3.3. Социальные утопии и антиутопии в массовом сознании и бессознательном
Как известно, утопией (от греч. ou — отрицательная частица и topos — место, т. е. место, которого нет) называют описание идеального общественного строя, а также сочинений, в которых излагаются планы подобных социальных преобразований. Произошло это понятие от названия одноименной книги Т. Мора (написанной в 1516 г.). В социологической науке существуют различные классификации утопий231. Так, в исторической перспективе утопии могли быть: • несбыточными в существующих общественных условиях, но вполне реализуемыми при изменении последних (например, гоббсовский проект гражданского общества в XVI? в.); • перманентно конституирующимися (сопряжено с вызреванием необходимых предпосылок) сейчас и в мыслимом будущем (например, идеалы свободы и равенства в их понимании на рубеже (XVIII-XIX вв.); • неосуществимыми в принципе (коммунистические лозунги всеобщего равенства и универсального изобилия). В античности утопии тесно переплетались с легендами о «золотом веке», о «блаженных городах и территориях». В эпоху Возрождения и великих географических открытий утопии приобрели форму описания совершенных государств, либо якобы существующих, либо существовавших когда-либо на Земле. Это ясно видно на примере «Города Солнца» Т. Кампанеллы, «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона и других произведений. В ХУН-ХУШ вв. утопии получили распространение так же, как различные проекты социально-политических реформ. В дальнейшем утопические произведения все больше превращаются в жанр полемической литературы, посвященной проблеме общественного идеала. По социальным задачам утопии тоже весьма разнообразны: • рабовладельческие (Платон — «Государство», Ксенофонт — «Воспитание Кира» и др.); • феодально-теократические (мистическая философия истории И. Флор- ского, XIII в., В. Андреа — «Христианополис» 1619 г. и др.); • буржуазные (Дж. Гаррингтон — «Республика Океания», 1656 г.; Э. Беллами — «Взгляд назад» и др.); • социалистические (Ш. Фурье — «Трактат о домоводческо-земле- дельческой ассоциации», 1822 г. и «Новый хозяйственный социе- тарный мир», 1829 г., А. де Сен-Симон — «Катехизис промышленников», 1823-1824 гг. и др.); • анархические (У. Годвин «Исследование политической справедли- V вости», 1793 г.; Штирнер — «Единственный и его собственность», 1845 г. и др.). Есть немало утопических произведений, в которых предлагаются пути решения отдельных важных проблем, например поиски «вечного мира», воспитания подрастающего поколения и т. п. Многие утопические теории были реализованы в социальной практике. Так, согласно характеристике В. И. Ленина одним из «трех источников, трех составных частей марксизма» (наряду с немецкой классической философией и английской политэкономией) является французский утопический социализм Ш. Фурье, А. де Сен- Симона и Ч. Оуэна. В реальности же концептуально-идеологические корни марксизма лежат значительно глубже, например в социально-политических утопиях Дж. Свифта, социальных доктринах иллюминатов и пр. Однако для нас интересен, прежде всего, факт реализованности той или иной утопии как важного элемента доктрины определенного общества, ее претворения в реальную общественную жизнь\ Процесс реализации социально-утопической модели в социальной практике можно назвать ее институализацией. Социальным утопиям посвящены немало исследований, прежде всего социально-философского характера. Однако все они рассматривают социальные утопии вне связи с деятельностью обществ, элементами доктрин которых они являются. Процессы институализации социально-утопических моделей, сформированных в рамках доктрин обществ, практически не были изучены ни в отечественной, ни в зарубежной социологии. Отдельные аспекты этого процесса были проанализированы В. Г. Немировским в работе «Тайные организации в контексте социальных изменений. Постнеклассический подход»и «Тайные общества и заговорщики. Куда они ведут Россию?». Социологический анализ институционализации религиозной модели общества имеет глубокие традиции. Так, выделяют три группы социологических концепций, которые могут рассматриваться в качестве фундаментальных предпосылок для изучения институализации традиционных религиозных верований. Первую из них образуют концепции религии, созданные К. Марксом и Ф. Энгельсом, М. Вебером, Э. Дюркгеймом, Т. Парсонсом. В этих теориях содержится обоснование социологических аспектов исследования религий, определение религии как социального феномена, дается классификация разных типов религий и моделируется динамика их ис- торическо-культурного развития. Во вторую группу могут быть включены классические для социологии аналитические разработки, ориентированные на изучение институционального аспекта социальной реальности — теории институтов М. Орио, Б. Малиновского, А. Гелена, X. Шельского, а также концепции институализации Т. Парсонса, Т. Лукмана и П. Бергера, Н. Лумана. В данных теориях и концепциях разрабатывалось понятие «социальный институт» и проводился анализ институализации в ее процессуальном, функциональном и историческом измерениях. Третью группу составляют те теории и концепции религии, в которых предпринималась попытка синтезировать центральные тезисы различных классических концепций религии на основе определенного теоретико-методологического подхода к исследованию общества. К ним относятся концепции религии Т. О. Деа, Р. Беллы, а также теории религии Т. Лукмана, Н. Лумана232. Для социологического анализа институализации социальных утопий как элементов доктрин обществ наряду с вышеназванными могут быть использованы известные концепции социологии политики и социологии управления. Не будет преувеличением сказать, что весь процесс социальноисторического развития человечества представляет собой институализацию доктрин в жизни разных стран и народов. В частности, много материала, касающегося этих вопросов, содержала «теория научного коммунизма», представлявшая собой крепкий «коктейль» из философских, политологических, социологических, экономических, исторических и этических представлений, смешанный на основе так называемой марксистско- ленинской идеологии и призванный «опьянить» массовое сознание советских людей. Как известно, в период социализма эта «дисциплина» в обязательном порядке преподавалась в высших и средних профессиональных учебных заведениях Советского Союза. Беспристрастный взгляд на палитру мировой истории свидетельствует, что социально-утопические модели, возникшие в рамках доктрин обществ, были институционально реализованы в социально-политической практике многих стран мира. Они устойчиво воспроизводились на протяжении многих столетий. В самом деле, далеко не все утопии остались на бумаге. Часть попыток претворить их в жизнь не удалась (например, тысячелетняя нацистская империя или государство всеобщего равенства, созданное Пол Потом в Камбодже). Другие были реализованы лишь частично — речь идет о строительстве коммунизма в СССР и социализма в Китае. Но некоторые из них превратились в реальность. Так, многие исследователи считают, что одной из серьезнейших реализаций утопических идеалов, в частности, произведений Ф. Бэкона «Новая Атлантида» и «Новый органон» являются современные Соединенные Штаты Америки. Ф. Бэкон стал первым идеологом того типа общественных отношений, который впоследствии наиболее отчетливо сложился в этой стране. Как известно, еще будучи лордом-канцлером, хранителем королевской печати, Ф. Бэкон тайно способствовал тому, чтобы государство притесняло пуритан — своеобразных религиозных максималистов, мужественных и трудолюбивых скопидомов, обуянных идеей своего избранничества. Историкам еще предстоит оценить усилия великого канцлера, благодаря которому в 1620 г. корабль «Мэйфлауэр» высадил на североамериканский континент «отцов-пилигримов» — первых колонистов-пуритан. Известно, что Ф. Бэкон был одним из активных членов не только масонских лож, но и общества розенкрейцеров. На наш взгляд, не будет преувеличением вывод о том, что революция в России была реализацией утопических доктрин двух тайных обществ или их объединений. Рискнем предположить, что она во многом совершена усилиями, как минимум, двух основных тайных обществ, или двух мощных объединений таких обществ (разумеется, активную роль при этом играли и иные конспирологические организации, прежде всего разведки воюющих государств, а также международные и локальные политические, криминальные и террористические организации). Одно из них сыграло ведущую роль в свержении русского царя и подготовке условий для Октябрьского переворота. Речь идет о масонстве. Как отмечает одна из исследователей масонства Н. Берберова, «масонами оказались почти все русские министры, кроме Милюкова. Они шли от французского масонства, и «Гранд ориан» — «Великий Восток» благословил их на открытие лож, на процветание масонства в России. Они дали клятву, которая по уставу превышает все остальные — клятву мужа и жены, клятву родине. Они поклялись никогда не бросать Францию. Вот почему мне это сразу стало ясно, Керенский в 1917 г. не заключил мира с противостоящими русской армии силами... Если бы не масон Керенский, революции большевиков могло не быть. Политическая карьера Керенского связана с масонством. Да, он соблюдал царские союзы, но Франция была для него, как и для всех масонов, прежде и превыше всего. Как же можно было бросить Францию в такой час?! В свое время Париж пал бы за три дня, если бы русская армия помирилась с немецкой. Он это, конечно, понимал. Поэтому до последнего, до 25 октября 1917 г., немцы старались наступать. Не выходило в Карпатах — наступали в Польше. С точки зрения русского человека, Керенский мог сказать, что ради французов он дал возможность Ленину захватить власть»233. В свою очередь, большевики были тесно связаны с розенкрейцерами, которые, в свою очередь, выступали одними из продолжателей дела иллюминатов. Так, один из видных деятелей российского масонства Кандауров в своем докладе в парижской ложе Астрея сообщал, что все руководство партии большевиков входило в ложу филалетов и что «судьба ордена филале- тов вне России оказалась печальна: швейцарские ложи были захвачены большевиками и закрылись после их отъезда в Россию» (алхимик Евгений Филалет был избран Императором Ордена Розенкрейцеров в 1507 г.)234. ОЧЕВИДНО, В ИСТОРИИ РОССИИ СУЩЕСТВУЮТ ДВЕ СОЦИОГЕНЕТИЧЕСКИЕ линии: ЛИНИЯ МАСОНОВ И ЛИНИЯ ИЛЛЮМИНАТОВ. На протяжении последних почти четырех столетий они, где соперничая друг с другом, а где и взаимодополняя, в значительной степени детерминировали ее социальные изменения. По-новому взглянуть на роль социальных утопий в общественных изменениях позволяет постнеклассический универсумный подход. Так, в соответствии с приниципом минимального универсума (и принципом дополнительности Н. Бора как его частным случаем) в любой социальной утопии можно выделить два элемента: собственно утопию и антиутопию (ян и инь). Любая утопия несет в себе свой антипод — антиутопию. Фактически любая социальная утопия является ярким, завлекательным миражом, волшебным покрывалом, под которым таится ее страшный, но неизбежный антипод — антиутопия. С точки зрения принципа минимального универсума утопия выполняет функцию развития утопической системы, ее распространения среди большего числа сторонников, приспособления утопических идеалов к конкретным традициям того или иного социума, менталитету и социальным ожиданиям его представителей. Антиутопия выполняет функцию «укоренения» утопической системы в конкретном социуме, ее внедрения в массовое сознание и поведение людей, укрепление утопического социума любыми доступными ее проводникам методами. Поэтому весь социально-исторический процесс можно рассматривать как смену борющихся между собой социальных утопий-антиутопий, за которыми стоят определенные организации. В связи с этим трудно не согласиться с подробной характеристикой особенностей социальных утопий и социальных антиутопий, которую дает в своей новаторской работе В. Штепа. По его мнению, если утопия основана на позитивном стремлении к прямому воплощению своего трансцендентного идеала, то антиутопия сосредотачивается на негативе — борьбе со всевозможными «врагами» и «ересями», чем постоянно отодвигает «светлое будущее» за недостижимый горизонт, а по сути, предает и обессмысливает его. Очень остро ощутили этот контраст творческие люди, особенно известные русские поэты, вначале восторженно призывавшие «слушать музыку революции», но вскоре оглохшие от ее внезапного перерастания в «бред разведок, ужас чрезвычаек» (Блок, Волошин), убитые или покончившие с собой (Есенин, Маяковский), стертые в лагерную пыль (Клюев, Мандельштам). Прозаики (Замятин, Булгаков) оказались прозорливее и уже в первые годы советской власти разгадали ее антиутопичесую природу. Наиболее пронзительно срыв утопии в антиутопию изобразил А. Платонов в романе «Чевенгур». Когда его герои начинают видеть свою главную цель не в создании коммуны, а в ликвидации «буржуазии» и вообще «прочих» (фактически всего населения уезда), это с фатальностью заканчивается самопоеданием и окончательным уничтожением Чевенгура конным отрядом «кадетов и казаков» (фактически, это вынужденная авторская метафора, изображающая карательный отряд ГПУ)235. Важно отметить, что «точкой водораздела между утопией и антиутопией является момент достижения утопистами власти. Как только власть обретена, утопия отступает на задний план, являясь частью официальной идеологии. На первый план выходит антиутопия. Так, христианство было социальной утопией, но, завоевав власть, стало антиутопией. Обретя статус официальной религии, западное христианство лишилось своего утопизма и приобрело статус антиутопии, полнее всего выразившийся в деятельности «святой» инквизиции»236. Аналогичный путь прошла каждая монотеистическая религия. Как образно пишет эссеист К. Кобрин, «в условиях постсоветской культуры явно постмодернистским феноменом представляется возвращение, ренессанс традиционных конфессий, особенно Православия. Потерявшее всякий позитивный смысл, современное русское православие с его кокетливым эстетским традиционализмом есть не что иное, как религиозные «Старые песни о главном». Православный поп на бандитской презентации — таков постмодернистский римейк Сергия Радонежского, благословляющего Дмитрия Донского»237. На наш взгляд, именно в IV в. состоялся переход христианской социальной утопии в христианскую социальную антиутопию. Переход же социальной утопии мусульманства в социальную антиутопию произошел на грани Х1-ХН вв. Не вдаваясь в детали, обращаем внимание, что происходившие при этом процессы были подробно раскрыты в классическом тру- • де швейцарского востоковеда А. Меца «Мусульманский реннесанс», вышедшем еще в 1922 г., но сохранившем свою научную ценность и сегодня. Опираясь на уникальные исторические источники, автор раскрывает социально-культурные, экономические, политические процессы, происходившие в 1У-Х вв. в мусульманском мире238. Итак, важно отличать утопию от антиутопии. Между тем в философской, политологической и публицистической литературе зачастую смешивают эти понятия, приписывая негативные черты антиутопии самой утопии. Так, известный публицист-историк А. Первушин ошибочно утверждает, что «...утопия всегда реакционна. Кто бы ни пытался реализовать утопию (Робеспьер, Гитлер, Сталин), он всегда отбрасывает свою страну и свое общество назад — на одну или две ступени. Коммунистическое государство Сталина возродило крепостничество и прочие формы рабства. Национальная империя Гитлера вернула в повседневную практику социал-дарвинизм, более характерный для первобытнообщинного строя»239. Безусловно, все сказанное относится не к утопии, а характеризует антиутопии. Социальные антиутопии еще требуют обстоятельного социологического анализа. Но уже сейчас можно назвать ряд характеристик, которые описывают последствия реализации в социуме антиутопии как показатели социальной катастрофы. Похожее в предыстории социальных катастроф: • стагнация или резкое замедление роста экономики; • нехватка средств на поддержание существующего порядка и обеспечение безопасности в повседневной жизни. Похожее в течении социальных катастроф: • территориальный распад; • гражданские войны, толпы на улицах; • разгул разбоя и бандитизма; • установление временных тираний и жестких централизованных способов управления как метода мобилизации усилий для выживания нации и установления порядка; • экономический хаос, развал экономики; • хаос в ценностных ориентациях и в господствующих нормах; • усиление миграций (бегства) населения, как правило, из районов социальных бедствий в сторону относительно благополучных территориальных общностей; • усиление самоорганизации в отдельных социальных слоях и территориальных сообществах как средства самообороны и выживания . С позиций постнеклассического социологического подхода представляется важным разработать типологию социально-утопических моделей, реализованных в известной нам социальной истории. Судя по событиям, происходящим у нас в стране в конце XX - начале XXI вв., особенно по реформам последних нескольких лет, главная суть реализуемой у нас неолиберальной антиутопии, вкратце, заключается в создании некоего симбиоза авторитарного государства и капиталистической корпорации. С известными оговорками, ее можно назвать «государственно-олигархический капитализм». На вещественно-энергетическом уровне — в производственно экономической сфере — безусловное главенство сырьевого сектора национальной экономики, для обеспечения которой важное значение имеет развитие транспортной инфраструктуры. Подчиненную роль здесь должны играть низкотехнологичные производства, связанные с удовлетворением потребностей внутреннего рынка во всевозможном «ширпотребе» и ряде продуктов питания. Этому сопутствует дезинтеграция высокотехнологичных отраслей оборонки, обеспечение условий для слияния ее с международными компаниями. В социально-демографической сфере — сокращение существующего населения примерно на одну треть с целью экономии затрат на «непроизводственные» расходы. Снижение доли населения, обладающего «избыточным» уровнем образования, путем как реформирования системы образования, позволяющего облегчить вытеснение за рубеж наиболее высококвалифицированного персонала, так и заменой его на более низкоквалифицированную рабочую силу из стран ближнего и дальнего зарубежья. На функционально-организационном уровне — резкое сокращение социальных обязательств со стороны государства, вплоть до его полного «ухода» из социальной сферы общества. Латентное слияние государственного аппарата с коммерческими структурами, «приватизация» и «коммерциализация» государственных должностей (попросту — распространение коррупции). В результате с одной стороны, значительное снижение социальной нагрузки на госбюджет, с другой — резкий рост «фондоотдачи» любой государственной структуры, число которых продолжает неуклонно расти. Соответственно, монструозное государство-корпорация снижает собственные социальные издержки, повышая свою экономическую привлекательность для внешних «партнеров». При этом государственный аппарат, образно говоря, в определенной мере «становится самоокупаемым», поскольку значительной части госслужащих отдаются «на кормление» определенные территории, сферы деятельности, участки работы. На информационном уровне целесообразно выделить две стороны ситуации. Во внутренних, реальных ее аспектах — параллельные коммерциализация и огосударствление большинства СМИ, которые способствуют формированию у населения гедонистических и престижно-потребительских ценностей; общая деградация социально-нравственных норм и ценностей до примитивного уровня. При этом во внешней, формально-представи- тельской стороне — стремление государства опереться на древний, но уже во многом утраченный духовно-нравственный авторитет монотеистических религий, которые имеют тенденцию стать государственными. Судя по активным процессам деградации и ослабления современной российской армии, конечная цель данной антиутопии заключается в полной интеграции России в глобальный мировой порядок. Антиутопии обладают обратной закономерностью по отношению к утопиям. Если утопии начинаются с информационного уровня социума как некая идея, постепенно овладевающая массовым сознанием, то антиутопия, наоборот, «появляется на свет» уже на экономическом уровне. Так, в современном российском обществе в 1996-1998 гг. сосуществовали в относительном, весьма противоречивом и неустойчивом равновесии либерально-демократическая утопия и неолиберальная антиутопия. Победа антиутопии ознаменовалась знаменитым дефолтом, который произошел в августе 1998 г., когда российское государство отказалось отвечать по своим финансовым обязательствам. В результате множество людей, поверивших в идеалы либерально-демократической утопии, разорилось. В течение нескольких недель произошел скачок из утопии с ее радужными надеждами на экономическое процветание и прогресс демократии в антиутопию с мрачными перспективами развития «по-латиноамерикански», когда в стране на фоне общей бедности и коррупции процветают узкие слои буржуазии и государственных чиновников. Исторический опыт показывает, что, как правило, любые антиутопии заканчиваются политическим и экономическим крахом государства, которое выступает их субъектом-носителем. Поэтому крайне важно уже на данном этапе развития страны озаботиться поиском новой социальной утопии, которая бы выступила мощным фактором восстановления и дальнейшего развития страны. Как уже отмечалось, в соответствии с принципом минимального универсума любая система проходит в своем циклическом развитии пять стадий: рождение, развитие, расцвет, увядание и распад. Применительно к развитию социума это будут пять специфических стадий развития, на каждой из которых актуализируются и удовлетворяются определенные типы потребностей. Причем каждая из них представляет собой одну из ступеней широко известной иерархии человеческих потребностей, показанной в свое время А. Маслоу в его известной «пирамиде потребностей человека». Тем самым, на каждой последующей стадии развития социума, на первый план выходят потребности более высокого уровня: • Родоплеменная стадия — биологического выживания — физиологические потребности. • Рабовладельческая стадия — потребности безопасности и защиты — экзистенциальные потребности. • Феодальная стадия — потребности привязанности и любви — социальные. • Капиталистическая стадия — потребности самоуважения и признания — персональные. • Информационная стадия — потребности самоактуализации — духовные. Каждой из пяти выделенных стадий развития человеческого общества в целом соответствует определенная социально-утопическая модель. Разумеется, история настолько многообразна, что было бы нелепо ожидать от приведенной нами типологии абсолютного соответствия социально-утопической модели и стадии развития человечества. Как будет показано далее, отдельные модели могут совмещать черты двух стадий развития социума, однако одна из них будет доминировать. Тем более известно, что метод типологизации изначально предполагает отвлечение от мало- значимых аспектов типологизируемых объектов, сосредотачивая внимание исследователя на их сущностных характеристиках. Подчеркнем, что наименования моделей в известной мере являются условными. Более того, известно, что в «лабораторно чистом» виде крайне сложно выделить эти стадии и, соответственно, социально-утопические модели. Во многих современных государствах сохраняются элементы предшествующих стадий развития социума. Например, в капиталистической Японии отношения внутри фирмы-корпорации во многом носят квазифе- одальный характер. Развитие капитализма в западных странах во многом было связано с эксплуатацией рабского труда не только в колониях, но и на территории метрополии, так, в США рабство было отменено только в середине XIX в. Многие современные западные страны, уже давно находящиеся на информационной стадии развития, тем не менее формально являются монархиями. Серьезные элементы рабовладельческих отношений существовали в Советском Союзе, в частности в форме ГУЛАГа. Феодальные отношения, например, в сельском хозяйстве, сохранялись в нашей стране до конца восьмидесятых годов прошлого столетия. Собственно, в большинстве современных стран сохраняются квазирабовладельческие отношения в тюремной системе, армии, мафиозных структурах, сектах и т. п. В ряде латиноамериканских или африканских государств, например Эквадоре или Колумбии, Эфиопии или Уганде, наряду с официальным капитализмом сосуществуют феодальные, рабовладельческие и родоплеменные уклады. • Родоплеменная стадия — модель «архаического мира» — представляет собой некий сборный образ, в основе которого лежит жестко структурированный социум, как правило, включающий три основных социальных слоя: земледельцы, воины, жрецы во главе с вождем. В XX в. претворена в жизнь в Пол Потовской Кампучии, Афганистане при талибах, масхадовской Чечне, некоторых африканских национальных государствах, даже в «Гуляй-поле» батьки Махно. Поддерживается в латентном состоянии в ряде тоталитарных сект, как тайных, так и действующих почти открыто. Ей соответствует стадия рождения социума. • Рабовладельческая стадия — «тоталитарная» модель — тоталитарное общество, основанное зачастую на государственной собственности на средства производства и тотальном господстве группы людей, управляющих от имени какой-либо социальной общности (класса или нации). Исторические аналоги — рабовладельческие общества Древности и раннего Средневековья в Европе и на Востоке. Вместе с тем ее отдельные черты можно было встретить и в ряде восточных деспотий, а также абсолютистских монархий, существовавших в Европе. Не составляют исключения и государства, созданные в XX в., например немецким национал-социализмом и русским большевизмом. Этой модели соответствует стадия развития социума. • Феодальная стадия породила разные социально-утопические модели. Например, в Европе была претворена в жизнь модель абсолютистской монархии, в том числе царского самодержавия, модель буддистского теократического государства была институализирована в Непале, те или иные разновидности модели исламского теократического государства на протяжении веков многократно реализовывались в различных мусульманских странах, модель «триад» была реализована еще в средневековом Китае и просуществовала до наших дней. Последняя базируется на внутренней гармонии, основанной на четких патерналистских принципах, строжайшей дисциплине, а также жестоком и неотвратимом наказании за ее нарушение. Это стадия расцвета социума. • Капиталистическая стадия — «масонская» модель — технократический капитализм, опирающийся на либеральные ценности. В той * или иной мере она реализована во многих современных капиталистических странах. Соответствует стадии увядания социума. • Информационная стадия выступает в двояком роде: с одной стороны, как завершающая прежний цикл, что соответствует стадии распада социума, с другой — как предшествующая возникновению нового общества. Поэтому порождает довольно сложную модель «божественных знаний», суть которой в реализации «высших знаний», полученных 60 50 40 30 20 10 0 Рис. 18. Распределение ответов на вопрос: «Какое из приведенных суждений характеризует Ваше состояние наиболее точно?» (%) землянами от «Небесных посланцев», «Высших сил» и т. п. Были многочисленные попытки претворения в жизнь на разных континентах в разные периоды времени (додинастический Египет, Древняя Эллада, Древний Китай, Империя инков, многие традиционные общества). Эта модель сохранилась в мифологической памяти человечества как легенды о «золотом веке», в последние десятилетия активно «продвигаемые» движения типа «Нью-Эйдж» и др. Как ни парадоксально это звучит, данная модель олицетворяет стадию распада социума, предваряющую переход его к новому циклу развития. Особо следует выделить модель антиутопий, которая так или иначе связана с насилием и разрушением. Например, прямым выражением антиутопии является массовое самоубийство секты «преподобного» Джонса в Гайане в 1979 г. Любой массовый террор, совершаемый во имя любых идеалов, будь то «свобода, равенство, братство» »во времена Великой Французской революции, уничтожение представителей «неполноценных наций» в нацистской Германии или «врагов народа» в Советском Союзе, является непосредственным проявлением социальной антиутопии. Представление о том, на какой стадии своей эволюции в настоящее время находится российское общество, можно наглядно проиллюстрировать с помощью данных, полученных нами в результате исследований среди взрослого населения Красноярского края в 2004 и 2005 гг. по репрезентативной выборке методом формализованного интервью (каждый раз были опрошены 1000 респондентов (рис. 18). Согласно результатам исследования в зависимости от уровня неудовлетворенных потребностей выделяются пять типов респондентов: 1. Нуждаются в удовлетворении элементарных физиологических потребностей — 24 % (2004 г. — 27 %). 2. Нуждаются в социальной защите — 45 % (2004 г. — 50 %). 3. Не реализованы потребности в общении — 7 % (2004 г. — 6 %). 4. Не удовлетворены потребности в самоутверждении — 11 % (2004 г. — 5 %). 5. Обнаружен еще и специфический пятый тип; это респонденты, потребности которых, по их самооценке, в основном, реализованы — 1 % (2004 г. — 1 %). Данные, полученные в 2004 и в 2005 гг., несколько различаются. Однако общая тенденция остается постоянной: нуждаются в удовлетворении первейших материальных потребностей — 24 % (2004 г. — 27 %), а также нуждаются в социальной защите — 45 % (2004 г. — 50 %). Подобные результаты свидетельствуют о том, что около четверти опрошенных живут в условиях родоплеменной стадии развития социума, около половины — рабовладельческой. Трудно себе представить, что население других регионов России, за исключением столицы, живет принципиально иначе. Специфика нашего подхода заключается в анализе поверхностного слоя массового сознания, как правило, весьма неустойчивого и слабо влияющего на реальное поведение людей, во взаимосвязи с более глубокими его слоями, которые можно объединить под названием «массовое бессознательное». Если первое выявляется с помощью опросов общественного мнения в форме простых распределений ответов респондентов, то второе — в результате использования специальных психологических методов или методов статистической обработки данных: корреляционного, факторного и кластерного анализа. Надо сказать, что социально-утопические модели сохраняются в массовом сознании и бессознательном у людей в течение очень длительного времени. В любой конкретный момент времени в нем сосуществуют несколько социально-утопических моделей. В частности, они проявляются в ориентациях населения на социально-политические ценности. Социально-политические ценности в концентрированном виде находят выражение в представлениях респондентов о путях выхода России из кризиса. В ходе ряда исследований (опросы проводились методом формализованного интервью, по репрезентативной выборке населения в возрасте 18 лет и старше) жителям края было предложено оценить с точки зрения наибольшей предпочтительности, четыре возможных пути дальнейшего развития России и выхода ее из кризиса1. Они предлагались в следующих формулировках: • первый вариант: «Необходимо быстрее ввести рыночную экономику и частную собственность на средства производства, активно привлекать иностранный капитал, строго соблюдая права человека. Политическая власть должна принадлежать демократическим партиям». Назовем его «рыночно-демократическим»; • второй вариант: «Необходимо вернуть руководящую роль коммунистической партии и строго следовать по пути социалистического выбора, сделанного народом в 1917 г., не допуская социального неравенства и эксплуатации». Обозначим его как «коммунистический»; • третий вариант: «Россия должна следовать своим особым путем в соответствии с национальными традициями и ценностями, отвергая и капитализм, и социализм, возрождая духовность и могущество, освобождаясь от зарубежного влияния». Условно это называется «национально-государственный» путь развития страны; • четвертый вариант: «Форма собственности и экономическое устройство особого значения не имеют. Главное — необходима сильная власть, способная навести в стране порядок, восстановить дисциплину, накормить людей». Это «авторитарный» путь развития. Каждый из описанных путей развития страны отражает определенную социально-утопическую модель: • «коммунистический» путь развития страны выражает социально-уто- пическую модель «архаического мира», которая соответствует ро- 'доплеменной и отчасти феодальной стадии развития социума; • «национально-государственный» вариант выхода страны из кризиса отражает, главным образом, важные черты феодальной социально-утопической модели, поскольку, как показали исследования, именно основные черты православной монархии являются важными сторонами этого социального идеала; • «рыночно-демократические» реформы прямо характеризуют «масонскую модель», соответствующую капиталистической стадии развития социума; • «авторитарный» путь развития нашего государства имеет существенные признаки социальной антиутопии; Авторитарный Национально государственный 19 — Коммунистический 27 Рыночно демократический Рис. 19. Динамика мнений респондентов о путях выхода России из кризиса в 1990-е гг. (% от общего числа опрошенных) В 1992 г. большинство опрошенных — 85 % в городе и 53 % в целом по краю — придерживались «демократического» пути развития (можно было выбирать несколько ответов). Столь высокая популярность западного образа жизни была сформирована, в основном, средствами массовой информации. Данная группа людей, ориентируясь в первую очередь на западный уровень потребления и качество жизни, отнюдь не обладала при этом рыночными трудовыми ориентациями и соответствующей политической культурой. Практически такой же популярностью среди населения пользовался «особый» путь России: 55 % опрошенных как в городе, так и в крае в целом высказались за подобной путь выхода страны из кризиса. Мнение значительной части населения о необходимости власти «сильной» руки — 42 % в г. Красноярске и 44 % по краю в целом — было продиктовано не только идеологическими, но и психологическими причинами. В 1995 г. акценты в социально-политических ориентациях населения резко сместились. Так, среди жителей Красноярского края стал наиболее популярен национально-государственный путь развития страны — 80 % опрошенных. На втором месте — «путь сильной руки» — 65 %. Далее следуют рыночно-демократические преобразования — 51%, и наименее популярен возврат к коммунистическому устройству общества — 20 % опрошенных (см. рис. 19). С помощью факторного анализа вновь определился авторитарный синдром в массовом сознании жителей края. В данном случае он проявляется в мощной ориентации на выход страны из кризиса по авторитарному, коммунистическому и национально-государственному путям в тех или иных сочетаниях. При этом резко отрицались «рыночно-демократические реформы». Таким образом, в 1995 г. коммунистическая идеология оставалась достаточно важной основой для мировоззренческого восприятия жителями края нынешней социально-экономической и политической ситуации. Однако не стоит переоценивать ее влияние на поведение людей. Это, прежде всего, следствие их прежней жизни в условиях социализма. В то время социально-политические ориентации населения определялись, с одной стороны, слабой политической информированностью, крайне низкой политической культурой с другой — традиционным для российского менталитета авторитарным синдромом. Последний, в частности, проявлялся в предпочтении сильной власти, неприятии рыночно-демократических преобразований, стремлении поддерживать (несмотря на вербальную критику) существующие политические интересы власти. Предполагалось, что социально-политическая ситуация останется стабильной, при этом будет расти популярность сильной власти, основанной на национально-государственных интересах и традициях. Сегодня можно говорить о том, что эти ожидания оправдались. В 1997 г. среди жителей края наиболее популярен был путь «сильной руки» — 70 % опрошенных. По сравнению с 1995 г. доля сторонников этого'способа развития страны выросла; тогда она составляла 65 % опрошенных. Значимость «особого пути» развития России в глазах населения незначительно опустилась с 80 % в 1995 г. до 76 % в 1997 г., но по- прежнему находилась на втором месте. На третьем месте в массовом сознании — путь рыночно-демократических реформ, популярность которого снизилась с 51 % в 1995 г. до 27 % в 1997 г. На последнем месте — возврат к коммунистическому прошлому, оценка которого жителями края осталась практически неизменной — 20 % в 1995 г. и 19 % в 1997 г. С помощью факторного анализа в массовом бессознательном выявились две базовые ориентации. Первая, более мощная, — «авторитарно-коммунистическая» — описательная сила составляет 38,5 % общей вариации признаков. Она отражает стремление людей к возврату социализма наряду с установлением сильной власти, способной навести порядок. Приверженцы Путь развития страны Красноярск Города края Село, районы «Особый путь» России 76 52 52 Рыночно-демократический 27 33 25 Авторитарный 70 66 69 Коммунистический 19 18 35 Таблица 9 данной ориентации резко отвергают путь рыночно-демократических реформ. Вторая ориентация (25,3 % вариации признаков) характеризуется стремлением к особому пути развития России. При этом отрицается коммунистическое развитие страны. По сравнению с 1995 г., в 1997 г. в глубинных слоях массового сознания произошло размежевание ориентаций, с одной стороны, на национально-государственный путь развития России, с другой — на авторитарно-коммунистический. Напомним, что два года назад в массовом сознании господствовал единый «коммунистическо-авторитарно-патриотический» синдром при активном неприятии рыночно-демократических преобразований. Корреляционный анализ показал, что за рыночно-демократические преобразования выступают чаще молодые люди с высоким социальным статусом и материальным обеспечением. Напротив, коммунистический, авторитарный и национально-государственный пути выхода страны из кризиса представляются панацеей в основном людям старших поколений, а также людям малообеспеченным, имеющим неполное среднее или среднее образование. По мнению большинства сторонников этих взглядов, их собственное материальное положение за последний год ухудшилось. Как показано в табл. 9, существует определенная зависимость распространенности представлений о путях выхода страны из кризиса от места жительства респондента. Ориентации на «особый» путь России чаще встречаются в краевом центре, большевистский способ восстановления могущества страны более привлекателен для жителей сельской местности. Здесь мы вновь можем наблюдать динамику глубинного и поверхностного уровней массового сознания. Помимо того, что глубинный уровень смбнял поверхностный, он и сам менялся с течением времени. Если на начальной стадии реформирования глубинный и поверхностный уровни противоречили друг другу, то к 1997 г. их содержание стало схожим. Исследования, проведенные в Красноярском крае в 2001 и 2005 гг., показали резкое усиление национально-авторитарных тенденций в массовом сознании населения края, происходившее как на вербальном уровне массового сознания, так и в массовом бессознательном. В частности, произошло усиление ориентаций на установление авторитарной диктатуры в стране, а также на национально-государственный путь ее развития. Несколько усилилась и социалистическая ностальгия при существенном разочаровании в рыночно-демократических преобразованиях. Одновременно в массовом бессознательном населения происходила постепенная поляризация, с одной стороны, сторонников национальногосударственного пути развития, с другой — авторитарно-коммунистического. И все же коммунистическая идеология для многих респондентов, особенно старших возрастных групп и низкого социального статуса, в 2001 г. оставалась важной точкой отсчета на шкале политических предпочтений. Однако согласно результатам факторного анализа уже в 2005 г. в массовом бессознательном сформировался единый авторитарно-государственный синдром, не связанный с коммунистической идеологией. Это свидетельствует о постепенном угасании ориентаций на социально-утопическую модель «архаического мира», выраженную, в частности, в коммунистической ностальгии. «Масонская» социально-утопическая модель, в значительной мере реализовавшаяся в ориентациях на рыночно-демократические преобразования, изначально присутствовала в массовом сознании только на вербальном уровне. Иными словами, в виде неустойчивых социальных представлений, сформировавшихся, главным образом, за счет влияния соответствующих СМИ. Напротив, в последние годы в массовом сознании актуализировалась феодальная социально-утопическая модель, причем в сочетании с непосредственными элементами антиутопии. Подобный симбиоз стремления к развитию национального государства по «особому пути» и массовой надежды на власть «сильной руки», как показывает мировая практика, может привести к установлению в стране крайне жесткого авторитарного режима. Совершенно не случайно опрос 1500 жителей страны, проведенный Фондом «Общественное мнение» в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и республик России методом формализованного интервью по месту жительства 18*-19 февраля 2006 г. (дополнительный опрос населения Москвы — 600 респондентов) дал следующие результаты. На вопрос: «ЕСЛИ ГОВОРИТЬ В ЦЕЛОМ, КАКУЮ РОЛЬ, НА ВАШ ВЗГЛЯД, СЫГРАЛ И. СТАЛИН В ИСТОРИИ РОССИИ — ПОЛОЖИТЕЛЬНУЮ ИЛИ ОТРИЦАТЕЛЬНУЮ?» затруднились ответить четверть опрошенных (24 %). Считают, что И. Сталин сыграл отрицательную роль в истории нашей страны менее трети опрошенных — 29 %. Большинство же — 47 % — придерживаются мнения, что роль И. Сталина в истории России была положительной. При этом на вопрос: «КАК ВАМ КАЖЕТСЯ/СЕГОДНЯ И. СТАЛИНА, ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧАЩЕ ПРИУКРАШИВАЮТ, ОЧЕРНЯЮТ ИЛИ ОЦЕНИВАЮТ ОБЪЕКТИВНО?», как и в предыдущем случае, каждый четвертый из опрошенных затруднился ответить, 9 % полагают, что И. Сталина приукрашивают, 29 % считают, что его оценивают объективно, большинство — 38 % — уверены, что «великого вождя» очерняют. При этом более половины респондентов (55 %) сказали, что им лично было бы сегодня интересно узнать больше о том, как жилось в стране в годы правления Сталина. Нынешняя массовая ностальгия по «сильной руке», розовые «мечты о великом прошлом» под мудрым руководством добродушного вождя с труб* кой в руке породили и широкий спрос на соответствующую литературу как художественную, так и публицистическую, но чаще — псевдоисторическую, в которой обеляются деяния коммунистического диктатора. При этом нельзя не отметить дискуссионность в современной российской социологической литературе вопроса соотношения социально-политических ценностей «порядок» и «демократия». В частности, по мнению Ю. Левады, «при всякой постановке перед общественным мнением дилеммы «демократия или порядок», порядок неизменно одерживал верх». Для подтверждения данного тезиса автор ссылается на результаты опросов ВЦИОМ в 1995-1998 гг., согласно которым восемь из десяти респондентов согласились с вариантом ответа, что «прежде нужно добиться материального благополучия, а уже потом думать о демократии» ^ Об определенной дисгармонии субъективного восприятия этих ценностей в массовом сознании говорит и В. Э. Бойков, справедливо считая, однако, интерпретацию социологических данных «о сочетании отношения к либеральным и витальным ценностям в массовом сознании более адекватной реальности»240. Той же позиции придерживается и Н. И. Лапин, по мнению которого «трудная задача состоит в том, чтобы реально совместить их, создать такую демократию, которая обеспечивает не только свободу, но и безопасность. А не разделять их в качестве альтернативы»241. На наш взгляд, следует отметить безусловную правомерность данного подхода в отношении массового сознания. Что же касается массового бессознательного, то там могут быть несколько иные акценты во взаимодействии обсуждаемых ценностей. В частности, понятие «капитализм» до сих пор в массовом сознании многих людей имеет негативную окраску; он латентно связан с диктатурой и национализмом, а социализм — с демократией242. Итак, на каждой из стадий развития социума формируется та или иная социально-утопическая модель, которая потом сохраняется в массовом сознании на протяжении всего периода существования социума. ч Важно подчеркнуть, что эти модели существуют в виде социальных представлений разной степени осознанности, но главным образом в массовом бессознательном. Таким образом, социально-утопические модели также соответствуют пяти стадиям развития социума. Иными словами, каждая из них отражает свою социально-утопическую модель в форме особых представлений в массовом сознании/бессознательном. В конце XX - начале XXI вв. у россиян актуализировалась феодальная социально-уто- пическая модель, причем в сочетании с основными элементами антиутопии. Опыт мирового социально-политического развития показывает, что такой симбиоз стремления к развитию национального государства по «особому пути» и массовой надежды на власть «сильной руки» чреват возникновением в стране крайне жесткого авторитарного режима.