Теоретико-методологические подходы к изучению миграционных процессов в современном обществе
Миграция населения — очень сложный по своей природе, разнообразный по формам проявления и последствиям социальный процесс. На него воздействуют различные демографические, политические, социально-экономические и другие факторы, в то же время трудно переоценить то влияние, которое он в свою очередь оказывает на развитие общества. Поэтому обоснован и тот интерес со стороны ученых многих специальностей, который не ослабевает в отношении всех массовых перемещений населения, особенно в период множественных общественных трансформаций. На основе анализа зарубежной и отечественной литературы В.А. Ионце- вым была разработана классификация, включающая 17 основных подходов к изучению миграции населения. По его мнению, они объединяют 45 научных направлений, теорий и концепций, из них 15 приходится на экономический подход, 5 - на социологический, 4 - на миграционный, 3 - на демографический, по 2 на исторический, типологический, политический и по одному - на системный, географический, экологический, исторический, этнографический, психологический, биологический, генетический, философский, юридический, типологический, методологический [55, с. 18]. Ионцев В.А. также отмечает, что в эту классификацию вошли отнюдь не все существующие подходы и направления. Но и вышеприведенных примеров достаточно, чтобы представить, насколько многогранны и разнообразны по своей сути, проявлениям и последствиям миграционные процессы. Несмотря на то, что данная классификация рассматривает преимущественно международные миграции, некоторые из описанных подходов можно применить и к другим видам территориальных перемещений населения. В отличие от западных исследований, история изучения миграций в России носит совершенно особый характер. Уникальные социально-политические условия развития страны, на протяжении довольно длительного времени находившейся в относительной изоляции от всего остального мира, наложили свой отпечаток и на научную деятельность. Тщательный анализ истории изучения миграций в России проведен Л.Л. Рыбаковским [86]. Он выделяет четыре этапа в изучении миграции населения в нашей стране: дореволюционный (вторая половина XIX в. - 1917 г.); 20-е-начало 30-х гг.; послевоенный период, конец 50-х - начало 60-х гг. — начало 90-х гг.; с 90-х гг. На первых порах исследования миграции в России носили сугубо прикладной характер, что определялось практическими нуждами государства. Важной практической и научной проблемой было изучение приживаемости и обустройства новоселов. Многие эмпирические выводы, полученные в тот период, позднее, в 60-70-е гг., нашли свое подтверждение в работах современных ученых [32, 58, 88, 89]. В изучении миграционных процессов в первые десятилетия после революции прослеживается преемственность исследовательских подходов, существовавших до 1917 года. Затем наступает перерыв и исследования возобновляются лишь с 50-х годов. В работах В.И. Переведенцева [34, 74, 75] раскрывается широкий круг вопросов взаимосвязи миграции с другими социальными и демографическими процессами. Достаточное внимание уделено и анализу факторов миграции, в том числе территориальным различиям в уровне жизни населения, а также механизму регионального перераспределения населения. В.И. Переведенцевым также описаны такие показатели, как число прибывших и выбывших, сальдо миграции; относительное измерение этих величин - показатели интенсивности; соотношение между притоком и оттоком населения, получившее впоследствии название показателя результативности миграционного процесса; показатели миграционных потоков между районами и поселениями, методы изучения миграции [72]. Позднее, в совместной с Ж.А. Зайончковской работе, им были предложены показатели для описания процесса приживаемости новоселов [34]. В 70-е годы становятся известными работы: Ж.А. Зайончковской, занимающейся изучением проблем приживаемости новоселов в городах [32]; А.В. Топилина, который, наряду с методическими вопросами, проанализировал масштабы и направления миграционных потоков в СССР, факторы миграции и влияние миграционных процессов на межрегиональное перераспределение трудовых ресурсов [117]. Начиная с исследований коллектива социологов, сложившегося под руководством Т.И. Заславской, миграция стала изучаться и социологическими методами. Приоритетным направлением этих исследований стал анализ миграции сельского населения Сибири в города. В основе всех работ лежал системный подход, одновременно велась разработка теоретико-методологических и методических вопросов социологической науки [49]. Исследования миграционного поведения населения позволило включить в механизм принятия решения о смене места жительства не только объективные, но и субъективные факторы. Т.И. Заславская отмечала, что причины миграции лежат не только в закономерностях развития производства, но и в меняющихся потребностях, интересах и стремлениях людей; формирование миграционных установок происходит, с одной стороны, под воздействием внешних обстоятельств и стимулов, с другой - в силу особенностей самого индивида [56, с. 28]. Основными направлениями деятельности коллектива Центра по изучению проблем народонаселения МГУ им. М.В. Ломоносова стали разработка общих вопросов миграционной подвижности населения и изучение миграции в контексте проблем урбанизации. На концептуальном уровне эта тематика была разработана Б.С. Хоревым и отражена в ряде монографий [124, 125,]. Результаты конкретных исследований представлены в публикациях В.Н. Чапека, А.Г. Гришановой, В.А. Ионцева, и других. В конце 80-х годов XX века Рыбаковским Л.Л. и Заславской Т.И. была разработана теория трехстадийности миграционного процесса [88]. Следует отметить, что основы данной концепции были заложены еще в дореволюционный период изучения миграции в России, родоначальниками идей можно считать И.Л. Яшина и В.П. Вощинина [135]. Остановимся на некоторых положениях данной теории. Согласно этой теории миграция населения — сложный процесс, состоящий из двух разнонаправленных потоков: прибытия и выбытия населения и включает три стадии, связанных между собой: исходная стадия — процесс формирования территориальной подвижности населения; основная — собственно процесс переселения; завершающая - приживаемость мигрантов на новом месте жительства. Для уяснения особенностей первой стадии, авторы подчеркивают важность разделения понятий «миграционная подвижность» и перемещение. При этом первое должно пониматься как «потенциальная готовность населения к изменению своего территориального статуса» и выражается она в миграционных установках населения [55, с. 12]. А второе означает сами переселения. На уровень территориальной подвижности населения влияют множество условий, среди которых можно отметить: особенности территорий проживания населения, статус населенного пункта, время проживания в нем, а также пол, возраст, национальность и т.д. На второй стадии происходит само территориальное перемещение (переселение) индивидов. Вся совокупность перемещений в определенное время и в рамках определенных территорий называется миграционным потоком. Каждый миграционный поток имеет свои структурные характеристики. Изучение изменений этих характеристик, мощности, направлений потоков очень важны для регулирования миграционных процессов и формирования прогнозов. На третьей, завершающей стадии происходит превращение мигранта в новосела и осуществляется оно в процессе приживаемости, конечным результатом которого является переход новоселов в состав старожилов. Исследователи миграций считают, что этот статус достигается по прошествии примерно десяти лет. Приживаемость новоселов — двусторонний процесс, включающий в себя две стороны: адаптацию новоселов к новым условиям среды и приспособление условий жизни к потребностям человека. Адаптация мигрантов бывает трех видов: во-первых, приспособление новосела к новой социально-демографической среде места вселения; во-вторых, приспособление новосела к новому социально- экономическому статусу населенного пункта (если он меняется); и, в-третьих, биологическое приспособление или медико-биологическая адаптация возникает, если переселение осуществляется в населенные пункты с другими климатическими, географическими и другими природными условиями. Обустройством называют процесс достижения новоселами уровня благосостояния и миграционной подвижности старожилов [55, с. 16]. Эта теория вплоть до настоящего времени применяется при анализе миграций в нашей стране. Данный подход является основой рассмотрения миграционных процессов в рамках структурного функционализма. Системный метод в анализе общества позволяет изучать общество в виде стабильной социальной структуры, в которой человек руководствуется жестко заданным образцом поведения, который установлен коллективом. И в этом отношении структурнофункциональное направление социологии является, вероятно, одним из самых значительных. Со стороны других направлений вызывает критику исключение из рассмотрения индивидуального человека, обладающего своим выбором и личной позицией. Однако несомненным плюсом теории трехстадийности миграционного процесса является выделение и внимательное изучение так называемого поведенческого фактора, позволяющего учитывать индивидуальные особенности участников миграций. Важное место в российских исследованиях уделялось развитию теории миграционного поведения [88], что позволило сформулировать методические основы для системного изучения особенностей миграционного поведения разных социально-демографических и территориальных групп населения [91]. В 80-е годы также продолжается работа над вопросами регионального анализа миграций. Дело в том, что до конца 70-х гг. миграция рассматривалась лишь как межтерриториальное (межпоселенное) явление, а ее регионализация сводилась к описанию различий в показателях между отдельными территориями. Суть нового подхода, получившего в литературе название проблемного, состояла в понимании того, что степень дифференциации регионов должна оцениваться с точки зрения качественных различий, т.е. типов миграционных проблем. Была произведена классификация территорий на основе разработанной системы показателей с использованием методов многомерного статистического анализа; выделены следующие типы проблем: повышение приживаемости новоселов в районах вселения; увеличение миграционной подвижности представителей титульных национальностей автономных республик; стабилизация сельского населения в центрально-европейской части страны [46, 106]. После распада Советского Союза изменившаяся экономическая, политическая, социальная ситуация вызвала к жизни новые проблемы, связанные с условиями жизни населения и его перемещениями. Коллектив ученых под руководством Ж.А. Зайончковской сосредоточил свое внимание на анализе новой миграционной ситуации, ее взаимосвязях с национальными конфликтами, экономическим кризисом, политической и экономической дифференциацией постсоветского пространства. Г.С. Витковской разработана классификация факторов вынужденной миграции и дано ее мотивированное определение [18]. Кроме этого изучается широкий круг внешнемиграционных проблем, среди которых эмиграция, «утечка умов», трудовая миграция, адаптация вынужденных мигрантов и другие [120]. В последние годы начинают появляться проекты, в которых осуществляются попытки изучить роль социально-психологического фактора в формировании миграционного поведения населения России. Примером такого исследования может служить работа Н.В. Тарасовой, в которой, опираясь на концепции миграционной мобильности трудовых ресурсов Т.И. Заславской и Р.В. РЫБКИНОЙ [37], регулирования социального поведения В.А. Ядова [133] и изучения изучения механизмов и факторов миграционного поведения Л.Л. Рыбаковского и В.Д. Шапиро [91], производится изучение миграционных установок населения различных административно-территориальных единиц. Традиционное направление анализа причин миграции в прошлой и настоящих сферах жизнедеятельности мигранта дополняется группой социально-психологических факторов [112]. По мнению Н.В. Тарасовой, на формирование миграционных установок влияет три фактора-регулятора: условия жизнедеятельности, социальные нормы и диспозиции личности. Следуя такому подходу, можно объяснить, почему в одних и тех же условиях жизни разные типы личности в разной степени склонны решать свои жизненные проблемы путем миграции [112]. Другим примером является работа коллектива исследователей Европейского университета в Санкт-Петербурге под руководством А.К. Байбурина, которые в течение 20 месяцев работали над проектом «Другие русские» или мобилизованная ментальность». В центре внимания находились биографические траектории миграции, в рамках которых выделялись индивидуальные стратегии и практики эмиграции в современных условиях. Одним из важных результатов исследования должен стать фонд переселенческих биографий, в которых могут отразиться миграционные процессы 90-х годов [17, 42]. Таким образом, можно сделать вывод, что в современной России постепенно приходит понимание необходимости изучения «субъективной» стороны миграции, тех смыслов и интерпретаций, которые вкладывают в свои поступки сами мигранты и делаются новые шаги в этом направлении. В последние годы также предпринимаются попытки разработать интегративную социологическую метатеорию, способную преодолеть разногласия, существующие между представителями различных научных традиций. Все парадигмы можно условно разделить, во-первых, на структурные1, рассматривающие прежде всего организационно-функциональные, системные, общественные стороны социальной жизни, общество как целостность, его элементы. Во-вторых, выделяются интерпретативные парадигмы2, которые делают акцент на изучении, интерпретации человеческого поведения, мотивации деятельности личности. В- третьих, обычно говорят об объединительных (диалектических) парадигмах, где социальная реальность анализируется сквозь призму единства объективного и субъективного, структурного и динамического, общественного и личностноиндивидуального (работы П. Сорокина, П. Бурдье, П. У лиса, П. Штомпки, Э. Гидденса, В. Немировского, А. Субетто и др.). В методологии современного социологического анализа все большее развитие получает теория жизненных сил, индивидуальной и социальной субъект- ности. Впервые эта идея возникла именно в ходе проведения исследования миграционных процессов в Алтайском крае в конце 60-х - начале 70-х годов. Тогда учеными было установлено, что за пределы края выезжали не те, кто жил хуже других, и даже не те, у кого были родственники в месте вселения, а те, кто имел значительные материальные, и главным образом, денежные ресурсы. Реальное миграционное поведение отличалось от миграционных планов и установок [27]. Для оценки теоретического и методологического потенциала данной теории в изучении миграционных процессов и миграционного поведения населения, рассмотрим ее ключевые моменты. Личность в качестве субъекта социальных отношений обладает определенным потенциалом, реализация которого зависит от многих обстоятельств, основными из них следует считать: а) свойства социального пространства; б) восприятие этих свойств субъектами; в) способы взаимосвязи системы факторов, которые в совокупности составляют жизненные силы субъекта социальной жизни. Жизненные силы - это жизнедеятельностные способности и возможности людей, т.е. способность к воспроизводству и осуществлению жизни человеком как биопсихосоциального существа, способности к эффективному удовлетворению потребностей поддержания жизнеобеспечения и деятельного существования во всех сферах жизни общества, уровнях его организации. Жизненные силы представлены в единстве индивидуальной и социальной субъектности. Индивидуальная субъектность, под которой понимается способность человека удовлетворять свои многообразные потребности индивидуально-личностными средствами. Социальная субъектность, определяемая как способность людей удовлетворять и развивать свои интересы и потребности с помощью социальных институтов, учреждений и организации общества. Некоторые положения данной концепции перекликаются с другими современными социологическими теориями, к примеру, с положениями теории социального капитала, востребованной сегодня на западе и у нас в стране. И это не противоречит фундаментальным основам формирующейся теории. Например, жизненные силы с позиций того же П. Бурдье определяются как социальный капитал, а субъектность может быть понята как способность максимально эффективно использовать ресурсы, доступные в конкретном социальном пространстве. Однако нам представляется, что теория социального капитала в большей степени представляет собой модель традиционного западного поведения, в котором преобладает индивидуалистический характер, в то время как концепция жизненных сил на первый план выводит взаимодействие индивидов по поводу освоения окружающего их социального пространства. В отличие от традиционной марксистской точки зрения социология жизненных сил человека в определении базовых социальных отношений идет от понимания фундаментального значения взаимодействия жизненных сил человека и жизненного пространства его бытия, взаимозависимости субъектов общественной и индивидуальной жизни по поводу жизненного пространства, средств обеспечения, воспроизводства и совершенствования жизни во всем ее разнообразии. Жизненное пространство при этом чаще всего понимается как среда обитания человека, позволяющая ему так или иначе воспроизводить и совершенствовать свою жизнь, совокупность элементов, составляющих естественную и социокультурную основу воспроизводства жизни человека как био- психосоциального существа [25]. Воспроизводство взаимозависимости субъектов жизненных сил в обществе по поводу использования для воспроизводства и совершенствования жизни того жизненного пространства, которое их окружает, происходит как взаимовлияние жизненных сил и жизненного пространства человека. Для нас большую значимость представляет следующие заключение, что, с одной стороны, «жизненные силы человека, воздействуя на средства жизне- осуществления, жизненное пространство своим количеством, качеством и мерой, порождают, соответственно, отношения владения, пользования, распоряжения» [26, с. 17]. Т.е., в зависимости от степени наличной развитости жизненных сил человека зависит характер осуществления им владения, пользования и распоряжения своим жизненным пространством. Характеризуясь известным количеством, качеством и мерой, жизненные силы человека определяют масштаб воздействия, использования им своего жизненного пространства для воспроизводства и совершенствования жизни. С другой стороны, «в это же время жизненные силы человека испытывают на себе воздействие жизненного пространства, количество, качество и мера которого порождают отношения распределения, присвоения, потребления. Таким образом, возникает основа формирования всей системы общественных отношений, опосредуемых производственно-экономическими, политическими, духовно-культурными и социально-бытовыми факторами и условиями конкретно- исторического бытия людей» [25, 27]. Авторы этой концепции отмечают, что такой подход отражает не «только общую нацеленность на изучение социума как систему социальных интеграций, но и признание первичной роли в системе взаимодействий конкретных индивидов» [25, с. 15]. В рамках данной теории предполагаем, что миграция является результатом взаимодействия социального пространства и жизненных сил, вследствие которого складываются новые потребности, что в свою очередь активизирует индивидуальную и социальную субъектность личности, а также средством, с помощью которого осваивается оптимальное социальное пространство для реализации жизненных сил. Теоретический и практический потенциал концепции жизненных сил, индивидуальной и социальной субъектности позволяет применять ее основные положения при анализе сложных явлений и процессов современного общества, одним из которых является миграция. На сегодняшний день в России наиболее «популярно» изучение проблем вынужденной миграции, международной миграции, наряду со снижением интереса к исследованию внутренних миграций и разработкам в области миграционной теории. Многие вопросы остаются открытыми и требуют своего решения. Возможно, более внимательное знакомство с работами западных коллег даст стимул для новых научных изысканий в области миграций. Тем более что основные теоретические разработки по проблемам миграции в рамках социологического подхода были осуществлены на Западе, некоторые из которых мы рассмотрим ниже. Современная зарубежная социология имеет длинную историю эмпирических и теоретических исследований, посвященных миграции и ее последствиям для общества. Новейшие исследования уделяют большое внимание сетям социальных связей и взаимозависимостям мезоуровня, особо выделяя роль индивидуумов и семейств, при признании того, что их миграционное поведение все же структурно обусловлено социальным контекстом. Кроме этого, физическое перемещение людей вызывает много вопросов относительно адаптации мигрантов и последствий миграций. Современные исследования в определенной степени испытывают влияние более ранних работ в области миграции, поэтому чтобы оценить их теоретические и эмпирические результаты, необходимо рассмотреть основные подходы в контексте развивающегося знания относительно миграции. Ярким представителем неоклассического экономического подхода к миграции является Е. Равенштейн, который в 1885 опубликовал свои «законы миграции», в соответствии с которыми, мигранты, покидая территории с ограниченными возможностями, перемещаются в регионы с большими возможностями. В выборе новых мест большую роль играет расстояние, поскольку мигранты стремятся перемещаться в близлежащие регионы [201]. С этого момента и до конца 1960-ых на анализ миграции существенное влияние оказывала неоклассическая экономическая теория. Экономический подход был сугубо индивидуалистический: на микроуровне миграция обеспечивала индивидуумов механизмом для максимизации их человеческого капитала; на макроуровне она рассматривалась как перераспределение населения между различными регионами и странами, порождаемое различными уровнями спроса на рабочую силу и заработной платы. Следовательно, микро- и макроуровень анализа были простыми копиями друг друга; потоки миграции оценивались как простая сумма рационального поведения индивидуумов. Индивидуумы виделись как социально разобщенные увеличители дохода, применяющие рациональный подсчет затрат и выгод от перемещения с ожиданием улучшения материального благосостояния. Тем временем, на макроуровне аналитики исследовали вопрос, как различный уровень заработной платы и занятости в различных регионах могут быть объяснены миграцией и как эти потоки, в конечном счете, затронут степень пространственного неравенства внутри страны [169]. Характерным примером данного подхода могут также служить работы М. Тодаро [218]. В основе этого подхода лежит теория рационального выбора, суть которой заключается в том, что субъект никогда не выберет альтернативу X, если в то же самое время ему доступна альтернатива Y, которая с его точки зрения предпочтительнее X [22]. Эта модель объяснения до сих пор очень популярна во многих развивающихся странах, однако, она вызывает достаточное количество вопросов, например, как на рациональный выбор индивидов влияют некоторые структурные факторы, среди которых можно назвать международное миграционное законодательство и другие. Тем не менее, в данном подходе отводится довольно значимая роль индивидам в принятии решения о миграции, но не рассматривается воздействие внешних по отношению к индивиду обстоятельств на его индивидуальный выбор. Одной из самых известных работ по изучению миграций в рамках бихевиористского подхода, является пятитомный труд У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке». Эти исследователи саму социальную жизнь индивида понимали как процесс адаптации. «Поведение есть адаптация к среде, и нервная система... есть развивающаяся адаптация» [217, с.741]. Американское сознание зачастую трактуется в обыденной жизни, да и не только в ней, как исключительно прагматическое. Такое знание ценно рекомендациями образцов поведения, ведущих к успеху. Критерием истины в этом типе знания выступает достижение успеха вследствие внедрения рекомендаций в поведение. Обыденное прагматическое знание позволяет прийти к индивидуальному успеху, научное социологическое знание выстраивает универсальные модели успешного поведения. Указанная работа проектировалась как изучение моделей сознания и поведения людей, фактом эмиграции поставленных в ситуацию, при которой точность и адекватность ответа на вопрос о том, какое поведение во взаимодействии с партнерами дает желаемый результат, определяет их меру жизнеспособности в социальной системе. Информация, полученная в ходе анализа личных документов, позволяла выстроить типологию социальных характеров на основе реальной динамики мотиваций конкретных людей, смоделировать механизм адаптации индивида к среде, а также представить его альтернативные варианты, характеризующие возможные пути приспособления. Построенные социологические типологии могли и должны были выступать эффективным инструментом социальной политики. Обобщенная модель поведения индивида в рамках бихевиоризма показана на рисунке 1. Рис. 1. Модель поведения индивида в рамках бихевиоризма Прагматическое познание нацелено на выведение алгоритмов опыта. Оно становится возможным благодаря развитию способности к идентификации, диагностике ситуаций. Таким образом, выстраивается механизм типологии - движение от более универсальных, абстрактных ситуаций к конкретным. Чем богаче социальный опыт личности, тем распространеннее типология, на основании которой действует индивид. Анализируя дневники и письма, У. Томас и Ф. Знанецкий фиксировали разнообразие мотивационных и поведенческих реакций на социальную среду, не освещенную национальным и личным опытом. Общество у авторов не представлено как взаимодействие среды и индивида. В социуме соприкасаются две системы, одна из которых вынуждена приспосабливаться. Приспособление носит поверхностный характер, не затрагивая сущности системы личности. Работа У. Томаса и Ф. Знанецкого может быть отнесена к бихевиористским вследствие того, что в качестве предмета исследования берется поведение индивидов, которые испытывают на себе влияние среды и под этим влиянием происходит формирование новых образцов поведения. Социологический анализ того времени имел крен на индивидуалистическое представление о миграционном поведении и исключительную ориентацию на экономические факторы и последствия. Экологи, в свою очередь, осмысливали миграцию как общую адаптацию к организационным, природным, и технологическим давлениям внутри и снаружи данной социальной системы. Миграция рассматривалась ими и как причина, и как результат изменений в локальной социальной организации. Теория экологии человека, предложенная Р. Парком и Р. МакКензи в начале двадцатого столетия, возникла как результат повышенного интереса социологов к влиянию индустриализации и урбанизации на социальное поведение человека [68, 188]. Экологи внесли значительный вклад в наше понимание урбанизации и перераспределения популяции, социальной морфологии городов и сельских районов, и отношений между изменением популяции и социальными и естественными окружающими средами. К 50-ым годам двадцатого века А. Хавлей [174] систематизировал экологию как теорию структуры сообщества, и это стало одной из основных парадигм американской социологии (см. К. Вилкинсон [220]). Проведение в 1960-м году Американской переписи населения позволило провести крупное экологическое исследование, включая и изучение перераспределения занятости внутри и между столичными городами, и между столичными и нестоличными пространствами. Экология человека оставалась очень влиятельной в американской социологии в 1960-ые годы и в начале 1970-ых, но затем ее значение снизилось. А так как связь между структурой общества и миграцией осмыслялась наиболее ясно в рамках экологии, то это событие могло бы уменьшить интерес и к самой миграции тоже. Однако этого не произошло. Краткий анализ некоторых из причин утраты интереса к экологии дает ключ к пониманию эмпирического, методологического и теоретического прогресса, сделанного в течение последней четверти двадцатого столетия в этой области. Многие ученые считали проблематичными некоторые аспекты понимания экологами миграции. Во-первых, экологическая теория и основанные на ней исследования существуют исключительно на макроуровне, поэтому индивидуальные выборы и решения не могут объяснять изменчивость в межрегиональных потоках миграции. Другими словами, потому как миграция рассматривается как социальная адаптация к изменениям во внутренней организации популяции и-или внешней среде, объяснения причин миграции могут быть найдены только путем сравнения характеристик различных мест в системе расселения. Шнор Л. пишет в своем известном эссе «Миф Экологии человека»: «экология никак не обращается к индивидуальным отношениям, побуждениям, или мнениям как объяснительным факторам. Хотя это может иметь логический смысл, многие аналитики не могут фактически объяснить, почему некоторые области посылают (получают) большее или меньшее количество мигрантов без того, чтобы рассмотреть, как потенциальные мигранты чувствуют и рассматривают относительные достоинства альтернативных мест проживания» [208]. Во-вторых, изучение «адаптации» как процесса на уровне системы также было проблематично, т.к. некоторые ученые считали, что это «черный ящик», в котором не видно действующих и само воздействие. Даже А. Хавлей, пишущий в 1984 году [175], наблюдал, что будущее экологии зависело от более глубокого осмысления адаптации. Экологи были не в состоянии понять, что адаптация включала дифференциальную значимость мест [210]; они не исследовали действующих индивидов и их интересы в различных по условиям местах. В-третьих, с методологической точки зрения, экология критиковалась за неудачное развитие, рассматривая лишь четыре темы во взаимосвязи экологического комплекса: популяция, организация, окружающая среда, и технология. В начале 70-х годов прошлого века на Западе усиливается влияние структуралистского подхода в изучении миграций. В рамках данного направления известны работы М. Кастельса, М. Николинакоса, Г. Косака и С. Кастла, в которых авторы, опираясь на теорию зависимого развития и теорию мировых систем, делают акцент на анализе миграционного процесса в контексте неравномерного развития капитализма и на необходимости рассматривать миграцию также как систему, в рамках которой все части мира связаны разнонаправленными человеческими потоками [16, с.79]. В частности, в своей статье М. Николинакос [192] говорит о том, что классическая и неоклассическая экономическая теория «исходили из модели гармоничного развития общества и объясняли миграцию рабочей силы мобильностью факторов производства, которое подчиняется закону спроса и предложения» [129]. Этот подход подвергается критике, так как он не учитывает политического, структурного и демографического факторов, имеющих большое значение. Взамен во главу угла ставится процесс накопления капитала, благодаря которому происходит переход местных рабочих на лучше оплачиваемую работу. Переселенцам отводится роль «резервной армии труда», призванной обеспечить «повышение уровня жизни в странах Западной Европы». Тем самым вместо прежних иностранных колоний как бы появляются новые, внутренние. Демографические процессы обусловлены накоплением капитала в мировом масштабе и увековечивают подчинение периферии капиталистическому центру. К «странам эмиграции» относятся государства, которые были зависимы от колониальных держав и, которым вменялась в обязанность поставка сырья и продовольствия. Благодаря миграции, капитализму удается стабилизировать обстановку в этих странах, ибо вывоз рабочей силы позволяет устранить потенциальный источник социальных потрясений. Превратившиеся в полупролетариев переселенцы одновременно подвергаются тройной эксплуатации: как индивиды, как класс и как уроженцы зависимой страны. И, тем не менее, для них это означает улучшение материального положения. В заключение следует политический призыв к объединению мигрантов и местных рабочих, ибо «в конечном счете, у мигрантов объективно нет каких-либо особых интересов» [129]. Недостатки этого подхода известны, в частности, к ним относят исключение из процесса миграции сознательного индивида, оставляя ему роль пассивного участника, которого ведут социальные силы во времени и пространстве. В последние годы, некоторые исследователи считают, что постсоветские образцы миграции определяются совокупностью политических и институциональных структур, учитывая при этом определенную роль активных субъектов, но пока эта роль изучена недостаточно. Довольно большой интерес у современных исследователей миграции вызывает концепция pull/push (притяжения-выталкивания), истоки которой, как и предыдущей теории, следует искать в марксизме. Суть данной концепции состоит в следующем: для того чтобы люди захотели изменить привычное для них место жительства, необходимы условия, заставляющие их переселиться в другие города, регионы, страны. Эти условия обычно делят на три основные группы: выталкивание, притяжение и пути миграции. Выталкивание связано с неудовлетворительными или тяжелыми условиями существования индивида в его родных местах. Выталкивание крупных масс людей связано, прежде всего, с серьезными социальными потрясениями (межнациональными конфликтами, диктатурами, войнами), экономическими кризисами, стихийными бедствиями (землетрясениями, наводнениями и т.п.). При индивидуальной миграции выталкивающей силой может служить неудача в карьере, смерть родственников, одиночество и т.п. Притяжение - это совокупность привлекательных черт или условий для проживания в других местах. Чем больше разница в социальных, экономических или политических условиях существования в двух регионах, тем вероятнее миграция под воздействием сил притяжения в районы с лучшими условиями. Пути миграции - это характеристика непосредственного передвижения мигранта из одного географического места в другое. Пути миграции включают в себя доступность попадания мигранта в другой регион, наличие или отсутствие барьеров на пути, информацию, финансовые и языковые возможности. Это стандартная западная модель анализа миграционного процесса применяется и в отечественных исследованиях преимущественно при изучении факторов, влияющих на миграцию населения из стран нового или ближнего зарубежья [63]. В новых подходах к исследованию миграции ученые искали осмысление миграции, в котором социальное поведение и социальные отношения могли быть полностью теоретизированы и прямо измерены. Они отклонили все схемы: неоклассическую экономическую, в которой потоки миграции, как думали, показывали индивидуальные жилищные предпочтения и вычисления полезной стоимости; структурного и экологического подходов, в которых индивидуальное воздействие было явно исключено. Теоретические положения нового подхода были сформулированы в работах С. Голдшейдера [166], Д. Массея [184] и А. Портеса [199]. Эти положения основаны на концепции социальной включенности, предполагающей, что факторы и последствия такого человеческого поведения как миграция могли быть поняты только в контексте социальных отношений и установленных структур, в которых люди являются встроенными (в местах происхождения и общинах предназначения). Следовательно, хотя большинство ученых миграции не идентифицирует себя как социологов организаций, их перспектива - осмысление общин как локальных систем социальных учреждений и социальных отношений и-или как области локального социального взаимодействия. Другими словами, так как социальная структура играет очень важную роль в определении объема и направления миграции и адаптации мигрантов, исследование социального взаимодействия на различных уровнях позволяет по- новому взглянуть на фундаментальные социальные процессы, структуры, и изменения. Согласно современному взгляду на миграции, миграция структурирована сетями социальных связей, которые развивают, регулируют и осуществляют взаимодействие между группами на местах прежнего и нового места жительства. Следующее положение состоит в том, что миграция является многоуровневым социальным процессом, в котором индивидуумы являются включенными в домашние хозяйства, домашние хозяйства в общины, и так далее. Эти наблюдения не новы, но нынешнее поколение ученых объединило их в систему, используя данные лонгитюдных исследований и статистических методов для изучения факторов и последствий миграции в любой нации независимо от ее уровня развития. Включенность в социальные структуры и отношения позволяет объяснять социальную и экономическую вариабельность в индивидуальном и/или групповом поведении мигрантов. Социальные отношения, складывающиеся на среднем уровне, связывают индивидов с более крупными социальными структурами и обеспечивают средства, с помощью которых индивиды и/или домашние хозяйства получают ресурсы, информацию, и социальную помощь в самом широком смысле [158]. Другими словами, чтобы понять детерминанты социального и экономического поведения нужно выяснить структуру поддержки социальных отношений [191]. Как отмечал М. Грановеттер [168], это даст возможность установить, как социальные отношения влияют на решение участвовать в таких специфических типах поведения как трудовая деятельность или миграция. В рамках данного подхода изучают влияние индивида, домашнего хозяйства, или социальной группы на миграционное поведение, но главное его преимущество в установлении взаимозависимости между различными уровнями анализа. Например, хотя образование человека напрямую связано с вероятностью миграции, эти отношения могут отличиться по силе (или даже направлению) в разных обществах из-за различий в способах организации семей, учреждений землевладения, или других социальных институтов. Этот подход совместим с пониманием того, что локальная социальная структура согласовывает со- циалыюе поведение: то есть что социальные отношения структурно ограничены социальными контекстами, в которых люди, живут и работают и модулируются их изменчивостью [146]. Как подчеркивает Д. Массей: «межуровневые взаимодействия обеспечивают логическую связь между микромоделями решения и макроструктурными моделями» [184, с. 7]. Такие исследования, как проведенные Д. ДаВанзо миграции и безработицы [152] и С. Финдлей [157] внутренней миграции в Филиппинах, иллюстрируют то, как контекст создает условия для влияния индивидуальных признаков на территориальную подвижность населения. Они установили, что связь между социальным классом и миграцией изменяется от места к месту, в зависимости от предыдущего опыта миграции в сообществе. В своей классической типологии, В. Петерсен [197] делит миграцию на добровольное и вынужденное движение, но современные работы показывают, что на принятие решения о миграции могут влиять и добровольные и вынужденные элементы. Например, решение о переезде из региона с высоким уровнем безработицы не совсем добровольно. Кроме того, хотя большинство зарубежных исследований миграции касаются добровольных миграций людей и семейств, которые пытаются улучшить свое благосостояние, современные ученые признают, что большое многообразие социальных, экономических и естественных условий может вносить негативные элементы в социальный контекст, влияющий на решение о миграции [149]. Независимо от специфических условий, эти факторы изменяют социальную окружающую среду, в которой люди живут, как это демонстрировали в своих исследованиях Д. ДаВанзо и С. Финдлей. Сетевой подход к миграции демонстрирует, что регулярное социальное взаимодействие происходит между семьей, друзьями, соседями, теми, кто переезжает и кто остается. Поэтому миграция может изменять или даже усиливать социальные связи, которые простираются на значительные географические расстояния. Как Д. Гурак и Ф. Касес [170] выразились, территориальные границы утратили важность для мигрантов: общины мигрантов увеличиваются наряду с их расширяющимися сетями социальных связей. Неясное местоположение усложняет попытки очертить границы таких групп и установить единицы пространственного анализа, которые бы соответствовали реальным образцам социальной и экономической жизни. Сети миграций могут способствовать распространению в регионе информации и идей, которые усиливают недовольство местных жителей, так как показывают, что люди в другом месте материально живут лучше, и что переезд туда является возможным и желательным. В изучении миграции, обычно разделяют исследования внутреннего и международного перераспределения населения. Оба этих процесса, однако, регулируются и мотивируются информацией, идеями, и другими ресурсами сети, и мезоуровневая структура полезна для обоих типов анализа. Внутренние и международные процессы адаптации также похожи: семья, друзья или прежние соседи предоставляют временное жилье и другие виды помощи, и часто неофициальные структуры обеспечивают начальную и иногда долговременную занятость. Все же две формы миграции имеют свои различия в анализе, потому что межнациональные мигранты должны преодолеть юридические барьеры и национальные границы, которые не ограничивают внутреннее движение; кроме того, международные мигранты часто более лингвистически и культурно отличны от представителей страны предназначения, чем те люди, которые перемещаются в пределах одной и той же страны. Миграцию нельзя изучать без анализа социального контекста, в который она включена. Точно так же нельзя изучать структуру общества и ее изменения без исследования демографических, социальных, экономических и политических последствий миграции. Исследования, проводимые в последние десятилетия, расширили теоретические горизонты, создавая место для мезоуровня, ме- зометода и междисциплинарных исследований. Мезоуровень социальносетевого подхода к анализу миграции теоретически эклектичен, он сочетает идеи демографии, политической экономии, нового структурализма, сетевого анализа, теории социального капитала, предлагая новую альтернативу объяснения разнообразного миграционного поведения, оставляя, тем не менее, многие теоретические и эмпирические вопросы. Как отмечалось выше, в конце 80-х годов растет число исследований, «в которых рассматривается роль социальных сетей в этиологии, составе и воспроизводстве миграционных потоков, а также в расселении мигрантов и их интеграции в принимающие общества» [16, с.91]. К сетевой теории имеет прямое отношение широко известная на Западе и в нашей стране концепция социального капитала. Экономист Гленн Лоури [182] применил концепцию социального капитала для установления набора нематериальных ресурсов в семьях и сообществах, которые способствуют социальному развитию молодых людей, однако социолог Пьер Бурдье [171] отметил, что эта теория имеет более широкое соответствие человеческому обществу. По П. Бурдье и Л. Вакану [141, с. 119]: «Социальный капитал - это совокупность ресурсов, действительных и виртуальных, которые достаются индивиду или группе посредством владения надежной сетью более или менее институционализированных отношений взаимного знакомства и признания». Рассматривая природу различных благ, которые индивиды ставят на карту в борьбе за занятие определенной позиции в поле, П. Бурдье пришел к выводу, что за всем богатством и разнообразием ставок скрываются три большие группы, три категории капиталов: экономический, культурный и социальный [130]. Экономический капитал представляет собой ресурсы, имеющие экономическую природу, к которым можно отнести деньги (как эквивалент любого товара), они помогают занять преимущественное место в поле, а также и любой товар в широком понимании этого слова. Культурный капитал - ресурсы, имеющие культурную природу, среди которых важнейшим является образование, а также тот культурный уровень индивида, который ему достался в наследство от его семьи и усвоен в процессе социализации. Социальный капитал - ресурсы, связанные с принадлежностью к группе: сеть связей, которые нельзя использовать иначе как через посредство группы или через посредство людей, обладающих определенной властью и способных оказать «услугу за услугу». Экономический и культурный капиталы являются источниками власти для тех, кто ими обладает. Обозначенные три типа капиталов являются не только ставками в игре, но и условиями вхождения в саму игру. Каждый агент стремится поместить свои капиталы более выгодно и увеличить шансы на выигрыш [130, с.392]. Невозможно установить иерархию между видами капитала, однако в различное время, в разных полях тот или иной вид капитала может доминировать над другими. Различные позиции создают некое пространство возможностей для каждого агента. Каждый агент, производящий определенную практику, строит свои жизненные планы в зависимости от способности воспринимать существующие возможности, а также в зависимости от умения использовать или отвергать их [130, с.395]. Ключевая характеристика социального капитала - его конвертируемость, он может быть превращен в другие формы капитала, в первую очередь - финансовую (по Р. Харкеру, С. Махару и С. Вилкесу [173]). Люди получают доступ к социальному капиталу посредством членства в межличностных сетях и социальных институтах и затем превращают его в другие формы капитала для улучшения или поддержания их позиции в обществе (П. Бурдье [171]; Дж. Коулмен [151]). А. Портес и Дж. Сенсенбреннер [200] отмечают, что социальный капитал может иметь как негативные, так и позитивные последствия, тем не менее, большинство ученых в основном подчеркивают позитивную роль, которую он играет в приобретении и накоплении других форм капитала (см. Дж. Коулмена [150]), что становится очень важным при исследовании миграции. Сетевая гипотеза теории социального капитала заключается в следующем утверждении: люди, которые социально связаны с текущими или прошлыми мигрантами, имеют доступ к социальному капиталу, который значительно увеличивает вероятность того, что сами они станут мигрантами. Эта гипотеза не нова. Очевидно, что у нее есть значительные исторические традиции и ее продолжают использовать для объяснения направленности миграционных потоков и концентрации определенных типов мигрантов в отдельных областях. Логические и исторические объяснения данного предположения, обзор некоторого числа более новых формулировок и приложения хорошо раскрыты во многих работах Д. Массея [183, 184, 185, 186, 195]. Под миграционными сетями понимается набор межличностных связей, которые соединяют мигрантов, бывших мигрантов и немигрантов между собой посредством отношений родства, дружбы и общего социального происхождения [195]. Сетевые связи увеличивают вероятность миграции, т.к. снижают стоимость и риск передвижения и увеличивают ожидаемую отдачу от миграции. Наличие связи с тем, кто мигрировал, наращивает социальный капитал, который люди могут использовать для получения доступа к важным видам финансового капитала, таким, как высокие зарплаты за рубежом, которые позволяют повышать уровень благосостояния семьи. Еще в 1920-е годы социологи поняли важность сетей в развитии международного передвижения (см. У. Томас и Ф. Знанецкий [217]; Джамио 1930). Также Е. Тэйлор [215] охарактеризовал сетевые связи как источник «миграционного капитала»; Д. Массей и др. [185, с. 170], были первыми, кто определил миграционные сети как источник социального капитала. В соответствии с высказыванием Дж. Коулмена [150, с.304] «социальный капитал. . . создается, когда отношения между людьми трансформируются в способы побуждения к действию», он определяет миграцию саму по себе как катализатор изменений. Исследователи сетей пришли к выводу, что решения о миграции редко сделаны разобщенными индивидуумами: поиск ответа на вопрос о том, переезжать или оставаться, о выборе места предназначения будет осуществляться в пределах семей, но вовлечет, в некоторой степени, и других людей (Дж. Харбисон [172], Дж. Минсер [190]). Повседневные дружеские и родственные связи предоставляют определенные преимущества людям, которые ищут способ мигрировать за рубеж. Когда кто-либо из личностной сети мигрирует, связи трансформируются в источник получения доступа к зарубежной работе и деньгам, которые она приносит. Каждый акт миграции создает социальный капитал между людьми, с которыми связан новый мигрант, таким образом повышая их собственную вероятность миграции за рубеж (Д. Массей и др. [185], [183], Л. Голдринг [165]). Таким образом, несмотря на наличие определенного числа альтернативных трактовок этой идеи, ключевая гипотеза состоит в том, что связи в рамках социальных сетей создают условия для побуждения миграции других людей (уменьшение издержек, увеличение потенциальных потоков будущих доходов, уменьшение рисков, передача информации). В результате этого люди, которые связаны с мигрантами, при прочих равных условиях, сами имеют большую вероятность мигрировать ([195], [185]). Признание того, что семьи и домашние хозяйства являются источником решений о миграции, расширило узкую индивидуалистическую модель. Ученые начали находить во многих обществах, что домашние хозяйства размещаются так чтобы увеличивать совокупный доход и сокращать риск, что связано с концентрацией в одном месте и/или одном занятии [213]. Кроме того, Д. Массей и его коллеги [185] показали, что домашние хозяйства и сети неразрывно соединены в процессе совокупной причинной обусловленности. Каждый последующий мигрирующий член семейства усиливает эффективность сети; в свою очередь, более эффективные сети уменьшают затраты и риски, связанные с миграцией, увеличивая возможности того, что ожидания от миграции будут удовлетворены и что миграция продолжит следовать через сеть. Это не просто модифицированная версия рационального выбора. Скорее, и миграция, и немиграция могут рассматриваться как «целеустремленное действие, вложенное в контексты продолжающихся систем социальных отношений» [168]. Очевидно, что люди и домашние хозяйства стремятся к улучшению своих условий через миграцию; на решение о переезде и выборе места назначения, существенно влияют социальные отношения, включая те, которые свойственны сетям социальных связей. М.Бонд отмечает: «отправной точкой при исследовании социальных сетей следует считать тот факт, что контекст для принятия индивидом или группой решения о миграции создают крупные структурные факторы. Однако на микроуровне на миграционные решения влияет еще и наличие цепочек связей, соединяющих людей в пространстве» [16, с.91]. Понятие миграции как непрерывного процесса и установление того факта, что миграция изменяет локальную социальную структуру, способствуя появлению нового набора сетей социальных связей, вызывает вопрос: как миграция воздействует на другие аспекты социальной жизни в местах переезда и происхождения. Поскольку сети социальных связей обеспечивают каналы для потока информации, идей и ресурсов между общинами, происходит культурный обмен между ними. Другими словами, миграция скорее устанавливает и преобразовывает социальные связи, чем нарушает существующие между людьми в местах предназначения и происхождении. С. Голдшейдер [166] также утверждает, что так как сети миграций приносят новые идеи и ресурсы в сообщество, они также изменяют и традиционные отношения значимости норм и ценностей. Миграция, в свою очередь, является прямо и косвенно ответственной за создание и преобразование этих сетей социальных связей. Сети миграций не спонтанны, ни эфемерны, и при этом они не институционизированы. Следовательно, они могут быть весьма изменчивы в формах и функциях. Эта черта увеличивает их устойчивость в исследованиях миграции при разнообразных национальных и исторических обстоятельствах [170]. Хотя большинство ученых соглашается, что включенность в сети увеличивает вероятность миграции, не все полагают, что социальное взаимодействие среди членов сети - фундаментальная причина миграции. Существует несколько альтернативных объяснений того, что люди, связанные с мигрантами, имеют большую вероятность мигрировать сами. Некоторые из этих объяснений устанавливают зависимость между миграционным поведением индивидов, связанных тесными семейными или домашними узами; другие полагаются на общ- ность миграционного поведения в рамках более широкого круга людей, связанных отношениями дружбы, приятельства или общности социального происхождения. Однако в обоих случаях степень миграционных рисков у людей, которые принадлежат к одной социальной группе, одинакова не потому, что поведение одного влияет на поведение других через формирование социального капитала (что мы имеем в гипотезе социального капитала), а из-за влияния условий, общих для людей в группе [195]. Рассмотрим некоторые из конкурирующих объяснений взаимосвязей миграции и наличия в числе окружения потенциального мигранта его реального предшественника. Обычная модель человеческого капитала предполагает, что миграционное поведение будет схоже между друзьями, родственниками и даже членами сообществ. Ключевой аргумент — на миграционное поведение внутри группы оказывают влияние общие характеристики и ограничения, которые определяют ожидаемый уровень миграции и, по этой причине, вероятность ее возникновения. Следуя этой линии доказательства, если кто-то из членов группы сможет каким-либо образом избежать влияния общих характеристик человеческого капитала, то связь между миграционным поведением его и других мигрантов будет уменьшена или убрана совсем. В отличие от предыдущего объяснения, модель максимизации семейного дохода предполагает, что члены домашнего хозяйства совместно формулируют стратегию увеличения хозяйственного (нежели индивидуального) дохода. Семья коллективно выбирает членов, которые переезжают в установленном порядке так, чтобы получить наивысший доход для домашнего хозяйства, порождая очевидный эффект «цепной миграции», что означает, что миграция одного члена домашнего хозяйства увеличивает вероятность, что другой последует за ним. В реальности, однако, наблюдаемый сетевой эффект не вытекает из влияния членов домашнего хозяйства друг на друга, а скорее из корреляции поведений в рамках домашнего хозяйства, как результат совместного принятия решений при выработке общей стратегии, которая руководит действиями личностей. Интересная версия этой модели, предложенная Дж. Борджас и С. Бронарс [140], предполагает, что члены домашнего хозяйства совместно распределяют работников в семье по различным видам деятельности, включая миграцию. Первое звено в цепи миграции выбирается максимально ответственно, кто из членов семьи едет первым - не имеет значение, все остальные знают, что последующие издержки на миграцию остальных членов семьи будут меньше, чем первого мигранта. Таким образом, семья выбирает оптимальную схему миграции, снижая издержки для всех своих членов. Таким образом, наблюдаемая корреляция миграционных поведений людей в рамках одного домашнего хозяйства может только отражать тот факт, что они совместно реагируют на общие внешние условия. Никакого влияния не уделяется сетевым взаимоотношениям как таковым. В противовес теории человеческого капитала, эта теория не обязательно предполагает положительную корреляцию между миграционными рисками различных членов домашнего хозяйства. Координация поведений с целью максимизации дохода может потребовать того, что некоторые члены семьи должны будут остаться дома, в то время как другие могут мигрировать. Такое может произойти, например, когда домашнее хозяйство владеет предприятием, которое требует надзора со стороны доверенного члена семьи. В отличие от неоклассической экономической модели, разработанной Дж. Борджас и С. Бронарс, новая миграционной модель диверсификации рисков, предложенная О. Старком и другими, предполагает, что домашние хозяйства работают не только для максимизации прибыли, но и для минимизации рисков ([153], [213]). В соответствии с этой концепцией, миграция предлагает домашним хозяйствам разнообразные пути для управления рисками. Также как инвесторы диверсифицируют свой портфель, чтобы ограничить свою подверженность рискам, домашние хозяйства диверсифицируют распределение работников по видам деятельности в различных местах. Стратегия требует того, чтобы доходы в пунктах происхождения и назначения обратно коррелировали. В случае негативного влияния деловых циклов, домашнее хозяйство будет подвержено не такому большому вреду из-за спада в родной экономике, т.к. один или более член семьи будет получать высокую зарплату за рубежом и сможет отсылать часть своих сбережений домой. Социальные сети рассматривают миграцию с практической точки зрения - как средство диверсификации рисков [215]. Когда миграционные сети хорошо развиты, они делают работу в пункте назначения легко достижимой для большинства членов сообщества, делая эмиграцию надежным и относительно безрисковым ресурсом [185]. В результате, миграция наиболее вероятна при условии наличия скорее сильных, чем слабых сетевых связей. В соответствии с моделью Дж. Борджаса и С. Бронарса, диверсификация может потребовать различия во времени для выезда различных людей, возможно, вызывая отрицательную корреляцию между миграционными решениями в рамках домашнего хозяйства. Одно из основных объяснений сетевых эффектов базируется на факте, что люди вовлекаются в социальные сети через неслучайные процессы отбора. Социальные и экономические переменные, которые влияют на включенность в сети, определяют склонность к миграции, таким образом, создавая ложную связь между этими двумя результатами. В соответствии с данной точкой зрения, миграция одного члена домашнего хозяйства не влияет на миграционный риск других членов. Скорее, наблюдаемая связь происходит благодаря общему процессу отбора. Такой механизм частично возможен там, где есть значительные возможности для персонального выбора, например, в сетях, основанных на дружбе или, в меньшей мере, на общем социальном происхождении. Наименее вероятно, что этот механизм будет иметь какое-либо значение, когда социальные сети построены на кровных связях. Так же как и в модели совместного принятия решений, селекционная гипотеза не уделяет никакого существенного значения социальным отношениям как таковым, но подчеркивает важность общих базовых процессов, которые постоянно влияют на решения, которые принимают различные члены семьи. Споры по этому поводу продолжаются, но исследование А. Паллони и ряда других ученых [195] убедительно доказывает, что социальное взаимодействие среди членов сети является одним из причинных факторов миграции. А. Паллони и его коллеги проверили конкурирующие гипотезы и заключили, что «социальный капитал, распределенный среди сообщества и домашних членов, значительно влияет на вероятность миграции» [195, с Л262]. Правильность теории социального капитала не может базироваться на единичном исследовании, т.к. теория выводит и предполагает другие эмпирические величины, которые также необходимо оценивать. Таким образом, если эти предполагаемые величины не наблюдаются или если наблюдаются несоответственно конкурирующим теориям, они могут быть использованы для фальсификации теории социального капитала или исключения схожих объяснений [144]. Рамки нашей работы не позволяют охватить все теории, относящиеся к исследованиию миграций. Так, например, заслуживают внимания теория социальных изменений (Я. Щепаньский, П. Штомпка), ассимиляционная теория (Варнер, Хандлин); этносоциологические исследования (Дэвис, Ю. Арутюнян); культурологические теории (Бастамант и др.) и многие другие. Пока также не использованы объяснительные возможности западных теорий конфликта применительно к анализу миграционных процессов. Тем не менее, в настоящее время происходит смещение в изучении миграции в сторону социальных наук вообще и социологии в частности. Так, в научных работах наряду с мнением о формировании новой комплексной науки «миграциологии», начинают появляться работы о становлении новой отрасли социологии — социологии миграции. Это связано с тем, что миграционные процессы вызывают значительные изменения во всех сферах общества. Данная отраслевая теория должна еще пройти «этап конструирования, который заключается в определении объекта и предмета исследования, специфических методов изучения этого сложного процесса, формирование понятийно-категориального аппарата и т.д.» [95, с.458]. Работа в этом направлении идет довольно активно. Интерес со стороны социологов к миграции растет, о чем свидетельствуют многочисленные исследования, также большие надежды на социологию возлагают представители родственных дисциплин, которые, сознавая сложность, многозначность миграционных процессов, их последствий для современного мира, отмечают возрастающую роль индивидов в формировании и развитии новых общественных структур и процессов. По мнению автора, социология миграции обладает значительным потенциалом для построения новых теоретико-методологических и эмпирических моделей изучения миграции и дает стимул к объединению усилий ученых различных специальностей с целью комплексного исследования миграционных процессов. 1.2.