В.              С. ОРЛОВА ЛИТЕРАТУРНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ И ЧИТАТЕЛЬСКОЕ ВОСПРИЯТИЕ (об итогах и проблемах одного исследования)

Задачей международного исследования „Восприятие художественной литературы читателям№рабочими социалистических стран”[22] был сравнительный анализ понимания и оценки современной словесности одинаковыми по социально-демографическим характеристикам контингентами читателей в социалистических странах[23] на примере трех новелл венгерских авторов.

мой\ предполагалось выявить уровень понимания текста; критерии его читательской оценки; направление эмоционального воздействия новелл.

В связи с перечисленными параметрами рассматривались социаль- но-дфюграфические характеристики респондентов; их общие ценностные ориентации (материал, в данном случае не анализируемый); специфические (читательские установки (литературная ориентация). Эта последняя аналитически трактовалась как совокупность трех блоков характеристик: систе] ш личностных социально-психологических функций литературы (пара нетры „поведения”); совокупности литературных предпочтений (пара летры „чувства”); литературного багажа (начитанность — параметры ,,знан 1я”).

Исследование носило нерепрезентативный характер. Выборку в СССР составили: 50 квалифицированных рабочих крупного промышленного предприятия в возрасте 40—50 лет с образованием 7—8 классов; 50 квалифицированных работниц текстильного производства в возрасте 40—50 лет с образованием 7—8 классов; 50 учащихся средней школы в возрасте 15—16 лет (9—10 классы общеобразовательного цикла) из рабочих семей.

Основным методом сбора материалов был избран опрос — стандартизированная беседа-интервью на основе специального бланка.

В настоящей статье аналитически рассматриваются результаты исследования читательских установок респондентов (их литературная ориентация в совокупности параметров „знания”, „чувства” и „поведения”) и основные характеристики восприятия выбранных организаторами работы новелл.

I

Основной переменной, определяющей восприятие произведения, мы считаем литературную ориентацию респондента. Характер этой ориентации может служить для диагностирования тех потребностей, которые читатель удовлетворяет с помощью художественного слова, то есть позволяет говорить о функции литературы в обществе. За основу изучения литературной ориентации в данном исследовании взяты личностные функции.

Проведенный нами экспертный опрос позволил уточнить заданный организаторами исследования список, который включает следующие функции: компенсаторно-развлекательную; престижную; нравственно-воспитательную и ценностно-ориентировочную; познавательно-образовательную; когнитивную; эмоционально-эстетическую. Перечисленные функции никак не исчерпывают список потребностей, удовлетворяемых с помощью художественной литературы. В различные возрастные периоды жизни индивида те или иные функции имеют разную степень выраженности. То же самое относится и к конкретной ситуации чтения: одна или несколько взаимосвязанных потребностей выступают в качестве „доминанты” выбора конкретного произведения, характера его восприятия, осмысления, в какой-то мере оценки. Смена доминант влечет за собой и смену характери

стик восприятия. Видимо, один и тот же читатель обладает разным^ типами восприятия в зависимости от соответствующих конкретных условий.

В исследованном наборе функций можно выделить максимально значимые для всех изучавшихся социально-демографических групп ре:пон- дентов: познавательно-образовательную — для 90% рабочих, 88% текс тиль- щиц и 92% учащихся; нравственно-воспитательную - для 82% рабочих, 94% текстильщиц и 70% учащихся; когнитивную — для 82% ра(очих, 84% текстильщиц и 80% учащихся. Несколько менее значима эмоциlt; наль- но-эстетическая функция (76% рабочих, 72% текстильщиц и 52 % учащихся). И наконец, зафиксирован значительный „разброс” компенсаторно-развлекательной функции (42% рабочих, 54% текстильщиц и 20% учащихся) и престижной функции (26% рабочих, 26% текстильщиц и 26% учащихся).

Следовательно, можно говорить о том, что художественные произведения имеют различное функциональное значение для однородных социально-демографических групп.

Как видим, на первое место выходят функции, которые не являются специфическими для художественной литературы. Это обстоятельство, естественно, не может не сказаться на качестве чтения и восприятия художественных текстов, этим же, скорее всего, объясняется и перевес „познавательных жанров” и морально-этической проблематики, выявленный при анализе характера чтения за время, предшествовавшее проведению исследования.

Если проанализировать имеющийся материал с точки зрения комплексности выделенного набора функций у отдельных респондентов, окажется, что эта характеристика делит однородные социальные группы на несколько подгрупп.

Таблица 1

Распределение набора функций по социально-демографическим группам (100 % - число респондентов в каждой социально-демографической группе)

Максимальная значимость всех шести функций обнаруживается в ответах лишь у 8 % рабочих, 6 % текстильщиц и 4% учащихся.

Второй важной характеристикой респондента является его начитанность, которая в отечественных исследованиях рассматривается как один

из плавных критериев читательской деятельности . Начитанность респондента раскрывалась через два основных параметра: читательскую активность и круг читательских интересов. Читательская активность интерпретировалась нами как количество авторов, отмеченных респондентом в предложенном ему списке. Причем выделялась высокая активность (отмечено более половины авторов из списка), средняя (до 20 авторов включительно) и низкая (до 10 авторов из списка).

^

тательская активность является дифференцирующим фактором, ствующим на однородность социально-демографических групп.

Таблица 2 Уровень читательской активности опрошенных (100% — число респондентов в каждой социально-демографической группе)

Вторым важным параметром читательской деятельности является круг читательских интересов. Качественными характеристиками начитанности, как нам кажется, могут служить:

интерес респондента к основным разделам художественной литературы (советской, дореволюционной, русской, зарубежной и зарубежной современной) 4;

интерес респондента к различным жанрово-тематическим комплексам и типам литературы;

диапазон знакомства респондента с различными родами, жанрами, формами и литературными стилями.

Покажем распределение читательских интересов к различным разделам художественной литературы.

Таблица 3

Интерес респондентов к различным разделам художественной литературы (100% — число опрошенных в каждой социально-демографической группе)

ческая              |

Разносторонность читательских интересов тесно связана с уровнем читательской активности: высокий уровень ее демонстрируют именно те, чьи интересы оказываются самыми разнообразными.

Чтение современной зарубежной литературы является важным показателем, характеризующим читательское поведение, его кругозор, интересы. При отсутствии показателей этого рода читательское поведение может характеризоваться максимум средним уровнем читательской активности. Из 16% имеющих низкий уровень читательской активности лишь 2% рабочих читают зарубежную современную литературу. Все 24% текстильщиц, относящихся к низкому уровню читательской активности, не читают зарубежной современной литературы.

Таблица 4

Соотношение уровня читательской активности и широты интересов к различным разделам художественной литературы (100% — число опрошенных в каждой социально-демографической группе)

ционная русская, зарубежная классическая, зарубежная современная

Советская, зарубежная              ____              2              2-              -              -

классическая, зарубежная современная

Советская, дореволюци-              -              -              —              16              10              10              14              24              14

онная русская, зарубежная классическая

Второй задачей анализа литературных интересов респондентов является определение их интереса к литературе различных типов. При этом к остросюжетной беллетристике были отнесены произведения Ю. Семенова, Ю. Дольд-Михайлика, В. Кожевникова, А. Кристи, Ж. Сименона, А. Дюма и др. Психологический роман был представлен произведениями Ф. Достоев- 84

ского, Ф. Кафкой, М. Булгаковым и другими, социальный роман-эпопея — произведениями J1. Толстого, А. Толстого, М. Горького, М. Шолохова и др. В романтическую литературу были включены произведения В. Гюго, Г. Сенкевича, М. Йокаи, Э. и Ш. Бронте и др.

Таблица 5

Интерес респондентов к различным типам художественной литературы (100% - число опрошенных в каждой социально-демографической группе)

Остросюжетный роман, психологический              66              80              76

роман, социальный роман-эпопея, романтическая литература

Психологический роман, социальный ро-              -              2              2

ман-эпопея, романтическая литература

Остросюжетный роман, социальный ро-              14              ,4              14

ман-эпопся, психологический роман

Социальный роман-эпопея, психологияе-              —              2              —

ский роман

Остросюжетный роман, социальный ро-              12              8              4

ман-эпопея, романтическая литература

Остросюжетный роман, социальный ро-              4              —              -

ман-эпопея

Социальный роман-эпопея              —              —              2

Нет сведений              4              4-

Как видим, наименьшее количество разносторонних читателей — в группе рабочих, наибольшее — в группе работниц. Очень близка к последним по разносторонности чтения группа учащихся. Таким образом, и здесь, очевидно, фактор образования не оказывает большого влияния на разносторонность чтения. Дифференцирующим фактором для всех групп (хотя и в разной степени) является чтение психологических романов. Причем наименьшее дифференцирующее действие он оказывает в группе учащихся, наибольшее — в группе рабочих. Группы рабочих и учащихся заметно различаются в зависимости от того, читают они или нет произведения романтической литературы. Интерес женщин к произведениям такого рода более общий.

Как и в предыдущем случае, эти качественные характеристики тесно связаны с читательской активностью: больше читают те, кто читает с самыми разными целями.

Отсутствие в круге чтения психологического романа, как правило, коррелирует с максимум средним уровнем читательской активности. Группу рабочих делят на три подгруппы чтение психологических романов и чтение романтической литературы. В двух других социально-демографических группах чтение романтической литературы не является дифференцирующим признаком. При низком уровне читательской активности дифференцирующий признак выделить трудно: чтение психологических рома-

Таблица 6

Соотношение уровня читательской активности с широтой интересов к различным типам художественной литературы (100% - число опрошенных в каждой социально-демографической группе)

нов сохраняет нечеткое дифференцирующее действие только в группе рабочих.

Таким образом, чтение современной зарубежной литературы мы можем рассматривать в известной степени как признак высокой читательской активности, а выделение чтения психологических романов как признака высокой читательской активности нуждается в дальнейшем изучении.

Картину чтения респондента дополняют и уточняют ответы на открытый вопрос о чтении в последнее время. Что же представляет собой реальное чтение респондентов? Картина здесь гораздо более пестрая, чем „литературный багаж” тех же респондентов.

Число читающих литературу из различных разделов резко падает (с 70% до 6% - в группе рабочих, с 76% до 4% — текстильщиц и с 74% до 10% - школьников). Самую значительную группу среди взрослых читателей (рабочих и текстильщиц) составляют те, кто в период, предшествующий опросу, ограничился лишь чтением произведений советской литературы (30% рабочих и 38% текстильщиц). Среди школьников таких читателей оказалось значительно меньше (14%); самую многочисленную группу среди них составляют те, кто читал советскую и зарубежную литературу.

При анализе „литературного багажа” среди опрошенных практически не оказалось респондентов, читающих литературу из одного или двух разделов; однако в чтении за период, предшествующий опросу, респонденты, ограничивающиеся одним разделом, составляют среди взрослых читателей значительную часть (30% рабочих и 44% текстильщиц). Чтением литературы из двух разделов ограничиваются также около трети респондентов во всех социально-демографических группах (32% рабочих, 38% текстильщиц и 46% учащихся). Наиболее часты сочетания разделов у рабочих — советская и дореволюционная русская, у текстильщиц и школьников — советская и зарубежная литература. Литературу из всех трех разделов читает очень небольшая часть взрослых читателей (14% рабочих и 12 % текстильщиц) и почти треть школьников (30%).

Таким образом, школьники показывают несколько более высокую разносторонность чтения, чем взрослые респонденты. Выше среди них и процент обращающихся к зарубежной современной литературе (34 % против 16% рабочих и 24% текстильщиц). В целом же читающих произведения из различных разделов литературы за время, предшествующее моменту опроса, значительно меньше, чем имеющих разнообразный „литературный багаж”. Сравнивая эти две сферы чтения, можно указать на такой параметр, как устойчивость интереса к литературе определенного раздела (литература из данного раздела читалась и в период, предшествующий опросу, и имелась в „литературном багаже”; если литература из данного раздела читалась лишь в период, предшествующий опросу, или имелась лишь в „литературном багаже”, интерес расценивался как неустойчивый; при отсутствии же литературы из данного раздела в обеих сферах чтения фиксировалась невыявленность интереса к данному разделу). Наиболее устойчивым и всеобщим может считаться интерес к срветской литературе: произведения советских авторов читают почти все. Неустойчивый интерес к ней был зафиксирован лишь у 18% рабочих, не ответивших, добавим, на вопрос о чтении в период, предшествующий опросу. Но устойчивость интереса к дореволюционной русской литературе уже дифференцирует однородные социально-демографические группы. Наименее устойчив интерес к современной зарубежной литературе. Слабее всего он выражен у рабочих (лишь 14% показали устойчивый к ней интерес). Наиболее устойчивый интерес к русской литературе — у рабочих (72%), а к зарубежной современной — у учащихся (32 %).

Как видим, самые высокие характеристики по параметру устойчивости интересов у учащихся: среди них, сравнительно с другими группами, наибольшее число тех, кто проявляет устойчивый интерес ко всем четырем, трем и двум разделам литературы, и наименьшее — тех, кто проявляет устойчивый интерес лишь к одному разделу.

В дополнение к списку авторов в ответах на вопрос о чтении в настоящее время было названо 324 произведения 252 авторов. Самую большую группу из вновь названных составили произведения советских авторов (69%). На втором месте — произведения зарубежных писателей (16%). Произведений дореволюционных русских и зарубежных современных

Таблица 7

Устойчивость интереса к различным разделам художественной литературы (100% — число опрошенных в каждой социально-демографической группе)

Таблица 8

Устойчивые интересы респондентов к различным разделам литературы (100% - число опрошенных в каждой социально-демографической

группе)

реса

авторов было названо приблизительно одинаковое количество (7% и 8% соответственно). Таким образом, интерес к советской литературе и здесь оказывается ведущим. Этот вывод совпадает с данными отечественных исследований, которые проводились в последние годыs.

Диспропорции в чтении советской и зарубежной литературы характерны для всех исследованных социально-демографических групп независимо от пола, возраста, образования и других социально-демографических факторов.

Чаще всего указывали произведения зарубежных современных авторов школьники — 52% всех названных произведений этой группы авторов. Рабочие называли 26% произведений зарубежных современных авторов, текстильщицы -11%. Остальные авторы назывались и рабочими, и школьниками, с одной стороны, и текстильщицами, и школьниками - с другой.

Отмеченная закономерность сохраняется и применительно к советским писателям: школьники назвали 37% их произведений (рабочие — 30%, текстильщицы — 20%).

Важным моментом, разъясняющим и уточняющим картину чтения, являются жанрово-тематические особенности читаемых произведений. Такая систематизация литературных произведений, позволяющая классифицировать читательские интересы, была применена в исследованиях „Книга и чтение в жизни небольших городов” и „Книга и чтение в жизни советского села”, на которые мы здесь и опираемся.

Таблица 9

Жанрово-тематические комплексы советской литературы в чтении респондентов за период, предшествующий опросу (100% - произведения, названные, помимо списка, читателями соответствующей социально-демографической группы)

Во всех группах первое место занимают произведения о Великой Отечественной войне (без приключенческого сюжета), значительно опережая такие признанные и отмеченные в социологической литературе в качестве популярных жанры, какими являются исторические романы и „непобедимый” бестселлер многих поколений — детектив [24].

Другие жанрово-тематические комплексы несколько различаются по своей иерархии в разных социально-демографических группах. Самые „непопулярные” жанры — поэзия и драматургия. Среди произведений, названных текстильщицами, лишь 5% составили поэтические произведения (названные школьниками - 8%). Эти показатели несколько выше тех, что получены в других исследованиях [25].

Популярность разных авторов, названных в ответе на вопрос о чтении в последнее время, весьма различна. Из тех, что входили в предложенный ранее респондентам список, наиболее часто назывались JI. Толстой (11 раз — рабочие, по 5 раз — текстильщицы и учащиеся), Ф. Достоевский (его произведения чаще всего читали в момент опроса школьники), М. Шолохов (10 раз — текстильщицы) и А. Толстой (5 раз). Школьники, кроме Ф. Достоевского, чаще всего называли Э. М. Ремарка (8 раз), А. Дюма (11 раз) и А. Н. Толстого (7 раз).

Вместе с тем ни один из писателей, названных в ответах на этот вопрос помимо списка, сыгравшего роль подсказки, не был столь популярен: подавляющее большинство из них было названо лишь один раз.

Другим комплексом характеристик читателя можно назвать систему его читательских предпочтений, критериев оценки им понравившихся и непонравившихся произведений.

Подчеркнем, что список понравившихся книг — первый этап изучения вкуса респондентов, поскольку, на наш взгляд, он дает лишь поверхностные сведения об их системе ценностей. Кроме того, сведения о системе предпочтений в данном исследовании могут быть деформированы двумя факторами: списком авторов, предшествующим вопросу о наиболее понравившихся произведениях, и влиянием „сиюминутного чтения”, когда последняя прочитанная книга респонденту кажется именно той, которая произвела наибольшее впечатление. О влиянии первого из этих факторов уже говорилось. Что же до второго, то отметим, что среди наиболее понравившихся книг произведения, читаемые в настоящее время, фигурируют довольно часто: 30% рабочих, 42% текстильщиц и 30% учащихся назвали их среди наиболее понравившихся. Использовала оба этих источника в качестве подсказки также большая группа респондентов: 30% рабочих, 38% текстильщиц и 26% учащихся (причем 18% рабочих, 14% текстильщиц и 2 % учащихся только ими и ограничились).

Таблица 10

Структура предпочтений респондентов, выразившихся в отношении к разделам художественной литературы (100% - число опрошенных в различных социально-демографических группах)

Большинству респондентов всех социально-демографических групп нравятся книги из всех четырех разделов литературы. В системе предпочтений еще нагляднее видна дифференцированная роль современной зарубежной литературы: внутри однородной социально-демографической группы четко выделяются две группы читателей — те, кто читают литературу этого типа; те, кто ее не читают. Причем свое дифференцирующее действие этот раздел литературы сохраняет во всех социально-демографических группах независимо от полученного образования.

Большинство читателей читает литературу всех четырех типов (табл. 11). Однако и здесь видно, что именно психологический роман является тем показателем, который дифференцирует однородные социально-демографические группы. Представляется, что чтение романтической литературы в большей степени связано именно с полом респондентов, а не с уровнем образования и другими социально-демографическими характеристиками.

Таблица 11

Структура предпочтений респондентов, выразившихся в отношении к типам художественной литературы (100% - число опрошенных в различных социально-демографических группах)

В какой степени респонденты проявили самостоятельность при выборе тех или иных позиций, как повлияли на них общепринятые эстетические нормы, ходячие мнения? Самостоятельность выбора интерпретировалась нами как наличие или отсутствие в системе предпочтений „спорных” писателей из предложенного списка. „Спорными” считались писатели, относительно оценки которых нет единого читательского мнения, чьи произведения и сегодня вызывают самые противоречивые отклики. Такими в списке являются М. Булгаков, Дж. Апдайк, У. Голдинг и др. В противовес этой группе был выделен комплекс писателей, в положительной оценке которых общественное мнение едино. Это классики — советские, русские и зарубежные (J1. Толстой, Ф. Достоевский, О. Баль-

эак, Г. Флобер, М. Шолохов и др.). Оказалось, что наличие или отсутствие в системе предпочтений тех писателей, которые спорны, не только резко разделяет однородные социально-демографические группы, но и тесно коррелирует с широтой системы предпочтений. Обратная зависимость устанавливается при анализе ответов школьников: большая часть из них (70%) читает лишь тех авторов, относительно которых имеется сложившееся читательское мнение (очевидно, здесь сказывается влияние школьных программ; разумеется, здесь следует учитывать характер распространенности произведений этих авторов: и М. Булгаков, и Дж. Апдайк, и У. Голдинг издавались у нас мало и небольшими тиражами).

Таблица 12

Включение в систему предпочтений спорных писателей и диапазон представленных в ней разделов литературы (100% - число опрошенных в каждой социально-демографической группе)

И здесь прослеживается связь с чтением зарубежной современной литературы: среди самостоятельных в своем выборе читателей подавляющее большинство тех, кто читает эту литературу (в группе рабочих 42 % читающих против 2% тех, кто ее не читает; 62% текстильщиц, отметивших „спорных” писателей в качестве понравившихся, читают зарубежную современную литературу; 26% учащихся, отметивших „спорных” писателей, читают зарубежную современную литературу в сравнении с 2% не читающих ее).

Чтение зарубежной современной литературы сохраняет свою связь с рассматриваемой характеристикой, тогда как чтение психологических романов и романтических произведений никак не соотносится с признанием „спорных” писателей в числе наиболее понравившихся.

В ответах на вопрос о наиболее понравившихся авторах всеми опрошенными были названы (помимо предложенного списка) 193 произведения 143 авторов. Подавляющее большинство из них — 66% — составляют произведения советских авторов. На втором месте — произведения зарубежных классиков, третье и четвертое место делят произведения дореволюционных русских и зарубежных современных авторов.

Респонденты всех социально-демографических групп наиболее понравившимися среди советских авторов назвали К. Симонова, А. Беляева и Н. Островского, среди зарубежных — Т. Драйзера, Э.-Л. Войнич. Наибольший разброс дает раздел современной зарубежной литературы - здесь нет авторов, общих хотя бы для двух социально-демографических групп.

Как уже отмечалось, большинство понравившихся авторов составляют советские писатели. В таблице 13 представлены наиболее значительные жанрово-тематические комплексы.

Таблица 13

Жанрово-тематические комплексы советской литературы в системе предпочтений респондентов (100% — все произведения советских авторов, названные в качестве понравившихся в соответствующей социально- демографической группе)

Таким образом, хотя общие тенденции чтения и направленность предпочтений совпадают, читатели по разным причинам не всегда читают литературу тех жанрово-тематических комплексов, которые им больше всего нравятся. Именно поэтому система предпочтений, как нам кажется, значительно уточняет и обогащает характеристику респондента.

Существенным дополнением к характеристике читателей служит и система их негативных оценок. Правда, негативные оценки даже читатели с

высшим образованием дают, как показывает опыт, крайне редко [26]. Однако в данном случае процент респондентов, назвавших не понравившиеся им произведения, по сравнению с материалами, полученными в других исследованиях, очень велик: 40% рабочих, 56% текстильщиц и 86% учащихся смогли назвать не понравившиеся им произведения различных жанров. Не ответили на этот вопрос лишь 16% рабочих, 20% текстильщиц и 22% школьников. Женщины чаще других говорили о том, что все читаемые произведения им нравятся (24 %). Как и при исследовании системы предпочтений, список авторов довольно часто использовался в качестве подсказки: 60% рабочих, 69% текстильщиц и 79% учащихся, давших негативные оценки произведениям и назвавших не понравившиеся им произведения, использовали его в качестве подспорья, причем 55% рабочих, 58% текстильщиц и 37 % учащихся только им и ограничились.

Значительное число не понравившихся учащимся произведений — программные.

Оценки одних и тех же произведений внутри одной социально-демографической группы часто расходятся. Особенно это относится к авторам, включенным в список. В группе учащихся наибольшие расхождения оценок вызвали произведения Ф. Достоевского (32 положительные против 30 отрицательных) и Г. Флобера (14 положительных против 12 отрицательных). Большой перевес имеют положительные оценки произведений Jl. Н. Толстого, М. Шолохова, А. Толстого, Ж. Сименона, Г. Сенкевича и др. Разделялись мнения о произведениях Ж. Санд, А. Блока, И. Ефремова,

В.              Маяковского — авторов, которые не вошли в список.

Авторов, которые вызывали бы такие же серьезные разногласия в оценках, как Ф. Достоевский у школьников, в группе взрослых нет: положительные оценки писателей из предложенного списка явно преобладают. Из названных помимо списка писателей различную оценку получили: у текстильщиц - произведения Т. Драйзера („Сестра Керри”) и Ч. Диккенса („Холодный дом”), а у рабочих — В. Лациса („Сын рыбака”). Некоторые произведения (например, „Даурия” К. Седых) высоко оцениваются взрослыми и не имеют успеха среди учащихся; ряд книг („Звезда” Э. Казакевича, „Очарованная душа” Р. Роллана, „Анжелика” А. и С. Голон и др.) высоко оцениваются учащимися и не принимаются взрослыми.

Для рабочих наименее понравившимися типами литературы были социальный роман-эпопея и психологический роман: приблизительно одинаковое количество рабочих назвали их как не понравившиеся (31 % и 32% соответственно). Подобное же соотношение в группе учащихся, хотя там произведения этих типов литературы назывались чаще (69% и 67 % соответственно). И только в группе текстильщиц психологический роман называли в качестве не понравившегося значительно большее количество опрошенных (58 % тех, кто назвали не понравившиеся им произведения), чем назвавшие социальный роман-эпопею (34% назвавших не понравившиеся им произведения). Остросюжетную литературу в качестве

Таблица 14

Произведения, получившие негативную оценку респондентов (100% - респонденты, назвавшие не понравившиеся им произведения)

не понравившейся называли редко (16% рабочих, назвавших не понравившиеся им книги, 7% текстильщиц и 14% учащихся). Число взрослых (рабочих и текстильщиц), назвавших романтическую литературу как не понравившуюся, одинаково:              10%              из каждой группы. Более

критически отнеслись к романтическим произведениям школьники: 21% респондентов этой группы, назвавших не понравившиеся им книги, указали среди них и романтические произведения.

Анализ полученного в этой части исследования материала позволяет сделать вывод, что принятая в библиотечной практике классификация читателей на основе социально-демографических признаков оказывается явно недостаточной. Внутри однородных социально-демографических групп читательские характеристики (такие, как личностные социальнопсихологические функции литературы, начитанность респондента, система его читательских предпочтений) дифференцированы и служат существенным дополнением к общепринятой характеристике читателя.

Основной переменной, определяющей восприятие художественного произведения, является литературная ориентация, понимаемая нами как

личностный аспект системы функций литературы. Представленные в исследовании социально-демографические группы в максимальной степени ориентированы на познавательно-образовательную, когнитивную и нравственно-воспитательную функции, то есть на неспецифически-эстетические функции художественной литературы, что не может не сказаться на качестве восприятия. Только небольшой процент в каждой группе респондентов демонстрирует комплексный характер потребностей. При этом уровень образования не оказывает существенного влияния на тенденции распределения по группам с различными компонентами ориентации.

В процессе анализа начитанности респондентов подтвердилась исходная гипотеза о том, что типообразующим признаком выступает чтение зарубежной современной литературы. Вопрос о психологическом романе как типообразующем признаке нуждается в дополнительном изучении. Гипотеза о существовании прямой зависимости между читательской активностью индивида и широтой его читательских интересов также не может в настоящее время рассматриваться в качестве доказанной и требует дальнейшего исследования.

II

Экспериментальным материалом для изучения восприятия в данном исследовании должны были послужить две новеллы современных венгерских писателей — И. Эркеня „Как долго живет дерево?” и Ф. Шанты „Нацисты”. Роль контрольного материала играла новелла классика венгерской литературы Ж. Морица „Киш Шаму Йошка”. Мы были вынуждены ограничиться лишь новеллой И. Эркеня. Система заданий, на основании которых исследуется восприятие, была предназначена определить его уровень, критерии оценки произведения и направление эмоционального воздействия новеллы.

В последующем анализе новеллы и ее интерпретации респондентами мы пытаемся реконструировать поле значений этого произведения, определить общее основание интерпретаций и показать их различия. При этом результаты специализированного литературоведческого анализа служат лишь отправной точкой для тематизации равноправных по своему статусу интерпретаций, одной из возможных, но не единственной областью значения новеллы. Отличительными чертами „литературоведческого варианта концепта” текста являются его полнота и непротиворечивость. Это вызвано задачами работы по его составлению: анализируя текст средствами литературоведения, исследователь или критик старается представить его наиболее полно, непротиворечиво, вписать в контекст мира писателя и реального мира, в литературный процесс, то есть делает то, что никогда или почти никогда не делает массовый читатель. Вместе с тем именно представления читателя, его понимание художественного произведения и интересуют нас в первую очередь, ибо именно с ним мы, собственно, и имеем дело в данном исследовании. Венгерские коллеги для составления „литературоведческого варианта концепта” исследованной новеллы опросили по одинаковой с рес

пондентами методике 39 литераторов [27]. В разработке варианта концепта русского текста участвовали лишь сами исследователи.

Рассмотрим некоторые особенности интерпретации текстов экспертами различных стран. Сюжетная схема новеллы И. Эркеня кажется сначала довольно абсурдной, странной и непонятной. В конце войны, зимой, пожилая, очевидно, одинокая, смертельно больная женщина приезжает в деревню, к которой приближается фронт, и хочет купить в садовом питомнике „красивое дерево” у Банне, молодой беременной жены хозяина. Пожилая женщина отвергает плодовые деревья, которые ей предлагает жена хозяина, и покупает растущую на меже питомника липу, живущую до 100 лет. Она передает деньги хозяйке и платит добавочную сумму с тем, чтобы хозяйка ухаживала за деревом. Уезжает она с чувством исполненного долга, оставляя молодую хозяйку в недоумении. Однако скоро та снова погружается в свои заботы, забыв о странном визите. Характер внешних событий, изложенных выше, то есть то, что происходит именно купля-продажа дерева, ни у кого не вызывает сомнений (ни у критиков, ни у исследователей, ни у респондентов). Разногласия начинаются тогда, когда критики, исследователи и респонденты пытаются уяснить смысл происходящего, составить концепт текста. Все 39 венгерских литераторов согласны лишь в одном — они упоминают в качестве ключевого момента драматический конфликт утраты близких, старости и стремления продлить жизнь: „Покупка дерева... представляется им чем-то иным, символом, который выражает некую дремлющую тоску, инстинктивное стремление сохраниться за пределами жизни”. Треть критиков характеризовали произведение как новеллу с одним главным героем, их внимание занято лишь пожилой героиней. В то же время более половины критикою развивает дальше этот понятийный круг (проблематику жизни и смерти, стремление продолжить себя), отмечая полярную „символику” новеллы, оппозиции героев. Они усматривают в новелле двух приблизительно равных героев: „Пожилая женщина видит себя самое в зеркале молодой женщины, а та себя видит в старухе”. Это двойное отражение неотделимо одно от другого. Некоторые литераторы объединяют позиции двух женщин, отмечая, что поведение молодой и пожилой женщин в равной мере — „правомерное сопротивление преходящему”, их связывает общность, „жизнь, черпающая из извечного порядка природы”. Лишь четверть опрошенных литературоведов усматривают „социальный аспект как элемент фона: умирание и продолжение жизни здесь осмысляется в общественном, классовом аспекте, жест отчаяния барыни фигурирует и как символический социальный поступок”. В некоторых ответах, однако, отмечается не только принадлежность героинь к разным слоям общества, но и общность их судеб, ибо обе они — „потенциальные гаранты продолжения жизни, ее традиций”. Вместе с тем в некоторых ответах появляется и символика иного

рода, связанная с войной, историей. В нескольких ответах этот мотив усиливает противопоставление умирающей и зарождающейся жизни. В одном случае невозможно определить, имеет ли в виду критик конкретную историческую ситуацию (1945 г.) и ее социальные последствия (назревающие исторические изменения), трактуя обстановку как „встречу миров — уходящего и открывающего новые горизонты”. Отметим еще два важных мотива, появляющихся, хоть и весьма редко, в трактовках венгерских литераторов: в молодой женщине усматривается личность стихийная, цельная и, в соответствии с этим, вносящая в жизнь рода бесконфликтное начало, в то время как в пожилой — носительница внушенного, рефлексивного сознания смерти. С этим мотивом тесно связана оценка новеллы как гротеска, „героико-гротеска”, выделение идеи „вопреки всему”, нерационального поведения, вместо естественного продолжения жизни в других.

Однако, как считает значительная часть литераторов, выдвижение на первый план образа пожилой женщины придает положительной посылке новеллы (идее продолжения жизни) гротескно-карикатурный характер, не вызывающий симпатий. Героиня, как считают они, вызывает жалкое впечатление. Ее любовь к жизни, стремление сохранить себя после смерти выглядит „жалким цеплянием за жизнь”, а сам поступок — не имеющим смысла, ибо „не символическими актами спасаемся мы от ухода в забвение, небытие, а лишь тем, что оставляем после себя подлинный след”.

Таким образом, молодая героиня воспринимается как представительница определенной социальной группы („трудового народа”), существующая в определенной исторической реальности; символ этой социальной группы в конкретной исторической ситуации, тех изменений в стране, которые принес 1945 г.; образ самой жизни, ее извечного, „естественного” способа продолжения. В отличие от нее, пожилая героиня трактуется как барыня, представительница господствующего класса, символ уходящего, обреченного сословия, носитель смерти и одновременно бунта против нее, образ искусственного, иллюзорного продолжения жизни.

Покупка дерева предстает при этом как реальная сделка — купля-продажа; символический жест протеста, сопротивления уходящего класса; „замещающее” действие, акт продолжения жизни (на какой-то длительный, не вполне обозримый срок), воплощение торжества жизни „вопреки всему”.

Таково .дюле значений” новеллы И. Эркеня, как оно предстает в трактовке венгерских экспертов.

При работе с этой новеллой в СССР опрос критиков не проводился. Средствами литературоведческого анализа составить „поле значений” новеллы попытались сами исследователи. Работа велась с переводом невысокого качества[28].

В нашем толковании отсутствует конкретно-исторический слой значений текста. Отчасти это, видимо, объясняется и направленностью самой новеллы (вспомним, лишь четверть венгерских экспертов фиксировали этот слой в своих толкованиях). Однако, возможно, отсутствие „строительного материала” — достаточного знания истории венгерской культуры — сыграло свою роль. Интерес исследователей к „общечеловеческому” содержанию новеллы оказался чрезвычайно значим, принадлежность автора к иной культуре, отдельные детали национальной реальности, которые содержались в тексте,, помешали наполнить конкретно-исторический слой новеллы реалиями собственной культуры. Таким образом, новелла из гротескно-лирической превратилась скорее в притчу. Потеряв свое конкретное содержание, „привязанность” к определенному историческому периоду, персонажи приобрели обобщенный характер. А реальное историческое событие — война — получило также обобщенное толкование угрозы всему живому, в равной степени опасной и плодовому питомнику, и бесплодным деревьям на его границах.

Отметим, что на уровне общечеловеческих значений толкование новеллы экспертами двух стран в основном совпадает. Разница лишь в количестве деталей, получивших объяснение. Это происходит потому, что задачи были разными: венгерские литераторы, поставленные, как и респонденты, в ситуацию опроса (,.вкратце сформулировать суть новеллы”), составляли концепт текста, указывая лишь основные необходимые детали и образы; мы же стремились построить такую модель текста, которая непротиворечиво объясняла бы максимум его деталей. Из особенностей нашего толкования можно указать, во-первых, на определение „маргинальное™”, отъединенности от реального мира старой героини, связанное с образом „межи”: дерево, нужное ей, растет на краю мира Банне; во-вторых, на роль образов бесплодных деревьев. Они „бесполезны”, .дисфункциональны” с точки зрения молодой героини (и соответствуют „дисфункциональности” старой женщины). Но „объективно” они выполняют и определенную функцию — защищают саженцы от ветра, тем самым способствуя сохранению жизни, служа ее делу. И, соответственно, старая женщина, покупая бесплодное дерево, не только ограничивается „видимостью” продления жизни, совершенно бесполезной для Банне, но и, давая деньги на поддержание жизни этого дерева, косвенно вносит свою лепту в продолжение жизни вообще, способствует благополучию Банне и ее ребенка. Таким образом, в нашей интерпретации основной пафос новеллы заключается именно в торжестве жизни, вечной и бесконечной.

Изучение полученных от респондентов толкований новелл дало возможность построить их типологию. Главными типообразующими признаками служили: Наличие концепта текста. Глубина проникновения в произведение (на каком слое респондент строит свой концепт). Количество опорных элементов текста, входящих в концепт.

К первой группе можно отнести тех читателей, которые восприняли сюжетно-фабульный слой произведений, о чем свидетельствует пересказ текста: более подробный — у школьников, менее подробный — у взрослых читателей.

Первую подгруппу составляют те читатели, в записях которых пересказ текста сопровождается замечанием, что рассказ не понят. Один из них, ученик 9 класса, добросовестно пересказав содержание прочитанного, на вопрос: „Согласен ли ты с тем, что хотел рассказать писатель?” честно ответил: „Не знаю”. Читатель-рабочий просто объявил все прочитанное „чепухой” и „бессмыслицей”, считая, что „рассказ написан лишь для того, чтобы получить деньги”. Женщина-текстилыцица, пересказав содержание произведения, также не попыталась объяснить его, сославшись на то, что в жизни „много странного и непонятного”, „есть такие необычные истории”. Видимо, и содержание произведения, и язык, и его поэтика показались им абсолютно чуждыми. Однако нельзя не отметить и некоторую пассивность таких читателей. Возможно, за ней стоит привычка к готовым решениям. Одна из школьниц, дав довольно близкое к экспертному толкование новеллы, замечает: „Это уже сама потом додумаешь”.

Ко второй группе можно отнести тех чита?елей, которые, хотя и не пошли дальше сюжетного слоя новеллы, но попытались дать какое-то свое объяснение происходящего, построив его на элементах сюжета новеллы. Многие из них также заявили, что новелла им непонятна. Характерно, что с углублением в подтекст новеллы эти заявления встречаются все реже.

Рассмотрим трактовки на уровне сюжетного слоя новеллы. 2% текстильщиц считают, что задачей автора было показать две семьи: „в одной все вопросы решали вместе, а в другой - нет”. Поступок женщины, купившей дерево, осуждается как „нехозяйственный”. 2 % школьников считают, что это новелла о двух женщинах, одна иэ которых счастлива, поскольку живет для других (Банне), а другая (пожилая женщина) „живет только для себя”. „Человек для себя только не может жить, это была бы не жизнь, а существование”, — заключает респондентка. 2% рабочих считают, что больная женщина этой поездкой за деревом просто хотела убить время. Некоторым читателям (2% рабочих и 8% текстильщиц) не ясен практический смысл действий старой героини, совершающей с их точки зрения нелепую, бессмысленную сделку. Текстильщицы часто связывают поведение старой женщины с ее непрактичностью, нехозяйственностью, денежными мотивами. Так, 4% опрошенных текстильщиц считают, что старая женщина хочет „испытать молодую — жадная она или нет”. В то же время рабочие ищут объяснение странной, нелепой покупки в свойствах характера старой женщины („с причудами”). 6% текстильщиц связывают странное поведение старой женщины с ее аристократическим происхождением: „что ей, деньги девать было некуда, этой аристократке?”; „женщина не нашего сословия, не рабочая... Она проявляет самодурство: хочу того, хочу этого...” У респондентов-рабочих этот мотив встречается лишь в 2% случаев. Таким образом, у 4% рабочих и 14% текстильщиц мотив практи-

100

ческой пользы, денежных отношений между героями становится ведущим в толковании.

К ним тесно примыкает группа респондентов, считающая основным в новелле мотив помощи семье Банне. Как объяснение покупки его избрали 6% рабочих, 2% текстильщиц и 4% учащихся. Все они считают, что ,дерево здесь не при чем”, а старая героиня хочет отдать деньги знакомому (родственнику, новой жене Бана и т. д.), просто помочь другой женщине. '

Видимо, наряду с другими факторами, здесь важным оказалось то обстоятельство, что все эти респонденты не обратили внимание на название новеллы. Она могла в их интерпретации называться как угодно. Кроме того, из основных элементов сюжета — молодая женщина, старая женщина, дерево и действия (купля-продажа) — в большинстве случаев затронуты либо лишь действующие лица (это „новелла о двух семьях”, „о помощи старой женщины другой семье”), либо одно из действующих лиц и действие (новелла о „женщине с причудами”, новелла о женщине, „которая хочет убить время”).

В интерпретациях третьей подгруппы респондентов упор делается, видимо, на заглавии, на слове .дерево”: 12% опрошенных рабочих и 6% опрошенных текстильщиц строят свой концепт на „экологическом мотиве”. Они считают, что старая женщина купила дерево потому, что любила природу. Некоторые пишут о том, что она хотела сохранить дерево для будущих поколений: „будет дерево — будет жизнь”; „чтобы сохранять деревья — кислородом дышим” и т. д. В некоторых толкованиях объясняется и то, почему выбрана именно липа — это лечебное дерево, „оно потом будет служить с целебной целью”. Своеобразным и крайним выражением этой цели становятся те концепты, в которых соединяются мотив любви к природе с расхожей максимой — ,.каждый человек должен оставить после себя ребенка или посадить дерево”. В этом случае дерево понимается в его буквальном смысле, не имеющем ничего общего с идеей жизни. Такая трактовка позволяет этим респондентам считать новеллу „чем-то вроде агитации, чтоб каждый человек занимался озеленением и хоть одно дерево, да посадил”. „Сколько тогда деревьев будет!” — добавляет другой респондент, разделяющий ту же трактовку. Однако этого мнения придерживается очень немногочисленная группа, состоящая целиком из рабочих (6%).

К последней подгруппе, строящей свой концепт на сюжетном слое новеллы, относятся те, кто связывает свою трактовку новеллы с мотивом памяти. Правда, и в этих толкованиях дерево выступает еще в его буквальном значении, но в какой-то степени приобретает уже характер знака, „памятника”. Видимо, здесь впервые становятся важными оба ударных слоя заглавия - .долго”, ,дерево”. Это, прежде всего, те трактовки новеллы, где действия старой женщины объясняются стремлением отметить место, связанное с событиями в прошлом, с его хозяином, наконец, с этим деревом. Дерево выступает именно в роли „памятника”, иногда даже как памятника на могиле, или отмечающего определенное памятное место: „под

101

деревом кто-то похоронен, или она пролила свою кровь”; „что-то у нее связано с этой липой — большое горе или что”. Часто эти гипотезы строятся на домысливании отношений старой женщины с семейством хозяев плодового питомника. Старая героиня выступает в роли первой жены хозяина, его родственницы, любимой, с которой его разлучила война. Очень часто респонденты говорят о том, что пожилая женщина „не хочет мешать счастью молодых”. Чаще всего мотив памятника прошлым событиям как основу концепта используют рабочие (12%). Текстильщицы используют его гораздо реже (6%), а учащиеся — всего в 4% случаев.

Все последующие трактовки новеллы построены на том, что читатель воспринимает не только событийную сторону произведения, но и подтекст его. В соответствии с этим дерево приобретает характер символа, сама покупка носит также символический характер. Однако, ощущая эту символическую значимость, большую семантическую нагруженность сюжетного комплекса, связанного с деревом, читатели вместе с тем не могут четко определить, чем она вызвана. Так, один читатель-рабочий называет дерево „мерилом жизни” старой женщины, одновременно утверждая, что ему непонятно, для чего куплено дерево. Другой читатель считает дерево символом, противоположным меркантилизму, наживе, деньгам. Следы подобных трактовок есть и в других концептах.

Небольшая группа респондентов рассматривает покупку дерева как символическое действие, близкое по сути к заклинанию: .дерево будет жить — и я живу” (4% рабочих); .дерево здоровое, крепкое — хотела быть похожим на него” (2 % текстильщиц). 2 % рабочих считают, что старая женщина пришла в это хозяйство не случайно: выбирая долгоживущую липу, она предсказывает долгую жизнь Банне и ее мужу.

Самая большая группа респондентов строит свой концепт, новеллы на соединении мотивов памяти и будущего. По их мнению, старая женщина покупает дерево, чтобы оставить „память о себе” для будущих поколений. Эта группа читателей также неоднородна. Часть их не расшифровывает понятие „память”, довольствуясь лишь констатацией, что „жизнь человека обрывается, и она хочет оставить'после себя память”; „она умрет, ее не будет, а дерево останется как память о ней”. Небольшую группу респондентов, придерживающихся этого мнения, составляют текстильщицы (20%). Мотив „продления жизни” становится уже значимым для респондентов, хотя сама идея, в соответствии с их взглядами, принимает форму „существования в памяти” как единственно возможного для этой героини. Небольшая группа респондентов считает, что „память” о женщине — это даже не дерево, а сам странный, необъяснимый поступок, совершенный именно для того, чтобы люди ее помнили: „Эти люди будут ее помнить — странный человек, купила липу, заплатила за уход”. Однако такой мотив чаще встречается в сочетании с другими объяснениями, так как, видимо, самим респондентам представляется не очень убедительным.

Многие респонденты связывают мотив „памяти”, стремления продолжить свою жизнь, сохранить „память о себе” с мотивом оправдания, полезности прожитой жизни - это прежде всего школьники (28 %) и рабо-

102

чие (22%). У текстильщиц этот мотив встречается гораздо реже. Они считают, что старая женщина, ,,наверное, недоделала многого в жизни”, „никчемно”, „бесцельно и бурно” прожила свою жизнь, „мучается ее бесполезностью”: „прожила жизнь, а ничего не осталось — одни сувениры в сумочке... И теперь хочет оправдать свою жизнь, оставить какой-то след на земле”; „жизнь близится к концу, а женщина хочет, чтобы о ней помнили”. Некоторые из них рассматривают этот жест даже как попытку „откупиться” — „я мол, сделала свое доброе дело - мое дерево растет”. Особенно близка идея оправдания жизни, „полезности” ее школьникам: „жизнь не должна быть прожита задаром. Нужно оставлять память о себе”; „в этом — оставить после себя что-то людям — и заключается вся жизнь”. Полнее всего выразила свое отношение к этой новелле школьница 10 класса: „Главное это то, чтобы люди не жили на земле как тени, когда они умерли, о них никто не вспомнил. Главное — это жить для других, оставить какой-то след на земле, но след не Гобсека, а след человека”.

Довольно большую группу составляют те, кто свое толкование новеллы связывает прежде всего с идеей торжества жизни над смертью. Все они говорят о том, что „женщина хочет продолжения свой жизни”, что „ей дорога была жизнь”, и, покупая дерево, она оставляет его жить за себя. Однако во всех этих толкованиях не затронут второй персонаж новеллы: для этих респондентов новелла имеет только одного героя. Болезнь в этих концептах связывается только со смертью, концом жизни. Именно предчувствие конца и любовь к жизни заставляют женщину заботиться о „своем продолжении”.

Впервые на связь этих двух персонажей указывается в тех ответах респондентов, где мотивы смерти, конца жизни сопровождаются упоминанием об одиночестве пожилой женщины, отсутствии у нее семьи, родных, которые должны бы были помнить ее, то есть скрыто или явно признается невозможность „естественного” продления жизни, воплощением которой и является второй персонаж новеллы. Однако самими респондентами эти моменты четко не осознаются, поэтому, как правило, второй персонаж новеллы в этих трактовках не упоминается.

Следующая группа респондентов строит свой концепт на противоположности персонажей новеллы как двух „возможных вариантов продолжения жизни”: „там молодая семья, только образовалась, у нее все впереди, а у этой уже ничего не будет больше”; „хотел сопоставить жизнь двух женщин: одна молодая, ждет ребенка, а у другой все кончено”. Покупка дерева рассматривается как результат стремления „что-то оставить после себя”, потому что „она больна, другой памяти после себя оставить не может”, „не может иметь ребенка”, „завидует молодой женщине, ждущей ребенка”. „Женщина знает о своем близком конце. Именно поэтому она интересуется ребенком хозяйки. В дереве ее интересуют не красота и полезность, а сила и долговечность” — этого семантического слоя новеллы достигли лишь 2% рабочих, 4 % школьников, 16 % текстильщиц.

Последнюю группу составляют те респонденты, кто в своей интерпретации ближе всего подошел к экспертному толкованию новеллы. Чи-

103

татели, проникшие на этот семантический уровень новеллы, отмечают не то, что разъединяет этих женщин, а то, что объединяет их. Они говорят о вечности, бессмертности жизни, желании людей, умирая, оставлять после себя живое на земле. Наиболее полно этот тип концепта представлен в таком толковании: „Писатель рассказал нам о том, что материнство — это счастье всех женщин. Не имея детей, старая женщина не могла примириться с этим, и, купив липу у Банне, оставила свой материнский след на земле...” (рабочий). В других высказываниях мысль о единстве стремлений Банне и пожилой героини не выражена так четко, но все же это понимание угадывается за тяжелым, неправильным языком: „Память нужно оставлять. У меня сын есть — я не пойду деревья сажать, память у меня останется” (рабочий); „Хочется после себя что-то оставить. Если дети есть — остаются дети, внучата, а если нет, то я согласна с этой женщиной...” (текстильщица). Таким образом, те из респондентов, кто в своем объяснении понятого используют значительное число элементов подтекста произведения, сходятся в трактовке содержания новеллы, причем их интерпретация приближается к экспертной оценке.

В заключение нужно сказать, что выбранные для изучения восприятия новеллы слишком сложны по своей структуре и содержанию для респондентов-рабочих данного уровня образования и общей культуры. Подчеркнем, что и сам этот жанр менее привычен для круга читателей, входящих в выборку, чем многоплановый роман. Если эпопея оказывает более основательное воздействие всем своим ансамблем или какой-то из его многочисленных сторон, то воздействие новеллы — более тонкое, она требует сугубого внимания к деталям, к каждому слову, что редко свойственно массовым читателям. Между тем именно их обйдекультур- ный и читательский уровень, способности и привычки должны предопределять выбор жанра, содержательной структуры и художественной сложности произведений, восприятие которых исследуется.

Необходимо сказать несколько слов и о методологических аспектах работы. В основу изучения восприятия был положен сравнительный анализ истолкования респондентами предложенного текста с образцом интерпретации, разработанным исследователями и литературными критиками. Последние в основу анализа текста кладут эстетические категории, связанные со сферой художественного творчества. Тем самым исследователями восприятия, принимающими эту схему работы, неявно предполагается, что и респонденты используют в своем толковании текста те же принципы и подходы, то есть ставят перед собой аналогичные цели. Предполагается также, что и сам текст, восприятие которого исследуется, имеет в типе культуры респондентов то же функциональное значение, что и в культуре исследователей. Между тем — это допущение, и довольно сильное; тип участия в культуре респондентов может быть иной, текст может иметь в нем совершенно другое значение. И, следовательно, принципы работы с текстом, критерии его оценки, категории анализа могут быть весьма различными. Не исключена возможность, что, исследуя содержательную сторону восприятия, мы на основании близости образца концепта, созданного исследо

вателями, и концепта респондента устанавливаем лишь близость их принципов работы, категорий, используемых в анализе. Так, не случайным кажется, что большинство школьников, для которых обучение в школе сделало привычными цели, принципы и категории литературоведческого анализа, сумели (как показано выше) проникнуть в подтекст новеллы. Таким образом, полученные ответы представляют, скорее всего, не столько отражение произведения в мире читателя, сколько знание респондентом некоторых „правил игры” (то есть того, какие произведения и исходя из каких принципов, полагается считать эталонными) и согласие работать в соответствии с ними. Так, где знания этих „правил игры” нет и респондент нечетко осознает, что, по его мнению, хочет от него исследователь в лице интервьюера, фиксируется „непонимание” текста (с точки зрения исследователей), а у опрашиваемых (если судить по модальности их ответов) появляется раздражение от неясности ситуации, резкость оценок и т. п.

Видимо, при изучении восприятия необходима разработка новых форм анализа текстов, более точно определяющих взаимоотношения с ними читателя. Размышления над полученным нами материалом приводит к пониманию необходимости выделения и изучения механизмов, опосредующих влияние социально-демографических факторов на частоту и характер контактов респондентов с печатной продукцией. Это предполагает изучение типов культуры респондентов, ее традиций, значения в ней печатного слова и т. д. Данное конкретное исследование не дало, да и не могло дать ответов на многие вопросы, возникшие в период его проведения и анализа результатов. На часть из этих вопросов ответил уже упоминавшийся методический анализ документации исследования. Остальные проблемы в настоящее время в рамках этого исследования не могут быть решены. Важно, что они поставлены, к ним привлечено внимание исследователей.