3.2. Магические и мифологические элементы в массовом сознании современной России
Социальные утопии и антиутопии имеют различную мотивационную основу. Если утопия опирается на стремление человека к самореализации, к совершенствованию самого себя и окружающего мира в соответствии с определенными социально-нравственными ценностями, то антиутопии, напротив, основаны на болезненном стремлении к разрушению самого себя и окружающего социального мира. Иными словами, используя терминологию Э. Фромма, можно сказать, что социальные утопии порождены стремлением к «бытию», а антиутопии — массовым влечением к «обладанию». В соответствии с принципом минимального универсума теоретически все утопии могут быть поделены не только в зависимости от того, какую стадию развития социума они отражают, но и в зависимости от какого-либо из семи иерархических уровней развития социума: от 1-го до 7-го. Однако в общественной практике пока не существовало социальных утопий, соответствующих 7-му уровню развития социума. Социальные антиутопии же во многом связаны с разрушением и стремятся нивелировать социум до 0 уровня, то есть до полного распада. В конечном итоге любая антиутопия основана на социальной модели «тотального насилия», какие бы идеологические мифы не прикрывали ее сокровенную суть. Однако мощная инерционность социальных процессов, в основе которых лежит мотивация борьбы людей за свое существование, как правило, просто снижает эволюционный уровень социума до 1-го уровня, на котором, как правило, реализуется модель «архаического общества», наиболее устойчивая к любым катаклизмам. Так, утопическая модель «военного коммунизма» соответствовала именно 1-му уровню развития общества, когда основной задачей была борьба за существование. Она могла быть реализована только в условиях, когда перед большевистским руководством стояла задача выживания любой ценой. Однако она не могла решить ни одной проблемы 2-го уровня — уровня, когда начинается переход общества от борьбы за существование к решению проблем его развития. Не случайно поэтому советское правительство было вынуждено перейти к реализации социально-утопической модели НЭПа. Коммунистическая утопия была ориентирована на 3-й эволюционный уровень социума. Однако ее прогрессивные для России начала XX в. мотивационные социально-конструктивные возможности были во многом сведены на нет сталинской антиутопией. После смерти И. Сталина в 1953 г. последовал не активный массовый отказ от нее, как было, например, в Германии, где население отвергло фашизм и покаялось в его злодеяниях, а постепенное «затухание» ее популярности среди населения, которое, однако, происходило до каких-то пределов. В результате в 1953-1991 гг. в социальной практике и в массовом сознании (и, как будет показано далее, массовом бессознательном) населения России существовал причудливый симбиоз коммунистической утопии и сталинской антиутопии. В конечном итоге это не могло не привести в распаду великой державы. О возможном распаде России в последние годы среди публицистов, политологов, философов и социологов не пишет только ленивый. Особенно эта тема актуализировалась в связи с 15-летием распада Советского Союза. Большинство авторов являются весьма квалифицированными специалистами в своей области и работают в рамках классических и неоклассических подходов. При этом называются различные комплексы способствующих этому причин, с которыми трудно не согласиться. Так, опираясь на классические работы Э. Дюркгейма, посвященные анализу феномена самоубийства, на реальную историческую практику деятельности коммунистической партии, в которой интенсивность уничтожения собственного народа хотя и имела определенные флуктуации, но в принципиальном выражении была величиной постоянной, О. А. Карда- монов делает вывод, что убийство и самоубийство представляют собой две ипостаси существования КПСС. Они являли собой, на наш взгляд, два основных модуса жизни этой партии. Более или менее жестокие периоды насилия-убийства рассыпаны по всей истории существования и правления большевистской партии. Период насилия-самоубийства охватывает отрезок 1985-1991 гг. Причем периоды убийства после Гражданской войны характеризуются отсутствием реального противодействия этому в обществе, что связано с высоким уровнем веры людей в свое руководство. Период самоубийства КПСС, напротив, характеризуется сдерживающим фактором общественного сознания, что было обусловлено как относительно низкой интенсивностью убийства в СССР в последней четверти прошлого века, так и тесно связанной с этим «рутинизацией харизмы» (В. Вебер) и рационализацией общественных связей, практик и институтов. Естественным образом характеристика компартии как обладающей одновременно чертами убийцы и самоубийцы вызывает аналогии и с такими категориями, как садизм и мазохизм243. Применение постнеклассического подхода позволяет развить эту точку зрения. В частности, представляется важным более подробно проанализировать структуру массового сознания, поскольку именно в ее глубинах скрыты садомазохистские тенденции, на которых, как уже отмечалось, базируются антиутопии. На основании принципа минимального универсума нами было изучено массовое сознание населения Красноярского края в 1991-2005 гг. Для этого использовались разнообразные методы: репрезентативные опросы населения региона методом формализованного интервью; вопросник ЭН Л — «Эмоциональная направленность личности» для изучения ценностных переживаний; фокус-группы; тест на неоконченные предложения; контент- анализ; глубинное интервью; групповые медитации. Материалы, доступные количественному анализу, обрабатывались с помощью пакета прикладных программ БРББ с применением корреляционного, факторного и кластерного анализа. Красноярский край по основным социально-экономическим, демографическим и поселенческим параметрам соответствует среднероссийским показателям. Не случайно еще в 90-х гг. прошлого — начале нашего веков политические публицисты именовали его «Российский Нью-Гэмп- шир», рассматривая результаты регионального голосования как прогнозные данные относительно выборов в стране. К сожалению, нам не известны другие социологические исследования глубинных уровней массового сознания (иными словами, массового бессознательного) в современной России. Вместе с тем результаты представительных исследований поверхностных слоев массового сознания, проводимые отечественными социологами, а также опросов в отдельных регионах страны в целом не противоречат полученным нами данным244. На наш взгляд, массовое бессознательное обладает большой устойчивостью и инерционностью, мало подвержено влиянию региональных факторов. Поэтому в дальнейшем мы будем говорить о массовом сознании россиян, подробнее остановившись на тех данных, которые еще не являются достоянием широкой социологической общественности. К началу пятидесятых годов прошлого века под влиянием полного нивелирования человеческой личности (гражданская война, массовые репрессии, переселения, Великая Отечественная война, интенсивнейшая коммунистическая пропаганда и пр.) в массовом бессознательном россиян сформировался «комплекс жертвы», ядром которого является садомазохистские ориентации и стремление к смерти. В результате люди готовы были терпеть практически любые социальные и политические эксперименты над своей страной и ими самими. Более того, они с радостью участвовали в любых социальных экспериментах, подобно крысам, обреченно бредущим в небытие под звуки волшебной дудочки Гаммельнского крысолова. Вместе с тем, по Э. Фромму, направленность на приключения тоже относится к ориентации на обладание, которая главенствует на уровне массового бессознательного. Таким образом, можно уверенно говорить о доминировании у респондентов, выражаясь языком психоанализа, «танатофилии» — влечения к смерти, которая проявляется не только в ориентациях на «темные» переживания, но и на поведенческом уровне в разнообразных социальных девиациях: от суицида и наркомании до преступности и отсутствия заботы о собственном здоровье и безопасности у большинства наших сограждан. Более того, довольно значимая в массовом сознании «направленность на приключения» свидетельствует о стремлении части населения к жизни в ситуации нестабильности, причем независимо от окружающего социума (может быть реализована от занятий экстремальными видами спорта до участия в тоталитарных сектах, криминальных структурах и политическом экстремизме). В совокупности с «садомазохистской» и «конформистской направленностью» в условиях транзитивного российского общества она образует зрелую мотивационную основу для социально-политических потрясений. Итак, в настоящее время в массовом сознании/бессознательном россиян существуют два полярных типа, которые пронизывают все его уровни. Один — магическое сознание. Системообразующим в нем является представление, согласно которому можно достичь всего и сейчас, по мановению волшебных заклинаний, ритуальных действий и пр., мифологизация социальной реальности. Например, как показал опрос населения РФ, проведенный ФОМ 29-30 ноября 2005 г. (представительная выборка, 1500 респондентов), на вопрос: «Вы верите в то, что на судьбу или здоровье человека можно повлиять с помощью колдовства, магии?» более половины опрошенных (58 %) ответили утвердительно, треть (32 %) — отрицательно, каждый десятый затруднился ответить. На вопрос: «Обращались ли Вы лично когда-нибудь за помощью (советом) к гадалке, экстрасенсу, колдуну, шаману, магу, астрологу и т. п.?» утвердительно ответили 17 % опрошенных. При этом 21 % респондентов признались, что допускают для^себя возможность обратиться за помощью, советом к гадалке или астрологу, или к колдуну, или шаману, или магу245. Одновременно это революционное сознание, поскольку выражается в стремлении к уравнительной справедливости, зависти к богатым (или презрению к бедным), ориентации на решение сложнейших общественных проблем элементарным «шариковским» способом: «все отнять и поделить». В глубине массового сознания/бессознательного они составляют единый неразделимый комплекс. Его важнейшая характеристика — комплекс жертвы (за последние годы значительно усилилась), то есть агрессия, направленная на самих себя. Другая существенная черта — низкая ценность человеческой жизни. Все это было в России и прежде, хотя в последние годы жертвенность вышла резко вперед. Важным элементом этого типа массового сознания и бессознательного является также экстернальный локус контроля, то есть возлагание ответственности за все, что происходит с человеком или социумом, на какие-либо внешние факторы. Отсюда — активный поиск внешнего врага, ксенофобия, патернализм и т. п. В частности, для этого типа сознания характерно резкое противоречие между крайне низким вербальным недоверием социальным институтам власти (на которое, кстати, указывают многочисленные исследования246) и одновременно неосознанным стремлением доверять социальным институтам власти: Президенту России, правительству, Государственной Думе, Совету Федерации, губернатору, главе администрации города, работодателю, милиции и др. В социальной сфере эти люди придерживаются иждивенческой стратегии, надеясь на помощь государства в решении любых жизненных проблем. Вместе с тем они проявляют мощное негативное отношение к органам власти и конкретным ее представителям, как правило, не вполне осознанное. Социальный идеал представителей этого типа выражают мощную мечту о сильной авторитарной власти, а также надежды на возврат социализма. Образ желаемого будущего, смысложизненные ориентации, присущие представителям данного типа, в целом можно выразить, используя терминологию Э. Фромма, как ориентации на обладание. При этом на вербальном уровне преобладают социальные представления о бессмертии («Человек живет в своих делах, пока его помнят люди» и «После своей смерти, человек продолжает жить в своих детях и внуках»), а также религиозные — христианское («После смерти человека душа его попадает в ад или рай в зависимости от того, как он прожил жизнь») и буддистское («После смерти человека душа его вновь появляется в этом мире, но уже в ином телесном облике») представления. Напротив, на уровне массового бессознательного доминируют нигилистическое («После смерти ничего не будет, поэтому надо взять от жизни все, что возможно») и потребительское («После смерти человека исчезает все, поэтому любые дела и стремления напрасны») представления о смерти. У носителей этого типа массового сознания/бессознательного присутствуют шесть мощных архетипов: четыре религиозных — Бог, Сатана, Дьявол, Дева Мария и два «светских» — Хозяин и Ребенок. Характерно, что наличие у респондентов религиозных архетипов четко сочетается со склонностью к социально-нравственным девиациям (по христианской терминологии — «грехам»), например властолюбию, скаредности, лжи, пьянству, тщеславию и т. п. (на уровне эмоциональных ценностей это часто проявляется в садомазохистских и гедонистических ориентациях). Но если специфика религиозных архетипов не требует пояснения, то о смысле «светских» архетипов надо сказать несколько слов. В частности, архетип «Хозяин» на более высоких уровнях массового сознания выражается в мечтах о власти сильной руки, в патерналистских ориентациях, а «Ребенок» во многом обусловливает как их социальный и психологический инфантилизм, так и покровительственно-презрительное отношение многих респондентов к представителям других народов. Исследования показывают, что в последние годы у респондентов формируется новый архетип, крайне негативный — «Золотой скарабей». Смысл его аналогичен известному культурному символу — «Золотому тельцу», только более грубый, грязный и развратный. Он отражает стремление многих людей стать нуворишами, болезненную страсть к обогащению. На эмоционально-ценностном уровне (который, как уже отмечалось, отражает специфику социальных потребностей) для этого типа массового сознания/бессознательного характерны четыре основные ориентации: на доминирование, разрушение и садизм; на поиск покровителя и конформизм; на мазохистские переживания; на стремление к богатству, комфорту, гедонизм, отчасти, на игру. Мифологическое сознание. Этот тип сознания весьма противоречив. Во многом оно выражает отдельные позитивные элементы коммунистической утопии, например нравственные ценности, многие из которых были отражены в пресловутом «Моральном кодексе строителя коммунизма». Для него характерна, в противовес магичности, не только мифологич- ность, но и определенная реалистичность, когда люди понимают, что для того, чтобы достичь чего-либо, надо предпринять реальные, конкретные, практические действия, которые занимают определенное время. Здесь крайне высока ценность человеческой жизни, Носители этого типа массового сознания/бессознательного имеют интернальный локус контроля, возлагая ответственность за все происходящее с человеком или социумом на него самого. На уровне социальных ориентаций носители данного типа сознания, не доверяя социальным институтам власти, проявляют высокое доверие самим себе, своей семье и друзьям. Причем эти ориентации согласованы как на вербальном, так и на неосознаваемом уровне. Реализацию социального идеала они видят в продолжении рыночнодемократической стратегии с учетом национальных традиций и специфики России. При этом вера в политические ценности коммунистической утопии здесь уже полностью утрачена. Образ желаемого будущего, смысложизненные ориентации, присущие представителям данного типа, по терминологии Э. Фромма, характеризуются как ориентации на бытие. В их массовом бессознательном с трудом выявляются два древних, слабых (очевидно, затухающих) архетипа: Медведь — сила, отвага, мощь, энергия, и Лебедь — духовность, слава. На эмоциональном уровне здесь четко выражены ориентации на переживание высших социальных и духовных потребностей: в труде, в самореализации, в смысле жизни, в знаниях, альтруистической потребности и др. В целом независимо от типа сознания существуют серьезные противоречия между ценностными ориентациями на когнитивном и аффективном уровне, на уровне сознания и бессознательного, что еще раз подтверждает вывод Ж. Т, Тощенко о существовании в современном общественном сознании взаимоисключающих, противостоящих друг другу ориентаций3. Мониторинговые исследования показывают, что за последние 16 лет число носителей магического массового сознания/бессознательного увеличилось примерно на четверть: в настоящее время около 90 % наших респондентов (согласно результатам репрезентативных опросов в Красноярском крае) — носители магического сознания. При этом у нас нет оснований полагать, что в массовом сознании/бессознательном других регионов России происходят принципиально иные процессы. А ведь именно этот тип сознания/бессознательного на культурно-информационном уровне социума мотивировал социальное поведение как отечественной «элиты», так и народных масс, которое вылилось не только в распад великой державы, но и в возгорание многих «горячих точек» на ее территории. Как раз он и содержит мотивационную основу для принятия любой социальной антиутопии. В соответствии с принципом минимального универсума можно выделить три основных комплекса причин распада СССР соответственно трем уровням социума. • Первый, лежащий на информационном уровне социума, — это коммунизм как антигуманистическая и в конечном счете деструктивная идеология. • Второй (функционально-организационный уровень) — комплекс экономических причин: коллективизация сельского хозяйства и ликвидация частной собственности на средства производства, крайняя экономическая неэффективность производства, разбазаривание «народных» средств на всех уровнях: от «несунов» на предприятиях до бессмысленных в конечном итоге миллиардных затрат на военную и экономическую помощь «дружественным» странам. • Третий (вещественно-энергетический уровень социума) — энергетическая «усталость», точнее, истощенность, субпассионарность русского этноса, оставшегося жить на территории Советского Союза, выразившаяся в резком усилении эгоистических тенденций в массовом сознании, катастрофическом «ухудшении» человеческого материала; пассионарии были выбиты за период правления Ленина и Сталина. В конечном итоге сочетание этих факторов привело к нашему проигрышу в экономическом соревновании двух систем (мы оставляем за рамками анализа «конспирологические» факторы распада СССР и его геополитические последствия) и распаду великой державы. Вера человека в сверхъестественное, как и вера в разного рода социальные мифы, составляющие «социально-психологическое тело» любой утопии или антиутопии, непосредственно связана с его неудовлетворенностью окружающей жизнью: чем выше эта неудовлетворенность, неприятие им реалий сегодняшнего дня, чем ниже его надежда на реализацию социальных ожиданий, тем сильнее его вера в сакральное, тем глубже он погружен в мифологическое пространство. Итак, вера в социальные утопии, как правило, связана с жизненной неудовлетворенностью людей, имеющих ориентацию на «бытие». Напротив, вера в социальные антиутопии характерна для тех, у кого доминирует ориентация на «обладание». Отнюдь не случайно поэтому в 2005 г. многие исследования общественного мнения, проведенные в России, показали, что впервые по сравнению с предшествующими годами произошло улучшение социального самочувствия населения, в первую очередь общей удовлетворенности жизнью, социального оптимизма и т. п. показателей. К сожалению, мимо внимания большинства исследователей прошел тот факт, что «поменялись местами» мотивационные основания позитивного и негативного социального самочувствия. Наш анализ показал следующее. В конце 80-х - середине 90-х г. прошлого столетия в российском социуме общая неудовлетворенность человека своей жизнью, социальный пессимизм и другие показатели «плохого» социального самочувствия были связаны с ориентацией индивида на «обладание». Люди, ориентированные на «бытие», в основном были удовлетворены своей жизнью. Именно на рубеже ХХ-ХХ1 вв. в России произошел мало кем замеченный переход от доминирования в массовом сознании и бессознательном утопии коммунистической к преобладанию антиутопии неолибералистской. Процесс перехода от веры в утопию к вере в антиутопию в массовом сознании и бессознательном весьма инерционен. Несмотря на активное внедрение «сверху» неолибералистской антиутопии, не только массовое сознание, но и бессознательное большинства жителей страны в течение ряда лет оставалось в значительной степени под влиянием социалистических нравственных норм и ценностей. Однако принципиально изменившееся «социальное устройство» нашего общества постепенно вытеснило их у большинства населения России. Тем более что на социальную арену вышли новые поколения масс (в отличие от нашей «элиты», представители которой в большинстве своем всегда имели четкую направленность на «обладание»), чья ценностная система сформировалась уже на основе не- олибералистской антиутопии. Теперь именно те люди, кто мечтает о высоком достатке, социальном статусе, престиже, кто стремится к гедонизму, оказываются в основном удовлетворенными своей жизнью. Они более уверенно смотрят в будущее, поскольку видят сегодня больше реальных возможностей для удовлетворения своих притязаний. Весь «цивилизованный» мир строит сегодня «общество потребления», и наша страна не является исключением. Возьмем, например, такую проблему, как коррупция. Наши исследования показали, что люди, в целом удовлетворенные своей жизнью, как правило, полагают, что «взятки — «это необходимая часть нашей жизни, без этого ничего не сделать», в то время как респонденты, в целом неудовлетворенные своей жизнью, склонны считать, что взяток «нужно избегать, поскольку коррупция разлагает нас и нашу власть». Как видим, положительное или отрицательное социальное самочувствие людей во многом определяется соответствием их социально-нравственных установок тем ценностям, которые в настоящее время преобладают в социуме, Общая тенденция такова: те, кто соблюдает правила игры, принятые сегодня в нашем обществе, предписанные неолибе- ралистской антиутопией, имеют возможности для процветания и, соответственно, имеют позитивное социальное самочувствие. Напротив, те, кто стремится жить по другим нормам и следовать иным ценностям, в частности относящимся к «модусу Бытия», зачастую серьезно не удовлетворены своей жизнью. Надо сказать, весьма прохожая ситуация была после введения в Со- ветскои России НЭП а, когда многие члены ВКПб и комсомольцы, воспитанные на ценностях коммунистической утопии в годы гражданской войны и эпохи военного коммунизма, с резким неприятием встретили новую экономическую политику. Однако было бы неверно считать, что мы являемся свидетелями торжественного шествия по стране неолиберальной антиутопии. Несмотря на определенную усвоенность ее ценностей на поверхностном уровне массового сознания, серьезному прогрессу российского социума, как и любая другая антиутопия, она не могла способствовать. Налицо глубокие деструктивные тенденции в экономике, государственном управлении, армии, демографическом состоянии нации, общественной нравственности и др. Для эффективного развития российского социума нужна новая социальная утопия. Серьезная опасность состоит в том, что в России отсутствует государственная идеология, которая могла бы стать ведущим культурно-информационным фактором укрепления страны, ибо первичные причины дестабилизации социума лежат на его информационном уровне. Безусловно, прав В. Н. Кузнецов, который не только говорит о необходимости новой российской патриотической идеологии, но и моделирует инновационные пути ее формирования247. Вместе с тем трудно согласиться с авторами, которым панацеей от Л всех наших бед представляется возвращение к православной идеологии . За века своего господства в России, Православие, особенно, будучи государственной религией, во многом подготовило ту ситуацию, которую мы сейчас имеем. В наши дни Православие — это симулякр, старинная шкатулка, с которой давно осыпалась позолота, а хранившиеся внутри драгоценности украдены и пропиты. Ее пытаются заполнить всем, чем угодно, имеющим для нынешних владельцев шкатулки хоть какую-либо ценность: от таможенных льгот на провоз табачной и алкогольной продукции до фотографий бывших профессиональных богоборцев, уныло простаивающих церковную службу со свечками в руках. Тем более что сегодня, в нашем пока еще светском обществе, нелепо считать человека духовным и нравственным только потому, что он по большим церковным праздникам ходит в церковь и ставит там свечку. Древние традиции надо уважать, но строить на них эффективную патриотическую идеологию XXI в. неплодотворно. В связи с этим нельзя не согласиться с мнением, согласно которому исторически Русь начиналась как глобальная и мультикультурная утопия. Ее рождение носило, безусловно, трансцендентный характер, уходя в тайну варяжского происхождения. Как сообщает «Повесть временных лет», «от варяг бо прозвашася Русью». Варяги — это русский архетип гиперборейцев. Не случайно, по данным многих исследователей, первой русской столицей был город Старая Ладога. Несколько веков слово «Русь» обозначало просто вольную дружину северных воинов. Произошедшая позже «славянизация» Руси напоминает трансформацию, которую христианство проделало с язычеством, когда многие имена и праздники были не стерты, а переосмыслены, введены в новый контекст. Аналогично трансформировались и сами варяги, породнившись со славянами. По сути, это был сетевой синтез варяжского Севера и славянского Юга — без некоего все- подчиняющего пирамидального Центра248. На наш взгляд, Московское княжество с его во многом воспринятой от Орды централизацией выступало антиутопией по отношению к предшествовавшей ей русской утопии. Строго говоря, весь исторический путь русского народа, какие бы самоназвания он не имел, представляет собой чередования утопий и антиутопий. Поэтому крайне неплодотворно вырывать из социально-исторического контекста черты какой-либо из них, возводя в ранг метаисторических «особенностей русского народа», и проецировать их на будущее в качестве нового «светлого идеала». Как справедливо отмечает в полемическом задоре В. Штепа, «на самом деле русофобами следовало бы наименовать тех, кто принимает за Русь нынешний статус кво, тогда как она изначально является именно утопическим проектом. Российский же «патриотизм» с такими его важнейшими атрибутами, как тотальная централизация, изоляционизм, самодовлеющая «сильная власть» и т. п., являет собой все признаки антиутопии». Как считает этот автор, нынешняя Россия как государство неэффективно именно из-за заложенного в ее основание ордынско-имперского централизма, который превратил Москву в ненасытного вампира на сырьевой «трубе», которого никакие другие «регионы» не интересуют249. Национальная идеология, чтобы быть реальным фактором, действительно цементирующим страну, должна не только отражать вербальный уровень массового сознания, который обычно фиксируется при опросах общественного мнения. Она должна опираться на национальный менталитет, социально-культурные традиции, на устойчивые, веками проявлявшиеся в массовом сознании и поведении мотивы и ценности, архетипы, содержащиеся в глубинах массового бессознательного жителей России. Но, что важно, при этом определять позитивные перспективы развития страны. Пока же такой идеологии нет. Те ценности, которые сегодня содержатся на разных уровнях массового сознания/бессознательного, не дают никаких оснований ожидать, что такая идеология появится в обозримом будущем. Напротив, в нем возрастает магичность (и, соответственно, революционность) в ущерб мифологичности. Выражаясь психоаналитическим языком, в массовом сознании/бессознательном нашего народа продолжает доминировать и, более того, усиливается, танатофилия — стремление к смерти, к саморазрушению, что свидетельствует о прогрессировании мотивационной базы неолиберальной антиутопии.