Конечно, совершенной и чистой в своем историческом бытии современности не бывает. Жизнь много сложнее. Особенно если понимать под ней современный (в привычном понимании этого слова) мир. В данном плане важно различать календарно-астрономическое и социально-историческое время'. Первое течет линей но и необратимо — вперед * Мысль эта в наши дни становится общим достоянием. Признают ее теперь даже историки (не все, естественно), пересматривающие чистую, или официальную хронологию, десятичный календарь общественного развития. Интересно в данном плане рассуждение Джона Лукача: «ДВАДЦАТЫЙ ВЕК... продолжался семьдесят пять лет — с 1914 [первая мировая война] по 1989 [падение Берлинской стены] год. ...Девятнадцатый век продолжался девяносто девять лет, с 1815 по 1914 год, начавшись с завершения наполеоновских войн и окончившись началом Первой мировой войны. Восемнадцатый век длился сто двадцать шесть лет: с мировых войн между Англией и Францией (частью которых была американская Война за независимость) и до Ватерлоо. Семнадцатый век длился сто один и только вперед. Второе характеризуется многообразием, веерностью, в нем много самых разных ниш, позиций, траекторий, режимов и темпов продвижения вперед. И безусловно прав в этом смысле Э. Блох: «Не все люди существуют в одном и том же Теперь (Now). В одном Теперь они объединены лишь внешним образом, благодаря тому обстоятельству, что их всех можно видеть сегодня (today). Но это не значит, что они живут в одно и то же время с другими»299. Люди действительно живут в разных временах: кто-то в прошлом, кто-то в настоящем, а кто-то уже и в будущем. Указанная временная асинхрония, надо полагать, действительна не только для отдельных индивидов, но и для отдельных обществ (народов, наций, цивилизаций). Не будет преувеличением сказать, что любой этап в развитии того или иного общества темпорально многослоен или разномерен. Темпоральная структура общества вбирает в себя временную размерность бытия всех его индивидуальных представителей или носителей. Но его историческое лицо определяется преобладанием или доминированием той или иной темпоральной массы. Иными словами, современность общества не есть автоматически и современность каждого отдельного человека, в нем живущего. Люди, или индивиды, живут в разных временах и в современном обществе. Просто в этом обществе есть некая критическая масса «современников», от которых и зависит, какая вообще-то эпоха на дворе. Нынешняя история мира представляет собой развернутую в пространстве (на поверхности земного шара) чуть ли не всю историю человечества от первобытнообщинного строя (австралийские аборигены, например) до постиндустриального, или постмодерного, общества (развитые страны Запада и Востока). Опираясь на расчеты Э. Тоффлера300, можно представить себе такую картину: 70% населения земли живет в прошлом (разном прошлом), 25% — в настоящем (в современности), 3% — в будущем, ну а остальные просто маргиналы — они выпадают из всякого времени. Так что ситуация наша — не классическое «распалась связь времен», а скопление, нагромождение разных времен и очень сложная диалектика их взаимосвязи. Наузко профессиональном языке это звучит как симультантность, или одновременность, разновременного. Можно в данной связи ставить вопрос и о своеобразной социально-исторической стратификации человечества: высшие, средние и низшие общества. Если не вносить в науку политкорректность и дипломатический политес, то нарисованная картина вполне можно считаться адекватной (внутренне состоятельной, имеющей право на существование). Разумеется, чистых в своей самостоятельности времен уже давно нет. Тем более их нет в наше (впрочем, для кого оно — наше?) время, когда мир становится поистине глобальным, взаимозависимым, единым. В этот процесс так или иначе втянуты все страны и народы, а значит и все социальноисторические времена. Пожалуй, мы все сегодня живем одновременно в разных временах. Но есть темпоральные акценты и доминанты — в них-то и вся суть дела. Современность в прямом и полном смысле этого слова атрибутивна только постмодерному или информационному обществу. Во всех остальных случаях требуются особые оговорки-ограничения. Современность в форме глобализации, о которой подробно будет сказано в соответствующем вызове, расползается по всему миру, анк- лавно устраиваясь в любой, даже самой экзотической культурной среде. При этом различия — в виде самобытных исторических времен, а также национально-культурных, конфессиональных и т. п. особенностей — не подавляются, наоборот, признаются и поощряются. Теперь это уже не эстетика, а самая настоящая прагматика бытия. Впрочем, следует признать, что все ниши исторической жизни подвергаются сегодня мощному социальному облучению со стороны пос- тмодерного мира, т. е. сообщества наиболее развитых — в экономическом и политическом смыслах — стран. Изложенный материал, полагаем, дает достаточно ясное представление о «вызовном» характере современности. И тем не менее заключительные суждения не помешают. В принципе можно жить в любое время. Темпоральная многослойность (податливость, пластичность) истории этого не запрещает. Тем не менее перспектива современности мало кого оставляет равнодушным. Она волнует, беспокоит, злит — как жизнь, которая течет где-то рядом, как шанс, которым не воспользовались или который можно упустить. Ее можно, разумеется, и проигнорировать: подумаешь, современность! Смыслажизни она все равно не открывает, — что правда. Но разве обустройство земли, комфорт бытия, вернее — быта, развитие индивидуальной инициативы, поощрение инноваций и альтернатив, уважительно-толерантное отношение к Другому ничего не значат в нашей жизни? Главное, конечно, — историческая динамика современности. Она захватывает и направляет — возможно, как раз к искомому смыслу жизни. Если же упрямо ходить по традиционно-циклическому кругу бытия, то ему точно не состояться. Современность несет с собой обустроенность, удобства и уют, быта и одновременно — неопределенность, негарантированность, дискомфорт бытия. Некоторые не выдерживают ее исторического напряжения, теряются перед ее новизной и дезертируют — подальше от «кошмара прогресса», в консерватизм, традиционализм, инволюционизм. Если верить В. А. Кутыреву, например, то «человечество прошло уже фазу подъема на вершину, и теперь свою энергию должно прилагать к тому, чтобы тормозить, а не двигаться»301. Ну что тут сказать? Пожалуй, только одно: слава Богу, что эту вершину видит или знает только философия, а не жизнь, которая потому и продолжается, что, пребывая в неведении, но верная своей трансцендирующей природе, не устает карабкаться вверх — на гору человечности, ненасилия, творческой свободы. Вполне вероятно, что в перспективе современность как постмодерн решает задачу второго, по Ясперсу, осевого времени — рождения «настоящего человека». Человека, который сможет наконец-то оторваться от своей животности — и телесной (ненадежность и конечность жизненных сил организма), и духовной (зоологический индивидуализм, эгоизм, жадность и т. п.). Человека, способного добиться признания и уважения своего человеческого достоинства, по отношению к которому все люди действительно равны, как свободные существа — равно свободны. Без такой, по времени далеко не близкой трансформации человека силы агрессии и зла, в нем таящиеся, внутреннее и внешнее варварство погубят человечество. Природа просто подведет черту под неудачным эволюционным экспериментом. И еще: первое осевое время призывало людей (человечество) к «безграничной коммуникации» (Ясперс). Второе осевое время — время постмодерна этот призыв, видимо, впервые и по-настоящему реализует. Скрытая некогда деятельно-коммуникативная сущность социального выйдет тем самым на поверхность исторического бытия. Человек приступит к сознательно-коммуникативному конструированию своей истории. Это перспектива (тенденция) развития сущего, но еще больше — нечто императивно-должное. Мы должны стать современными, то бишь постмодерными, если желаем быть, остаться действующими лицами в стремительно меняющемся мире.