабое звено», где жадность и желание заполучить некую сумму денег буквально на глазах превращает вообще-то нормальных людей в «оборотней». Я мог бы продолжить перечень этих «почему?», но пора предоставить слово нашим ведущим, которые специально готовились к этой дискуссии. Царев В.Ю. А что случилось? Разве свободное российское телевидение впервые окучивает срамоту бытия? Вспомнить хотя бы блевотных познеровских «подмасочников» или 6-канальских «ясамок». Кажется, все наелись плавучими шоколадками, никого подобным нынче особо не удивишь, и вдруг страна встает на дыбки. Доброе утро, страна! Словно бы весь наш огромный когтисто-шерстистый народ в едином порыве очнулся от спячки, чтобы последить за мелкими совместно спящими паучками в стеклянной банке. Ведущая ТВ-6, в конце передачи, посвященной «застеколь- щикам», сказала, что как к ним ни относись, это сама жизнь. В самом деле, а как к подобному относиться? Это тоже жизнь? Или это не жизнь? Или это и есть жизнь? Надувные девушки под видом эфирных созданий — миражи или реальность, данная в ощущениях? Вдруг СМИ раздувают значение таких вкраплений в повседневность, но почему? А толпы подглядывателей и подслушивателей — не знак ли это общего повреждения нравов? Остановима ли порча нравов, если она на самом деле происходит? Насколько необходимо и насколько возможно отстаивать оскорбленные добродетели? Разгадка шарады, по-моему, в том, что передачка «За стеклом» оказалась необычной, я бы даже сказал, свежей новостной передачей. Новости (назовем их посланиями), как известно, бывают трех видов: хорошие, плохие и неновые. И вот хорошее послание от передачи «За стеклом»: в России допустимо совместное сосуществование нескольких разнополых людских особей. Причем сосуществовать можно, оказывается, и без привычных украшений быта типа отборных шуток, заразительного смеха или поножовщины. Зрителям показали пресную и скучную жизнь, которая нынешним душепитателям — инженерам и офицерам человеческих душ, — похоже, неинтересна по умолчанию (иначе зачем им, прикармливая российские народности своими духовитыми хлебами, обязательно наблещивать эти хлебы сукровицей и яичными ингредиентами?). Им, может быть, неинтересно, а мы нежданно-негаданно подглядели русскую, народную, простую, хороводную — хотя и мимолетную, хотя и промипипискуитетную — повседневность. Неинтересные люди неинтересно толкутся в душевых кабинках, неинтересно сварятся, неинтересно любятся — и, Господи, как интересно! Так что: «Сограждане, братья и сестры! Тусклая повседневность и вправду тускла, но она же и содержательна, и увлекательна: смотрите, не промахнитесь, когда с нею столкнетесь. Люди, будьте по-хорошему бдительны и по-своему метки!» Не худшее получилось послание, хоть, допустим, оно и не совсем здорово послано. Нет? А по-моему, внушает. Новость второго послания очень ненова: черного кобеля не отмоешь добела. Смута последнего десятилетия бросила на высокие московские берега волну завоевателей, проникнутых тем, что нестоличный уроженец Лев Троцкий со знанием дела называл «особым цинизмом провинциала». С хищной зоркостью следя за мерзостями нашей жизни (на окраинах они процветают в особо чистом, непуганом виде), залетные орлы и орлицы восприняли огрехи бытия как естественную основу своих лич ных успехов. Они взнуздали общественные пороки, словно бы ту самую библейскую «лошадь во спасение», которая «во всей силе своей» вынесет их к вершинам разнообразных успехов. Это падальщики. Они существуют в осенении огненной верой: «Чем гаже, тем слаже». Они чванятся своей орлиной вознесенностью. Но поскольку вечные ценности есть вечные ценности, в подоплеке их избранничества заключен страх изгойства, им мало притоптать мир, им нужно, чтобы весь мир был отпечатком их подошвы. Они хотят, чтобы их вихляющая походка стала образцом общевойскового парадного шага. На что был расчет застекольных дел мастеров? Не на то ли, что стравленные между собою ребята, взятые из среды, вроде бы давным-давно испорченной всяческими вопросами, включая квартирный, перегрызутся до костей и еще раз покажут, что подл человек и как с ним подло ни поступай, все ему будет по заслугам, и все мало? Что ж, подтверждение человеческой подлости — ведущая потребность анаэробной нравственности. А что вышло? Гладиаторы застеколья вступили в схватку между собой, но не по правилам владельцев стеклянного цирка, а по своим правилам. Они оказались обычными, даже слишком обычными людьми. Но — людьми. Они вели себя порой как кролики, как речные крыски, но когда их подталкивали (с подножками и подначками) переступить черту между слабостью и подлостью, они сопротивлялись, не давались и, в общем, устояли на ногах. Эффект эскалатора в метро: если он вдруг делает нечто необусловленное, например остановку, чувства обнаруживают бессознательную готовность к восстанию, о которой обычно и не подозреваешь. Когда остекленелую жизнь разбивали пакостными вводными, было видно, что молодые люди восставали не только против сбоев, но и против пакостности как таковой. Малые мира сего, посаженные в банку, в посрамление великих и ужасных властителей банки, показали, что и для малых сих подлость не есть нечто безусловное. Подопытные кролики были нравственно выше кролиководов. Вот вам и кролик, смешной до колик. Видимо, нормальный человек все-таки лучше, чем сам себе кажется. Это второе доброе послание из застеколья. И еще. Я почему-то думаю, что недоотравиться свинцовыми мерзостями телехрусталя участникам передачи помогли именно зрители, то есть народ у телевизоров. Тот самый пресловутый народ. Это выползковая точка зрения, что народ только и ждет, чтобы перед ним растелешились и сваляли что-нибудь по всем по трем. А у ребят из народа, попавшим в телевизионный случай, похоже, было другое — вполне безотчетное — ощущение, что народ многое позволит, но много и не спустит. Противопоставленность убеждения, что публику можно по-всякому урыть, и чувства, что на людях все-таки не стоит зарываться, — главная нравственная разводка передачи «За стеклом». Что может случиться с молодыми людьми после снятия стеклянного колпака? Всякое. Они остаются лицом к лицу с отвратной богемщиной. У них в наличии немного заработанных в передаче денег и немало накопленных по жизни недостатков и слабостей. А публика уже не с ними и, значит, не за них. Так что предчувствия не очень хорошие. Скорее, плохие. Но предчувствия — еще не новость, и, надеюсь, послания SOS не будет. Здравомыслова О.М. Начну с цифр, которые наводят на размышления. Известные в России социологические центры проводили опросы по поводу программы «За стеклом» — оказалось, что на вопрос, заданный РАМИР, «Какова основная цель программы?», 60 процентов москвичей ответили, что ее создатели «хотели просто повысить популярность канала», и отнеслись к передаче «совершенно нейтрально». Зато 11 процентов ответили, что «За стеклом» есть «покушение на моральные устои», что отвращает их от передачи. Среди этих 11 процентов большинство составили сравнительно молодые люди в возрасте 30—39 лет, имеющие высшее образование. К сожалению, у меня нет данных, как отнеслись к передаче ровесники героев «За стеклом», которых, вероятно, было большинство и которым, по сути дела, было адресовано зрелище, но вряд ли они оценивали его с точки зрения морали. По крайней мере, российский опрос, проведенный ВЦИОМ, показал, что у большинства передача вызвала большой интерес: 75 процентов аудитории ТВ-6 следили за жизнью героев, 60 процентов сказали, что зрелище им не нравится, но тем не менее они продолжали следить и 13 процентов старались быть в курсе дела постоянно. Это высокий показатель популярности, причем аудитория оказалась разновозрастной, и на некоторое время «За стеклом» стало даже фокусом общественного интереса. Общество «отозвалось» на чисто коммерческий проект, стало со страстью его обсуждать и осуждать. Почему именно этот проект? Ведь «За стеклом» появилось не «вдруг», программа, безусловно, стоит в ряду популярных шоу типа «Я сама», «Про это», «Моя семья», которые ознаменовали собой эпоху постсоветского культурного шока — по замыслу авторов, главным событием во всех этих зре лищах была откровенность, с которой публично обсуждались самые личные проблемы. Публичная частная жизнь обыкновенных людей поначалу вызывала не менее острый интерес, чем подробности жизни «раскрученных» личностей. Правда, через некоторое время зрелище приедалось и сходило на нет. Примерно то же было и с «За стеклом». Правда, на сей раз появилось и нечто другое: эффект присутствия, а не рассказ о событии. Аудитория — не столько зрители, сколько «болельщики» и участники игры. Но ведь это тоже было и есть на телевидении — в многочисленных играх типа «О, счастливчик», «Алчность», «Слабое звено» и т. д. И все это тоже отнюдь не отечественные изобретения, к чему мы уже привыкли. Все же что-то задело зрителей на сеи раз — но что? На первый взгляд, кажется, ответ напрашивается сам собой, и он уже прозвучал: аморально, подрывает устои. Но более точно, по-моему, другое. Жизнь, которую показали «за стеклом» и в которой мы должны были в какой-то мере узнать себя, показалась слишком примитивной. Поэтому, я думаю, у какой-то части аудитории возник страх — а вдруг мы на самом деле такие? Вдруг нам так же вот не о чем говорить и не о чем особенно думать, а остается разыгрывать простые ходы не нами и наспех написанной пьесы? Я очень люблю высказывание Анатолия Эфроса, который подметил абсолютно точно: «Жизнь вообще очень драматична». Я думаю, что драматизмом обладают самые обыкновенные события — без него любой рассказ, любое зрелище становятся пресными. Так вот жизнь «за стеклом» — «как бы» настоящая, — хотя и содержала «интриги», была сама по себе невыносимо скучна. Это признают практически все, кто следил за героями передачи иногда, периодически и регулярно. Это поражает больше, чем аморализм и подрыв ценностей — такое на телевидении было, а вот откровенной пустоты отношений живых и, кажется, даже неглупых людей — пустоты, демонстрируемой по несколько раз в день в виде сюжета, еще не было. А это поражает не меньше, чем демонстрация откровенного злодейства, поражает, даже если принимать во внимание все особенности жанра передачи и коммерческие задачи проекта. У героев передачи есть какая-то биография, они к чему-то стремятся (например, каждый хотел бы выиграть, и каждый, по крайней мере, любит популярность), но у них совсем нет того, что принято называть внутренней жизнью, в них почти не чувствуется даже следов переживания какого бы то ни было опыта. Поэтому все, что они говорят, неинтересно до такой степени, что кажет ся, так «не бывает». Дело в том, что «застекольщики» задуманы и исполнены как идеальные объекты для манипуляции. Самое любопытное, что это сделано в шоу, в котором зрителю предлагается наблюдать за жизнью «как она есть». В действительности зрителю не позволяют наблюдать и делать собственные выводы, поскольку в той же мере, в какой «застекольщикам» навязывается то или иное поведение, зрителям навязывается оценка их поведения и выбор победителей. Вряд ли это допустимо в зрелище, происходящем в реальном времени. Создается впечатление, что авторы передачи, претендующей на то, чтобы показать, как ведут себя обычные люди в особой, экспериментальной ситуации, уже заранее решили, как должен вести себя каждый, кто должен оказаться негодяем, кто проявит добродетельность и так далее. И проводили свою линию, невзирая ни на что. «Материал» в лице героев передачи даже отчасти сопротивлялся режиссуре. Все помнят, что «за стеклом» было четыре основных героя. Кажется, выбор пары победителей был абсолютно надуманным. Особенно явно, на мой взгляд, это продемонстрировали героини. Победила не та, которая больше включилась в игру и честно эпатировала зрителей рискованностью и раскованностью своего поведения, а напротив, та, которая «рвалась и плакала», но при случае была агрессивна, говорила грубости, когда ей не могли ответить, вела себя совершенно провоцирующим образом. Она, по задумке режиссера, получила приз. Значит, «тихая» женская добродетель, если можно в этой ситуации так сказать, должна была победить. Оказывается, зрелище совсем не претендовало на подрыв моральных устоев. Напротив, в нем было скрытое морализаторство — а потом уже и открытое, которое совершенно противоречило логике событий, как они должны были бы развиваться с такими персонажами в таких условиях. В определенном смысле апофеозом стала пресс-конференция по окончании проекта, во время которой герои «За стеклом» рассказали, чем они хотели бы заняться в ближайшем будущем и как предполагают использовать заработанную популярность. Текст пресс-конференции каждый может извлечь из Интернета: Ольга сказала, что она будет заниматься благотворительностью и поддерживать «Гринпис», а еще ее очень волнует вопрос физкультурного воспитания молодежи. Марго тоже хотела бы вступить в «Гринпис» и заняться защитой окружающей среды. Жанна сказала, что она хотела бы помогать детям и организовать вместе с Дэном детский дом. И так далее. Так шокирующее поначалу зрелище стремительно превратили в поучительный рассказ о том, как, проявив смелость и презрение к условностям, можно мгновенно оказаться знаменитым, заработать деньги и сделать доброе дело. Социологи ВЦИОМ утверждают, что 91 процент жителей России регулярно смотрят телевизор, при этом чтение занимает все меньшее место в структуре их времени — это значит, что влияние телевидения действительно огромно, оно усиливается еще и тем, что люди ищут новые образцы и модели поведения, а нынешняя отечественная культура оказывается по этой части поразительно бесплодна. Судя по откликам на передачу, многие молодые люди завидуют «застеколыцикам», примеряют к себе новую модель успеха, считают, что оказались бы в похожей ситуации более интересными и изобретательными. Судя по выступлениям в СМИ и дискуссиям, люди-постарше испытывают растерянность («они не руководствуются этическими категориями»), защищаются, выводя героев шоу за границы знакомого мира («они не такие, как наши дети»). Иначе говоря, на наших глазах телевидение попыталось слепить образец поведения для «детей» — образец, кажется, глубоко чуждый большей части «родителей». Суть этого образца можно выразить словами: не упусти свой шанс; цена популярности и успеха не имеют значения; важно не то, что ты делаешь, знаешь, умеешь, а то, что на тебя смотрит масса людей. Так отнюдь не претендующее на глубину и оригинальность зрелище вдруг обнаружило разрывы между прошлым, из которого все мы вышли и в котором почерпнули представление о «нормальном», настоящим, в котором чувствуем себя крайне неуверенно, и будущим, которого совсем не представляем. Сараскина Л.И. Я решила смотреть эту передачу, как только узнала о ней из рекламы. У меня не было никакого сомнения, что ее надо смотреть внимательно, судить о ней не с чужих слов, а по собственному впечатлению. Я объясню почему. У меня была причина сугубо литературная, связанная с приемами психологии творчества. Писатель психологической школы имеет тенденцию ухватываться за своего персонажа, это называется «уцепиться за героя», и наблюдать за ним круглые сутки. На этом построена вся психологическая школа русской литературы XIX века. И так написаны «Записки из подполья» Достоевского, так написаны многие другие вещи, самые замечательные, золотой фонд русской литературы. Только поэтому я и решила смотреть, что будет, если это делается вживе, силами телевидения. Я не могу сказать, что видела все включения, но процентов 70 все-таки отсмотрела, поэтому могу судить. Это зрелище было ино гда мучительное, иногда просто скучное и занудное, иногда невыносимое по тупости и глупости и прочее. Но жизнь это или не жизнь? Я поняла давно уже, что наше телевидение построено таким образом, что только то, что происходит на экране, только те люди, которые бывают в ТВ-программах, только те политики, те депутаты, тот шоу-бизнес, те артисты, которые появляются в телеэфире, только это и считается подлинной жизнью. В литературе есть такой принцип: несказанного не существует. На телевидении действует похожий принцип: тот, кого не показывают, как бы не существует, то есть прозябает, тонет в обыденности. Есть такой образ — серая жизнь. Люди серой жизни (в понимании ТВ) — это те люди, которые никогда не попадают на телевидение. Поэтому все, что происходит на экране, — это и есть подлинная, настоящая жизнь, ибо вне ее нет ничего другого. В этом смысле герои программы жили, как они считали, настоящей жизнью. А мы, зрители, должны были люто завидовать им. Они жили «звездной» жизнью, а мы прозябали. ТВ-6 поставило эксперимент на тему — а как мы, этот серый пипл, как мы это все схаваем и переварим. Вот это и было, мне кажется, смыслом и драматургией программы, этакий поединок телевизионного шоу и зрителей. Далее. Писатель берется наблюдать за своим героем, но то, что будет происходить с героем, зависит от писателя. Персонаж может повиноваться писателю, может не повиноваться. Тогда он вырывается на волю и начинает жить своей жизнью. Герои программы тоже попытались это сделать. Но что именно? Вот в этом, по-моему, кроется загадка. Как бы ни были они интеллектуально неразвиты, малограмотны, как бы плохо они ни владели русским языком, общаясь между собой на убогой клубной «фене», эти молодые люди оказались все же лучше, чище, порядочнее, чем организаторы, устроители и режиссеры передачи. Потому что писатель, ставя героя в экстремальные условия, хочет понять, как проявится в нем Человек, что откроется в нем — какие бездны добра и зла. Но писатель посылает герою испытания, а не провокации. Писатель не устраивает персонажу подлянки, не ставит ему ловушки и капканы, он не ведет себя с ним как мошенник и манипулятор. Ведь ведущий субботних ток-шоу вел себя порой просто как наперсточник. Вот один из героев решает продать свой голос. Ведущий называет стартовую цену — 500 долларов. Герой говорит — нет, за 500 долларов не продам. Тогда тот говорит — тысяча. — Нет. — Две тысячи. — Нет. — Пять тысяч. — Да. И тогда ведущий объявляет: голос продан за пять тысяч рублей. Герою не хватило образования, соображения и, может быть, слов, сказать ведущему — милый мой, если аукцион начинается в одной валюте, то он в этой валюте и продолжается. Не надо мошенничать! Или другой эпизод. Им подсовывают фальшивую газету, номер «МК», выполненный в единственном экземпляре, где написано, что ТВ-6 разогнано, денег и квартир не будет. И герои должны в прямом эфире на эту фальшивку как-то реагировать. Я должна сказать, что они это испытание выдержали достойно, буквально взбунтовавшись против подлого анонима (режиссера). Они-попытались доказать, что нельзя человеком так низко и так грубо вертеть. Режиссеры и продюсеры «За стеклом» хотели, по-моему, доказать обратное — с человеком в прямом эфире в ситуации погони за деньгами и за наградой можно сделать все абсолютно, ради денег и телеславы он не остановится ни перед чем. Герои передачи показали, что нет, не все. Вот в этом, мне кажется, самый главный эффект передачи. Если есть какой-то плюс оттого, что все-таки мы это смотрели, что общество само оказалось «за стеклом», то это финальное впечатление: даже в той ситуации, когда человека подстрекают к погоне за деньгами, провоцируют в нем низость, то и тогда даже такие незакаленные и маловысокохудожественные мальчики и девочки находят в себе чувство протеста и энергию сопротивления, пусть слабую и корявую, но важно, что это нравственный протест. Герой, который сказал в конце концов, что за этот месяц он познал любовь, но осуществит он ее не здесь, а за пределами эфирного времени и пространства, разрушил главную концепцию телепроекта — будто все только и мечтают жить на экране. И зрители, как мы знаем, выбрали победителями не тех, кто в прямом эфире занимался любовью, полагая, что это прямой путь к выигрышу, а тех, кто предпочитает любить в интимном режиме. Я считаю, что это неплохой результат. Федотова В.Г. А вам не кажется, что и то, что вам показалось сопротивлением навязанному поведению, было срежиссировано? Сараскина Л.И. Нет, это не было срежиссировано. В тот самый день, когда им в корзине с едой подсунули фальшивый номер «Московского комсомольца», у них случился настоящий бунт: они становились под камеры и говорили прямо в объектив — если это шутка, то это подлая шутка, если вы так с нами играете, то это омерзительно. А Макс просто кричал — если вы это сделали в порядке эксперимента над нами, то немедленно позвоните моей маме, потому что, если моя мама узнает, с ней будет инфаркт, я не хочу, чтобы из-за этого моя мама погибла. Тогда режиссура вынуж дена была нарушить собственные фундаментальные правила игры: когда ситуация накалилась до предела и «застеколыцики» становились неуправляемыми, за стекло вернули уже выбывшего игрока, Олю, чтобы она немножко погасила страсти. Розин В.М. Я не согласен со всеми тремя предыдущими выступлениями. На мой взгляд, мы пытаемся современную жизнь оценить с точки зрения критериев традиционной жизни, где было четкое деление на искусство и жизнь, публичную и интимную жизнь и так далее. А сейчас ничего этого нет в каком-то смысле. То что мы наблюдали, действительно обычная, настоящая жизнь, но современная, тяготеющая к массовой культуре. Дело в том, что телевидение и другие технологии массовой культуры вошли в нашу жизнь, уже давно определяют нас и совсем не так, как они определяли в прошлом. Сегодня герои сериалов становятся почти родственниками, причем я не могу уклониться от ТВ. Хочу — не хочу, а включаю телевизор и смотрю эти дурацкие сериалы. Не случайно поэтому на телевидение часто приходят письма вроде: «Почему вы нас заставляете смотреть до часа ночи такую дрянь?» Кажется, чего проще — выключи, и все. Ведь ты интеллигент, понимаешь что к чему: существует массовая культура и элитарная, к которой ты принадлежишь. Ничего подобного. Мы все включены в современную массовую культуру, где совершенно другие отношения между публичным и непубличным, искусством и жизнью. Обратите внимание — искусство непрерывно входит в нашу жизнь, искусство ее структурирует, дает ей ритм, мелодию, особую эстетическую оптику. И кстати, для меня оба эти явления — а именно: «За стеклом» и когда террористы на «боингах» таранили башни Торгового центра — аспекты и моменты одной и той же ситуации. Ведь визуально нападение было сделано совершенно по-телевизионно- му, все это отмечали. Вряд ли это случайно. Итак, я хочу сказать, что все эти явления нельзя оценивать с точки зрения старых реалий традиционной культуры. Современная культура устроена иначе. Давно уже нет того структурирования жизни, к которому мы привыкли, которое вычитывали из соответствующих художественных произведений, приобщаясь к классической эстетике, и прочее. Мы видим, как непрерывно семиотика переходит в жизнь. Как, например, это было с ВР -технологиями. Сначала сюжет в научной фантастике. В 60-е годы фантасты писали о том, что мы будем надевать на голову особые шлемы и попадать в виртуальный мир. Но параллельно в психологии шли исследования механизмов восприятия и распознавания образов, параллельно в кибернетике изучались обратные связи, параллельно становилось программирование, игры, разрабатывались новые технологии передачи информации. Все это позволило потомЪ 80-х годах сформулировать проект создания ВР-систем, его начали осуществлять и реализовывать. Семиотика переходит в жизнь. Сначала мы замышляем полет на Луну, а потом через десяток лет, глядишь, действительно летим на Луну. И так далее. Поскольку современная жизнь устроена по-другому, традиционная система нравственности рухнула, не работает, поэтому, кстати, неизвестно, как относиться к происходящим событиям типа «За стеклом» или демонстрации на ТВ интимных актов. Непонятно, что здесь хорошо, а что плохо. Конечно, происходит разрушение культурных сценариев, не без того. Например, в эротических фильмах разрушаются традиционные сценарии ухаживания и любви. Но может быть, они действительно отжили свое время? Во всяком случае ясно, что в новом культурном пространстве, которое структурировано иначе, серьезнейшую роль играют современные технологии. Более того, они способствуют созданию нового типа цивилизации, включающей метакультуры. Еще один очень важный момент. Мы все время говорим, что человек — это личность. Как личность, он может сам все определять, сам выбирать. Да ничего подобного. Человек не только личность, он еще и социальный субъект. В последнем случае он ведет себя в соответствии с тем социальным целым, материалом которого является. На ТВ мы видели людей, которые вели себя именно так, то есть не как личности, а как представители массовой культуры, традиционной культуры, субкультуры, такого- то этноса и т. д. Кроме того, они являются элементами вот этого нового социального образования — метакультуры западного мира, где колоссальную роль играет технология. Современная технология является одним из средств, которое конституирует совершенно новую социальную реальность — метакультуры. И люди ведут себя часто в соответствии с требованиями этого нового социального организма. Таранят башни, кончают жизнь, взрывая других (исламская фундаменталистская метакультура) или обнажаются и кривляются перед экраном ТВ (наша метакультура). На наших глазах рождается новый социальный организм, который начинает играть человеком. И эти люди за стеклом реализуют сюжеты этого нового суперсоциального организма. Кстати, этот тип человека описан Хайдеггером. Это тот самый человек, который является подставой. Человек как под става — это и есть такой человек, который живет не как личность, он живет по законам этого нового рождающегося социального организма, где все есть всего лишь подстава. Лично для меня вся эта ситуация очень интересна. Потому что это на самом деле симптом распада нашей цивилизации, очень яркий симптом. И одновременно картинка становления совершенно другой цивилизации, где будут складываться новые формы социальной жизни. И вот на людях это все реализуется. Для философов, на мой взгляд, эта ситуация является вызовом. Мы не справляемся с современными сюжетами, не понимаем ни что такое социальная жизнь, ни какую роль здесь играют технологии. Современная технология — это не только инструменты, хотя мы ее вроде бы порождаем как инструменты. Современная технология — это прежде всего те сети, которые формируют новые типы социальных отношений, одновременно разрушая старые формы культуры. На мой взгляд, то, что происходило на шестом канале, — нормальная форма современной жизни, которая реализуется через эти средства массовой коммуникации и технологии. Был сделан еще один очередной шаг, на Западе его давно сделали. Это нормальная ситуация и в том смысле, что мы живем в пространстве, где не действуют этические категории. Вы говорите — вот молодежь. Дело в том, что большая часть молодежи вообще не пользуется никакими этическими категориями. Они просто не в этой сетке. Думаю, они завидуют тем, кто был за стеклом. Реклама, и какая! А то, что тебя видели обнаженной или еще как — чепуха, по принципу: кто не рискует — не пьет шампанского. У них границы между интимным и публичным проходят совсем в других местах. Но вот то, что человек оказался в пространстве, где нет нравственности и морали, проблема действительно очень серьезная. Я понимаю, когда вы сейчас возмущаетесь, вы реализуете традиционные формы культурной жизни. Но большая часть человечества двигается в другом направлении, это надо признать. И обсуждать вот этот реальный феномен, который существует. Да, мы живем в таком, скажу осторожнее, нравственно, этически и морально разреженном пространстве. Но что даже более важно, еще раз хочу обратить на это ваше внимание, — мы себя часто ведем не как личности, мы реализуем новые формы социальной жизни, которые только складываются. Философия должна обратить внимание на изучение этих вещей. Реплика. Как вы рассматриваете эту фотографию, когда один художник положил на асфальт четыре тысячи голых мужчин и женщин, причем от снимающихся отбоя не было, они даже все заплатили фотографу. Это обновление языка? Как и застеколье? Это что — обновление? Розин В.М. Заметьте, вы не обсуждаете проблему. Я ничего не говорил об обновлении языка, я сказал лишь о том, что имеется другая структурация бытия, что сейчас нет тех отношений между искусством и жизнью, которые были когда-то. Когда-то у нас была эстетическая реальность, где были одни характеристики, была жизнь с другими характеристиками, и эстетический план особым образом соотносился с жизнью. Сейчас такого, говорю, нет. Искусство пронизывает жизнь, структурирует ее. Есть еще более сложный процесс, когда семиотика как бы непрерывно перетекает через действие определенных механизмов в другие реальности, вплоть до обыденной жизни. Это совершенно уникальная ситуация. Обратите внимание, чем сегодня определяется эволюция? Во многом технологическими возможностями. А вовсе не моральными характеристиками и даже не прибылью; я бы сказал, тем, что можно сделать в зоне ближайшего технологического развития. Я технологию в нашем разговоре в широком смысле понимаю. Апресян Р.Г. Я бы поставил под сомнение правомерность вопроса «жизнь ли это?», отнесенного к тому, что предлагается телевидением. А когда вы смотрите программы новостей, в особенности параллельно несколько, сообщающих об одном и том же событии, не возникает ли у вас почти такой же вопрос — что же произошло на самом деле? Говоря о передаче новостей я, возможно, утрирую; но во всех остальных программах, если телевидение и не разыгрывает нас, то, конечно же, показывая «жизнь», на самом деле оно моделирует жизнь. Или возьмем другой опыт, близкий по формату тому, как было организовано бытие «за стеклом». В конце 60-х, в 70-х и в конце 90-х годов у нас в стране в порядке подготовки к длительным космическим полетам проводились эксперименты (последний, как мне кажется, при участии НАСА, продолжается и сейчас), в ходе которых группу людей (3—5 человек) помещали на несколько месяцев в изолированное пространство и изучали таким образом динамику психической атмосферы в группе и внутригруппового взаимодействия. Понятно, что жизнь там была функционально ограниченной, частичной, искусственной, но значимость (в определенном отношении) этих экспериментов не ставится под сомнение. Не так ли и в нашем случае? Конечно, то, что происходило за стеклом и в «За стеклом», представляет собой явление, которым не охватывается жизнь во всей ее полноте. Но вопрос такой ставится, и, видимо, потому, что для каких-то категорий телезрителей происходившее за стеклом расценивается пусть как модель, но исчерпывающая модель жизни. Но и имея все это в виду, я бы воздержался прямо отвечать на поставленный вопрос; относительно того, «жизнь ли это?», надо сказать, что цельного этого, которое можно было бы определить как жизнь или не-жизнь (то есть смерть, что ли?) здесь перед нами нет. Данное нам это многослойно. Мы имели возможность следить за тем, что происходило буквально «за стеклом», то есть в отношениях между молодыми людьми — активными и видимыми участниками передачи, решившимися по каким-то своим мотивам на такой эксперимент. (Понятно, что ни о каких «высоких» мотивах здесь говорить не приходится.) Однако мы — условные «мы», то есть телезрители — не могли уследить за всем не только потому, что не у каждого хватило бы столько телезри- тельской воли, сколько у Людмилы Сараскиной, или не потому, что у каждого нашлось бы увлеченности наблюдать более полную и приближенную к действительности застекольную «сагу» в Интернете. Существенным фактором жизни «за стеклом» были некие лица в функции режиссера и психолога(ов), которые, насколько можно судить, были реально и активно вовлечены во все, что там происходило. И об этой стороне застекольной «жизни» мы еще знаем очень мало. Далее, «За стеклом» — это телевизионный проект, который потребовал и значительных социально-организационных усилий, благодаря которым примыкающее к застекольной квартире фойе гостиницы «Россия» превратилось в своеобразное публичное пространство, продолжавшееся в очереди, которую по длине, а также искренности включенных в нее людей вполне обоснованно многие сравнивали с другой известной из советских времен очередью. Наконец, «За стеклом» стало событием для значительного слоя людей; происходившее за стеклом каждодневно обсуждалось самыми разными людьми, жители застекольной квартиры, их конфликты, интриги, радости и печали стали близкими многим и многим людям (в Интернете есть запись ночного эфира на радио «Эхо Москвы» в ночь на 2 декабря — звонки некоторых радиослушателей/телезрителей весьма красноречивы.) Так вот, это телевизионно-социальное событие «За стеклом» — неоднородно, разноаспектно, многослойно, и, отвечая на поставленный ведущим вопрос, надо уточнять, о чем, собственно, мы говорим как о жизни или не-жизни. Я, скорее, видел из этой передачи очень мало, чем много. Иногда, раза два-три, я пытался смотреть какие-то дневные выпуски. Это было невыносимо скучно. Еще хуже, чем мыльные оперы (которые мне тоже было очень скучно смотреть, и ни одну серию ни одного фильма я даже наполовину не выдержал). Два или три раза я случайно попадал на ночные показы. Однажды это был как раз известный эпизод, когда Макс деликатно уламывал Марго и уломал-таки. Надо сказать, режиссер деликатно и корректно преподнес нам этот эпизод, и того, чего все ждали, понятно, не показали. И, мне кажется, ребята вели себя естественно. Они не играли. Они, как мне казалось, немного смущались, и не только камеры, но и друг друга. Так мне показалось (сквозь слипающиеся веки). Я видел эпизод с заговором против Анатолия. И еще эпизод, со спором, тоже, кажется, перешедшим в соглашение, о названии то ли их «виртуальной» группы, то ли клипа, который сделал Макс. Все это были локализованные, но вполне реальные жизненные ситуации. В ситуации с выбором названия группы кому-то было в общем «по барабану», и они подыгрывали заданной ситуации, а кому-то, в первую очередь Максу, это было жизненно важно. И если жизненно, разве не жизнь это? Своим личным интересом Макс внес в ту ситуацию страсть; обсуждение, выплеснувшееся в столкновение интересов, драматизировалось на глазах. Или вспомните ситуацию заговора. (Я не уверен, что заговор не был спровоцирован, во всяком случае наблюдая за тем, что происходило на телеэкране, я не мог отделаться от этого впечатления.) Психологически это была интересная ситуация, и ее участники вели себя там по-человечески, я имею в виду — жизненно. Тактика, которую выбрал Дэн, «вывернуться» из конфликта, в самом деле интересна: ему предлагают сделку, а он в ответ начинает как бы объясняться в любви (Марго). Интересна «экранная» эволюция Ольги. Она казалась пустышкой или хотела казаться такой. Но в ситуации, для нее важной в каком- то отношении, — как, например, в последнем субботнем шоу, — она вдруг повела себя, кажется, неожиданно и для ведущих шоу, — самостоятельно и даже ответственно, зрело. Решения, которые она принимала в ответ на вопросы ведущего, не могли не вызвать уважения. Я хочу сказать, что, несмотря на то что эти молодые ребята оказались в ненормальных и продолжительно ненормальных условиях местопребывания и времяпровождения, что ими нескрываемо, а порой и жестко манипулировали (и это тема для отдельного разговора), они сохраняли естественность и, кажется, насколько это возможно, самих себя. Именно конфликтные ситуации показали, что на самом деле там разыгрывались жизненные драмы. И последнее, окончательное голосование телезрителей показало, что они всерьез приняли жильцов застекольной квартиры и оценивали их по меркам реальной жизни. Интересно, что первый проект такого рода случился в Нидерландах. А Нидерланды — это страна, где лет триста... Сараскина Л.И. ...все можно. (Смех в зале.) Апресян Р.Г. Нет, не только. Это не только страна, откуда пошли улицы «красных фонарей». Это страна, где по религиозным установлениям не полагалось занавешивать окна первых этажей. И до сих пор этот обычай сохраняется, в особенности в местах, не заполоненных туристами. Мне кажется, что телевизионная программа такого рода, пусть и под названием «Большой Браг», гам была бы более органичной и менее неожиданной, чем у нас. Но такого типа программы прошли в 18-ти странах, и реакция публики везде была в общем одинаковой: массовый интерес и резкие возражения со стороны части интеллектуалов. Но это с одной стороны. А с другой, эта передача — знак новых времен. Я согласен с Вадимом Розиным, что это знак новой цивилизации, нового существования культуры. Ведь то, что для многих перед телеэкраном оказалось откровением — отслеживание жизни реальных людей почти в реальном режиме времени, — давно существует в Интернете (насколько в Интернете вообще что-то может быть давно; давно — по меркам Интернета). За плату, или бесплатно, или с помощью подброшенного хакером пароля можно заглянуть в самые разные «замочные скважины». Понятно, что в большинстве случаев это постановочные «замочные скважины». Но есть, как говорят, и совершенно натуральные спортивные раздевалки с телекамерами и трансляцией в Интернет в реальном режиме времени. В отличие от такой интернетовской практики в телепередачах типа «За стеклом» другой масштаб трансляции. Есть еще одна тенденция в практике Интернета, которая если не предзадала телепрограммы типа той, что мы обсуждаем, то вполне сопоставима с ней. Я имею в виду все расширяющиеся возможности для изготовления и размещения, порой за минимальную плату, а то и бесплатно, на серверах различных провайдеров личных веб-сайтов. Поразительно, чего только самые разные люди ни хотят выставить напоказ из личной жизни, причем совершенно бескорыстно. Психологи еще нам расскажут чего здесь больше — некоего виртуального эксгибиционизма или нарциссизма. Но качественно иной уровень открытости, если не сказать распахнутости личной жизни стал фактом Сети. И этот факт отнюдь не виртуален. Эта тенденция намеренной и инициативной деприватизации традиционно приватного, как она развивается в Интернете и в своеобразных формах проявилась на телевидении, свидетельствует о характерной новации в жизни человека и общества. Вадим Розин говорил о распаде привычной нам цивилизации и возникновении на наших глазах цивилизации нового типа. Понятно, что мы имеем дело с эволюционным и растянутым во времени процессе, но тем не менее это время соразмерно времени поколения. Одним из моментов этого процесса является трансформация публичной сферы и приватной сферы. Чтобы ни творилось в Интернете, там эту перемену трудно зафиксировать. Упомянутая мной распахнутость личной жизни выражается, скорее, в том, что посторонних как бы впускают в чужую личную жизнь или подпускают к ней. Причем степень открытости контролируется человеком. Человек открывается тысячам, десяткам тысяч, реже большему количеству людей, фактически от единиц, реже от десятков и почти никогда от сотен он(а) получает обратную связь. Но возникающее общение носит виртуальный (при возможности сохранения анонимности) характер. К тому же Интернет только потенциально является средством массовой коммуникации; в особенности в России в социологически фиксируемом плане Интернет еще далеко не стал таковым. А вот благодаря телевидению такая трансформация произошла. Она уже стала фактом. Мы уже упоминали голландское название оригинальной версии этого телепроекта — «Большой Брат». Это дало повод некоторым публицистам и аналитикам заговорить о том, что мы являемся свидетелями зарождения «нового тоталитаризма» — тоталитаризма в условиях формальной политической демократии. Не думаю, что сравнения такого рода имеют какое-либо серьезное основание. В тоталитарном обществе государство вторгается в частную жизнь человека вопреки его воле. Здесь мы имеем прямо противоположное: индивидуальность выплескивает себя — приватное вторгается в сферу публичного. Публичное приватизируется. Социальные и культурные последствия этой трансформации еще предстоит осмыслить. Есть еще один социокультурный момент у этого феномена, и он выходит за рамки собственного обсуждаемого нами телепроекта. Я говорю о том, что проявилось сполна уже прежде, на стадии телесериалов (я говорю «прежде», «на стадии телесериалов», предполагая, что программы типа «За стеклом» являются своеобразной модуляцией именно долгоиграющих «мыльных опер» с чрезвычайной затянутостью действия, простой, если не сказать, псевдорежиссурой, примитивным монтажем). Социологи обратили внимание на то, что такие простые, одномерные телеформы, оказывается, выполняют важную функцию презентации неких поведенческих, оценочных, мыслительных стереотипов. И уже такие молодежные телесериалы, как французский «Элен и ребята» или американский «факультет», похоже, прямо создавались как инструменты трансляции определенного социального и коммуникативного опыта. В прошлом году, кажется, запущен и российский аналог «Элен и ребят». Ни один из названных фильмов, в том числе как будто пикантный «факультет», более семи минут я смотреть не мог, хотя и пытался взбодрить себя какими-то социологически-познавательными мотивами. Это и понятно: эти сериалы создаются совершенно для другой аудитории, и не мне выступать здесь в роли оценщика. Данилов-Данильян В.И. Среди современных цивилизованных стран самая пуританская — Соединенные Штаты Америки. Многое из того, что дозволено сейчас и было сто лет назад дозволено в Европе, в США не дозволяется. Конечно, как всегда и везде, есть теневая, подпольная жизнь, но речь не о ней. «Стандартный» американец ведет вполне пуританский — во многих отношениях — образ жизни (протестантская этика не запрещает иметь три автомобиля на семью, но сурово осуждает различные формы сексуальных притязаний и пр.). Если у человека был развод, тем более — два развода, он почти лишается шансов попасть в конгресс или губернаторы, какими бы талантами ни отличался. И именно Соединенные Штаты по социальным технологиям, по разработке способов воздействия на массовое сознание, по развитию индустрии развлечений являются, несомненно, лидирующей страной мира. Очевидный прорыв, причем с большим отрывом от конкурентов, в технологическом направлении сочетается с очень жесткой ориентацией на сохранение системы пуританских моральных принципов (естественно, не во всех мыслимых областях — об этом ниже). Так что не все так просто, не нужно отождествлять научно-технический прогресс с ослаблением или утратой моральных устоев. Что такое ослабление моральных устоев? В пуританских Соединенных Штатах пропагандистская машина (используя советскую терминологию) очень хорошо приспособлена для промывки мозгов, для превращения человека в робота — не то чтобы для прямого зомбирования, но для подготовки человека к зом- бированию. Морально это или нет? Как сочетается с пуританским «сохранением моральных устоев»? Если потребуется, «среднего» американца куда легче зомбировать, чем «среднего» француза, на которого упомянутый «средний» американец подчас смотрит с осуждением. Так что и здесь тоже все отнюдь не просто и не однозначно. Зачем мы так упрощаем ситуацию? Теперь обратимся к некоторым вопросам, которые здесь задавались. Передача «За стеклом» — это жизнь или не жизнь? Конечно, не жизнь. Совершенно очевидно, что это лаборатория. Это лаборатория не только потому, что за людьми наблюдают (и им это прекрасно известно, все происходит с их согласия), но потому, что они помещены в абсолютно неестественные лабораторные условия. Прежде всего, они там не работают и не учатся. Они ничего не делают. Они демонстрируются 24 часа в сутки. Поэтому то, что видно через стекло, — не жизнь. Не более «нормальная» жизнь, чем пребывание в космическом корабле. Но в любой социологической или психологической лаборатории, в ходе проводимых экспериментов могут возникать более или менее жизненные ситуации — столкновение характеров, какое-то подобие имущественных споров и прочее (в науке — но отнюдь не на ТВ! — для того и создаются лаборатории, проводятся эксперименты). И тем не менее это не жизнь, а лаборатория, то есть очень упрощенная, иногда до пародии, модель жизни, отражающая в искаженном виде совсем немногие и неглавные ее стороны. Почему передача «За стеклом» имела такой зрительский успех? Во-первых, потому, что публика не очень-то привыкла к экспериментам над людьми. И эта проблема интересна сама по себе. Во-вторых, в нашем общественном сознании (совсем не обязательно везде и всюду, но у нас — несомненно) немаловажен такой феномен, который я бы назвал «бабушка у подъезда». Перемывать косточки своим соседям и знакомым, подглядывать за ними очень многим (естественно, не всем) интересно, но не у каждого для этого есть время, да и наш климат не позволяет во всякую погоду сидеть около подъезда. А обсуждаемая передача предоставляет самые лучшие возможности. И наконец, может быть, главное: почему передача имела такой зрительский успех, почему столько людей ее смотрело, пусть да же с неодобрительным отношением к режиссуре, к рекламе или еще к чему-то, даже к самому замыслу «подглядывания и подслушивания»? Дело в том, что все прекрасно понимают: сколько бы ни было режиссерских вмешательств, манипулирования и прочего, элементы неизвестности, неопределенности все равно сохраняются. Что-то «сидящие за стеклом» сделают не так, как предусматривалось. Или вообще сделают нечто, что не предусматривалось. Даже самые недалекие любители сериалов знают, что, когда по ТВ показывают «мыльную оперу», все уже расписано, все уже отснято. Нет эффекта прямого эфира, все уже сочинено, информация создана и записана. А здесь информация в некотором роде рождается на глазах. Это, кстати сказать, характерный признак эксперимента — и лабораторного, и натурного. ЮНЕСКО проводило исследования культуры чтения, усвоения письменного текста школьниками. И Россия, входившая в тройку лидеров в начале 90-х, опустилась в середину списка в 1995 году и оказалась в самом хвосте, рядом с боливиями и верхними вольтами в начале нового века. Что это мы так вдруг откатились назад? Мы, вне всякого сомнения, не были подготовлены к проникновению в нашу жизнь новых информационных технологий, к назойливому навязыванию зрительной информации вместо любой другой и т. д. Мы не были подготовлены именно потому, что перед этим очень долго жили в стране, самой «передовой» в мире по манипулированию сознанием. Поэтому, когда на нас хлынули новые способы манипуляции, мы оказались к ним чувствительнее, чем кто бы то ни было. Мы быстрее всех потеряли то, что в принципе когда-то имели. В этом аспекте наш случай не очень типичный. А в отношении причин зрительского интереса и в некоторых других аспектах мы, видимо, не так уж сильно отличаемся от Голландии, Германии и иных стран (кажется, их 17), которые реализовали подобный телевизионный проект. Я полностью согласен с профессором Розиным в том, что здесь имеется структурно новая ситуация. Я тоже склонен рассматривать все это как симптом распада цивилизации. Я согласен и с тем, что человечество куда-то быстро движется, а носители старого знания, старых парадигм за ним не поспевают. Но опять-таки, все в мире относительно. И не совсем понятно: нужно ли человечеству двигаться именно туда, куда оно движется, пора, может быть, если не повернуть назад, то попытаться сменить направление? Я придерживаюсь второй точки зрения. На это движение следовало бы посмотреть в аспекте устойчиво сти. Движется ли человечество к устойчивости или, наоборот, от нее? Не подрывает ли оно основы своего существования? Манипулирование массовым сознанием, массовое использование информационных технологий без всяких рамок, без всяких ограничений я склонен рассматривать как очень сильный фактор дестабилизации общества, расшатывающий цивилизацию. Я думаю, что человеку следует стремиться к тому, чтобы остаться человеком, а не превратиться черт знает во что, в полностью управляемое, манипулируемое создание или киборга. Если гак, то,'наверное, нельзя плыть по течению, даже если движение по этой траектории доставляет иногда что-то вроде восторга. Но отвращения, как я понимаю, гораздо больше. Фурсов А.И. Я три раза включался в эту передачу, и мне очень тяжело было ее смотреть, и я согласен с теми, кто здесь говорил о том, что это действительно трудно. Я обсуждал этот вопрос с двумя группами молодежи, очень разными. Одна группа — студенты пятого курса, только теперь это называется магистратурой Института стран Азии и Африки, где я преподаю. Это 10—15 человек в возрасте 21—22 года, их реакция на эту передачу почти у всех следующая: что это, конечно, игра, все отсценарировано, отрежиссировано, и у этой группы ребят она интереса не вызывает, потому что это очень далеко от них. Отношение, скорее, негативное, потому что тут впаривают неизвестно что, и ясно, что это подстроено. Другая группа —люди постарше, от 20-ти до 30 лет. Дело в том, что я живу в Люберецком районе, а у нас национальный вид спорта — культуризм. И я хожу в качалку уже 12 лет, занимаюсь и наблюдаю за неким социальным слоем. Сейчас это в основном почти все охранники. И они восприняли эту передачу тоже очень негативно по очень простой причине: они считают, что им впаривают фальшивку, что все это совершенно неестественная жизнь. Что в настоящей жизни так не бывает. И они по-своему объясняют, что именно им кажется неправдой, они, скорее, восприняли передачу как игру, как некий спектакль, а не как реальную жизнь. Лично у меня тоже создалось впечатление, что это игра или попытка сыграть. Но сыграть у этих ребят не получилось по целому ряду причин. Однако, повторюсь, интересно не мое восприятие, потому что оно очень фрагментарное и краткое, а как сошлись во мнении совершенно разные с точки зрения положения в социальной структуре группы. Масарский М.В. Я хочу понять, почему именно эти программы оказались востребованы, то есть на какие общественные потребности они отреагировали. Это все способы деприватизации частной жизни. Давным-давно, на заре своей культурной, цивилизационной истории, человек освободился от притязаний рода на его частную жизнь. Частной жизни и не было, она возникла в конфликте, когда человек стал отъединяться, уединяться. Частная собственность помогла ему это сделать. И свобода как ценность возникла как общественная, осознанная обществом потребность обеспечить независимость этой самой частной жизни. Но потребность деприватизировать этого человека у рода осталась. И у нас сфера публичной жизни резко сократилась в последние десять лет и резко возросла сфера частной жизни. Даже президент Ельцин говорил через год после путча: «Слава Богу, народ погрузился в частную жизнь, у нас не было революции». Это правда, что частная жизнь стала занимать особое место. Профессор Розин сказал, что изменилась структурация жизни и искусства. Совершенно верно. Нам представили кусок жиз- ' ни — на самом деле, конечно, не жизни, тут я согласен с Виктором Ивановичем, это не жизнь, они не работают, не учатся, позируют, подчиняясь законам искусства. Но это искусство есть признак чего? Селекции материала. Не все достойно изображения, не все достойно быть предметом общественного переживания. А что же это мы на уши все встали? Что там вообще происходило? А вот что происходило — происходило то, что и в искусстве происходит. Происходит размывание законов искусства: театр хэппенинга, поток сознания, изображение сплошных сред в литературе. На нас хлынул поток агрессивных зрительных образов. Они в отличие от другой информации, скажем познавательной, такой, как чтение, воспринимаемое левым полушарием, блокируют нашу индивидуальную активность. Мы становимся объектом манипуляции. Посмотрите, что получается... Город превращается в большую деревню. Покинув недавно деревню, поселившись в городе, отъединившись от ближнего, мы уже не желаем знать даже соседа. И тем не менее нас почему-то интересует, что происходит за стеклом. С соседом мы не знакомы. Я двадцать лет прожил в одном доме и не знал, оказывается, ближайшего соседа. А вот многих телеперсонажей знаю. Почему? Потому что они пришли ко мне без стука и без спроса в дом, поселились у меня, сели на кровать и не желают уходить. Реклама, кстати, того же эффекта достигает. Почему именно сейчас все это произошло? Не потому, что цензуры нет, и нет Михаила Андреевича Суслова, он бы в гробу перевернулся. Когда-то он бурно среагировал на «Летнюю жару», которую выпустило издательство «Молодая гвардия». Я нашел это произведение (перевод с французского) и переплел его, украсив золотым тиснением. А Суслов возмущался, говорил: «Что вы нам показываете всяких девиц?» Это он журналу «Огонек» претензии предъявлял: «Вы изобразите стремление молодежи к уборке урожая». Вот попробуйте изобразить стремление молодежи к уборке урожая! И поскольку сейчас никто не заставляет изображать неизобразимое, то изображают жизнь или нечто в форме самой жизни. Ведь еще великий Станиславский говорил, что на сцене нужна не правда жизни, а правдоподобие. И если я вытащу на сцену реального купца, который будет чесаться, сморкаться, кашлять, он произведет неэстетическое впечатление. Эстетическое потрясение возникает только тогда, когда нам подают очищенную, селекционированную жизнь, жизнь драматизированную. Вот этой драматургии жизненных сюжетов не случилось. Когда «Будденброки» появились на прилавках, там узнали себя многие соседи автора, и они говорили «ты меня изобразил!» А как изображал своих знакомых, родственников Лев Николаевич Толстой? Он никого не изображал буквально. Он говорил: «Я взял свояченицу, взял жену, перетер их вместе — и получилась Наташа Ростова». Так вот в нашем случае этой селекции нет, и поэтому это, конечно, попытка с негодными средствами представить как искусство то, что искусством не является. Если судить по критериям искусства — это явно не искусство. И по критериям жизни, Виктор Иванович, — это не жизнь. А что же это такое? Нас превратили в объект манипуляции. Почему мы говорим только о передаче «За стеклом»? А «Слабое звено»? Это же провоцирование агрессивности, их называют командой, а потом заставляют сжирать друг друга. «И каждый носит на груди медаль “убей, но победи”», — как сказал бы Эрих Юрьевич Соловьев. Да, заставляют их сжирать друг друга, не будучи голодными. Это тоже способ манипуляции. Обратите внимание на слово «манипуляция» — это ручное управление системой. А есть другой способ управления, параметрический, когда в автоматическом режиме самоуправляется система, в данном случае социальная система, нормами этическими, эстетическими, вкусовыми, и все размывается. К какому выводу я, например, прихожу? Велика власть средств массовой информации. Но над кем? Над людьми городского уклада — раз. Оснащенными телевизорами — два. И отвыкшими читать, отвыкшими просто читать — три. Потому что существует закон так называемой отрицательной обратной связи в работе полушарий, когда блокируется избыточная активность одно го полушария активностью другого полушария. Например, перенапряженное зрительное полушарие у детей наших, у подростков, начисто отбивает способность читать, слушать и говорить. Только смотреть! Иди и смотри. И неназванное, Людмила Ивановна, не существует, но и неувиденное тоже не существует. То, что не прошло через экран, не существует. И политика этого нет. Поэтому Жириновский знает, что делает. Он должен постоянно быть предметом общественных переживаний, должен скандалить, напоминать о себе. Это пришло к нам из мира, давно осознавшего опасность — приватную жизнь. Там приватности, конечно, гораздо больше, чем у нас. Это у нас кричали из зала «давай подробности». Это у нас разбирались персональные дела на собрании. У них этого не было. Но потребность родовая в этом существовала. Потому возникли игры, которые позволяют каждому заглянуть в замочную скважину. Поэтому у них и папарацци, и интерес к жизни звезд. Мы просто заимствуем все это. И этому сопротивляться невозможно. Есть только один способ — кнопка. Выключать. И обвинять СМИ невозможно. Флобер как сказал? — «Да, издатель имел бы вкус, если бы его имел читатель». Логинов В.Т. Наше обсуждение напоминает те обсуждения, которые лет двадцать назад проходили на худсовете «Мосфильма» при приемке новой картины. Там иногда часами могли всерьез спорить из-за одного эпизода или работы актера третьего плана. Думаю, что многие из сегодняшних лент вообще не дошли бы в те времена до совета по причине технического брака. Но сегодня, обсуждая сериал «За стеклом», нам важно уловить другое — социальную функцию подобных телепередач. Средства массовой информации создали как бы две страны, два параллельных мира. Один существует на экранах телевидения, на презентациях и светских тусовках, где носят смокинги, говорят на особом языке, где узаконены свои авторитеты и есть не только любимые иномарки автомашин, но и своя философия, история, литература. Это мир, который можно назвать «миром крикливого меньшинства». Второй мир — «молчаливое большинство». Там происходят совсем иные процессы, удерживается иная система ценностей, иной язык и иные авторитеты. И миллионы этих людей отделены от той — другой — страны «железным занавесом» не менее реальным, нежели существовавший прежде. О жизни «крикливого меньшинства» мы знаем чуть ли не все. На экранах мелькают одни и те же лица политиков, лидеров шоу-бизнеса, убежденных в том, что их мнение по любому вопросу должно быть немедленно доведено до всей страны. А специальные телепрограммы и журналы информируют нас не только о том, кто с кем живет и что они едят, но и какие у них дома и дачи, ванны и унитазы. Все это очень похоже на апофеоз мещанства. А вот «вторая страна» не имеет своего экрана. Она разобщена и автономизирована настолько, что никто не знает, как живут даже ближайшие соседи. Как они выживают? Как живет уважаемый прежде профессор МГУ с 6-го этажа, получающий нынче 80—100 долларов? И как живет бывшая училка с 5-го этажа, которая теперь моет полы и сортиры в банке за 250 «зеленых»? Я уж не говорю о жизни российской глубинки, которую вспоминают лишь тогда, когда там происходит очередная катастрофа. Именно этот интерес массы телезрителей к жизни «себе подобных» и пытались эксплуатировать создатели обсуждаемого сериала. Но не только это. Люди всегда, а особенно в трудные и смутные времена, ищут хоть какой-то нравственной опоры. Одни находят ее в религии. Другие... Я вспоминаю годы Отечественной войны. Попали мы тогда не в самое лучшее общество. Кругом жулье, торгаши, спекулянты. Брат мой в Люберцах от ужасной нужды стал вором. А я не стал. И не только потому, что меньше нуждался. Была у меня соседка Оля, студентка МАИ. Мне было 13, ей 18. И, приходя домой, она все время пела оперную классику. А потом я попал в театр на «Собаку на сене» с Бабановой. Тогда-то я и стал понимать, что есть какая-то другая жизнь, другая система ценностей, где деньги и финка — ничто. Ну а потом пошла литература в школе и т. д. Сегодня в поисках такой опоры люди обращаются к телевидению. Ибо «герои» — это те, кого знают все. А все знают лишь тех, кого показывают на экране. Вот нам и предложили заглянуть в замочную скважину на жизнь «таких же, как мы». И неважно, что ситуация «аквариума» делает реальность фальшивой изначально. Важно, что «герои» вроде бы делают то, что делаю я, решают те вопросы, которые приходится решать мне. И вот тут-то и происходит главное. Поскольку лица, выдернутые из толпы, оказались слишком незначительными, то собственная пошлость мещанина как бы конституируется и обретает право не стыдиться собственной убогости. Хорошо было сказано когда-то: «Поэт в России — больше чем поэт». Показать, как поэт творит — это важно и интересно. А как он варит сосиски, какой у него сортир — пошло и глупо. И эта «дегероизация» — излюбленное оружие мещанства, старающегося низвести «инакоживущих» до своего уровня, затоптать в грязи любого «непохожего». В этом смысле телевидение играет сегодня самую пагубную роль, способствуя растлению общественного сознания. Федотова В.Г. Мне кажется, что общая проблема, которую мы обсуждаем, распадается на три проблемы. Первая — то, что делает телевидение, вторая — то, что представляют собой эти ребята. А третья — являются ли они симптомом социальной ситуации состояния общества. Вот по поводу первого я хотела бы сказать, что люди по-прежнему смотрят на телевидение как на способ решения своих задач. Сколько женщин, соседок и каких- то других говорили — я смотрю, чтобы понять своего сына, я смотрю, чтобы узнать, как мне себя вести, я смотрю, чтобы понять, что у него прячется внутри. Телевидение не собирается отвечать на жизненные задачи, оно развлекает. Это его функции. Когда Познер говорил нам «пипл схавает», он прежде всего имел в виду рекламный, коммерческий успех и активизацию того зрителя, который действительно все схавает и отреагирует якобы на этот успех. И поэтому с точки зрения телевидения это развлекательная передача. Мне кажется, что аналогия с искусством здесь выступает неким ожиданием, которое не состоялось. Я с Ольгой Михайловной целиком согласна, потому что никакой драматизации жизни не могло быть на материале столь неразвитом, каковыми оказались эти герои. Поэтому все наши художественные представления о том, что здесь в формах современного искусства подано, кажутся мне не отвечающими ни задаче этой передаче, ни тому, что из нее получилось. Теперь в отношении этих ребят. Многие люди сказали «ой, у меня, оказывается, хороший сын», или «ой, у меня, оказывается, хорошая дочь», некоторые сказали «у меня сын хуже, чем я ожидала» или что-то в этом роде. Между прочим, одна из этих девочек потенциально может быть моей студенткой, поскольку я преподаю в Высшей школе экономики. Когда я подумала, что я преподаю таким людям, мне захотелось немедленно уйти оттуда. И вот сейчас, в этом зале, ваши слова — словно бальзам на душу, и я подумала: неужели я такой ретроград, неужели я одна тут скажу то, что я хочу сказать. Мы сидим в этом зале, а я вспоминаю конференцию «Книга в информационном мире», и как дочка Данилова-Данильяна самозабвенно играла на рояле, и мы ее слушали. Я хочу спросить, если это норма, Вадим Розин, если это то, что нельзя обойти, как же тогда быть дочке Данило ва-Данильяна, сыну Андрея Ильича, который учит три языка, сыну Татьяны Федоровны, юристу, который консультирует политиков, и так далее? Где жить им? И тут напрашиваются только два варианта — либо это классовое разделение, когда мы уйдем в высший класс и будем там жить, оставляя массы на произвол собственного разложения, либо общество анклавизирует- ся, и мы будем находить свои анклавы. В целом же мы живем в системе абсолютной охлократии, не меритократического варианта демократии. Вместе с тем, в этих ребятах не все плохо. Нам показали симптом состояния общества, а мы пытаемся все свалить на этих ребят. Я вспоминаю фильм Висконти «Семейный портрет в интерьере», когда у аристократа снимает квартиру молодой человек, устраивающий там нечто подобное этому застеколью. Аристократ умирает отчасти потому, что не может смириться с наличием таких людей, но его спасает мысль, что «это наши дети». И кончается дело тем, что снимающий взрывает себя бомбой, хотя он как социалист-бомбист собирался бомбить других. Он взрывает себя. Поэтому, когда мы говорим об этих детях, мне кажется, мы должны понять, в чем будет состоять их будущее. Оно представляется мне просто бессмысленным, бессодержательным, совершенно лишенным всяких ценностей. Для меня это симптом того, что интеллигенция проиграла все на рынке культуры. И неважно, хорошо они играли или плохо, как их заставляли играть. Важно то, что для многих слоев общества это реальная жизнь. Это реальная жизнь, поверьте мне. Я спрашивала многих молодых людей на улице. Один молодой человек мне сказал: «Когда видишь настоящего мужчину, охватывает зависть». Я спрашиваю: «А кто там настоящий?» Он отвечает: «Макс». Его охватывает зависть. Или, например, вот что сказал один аспирант вчера: «Да ну их, они не прикольные, они не подсуетились прийти не с Сорокиным, а с Фуко, с его «Надзирать и наказывать». Если бы я был, я бы пришел с Фуко и оторвал бы обывателю голову». С одной стороны, это нечто похожее на вечный бунт молодежи. Но, с другой стороны, новым является то, что мы пытаемся придать этому статус объективной, не зависящей от нас перемены. У меня тоже есть социологический материал, который, мне кажется, многое опровергает. Его мне дал Бехер Леонид Иосифович из Института общественного мнения, но это есть на Интернете, электронный адрес www.form.ru. Вот что тут показано. Из опрошенных смотрели ежедневно 3 процента, от случая к случаю — 13, и несколько раз — 12 процентов. Положительное отношение в общей массе — 20 процентов, безразличное — 36 процентов, отрицательное — 43 процента. Дальше по возрастным группам положительное отношение с 18 до 35 лет — 61 процент, с 35 до 40 лет — 23 процента. И следуют выводы, что адаптированное и перспективное население восприняло эту передачу крайне негативно, потому что увидели здесь навязываемый образец. Это безусловно навязываемый культурный образец бессмысленного, бездумного ситуативного существования. Ребята не плохие, но они никакие. Они никакие — и это, пожалуй, самое страшное в непошлом виде этого слова: пошло то, что и о чем они говорят, что их волнует и интересует. И я ожидала, что люди, посмотрев, скажут: «О чем тут говорить? Я таким быть не хочу, и не хочу, чтобы такими были мои дети». Гачев Г.Д. Как человек некритического, а восхищенного разума, я во всем ищу позитив. И вижу тут потребность познать самого себя, Сократову потребность. Она непредвечная, и она разными путями удовлетворяется. Вот это самое подглядывание помогает человеку «подгладывать» в самого себя, это неистребимая потребность. И телевидение помогает осуществить ка- кой-то прорыв в это Сократово познание самого себя и своего естества, прорыв на следующий этаж познания человека. Мы в XX веке так изгваздались в лаже всяческого рода, что даже вымысел художественной литературы, когда сюжет специально комбинируется, уже отдает этой лажей. Вот поэтому так ценны стали мемуары, записки, дневники, которые удовлетворяют потребность людей в познании эмпиреи. Одновременно существует, конечно, образ, комбинирование. И телевидение тоже путем манипуляции, штукарства использует этот материал естественности, участвуя в самоисследовании человека. И это дорого. И потому люди привлекаются к этому. Сошлюсь на свой опыт. Когда я на высоком уровне теоретизирую, делаю схемы, я понимаю, что одновременно идет моя профаническая, бытовая жизнь. Я пишу трактат, а параллельно пишу и дневник, что со мной происходит. Вдруг я почувствовал, что в трактате на сублимированном уровне я фактически разрешаю загвоздки своей будничной жизни. Между тем, в этикете науки считается, что вот то, что ты думаешь, имеет объективное значение, а то, как ты живешь, — это твое собачье дело. Но, оказывается, это мое собачье дело переплетено с моей рефлексией. Впервые это случилось со мной в 61-м году, когда я писал трактат о содержательности художественных форм: эпос, лири ка, театр и др. Книга вышла в 68-м, был ее разгром. Но это половина книги, которая называется «60 дней в мышлении». Там три пласта — трактат, дневник моей жизни и посередине авторский комментарий. До сих пор никак не мог это издать. Но я вышел на жанр, который называю «привлеченное мышление». Привлеченное к человеку мыслящему, к ответственности перед человеком. Я называю это экзистенциальной культурологией. Выходит более объективно, чем когда этикетный чопорный ученый выдает на-гора только трактат и не видно, какая интенция существует внутри подсознания. Я вышел на этот жанр и уже сорок лет в нем пишу. Естественно, я вынужден делить поток сознания, то есть выбирать какие- то экзистенциальные моменты и создавать свои Исповести, а с другой стороны — писать трактаты. Ведь в сущности мой интерес представляет собой сплошной поток. Утром я встаю и первым делом разгребаю свое психическое состояние, что-то там вычерпываю. Привожу себя в порядок гигиеной, и потом уже пишу отвлеченные вещи. И все это переплетено. Я называю этот жанр «помесь Пруста со Шпенглером». Так сказать, идет поток самоисследования моей жизни, а в нем трактаты. И так полкниги, и так, и так. Я это даже выделил двойным шрифтом. Кто хочет следить за моей жизнью, читает один шрифт, а другой шрифт — исследование избранной темы. Так вот, есть некая, скажем, высокого стиля потребность, которая частично удовлетворяется этими телевизионными передачами, вроде таких, как «За стеклом». Веряскина М. Меня зовут Маша Веряскина, мне двадцать лет, и все мои знакомые в такой же возрастной категории. И мне было очень интересно послушать то, о чем вы здесь говорили. Я хотела выразить мнение не только свое, но и своих знакомых. Мне было интересно наблюдать за жизнью своих сверстников. Многие говорили о негативном отношении молодежи к программе «За стеклом». Мне кажется, что это не так. Мы много обсуждали. Во-первых, очень многие смотрели и завидовали этим ребятам, многие хотели бы быть на их месте и попасть на телеэкран. Может быть, эта популярность однодневная, дутая. Но тем не' менее эти ребята стали очень популярны среди своих сверстников, их стали узнавать. Во-вторых, что действительно вызывало негативную реакцию, так это они сами. Может быть, каждый думал: «Я лучше, на его месте мог быть я». Эти ребята действительно никакие, и каждый из них сам по себе ничем не примечателен. Например, девочки оценили мальчиков, мальчи ки — девочек. Насчет того, как оценили мальчики девочек, это совершенно однозначно — две из них не отличаются красотой, а одна более-менее отличается... Реплика. А кто отличается? Веряскина М. По мнению молодых людей, это Оля. Но, по ее собственным словам, «хорошо быть тупой», ее тупость настолько всеобъемлюща, что никакие внешние данные и демонстрация частей тела не вызывают симпатии. А что касается молодых людей... Я уж не знаю, как можно завидовать Максу или кому- то другому. Кроме того, вызвали удивление и негативную реакцию итоги проекта, его результат. Выиграли люди, которых никто из моих знакомых не ожидал увидеть в качестве победителей. Результат, я думаю, был спровоцирован именно тем, как был поставлен вопрос — негативно, то есть нужно было проголосовать «против». И голосовали... Из моих знакомых никто не голосовал, хотя все смотрели. Не было либо времени, либо желания звонить или, может, голосовали через Интернет, но это малая доля. А голосовали в основном люди, видимо, другой возрастной категории. Теперь о выигравших и проигравших. Оля действительно вносила некоторое разнообразие в эту застекольную жизнь, ее «выбрали» первой, что было очень странным. Ну а конечный результат совершенно обескураживает... Дэн и Жанна — я думаю, конечно, не должны были выиграть. Эта передача развлекательная, а развлекали, конечно, Марго и Макс. Я думаю, было бы более справедливо, если бы выиграли они. Потому что они по крайней мере для этого очень много делали. Они не оскорбляли друг друга, не ругались, не вносили негативную ноту во все это мероприятие. Иное дело — сцена ругани Жанны и Дэна, не знаю уж, по поводу чего, но я, например, просто не хотела бы это смотреть, потому что это неинтересно. Повторюсь, результат был спровоцирован именно вопросом, который поставили режиссеры: голосование от негативного. Семенов B.C. Следует констатировать, что начиная с перестройки, а затем в годы ельцинско-гайдаровских «реформ» на Россию с Запада и особенно из США, с помощью прислуживающей российской «элиты» в нашу повседневность стали внедрять все самое низменное, порочное, дикое, гнусное, что только накопилось в капиталистическом мире. Эта линия разложения и растления населения и особенно молодежи продолжается до сих пор. Причем наиболее нагло со стороны СМИ, контролируемых российскими олигархами. В шоу «За стеклом» разжигаются низ менные страсти, цинизм и примитивизм. Человека сознательно опускают до уровня индивида-одиночки, обывателя, мещанина, потребителя, заботящегося только о себе самом. В ноябре 2001 года на канале ТВ-6 в программе «Глас народа» прошло обсуждение итогов шоу «За стеклом». Большинство высказалось за продолжение этой программы. В связи с этим приходится констатировать наличие у многих молодых людей весьма примитивных, малокультурных интересов и потребностей. И это не столько их вина, сколько беда. К этому их подвели, это им внушили, показали, внедрили в их сознание и поведение. Самым простым было бы их критиковать и обличать. На деле молодежи нужно всемерно помогать. Настойчиво и тактично. Как? Выскажу три соображения. Во-первых, нужно настойчиво и постоянно обсуждать проблему умонастроений, сознания, поведения, бытия, нацеленностей разных групп молодежи. Обсуждать не нам, ученым, отдельно от них, а совместно с молодежью. Стараться понять их и помочь им. Во-вторых, нужно активно бороться за молодежь. Главным образом путем умного, но ненавязчивого диалога, привития ей вкуса к полнокровной жизни, к культуре. Огромную роль в этом должны сыграть учителя, педагоги, преподаватели школ и вузов, в том числе и через СМИ. Все более интересными становятся программы телеканала «Культура». В-третьих, следует усилить внимание и поддержку деятельностных инициатив самой молодежи. Того, что идет от нее, снизу, а не предлагается и навязывается сверху, вроде движения «Идущие вместе», когда по разнарядке сверху молодых людей одевают, кормят, поят, привозят, увозят, да еще и деньги дают. Это показуха, а не молодежное самодвижение. Между тем в последнее время в рядах самой молодежи, то есть внизу, рождаются и развиваются многие общественные инициативы и движения, такие, как, например, поиск погибших, работ с подростками, защита природы, экологические проблемы, обсуждение научных, идеологических, исторических вопросов. Все эти позитивные ростки в движении молодежной самодеятельности следует всемерно поддерживать.