В прошлом трансценденция занимала центральное место в жизни человека. Распределение власти и собственности в обществе, ценностные конструкции, доступные модели самореализации и предлагаемые культурой смыслы жизни — все это и многое другое так или иначе вращалось вокруг трансценденции. Это в равной мере относится как к традиционным обществам минувших эпох, так и к традиционным обществам современности. Любое традиционное общество живет, как следует из самого понятия, традицией, причем на уровне символов и смыслов: традиция понимания и почитания трансценденции идет впереди остальных, казалось бы, базовых традиций, в частности традиций возделывания земли и внутрисемейных отношений. Очевидно, что неотъемлемое присутствие трансцендентного начала в духовно-культурном горизонте не означало, что каждый или даже каждый второй человек будет трансцендировать. Еще ни одно из известных нам обществ не было полностью трансцендирующим, даже древнеегипетское, вопреки расхожему мнению, что земная жизнь древних египтян была всецело посвящена жизни загробной. Однако общество, где человек с самого рождения и до самой смерти находится в окружении символов, отсылающих его к трансцендендии, в большей степени предполагает возможность пойти дальше ритуального набора действий и начать «истинное» трансцендирование, нежели общество современного типа, где трансценденция либо маргинальна, либо относится к дополнительному набору практик «на выбор». С другой стороны, человек традиционного общества всегда ограничен сформировавшейся в этом обществе традицией толкования трансцендентного начала. Будучи ограниченным в возможностях соотносить и анализировать тот обширный культурный материал, что доступен человеку нетрадиционного общества, он привычно видит Иное, в частности, иное понимание трансценденции как порочное, в лучшем случае ошибочное. В этом отношении человек нетрадиционного общества не только не ограничен определенной системой трансцендентного, имеет возможность выбирать традицию по собственному усмотрению, но и, сравнивая и анализируя различные ее понимания, в поисках трансценденции более склонен трансцендировать и ее культурно-исторические формы. Как бы то ни было, западное общество, начиная с эпохи Возрождения и Нового времени, постепенно утрачивает присущую ему ранее жизненную причастность трансцендентности, трансцендентное отступает в сферу непосредственно религиозных практик, которые, в свою очередь, все более становятся личным делом каждого, и в философские учения, безудержный сциентизм которых либо со временем оборачивается позитивизмом, не терпящим метафизики, либо иссушает трансценденцию до ее понятийно-логической оболочки. Даже там, где благочестие и религиозность не считаются атавизмом, они рассматриваются только как признак хорошего тона или воспитания, а соблюдение обрядов и ритуалов в обществе, где с детских лет мир человеку объясняет наука, неотвратимо вырождается в неотрефлексированную формальность. К XX веку Бог по существу стирается с символически-смыслового небосвода — это явление, названное Ф. Ницше «смертью бога», является переломным и чрезвычайно значимым для понимания судьбы современного человека. Р. Генон во второй четверти XX века утверждал, что в современной ему Европе было бы очень трудно найти по-прежнему живую традицию. В поисках таковой он оказывается вынужден обратиться к традициям Востока — прежде всего индуизму и исламу. Э. Гидденс отмечает, что сегодня на Западе можно констатировать диагноз «конца традиции», причем это явление начинает активно распространяться и на традиционные восточные общества, если только они не пытаются укрыться в мнимой крепости фундаментализма. Но если налицо конец традиции, если Бог умер, то означает ли это и конец трансценденции, ее смерть?