В.              Д. СТЕЛЬМАХ БИБЛИОТЕКА: ОБРАЗЫ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Объяснение многим явлениям, — к сожалению, по большинству отрицательным, — наличествующим сегодня в такой не самой престижной сфере культуры, как библиотечная, до последнего времени искали и ищут в сумме неких фактов, накопленных библиотечной практикой.

110

тем весьма продуктивным может стать изучение читательских представлений и образов, возникающих в сознании различных общественных групп и категорий. Этот сложный мир нельзя недооценивать: образы, имеющие яр^сую ценностную природу, являются, с нашей точки зрения, наиболее „чистыми” выразителями социального и культурного статуса библиотеки. КрЬме того, они определяют во многом отношение к библиотеке и сферу ее (использования, являются регулятивами читательского поведения, что предает исследованию этих феноменов читательского сознания практическую значимость. Приведем в подтверждение лишь один пример. Серьезным последствием книжного дефицита в нашей стране стало формирование негативного стереотипа общественного мнения о библиотеке — „в библиотеке все равно хороших книг не достать”. И хотя это мнение сформировалось в той части читательского контингента, которая вообще не пользуется библиотеками (в самих библиотеках рассогласованность спроса и предложения коснулась лишь части читательской аудитории), оно привело к падению авторитета библиотеки и сокращению потенциальных абонентов.

Изучение образа библиотеки позволяет прогнозировать количественный и качественный состав ее абонентов. Так, в исследовании „Советский рабочий — читатель” была предпринята попытка соотнести читательскй^ самооценки („я — образ”) со сложившимися у этой группы образами массовой библиотеки. В результате тестирования четко обозначились три читательских типа: группа с заниженными самооценками („я — образ” ниже образа библиотеки - „библиотека не для нас”); группа с адекватными самооценками („я — образ” равен образу библиотеки); группа с завышенными самооценками („я — образ” выше образа библиотеки — „в библиотеке я уже все перечитал”).

Однако до сих пор эта проблематика оставалась на периферии исследовательского поля: разработки единичны и не позволяют говорить о сформировавшемся научном направлении со своей методологией, теорией и социологической техникой. Во многом это объясняется трудностями такого рода исследований, имеющих дело не с осязаемыми и измеряемыми реалиями, а, по существу, с алгоритмом мышления, субъективными по своей природе характеристиками. Попытки выявить с помощью опроса синтетический образ библиотеки обескураживают исследователей: респонденты ограничиваются лаконичными клишированными ответами типа „библиотека — это храм знаний”. Трудности их дешифровки порождают сомнение в самой возможности существования в читательском сознании ясного образа библиотеки.

По нашему мнению, дело не столько в ограниченности представлений респондентов, сколько в скудном наборе исследовательских средств. Как правило, единое понятие „образ” используется для анализа весьма

ill

разных и даже противоречивых явлений. Это особенно отчетливо видко на примере типовых методик опроса: респондентов просят высказать свое мнение по максимально широкому кругу проблем — от оценки предоставляемых библиотекой услуг до формулировки абстрагированной символической идеи библиотеки. В полученных ответах жалобы на условия работы конкретной библиотеки („плохие удобства”) соседствуют с выражением в.ысокосимволизированных значений („библиотека — это место, где светло и тихо”). Эти различные по своей сути и несоотносимые суждения ранжируются и включаются в единое понятие „образа”.

Эмпирический опыт убеждает в малой эффективности подобного рода методических решений. Обращенные к респонденту просьбы сформулировать свою концепцию библиотеки остаются, как правило, без ответа, ибо читатель-непрофессионал редко обладает необходимыми для этого способностью к интеллектуальной рефлексии и творческим воображением.

Более надежные результаты дает контент-анализ художественной и профессиональной литературы. Произведения писателей и статьи в профессиональной прессе — идеальное „поле” для выявления стереотипов библиотеки и библиотекаря. Художественная литература предлагает в „очищенном” виде ценностные модели библиотеки, бытующие в массовом сознании, а библиотечные издания выражают профессиональные представления

о              ее ценностном статусе.

В январском номере американского журнала „Wilson Library Bulletin” за 1987 г. помещена подборка коротких рассказов, главные герои которых имеют профессию библиотекаря. Грегг Сэпп, научный библиотекарь в университете штата Айдахо, подготовивший этот материал к публикации, пишет в предисловии: „Библиотекари много тосковали и писали по поводу несправедливых стереотипов своей профессии. Образ сухой старой девы с пучком на голове, старомодными очками на носу, вечно на всех шикающей, просто навяз в зубах... Сразу видно, как живуч стереотип библиотекаря - этакой классной дамы” (2). Характеристики, которые даются в рассказах героиням-библиотекарям, подтверждают этот вывод: „невротичка, которая останется старой девой”, „старая дева в очках с золотой оправой”, „старая дева — хранительница книг”, старомодная библиотекарша „с душой каталогизатора”, „пропитанная миссионерскими настроениями, заложенными в нее в библиотечной школе”, и т. д. (3).

Американский исследователь отмечает, что подлинные, а не выдуманные библиотечные работники, обычно смеются над своими литературными типажами или возмущаются фантазиями автора. Между тем за этими, казалось бы, анекдотичными характеристиками стоит вполне осмысленная и четкая идея библиотеки: библиотеки — противостоящей современности, библиотеки — убежища, „пещеры, в которой можно спрятаться от сложностей жизни”. Как заключает героиня одного из рассказов, „эта профессия — настоящее прибежище. Здесь встречаются довольно странные личности, но много ярких, экспансивных натур”. Странность этих героинь заключается в отключенности от окружающей действительности, непонимании 112

ее реалий, что превращает их в людей ущербных, смешных и одновременно поэтичных: „Мы — люди совсем другого сорта” (4).

(Проведенный автором анализ произведений советской художественной литературы также свидетельствует о прочности традиционных представлений о библиотеке как хранилище старых коллекций, неподвластном времени и происходящим вокруг изменениям. Современная библиотека — мощное научно-информационное учреждение — вошла в жизнь общества, но не I общественное сознание, она изменила характер и суть читательской деят ельности, но не разрушила складывавшегося веками ее традиционного обр за.

Литература и искусство способствуют поддержанию этой архаичной системы представлений, уходящей своими корнями в античность.

Еще несколько лет назад мы с трудом могли бы отыскать в советской литературе одно-два художественных произведения, персонажи которых имели бы профессию библиотекаря. Контент-анализ художественной прозы молодежного журнала „Юность”, проведенный советскими социологами более 10 лет назад, показал, что ни одна из героинь этих произведений не имела профессии библиотекаря, в разговорах молодых героев библиотека ни разу не была упомянута, с ней не были связаны описываемые ситуации и сюжетные линии романов и повестей (5).

В последнее время появились книги и кинофильмы, в которых возникает образ библиотеки и библиотекаря. И хотя такие примеры единичны, факт этот важен сам по себе как свидетельство возникновения проблемы библиотеки в общественном сознании.

Героиня одного из советских фильмов последних лет („Влюблен по собственному желанию”), имевших зрительский успех, — молодая девушка-библиотекарь. Она выступает носителем идеалов добра, правды, справедливости и противопоставлена в этом смысле остальным героям картины. Ее убеждения и поступки служат мерилом окружающего героиню мира человеческих отношений. Она некрасива, старомодна, нелепо одета, смешна и беззащитна в своей искренности и стремлении служить людям. Окружающие относятся к ней со снисходительным удивлением, а подчас со злой издевкой. Иногда в кадре появляется интерьер библиотеки - мрачное, неприглядное помещение, грубые, неуклюжие стеллажи, заполненные пыльными старыми книгами.

Произведения литературы дают столь же клишированные образцы бытующих представлений о библиотеке и библиотекаре: „Молодая, ей было лет двадцать пять; молодость ее была убийственно укутана в мешковатые одежды (слишком широкая кофта, мешковатая юбка)... была как-то самозабвенно доброй и непутевой; глаза глубокие и лучистые; все для других, готова была часами возиться со случайно забредшим в библиотеку парнем, подбирая ему интересные книги, составляя ему список для чтения, убеждая, что надо читать не „про шпионов”, а вот это, вот где правда, где мысль... А лицо у нее было серенькое, скуластое и узкое, с нервно подергивающимся неулыбчивым ртом”. Это героиня — .добрая”, „кроткая”, „отзывчивая” — „к плохим книгам беспощадна”, „читает с

ИЗ

пулеметной скоростью”. В ее комнате „на стенах портреты милых женщин из минувшего столетья”, „всюду книги, и все это в крошечной комнате с будто слепым окном во двор, в ней сумрак” (6).

Эти цитаты свидетельствуют о том, что, с одной стороны, с библj оте- кой связываются самые высокие и фундаментальные ценности человеческой цивилизации: „Библиотека оказалась для меня оазисом душешой незамутненное™ и юношеской чистоты. Выяснилось —, можно взрослеть, даже уходить в старость, сохраняя при этом привилегии юности... Дело в том, что ты всегда имеешь дело с совершенно молодыми людьми, еще не владеющими опытом притворства, каверз и двоедушия” (7). С другрй — это традиционные ценности прошлого, во многом утраченные современным человеком. Отсюда расхождение внешней и внутренней структуры образа библиотеки и библиотекаря с окружающей реальностью. Попытки писателей „снизить” образ библиотеки и тем самым заполнить этот разрыв в культурной традиции переходят в другую крайность — уничижение библиотечной профессии: „Кто-то строит дороги, открывает звезды, но кто-то должен и студентам книжки выдавать” (8); „Только стоит мне сказать, что я библиотекарь, на меня начинают смотреть, как на последний цвеюк лета” (9). Мир библиотеки — мир вечных ценностей, поэтизируемых авторами и противопоставленных бездуховности современной жизни („...сдавалось, что вместе с пылью книг, на нем (библиотекаре.

Разительная несхожесть современной библиотеки и ее литературного образа объяснима: алгоритмы мнения обладают большой устойчивостью, единожды сложившись, они живут десятилетиями, а иногда веками, их трудно опровергнуть или разрушить. Однако понимание этого не освобождает от озабоченности — столь могущественные каналы воздействия, как литература и искусство, воспроизводя устаревшие модели, прочно закрепляют их в общественном сознании. Реальная библиотека XX в. ждет своего художника.

Какими же видят себя сами библиотекари? Насколько их „я — образ” соотносится с общественной идеей библиотеки, выражаемой писателями и художниками?

Чтобы получить ответы на эти вопросы, группе библиотекарей было предложено выразить свое отношение к главной героине фильма, о которой говорилось выше: „Как Вы восприняли образ главной героини — библиотекаря: ее внешность, образ жизни, характер, отношение к людям, убеждения и т. д. Насколько точно и убедительно создатели фильма представляют себе нас с Вами?” Фильм стал зеркалом, в которое библиотекарям было предложено взглянуть. В этом зеркале отчетливо отразились профессиональные стереотипы. Распределение ответов свидетельствует о сильных групповых установках, о высокой степени профессиональной солидарности и групповой сплоченности. 60% респондентов отозвались о своем кинообразе резко отрицательно, 13% приняли его лишь частично, остальные не видели кинокартины.

Престиж профессиональных ценностей и норм у членов данной группы высок, и она готова защищать их силой своего авторитета. Отсюда агрес- 114

сйвность ответов, являющаяся реакцией на бытующие в обществе представления о статусе группы. Авторы фильма были обвинены в некомпетентности („Совершенно не представляют себе ни библиотекаря, ни его профессии! Мы - совсем другие!”). Они были заподозрены в заведомой необъективности и предвзятости („У автора предвзятое мнение”) и даже в преднамеренной попытке оскорбить и унизить библиотекарей („Это оскорбление библиотекаря”, „Это пародия на библиотекаря” и т. д.).

Вывод, который делают респонденты — полное несоответствие художественных образов своим реальным прототипам. Как сказала одна из библиотекарей: „Я не встречала в своей практике ни одного подобного инфвида”.

Болезненная реакция на своих литературных двойников и свой вымышленный образ не имеет, как правило, личностных оснований. В зеркале видят не свой, индивидуальный, а групповой портрет. Он воспринимается не как принижение своего )тя”, а как покушение на правила и установки группы на то, что составляет „мы”, собирательный образ профессии.

Что же противопоставляют библиотекари этому далекому от реальности миру — миру художественного вымысла, превращенных представлений и непризнаваемых идей? Концепция собственной профессии, как и следовало ожидать, прямо противоположна.

Внешний облик библиотекаря, полученный нами в результате анализа публикаций в журнале „Библиотекарь”, не имеет ничего общего с представлениями литераторов. Это или „современная девушка, следящая за собой, с глазами, устремленными вперед и полными света удивления и радости”, или современная женщина - „высокая, хрупкая, похожая на картинку из модного журнала, любящая отдохнуть и повеселиться” [30].

Не только внешние, но и внутренние качества этого образа отражают представления библиотекарей о своей динамичной роли в современном обществе, своей высокой культурной миссии. Библиотекарь — это „человек дела, не представляющий себе жизни без работы”, „человек уважаемый, облеченный доверием”, „человек, который всегда должен быть вместе с людьми, вместе с ними думать о будущем, вместе с ними решать задачи дня”. Это — „человек огромной культуры, прекрасно образованный, почти профессионально разбирающийся в живописи и музыке” и т. д.

Библиотекари видят себя в ролях „приятного собеседника”, „старшего товарища”, „друга”, „учителя”, „наставника” и др. (11).

Столь же динамична и профессиональная концепция библиотеки, меньше всего соответствующая традиционной идее „пещеры”, „убежища”. Напротив — в профессиональной литературе возникает специфический образ мира, который можно назвать „библиоцентристским”, мира, в котором именно библиотека является центром и организующим началом,

миром, вращающимся вокруг библиотеки, а не наоборот. Связь библиотеки с жизнью, окружающей действительностью трактуется весьма прямолинейно. Ее преобразующее влияние на все стороны жизни ощущается незамедлительно. Библиотека разрешает все проблемы и убирает все трудности, открывая путь техническому прогрессу и социальным изменениям.

Профессиональная пресса пестрит примерами того, как благодаря библиотеке „на год раньше срока пошли поезда по новой железнодорожной магистрали”, а „надои молока в совхозе выросли почти на шестьсот литров от каждой коровы”. Библиотечная выставка „помогла реиить проблему, над которой на заводе работали долгое время”. Именно в библиотеке „родились предложения об обеспечении полной сохранности и экономного расходования кормов, которые внедряются сейчас в хозяйстве”. Без библиотеки, оказывается, „невозможно проведение любой реформы”, библиотека мыслится как „культурный и научный центр”, „центр общения”. Наконец, прямо говорится, что „библиотека сейчас выполняет функции не только клуба, но и школы, милиции, комитета комсомола и т. д.”.

При столь завышенных самооценках размываются представления о собственно библиотечных функциях, понимание специфики контактов библиотеки с окружающим ее миром.

Кроме того, завышенность самооценок порождает высокомерное отношение к „неразвитому”, малоквалифицированному читателю, который рассматривается лишь как объект воспитания. В итоге разрушаются доверительные партнерские отношения между читателями и библиотекарями. Исследование, проведенное библиотекарями Латвии в 1985— 1987 гг., показало, что из 70% абонентов библиотеки, не захотевших об- суждать прочитанное с библиотекарем, 30% объяснили это так: „Не хочу мешать ” (12) (свое с чужим. — В. С.).

Приподнятость представлений о себе, видимо, является своеобразной реакцией библиотекарей на свой ущербный общественный образ. Однако все профессиональные претензии и настойчивые попытки профессиональной группы доказать свою необходимость будут иметь социальное и культурное значение лишь в том случае, если само общество признает их правомерность. От рассогласованности профессиональных стереотипов и стереотипов массового сознания проигрывают обе стороны. Признание обществом лишь высокой символической ценности библиотеки и недооценка ее реальной роли в процессе модернизации мешает максимальному использованию библиотечного потенциала в социальной практике. К тому же представления о второстепенности этой отрасли культуры не лучшим образом сказываются на реальных вложениях общества в ее развитие.

Что же касается библиотекарей, особенно молодых, то они, остро ощущая свое аутсайдерство, перестают идентифицировать себя со своей профессиональной средой, как только выходят за ее рамки. На вопрос анкеты „У многих у Вас есть дети. Хотели бы Вы, чтобы они стали библио- 116

токарями?” более 70% респондентов однозначно ответили: „Нет!”2. Они сопроводили свой ответ высказываниями, свидетельствующими о существовании своеобразного комплекса социальной неполноценности: „порою стыдно говорить, что я работаю в библиотеке”; „когда говоришь знако- мцм, что выбрал профессию библиотекаря, — отношение жалостливое. Библиотека как поприще деятельности еще в институте расценивается как наказание”; ,.желающих работать в библиотеке становится все меньше”; „к сожалению, падение престижа библиотеки — не разговоры, а горькая действительность!” и т. Д.

Несправедливость общественного мнения библиотекари отчасти связывают с собственными недостатками: невысокие эрудиция и культура, недостаточный уровень образования, некоммуникабельность и т. д. В целом же свой довольно неприглядный образ они относят за счет незнания широкой публикой сути библиотечной профессии („Они говорят: Вы там только читаете. Что Вам еще делать?”).

Архаичный образ библиотеки — ,.хранилища древностей” и старомодного библиотекаря — анахорета стали антиподами „живой”, современной библиотеки и их работников. И хотя эти представления и образы — как и многие социальные предубеждения — чрезвычайно устойчивы, почти неразрушимы, их все же можно успешно „подправлять” с помощью распространения знаний о библиотеке, о ее возможностях, номенклатуре услуг и формах деятельности.

Использованная литература Афанасьев М. Д., Родионов В. П. Работа библиотек в оценке читателей//Сов. библиотековедение. 1986. № 3. С. 36—44; Афанасьев М. Д. Отношение читателя к библиотеке как предмет исследования//Сов. библиотековедение. 1986. № 6. С. 45—52. Sapp G. The librarian as main character: a professional sampler//Wilson Library Bulletin. Jan. 1987. Vol. 62. N 5. P. 29. Ibidem. P. 29-33. Ibidem. Коган П., Ивахько J1. Вычислять, чтобы спорить//Лит. обозрение. 1974. № 4. С. 95-99.

6..Карелнн Л. Микрорайон: Роман. — М.: Сов. Россия, 1963. - 349 с. Лнханов А. Высшая мера//3намя. 1982. №4. С. 8-68. Там же. Sapp G. Р. 30. Набоков В. Приглашение на казнь//Набоков В. В. Машенька. Защита Лужина. Приглашение ра казнь. Другие берега (фрагменты): Романы. М., 1988. С. 239-360. Езова С. А. Некоторые аспекты психологии общения библиотекаря и читателя в вузовской библиотеке//Научные и технические библиотеки СССР. 1986. № 4. С. 40-42. Пуриня А. Э. Готов ли библиотекарь руководить чтением//Сов. библиотековедение. 1988. № 4. С. 54-58. Me. Mahon A. The personality of the librarian: Prevalent social values and attitudes towards the profession. - Adelaide: Libraries board of South Australia, 1967. — V. III. — 127 p.