В принципе можно в первом приближении типологизировать современные мифы по нескольким основаниям: г» прежде всего по содержанию, составу и генезису компонентов — от познавательно-мировоззренческих элементов и функций до идеологических, властно-статусных (в конечном счете политических и национальных). Среди них будут, например, собственное социальные или цивилизационные мифы (скажем, у прерафаэлитов с их новым средневековьем), мифы об иных мирах (земных или космических, как исчезнувших, так и «будущих», с пришельцами, «таинственными существами» и т.п.); неорелигиозные (богоискательские — теософские и антропософские; спиритизм; движения вокруг и по поводу духовидцев Нового и Новейшего времени, начиная со Сведенборга и Блейка; «старые» религии или практики в «новом» мире - вроде каббалы, астрологии, оккультизма); национальные (национально-культурные автопредставления, включая локальные - миф фронтира в США, Наполеона во Франции и проч.); мифы о других культурах (западный, прежде всего американский битни- ческий, миф о дзен, тибетская мифология в эзотерических художественных кружках и молодежной субкультуре; латиноамериканская мифология в Европе; негритюд у Сартра и левой молодежи бо-х; кельтская мифология, не без влияния Толкина; мусульманская, в частности суфийская, в современной Европе); конспирологические мифы (о всемирном заговоре, тайных силах); миф о бессознательном (современный теософским мифам и обозначающий «конец Просвещения», как герметический миф обозначал конец схоластического, рационалистического Средневековья); миф машины, технократический миф (у Юнгера, Мамфорда); «миф XX века» А. Розенберга, его единомышленников и последователей; досуговые, масскоммуникативные мифы (туристический, спортив- 9 ный9, медицинский - гигиенический, всеобщего здо- См . Ленк 1997. Подробнее РОВЬЯ И Т П )* см в статье-Спорт, культ г • и культура тела в современ- по социальному контексту, масштабу и использова- ном Обществе- в настоящем НИЮ —ОТ КруЖКОВ ДО НЭЦИОНаЛЬНО-ПОЛИТИЧеСКИХ ДВИ- сбориике. w жении; г* по характеру самоопределения и фунционального самопонимания выдвигающих групп, соответственно консервативно идеологические (ностальгические), миссионерски-утопические, мобилизационные, защитно-компенсаторные и проч. Запад в конструкции русского мифа не только не обозначает те или иные страны в их социально-исторической конкретике, но даже, может быть, вообще содержит в себе лишь минимальное, чисто апел- лятивное указание на обобщенного партнера, «значимого другого». Запад здесь — это фактически синоним пределов мира, границы собственной идентичности, которая (граница), как ни парадоксально, проведена «извне», поскольку Запад — отмеченная смысловая точка, а Россия - феномен производный и представляемый лишь в негативной форме, в категориях непринадлежности к Западу. Сосредоточенность на границе, как и ностальгическая сосредоточенность на прошлом в данном и подобных ему случаях, символизирует усилие аутического самососредоточения, самозамыкания. Но это лишь усилие, поскольку содержательных значений, смысловых императивов осмысленного действия, которые могли бы стать обобщенными образцами, ни на границе, ни в глубинке (в том числе в глубине прошлого) нет. Обнаруживаемые там значения и фигуры снова отсылают к той же не-универсальности. выступают еще одним тавтологическим обозначением непринадлежности к общему*. В этом функция и смысл компенсаторной ностальгии по прошлому «великой державы» и «благополучию» брежневской эпохи, по соответствующим героям и символам из курса средней школы (это прежде всего императоры - Петр I. полководцы - Суворов. Кутузов. Жуков, поэты и ученые, воплощающие превосходство России — Пушкин. Менделеев; Гагарин и Королев, чьи фигуры символизируют «народ», «людей из народа», «глубинки» в образе властителей космического пространства)11. По происхождению и функциональному приложению русский миф и его составляющие (историческая «миссия» страны, исключительная высота ее духовности и культуры. особые качества российского — русского, советского — человека, ни с какими другими не сравнимые тяготы существования в прошлом и настоящем12) связаны не с национально-культурным сообществом, а с завоевательно-имперским целым России и затем СССР. Лишь в силу дефицита других универсально-значимых достижений страны, которыми можно было бы гордиться ее гражданам (ими, например, могли быть политические и судебные институты, достижения науки, передовые технологии, уровень экономического развития и социального обеспечения, авторитет и влияние на мировой арене и др.13). — в сознании россиян укрепляется чувство принадлежности к «органическому» национальному целому («народу»). Равно как усиливаются и ксенофоби- ческие настроения, то по адресу «этнических» чужаков (прежде всего, чеченцев), то по отношению к «традиционному» стратегическому противнику - США, особенно в связи с событиями вокруг Югославии и Косова. Видимо, в целом роль данного мифологического комплекса и русского пути как его элемента - служить механизмом психологической защиты и компенсации. Реальным мобилизационным значением, консолидирующей силой в политической и социальной жизни он. видимо, никогда обладал, как не обладает и сейчас. Собственная функция этого «пути» состоит в том. чтобы обозначать саму форму главенствующей ценности российского самосознания - значения непринадлежности к общему миру, исключительности, нерационализируемости, недоступности ценностного ядра коллективного «я»/«мы» России и всех воплощающих ее символов и фигур (прежде всего, как уже говорилось, символов и фигур власти) для любых хоть сколько-нибудь определенных и внятных формулировок. Метафора «пути» и есть способ экспонирования этой ключевой, доминантной ценности, как механизм «повторения» - символический барьер, обеспечивающий ее реализацию, смысловое усвоение. В высокое значимое «прошлое», в сферу «исторического» для наших условий всегда попадает то. и только то. что повторяется. - иными словами, что совпадает с конструкцией основного, неразрешимого в каком бы то ни было практическом плане и потому мифологического конфликта: неспособности сделать выбор, стать собой и раз навсегда извлечь урок из сделанного, причем сделанного индивидом лично (а не просто случившегося с ним, на него «свалившегося» и т.п.). Синдром повторения (редукция к бывшему, знакомому и потому кажущемуся понятным, «дежа вю») - ключевой механизм автоидентификации и самоутверждения в эпигонской культуре. Среди прочего это еще и ценностный фильтр, блокирующий значения нового и фигуры их потенциальных носите- лей-конкурентов. В таком случае «русский путь» и есть функциональная конструкция истории как повторения, истории как мифологии, - конструкция постоянного переноса, бесконечной отсрочки поступка, уже-еще-не- действия, всегдашней промежуточности и переходности (либо символизирующей их возрастной незрелости, подростковости, молодости)14. Подобный «путь» всегда «открыт». Он, можно сказать, вечен. Сра^и. w^oseм. -Юность < > поскольку представляет собой ностальгическую проекцию Она метафизический дар < > ТОго же искомого целого, только развернутую во внеэмпи- предназначение. Разве ты не слышал О немецком становле- Риском, надвременном и внепространственном, чисто нении. немецком странствии. гативном плане - своего рода априорную «пустую форму», о бесконечном пребывании засасывающую любые определения. При отсутствии в в пути немецкой сущности? J J немец < > среди народов культуре сколько-нибудь артикулированного уровня пре- вечный студент, вечный иска дельных ценностей и идеальных значений, при дефиците тель- (Манн 1960а 154-155) можно предположить, что по- содержательного, осмысленного отношения к конечности добные формулировки — человеческого существования, к смерти подобная сверхзна- вполне стереотипная характе- чимая КОНСТРУКЦИЯ Занимает меСТО ИЛИ Симулирует фуНК- риешка определенной фазы w * V запоздалой модернизации. ЦИЮ «ЗапреДвЛЬНОГО» (СВЯЗЬ ПОДООНЫХ «фаНТОМНЫХ 00- и без труда подобрать им па- лей» с другими антропологическими характеристиками ZSZZZZZZ* российского человека, включая правовой нигилизм и быто- или аргентинской культуре. вую агрессивность, - отдельная проблема), где группы и кружки носите- gce эт0 делает фигуру «пути» ведущим либо венчаю- лей соответствующих идео- . лотом тоже будут описывать шим элементом в структуре национальной мифологии, себя в категориях -нового- Подобная ценностная идея (идеологическая форма) со В всем ее суггестивным потенциалом входит в базовый -поколение- сюжет национальной словесности и русского искусства последних полутора веков. Именно она предопределяет характеры основных героев и героинь, расстановку фигур спасителей и искусителей, врагов и помощников, развитие и оценку узловых ситуаций, сюжетные ходы и тупики. На отработке данного сюжетного узла формируется отечественная литературная классика («русский роман», по исходной формулировке Мельхиора де Во- гюэ13), полумифологические представления об истории русской культуры - ее «золотом» и «серебряном» веке, основных вехах, иерархии первых и вторых литературных «рядов». А дальше уже сама классика и представляющие ее избранники ретроспективно включаются в мифологизированный пантеон. В частности, в рамках описываемого мифологического комплекса совершенно исключительно символическое значение Пушкина - сверхавторитетной фигуры родоначальника (см.: Дубин 1999Г). Как уже говорилось, «пусковой механизм» всей обозначенной связки идей и символов — представление о «Западе». Таков один из механизмов негативного, внешнего побуждения/принуждения русского, российского, советского человека и коллективного целого («народа») к действию, наряду с чрезвычайными мерами власти различных уровней (аврал, нагоняй, взбучка). Собственно «внутренняя» мотивация к действию, императивы действия для такого менталитета чаще всего представляют собой регрессию к исторически «предшествующим», домодерным разновидностям поведения. Это либо традиционные формы и нормы коллективного существования (вроде простых «семейных отношений» и «честного труда» крестьянского или фаб- рично-мастерового. раннеиндустриального типа в условиях лагеря, шарашки, в позитивном плане описанных, например. в солженицынском «Одном дне Ивана Денисовича» и. напротив, крайне негативно представленных в «Колымских рассказах» Шаламова). либо чисто аффективный выплеск. опять-таки содержащий в себе, как правило, негативный заряд, отторжение и принижение «Другого» (опять-таки, с ^рационализируемой мотивацией типа «авось», «а слабо тебе!», «да пропадите вы все»). Структура основного мифа двоична. Внутри него задана особая смысловая граница, отделяющая «нас» от «них» (в ряде исторических ситуаций для некоторых групп роль этого разделительного барьера играет граница между Европой и Азией, отсюда вполне локальные, узкокружковые и маргинальные по реальной значимости для общества идеи евразийства, скифства, туранского наследия). При этом наличие модального барьера дает возможности двойного прочтения окружающего и истории (двойного кода оценки и истолкования событий и действующих лиц), так что активизироваться может то одна, то другая позиция и соответствующая ей перспектива. Наконец, именно действия «Запада» в их мифологическом преломлении оправдывают существование всех политических, военных, идеологических институтов по поддержанию границ российской державы, обеспечению ее безопасности16. Тут, в частности, возникает и характерная апелляция к промежуточному положению страны между Западом и Востоком17. Впрочем, образ Востока в подобной гео- политической мифологии — точно такая же двойственная структура, как «Запад»: Восток, Азия (прежде всего Китай, в какой-то мере Япония) предстают то враждебными России, поскольку она — часть Европы. «великая страна», входит в «большую восьмерку»; то, напротив, выступают воображаемым союзником России в ее экономическом, политическом, цивилизационном противостоянии Западу — прежде всего, США. В любом случае отмеченной позицией остается именно «Запад». Образ «Востока» в таких уравнениях вторичен: он — производное от соответствующих российских оценок «Запада» (см.: Гудков 1995). В этой своей двойственности современный миф (и русский миф в частности) выступает механизмом консервации культуры и общества. Парные образы себя и обобщенного «Другого» моделируют домодер- ные, простые, замкнуто-иерархические и неравноправные взаимоотношения, вообще говоря, характерные для традиционного, сословно-статусного или «закрытого» общества. А ценностный барьер, делящий мир на «наш» и «их», позволяет переключать оценки и смысл действий участников мифологического сюжета по собственному усмотрению, при всех смысловых перипетиях сохраняя доминирующую позицию за собой. «Другой» здесь не более чем превращенная фигура собственной несамостоятельности и несостоятельности. Такая замкнутая парная конструкция (а по подобной модели конструируются идеологические пары типа «народ и власть», «интеллигенция и народ», «подлинные интеллигенты и образованщина») как бы обосновывает сама себя. А потому несет в себе характеристики предопределенности, неотвратимой собственной «логики». Она закрыта от рационализации, в принципе непроверяема и в этом смысле герметична. В нее можно быть только включенным (и тогда ты будешь причислен, признан, почувствуешь себя «своим») или не допущенным (и тогда ты — «чужак»). Всегдашняя проверка на «своих/чужих» — одна из прагматических функций всякого мифа. Так же как «закрытость» — характерная черта любых мифологических построений. Миф по самой своей функции — отделять чужих и сплачивать своих — как бы обращает и замыкает «внутрь», он, можно сказать, центростремителен. Он в принципе не содержит высокообобщенных, предельно идеализированных символов и значений, ориентирующих человека на универсальные ценности. Эти последние, если говорить об их функциях и работе, конституируют иные по своему принципу и устройству, сложные, многоуровневые символические конструкции. В их основе лежат позитивные образы «Другого», причем такой образ никогда не существует в одиночестве, их обязательно несколько, и они не носят интегративного характера. Иначе говоря, они связаны с действиями такого типа, которые осуществляются за рамками первичных коллективов и аскриптивных общностей — семьи (и «семьи»), рода, клана. Почему и требуют разомкнутой и сложной, иными словами — принципиально динамичной системы ориентаций, в которую входят уровни долговременных ориентиров, обобщенных норм, оперативных оценок.