3.1. Виртуальность бытия всеобщности субъекта

Информационное общество, в которое входит современный мир, значительно актуализирует проблему виртуальности, раскрытия ее собственной природы и особенностей взаимодействия с реальностью.

Осмысленная информация адресована человеческому сознанию, субъективности; она связана с формированием и устойчивостью социума. Следовательно, субъект — это способ «считывания» с информации заложенныгх в ней значений и смыслов, которые она передает. Однако информация мало исследована с позиций бытия субъекта, а если учитывать и особенности его всеобщей формы, то открывается обширная проблема: каким образом бытие субъекта в его всеобщности соотносится с бытием информации? Если в данном случае сознание такого субъекта не выражено, оно вообще не получает своей всеобщности, а субъект проявляется именно через статус и функции регулятора общества. Проблема в том, что информация для всеобщности субъекта не открывается через смысловые стороны, поскольку он выражает не сознание, а бытие субъектности. Что же тогда сохраняется в самой информации и как она взаимодействует с этим особым субъектом?

Фактически, через информацию реализуется сама регулятивная природа всеобщности субъекта — те нормы, которые порождают устойчивость, связывают многообразие в единство.

Как уже отмечалось, связь субъекта с виртуальностью стала предметом рассмотрения в нашей литературе. Так, И.Г. Кор- сунцев, полагает, что «субъект существует в технологической среде виртуальной реальности, виртуальных превращенных форм, созданных им самим, исходя из требований адекватности условиям его бытия... субъект — структура невещественная, нематериальная, а информационная»2. Однако виртуальное бытие субъекта здесь понимается как «реальность всегда мыслимая... Структурно виртуальные реальности в основном состоят из образов, смыслов, имиджей, знаков и норм, эмоций и тому подобных превращенных виртуальных конструкций. Поэтому субъектное развитие можно также назвать рефлексивным (виртуальным)»3.

Здесь речь идет о традиционном субъекте как личности. Мы же имеем в виду субъекта, образованного на основе бытия, а не сознания. Здесь, следовательно, и виртуальность должна иметь объективный, вполне «вещественный» (даже выраженный функционально, а не предметно) статус, поскольку сам субъект — не что иное, как общая форма коммуникационно-деятельных процессов, отношений, охватывающих данное общество как таковое.

Интересный анализ самой всеобщности субъекта — как отношения между субъектом и объектом (т. е. живой субъективностью населения и опредмеченной в продуктах культуры прошлых поколений, с одной стороны, и объективными условиями существования людей — с другой) — осуществляют К.Н. Любутин и Д.В. Пивоваров, раскрывая содержание и статус этой всеобщности как идеальное. Рассматривая его как объективированную (для индивидов) общую форму деятельности общества-субъекта (развитие традиции Гегеля, Э.В. Ильенкова, М.А. Лифшица), эти авторы делают вывод, что идеальное «представляет собой системное свойство всего отношения субъекта и объекта...

Идеальное, таким образом, выступает как особый перевод материального и объективного (объектного) в формы субъектного представления и деятельности, является способом осуществления связи между ними. Такой «перевод» в его самой общей, субстанциальной форме и осуществляет всеобщность субъекта: выгхода из виртуального бытия в реальное. Но это реальное само служит для дальнейшей интерпретации уже существующими субъектами — классами, нациями, социальными группами, личностями. Поэтому между объективной и неосознаваемой реальностью природы, общества (в его глубинных общесистемных процессах), с одной стороны, и сознанием людей — с другой, находится то особое «идеальное», которое продуцировано в бытии всеобщности субъекта и выступает на уровне отмеченных К.Н. Любутиным и Д.В. Пивоваровым двух пластов идеального — объектного эталона или его знака и сопряженной с этим эталоном схемы практического действия. Именно эти составляющие встроены в эту всеобщность субъекта и выражают ее бытие на уровне виртуальности. Почему именно ее? Прежде всего потому, что эта всеобщность снимает и превращает в особую форму всю совокупность межличностныгх деятельных связей как таковыгх, как бы транс- формируя множество включенных в нее субъектов в общую среду или особое поле, накапливающее в себе потенциал свободы и творческих инноваций. Именно в статусе всеобщего данная среда приобретает свое регулятивно-нормативное качество, сохраняя свойства причинения, воздействия, регулирования.

Рассмотрим более конкретно природу этой виртуальности. Проблематика виртуальности, интерес к ней возникает в Средние века на основе общей креационистской парадигмы: Бог, создавая мир, как бы выводит его наружу из каких-то первичных невидимых компонентов, которыми он сам располагает. Н.А. Носов замечает, что «категория виртуальности активно разрабатывалась в схоластике, и необходима она была для разрешения ключевых проблем схоластической философии, в том числе: возможности сосуществования реальностей разного уровня, образования сложных вещей из простых, энергетического обеспечения акта действия, соотношения потенциального и актуального»5.

Именно здесь впервые и возникает проблема субъектного бытия виртуальности. Она понимается как сила творения. Так, Н. Кузанский в работе «О видении Бога», рассуждая о том, что именно оживляет природу, заставляет расти из семян деревья, организмы, подчеркивал: «Если я захочу увидеть абсолютную силу всех сил, силу-начало, дающую силу всем семенам, то я должен буду выйти за пределы всякой известной и мыслимой семенной силы и проникнуть в то незнание, где не остается уже никаких признаков ни силы, ни крепости семени; там, во мра- ке, я найду невероятную силу, с которой даже близко не сравнится никакая мыслимая представимая сила.

Все вещи — способы развертывания этой силы, а мир в его многообразии скрывает «позади себя» единую и всепорождаю- щую абсолютную силу божественного творения.

А.В. Ахутин, рассматривая путь решения проблемы создания Фомой Аквинским сложныж вещей из простыж, пишет: «Специфическое для схоластики понимание потенции и акта уясняется... при рассмотрении другой близкой пары схоластических категорий виртуального и субстанциального. Элементарная субстанциальная форма не существует как вещь, и, наоборот, в вещи она не существует субстанциально, но только виртуально, как основание некоторой силы, способности, действенности вещи. Это означает, что действительной актуальностью обладает действие, способ продуцирования, творческий акт, а определенная форма является только потенцией, возможностью данного способа действовать»7.

Фома Аквинский, как и Н. Кузанский, под виртуальностью понимает способ бытия некоторой силы или энергии порождения, исходящей из всеобщности Бога-субъекта и выражающей направленность его действия через эту творческую энергию. Если говорить современными терминами, актуализация любой реальности через действие (энергию порождения) — это ее «выведение наружу», т. е. приобретение ею определенности в виде какой-либо вещи, формы, структуры и т. д. Виртуальность — это способ сохранения и выгавления некоторой информации, «закодированной» здесь. С другой стороны, внутренний динамизм виртуальности определяется не ей самой, а субъектом как общей причиной.

Интерес к проблеме виртуального сохраняется и в последующем. В XX веке он активизируется в связи с информационным взрытом и всеобщей компьютеризацией, исследованием мик- ромира и клеточных процессов в биологии, наследственной информации в генетике и др.

«Во второй половине XX века идея виртуальности возникла независимо друг от друга и почти одновременно — с разницей в 20 лет — в нескольких сферах науки и техники: в квантовой физике были открыты так называемые виртуальные частицы, характеризующиеся особым статусом существования в отличие от других элементарных частиц; в компъютерной технике появилось понятие виртуального объекта, например, виртуальная машина, виртуальная память; в самолетостронии была разработана виртуальная кабина самолета, особым образом предоставляющая летчику информацию о полете и боевой обстановке... в психологии были открыты виртуальные состояния человека, и наконец, был придуман особый термин "виртуальная реальность" для обозначения особых компьютеров, дающих пользователю интерактивное стереоскопическое изображение»8.

Освоение виртуального мира стало одной из особых форм моделирования и конструирования реальности, восстанавливающей через системное целое различные функциональные и континуальные свойства реальности, которая сама по себе — как материальная или идеальная — не существует. Это как бы возможность, наиболее тесно связанная с действительностью, та, которая уже не может не реализоваться. Действительность пропущена через виртуальность структурной, генетической, эволюционной, конструктивной и другими сторонами, которые обязательно достраивают реальность до ее целостности. С этих позиций виртуальность — это небытие, которое с необходимостью пронизывает и определяет бытие. Но все это находится постоянно в становлении, переходе. «Идея виртуальности указывает на особый тип взаимоотношений между разнородными объектами, располагая их на разных иерархических уровнях и определяя специфические отношения между ними: порожденности и интерактивности — объекты виртуального уровня порождаются объектами нижележащего уровня, но, несмотря на свой статус порожденных, взаимодействуют с объектами порождающей реальности как онтологически равноправные. Совокупность виртуальных объектов относительно порождающей реальности образуют виртуальную реальность. Виртуальные объекты существуют только актуально, только "здесь и теперь", пока в порождающей реальности происходят процессы порождения виртуальных объектов; с окончанием процесса порождения соответствующие виртуальные объекты исчезают»9.

Это очень хорошо раскрывает в самой всеобщности субъекта необходимость ее порождающего основания, какой является активная деятельность и свобода индивидов. Эта нижележащая реальность хотя и порождается (регулируется) всеобщностью субъекта, но последняя не может существовать сама по себе без этой реальной активности живущих поколений. Как радуга, порожденная каплями дождя под Солнцем, является реальной лишь на основе этих капель и Солнца, их соединения, и сразу же разрушается без них, так и всеобщность субъекта — продукт активности индивидов, без которого фактически нет ни этого субъекта, ни общества как такового. Но субстанциальность, неисчерпаемость и константность этой субъектной формы определяют необходимость ее собственного воздействия как целого на нижележащие структурные компоненты общества.

Сегодня виртуалистика представляет собой широкую и разветвленную сеть исследований, охватывающую различные подходы, аспекты, стороны виртуального. Так, в качестве явления, определяющего быгтие «середины» в диалоге, любой другой дуальной оппозиции, феномен «между» рассматривался в работах М. Бубера, Ф. Розенцвейга, С.Л. Франка, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина. Различные аспекты виртуального в плане связи между бытием и небыгтием, включая и смысловые позиции, выгаснялись в работах Р. Барта, Ж. Батая, X.-Г. Гадамера, Ж. Левинаса, М. Мерло-Понти, Ж.-П. Сартра, Н.К. Бенецкой, С.Т. Вайтмана, П.С. Гуревича. В контексте проблемы множества миров виртуальность анализировалась Е.В. Киселевской, Б.Т. Алексеевым, В.С. Бабенко, М.М. Кузнецовым. Связи виртуального с неявным знанием раскрывается в трудах А.Я. Гуревича, Л.А. Микешиной, М. Полани. Возникла и развивается когнитоло- гия, в которой различается знание, с одной стороны, и социальная информация — с другой. Различные аспекты понятия «третьего мира» (К. Поппер) разрабатываются МА. Розовым и Ю. Алексеевой, Е.Н. Князевой. Отношение социальной информации к «жи- вому» знанию исследовал Ю.А. Шрейдер. Субъектная сторона виртуального исследовалась в работах Д.В. Пивоварова, Д.И. Дубровского; в социальном аспекте виртуальность раскрыта в монографии В.А. Андрусенко о социальном страхе, работе С.С. Абрамова о неявной субъективности.

Анализ виртуальности осуществил в своей докторской диссертации «Виртуальная реальность: онто-диалогический подход» М.Ю. Опенков. Здесь конкретизирована традиция рассмотрения виртуального в диалоге как некоторого контекста, связывающего противоположные стороны. Автор отмечает, что «понятие виртуальной реальности характеризует возникновение нового качества в его спонтанности, а существование — непричинной детерминированности; виртуальным является такое событие, темпоральность которого отличается от темпоральности наличного бытия. Виртуальная реальность есть полное присутствие, динамическая непрерывность настоящего. Бытие "здесь-и-теперь" подразумевает непричастность длительности. Это — момент, когда реальное и воображаемое, прошлое и будущее, жизнь и смерть перестают восприниматься как противоположности. Такое совпадение противоположностей есть символ»10.

Включение виртуальности в контекст символического не только более глубоко проясняет саму природу последнего, но и ставит вопрос о самой границе между виртуальным и реальным, специфике их взаимоперехода. В данном случае речь идет об онтологических аспектах виртуального как особого мира, связанного со становлением, переходом, актуализацией некоторой потенции. Для бытия всеобщности субъекта именно этот переход явдяется важным с позиций особенностей виртуально-информационного детерминизма.

Большинство выделенных автором свойств виртуальной реальности соответствуют субъективности: непричинная детерминированность; непрерывность настоящего, которое, однако, «непричастно длительности»; внутренняя целостность, в которой снимаются противоположности. Но автор не указывает на субъективный (субъектный) контекст или пространство бытия этих проявлений виртуального. Здесь — один из результатов того общего концептуального многообразия, в котором пока еще нет более строгих определений и согласия исследователей, например, по вопросам различения объектной и субъектной сторон быгтия виртуального. В этом плане можно поддержать точку зрения Е.В. Ковалевской, что «вопрос о соотношении категорий субъективной, объективной и виртуальной реальности крайне сложен и еще специально не рассмотрен в философско-методо- логической литературе»11.

Из всех характеристик виртуальности, выделенных М.Ю. Опенковыш, наиболее интересными являются «полное присутствие» и «динамическая непрерывность настоящего». В этих характеристиках как раз выщелены1 основные условия бытия виртуальности в контексте становления. В масштабе диалога это соответствует его внутренней непрерывности как поиску взаимосвязи между сторонами, выработки общего мнения. Любая остановка здесь сразу же разрушает виртуальность, поскольку снимается целостность самой ситуации диалога, его внутренняя напряженность и направленность к разрешению проблемы.

В данном случае виртуальность весьма сходна с игровой ситуацией, при которой сама игра порождается ее же собственными условиями, одновременно подтверждающимися их игровой востребованностю и значимостю. И. Хейзинга подчеркивает, что «всякая игра есть прежде всего и в первую голову своеобразная деятельность... любая игра протекает внутри своего игрового пространства, которое заранее обозначается, будь то материально или только идеально, преднамеренно или как бы само собой подразумеваясь... Внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок... игра творит порядок, она есть порядок. Вне действия в совершенном мире и сумбурной жизни она создает временное, ограниченное совершенство. Порядок, устанавливаемый игрой, имеет непреложный характер. Малейшее отклонение от него расстраивает игру, лишает ее собственного характера и обесценивает»12. Таким образом, игра выступает как одна из наиболее устойчивых для общества и культуры форм выявления виртуальности, реализуя через это полноту бытия в настоящем: здесь свобода порождает необходимость, а не выступает ее собственным проводником, как в других формах общественной жизни. Для нас важно подчеркнуть то, что сама всеобщность субъекта является той необходимостью, которая порождается свободой индивидов в их совокупности. С этих позиций общество можно представить себе как гигантское пространство организации игро- вой деятельности, внутренний порядок которого задан как раз механизмом порождения виртуальности, образующей всеобщность субъекта. Основа такого механизма — свободная активность индивидов, но именно на этой основе общество прежде всего сохраняет свою устойчивость: никто из «играющих» в нем (за исключением маргинальных групп) не выходит за рамки игры — тех правил, которые приняты в данном обществе и доказали свою лигитимность. В этом — одна из важных связей «личность — общество», заданных не спускаемыми сверху нормами или законом, но собственной свободой этих индивидов. Поэтому чем больше уровень свободы в обществе, тем крепче должны быть и его внутренние связи. Отсюда — возрастающий смысл игры в настоящее время.

Действительно, возросшие масштабы общества и рост вертикальных уровней власти и регулирования неизбежно отдаляют сам общественный порядок от личности: он становится абстрактным, условным, конвенциональным, а с другой стороны — навязанным человеку различными институтами и учреждениями. Поэтому расширение игрового пространства представляет собой не только «каналы» для реализации личной свободы, но и в целом для усиления позиции социума по отношению к техносфере: именно универсализация игрового пространства способна «связать» всевластие техносферы, которая сегодня держится на ее глобальности, т. е. всеобщности коммуникаций и соответствующих правил работы с информацией, которые сегодня приняты в мире, и тем самым преодолеть растущее отчуждение личности от общества, порожденное «вымыванием» социально-культурных оснований человеческого бытия, расширением власти техносферы; но это условие, как уже очевидно, связано с включением параметров игры в масштаб всеобщности субъекта: именно игра строит его как форму необходимости, заданную свободой, но существующую виртуально.

Сегодня существуют различные трактовки виртуальности, направленные на прояснение ее объективных онтологических свойств. Так, П.И. Браславский полагает, что «виртуальная реальность "продуцирует" реальность не на уровне чисто внешнего сходства, копии, а на уровне более глубоких соответствий — и оппозиций... Виртуальный мир может быть виртуальным лишь до тех пор, пока он контрастирует с реальным»13. Это в целом уже укладывается в выработанную «модель» виртуального, подчеркивая лишь самостоятельность быгтия виртуального, выраженную в его противоположности миру реальному.

А.Ю. Поведский обнаруживает виртуальность в «русском космизме», который, как полагает автор, «пытается выстроить некий идеальный целенаправленный вектор в будущее. Опираясь на пророческую телеологию и потенциал человечества, "космис- ты" создают сильнейшее напряжение мысли. Оно объединяет будущее человечества с современностью, давая ему перспективное мышление — основу "космического" мировоззрения... При всем многообразии форм и путей развития жизни, обилии виртуаль- ныгх сценариев "русский космизм" постулирует единую "сверхэволюционную" логику бытия, которую следует выгавлять»14.

Автор ставит важный вопрос о логике становления, выраженной в «русском космизме» через виртуальность — отношение к будущему. Будущее — действительно общая форма быгтия виртуальности: оно и порождается «низшими слоями» реальности — настоящим и прошлым, и в то же время самостоятельно детерминирует настоящее, выражая целевое регулирование общества. Логика здесь в том, чтобы выявить закономерности порождаемого будущего, которые «попадают» в сферу бытия виртуальности, т. е. во всеобщность субъекта.

Функцию трансцендирования, перехода к иному исследует в феномене виртуальности С.С. Хоружий. Его интересуют такие процессы виртуального трансцендирования, которые лежат «ближе к потенции "чистой начинательности", осуществляют наименьшее выступлении из потенции, представляя собой как бы "минимальные собыпия", сущие на пороге собыпийности как таковой. Именно их мы и будем называть виртуальными собыпиями»15.

Хоружий пытается выявить наименьшую «меру» виртуальности, т. е. вскрыгть ее собственное внутреннее пространство, ее «матрицу». Это позволяет ставить вопрос о количественном измерении виртуальности, причем не только в естествознании (в квантовой механике это уже реализовано), но и в общественно- историческом процессе. «Квант» быгтия виртуальности — это выражение информационной «вместимости» виртуального бытия, необходимой для существования и темпов развития, изменения данного общества.

Отсюда следует, что информация детерминирует своим способом виртуальные образования в ту или иную историческую эпоху, а значит — детерминирует и специфику всеобщности субъекта, которая в эти эпохи формируется. Выделение «минимального события» позволяет исследовать возникшие субъектные формы в плане их соответствия или несоответствия всей общественной системе, причем особой мерой этого является время: сам темп изменений общества. Если общественная система не может «пропустить» через уровень собственной свободы необходимый объем или массив информации, она может «реагировать» на это своей институциализацией: создавать различный политический режим, усиливающий или ограничивающий личную свободу граждан; создавать соответствующий уровень плюрализма, в котором расширяется или сужается количество организаций, институтов, способных перерабатывать необходимую для общества информацию. Но «минимальные события» должны проходить через всеобщность субъектной формы, без чего «полнота бытия» настоящего неосуществима. Так выявляется континуальность виртуального бытия всеобщности субъекта.

Некоторое итоговое, интегральное определение мы находим в «Философском словаре»: «Виртуальное — это а) снятое, но пока еще не проявленное, то, что положено в сверхчувственную сущность и способно реализоваться; б) нематериальная разновидность бытия объективных сущностей [ценностей, идеалов, символов] или субъективных образов, противоположная материальному бытию конкретных вещей и явлений в пространстве и времени. Виртуальное неметрично, не имеет определенной локализации в вещах и событиях, вневременно, бесплотно и вездесуще; как таковое, оно по смыслу близко к понятиям "неопределенный дух", "янь", "идеальное". Виртуальное, взятое как определенная возможность, понимается более конкретно: в нем можно выделить... его информационную (целевую) и энергетическую (силовую) стороны. В процессе ее реализации к этим сторонам присоединяется третья — материально-субстратная грань виртуального»16.

Это определение виртуального позволяет более глубоко трактовать и особенности бытия всеобщности субъекта. Действительно, в последнем можно выявить как информационную сторону (целенаправленность), так и энергетику (саму свободную ак- тивность населения, которая оформляется субъектным образом). Единство этих двух сторон дает всеобщности субъекта статус нормативности, позволяющий осуществлять функцию регулирования в обществе.

В рассмотренныж вариантах и подходах к виртуальному достаточно материала для обоснования особенностей быгтия субъекта, но все это требует своей реконструкции. Прежде всего, речь идет о «виртуализации» субъективности индивидов, которая именно в этом качестве приобретает нормативный и всеобщий статус как источник регулирования. Здесь перспективны такие аспекты виртуальности, как связь внутреннего и «внешнего», содержания и формы, единства и многообразия.

Всеобщность субъекта в своей виртуальности образует своеобразную «субстанцию», в которой воплощены коллективная свобода и активность, воспроизводственная деятельность и общение, причем таким образом, что субстанция приобретает статус субъекта саморегулирования — общего источника, направляющего детерминацию на формирование устойчивости общества, его собственный порядок. В чем же основание того, что субъект, формируемый индивидуальной деятельностью как неким целым, порождаемый ею как реальностью, начинает воздействовать на эту реальность, определять условия ее собственного быгтия?

Прежде всего, это потребность формы для постижения информационных процессов, их своеобразного «опредмечивания». Субъект приобретает статус формы потому, что он выступает источником универсального формообразования: любые «количества» информации, сообщения, сведения становятся «предметными» — знаковыми, текстовыми, языковыми, символическими, программными, технологическими именно потому, что они соотносятся с всеобщностью субъектной формы как условия саморазличения, обособления, порождения «многих». Поскольку одним из внутренних универсальныгх механизмов, выражающих специфику общества, является порождение предметной среды — условием, обеспечивающим этот процесс на его предельном субстанциальном уровне, является всеобщность субъектной формы.

Виртуальность общего — решение старой философской проблемы «универсалий»: существует ли общее вне нашего сознания, объективно ли оно или же представляет собой лишь удобную фикцию, связывающую реальное многообразие мира.

Виртуальность всеобщности субъекта открывает еще соотношение между общим и единичным: соотношение виртуального и реального, которое принципиально отличается, например, от традиционно «одно-планового» отношения между законом и каким- либо фактом, явлением, выгтекающим из данного закона. Здесь общее и единичное реальны. Но в этом случае не включается фактор субъекта: общее выражается в многообразии единичного и детерминирует его, оставаяясь столь же материальным, как и отдельное, единичное. Это соотношение подробно раскрыгто в диалектике, однако оно не охватывает социально- исторический процесс порождения многообразного, а на этой основе — качественно определенные виды субъектной целостности.

Взаимодействие целого и частей — один из наиболее общих механизмов, раскрывающих процесс становления, — необходимый компонент любыгх качественныгх изменений. С этих позиций особенно важныш оказывается выгавление специфики формирования системы: ее целостность, с одной стороны, порождается элементами, но с другой — возникает как бы «раньше» их собственного взаимодействия, а потому становится той формой, внутри которой теперь начинают взаимодействовать элементы: целое, которое «перехватывает» общую координацию и регулирование, сразу же образует и форму (границу) данной системы. А.Н. Аверьянов пишет: «Система считается возникшей тогда, когда между элементарными носителями новой формы движения образуется взаимосвязь. Однако вначале связь между элементами новой системы носит неустойчивый характер, т. е. новая система находится где-то на грани перехода из возможности в действительность. Иначе говоря, новое качество уже существует, но его существование еще неопределенно, расплывчато и в этом смысле только возможно»17. Можно сказать, что оно существует виртуально.

Когда система заканчивает период становления, виртуальный статус ее целостности переходит в реальный: возникает такая форма системы, которая выравнивает общее (целостность) и его особенное (частное). Они взаимодействуют в рамках реального бытия, а система обнаруживает собственные закономерности самоорганизации и саморегулирования. Однако если становление не завершено, здесь сохраняется различие способов существования общего и частного (особенного): общее — как целостность — остается виртуальным, а особенное — реальным. В такой органической, открытой и саморегулирующейся информационной системе, как общество, целостность приобретает принципиально лишь виртуальное бытие потому, что это субъектно-смысловое начало в принципе не может перейти в статус реального бытия, превратиться в «объект», раствориться в самой системе. Это и есть компонент той «конструктивной напряженности», которая обеспечивает социальное воспроизводство. Вообще, соотношение целого и частей в современной философской науке получило уже значительную теоретическую разработку, однако не столько в контексте «виртуальное — реальное», (и «реальное — идеальное»), сколько в исследовании кумулятивного эффекта целостности, которая всегда больше суммы своих частей, что особенно характерно для системы или любого другого организованного множества: целостность концентрирует в себе не только содержание системы, но и занимает в ней такое место, которое позволяет ей опосредовать любые конкретные взаимосвязи между элементами.

Сегодня существует ряд подходов к проблеме целостности. Авторы, исследующие свойства целостности (В.Г. Афанасьев, И.В. Блауберг, А.А. Игнатьев, В.В. Кизима, В.П. Кузьмин, М.Г. Привес, Е.А. Режабек, И.А. Пригожин, И.В. Сетров, Т. Парсонс, Э.Г. Сабиров, Э.Г. Юдин), как и представители холизма (Д. Смэтс, А. Уайтхед) сходятся в том, что целое (целостность) не образуется из совокупности частей: оно имеет собственное качество и свои пути формирования. Но в исследованиях конкретных свойств целостности и ее функций в системе их подходы различны.

Так, Е.Я. Режабек отмечает, что системная самоорганизация должна выделять некоторую основу, ядро, которое он называет «протоформой». «Протоформа становится зачинателем, субъектом процесса системообразования лишь при определенных условиях: для того, чтобы продукт предшествующего развития стал исходной формой становления органической системы, он должен быть вовлечен в специфическую деятельность самополага- ния, соотнесения, в ходе которого система сама начинает создавать предпосылки своего существования и развития... В данном контексте самоотнесение рассматривается как принцип продуктивной, производительной деятельности, а не только как принцип саморегуляции. Но даже такое расширенное понимание процесса самоотнесения не покрывает собою всех модификаций или типов активности. Имеется в виду активность рефлексивного типа или движение, обращающееся на самое себя»18.

Протоформа — это как раз тип субъектного регулирования системы, которое приобретает статус системной целостности. Е.Я. Ре- жабек настаивает на том, что органическая система находит источники и материал для своего становления, саморазвертывания через самополагание, которым обладает именно субъект. Следовательно, в органической общественной системе возникает внутренняя необходимость в существовании субъектныж свойств — это самополагание, продуцирование целей, отношений, в том числе отношения системы к самой себе. Субъект оказытается встроенным в систему как проводник развития функции регулирования. Следовательно, целостность социальной системы существенно связана с субъектными свойствами, функциями.

Социальная целостность в концепции В.П. Кузьмина связана с выявлением системных качеств «второго порядка», в ко- торыгх выражаются интегративные качества общественного целого. Эти системные качества не имеют предметного выражения, т. е. не материализованы в конкретныгх вещах. Рассматривая в качестве примера таких системных качеств марксистскую теорию стоимости и денег, В.П. Кузьмин отмечает, что «Маркс открывает нам новый класс качеств — такие сверхкачества, которые принадлежат не предмету, а системе предметов и которые в предмете обнаруживаются только в силу их принадлежности к данному системному целому»19.

Но отсюда следует, — хотя автор и не сделал этого вывода — что, поскольку переработка вещей универсальным способом, т. е. труд, выступает способом быгтия родовой сущности человека, то рабочее время, которое выступает внутренней, субстанциальной мерой стоимости, является системным качеством, в котором проявляется сущность человека, взятого в масштабе его родового бытия. Другими словами, если системные качества относятся к субъектным свойствам общественной системы, то целостность системы включает в себя и характеристики всеобщего субъекта.

Согласно В.П. Кузьмину, интегральные системные качества выражают лишь целостные системные характеристики предметов; но они выражают и социальный смысл, субстанцией которого становятся как классы, так и (еще глубже, если следовать модели Маркса — Лукача) родовая сущность человека на ее определенном (капиталистическом) этапе общественного развития. Открытие субстанции, порождающей системную целостность, позволяет связывать субъектные и системные свойства прежде всего в контексте их соответствия, регулирования. Несомненно, что движение любых объектов в социальной системе так или иначе охватывается и целерациональной деятельностью, которая уже включает в себя целостность субъектной составляющей в системе, поскольку система сама по себе не может (поскольку она воспроизводится благодаря активности социального субъекта, т. е. совместной деятельности индивидов), самоопределяться, формировать цели и т. д.

Есть точка зрения, согласно которой носителем системного целого является (само)организация. Организация — это способ самовоспроизводства бытия системы. Организация — это «непрерывный и устойчивый процесс становления и приобретения новых качеств... Организацией... является такая совокупность явлений, в которой свойства последних проявляются как функции сохранения и развития этой совокупности»20. Таким образом, свойства превращаются в «строительный материал» для организации, когда они начинают «пропускать через себя» свойства самой организации, т. е. как бы «подходят» для нее. Именно поэтому сами по себе конкретные факторы, действия индивидов не определены. В том случае, когда организация приобретает свойства (статус) целостности, она становится самоорганизцией. Последняя — это «способ существования... целостной системы, состоящий из процессов структурирования, которые функционально организованы в целостный процесс конструктивного самовоспроизведения. В рамках процесса самоорганизации и процесс самоконструирования, и его продукт, как правило, важны для воспроизведения и совершенствования целого или ведут к нему. Здесь функциональные соотношения "создаются", организуются с помощью действующих в данный момент функциональных структур»21. Самоорганизация — это детерминанта любых конкретных процессов, которые происходят в рамках данной системы. «Самоорганизация — это особый вид организации, обусловленный внутренними причинами... специфическая особенность тех самоорганизующихся процессов заключается именно в том, что в сложнооорганизованных системах происходит когерентное взаимодействие индивидуальных сил, стремлений, целей и мотивов, результат которых никакой индивидуум или группа не может предсказать с какой-либо достоверностью»22.

Самоорганизация — это способ взаимодействия между целым и частями, который приводит к уровню тотальности, к характеристике которой В.В. Кизима относит наличие в тотальности специфически взаимной детерминации целого и частей, при которой субъект, опосредуясь целым, оказывается объектом собственного воздействия, что позволяет говорить о принципе самодетерминантности как о важнейшем теоретическом основании тоталлогии.

Самостоятельное значение имеет форма, в которой осуществляется самодетерминация тотальности. Пребывание частей тотальности в неразрывности означает не просто их связь, а постоянное взаимное усоответствливание — сизигию. Сизигическое действие состоит в «согласовании» целого и частей, а частей с целым (как в статике, так и в динамике) и в переоформлениях на основе того, что изменение отношения частей одновременно означает изменение отношения целого к частям. «Данное положение составляет сущность принципа сизигии... Сизигия — это объективная регуляция, в которой действие активной стороны (S) (субъекта) к среде (О) означает одновременное изменение отношения среды к активной стороне, меняющее сам процесс действия, то есть единство субъекта и объекта, при сохранении самого единства»23.

Оборачивание на субъект его собственной активности — это приобретение им собственной внутренней формы в обществе, позволяющей выделяться в качестве субъекта. Но одновременно это и раскрытие оснований его бытия: субъект — это оформление и структурирование всего того, что «распышено» в виде многочисленных индивидуальныж интересов и деятельности по их реализации, вместе с теми орудиями и средствами (прежде всего институтами, организациями), что существуют как общественная жизнь, как повседневность.

В качестве примера такой сизигической самоорганизации и самодетерминации можно назвать то определение цивилизации, которого придерживается Л.И. Новикова: цивилизация — это «социальная организация общественной жизни индивидов, их общежития и культуры на основе воспроизводства общественного богатства, обеспечивающего их существование и общественное развитие. Путем сознательного регулирования (выделено мной. — М. Б.) обмена деятельностью и информацией внутри обще- ства и взаимодействия с окружающей природой и социальной средой цивилизация контролирует накопление, перераспределение и реализацию богатства, которое и выступает как ее жизненный потенциал — источник прогрессивного саморазвития общества»24.

Общественное богатство выступает субстанцией цивилизации — этого всеобщего субъекта, поскольку именно цивилизация выполняет основные регулятивные функции в обществе: она контролирует все сизигические процессы в накоплении, перераспределении и реализации богатства, что, фактически, является содержанием субъектно-объектного взаимодействия, в ходе которого богатство выступает как тот способ детерминации свободы, благодаря которому богатство становится не средством власти и потребления, а пространством развития личности. Если богатство — это «объективированная форма социальных связей индивидов»25, то расширение, накопление этих связей непосредственно выражает развитие как личности, так и общества.

При всем многообразии этих подходов их общий недостаток, по нашему мнению, определяется отсутствием при рассмотрении связи целого и частей самой природы целостности принципа множественности миров. Целостность получает свое преобладание над частями (как конкретно выраженными способами существования отдельного) тем, что обладает свойством (механизмом) их соединения, взаимосогласования. Это особенно важно для понимания именно общественной системы, общества как целостности, в которой взаимодействуют не только субъективное и объективное, но и реальное и виртуальное, становление и ставшее, случайное и необходимое и т. д.

Трактовка системной целостности непосредственно связана, в частности, с прояснением статуса бытия категорий. Они «находятся» не только в сознании людей и формах практики, но выражаеют те «роды бытия» (Аристотель), которые как раз связаны с множеством миров процессом становления. Категории и виртуальны, и реальны; и субъективны, и объективны; они «выходят» из виртуальности субъектного, сохраняя свой предметно- практический смысл, целостное «определение» объекта — общественного и природного содержания, но они не могут стать «полностью» реальными, даже выражая формы деятельности, практики. Именно поэтому является незавершенной глубокая разра- ботка Э.В. Ильенковым категории идеального, которую он трактует как «субъективный образ объективной реальности, т. е. отражение внешнего мира в формах деятельности человека, в формах его сознания и воли. Идеальное есть... продукт и форма духовного производства... Идеальное — не что иное, как форма вещи, но вне этой вещи, а именно в человеке, в виде формы его активной деятельности. Это общественно определенная форма активности человеческого существа»26. Вещи и деятельность — не однопорядковые «модусы» бытия. Они выражают связь между виртуальным и реальным, как и ряд других отношений. Поэтому они переходят друг в друга не непосредственно. Идеальное «живет» не только в деятельности, но в контексте субъективного полагания реальности, но оно реализует еще и свободу, коммуникации, ценностные ориентиры, норму порядка и другие фрагменты общества, организованного через форму общесубъектной целостности. В этом плане идеальное не только объективно для индивида, но и виртуально, поскольку в нем закодирована в том или ином направлении, срезе вся субъектная целостность.

Общей формой категорий является не деятельность (по крайней мере, не только она), но схваченная в субъекте общественно-историческая субъективность данной эпохи в ее связях с реальным миром. Поэтому и статус категории является объективно-виртуальным, но не идеальным по преимуществу. Категории выражают не просто формы деятельности «вне вещи», но взаимодействие миров — реального, объективного, виртуального и субъективного. Система категорий, их порядок и связь выражают «модель мира» (А.Я. Гуревич) именно потому, что они структурируют сам выход субъекта из виртуального в реальный мир, задают первые векторы такой направленности субъекта на мир, его сверхличностной интенциональности.

Итак, в виртуальной форме субъект концентрирует свои свойства — присущую ему внутреннюю энергетику, нормативность, константность. Благодаря дистанцированию от реально существующей системы, представляющей общество, субъект открывает в последней глубину — исторические смысловые измерения, вскрывающие в целом ту направленность движения вещей, людей, отношений, институтов и организаций, которая обусловлена как общими целями, так и общим процессом становления, заданным существованием всеобщности субъекта. Связь между виртуальным и реальным мирами, их переход от первого ко второму представляет собой объективацию субъекта — одну из основных форм не только субъектного регулирования общества, но и воспроизводства последнего.