КОЛОНИАЛИЗМ: ОБЩЕСТВЕННЫЙ И КУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕССЫ

Процесс колонизации Тропической Африки крупнейшими европейскими державами того времени ознаменовал качествен* новый этап в политическом развитии обществ, населявших Африканский континент.

форм внеэкономического принуждения невозможно органи».« вать туземцев для оживления их экономической жизни. Можно I утверждать, что при отсутствии товарно-денежных отношеиі j экономическое развитие совершенно невозможно без использо- 1 вания различных форм принудительного труда» [169, с. Щ| 1 Поэтому создание соответствующей политики админиетр- тивной системы было необходимым условием организаций колониальной эксплуатации. Когда мы говорим о «создан» управленческой системы, то имеем в виду, что такая деятш- j ность человека принципиально отличается от той, которая бн- і ла рассмотрена нами в предыдущей главе. Это несовпаден® | было обусловлено глубокими стадиальными различиями об-1 щественных систем, взаимодействовавших в колониальном пр®- і цессе, с одной стороны, первобытных, с другой — империалистических. Если в первом случае традиция как регулятор общественных отношений складывалась естественным путей і подчинение ее власти осуществлялось преимущественно бессознательно, то в капиталистических обществах управление—эр : сознательная и целенаправленная деятельность людей, ори#- ; тированная на достижение заранее сформулированной цел Только при капитализме управление выделяется в самосад- J тельную область человеческих отношений, а также становится объектом научного познания.

! веяной эволюции складывается понимание управления как і специфической деятельности людей, направленной на получе- I яие определенного результата. Этому способствовал рост про- 1 мышленного производства. Как отмечал К. Маркс: «Рост раз- I леров промышленных предприятий повсюду служит исходным | пунктом... для прогрессирующего превращения разрозненных ! 8'рутинных процессов производства в общественно комбиниро- I ванные и научно направляемые процессы производства» [4, I с §42]. Американский инженер Ф. У. Тэйлор (1903 г.) и франті цуэский инженер А. Файель были первыми авторами работ по | научному управлению.

I Свойство политических культур, характерных для капита- Ї диетических обществ, обусловлено, в свою очередь, эволюцией jj человеческой психики. Здесь, в отличие от мышления в комп- I доссах, которое доминировало в доколониальных африканских | обществах, превалирует понятийно-категориальное мышление,. І посредством которого индивид может выходить далеко за пре- I деды своего непосредственного жизненного опыта. Человек вы- I деяяет себя из окружающей среды, противопоставляя природе *

и обществу как субъект объекту. Он действует целенаправлен-- I т, его деятельность ориентирована на объект, в отличие от I традиционной деятельности, ориентированной на соблюдение I заданного образца. Целеполагание такой деятельности нахо- ? датся в будущем, в то время как традиционная деятельность | формально обращена в прошлое, так как в качестве идеала » выступает модель поведения предков. «„Рациональная" про- I грамма деятельности предполагает теоретическое вычленение j целей и средств, воспроизведение способов подчинения средств І далям, обоснование целесообразности в программе отдельных I актов. Индивидуальное сознание оказывается здесь правомоч- | вам не только теоретически воспроизводить требование систе- I ни, но и выбирать тот или иной вариант их реализации» [81, | с. 69J. Вычленяя себя из общества, человек способен к само- | «шанню и самоанализу, к оценке своего знания, нравственно- I го облика и интересов, идеалов и мотивов поведения, к целост- I boS оценке себя как деятеля...

I Черты индивидуального и общественного сознания, присущие | эиохе индустриального общества, были обусловлены, в свою | очередь, глубокими изменениями в сфере социальных взаимо- | действий, характерными для данного этапа общественной эво- | люции. Прежде всего имеется в виду процесс социальной ин- І днвндуализации, выражавшийся в отчуждении индивида от | прежних социальных связей докапиталистической эпохи, фун- I дамент которых составляли родственные отношения. Разрыв і «их связей произошел, как известно, в ходе становления ка- f Пйталнстического способа производства, в результате которого возникла огромная армия людей, лишенных всяких средсц производства, с одной стороны, и владельцев этих средств! с другой. Иными словами, с устранением архаических фора общественной собственности на средства производства ИСЧЙ- ла и экономическая основа, на которой существовали разлщ. ные формы общинной организации. В результате этого прощ*, са возникло «гражданское общество», характерной особе», ноетью которого была высокая степень индивидуалнзаод*, «И все гражданское общество,— писал К- Маркс,— есть вой® отделенных друг от друга уже только своей индивидуальностьш индивидуумов друг против друга и всеобщее необузданнее движение освобожденных от оков привилегий стихийных жизненных сил» [9, с. 129]. Родство как основной принцип, овре- делявший социально-политическую корпоративность в докавя- талистических обществах, уступило место человеческому интересу. «Каждое деятельное проявление его существа, каждое его свойство, каждое его жизненное стремление, становив; потребностью, нуждой, которая делает его себялюбие любою*і к другим вещам и другим людям, находящимся вне его... V ким образом, естественная необходимость, свойства человек- \ ского существа, в каком бы отчужденном виде они ни высту-: пали, интерес,— вот что сцепляет друг с другом членов граж-: данскош общества» [9, с.

Аппарат управления (организация) есть рационам* j созданный инструмент или средство для достижения ясно выраженных групповых целей. Структура и принципы организации должны отвечать этим целям. 2.

Организация строится строго по иерархическому арі* ципу. Каждый служащий подчиняется вышестоящему должностному лицу и несет ответственность как за свои дейстщ так и за действия своих подчиненных. 3.

Задачи аппарата расчленяются на возможно простей» операции. 4.

Деятельность всех служащих регламентируется системе!

правовых предписаний, определяющих объем их служебнш j полномочий. 1 5.

Отправление властных функций основывается на факк! пребывания в должности, а также на специальных знаниях з.

навыках служащего. Служащие действуют беспрестрастно, «обезличенно». Это необходимо как гарантия того, чтобы цели организации не подменялись и не искажались по произволу отдельных должностных лиц и лидеров харизматического типа* и для обеспечения заменяемости служащих (при оставленій ими должности) без заметного ослабления организации {80, с. 46—47].

Как можно заметить, этот тип политической культуры по своим социальным, идеологическим и социально-психологическим свойствам в известной мере противостоит политической культуре докапиталистических обществ, в которых она была основным регулятором общественной жизни, т. е. традиционной политической культуре.

Действительно субъектами политической деятельности в рамках традиционной политической культуры доколониальных африканских обществ были естественно возникшие общественные коллективы (род, племя, клан, община и т. д.). Основными принципами, определявшими корпоративность такого коллектива, были половозрастной и по родству. Любая корпоративная общность в рамках традиционной политической культуры доколониальных африканских обществ непременно осознавала себя коллективом родственников, половозрастной принцип играл важную роль в организации внутренней структуры такой общности. Индивид на данной стадии общественной эволюции ве являлся автономным субъектом деятельности и свои интересы тесно ассоциировал с интересами коллектива, к которому принадлежал, причем общественный интерес был первичным т отношению к интересу индивидуальному. Чувство корпоративности возникало не в результате осознания общности интересов индивидами, входившими в тот или иной коллектив, а на базе формирования чувства сопричастности посредством использования общих символов и ритуалов, являвшихся мощным средством эмоционального воздействия. Все члены такого коллектива — субъекта политической деятельности в традиционной политической культуре — были связаны между собой различ- ными социальными обязательствами, которые жестко закреплялись традицией. Мужчины в доколониальных африканских обществах играли основную роль в управлении общественными делами, причем старшие имели преимущественные права. Харизматический тип авторитета также был широко распространен.

Колониальный процесс в сфере политической представлял собой взаимодействие двух вышеобозначенных типов политн®.

Особенностью политического развития африканских обществ в колониальный период является сознательная и цеде. направленная деятельность европейцев по формированию eg. стем социального управления. Уровень развития общественно^ сознания в тех капиталистических государствах, которые щ. ступали в качестве метрополий, определил тот факт, что | этом процессе была активно задействована наука. Более тога, сама колониальная практика вызвала к жизни целое научно* направление — социальную антропологию. Известный англі|. ский исследователь так называемых этнографических народ*» Б. Малиновский определил соотношение политики и наука % колониальном процессе следующим образом: «Должны ли шы смешивать политику с наукой? В одном случае — решителы» да. Если знание позволяет предвидеть события, а предвидят» в свою очередь, означает власть, бессмысленно настаивать as' том, чтобы научные результаты не были использованы тем, кому суждено управлять. Важность изучения культурных контактов и культурных изменений, вызываемых этими контата- ми, была осознана в большинстве стран, перед которыми стела проблема управления колониями, что привело к развитии там антропологии» [226, с. 4]. О тесной взаимообусловленной < колониальной практики и антропологии (или этнологии) писал в конце XIX в. журнал Этнологического общества: «В настоящее время общепринято: этнология требует самого пристального внимания не только потому, что она способствует любопытству тех, кто любит заглядывать в деяния природы, а из-за ее практического значения, особенно для страны, чьи многочисленные колонии и интенсивная торговля способствуют контактам с различными видами рода человеческого, которые отличаются друг от друга физическим обликом и нормами морали» [178, с. 182]. Эта взаимосвязь политики и науки еще белее категорично была обозначена В. Флауэром в его послан» президиуму Антропологического института в 1884 г., где ов писал: «Предмет этнологии... наиболее важен в практически отношении. Он важен для того, кто должен управлять» [178, с. 184].

Интересно, что одним из самых важных моментов в научи- практической деятельности европейцев был вопрос об отшшге- нвд к африканским доколониальным политическим структурам пря создании систем управления. Известная английская африканистка Л. Мэир отмечала: «Европейское управление в Афр* ке вызвало радикальные изменения. В ряде областей общественной жизни эти изменения не были заранее предусмотрены. Однако в сфере управления европейские правительства были вынуждены определить свое отношение к традиционным властям, здесь теоретически четко определялась их позиция» [222, с. 125]. В ходе колониальной деятельности европейцев в конце XIX — начале XX в. возникли своего рода научные концепции или «философии» колониального управления. Основным дифференцирующим признаком таких концепций был опять же вопрос отношения к традиционным институтам социального управления. Наиболее известные из них — теории прямого и косвенного управления. Под косвенным понимался такой тип колониального управления, который предусматривал использование доколониальных властно-управленческих структур. Под прямым же —такое управление, при котором эти структуры полностью разрушались, а на их месте создавались новые, по образу и подобию европейских. Классическими представителями первого типа считались англичане, второго — французы. Л. Мэир так характеризовала эти типы: «Традиционные правители либо признавались и использовались как часть административной машины большего масштаба, либо же игнорировались: власть их сознательно подрывалась, и традиционные институты замещались... „новыми и негибкими" сооружениями» [222, с. 195].

Возникает закономерный вопрос, почему именно этот аспект колониальной практики европейцев вызывал столь бурные теоретические дискуссии? Отвечая на него, отметим, что, во- яервых, организация политико-административной структуры, при отсутствии возможности экономической эксплуатации, имела первостепенное значение, точнее, была единственным рычагом, посредством которого эта эксплуатация могла вообще осуществляться. Во-вторых, для понимания данного явления следует учитывать и политические традиции самих обществ - колонизаторов, в данном случае Англии и Франции. Политическая культура англичан, как известно, более традиционна: в ней по сей день сохраняются многие элементы, характерные для докапиталистической стадии эволюции, что отсутствует в политической культуре современных французов. Такая «традиционность» англичан не могла не сказаться и на отношении к африканским «монархиям», которые они стремились сохранить и в колониальном управлении. И наконец, в-третьих, вопрос об отношении к доколониальным властно-управленческим структурам, его особая роль в возникших теориях управления свидетельствуют о том, что эта проблема была основной при решении практических задач, связанных с организацией политического процесса в колониях. Как показывает анализ практики колониального управления в Африке, оба варианта в действительности не имели тех существенных различий, которые декларировались в теории. М. Мерлэн, первый губернатор

Французской Экваториальной Африки, в частности, писал- «Прямое управление В КОЛОНИЯХ невозможно... Поэтому мы должны проводить политику взаимопомощи и сотрудничества с туземными властями» (пит. по [279, с. 108]). X. Дешамв также отмечал, что французские колониальные администратору на практике в конце XIX в. проводили политику косвенное управления, которая была близка идеям Лугарда [166, с. 301} В целом можно констатировать отсутствие единства взглядов на проблему соотношения теории и практики в пряме* и косвенном управлении как среди западных, так и среди се- ветских исследователей, которые, по замечанию Ю. Н. Зотовой, «не СМОГЛИ дать сколько-нибудь ПОЛНОГО решения Э?0| проблемы. Их точки зрения нередко значительно расходятся» [57, с. 21—22], В то же время представляется очевидным нал- чиє определенных общих черт в колониальной практике Англ® и Франции, которые были обусловлены объективными закономерностями, определявшими взаимодействие одинаковых к уровню социально-экономической эволюции общественных систем. Это обусловило, по всей видимости, возникновение аналогичных процессов, и в частности тождественных элемент® в практике управления английских и французских колоній. Различия же в политических традициях метрополий, и прежде всего в их отношении к традиционным институтам власти, отразились в теоретических воззрениях на колониальное управление, определили специфику приемов и методов, используемых в практике. Если во французских колониях эксплуатация традиционных институтов носила преимущественно стихийный характер в повседневной практике колониальных чиновников, то у англичан опора на эти институты была возведена в ранг государственной политики. Как справедливо отметила Ю. Н. Зотова: «Приемы колониального управления были детально разработаны, и целесообразность их применения всесторонне обоснована. Во всяком случае они были скрупулезно зафиксированы в обширных постановлениях, положениях, инструкциях, проведены на практике и в результате превращена в тщательно отрегулированную систему» [57, с. 4]. Здесь же следует отметить, что результаты этой политики нашли свое научно-теоретическое осмысление в рамках политической да- : ропологии относительно самостоятельного научного направления, возникшего в рамках социальной антропологии в 40-х годах нынешнего столетия, которое, по сути дела, сформировал определенный взгляд «а политическое развитие африкански обществ в колониальный период, и в частности на воспроизводство в нем традиционных структур. Поэтому представляется важным наряду с анализом объективной стороны этого процесса рассмотреть и его субъективную сторону, т. е. подвергнуть проверке выводы, сделанные политическими антропологами, их понимание роли и места традиций в колониальном политическом развитии.

Идейным отцом политики косвенного управления является ,ф Лугард, изложивший ее основные принципы в «Политическом "меморандуме», опубликованном в 1916 г. [218]. В этой І работе он обобщил весь предшествовавший опыт Великобрита-

I «ни по организации управления в своих колониях, и в частно- >

fin в Индии, а также свой собственный опыт, полученный в

| Нигерии, где он с 1900 по 1919 г. служил губернатором. р Впоследствии разработанная им система была введена на

k шестнадцати африканских территориях, в том числе и в коло-

% нлях Восточной Африки. Таким образом, если при организации | управления в Нигерии деятельность Ф. Л у гарда была мотнви- I рована прежде всего практическими потребностями и объектив- Ї ными обстоятельствами, то его последователи действовали на і основании разработанной им и опубликованной в «Политиче- I стой меморандуме» теории. Если понимать под теорией «соб- I рание информации о действительности в обобщенной и сжатой I форме» [73, с. 100], то те идеи и принципы, которые он изложил | % этом труде, вполне могут быть определены как теория коло-

I шального управления. С точки зрения кибернетики теория

I рассматривается как «черный ящик», в который через «входы»

| поступает информация, на материале которой строится теория *

і е. обобщаемые ею факты), а на выходе появляется создан-

I кая теорией информация (т. е. предсказанные теорией факты).

I В соответствии с этим подходом колониальная практика в Се-

I верной Нигерии послужила входящей информацией, на выхо-

V де же был, по существу, получен главный теоретический вывод

I о том, что традиционные институты власти (т. е. доколоииаль-

I яые институты) можно и должно использовать при создании

| системы колониального управления. Причем, как показывает

I анализ теоретических воззрений создателей данной концепции, >

вредполагалась не только адаптация этих институтов к новым

| условиям, но и активное их использование в качестве основно-

! го элемента для формирования принципиально нового типа

| общественных отношений. П. Хэйли так, например, определял

I роль доколониальных институтов в новой системе управления:

I «Признанные традиционные институты власти должны стать

І ве просто частью управленческой машины, но жизнеспособной

| ее частью, что дало бы возможность направлять энергию и

| способности туземцев на сохранение и развитие своих собст-

| венных институтов» [189, с. 10].

| Несмотря на то что созданная Ф. Лугардом теория выгляде- I № как методическое руководство для практиков, претворявших

I колониальную политику в жизнь, она имела под собой

определенную философскую подоплеку. Согласно замечанию

В. Краевского, все теории строятся на определенной теоретической, аксиоматической и методологической основе, причем эта основа иногда избирается ее творцами осознанно, а иногда бессознательно, как не что безусловное. Именно второй подход fe характеризует данную теорию колониального управления. Ана- лиз основных принципов, положенных в основу этой теорії, позволивших сделать вывод о возможности использования щ. статутов управления, по сути дела, доклассовых обществ j системе колониальной эксплуатации, позволяет заключить, чта ее создатели вольно или невольно не проводили качественной ; различия между известными им европейскими системами и д. I ми, которые они встретили в Африке. Отсюда предполагалось, j что африканские правители обладают такой же властью, щ j и европейские эпохи феодализма, и тем самым уровень ц | реальной власти существенно завышался. Именно такая уста- ] новка послужила методологической основой теории косвенное j управления. В соответствии с ней было вполне ЛОГИЧНЫМ СЧ8- j тать, что для управления народом достаточно контролирован ! его традиционного правителя, заставить его действовать в и-1 тересах метрополии. Ф. Лугард, в частности, в своих инструк- j днях чиновникам колониального аппарата требовал проведена j такой политики, «когда местные органы управления управляются по законам, исходящим от туземных властей, которщ j сами находятся под нашим контролем» [218, с. 14—15]. Одм | из создателей этой теории, Д. Камерон, видел ее суть в пре- | данности и верности народа своему традиционному лидеру, j «какая бы проявлялась свободно и без давления извне» {153, ) с. 7—9]. Одним словом, согласно этой теории, в системе коло- j ниального управления возможно использование традиционных j правителей, но при этом необходимо возложить на них те \ функции, которые обеспечивали бы эксплуатацию местного заселения в интересах метрополии. Считалось, что таким обра- j зом удастся легитимировать колониальные власти, оптимизире- вать сам процесс колониального управления. I

Здесь же довольно легко просматривается связь методо» ) гичееких посылок, на которых сознательно или бессознательно ] основывалась теоретическая связь политики косвенного управ- 1 ления с прагматизмом — философским направлением, возникшим в конце XIX — начале XX в. и оказавшим сильное влияние * на общественную мысль Запада. Прагматизм истинным счита- I ет то, что полезно, удобно, выгодно, что служит практическим І целям. Один из основоположников прагматизма, У. Джемс 1 (1842—1910), писал: «Истиной прагматизм признает то, и это I единственный его критерий истины, что лучше „работает" на \ йас, ведет к успеху» [53, с. 55}. Что касается выгоды, то поли- j тика управления через туземных правителей предполагала за- | трату гораздо меньших средств, чем через белых чиновникоа \ Так, губернатор Танганьики Д. Камерон писал: «Необходим • помнить, что для нас совершенно невозможно управлять такої | большой страной, как Танганьика, прямо через английских чн- | новников, если мы не увеличим их численность во много раз, j что невозможно по финансовым причинам» [155, с, 94]. |

Если же анализировать методологические основы этой тео- і рии под углом зрения понимания ею общественного развитая ^ как исторического процесса, то здесь достаточно отчетливо прослеживается ее связь с эволюционизмом. Эволюционизм же рассматривает этот процесс в качестве накопления лишь количественных изменений. Именно на его базе возникает и функционализм, конкретно-научное направление, появление которого было непосредственно обусловлено практической деятель- аостью по организации управления в колониях. Д. А. Ольде- рогге отмечал: «Использование „туземных институтов" в целях колониального управления требует от колониальных чиновников знания этих институтов и тех функций, которые они вы- волняют в родовом обществе. Из этой потребности колониального управления родилась функциональная школа в этнографии» [97, с. 44—45].

Прагматический аспект функционализма отмечал, в частности, М. Глюкман, который, критикуя его создателя Б. Малиновского, отводил ему лишь «роль удобной схемы при проведении полевых исследований, подчеркивая его непродуктивность в анализе процесса социальных изменений» [183, с. 16].

Эволюционистский аспект функционализма проявляется в понимании им развития как количественного изменения числа функций социальных институтов. В соответствии со взглядами функционалистов общество состоит из определенным образом организованных форм человеческой деятельности — институтов. В любом обществе имеется, следовательно, постоянный набор таких институтов, обладающих теми или иными функциями, которые изменяются по мере развития общества [227, с. 49— 50]. Точнее, сам процесс общественного развития есть не что иное, как изменение функций, составляющих это общество ин- статутов. Соответственно в рамках политики косвенного управления предполагалось сознательное, целенаправленное воздействие на функциональное содержание доколониальных африканских институтов социального управления таким образом, чтобы они могли действовать в направлении достижения задаваемых целей. Б. Малиновский так писал о косвенном управлении:

«Колонии, где осуществляется косвенное управление, это колонии, в которых была сделана попытка использовать туземных монархов, вождей, собрания, суды, признанных и поддержанных европейской администрацией, которая и определила их функции: одни аннулировала, другие расширила, третьи придала вновь» [226, с. 142].

Итак, в процессе реализации политики косвенного управлення можно выделить два основных аспекта. Первый связан с практическими мероприятиями по организации управления в колониях, второй с отражанием этого процесса в общественном сознании общества-колонизатора. Причем если практические мероприятия были подчинены сугубо прагматическим целям, связанным с получением максимальных прибылей в ходе колониальной эксплуатации местного населения, то теоретическая часть имела и собственно познавательные цели, связанные с

анализом процесса развития колониальных обществ. Отражу ниє в сознании колониального процесса развития постепещ® дифференцировалось, все более приближалось к научно-теоре- тическому осмыслению на базе определенного философское осмысления.

Если в период становления теории косвенного управленії основным методом было наблюдение за результатами практа- ч ее кой деятельности, то на следующем этапе, и в частности в времени реализации этой политики в Восточной Африке, таким методом можно считать эксперимент, осуществлявшийся на научно-теоретической базе. Б. Малиновский, выделяя собственно познавательные цели в процессе реализации полиш* косвенного управления, писал: «В колониальной политике мм имеем, возможно, самое близкое приближение к эксперимент, а временами почти к контролируемому эксперименту, кам§ только может быть обнаружен в общественной науке. Почитана косвенного управления, к примеру, является область», в которой ожидаются определенные практические результати на хорошей теоретической основе» [227, с. 7]. Действителы», на этом историческом факте мы сталкиваемся с первой попыткой человека организовать управление обществом на базе научно-теоретического знания, т. е., другими словами, попытке! научного управления обществом.

Осмысление результатов этого эксперимента нашло свое отражение в рамках политической антропологии, возникло», ние которой, как относительно самостоятельной научной отрасли, сопряжено с выходом в свет книги под редакцией М. Фор. теса и Е. Эванс-Причарда «Африканские политические системы» в 1940 г. Отметим, что проблема «влияния процесса модернизации на африканские традиционные политические системы» является одной из основных, решаемых в рамках эт® научного направления [157, с. 861]. В целом для политически антропологии характерен вывод о том, что африканские «ж нархические институты были в состоянии не только приспосабливаться к новым условиям, но и активно формировать прив- ципиально новые социально-экономические и политические отношения» [214, с. 3]. Определяя институты социального управления в доколониальных африканских обществах как «монархические», политические антропологи не вводят качественна критерии, что, по существу, обусловлено все тем же эволюционным пониманием процесса общественного развития. Пожму использование таких понятий, как «вождь» или «коро», либо у них часто является произвольным, либо отражает степень концентрации власти в руках того или иного правителі доклассовой эпохи, без четкого уточнения этой степени. ИНЬИЙ словами, если в отечественной традиции понятие «вождь» употребляется по отношению к институтам социального управления первичной формации, а «король» — вторичной, то в гю- логической антропологии все они попадаются под понятие «монархические институты».

Таким образом, политическая антропология дает, по сути дела, положительную оценку эксперименту, который представляла собой политика косвенного управления. Если принять ее, то следует принять и эволюционистское понимание процесса общественного развития, и в частности политическое развитие африканских обществ в колониальный период за счет целенаправленного наделения доколониальных институтов социального управления новыми функциями, что и позволило им формировать принципиально новые общественные отношения, построенные на эксплуатации человека человеком. Следовательно, по существу, снимается проблема качественного перерождения социального управления африканских обществ в колониальную эпоху. Этим самым утверждается идентичность его содержания на любом этапе общественной эволюции.

Советские же исследователи, занимавшиеся изучением політики косвенного управления, как правило, обращали внимание прежде всего на ее содержательный аспект, вскрывали ее эксплуататорскую сущность. Убедительно доказывалось, на- ярнмер, что создаваемые англичанами в рамках этой политики «туземные власти», по сути дела, являлись частью колониальной бюрократической машины, служившей тем же эксплуататорским целям. Другими словами, изучалась колониальная общественная практика, теоретические же воззрения западных ученых на процесс политического развития африканских обществ в тот период практически не рассматривались. Знакомясь с работами советских исследователей на эту тему, можно обнаружить довольно парадоксальную картину, а именно: с одной стороны, констатируется новое качество созданных в рамках косвенного управления институтов власти, а с другой — теоретическое осмысление самого процесса политического развития доколониальных африканских обществ в тот период, по сути дела, совпадает с тем, которое предлагается политической антропологией. Это можно обнаружить в использовании советскими африканистами категории «традиционное» по отношению к колониальным органам власти. Совершенно естественно, например, что с позиции эволюционистского понимания процесса общественного развития такие органы определяются политическими антропологами как «традиционные», т. е. те же доколониальные, но с новыми, приданными европейцами функциями. Однако в этом же смысле категория «традиционное» употребляется зачастую и исследователями-марксистами, и в частности отечественными обществоведами, и по отношению к колониальным институтам социального управления. Так, для Ю. Н. Зотовой традиционный институт управления в колониальный период —это просто модифицированный вид доколо- шального института, выполняющий новые функции, которые до колонизации ему не.были свойственны [57, с. 146]. В то же ?время она справедливо указывает на качественное перерожд». ние систем социального управления африканских обществ § колониальный период: «Система туземной администрации вез. вол ял а максимально использовать колонию в интересах метрополии. При помощи „туземных" властей обеспечивалось а§- литическое закабаление, предоставление концессий, принуда, тельный труд и другие условия прибыльной эксплуатации метрополией сырьевых и людских ресурсов колоний» {§?, с. 132]. Таким образом, получается, что анализ колониально! практики позволил Ю. Н. Зотовой сделать вывод о новом ка- чественном содержании систем социального управления а фр. канских обществ в колониальный период, но одновременно она, по существу, трактует процесс их развития в духе того н* функционализма, который в принципе исключает его понині, ние как последовательный переход от одного качественного состояния к другому.

Это же характерно и для исследований В. К. Карпова. Один из выводов его работы заключается в том, что применение косвенного управления в Танганьике (1918—1939) позад» лило англичанам «маскировать подлинный характер колой, алыгого управления видимостью самоуправления, основанное© на использовании традиционных институтов власти в соответствии с обычаями народов данной страны» [65, с. 187—188}. Здесь мы сталкиваемся с тем же противоречием. С одной стороны, констатируется качественно иной тип управленчески структур, созданных в колониальный период, который протя- востоит «самоуправлению», характерному для доколониальные африканских обществ, с другой — допускается возможность использования «традиционных институтов власти в соответствие с обычаями данной страны» для достижения колониальных далей, т. е. для эксплуатации местного населения. Заметим, что эта точка зрения, по сути дела, подтверждает ту положительную оценку эксперимента, который мы усматриваем в политике косвенного управления, в ее научно-теоретической чает. Примерно также оценил результаты политики косвенного управления и ее известный апологет П. Хэйли, согласно которому в результате ее проведения «удалось дать Африке достижения западной цивилизации, не разрушая африканские во- литические институты» [189, с. 10], с той лишь разницей, т советские исследователи справедливо определяли эти «достижения» как колониальную эксплуатацию. По А. С. Балезин}’, «вождей колониального общества уже нельзя именовать традиционными властями, ибо они имели другой источник власти, другие экономические условия существования, другой характер связей с производителями» [26, с. 242], сам процесс политического развития в колониальный период он трактует, по суя дела, также в духе функционализма, т. е. как наделение доколониальных институтов социального управления новыми фуяк- циями. По его мнению, политическая организация колониаль- иого общества Уганды представляла синтез видоизмененных традиционных политических институтов... и инноваций, внесенных британскими властями [26, с. 241—242].

Подытоживая, укажем на отсутствие в отечественной африканистике осмысления политического развития африканских обществ в колониальный период, основанного на понимании истории как движении общественной системы от одного качественного состояния к другому, т. е. в рамках историко-диа- .--хтнческого метода. Отметим также, что демонстрация эксплуататорской сущности создаваемых колонизаторами «туземных властей» сама по себе не дает ответа на вопрос, могли ли институты социального управления доколониальных африканских обществ, содержание которых определялось социально- экономическими отношениями, характерными для первичной формации, эволюционировать посредством придания им соответствующих функций европейцами в структуры, обслуживающие принципиально новые общественные отношения.

Для ответа на этот вопрос недостаточно констатировать эксплуататорскую сущность новых систем власти только лишь на основании их содержательного анализа, т. е. исходя из господствовавших производственных отношений. Необходимо рас- гчотреть процесс эволюции собственно политических отношений африканских обществ в колониальный период, а это в отечественной литературе практически не предпринималось. И этому можно найти объяснение. Такой анализ предполагает разработанность проблем, связанных с динамикой данного вида отношений в доколониальный период, как своего рода точки отсчета. Они же историками новейшего времени, т. е. теми, кто традиционно занимался изучением вопросов, связанных с колониализмом, практически никогда специально не исследовались, что объективно ставило их перед необходимостью заимствования понимания такого явления политической антропологией. Сама же эта проблема, связанная с осмыслением процесса развития африканских обществ в колониальный период, имеет принципиальное значение, так как от ее решения во многом зависит и наше понимание современных политических процессов, происходящих в африканских государствах, и в частности роли традиций в их политических культурах. Поэтому представляется необходимым рассмотреть динамику нолитических отношений в африканских обществах колониального периода прежде всего как естественноисторическое продолжение тех тенденций, которые определяли эту динамику в доколониальную эпоху, вычленив в ней и общественную и культурную ипостаси.

Колониализм в Африке способствовал формированию там особого типа социально-политической структуры, которую Д. А. Ольдерогге определил как «колониальное общество» [95, с. 9—11], Ее уникальность объясняется тем, что она возникла « результате взаимодействия общественных систем, имевших глубокие стадиальные различия. Иными словами, в Африке произошло столкновение общественных структур, принадлежа?- \ ших к различным историческим временам. С одной сторони, я в этом взаимодействии участвовали общества с уровнем раз-1 ВИТИЯ ЭКОНОМИКИ, социально-политических^ институтов, идеодо- V гии, мировоззрения и, наконец, социальной психологии, харак-1 терными для стадии разложения первобытности, а с другой — социальные организмы, в которых те же процессы соответство-1 вали уровню развитого капитализма. Несомненно, активне стороной в этом взаимодействии выступали европейские об- І щества, навязавшие народам Африки политическое господств- и получившие тем самым возможность насильственно вводить • инновации в их общественную структуру.

Однако было бы ошибочным рассматривать африкански общества в этом взаимодействии в качестве пассивных адепте вводимых европейцами инноваций, а возникшие в результате | колониальные системы лишь как сочетание элементов различ-1 ных культур. В целом же в африканистике сложилось имена такое представление об этом процессе. В результате такого подхода взаимодействие африканских и европейских социумов, I приведшее к возникновению «колониальных обществ», рассмат- |: ривалось исследователями прежде всего со стороны воздействия I европейцев на африканские социальные системы, и соответст- | венно подобные исследования сводились к изучению измене- і ний, возникавших в этих системах под европейским влиянием. I Методология такого подхода основывалась на широко распре- 1 страненном представлении об африканских обществах как , внеисторических образованиях, лишенных собственной внутренней логики эволюции. Таким образом, колониальный общественный процесс сводился, по существу, к изучению деятельности европейцев в Африке.

Наиболее отчетливо эта тенденция проявилась при освещении политических процессов колониального общества, где зачастую предпочтение отдавалось анализу субъективного фан- тора, т. е. анализу деятельности тех или иных европейцев но организации колониального управления в своих колоннах.

В целом такой подход способствовал формированию представления, что политический процесс в Африке начинается в колониальную эпоху как бы с нуля, благодаря деятельнош европейцев, которые, используя те или иные приемы и метода, продиктованные в первую очередь их собственной логикой ю- литической эволюции, стремились к достижению поставленнш перед собой целей. Африканским же доколониальным социумам отводилась лишь роль пассивного материала для экспериментаторской деятельности европейцев, которая, как представлялось, и составляла содержание их политического развития в колониальный период. Именно эта идея, как мы мош заметить, и пронизывала возникшие в ходе колониально! практики концепции управления. Между тем имеющиеся в рае- і

поряжении материалы дают все основания несколько иначе посмотреть на этот процесс. Прежде всего можно отчетливо фиксировать обратное воздействие на протекание колониального процесса наблюдать, что развитие африканских обществ В этот период было обусловлено, может быть, не столько внешним фактором, сколько их внутренней логикой эволюции, определявшей динамику в доколониальный период. Хотя точнее было бы говорить не об обусловленности развития внутренним фактором, а об обусловленности направления вектора этого развития. Уже с первых шагов колонизации динамическая структура доколониальных африканских обществ, по сути дела, диктовала ту форму, в которой она осуществлялась.

’Из истории мировой колонизации хорошо известно, например, что захватчики сеяли вражду среди местного населения, натравливая одни народы на другие, действуя, как принято считать, в соответствии с принципом «разделяй и властвуй». Трактуя таким образом колониальный процесс, прежде всего его ранние этапы, содержание которых составлял военный захват территорий и покорение проживающих на них народов, европейцы представляются в виде изощренных политиканов, которые ловко стравливали наивных аборигенов, облегчая себе тем самым достижение своих неблаговидных целей. Однако такая оценка этого явления, с нашей точки зрения, не вполне правомерна. Дело в том, что во многих регионах, в том числе и в Восточной Африке доколониального периода, представители политических структур сами были не менее изощренными политиками. Действуя в рамках традиционной политической культуры, они умело боролись за власть, используя противоречия между различными социальными группами. Колониальная же ситуация лишь резко обострила этот процесс, так как возникли новые силы в лице колонизаторов, которые традиционные конкуренты стали использовать для достижения своих яредусмотренных традиционной политической культурой целей. Они старались, в частности, заручиться поддержкой колонизаторов, привлечь их военные силы для борьбы со своими традиционными конкурентами. Показательна в этом смысле беседа Мерере вождя васафва, этноса, расположенного в Восточной Африке (современная Танзания), с представителем немецкого колониального аппарата, записанная суахилийским купцом Селимом бин Абакари в начале XX в., т. е. во время завоевания европейцами этой части Африканского континента. Приведем отрывки из его дневников: «Они (вахехе — этническая груша, с которой васафва находились в традиционной вражде,—В. Б.) прогнали меня с земли моего отца и привели сюда в Усафа. Я хочу вернуться на землю моих предков, и теперь вы, немцы, можете помочь мне начать войну с вахехе и передать их. Я могу со своей стороны поддержать Вас и, когда вы начнете действовать, дать Вам 200 аскари (воинов.— В. Б.)... л сам могу привести их до владений вахехе... Однако бвана

Бюмиллер (представитель немецкой колониальной админисш. ции.— В, Б.) помнил, что султани Мерере не желает, что% местные вожди управляли своими народами без его ведома а жаждал единоличной власти во всей баре (внутренняя часті материка.—В. Б.). Он ответил: „Хорошо, но мне необходимо* чтобы этот приказ был отдан бваной Висманом. Как толы® его ПОЛУЧУ, я обязательно начну военные действия11» fW с. 77—78].'

Как известно, верховному вождю марангу Мареале удалось убедить немцев в том, что остальные вожди настроены'проти насаждаемых ими порядков, в результате чего 19 вождей была казнены [187, с. 110]. Достигнув при помощи европейцев целей, предусмотренных системой традиционной политической культуры, африканские правители зачастую вступали в военную конфронтацию со своими бывшими союзниками. Г. Баннет отмечает, в частности, что вожди баганда, использовав таким образом англичан, затем вступали с ними в конфликт [142, с. 681 Поведение традиционных лидеров, особенно на первых стадии колонизации, было обусловлено законами функционировании доколониальных общественных систем, которые и формировал® мотивы их деятельности, обеспечивая эффективный контроль за ее осуществлением как со стороны социума, так и за сад внутренних механизмов психорегуляции. Этим и объясняется тот факт, что лидеры надплеменных иерархий, взаимодействуя с европейцами, действовали прежде всего в интересах свое! системы, активно используя вновь возникшие дополнительны® возможности для достижения своих, содержавшихся в их традиционной политической культуре, целей. Поэтому постулат теории косвенного управления, предусматривавший использование доколониальных политических структур в системе администрации, регулировавшей качественно иной тип общественных отношений путем простого возложения дополнительащ функций на эти структуры, представляется весьма сомнительным.

Во-первых, препятствием должен был служить традиционный общественный контроль за деятельностью властно-управленческих структур, во-вторых, внутренний психологический контроль самих индивидов-лидеров, шкала ценностных ориев- таций которых характеризовалась устойчивыми психологическими установками благодаря большому удельному весу бессознательного в их поведении. Действительно, анализируя колониальный политический процесс в Африке, будь то в английском или французском вариантах, можно обнаружить тождественность его основных этапов, причем одним из них был этап, связанный с разрушением, дезинтеграцией надоб* щинных доколониальных политических структур. Рассмотрим это подробнее.

Сравнивая обе концепции управления, нетрудно заметить, что когда речь идет об использовании традиционных институ- ?0в власти в управлении (английский вариант) или, наоборот, об их разрушении (французский вариант), то имеются в виду именно надобщинные управленческие структуры, но никак не система регуляции общины, поскольку и те и другие не собирались их перестраивать, ориентируясь в конечном итоге на эксплуатацию общины как целостного организма. К примеру, ети французы считали, что необходимо «подавлять наиболее развитые традиционные системы власти, которые всегда служат барьером между нами и нашими подданными» [241, с. 24], ® англичане стремились «либерализовать и модернизировать традиционные иерархические структуры» [155, с. 98]. По нашим же представлениям, обе эти теории, при всей кажущейся ю первый взгляд их несовместимости, являются субъективным отражением объективно проходившего колониального политического процесса, причем они не противостоят, а скорее дополняют друг друга. Иными словами, каждая из этих концепций выхватила и абсолютизировала лишь какой-то один характерен! для данного процесса этап. Оба теоретических подхода >;ыли обусловлены, по нашему мнению, в определенной мере собственной политической идеологией той или иной метрополія, в какой-то мере ее индивидуальным колониальным опытом, а также методологией, определявшей понимание процесса общественного развития.

В теории прямого управления, с нашей точки зрения, нашел преимущественно отражение этап колониального политического процесса, связанный с необходимостью разрушения надоб- щннных политических структур, служивших препятствием для эксплуатации общины. В ходе проникновения в Западную Африку французы активно вступали в союз с одними политическими объединениями для подавления других. Однако управление через традиционных лидеров-союзников было невозможно вследствие выше названных причин, что объективно ставило французов перед необходимостью подавления и политических структур союзников. Д. А. Ольдерогге и И. И. Потехин так оценивали процесс французской колонизации Западной Африки в середине XIX столетия: «Договоры, заключенные ею (Францией.— В. Б.) с вождями племен, были нужны ей лишь ш период оккупации как средство установления господства. Укрепившись, Франция стала бесцеремонно нарушать их: она смещала представителей традиционной власти и вместо них назначала своих ставленников, кроила и перекраивала административную карту, не считаясь с границами королевств и влемен, разрушала их, вмешиваясь во внутреннюю жизнь племен» [93, с. 302].

В целом политика прямого управления господствовала с 1504 по 1914 г. В дальнейшем же практическая политика французских колонизаторов мало чем отличалась от проводимо! англичанами с той лишь разницей, что она не была утверждена в качестве основной политической доктрины. В пе риод между мировыми войнами, по сведениям Ж. Сюре-Кащ. і ля, французы использовали вождей при сборе налога, прибег?- ли к их помощи при получении рабочей силы для нужд адмя. нистрации и предпринимателей. Вожди же, в свою очереди і все чаще стали использовать традиционный крестьянский труд | на своих полях в корыстных, личных целях. Это поощрял0Q колониальной администрацией, а тех, кто игнорировал распоряжения вождя, могли быть ею наказаны. Однако все это осу. ществлялось спонтанно, без какой-либо юридической база. Как указывает французский ученый, те же самые действа* могли служить и поводом для смещения вождя с должности, если он чем-нибудь не устраивал администрацию. В этот риод вожди официально не признавались французами, вв инструкции, получаемые колониальными чиновниками на містах из центра, ориентировали их на уважение вожде!

А 21 декабря 1934 г. был издан первый декрет, согласно кої^ рому вожди получали официальное признание и стали получать жалованье за свой труд. Однако они так и остались л а» ; агентами администрации, не став официально ее чиновникам» [268, с. 98].

Итак, французская политика прямого управления действ»- тельно отражала объективную закономерность, характерну» для колониального политического процесса, выражавшуюся * 1 необходимости разрушения надобщинных политических структур африканских социумов, что служило тем перерывом постепенности, без которого невозможен был переход к новом? ' качественному состоянию социального управления. Что же и- , сается дальнейших этапов колониального процесса, связанны!, в частности, с воспроизводством элементов прошлого в новом образовании, то они в силу тех или иных причин не наши отражения во французской теории прямого управления, хш их последующая практическая деятельность в сфере орган»»- ции колониального управления, по сути дела, вступала в пр&- тиворечие с принятой теорией.

Английская же теория косвенного управления дает нам » некотором роде обратное явление. В ней нашел отражение то этап колониального политического процесса, который связая с воспроизводством пришлых элементов в качественно ною» образовании, т. е. с исторической преемственностью. В то же время этап, связанный с разрушением традиционных структур известного уровня, т. е. с дезинтеграцией прежнего качествея- ного состояния политических систем, не стал объектом теоретического осмысления в рамках этой концепции. Тем не менее, как свидетельствует колониальная практика, он также необходимо предшествовал в регионах, в которых воплощалась эта политика. Так, организация управления в эмиратах Северно-1 Нигерии, на базе обобщения опыта которой сложилась, ш і известно, эта теория, осуществлялась уже на фоне разрушен- j ных прежних политических образований. Деятельность Ф. Лу-

і

т \ гарда в данном регионе представляла собой, по его собственным словам, «восстановление престижа фульбских эмиров, в* значительной степени утерянного в результате завоевания» 1218, с. 227]. Окончательное разрушение прежних структур завершалось уже после установления господства. В частности, известно, что находившиеся у власти в период британской экспансии правители почти повсюду были смещены [57, с. 32]. Другими словами, подавив политические структуры, необходимо 'было уничтожить и лидеров, воспитанных этими структурами и не способных в силу этого служить в интересах европейцев.

Теперь подробнее посмотрим, как разворачивался колониальный политический процесс в Восточной Африке в его объективном и субъективном измерениях. Для этого региона »ряд ли справедлива оценка концепции косвенного управления в практической деятельности англичан, данная Д. А. Ольде- рогге и И. И. Потехиным, которые считали, что внедряемая ин система не была результатом «намеренного претворения *

жизнь заранее сформулированной концепции, как это пытаются представить некоторые этнографы из функциональной школы, прославляющие государственную мудрость колониальных администраторов. Теоретическое обоснование было подведено под эту систему уже постфактум» [93, с. 295]. Именно в данном регионе, как выше уже отмечалось, соотношение субъективной и объективной колониальной деятельности позволяет в целом оценить ее в качестве своего рода научного эксперимента. Здесь теория предшествовала практике, а результаты практической деятельности были осмыслены на уровне научно-теоретического мышления. Поэтому именно здесь можно наиболее полно проследить взаимодействие теории и практики, оценить полученные в ходе эксперимента результаты.

Рассматривая и оценивая деятельность англичан в Восточней Африке, результаты проводимой ими политики косвенного управления, необходимо учитывать, что ко времени установления колониального господства Великобритании над народами этой части континента последние более 20 лет находились под владычеством' Германии. В период германской колонизации, который длился с 1889 по 1916 г., была, по существу, разрушена со- аиально-политическая организация вождеств (союзов племен), т. е. надобщинные управленческие структуры. Это объясняется прежде всего тем, что вторжение немцев подорвало караванную торговлю, в результате чего была ликвидирована экономическая основа существования социально-политических структур данного типа. Продвижение немецких войск шло по тем же караванным путям, которые соединяли побережье с внутренними районами. Во время немецкого правления были запрещены и межплеменные войны, что также способствовало деградации военизированной организации — социальной основы иадобщинных политических структур. На первых порах немцы

тоже активно использовали союзы с лидерами одних раннец>. литических объединений для подавления других. Достигну! своей цели, они, как правило, разрушали и социально-полвт*. ческую организацию бывших союзников. Так, подавляя жестокое сопротивление, которое оказали колонизаторам хехе, неї. цы выступали в союзе с их традиционными противниками— бена. Подавив же сопротивление хехе, колонизаторы упраздд. ли у них институт верховного вождя. Они казнили Мквае^ ^ возглавлявшего сопротивление, но поначалу пытались упри,і л ять все же через традиционного претендента на этот титр, I Но поскольку это не принесло желаемого результата, в ков*».! ном итоге почти все претенденты на титул верховного вожд j как и большинство глав кланов и вождей, входивших в ащ і племен хехе, были казнены. До 1926 г., т. е. до времени, когда і политика косвенного управления стала активно внедрять^! англичанами в Восточной Африке, у хехе не было верховное! вождя. Не избежали впоследствии аналогичной участи и щ. \ ховные вожди союзных немцам этнополитических объединен»! і К примеру, был казнен и верховный вождь бена. j

Обратим внимание на следующий момент: сам факт жесте-і кого обращения колонизаторов с африканскими лидерамi нельзя рассматривать в отрыве от традиционной политически культуры африканских обществ. В рамках данной культур: осуществление властных функций увязывалось обществен!»* сознанием непосредственно с персоной руководителя, обладав- шей в силу тех или иных причин определенным магически» ю- тенциалом, что, собственно, и давало ему право на власті. s Поэтому лишение такого лидера власти не могло быть осу- ществлено через устранение его с занимаемой должности, что достаточно в политической культуре рационального тша, а только через физическое устранение его с политической аре- ; ны. Умерщвление вождей, не отвечавших требованиям народа, ; предъявляемым к руководителю, прежде всего не обладавши, і с его точки зрения, достаточным магическим потенциалом, т 1 роко использовалось в политической практике доколониальшс j африканских обществ. Более того, колонизаторы, как правнжц I не позволяли подданным хоронить казненных правителей a j своих территориях, увозя останки далеко за пределы. Это таг- j же диктовалось традиционной политической культурой, так ш j в соответствии с представлениями культа предков мертвые j правители в известной степени сохраняли свою власть над | подданными, что могло быть использовано оппозиционными «ь ; лонизаторам силами. С подобными фактами мы еще столкнех- ; ся далее. Зачастую же европейцы высылали традиционных » ? деров за пределы территорий, на которых проживали подвлай- ; ные им люди. В период правления Ф. Лугарда в Северной й»- і герии колониальной администрацией был принят закон «О высылке низложенных вождей» (1917 г.). Причем, как правило, правители высылались навсегда. Например, из восьми выслав- , пых администрацией эмиров только один по истечении срока изгнания вернулся [57, с. 34].

Разрушение политических структур надобщинного уровня ®ызвало интенсивные дезинтеграционные процессы в восточно- африканских обществах. Быстро распадались крупные ранне- яолитические объединения. Жители покидали деревни, возник- шее здесь в ходе активной военной деятельности, и селились s менее доступных районах, пытаясь тем самым избежать уплаты налога, который вводился колонизаторами. Г. Калвик так рисует процесс дезинтеграции, который ему довелось наблюдать у бена: «Группировки среди старейшин сеяли смуту я в без того ослабленную племенную организацию, дисциплина была подорвана, никем не управляемые люди стали расходиться, а некоторые уходили и селились даже на побережье» [160, с. 95]. Устранение традиционных лидеров усугубляло этот процесс. По выражению губернатора Танганьики Д. Камерона: «Люди оставались без вождей, вожди — без людей» [155, с. 169].

Однако задачи, которые ставили перед собой колонизаторы 8* следующем этапе, т. е. после подавления сопротивления ту- мицев, не могли быть решены без привлечения значительных трудовых ресурсов. Рабочая сила нужна была для производства" сельскохозяйственных культур, потребность в которых испытывала европейская экономика. В Восточной Африке, і частности, немцы активно внедряли производство каучука, снзаля, хлопка, чая, кофе, табака. Немалые трудовые ресурсы нужны были и для развития горнодобывающей промышленности, строительства грунтовых и железных дорог, в сфере обслуживания и т. д. Для решения этих проблем необходимо было создать такую систему управления, которая бы отвечала «лам императивам. Невозможность использования капиталистических методов эксплуатации местного населения ввиду низкого уровня развития производственных отношений в доко- жшнальных африканских обществах определила внеэкономическое принуждение в качестве основного метода эксплуатации. Причем речь шла как о физическом принуждении, так и об использовании элементов психологического принуждения путем утилизации соответствующих традиций.

Высшие этажи колониальных управленческих систем строились на базе военно-бюрократического принципа. Немецкая система управления в Восточной Африке представляла собой нярамиду, на вершине которой находился губернатор, подчинявшийся только правительству Германии. Он обладал законодательной властью и исключительными правами во всех делах администрации, состоявшей из ряда департаментов, мог создавать, перемещать и отменять системы власти, возглавлял вооруженные силы. Главы этих департаментов имели только совещательные функции. В 1904 г. при губернаторе был создан совет, в функции которого входило обсуждение с ним текущих дел. Члены этого совета назначались губернатором. Совет * имел права вето. Ниже располагались комиссары округов, щ, торые назначали и смещали вождей. Вожди были лишена традиционных судейских функций, которые теперь выполняла представители немецкой администрации. В распоряжении миссара округа был отряд полиции и военных.

Однако упование только на методы физического принужу, ния не могло обеспечить эффективного управления социалы». экономическими процессами в КОЛОНИЯХ. Для ЭТОГО бы потре, бовался огромный штат чиновников и армии, что было нещ- годно с экономической точки зрения. Как показала практад, община оказалась крайне невосприимчива к различного рое инновациям, которые пытались вводить европейцы. Причем s* касалось и таких нововведений, которые явно были экономически выгодны туземцам. Вследствие высокой идеологизавд общественной жизни, и в частности хозяйственной деятели®, сти, характерной для традиционной политической культуры & колониальных африканских обществ, сформировался опре*, ленный тип личности, жестко ориентированный на простое ш- производство, для которой эта идеология, по словам Л. С» Выготского, «часто является препятствием на пути к развитию ад •опыта, заслоняя субъективными представлениями объективна картину мира» [45, с. 79].

ПОЭТОМУ ПОПЫТКИ европейцев ВНедрИТЬ НОВЫе формы Х03#|.

пвенной деятельности или усовершенствовать традиционно встречали активное сопротивление общины, в корне отметшей какие-либо новшества. Яркий в этом отношении шрищ из колониальной практики англичан в Индии описывает Эд. Дженикс: «В одной из деревень Индостана британски правительство за свой счет провело воду. Всякая английсш деревня, конечно, пришла бы от этого в восторг. У индусов же произошло страшное волнение, особенно еще потому, что быя установлены необходимые правила, регулирующие польз» ние проведенной водой. Для патриархального индуса было ft- понятно, как какое-то официальное лицо может установить новые обычаи. И неизвестно, чем бы кончилось дело, если &І одному сметливому чиновнику не удалось убедить своих еж- сельчан, что все это сделано по древнему обычаю, недав» открытому вновь. Когда старейшины втолковали это своии соплеменникам, все успокоилось, и дело было устроено» [И с. 70].

Управленческая деятельность европейцев на следующем этапе колонизации, т. е. после покорения африканских народа, стала испытывать объективную потребность в использован® психологического принуждения, содержащегося в традищ»- ном регулировании общественных отношений в доколоннш- ный период. Прежде всего это касалось использования тех общественно-политических структур, которые накануне колсявм- ции наиболее эффективно оказывали такой вид принуждая,

і т e. надобщинных управленческих образований. На практике' 1 да означало частичное восстановление, реанимацию ряда эле- i центов данных структур, которые могли быть адаптированы к целям колониального управления. Тенденцию к их использованию отчетливо можно фиксировать в любом варианте колониальной практики европейцев, независимо от их теоретических воззрений на этот счет. Что же касается пребывания немцев в Восточной Африке, то здесь наряду с «кнутом носорога», основного средства управления, европейцы использовали деже элементы доколониальных институтов власти. К. Спер- фер, например, усматривает в этом смысле много общего между методами, применяемыми немцами, с одной стороны» /англичанами —с другой [266, с. 18—24, 31—34].

Однако, разрушив надобщинные управленческие структуры : у народов, населявших восточную часть Африканского контн- кита, немцы не затронули существенным образом жизнедеятельность самой общины и даже, по мнению некоторых исследователей, способствовали ее консервации [101, с. 24]. Инновации, внедрявшиеся ими в жизненный уклад этих народов, согласно материалов данного периода, зачастую абсорбировались ?

общинным сознанием и сами начинали восприниматься местным населением как традиции. Иными словами, эти нововведе- тя не меняли основного алгоритма мышления африканцев, ориентированного в прошлое, для которого воспроизводство шаяного образа поведения оставалось основным законом су- 1 щеетвования.

г В докладе комиссара дистрикта Танга в вышестоящие органы в 1926 г. говорилось: «После опроса старейшин различных племен, живущих в районе Танга, было установлено, что : ранее не существовало обычая, в соответствии с которым член мемени по приказу властей должен был безвозмездно трудиться по поддержанию в должном состоянии близлежащих дорог шш на других работах... Однако немцы ввели обычай неопла- «шаемого труда по поддержанию состояния дорог: и с тех пор его соблюдали. В настоящее время он рассматривается туземками как укоренившийся... Введенный немцами обычай был j тщательным образом обсужден со старейшинами и старостами,, представлявшими различные племена, и все они настаивали і is том, что обычай должен существовать и далее» [199,, с. 72].

j Итак, получив мандат Лиги наций на управление террито- ! ршн бывшей Германской Восточной Африки, англичане | столкнулись с обществами с разрушенной военной организацией, в которых деградировали надобщинные управленческие структуры, в то время как община с характерными для нее , производственными, социальными, идеологическими и социаль- . но-исихологическими отношениями продолжала существовать- | в почти неизменном виде, хотя за этот период они были «обуче- \ ны» новым формам деятельности. Создавая «туземные власти», англичане конструировав такую управленческую структуру, которая ^ бы могла, с вдцд| стороны, сохранить общину, как целостный социальный орп- ннзм, а с другой — наиболее эффективно осуществлять внедрение хозяйственных инноваций в ее деятельность. Важным ментом при достижении этой цели стало использование традиционных правителей в системе колониального управления. Сщ такой принцип английской теории управления сформировала под давлением колониальной практики, анализ которой свид. тельствует о том, что, несмотря на разрушение европейцам* надобщинных управленческих структур, впрочем, как и «• циальной базы, на которой они сформировались, т. е. воен»| организации, доколониальные лидеры этого уровня или ц преемники продолжали пользоваться авторитетом у людей, находившихся в прошлом под властью таких правителей. Позад, му они нередко выступали в качестве альтернативных, нефар. мальных лидеров, противостоя колониальным властно-упрэд, ленческим структурам. Причем, как свидетельствует матери^ воспроизводство традиционных систем власти могло проищ. дить в условиях, совершенно отличных от тех, в которых 0Щ> функционировали в доколониальное время. Например, это ® дение имело место на промышленных предприятиях, на гш рых трудились африканцы. Так, на одной из медных шт (г. Луаншья) администрация создала систему управления, » стоявшую из советов, избираемых самими африканцами, В результате представителями в этих советах зачастую оказывал» члены правящих кланов тех племен, к которым принадлежав рабочие [185, с. 85].

Английский колониальный чиновник повествует о там эпизоде из своей служебной практики в Кении. Бригада, в- стоявшая из ста человек, члены которой принадлежали к щ- нической группе нгони, прекратила работу и пришла к не». Оказалось, что без ее ведома управляющий плантацией заменил старосту, который пользовался авторитетом традиционм» лидера. После того как Лумли посоветовал управляющему восстановить их руководителя, бастующие вернулись к работ! [219, с. 190].

Тот факт, что авторитет традиционных лидеров докожж- ального времени сохранялся даже в условиях, когда разрую- лись социальные предпосылки, определившие в свое время К возникновение, можно объяснить прежде всего характер® традиционной политической культуры, в рамках которой лідерство было тесно увязано со всем комплексом идеологических представлений, определявших, в частности, исключительную персонификацию власти. Соответствующие диспозвдш, как установлено психологами, являются наиболее устойчюш компонентом психологической структуры личности. Извеш» например, что верования и идеалы в силу их меньшей сктуг- тивности сохраняются и при изменении социальных форм да- ведения и даже в стрессовых ситуациях, решительно изменяющих отдельные мнения [175].

Более того, выяснилось, что даже в социумах, в которых иерархические структуры, разрушенные немцами, находились g упадке в течение нескольких десятилетий, в памяти людей ejsii не были утрачены. Б. Малиновский отмечал, что при реализации политики косвенного управления в бывшей Герман- с*ой Восточной Африке не составляло труда найти законных вождей и восстановить их власть [227, с. 85].'В этой связи надставляет интерес и такой эпизод из колониальной практики. Прежде чем ввести косвенное управление у бемба, многие англичане сомневались в целесообразности этого шага. Настороженность вызывал длительный срок, в течение которого бемба управлялись немцами на принципах прямого управленая. Высказывались сомнения в том, что восстановленная иерархия сможет выполнять возложенные на нее функции. Однако, как показала практика, «представления о вожде у бемба вродолжали жить, и институт проявил большую жизнеспособность после двадцати пяти лет прямого администрирования» [249, с. 21].

Объясняя это явление, необходимо учитывать следующий факт: община, оставаясь основой жизнедеятельности большинства населения Тропической Африки, продолжала воспроизводить ценности, характерные для традиционной политической культуры доколониальных социально-политических организмов. Именно общинный мировоззренческий, идеологический и социально-психологический субстрат, как выше отмечалось, составлял и основу представлений о верховном вожде. Он же оказывал существенное влияние и на мировоззрение новых социальных слоев, возникших в колониальную эпоху. Так, в одном из колониальных отчетов отмечалось, что уважение к вождю «в крови у банту». Даже туземцы, получившие образование и никогда не бывшие под властью традиционного вождя, настаивали на реставрации его власти [227, с. 35]. Создавая системы управления в рамках политики косвенного управления, англичане старались вовлекать в ее сферу людей, имевших право на лидерство в соответствии с нормами традиционной политической культуры. При этом они ориентировались на мнение старейшин, основных хранителей и толкователей традиции. Однако, чтобы эти люди могли функционировать в колониальной системе управления, их необходимо было соответствующим образом подготовить. Подготовка должна была включать в себя не только овладение определенными навыками и умениями, диктуемыми новой управленческой структурой, но в воспитание соответствующей шкалы ценностей.

Анализ практики колониальной деятельности европейцев в Африке свидетельствует о том, что они все сталкивались с этой проблемой. Смещая традиционных вождей на первом этапе колонизации и назначая на их место других, более лояльных

новому режиму, европейцы, таким образом, не достигали щ целей в управлении, которые они перед собой ставили, Эщ лидеры в условиях сохранившейся социальной организации колониального типа либо продолжали в конце концов действо вать в интересах своего народа, что, как правило, противоречило интересам колонизаторов, либо теряли ценности, регуляао. вавшие поведение их в доколониальный период. Утрата этщ ценностей не восполнялась новыми ценностями, которые fa; осуществляли функцию внутреннего контроля за ИХ деятель- і костью в качестве колониальных чиновников. Это превратят I их во внесоциальные элементы, лишенные общественных идеа- і лов, активно нарушавшие нормы поведения, предписывает» і традиционной политической культурой И неспособные В то Ж і время плодотворно действовать в интересах колониальной м- ; министрации из-за отсутствия соответствующей профессионал- * ной и психологической подготовки. Социальная де гра дави ! этих вождей, дезинтеграция структуры их личности вела щ.! частую и к их биологической деградации, наступавшей вследя* ! вне злоупотребления алкоголем, наркотиками и т. д. Таїищ ! примерами изобилует вся колониальная история Африкансі»# ^ континента. j

В этом смысле достаточно типична судьба верховного во*- ; дя бена Киванги II. Чтобы стать верховным вождем, он от- ветал перед немцами своего брата Салимбинго, обвинив » ' в контактах с англичанами. В результате верховный вождь Салимбинго был казнен. Но позднее, будучи верховным вождем, Киванга II сам был уличен в контактах с англичанам, ; снят немцами с должности и сослан. Однако англичане $ ‘ 1919 г. возвратили ему верховный титул. В дальнейшем Киш- : га вызвал сильные недовольства соплеменников, грубо нарушая традиционные нормы поведения. В то же время он ж ' устраивал и администрацию, плохо выполнял ее распоряжения, | утаивал средства от собираемого им налога и т. д. В коак і концов верховный вождь был уличен в крупных махинациі I и посажен в тюрьму [160, с. 90—93]. j

Подготовка или обучение традиционных руководителей, на- і иравленная на овладение ими необходимыми для выполнен» ! колониальных функций навыков и умений, а также на воспи- I тание у них соответствующей шкалы ценностей, были составной j частью колониального процесса развития политических отио- S ше'ний. На протяжении только немецкого периода колонизаций j в Танганьике насчитывалось около 100 школ, в которых обута- , лось приблизительно 60 тыс. африканцев, среди которых бь» >, и традиционные лидеры [145].

Со временем, отмечает Ю. Н. Зотова, исследуя колониаль- , вое правление Англии в Северной Нигерии, помимо лояльда- сти британской короне стала учитываться соответствующая подготовка преемника. В Сокоте, Кацине, Кано, Кадуне, Джое были созданы школы для сыновей эмиров [57, с. 35]. \

Иными словами, в рамках политики косвенного управления подготовка традиционных вождей приняла наиболее целена- ппавленный характер, так как в новых условиях «вожди не могли оставаться самыми консервативными элементами общества, быть слепыми в окружающем их мире» [151, с. 463]. Предполагалось, в частности, «не только дать образование будущим правителям, но и воспитывать у них правила гражданского поведения и вырабатывать концепцию обязательств пе- зед обществом (т. е. перед „колониальным обществом".— ц, Б.)» [151, с. 463].

’ Практика специальных школ для подготовки будущих «традиционных» вождей получила широкое распространение по йсєй Тропической Африке. Одна из таких школ была создана g 1924 г. в Таборе (Танганьика). В эту школу старались набирать детей традиционных вождей в возрасте восьми-девяти лет. В ходе колониальной практики, как отмечал Р. Л. Бьюел, утвердилось мнение, если «мышление не подвергалось стимуляции до наступления половой зрелости, то впоследствии его невозможно было стимулировать» [151, с. 463]. Подобные наблюдения подтверждают предположение, что традиционные методы социализации, характерные для обществ доколониальной Африки, способствовали формированию в индивидуальном сознании жестко фиксированной системы психологических установок и ценностных ориентаций, которая обладала исключительной устойчивостью даже при глубоких изменениях социальных условий жизни, делая, в частности, практически невозможным использование (эффективное) традиционных вождей, особенно на первом этапе колонизации, в системе колониальной эксплуатации.

Общий курс в таких школах длился шесть лет. В течение первых трех лет обучаемые получали элементарные знания на языке суахили, который в доколониальный период был широко распространен по всей Восточной Африке, включая побережье Индийского океана и внутренние районы. В последующие три года их знакомили с английским языком. Будущие правители изучали в школах бухгалтерское дело применительно к задачам, возлагаемым в рамках политики косвенного управления на «туземные казначейства» и «туземные суды», а также знакомились с более прогрессивными методами ведения сельского хозяйства, обеспечивавшими его большую продуктивность.

Обучаемым старались привить европейские культурные ценности, в частности культуру быта, этики и морали. Слабый уровень развития понятийно-категориального мышления определял и высокий удельный вес используемых в процессе обучения методов, ориентированных на бессознательное усвоение передаваемой информации. Так, большую роль играло подражание или, точнее, его высшая форма — имитация. Все учащиеся, например, организовывались в подобие племен. Каждое племя выбирало себе вождя. В процессе обучения постоянно моделировались ситуации, в которых предстояло действовать будущим правителям в системе «туземных властей». Напрям» случаи нарушения дисциплины кем-либо из учеников вынося* лись на суд школы, который имитировал деятельность «тузеи- ного суда». Вождь, который в этот день был дежурным г® школе, действовал в качестве судьи, другие же вожди играй роль членов совета вождя. Принимаемое судом решение под, лежало утверждению европейца-наставника. Как правило, щ были либо дополнительные работы, либо телесные наказаная, производимые на глазах всей школы.

Школа имела банк и магазин. Обучаемые могли вклада- вать и тратить получаемые ими в качестве стипендии деньга [151, с. 464]. Создавая управленческие структуры, которые включали элементы традиционной политической культуры, а в?- личане всячески старались укреплять авторитет своих, по суп дела, ставленников у народа. Это, в частности, вменялось % обязанности колониальным чиновникам, было важным эдеме*, том проводимой англичанами политики. Взаимоотношения администратора и вождя регламентировались «ордонансом» становлением) о «туземных властях», где администратор? приписывалось направлять деятельность вождя советами g воздерживаться от метода директивного управления местный населением [149, с. 13]. В колониальной практике распоряжения и постановления администрации доводились до населеній и выполнялись как распоряжения непосредственно вождя [271, с. 95-100].

Под влиянием требований, формулируемых в рамках поетики косвенного управления, формировалась своего рода этш поведения английского колониального чиновника. П. X. Гулливер описывает такой случай: «Дело было в Танганьике. Ой вместе с комиссаром округа и чиновником, возглавлявши данный район, наблюдал движение процессии местного вожде со своей высокопоставленной свитой. Это была небольшая группа бедно одетых людей, олицетворявших консерватизм в беспомощность „туземных властей11. Молодой чиновник, руке, водитель района, с насмешкой прокомментировал эту „трога* тельную" сцену, однако комиссар округа резко прервал его, указав на необходимость оказывать уважение местным возв- тическим традициям. Чиновник внял его совету и впоследегаж никогда не допускал поведения, которое бы подрывало авторитет „туземных властей"» [188, с. 14].

Однако необходимо было не только научить вождей управлять, по существу, новым процессом, но и научить управляемых подчиняться этим вождям. Аналогичная необходимость вытекает из общих принципов кибернетического видения процесса управления, который может осуществляться только пра известной сопряженности управляющего и управляемого, где последнее должно «понимать» код управляющих структур, то и дает ему возможность реагировать на команды, исходящие аз иях. У англичан это приняло наиболее осознанный и целе- ' лравленный характер. Д. Камерон, описывая свой опыт пребывания в качестве губернатора Танганьики, свидетельствовал: «0 всегда придавал огромное значение разъяснению обязанностей вождей перед народом, особенно в вопросах обеспечения охраны жизни и неприкосновенности собственности, их деятельности в суде, а также обязательств подчиненных перед мастями, поставленных над ними» [155, с. 62]. В 1922— 1923 гг., еще до официального введения Великобританией портики косвенного управления в Танганьике, ее первый губернатор X. Биатт как одну из основных задач считал «научить местных жителей обращаться к своим вождям за разрешением многочисленных споров» [152, с. 3]. Д. Камерон, сменивший X, Биатта на этом посту, писал: «Если африканец не заплатил аалога или не вышел на общественные работы и т. д., то его подвергали телесному наказанию не за то, что он не заплатил залога или не вышел на общественную работу, а за ослушание распоряжения вождя или деревенского старосты. И если бы я прекратил телесные наказания за неуплату налога, то вскоре #н было невозможно его собирать» [155, с. 44].

Создание англичанами управленческих структур с использованием элементов традиционной политической культуры приведи ка первых порах к положительным результатам. В частности, восстановление института «традиционного» вождя способ- оаовало реинтеграции всего комплекса доколониальных идеологических представлений, связанных с функционированием раннеполитических объединений типа вождеств (союзов пле- мея). Б. Малиновский отмечал, что это способствовало возрождению племенного строя на всех уровнях социальной иерархии {227, с. 85]. Г. Калвику удалось наблюдать, например, как восстановление этого института у бена привело к регенерации общественных отношений по образу и подобию с доколониальными. «Племя бена вернулось к жизни... Странники возвращаются ото всюду, даже с побережья, весть о вожде дошла де них и звала их домой. Возродились чувства верности своему йлемени и племенная гордость» [160, с. 142]. На наш взгляд, наблюдавшееся восстановление доколониальных норм в связи с реставрацией в рамках политики косвенного управления института вождя объясняется, во-первых, местом этого института в идеологии общества, во-вторых, ролью, которую играют идеологические представления в структуре личности.

Известно, что верования и идеалы являются высшим диспо- зжшным уровнем поведения личности, которые включают в качестве подчиненных элементов низшие: «Причем высшие уров- ш регуляции поведения доминируют по отношению к ниже лежащим... Общеизвестно, что в процессе эволюционного развития каждая предшествующая функция перестраивается под регулирующим воздействием последующей.. Именно поэтому структура нового, высшего уровня является ведущим регулято ром всей структуры личности» [88,^ с. 212]. С персоной же в®, ховного вождя, как мы помним, был неразрывно связан вед, комплекс идеологических представлений, отражавших раннеад. ; литические образования доколониальной Африки. Реинтегращу дакмых представлений, чему способствовало «восстановлен^ этого института в рамках политики косвенного управлена? определила и потребность людей к воспроизводству тех но*.’ денческих стереотипов, которые ассоциировались с персоно! верховного вождя.

По наблюдениям того же Г. Калвнка, старейшины беи, «узнав о возрождении института верховного вождя, пытала^ выяснить, где будут располагаться его поля, чтобы расчиствп их и подготовить к его прибытию» [160, с. 142]. Энтузиазм t бена вызвало и восстановление школы верховного вождя, чта в свою очередь, способствовало укреплению авторитета создав ных англичанами в рамках косвенного управления структур, хотя подготовка в таких школах была направлена на обесве* чение колониального аппарата полицейскими и администрате-' рами низшего звена. В результате этой акции, согласи®

Г. Калвику, «абсолютное большинство стало рассматривать Тогевале как истинного вождя. Его осаждали родители, кото- рые горели желанием послать в эти школы своих сыновей і даже молодых женатых мужчин, которые выросли в период, когда племенная организация была в упадке» [160, с. 162].

Представляется, что процесс развития политических оте- I шений африканских обществ в колониальный период, и в частности соотношение в нем субъективного и объективного, наибо- I лее полно может быть раскрыт при оценке его в двух измерениях: общественном и культурном. При понимании культура как формы реализации общественного бытия законы развития общества не тождественны законам развития культуры, так ка*, сама форма не тождественна содержанию, а обладает относительной самостоятельностью. Если законы, по которым развевается общество, не зависят от воли и сознания людей, ші в конечном итоге являются результирующей их деятельности, то форма, в которой это развитие осуществляется, непосреда- венно зависит от людей, действующих в историческом процессе, их идеологических представлений, ценностных ориентаций, стереотипов поведения и т. д.

С точки зрения общественной эволюции колониальный политический процесс в Африке явился результатом взаимодействия систем, находившихся, по существу, на диаметрально дро- тивоположных полюсах генерального вектора исторической развития. С одной стороны, выступали доклассовые или раннеклассовые общества Африканского континента, с другой—европейские социумы, представлявшие собой высшие стадии эволюции капитализма. В результате такого взаимодейоти возникли новые социально-политические образования —колонии, которые стали относительно самостоятельной часть» .

І сформировавшихся в этом процессе социально-экономических I сктем «метрополия — колония». Сущность ведущего элемента | ЗТой системы, т. е. метрополии, определила и ее содержание >

в делом, которое может быть представлено через отношения I зксплуатации между развитым центром и неразвитой перифе- ! рий. Отсутствие объективных предпосылок для эксплуатации І населения колоний собственно капиталистическими методами, І і. е. посредством экономического принуждения, обусловило ис- I дальзование методов, в основе которых лежало принуждение t неэкономическое. Объективные законы функционирования бур- I хуазной экономики, сводящиеся к получению максимальных прибылей при минимальных затратах, определили, с одной I стороны, ограниченное использование методов физического І врянуждения, а с другой — использование регулятивных меха- ; „измов, характерных для доколониальных африканских соци- I мьных систем в качестве механизма колониальной эксплуата- I ша. В результате объектом этой эксплуатации стал не отдель- § тй «свободный» индивид, а община как целостный организм. I Таким образом, основным противоречием колониальных об- 1 цественных структур стало противоречие между общиной и ; колониальной управленческой иерархией, осуществлявшей экс- I ялуатацию общины внеэкономическими методами. Если управ- I ленческие структуры общины как наименее динамичные в пре- I дезах доколониальных политических объединений по своему I содержанию остались неизменными, то надобщинные образова- L иия оказались в состоянии развиваться в колониальных усло- *

виях, что означало переход их на новый качественный уровень ! г изменением основных принципов взаимоотношений с элемен- ! пт прежней структуры. По существу, надобщинные полити- | ческие структуры стали продолжением колониальной управ- j .«ческой иерархии. Но развитие этих структур происходило і к вследствие возложения на них колонизаторами новых ф\тнк- *

НІ, как это трактуется политической антропологией, а вследствие объективного эволюционного процесса, в ходе которого нервоначально наблюдалось их разрушение (дезинтеграция), s затем регенерация на качественно новом уровне, с воспроизводством в данных структурах элементов, определявших их прошлое качественное состояние, что отражало момент преемственности в их развитии. С кибернетической точки зрения в процессе колониального политического развития можно выделить этапы, связанные с «обучением» управляющей и управляемой систем, что в английском варианте приняло наиболее сознательный и целенаправленный характер, а деятельность англичан на этом этапе эволюции политических отношений африканских обществ можно определить как попытку создания искусственных управленческих систем. В целом колониальное политическое развитие было направлено в соответствии с основной логикой эволюции этого типа отношений в доколониальный период, которое характеризовалось опережающим разви тием надобщинных политических структур при сохранений об- \ щины в качестве целостной, относительно самостоятелзд®! і самоуправляемой системы. Развитие этих структур в колона- j альный период привело к возникновению слоя вождей, заивте. * ресованного не только в эксплуатации населения в интереса* | метрополии, но и в своих социально-классовых интересах.

Возникшие в ходе колониальной практики концепции упраг ЛЄНИЯ ЯВИЛИСЬ, ПО сути дела, теоретическим осмыслением tip.: цесса колониального политического развития. Однако таки осмысление вследствие взаимосвязи его с практическими заді, чами по организации колониального управления оказался резко ограниченным временными рамками, а значит, свело® к анализу прежде всего функциональных закономерностей зд. го процесса и упускало из виду закономерности, действующ* в более широком временном диапазоне, т. е. эволюционные. ПОЭТОМУ учет лишь данных закономерностей при вырабиа генеральной концепции колониального управления и опора и них в практической деятельности вступали в конечном ятщ в противоречия с эволюционными законами, определяющие движение общества в историческом процессе. В результате ке- лониальные теоретические схемы, которые европейцы ъовш щали в практическую политику по мере усиления эволюад». пых тенденций в социуме, переставали «срабатывать». Т», I французская теория прямого управления, ставившая во гдщ \ угла подавление прежде всего надобщинных доколониальная | политических структур, что, с нашей точки зрения, объектив» і отражало неизбежный этап в процессе их исторического развития, обусловленный дезинтеграцией структур прежнего качества, Т. е. С перерывом постепенности, В конечном итоге ть і пила в противоречия с практической деятельностью французов, когда начался в той же мере объективный и неизбежный ада > в развитии, связанный с интегративными явлениями, с прееи- і ственностью. j

Что же касается англичан, то их теория, наоборот, отрази- ] ла тот этап объективного процесса развития надобщинных во- j литических структур доколониальных африканских обществ, | который связан с реинтеграцией на новом качественном уров- j не, и прежде всего с воспроизводством в нем прошлых элементов. В то же время в ней не были осмыслены эволюционные процессы, а именно: реинтеграция надобщинных структур, ш> торая здесь выступала в форме сознательно осуществляемо! политики, есть не что иное, как объективно обусловлен®! : процесс их исторического развития, приведший к ПОЯВІ качественно иных структур, при котором их содержание № ло тождественным содержанию колониальной управленчеші иерархии в целом. Это, в свою очередь, коренным образом вк- доизменило характер социально-управленческих отношена! между общиной и новыми надобщинными «традиционным© структурами. I

Л Смещение и назначение вождя на должность практически | освободило его от жесткого контроля, который общество осу- I щйггвляло за его деятельностью в доколониальный период, і Леэтому в колониальное время деградировали и те традицион- | те социальные институты, которые ранее осуществляли конт- | аз,чь. Такие процессы привели к тому, что вновь созданные I правленческие структуры оказались не в состоянии эффектив- ! g5 передавать ту управляющую информацию, которая поступа- I да из центральных органов колониальной иерархии. По имею- 1 йшмсй сведениям, вожди, действовавшие в рамках «туземных I мастей», переставали удостаивать своим посещением тради- f ионные собрания, на которых раньше они доводили до народа І ям указы. Вербальный механизм информирования людей в I дакмях неграмотности населения о решениях администрации | должен был быть основным и в колониальное время [243, *

е. 139]. Соответственно девальвация традиционных ценностей з сознании вождей, чему способствовало «обучение» их евро-

, цейдами, при отсутствии контроля снизу привела к тому, что «традиционные» вожди начали использовать общественные от- •

ношения, характерные для доколониального периода, в своих I корыстных интересах. Например, эксплуатируя традицию об- ; щественных работ на полях верховного вождя, они требовали І обработки и своих полей, урожай с которых использовали для I личного обогащения [217, с. 91]. Иными словами, объективные

[условия, в которых функционировал институт «традиционных» вождей в колониальный период, и прежде всего отсутствие контроля снизу за его деятельностью, способствовали тому, что ш»ди не выполняли своих традиционных обязательств, однако старались использовать привилегии, которыми наделило их общество в предколониальный период, в своих собственных интересах.

і Следует также отметить: колонизаторам, и в частности анг- I атакам, не удалось решить проблемы социализации вождей І посредством их «обучения», в ходе которого предполагалось І воспитать у них установки, ценностные ориентации, обеспечи-

II юющие внутренний психологический контроль за деятельностью І і качестве подчиненных чиновников администрации. Конт- I роль же, осуществлявшийся со стороны администрации за дея- I точностью «туземных властей», не был эффективен. Таким образом, отсутствие социального контроля практически и сверху і снизу приводило к тому, что «традиционные» вожди стали активно злоупотреблять своим положением как с точки зрения ценностей доколониальных африканских социумов, так и колониальной управленческой иерархии. Согласно В. К. Карпову, исследовавшему проблемы, связанные с косвенным управлением а Танганьике (1918—1939), несмотря на ежемесячные проверки, внезапные ревизии и пр., «туземные власти» продолжа- ли злоупотреблять своим положением. Он, в частности, пишет: I «Ни жесткий контроль, ни тюремное заключение, ни лишение титула вождя или старосты не могли остановить злоупотреб*.s ний родо-племенной верхушки» [65, с. 43].

Если рассматривать изменения в процессе управления сад.; данных англичанами структур относительно их доколониалио-! го состояния на информационном \ровне, то следует констатв- \ ровать, что эти структуры не могли служить в качестве каналі I обратной связи, поставлять информацию от управляемых э* ментов, которая содержала сведения о характере перезд®/ происходивших под воздействием управляющей информации ; в центр управления. Во-первых, оторвавшись от своего народ «традиционные» вожди сами в полном объеме не владели тц кой информацией, т. е. не знали всех проблем, которые возії-? кали в «гуще народных масс» в связи с вводом европейца* новых форм деятельности в жизненный цикл местных народ». Во-вторых, и это основное, вожди не были заинтересована j поступлении отрицательной информации в вышестоящие кеш- ниальные инстанции, так как это грозило им смещением с»' нимаемой должности и заменой их другими лицами, которщ, с точки зрения колонизаторов, смогли бы более эффекту проводить в жизнь их решения. Смещение же с должности означало для вождей лишение денежных средств, которые <м | получали от администрации за службу. Причем, если осноадш і массы населения жили в условиях натурального хозяйства, образ жизни «туземных властей» в этот период во многом ста определяться рыночными отношениями, представленными в <® : ропейском секторе экономики. Заметим, что и колоннами судейская система, которая теоретически была также ориета- ? рована на осуществление функций обратной связи, их не выполняла. В частности, она предусматривала в качестве высшё судебной инстанции суд европейцев, который обязан был рассматривать апелляции, поступившие из «туземных судов», W) . должно было обеспечить движение осведомительной инфор»; ции в центральные органы.

Однако практика показала, что апелляции очень редко поступали из «туземных судов» в суды белой администрата, воспринимаемые местным населением как чужие, поскольку оно не понимало тех актов и директив, которыми эти суды ру-: ководствовались в своей деятельности. Согласно Г. Брауну, хехе боялись обращаться к суду европейцев, если даже они осознавали несправедливость решения суда вождя [149, с. 198]. В качестве реакции на слабую информационную сопряженность, которую обеспечивали официальные управленчедае структуры между иерархией и общиной в системе колониальго- го общества, можно рассматривать возникновение неформального института так называемых «брокеров». П. Н. Лебеда отмечает: «В тех случаях, когда формальная структура органа управления не вполне отвечает его задачам или им не соответствует подбор и расстановка должностных лиц, как предо, ответной реакцией органа в целом на эти несоответстви. является образование неформальной структуры» [80, с. 102].

«Брокеры» — это люди из числа местного населения, которые в силу тех или иных причин, связанных прежде всего с особенностями их индивидуального жизненного опыта, довольно свободно ориентировались как в традиционной системе ценностей, так и в правовой культуре колонизаторов. Обладая этой информацией, они за определенную мзду помогали местным жителям корректировать свое поведение в соответствии с швы ми нормами, оптимально используя их для удовлетворения сзоих жизненных нужд. Они разъясняли, например, каково должно быть поведение в той или иной конкретной ситуации, помогали правильно составить различные бюрократические документы для органов колониальной администрации — справки, аетиции, апелляции и т. д. Однако один этот институт не мог I

полной мере обеспечить необходимую циркуляцию информация, при которой эффективно осуществлялся бы процесс управления.

Ущербность созданной англичанами системы проявилась в годную силу уже в 30-х годах нынешнего столетия. Именно ЕМ попытку искусственным образом решить проблемы, связанные с колониальным управленческим процессом, а если выражаться точнее, проблемы обратных связей мы можем рассматривать внедрение англичанами в административную структуру антропологов-профессионалов. Использование антрополога в качестве механизма обратной связи нашло отражение, в частности, и во взглядах Б. Малиновского. Он писал, например, «Администратор должен сформулировать, какие знания ему необходимы по первобытному праву, экономике, обычаям и институтам. Затем он должен направить научную деятельность антрополога в нужном направлении и тем самым заполучить информацию, без которой он вынужден действовать на ощупь» [226, с. 22].

Ученые антропологи стали активно использоваться европейками в практике управления, чтобы компенсировать недостатки в информации, поступавшей в центр по принципу обратной свя- 88, При этом предпринимались попытки найти наиболее оптимальные формы взаимодействия между колониальными чиновниками, практиками, и профессионалами антропологами. В частности, Г. Браун упоминает об эксперименте, проведенном англичанами в провинции-Иринга (Танзания), целью которого было «определить, в какой степени и каким образом теоретические знания в области социальной антропологии могут быть использованы в процессе косвенного управления» [149, с. 1].

Потребность во введении специального института ученых- антропологов особенно остро ощущалась на стыке колониальное! иерархии и общины. Поэтому в английской колониальной практике такой институт вводился прежде всего на уровне района, поскольку именно чиновник данного звена, по сути дела, осуществлял стыковку, непосредственно контролируя дея тельность «туземных властей», а также отвечая за обеспечен» необходимой" информацией вышестоящие органы колониальво! управленческой иерархии. Иными словами, не получив в лщ% «туземных властей» эффективного органа колониальной упэзв- ленческой машины, была сделана попытка ^вооружить чиящ. ннка-европейца инструментом науки, который бы позволил щ

НЄ ТОЛЬКО более ЭффеКТИВНО ПРОВОДИТЬ В ЖИЗНЬ решения ВЫ||||:.

стоящих органов, но и служить механизмом обратной сшщ составляя в центр информацию о реальных изменениях, проае* шедших вследствие проведения в жизнь решений централмка органов. Эта задача, стоявшая перед администрацией района®- го звена (т. е, комиссарами районов), соответствующим образом формулировалась, в частности, при проведении экспер. мента в провинции Иринга. Например: «Быстрое развитие, т- торое испытывают туземцы в результате контактов с западюі цивилизацией, требует постоянного совершенствования сущее*, вующей административной системы в соответствии с внедь возникающими условиями. Администратор при этом играет ведущую роль, его обязанностью является информирование нейрального правительства о последствиях воздействия европейских поселений и наемного труда на жизнь племени, о результатах ввода новых решений, причинах и последствиях детрай- бализации и о проблемах, связанных с образованием» [101 с. 15}.

Однако можно констатировать, что все попытки европеід» решить проблему обратной связи в процессе управления, в тем числе и путем внедрения элементов анализа ситуации снлаи специально подготовленных научных кадров, не увенчались успехом. Это в конечном итоге привело к деградации кож», альных систем социального управления. В частности, после Второй мировой войны политика косвенного управления, проводимая в английских колониях, практически повсеместно быда отменена.

Оценивая соотношение субъективного и объективного в колониальном процессе, и в частности в английской политик косвенного управления, как одной из форм его отражения в общественном сознании, можно заключить, что недооценка в рамках этой теории управления действия эволюционных загонов общественного развития не позволила ей во всей полноте осмыслить объективный процесс развития надобщинных политических структур в колониальный период, переход их в результате этого процесса в качественно новое состояние. Обусловленная практической деятельностью по организации вовщ структур, эта теория, с одной стороны, все же отразила объективный процесс их эволюции, связанный с воспроизводством нрошлых элементов в качественно новом образовании, с другой же— абсолютизировала этот момент, не осмыслив даа общественной дезинтеграции, который необходимо предшествовал такой деятельности, являя собой перерыв постепенности—

обязательный в процессе качественных преобразований. В ре- . зрьтате из поля зрения данной теории выпал и анализ про- 1 теторечий, которые возникли в ходе этого развития и стали определять историческое движение новой структуры, ведя в конечном итоге к ее гибели. Они сводились прежде всего к про- •деоречяям между общиной и колониальной иерархией и наиболее остро проявились именно во взаимоотношениях обданы с «туземными властями», являвшимися, по существу, продолжением этой иерархии. Другими словами, результат получился обратный тому, который прогнозировался теорией посівшого управления.

Вследствие качественного перерождения надобщинных политических структур в колониальный период возник особый социально-классовый слой вождей, который эксплуатировал прежде кеш общину, опираясь при этом, при активной поддержке англичан, на доколониальные идеологические представления, которые ранее обеспечивали им авторитет среди населения. По словам Н. Н. Миллера, вожди этого периода ревностно отстаивали преимущества, полученные ими от колонизаторов, «манипулировали традиционными символами, мифами, пословицами и т. д., чтобы за счет этого сохранить свое привилегированное положение в обществе» [231, с. 184]. И если на первых порах население приняло восстановленных английскими колонизаторами вождей за «своих», что, собственно, и дало основания для положительной оценки этого эксперимента, то впоследствии их авторитет у народа резко упал. Изменения, вроисшедшие в структуре управленческого процесса, в результате качественного перерождения надобщинных политических структур в конечном итоге и подорвали те основы, на которых строилась политика косвенного управления, а именно традиционный авторитет вождей, действовавших теперь в рамках «туземных властей». Как констатировал Р. Л. Бьюел, «власть белого человека поколебала власть вождя и подорвала уважение туземцев к установлениям, регулировавшим его поведение, которые прежде скрепляли племя» [150, с. 23]. Поэтому характерной особенностью национально-освободительных движений в колониях, где использовалось косвенное управление, было то, что они зарождались не в форме прямого протеста против колониального режима, а в первую очередь против власти вождей, против самой системы косвенного управления.

Таким образом, оценивая политику косвенного управления как научную теорию, на базе которой был осуществлен своего рода социальный эксперимент по организации колониального управления, а также результаты этого эксперимента, сформулированные в рамках политической антропологии, можно заключить, что она изначально включала в себя антагонистические противоречия между эксплуататорским содержанием самого процесса управления, который предполагалось осуществить, и доклассовым характером идеологических представле

на НЙЙ, которые должны были обеспечить авторитет созданным g рамках этой политики управленческим структурам. Нечувсте®. тельность к таким противоречиям на уровне научно-теоретиэд. ского осмысления колониального процесса объясняется методологическими постулатами, лежавшими в основе понимания процесса общественной эволюции, на которых базировалась конкретно-научные дисциплины, обслуживавшие теорию косвен, ного управления. В соответствии с этими теоретическими иод. ходами политика косвенного управления действительно ощуцц. лась как сознательная деятельность человека по модернизаций доколониальных управленческих структур путем придания йц новых функций, обеспечивавших их функционирование в нов» режиме. Позитивная же оценка этой деятельности основывается на факте «работоспособности» данных структур, которая наблюдалась весьма непродолжительное время, т. е. до серед, яы 30-х годов. Если же принять эту оценку и согласиться с выводами о том, что доколониальные политические структура надобщинного уровня были способны функционировать в новом социально-политическом контексте, будучи наделенным соответствующими функциями, то трудно объяснить причину их последующей деградации. Иными словами, основываясь яі эволюционном понимании общественного развития как накоплении лишь количественных изменений при качественной одно-, родности общественных структур, теория косвенного управления в принципе не могла прогнозировать и возникновение новых противоречий между общиной и надобщинными образованиями, трансформировавшимися ввиду объективности колониального процесса в качественно иные институты, идентичные по своему содержанию колониальной иерархии в целом. Вяо- следствии же разрешение именно этих противоречий привело к краху политики косвенного управления, впрочем, как и seel колониальной системы. Более того, противоречия между об- щиной и колониальной иерархией осознавались самими африканцами зачастую как противоречия между общиной и «тузеш- ными властями», детищем этой политики.

Теория косвенного управления отражала и объективные общественные процессы, связанные прежде всего с воспроизводством прошлых отношений в качественно новом образована, т. е. момент исторической преемственности. И в этом смысле она вполне могла быть использована в качестве научного базиса для практической деятельности, для прогнозирования результатов. Исходя из кибернетических представлений о процессе управления, деятельность англичан по претворению в жизнь этой политики можно определить как попытку создания искусственных общественных систем посредством соответствующего «обучения» управляющей и управляемой подсистем единому информационному языку и без учета их собственно! логики жизнедеятельности. Однако практика показала, что эта системы смогли просуществовать до тех пор, пока закон» функционирования преобладали над законами эволюционными, когда же возобладали последние, искусственные системы рухнули. Одним словом, теория косвенного управления, методологія которой, по существу, отрицала наличие объективных законов общественного развития, которые зачастую действуют в обратном направлении функциональным закономерностям, была неспособна прогнозировать появление в перспективе антагонистических противоречий, приведших к гибели созданных англичанами искусственных общественных систем. Иными словами, сознательная и целенаправленная деятельность людей на получение определенного результата для решения синхронных задач может дать совершенно обратный эффект в отдаленной перспективе, что, собственно, можно наблюдать на примере судьбы политики косвенного управления.

Заключая наши рассуждения на эту тему, нельзя не отметить их актуальность в связи с настоящим состоянием российского общества. Здесь налицо типологически тождественная ситуація, заключающаяся в стремлении правящей элиты придать обществу новое качество путем переориентации деятельности управленческих структур, будь то промышленных или партийно-бюрократических, за счет придания им новых функций, призванных содействовать процессам демократизации как в экономической, так и в общественно-политической сферах. Однако опыт первых лет перестройки отчетливо показал, что эти структуры неспособны действовать по-новому, так как эти функции, во-первых, вступают в противоречия с той системой, детищем которой эти структуры являются и которая жестко диктует им соответствующий алгоритм поведения, а во-вторых, сами люди, обеспечивавшие их функционирование в прошлом, оказываются не в состоянии, в том числе и психологически, изменить свое неведение, поскольку оно связано со всей структурой их личности, в том числе и с ее ведущей диспозицией, а именно мировоззренческими и идеологическими представлениями. Таким образом, с теоретической точки зрения эта политика, как и политика англичан в Африке, предполагает возможность за счет придания старым управленческим структурам определенных функций обеспечить их историческое развитие, т. е. переход на качественно иной режим существования. Иными словами, налицо эволюционистская методологическая база, на которой она строится, которая исключает необходимость процесса дезинтеграции как этапа при переходе к качественно иному состоянию общественных систем. Здесь отчетливо прослеживается и социально-классовый аспект проблемы, т. е. такого понимания общественного развития, когда революционные преобразования обязательно несут в себе как изменение структуры и функций нового управленческого аппарата, так и приход новых людей, что означало бы лишение всех привилегий преж- яего партийно-бюрократического класса.

Наряду с общественным срезом колониального процесса

можно выделить его культурный срез. Если колониальные eg.] циально-экономические системы по своему содержанию эксплуататорскими, суть которых заключалась в эксплуатачц' общины государством, то ПО форме происходившие в НИХ Й|Ы цессы представляли собой взаимодействие различных культур j в ходе которого возникали их синкретические формы. На ц§! литическую арену, к примеру, выходили партии, ассоциацщ, профсоюзы и т. д., т. е. субъекты политической деятельности, по своей форме характерные для эпохи капитализма и со®, ветствующему ему «гражданскому обществу». В то же врод' эти субъекты строились на принципах, присущих традиционно! политической культуре в соответствии с ее пониманием взаии§. отношения коллектива и личности, уровнем эволюции социальной психологии, мышления и т. д. Это взаимодействие происходило по-разному.

Одной из важных составляющих такого взаимодействия был конфликт, который отражал содержательные противоречия, характерные для «колониального общества». Наиболее 1 остро он ощущался в надобщинных управленческих структу- ! рах, которые, с одной стороны, обрели новое качественное со* j держание, но как элементы культуры были призваны служив j перекодировщиками управляющей информации с языка одяоі \ культуры на язык другой, обеспечивая тем самым процесс | управления для «колониального общества». Д. Камерон, на- і пример, определял «туземные власти» в английских колония і как рупор, через который до сведения народа доводятся правительственные распоряжения [154, с. 16]. Конфликт был заложен в самой теоретической модели «туземных властей». Таї, : в соответствии с бюрократическим принципом, определяющим политическую культуру рационального типа, «туземные власти» как органы иерархической управленческой системы должны были бы сводить к минимуму индивидуальные особенности SB- • дей, функционировавших в них. Однако теоретическая модель : этих органов предусматривала высокую степень персонификации деятельности. Иными словами, если такой орган создавал- ' ся в соответствии с основными принципами функционирования бюрократической системы, т. е. как элемент, способный проводить информацию из центра управления к подчиненным элементам, по способу рекрутирования в него служащих он строился на принципах традиционной политической культуры, т. е. тех, которые имели на это традиционное право. Поэтому индивид, занимавший должность вождя в «туземных властях», с одной стороны, обязан был беспрекословно проводить 8 жизнь решения вышестоящих органов колониальной иерархий, т. е. подчиняться императивам органа управления, в рамках которого он функционировал, с другой же — соблюдать свои традиционные обязательства перед своим обществом, интересы которого, как правило, противостояли интересам иерархии. Именно одним из способов преодоления этого конфликта была 1 попытка со стороны колонизаторов воспитать соответствующим- I фразой традиционных претендентов на власть, чтобы сформи- I ровать их внутренние ценности в соответствии с ценностями Иерархии. Однако, как свидетельствуют материалы колониаль- | ного периода, приобщение традиционных правителей к европейской культуре не могло оградить их от влияния на их поведение традиционной политической культуры. Например, вож- : ди нередко дела, поступавшие в «туземные суды», которые они дрициалыю возглавляли, отправляли обратно на места, если ; до этого они не рассматривались традиционными лидерами низ- г щшх уровней, что противоречило официально принятым нор- мам. Делая это, они, таким образом, препятствовали поступлению осведомительной информации наверх, не выполняя тем | самым функцию обратной связи, заложенную в теоретической. ’ концепции колониального управления.

f Совмещение различных культур представителями «туземных '? властей» определяло наличие конфликта внутри самой лично- : е-ги. Известно, что многие вожди нередко обращались к коло- ’? аиальной администрации с просьбой перевести их в другой ре- I ши, так как на родине они оказывались под своего рода Г ирессом многочисленной родни, которая требовала от них со- ; бдюдения социальных обязательств, к примеру преимуществ в і получении образования для своих детей и т. д. [171, с. 200].

Одним словом, жизнь ставила этих правителей перед выбором либо вести себя в соответствии с принципами традицион- ’ ной политической культуры и тем самым рисковать своим при- | вилегированным положением, либо в соответствии с европейскими ценностями и тем самым окончательно потерять авторитет у своего социума. Объективность общественного эволю- I ионного процесса определяла преимущественный выбор вож- ?< дями последнего варианта поведения, однако это не означало і того, что выбор не мог быть противоположным. Например, в отдаленных от центра районах, где правители испытывали гораздо более сильное воздействие общины, нежели вышестоя- : Щйх колониальных властей, они в своем поведении в основном і эрвентировались на нормы, предусмотренные традиционной политической культурой. Естественно, им приходилось осложнять ; отношения с администрацией, о чем нередко свидетельствуют колониальные документы [277, с. 3].

В таких условиях европейцы пытались усилить бюрократи- 1 ческий элемент в управлении, оградить низшие звенья иерархии от воздействия на них традиционной политической культуры. В 3938 г. англичане попытались ввести в практику переме- I щение вождей в другие районы, дабы избавить их от пресса многочисленных сородичей, требовавших соблюдения традиционных обязательств перед ними, а в 1952 г. все наследственные правители были смещены, а на их место назначены чужа- ? и» из числа африканцев [171, с. 152].

і Конфликт проявлялся как в материально-бытовой культуре,

-так и в их психике людей. X. Купер в своей работе привода? I описание жилища Собхузы II, верховного правителя свази, 1 •сделанное ею еще до получения Свазилендом политической ве- зависимости. «Его жилище было построено в традиционном стиле, в то же время он владел крупнейшими современным! постройками в стране. Комнаты, расположенные в задней части дома, рождали у гостей ощущение традиционного стная жизни. Здесь сидели на циновках, на полу вместе с женамг вождя и пили пиво из общей чаши. В то же время имелщ комнаты, меблированные в европейском стиле, где подавал:, крепкий ликер и чай из китайского фарфора». Одежда Собх; | зы также отражала конфликт культур. «Когда он общался I белым чиновником в его кабинете, он надевал сшитый на зг j каз строгий костюм и элегантные туфли. Нанося визиты, он надевал шляпу и брал трость. В своем же доме он носил одежд? из львиной шкуры, символизировавшую у свази верховную власть, ходил босым, без головного убора» [213, с. 193].

С точки зрения исследователей, конфликт культур пагубно сказался на психике африканцев, прежде всего тех, на кого : европейские ценности оказывали наиболее сильное воздействие, т. е. лиц, используемых в колониальном управлении, интелле- генцию. К таким выводам пришел в своих работах Ф. Фанск [172; 173; 174].

Интересны в этом смысле описания внутренних ощущений, сделанные выдающимся индийским мыслителем и политическим деятелем Дж. Неру: «Я стал причудливой смесью ; Востока и Запада, чужой повсюду, дома —нигде. Вероятно, 1 мои мысли и подходы к жизни ближе к тому, что называют 1 западным, чем восточным, но Индия льнет ко мне, как и ко 1 всем своим детям, бесчисленными путями; и за мной лежи 1 где-то в подсознании родовая память сотен поколений брахма- 1 нов... Я странник и чужеземец на Западе, я не могу стать там | родным. Но в моей собственной стране меня временами также охватывает чувство изгнанника» [235, с. 449]. |

Пытаясь преодолеть культурный дуализм управленчески. | структур, европейцы старались вводить элементы, ведшие к нх | большей бюрократизации, что наталкивалось на обратную реакцию традиционной политической культуры, которая зачастую | была в состоянии адаптировать их, не изменяя своим основным | принципам функционирования. В 50-е годы, например, аигяв- ! чане стали требовать, чтобы верховные вожди назначали под- ] чиненных себе правителей (субвождей) не по принципу родст- | ва, а на основании индивидуальных способностей претендентов, I т. е. в соответствии с бюрократическим принципом. Проведея- ; ные Л. Фаллесом в эти годы социологические исследования і среди сога (Уганда) показали, что действительно среди субвождей не было наследников по отцовской линии, однако все они оказались родственниками по материнской. Таким образом, был обойден запрет, наложенный администрацией, и в то .

І

же время сохранен принцип, определяющий качественное своеобразие традиционной политической культуры [171, с. 192].

Конфликт культур не сводился, конечно, только к уровню дуземных властей», а был характерен для колониального политического процесса в целом. Он затрагивал все уровни управленческой иерархии. В ходе этого процесса, как показывает «атериал, традиционная политическая культура диктовала свой ізгоритм функционирования (в той или иной мере) всем управленческим структурам, в результате чего их реальное по- іедение все более отклонялось от норм, зафиксированных в по- зитико-правовых документах. Так, попытки, предпринимаемые 'колонизаторами, реорганизовать управленческие структуры с аеяью изменить сам процесс зачастую заканчивались тем, что вновь созданные органы в своей деятельности выполняли не те функции, которые на них возлагали, а начинали действовать,, ««производя функциональные поведенческие модели, характер- 8»е для традиционных институтов власти. К примеру, в 1954 г. англичане ввели выборные органы, советы, при «туземных властях» всех уровней. В соответствие с буквой реформы за этими советами закреплялись совещательные функции, в то время как решающая власть оставалась за «туземными властями». Однако созданные советы, как показала практика, начали вос- ярлнимать себя в соответствии с традиционными представлениями о власти, воспроизводя деятельность тех или иных конкретных институтов.

На самом низком уровне функционирование этих новых структур строилось по образцу и подобию деревенских советов старейшин. Заседания проходили, как правило, под деревом без участия официальных лиц. Протоколы заседаний не ве- даь, хотя это и предусматривалось официальной процедурой. В то же время аналогичные советы, но более высоких уровней иерархии, как свидетельствует И. Шоу, нередко старались узурпировать исполнительную власть у «туземных властей». Они пытались, в частности, собирать налоги, вершить суд і г. д. [263, с. 173]. Иными словами, идея какого-либо разделевая власти была глубоко чужда традиционной политической культуре, а поэтому управленческие структуры, создаваемые колонизаторами, неизбежно отождествляя себя с традиционной мастью, стремились вести себя соответствующим образом.

Наиболее сильно влияние традиционной политической культуры на колониальные органы власти ощущалось в низших звеньях иерархии, которые укомплектовывались преимущественно африканской интеллигенцией, являвшейся в той или нвой мере носительницей традиционной политической культуры. Функционируя в этих органах и более отсталых, испытывая на себе воздействие традиционной политической культуры, она обусловливала воспроизводство в них традиционных стереотипов поведения. В этой связи примечательны наблюдения Л. Фаллеса, описанные в его известной работе «Бюрократия банту». Он, в частности, воспроизводит ситуацию, когда к мелкому клерку обратился его отец с просьбой выдать ему какую- то пустяковую справку. По словам автора, чиновник вел себя как традиционный вождь, отец же воспроизводил поведение просителя, обратившегося к вождю за разрешением конфликт- ной ситуации: «Клерк сидел в величественном молчании, в то время как отец объяснял обстоятельства утери сертификата, а также необходимость получения в этой связи нового. Когда" отец закончил, чиновник с многозначительным видом посмотрел на него, а затем, подражая вождю, объявляющему свое решение, информировал отца о том, что его просьба будет удовлетворена, после чего отец упал на колени, рассыпаясь в благодарности, вскидывая и опуская руки в традиционном жесте, выражавшем признательность за покровительство вождя» [171,' с. 198]. На этом примере видно, что, несмотря на новизну си- •туации относительно доколониального периода, а также на та, что клерк был человеком образованным, а значит, в известно! мере носителем политической культуры рационального типа, 1 обе стороны без признаков какого-либо внутреннего сопротів- і ления воспроизводили поведенческие стереотипы, характерные ; для традиционной политической культуры. В отношении же родства действующих лиц, по всей видимости, налицо результат влияния колониализма, который обострил существовавшее и ранее противоречия между традиционными лидерами и управляемыми, в том числе и по возрастному критерию. Далее мн подробнее раскроем этот механизм. Молодые люди старались покинуть своих родственников, которые зачастую стремились 1 как можно дольше использовать традиционно зависимое положение молодежи от своих старших родственников. Последние же, в свою очередь, не упускали возможности компенсировать свою социальную неполноценность в традиционной системе взаимоотношений за счет возможностей, которые предоставляло для них колониальное общество, т. е., как правило, подучить образование и занять место в низшем звене колониально# иерархии. Положение в системе администрации ставило в известном смысле молодого человека над традиционным обществом с его ценностями. По-видимому, все эти моменты и наиш отражение в описанном выше эпизоде.

Однако воспроизводство традиционных стереотипов поведения в управленческих структурах, построенных на бюрократических принципах, нельзя сводить лишь к стремлению представителей социально-неполноценных страт утвердить себя прежде всего в глазах традиционного общества, используя для этого новые возможности колониальной системы и оформляя свое новое социальное положение посредством традиционной символики. Имеющиеся по колониальному периоду материалы свидетельствуют скорее о том, что в первую очередь сами низк, т. е. управляемые, определяли политическое поведение представителей новой власти, в том числе и европейцев, в соответ- S (Уївня со своими представлениями о властно-управленческом процессе, базировавшимися на традиционной политической культуре. Л. Фаллере описывает ощущения английского чиновника, который как носитель бюрократической политической культуры был поражен, «что очень часто вожди объясняли свой «спех по службе личными отношениями с белыми чиновниками. Причем было практически невозможно перенести эти отноше- {ВЯ в чисто служебные, что является идеалом бюрократического управления, поскольку подобные попытки воспринимались африканцами, состоявшими на службе у администрации, как проявления расизма» [171, с. 213]. Столкнувшись с такой ситуацией, колониальные чиновники стояли перед необходимостью установления дружеских связей с африканскими служащими, § том числе и с вождями, следуя, таким образом, принципам аостроения иерархии, характерной для традиционной политической культуры, ориентирующихся на дружеские связи и лич- вую преданность.

' Следует отметить, что в Африке сами колониальные бюрократические системы коренным образом отличались от аналогичных в метрополиях. Здесь за чиновниками верхнего эшелона официально закреплялись высокие законодательные, финансовые, судейские полномочия. Иными словами, представления о веразделенности власти, как мистико-магического явления, характерные для традиционной политической культуры, определя- т в какой-то мере структуру и функции элементов колониальной иерархии. В своих воспоминаниях бывший чиновник английской администрации отмечает, что деятельность комиссара «круга в качестве судьи очень напоминала действия традиционного вождя, когда он вершил суд в присутствии членов иемени [219, с. 58].

Другими словами, мы можем говорить о диктате политиче- еюй культуры низов (т. е. традиционной политической культуры) на политическую культуру верхов, в том смысле, что последние, стремясь достичь целей управления, были вынуждены соответствовать требованиям, предъявляемым к ним управляемыми. Леви-Брюль приводит в своей знаменитой работе «Первобытное мышление» материалы, свидетельствующие, что вредставления о правителе как о персоне, обладающей сверхъестественным, магическим потенциалом, распространялись в колониальный период и на европейских чиновников. Он, в частности, ссылается на материалы В. Скита, которому нередко доводилось наблюдать, когда африканцы «хороший урожай ми недород риса приписывали переменам управляющего округом. Однажды мне привелось слышать, когда крокодилы людоеды вдруг почему-то начали особо свирепо нападать на людей, что виноват в этом был представитель правительства, несомненно способный и исполнительный, но, может быть, ма- ло симпатичный» [264, с. 36]. Влияние традиционной политической культуры на колониальные управленческие структуры верхних иерархических уровней проявлялось и в значительно! степени ритуализации их деятельности. По наблюдениям С. Драке, европейцы часто окружали своих высокопоставленных чиновников «многочисленными ритуалами и помпезностью чтобы иметь возможность влиять на африканцев, вызывая v них благоговейный ужас» [167, с. 519].

Представления низов о власти, характерные для традиционной политической культуры, определяли в колониальный период такую ее функцию, как централизованное распределение материальных ресурсов. Если в доколониальный период власть сосредоточивала у себя общественные фонды, к примеру часть урожая, распределявшегося среди населения в случае стихийных бедствий, а также определенную часть добычи, захватываемой в ходе военных действий, то в колониальное время аналогичную функцию приняла на себя администрация. Налог, вносимый африканцами в «туземные казначейства», расходовался частично на оказание помощи местному населению в случае стихийных бедствий. Политика по наделению колониальных структур такими функциями, как свидетельствуют материалы этого времени, проводилась вполне сознательно и преследовала цель укрепить их авторитет у населения за счет эксплуатация и характерных для него представлений о власти. В послании комиссара района Хандени президенту Общества Красного креста говорилось: «Нет необходимости указывать на то, что организация помощи населению будет служить росту нашей популярности среди местного населения» [199, с. 91—92].

Во многом благодаря этой политике у африканцев формировалось представление, что именно колониальное правительство сосредоточивает в себе свойства, характерные для властноуправленческих структур доколониального периода. Таким образом, шло укрепление и развитие «иждивенческой психологии», корни которой лежали в традиционных идеологических и мировоззренческих представлениях и суть которой заключается в том, что индивид ставит успех своей жизнедеятельности в зависимость прежде всего от внешних по отношению к нему властно-управленческих структур. Значит, психология низов явилась причиной возникновения колониальных политически структур в данной форме, однако в функциональном измерений общественного процесса уже эти структуры выступали в качестве причины возникновения определенного социально-психологического склада управляемых.

По справедливому мнению Эд. Дженикса, «административное руководство и надзор ведет к развитию несамостоятельности, нерешительных и слабых граждан, привыкших постоянно искать помощи у руководства и не умеющих помогать самим себе» [54, с. 140]. Централистские тенденции доколониальных африканских обществ, которые еще больше проявились в колониальном политическом развитии, определили социальнопсихологическую эволюцию населения колоний именно в этом направлении. В результате африканцы были склонны рассматривать колониальное правительство в соответствии с традиционной политической культурой, т. е. как своего рода гаранта т жизненного благополучия. Эти свойства социальной психологии африканцев во многом обусловливают политическую культуру современных государств Африки.

Прежде чем рассматривать форму, в которой протекал антиколониальный политический процесс, приведший к возникновению на этом континенте независимых в политическом отношении государств, необходимо, на наш взгляд, выявить противоречия, определившие его динамику. Таким противоречием было, как уже отмечалось, противоречие между общиной, ориентирующейся на простое воспроизводство форм деятельности, и колониальной иерархией, эксплуатировавшей эту общину внеэкономическими методами. О но-то и определяло вектор политической динамики в колониальном обществе. Однако только этим нельзя объяснить все многообразие форм, в которых она осуществлялась. Поэтому необходимо рассмотреть и другие конфликты, порожденные колониальной ситуацией в африканском обществе, через реализацию которых и выявлялся генеральный вектор политической динамики.

Прежде всего обострились противоречия внутри самой обданы, которые в доколониальный период регулировались традицией. В результате изменения общего политического контекста, в котором теперь существовала община, возможности различных социальных групп для реализации своих интересов значительно изменились. Они получили в этом смысле дополнительные возможности за счет привлечения внешних ресурсов, предоставляемых в распоряжение колониальной политической системой. Это в известной мере привело к нарушению динамического равновесия, регулируемого ранее традицией. В наиболее выгодном положении оказались традиционные лидеры, которых европейцы использовали в системе управления. Само это использование, объективно означавшее переход надобщинных социально-политических структур на качественно новый уровень, стало возможным вследствие определенных противоречий между общиной и этими структурами в доколониальный период, не носивших, однако, в то время антагонистического характера. В результате развития надобщинных политических структур власть вождей существенно возросла. Она была освобождена от контроля снизу, т. е. со стороны народа, стала опираться в своей деятельности на средства физического принуждения, предоставленные в распоряжение колониальной системой.

Иными словами, колониальная ситуация способствовала реализации интересов надобщинных властно-управленческих -структур, использованию традиционных привилегий в корыстных целях. Причем эти структуры, по сути дела, были освобождены от выполнения соответствующих обязательств перед обществом. Например, у ньякуса в конце 30-х годов можно было наблюдать такую картину. Вождь Мвайпопо, который в то время занимал верховный пост в рамках «туземных властей», пользуясь тем, что право смены вождей стало принадлежать администрации, задерживал передачу полномочий одному из своих сыновей, грубо нарушая тем самым традиционные нормы. Передача же власти вождем означала у ньякуса уход от активных управленческих дел всего поколения, к которому принадлежал верховный вождь, и соответственно приход бодее молодого поколения. В 1934 г., когда М. Вильсон проводила свои исследования, вождю было уже за семьдесят. В 1935 г. он женился в 41 раз, в то время как его сыновья, которым было уже под 30, оставались неженатыми. Попытки со стороны традиционно настроенных слоев общества воздействовать на его поведение в сторону соблюдения старых моделей не привели к успеху. Общественное мнение как эффективный механизм психологического контроля за поведением лидеров потеряло былое значение. Вождь утверждал, что его сыновья еще мальчики, а поэтому им рано обретать полноценный социальны! статус. Он, в частности, отказывался передать власть своему традиционному наследнику сыну Мванкуге, что встречало осуждение общественного мнения, но находило поддержку у колониальной администрации. Примеру вождя следовали и представители всего старшего социально-возрастного поколения, к которому принадлежал вождь. По наблюдениям М. Вильсон, старшие мужчины, которым было за 50, продолжали вступать в брак с молодыми девушками, в то время как их сыновья, достигшие брачного возраста, оставались холостыми, т. е. в том же социальном статусе, поскольку не могли найти необходимый скот для выкупа [284, с. 85—88].

Нарушение традиционных норм поведения лидерами способствовало деградации психологических механизмов, выработанных традицией для передачи социальной информации младшему поколению и обеспечивавших простое воспроизводство социально-политических отношений в доколониальных африканских обществах. В частности, это касалось такого мощного фактора психологического воздействия, как ритуал. Подрыв авторитета старших вел к формированию у младших «смыслового барьера», который препятствовал бессознательному усвоению последними передаваемой в ходе ритуала информации, что является возможным, как отмечалось в первой главе, когда отношение младших к старшим характеризуется абсолютным доверием.

Нарушение традиционных норм общественной жизни старшим социально-возрастным поколением способствовало ускоренному осознанию молодежью себя как корпоративной общности, интересы которой в известной мере противостояли интересам старших. В колониальных условиях молодежь получила возможность создавать различные организации, оформление

I ка принципах политической культуры рационального типа, т. е. 1 зарегистрированные в официальном порядке колониальной ад- і министрацией, имевшие свой устав, программу и т. д. Однако І основной причиной их возникновения было обострение тради- I адонных противоречий в самой общине. В 20-х годах нынешне- I га столетия политический процесс в колониях характеризуется і давлением многочисленных молодежных организаций, напри- ?

мер: «Ассоциация молодых баганда» в Уганде, «Молодые ки- I куію», «Молодые кавирондо» в Кении и т. д.

Ж ' Появление молодежи на политической арене колониального і общества в качестве самостоятельной социально-политической силы происходило в различных формах в зависимости от конкретной ситуации в том или ином социуме накануне колониза- вин, а также спецификации внешнего воздействия на социум. Однако общим было то, что, по какому бы поводу ни происходило объединение молодежи в корпоративную группу, а это для нас является наиболее существенным, она осознавала свое единство прежде всего в оппозите традиционным лидерам и старшим социально-возрастным поколениям.

По наблюдениям исследователей, в середине 30-х годов ны- вешнего столетия конфликт между отцами и сыновьями был обычным явлением у хехе. Причиной конфликтов была неудовлетворенность молодежи своим положением в обществе. Как вравило, споры велись из-за скота 2. Нередко сыновья прибегали к попыткам убийства своих отцов [286, с. 748—750].

Из воспоминаний губернатора Кении лорда Алтринчама 1 : известно о выступлении молодежи лумбва, которая перестала ! подчиняться старшим и «создала свое правительство». К губернатору обращался вождь лумбва с просьбой оказать помощь в усмирении молодежи. В данном случае мотивом для ее выступления послужило также нарушение традиционных Юрм поведения лидерами, которые в соответствии с распоряжением колониальной администрации запрещали юношам совершать набеги на масаев. В результате этих событий лумбва, до словам Алтринчама, находились на грани войны с масаями. Губернатор обращал внимание английского правительства на то, что одной из основных задач управления в колонии является нейтрализация молодежи, у которой «бунт в крови» [139, е. 104-106].

На фоне обострившихся в колониальный период противоречий между старшими и младшими все же основной контингент молодежных организаций и движений составляла та часть молодых людей, которая в силу тех или ных причин испытывала наибольшую дискриминацию в традиционном секторе. Это прежде всего касалось тех молодых людей, которые вследствие

дискриминации были лишены возможности обрести полноценный социальный статус. Как правило, это зависело от способности старших родственников юноши обеспечить его необходимым количеством скота для вступления в брак, т. е. от мате- | риального благополучия родни. Поэтому именно данная часть 1 населения служила социальной опорой для различных ПОЛИТІ- I ческнх лидеров в доколониальный период, составляя, по суті 1 дела, дружины верховных вождей, а также воинства харизма- I тических лидеров (знахарей, пророков, колдунов и т. д.). Стре- ! мясь занять определенное положение в надобщинной организа- I ции, такие молодые люди компенсировали в известной мере 1 свою социальную неполноценность в общине. Аналогичную J функцию эта часть молодежи выполняла и в колониальном по- J литическом процессе, являясь инструментом в борьбе за власть. !

В 50-е годы у кагуру возникает политическая организация j «Ассоциация студентов кагуру». Она состояла в основном из j молодежи возраста около 20 лет [146, с. 303—325]. Первона- j чально в нее входили учащиеся миссионерской школы, в даль- \ нейшем же организация пополнялась за счет молодежи, недо- і вольной своим положением в традиционной социальной струк- ! туре общества. Характерно, что основателем «Ассоциации- ! был сын верховного вождя, смещенного колониальной адми- ; нистрацией. і

Должность же верховного вождя была введена колониза- ! торами, так как ранее у кагуру ее не существовало. Сын назна- ; ченного европейцами, а затем ими же смещенного верховного вождя стремился занять место своего отца, но старейшины | постановили, что, хотя такой должности в традиции не было, 5 наследование должно осуществляться в соответствии с традиционными нормами кагуру, т. е. по материнской линии. В результате верховным вождем стал сын сестры предыдущего правителя. Сын же верховного вождя стал впоследствии президентом студенческой ассоциации. Члены этой организаци выступали против традиционалистов, поддерживали программу ТАНУ, надэтническую политическую партию, возглавившую национально-освободительное движение в Танганьике.

Если в случае с лумбва традиция объединила молодежь против ее нарушителей, в качестве которых выступали градационные лидеры, то у кагуру молодежь прибегла к возможностям колониальной системы, используя ее политическую культуру, чтобы в конечном счете утвердиться в системе отношений, определяемых традиционными ценностями. Одним из требований, например, выдвигаемых членами ассоциации, было то, что образование должно стать основным критерием для продвижения в системе социального управления. В то же время сама эта ассоциация возникла в результате борьбы за власть между конкретными лидерами, претендовавшими на место в колониальной иерархии. Колониальная ситуация, и в частности создание англичанами «туземных властей», отнюдь %

і

! ge доложила конец борьбе за власть внутри «традиционной»

| 8ерархии. Зато изменились формы борьбы. Теперь, когда воен- ? 8ая организация деградировала, а междоусобные войны были | запрещены, необходимым условием победы было снискание воддержки администрации, так как назначение на должность | осуществлялось именно ею. Расширился и круг претендентов, особенно после Второй мировой войны, когда помимо традиционного права на титул администрация начала учитывать образование, личные способности и т. д. Именно такие претенденты чаще всего в своей борьбе за власть опирались не на I традиционные слои, а на образованную молодежь.

Наряду с усилением борьбы за власть внутри «традиционной» иерархии была ярко выражена и обратная тенденция, связанная с усилением корпоративности правящего слоя, на- : удившегося на службе в «туземных властях». В конце коло- : адального периода он окончательно сложился в «класс для I себя», четко осознавал свои интересы, стремясь любой ценой «хранить те привилегии, которые он получил от колонизаторов, Однако положение его в то время было достаточно сложное, С одной стороны, он подорвал свой авторитет у народа, сотрудничая с колонизаторами, с другой — у него возникли серьезные противоречия и с колониальными властями, которые so мере утраты «туземными властями» авторитета у народа также теряли к ним интерес, так как последние не могли вы-’ вдлнять функции, которые на них были возложены. Поэтому вожди достаточно активно выступали против реформ 50-х го- 1 дов в системе управления, усматривая в них посягательство васвои интересы.

В качестве реальной оппозиционной силы вождям в их борь- fe за сохранение привилегий выступала молодая африканская вятеллигенция, которая и отражала взгляды своего народа, в видела в вождях силу, способную вызвать дезинтеграцион- аые процессы в обществе, поскольку их авторитет ограничивался рамками конкретного этноса. Интеллигенция же заключала в себе потенциальный интегративный политический заряд, так как стремилась в процессе своей борьбы за власть к овла- 1 дешда той бюрократической иерархией, которая была создана колонизаторами, а, значит, к сохранению, таким образом, целостности социополитических объединений, возникших в ходе і колониализма. Отношение интеллигенции к вождям, сотрудничавшим с колониальной администрацией, официально было сформулировано в 1958 г. на конференции африканских народов в Аккре, где вожди-коллаборанты были определены как реакционная сила, фактически поддерживающая колониализм, а поэтому подлежащая уничтожению после достижения независимости [190, с. 313].

В этих условиях вожди высших уровней активно создавали политические организации (партии) для борьбы за свои инте- 1 ресы. Этот процесс с той или иной интенсивностью протекал по всей Африке. Была попытка создания партии вождей н g Танганьике. В 1957 г. состоялась конференция традиционных вождей, на которой присутствовало 57 представителей крупнейших племен. Они выступали за сохранение своей ролі в местных органах управления в связи с реорганизацией систему управления, проводимой администрацией. Рассматривались также вопросы взаимоотношений вновь возникших политических организаций и «традиционных» лидеров. Вожди считала, что их авторитет должен быть непререкаемым и не подвергаться риску в процессе выборов. Они стремились закрепиться | центральных органах управления, добиваясь включения свое! организации в качестве самостоятельной структурной единица в Законодательный совет Танганьики [190, с. 182—183]. Пытаясь упрочить свое положение в обществе накануне независимости, вожди старались контролировать социально важные і ставшие престижными сферы общественной деятельности, в частности те, которые стали необходимыми для реализации не- литических устремлений. Такой сферой, к примеру, было образование. И. Самоф приводит данные об усилении влияли вождей на этот вид деятельности у чагга [255, с. 39].

Несмотря на имевшую место консолидацию вождей, она тем не менее прежде всего вследствие утраты своего автори*, та у народных масс в целом уступали в своей борьбе за политическое лидерство интеллигентским политическим структурам. Однако в ряде случаев борьба традиционалистов велась довольно успешно. Как правило, это случалось там, где вождям надобщинного уровня удалось сохранить свой авторитет, не скомпрометировать себя пособничеством европейцам. Характерным примером в этом отношении является Свазиленд. Здесь англичане не придерживались своей классической схемы управления, и это послужило одной из причин того, что накануне независимости верховный вождь свази Собхуза II оставался непререкаемым авторитетом. В результате чего ему удалось сплотить вокруг себя все консервативные силы, создав партию Национальное движение имбодло, куда полностью вошли все представители традиционной политической надстройки.

Сильные консервативные политические силы были в Уганде, где возникла политическая партия вождей «Кабака-екка», которая вела борьбу прежде всего с интеллигенцией. Например, в 1956 г. традиционалистам удалось вывести из парламента (лукио) Буганды лидеров Прогрессивной партии К. Мулиру и М. Мугванью, а в 1960 г. лукио принял резолюцию, которая запрещала создание других политических партий, «так как это противоречило добрым обычаям и традициям баганда» [142,

Когда мы говорим о потере вождями прежде всего надобщинного уровня авторитета у своего народа за время правления европейцев, то следует иметь в виду, что речь в данном случае идет о конкретных вождях, скомпрометировавших себя .

I сотрудничеством c европейцами, но никак не о самой идее I вождя как форме осуществления власти с присущими ей идео- I логическими, мировоззренческими и социально-психологическими характеристиками. В этой связи отметим, что изменение отношения к вождям высших рангов со стороны африканского заселения сопровождалось зачастую усилением влияния тра- дщяонных лидеров низшего звена. Они находились под более ильным влиянием общины и поэтому нередко выступали вместе с ней против мероприятий, проводимых верховными ВОЖДЯМИ по приказу колониальных властей. Это, в частности, относилось к старостам деревень, т. е. традиционным лидерам деревенского уровня. Аналогичная категория управленцев была связана многочисленными узами с общиной, ценности которой, таким образом, оказывали на них гораздо большее влия- яве, нежели ценности колониальной иерархии. Даже та категория старост, которая состояла из представителей правящего дана, поставленных во главе деревень верховным вождем, в конце концов упрочивала свое положение в общине, что, как правило, достигалось путем заключения браков с представительницами родовых групп, входивших в состав деревни. В результате старосты оказывались связанными с общиной многочисленными социальными обязательствами. Ориентируясь вреимущественно на ценности общины, старосты в ряде случаев отказывались даже от денежного вознаграждения, предлагаемого им колониальной администрацией, так как это могло- юдорвать их авторитет среди членов деревни.

В оппозиции вождям высших уровней выступали также и старейшины, которые, несмотря на обострение традиционных противоречий в колониальный период в общине, оставались ос- ювными носителями традиционной политической культуры. По' всей Танганьике в 50-х годах прокатились крупные волне- тя. Они были вызваны политикой англичан, направленной на шивное внедрение экспортных культур, проводившейся в рам- ш программы развития заморских территорий. Основной проест исходил со стороны старейшин и был направлен не только іротив инноваций, вводимых англичанами, но и против вождей, *8 практике осуществлявших эти мероприятия. Старейшины бахайя, например, активно выступили против своего вождя, выращивающего кофе для продажи, что противоречило ценностям і традиционной экономики [254, с. 459].

Механизм консолидации традиционных руководителей низ- иего звена против вождей высших уровней можно проследить ; яа примере кагуру. В области Мвапва (Танганьика) социаль- ю-иолитичеекая ситуация складывалась следующим образом. Оден из подчиненных верховному вождю лидеров (субвождь) юнфликтовал со своим патроном. Причиной конфликта в данная случае было не поведение верховного правителя, шедшее- вразрез с традиционными нормами и осуществляемое по прика- Ї 3V колонизаторов, а сам факт существования персоны верхов- НОГО ВОЖДЯ, которого вообще не было В традиционной ПОЛИТІ- ческой организации ка гуру. Субвождь же одного из пдеие^ находившихся под властью верховного правителя, принаду, жал к правящему клану идибо, имевшему традиционное право на лидерство. В 50-х годах в племени кагуру возникла политическая организация «Умвано» («умвано» традиционно боевой клич кагуру). Эта организация была ориентирован против традиционного противника кагуру барагуйю. Против», речия между данными этническими группами в колониальна! период обострились вследствие объединения их в одну административно-территориальную единицу. Основную роль в спадании этой организации сыграли члены клана идибо. Создавая ее, субвождь стремился, таким образом, укрепить свою самостоятельность от верховного вождя. Организация была офвд- эдьно зарегистрирована у колониальной администрации, копрой она была представлена как «Общество взаимопомоад владельцев скота кагуру». Административная структура «Ум. вано» совпадала со структурой «туземных властей», и вря каждом старосте, подчиненном субвождю в системе колониального управления, существовало отделение «Умвано».

По имеющимся данным, в «Умвано» могли вступить муж» ны, владеющие скотом. Отсюда можно предположить, что в & состав путь был открыт лишь старшим социально-возрастньш поколениям, так как молодежь по традиции не имела своего скота. На собраниях присутствовали только мужчины. Во время собраний члены организации пили магические снадобья, пели боевые песни, исполняли ритуальные танцы и т. д. ІЩ

Мы видим, что возникновение политической организаций было обусловлено борьбой за власть в рамках «туземных властей». Лидер низшего уровня, опираясь на традиционный авторитет, выступал против верховного правителя, который не соответствовал нормам. В этой борьбе субвождя поддерживал* наиболее влиятельные и консервативные силы общества кагуру, т. е. старшие социально-возрастные поколения, имевши скот. Однако поводом к созданию организации послужила традиционная вражда между соседями, которая обострилась і этот период. На данном факте следует остановиться подробнее, поскольку он несет в себе информацию о механизме возникав- вения такого наиважнейшего явления в политических культу-' рах африканских государств, как трайбализм.

В самом общем виде суть его заключается в функционировании элементов традиционной политической культуры в государственных устройствах, организованных в соответствии с принципами политической культуры рационального типа. Это, в частности, сводится к соперничеству различных этнических групп в стремлении овладеть политико-административным аппаратом с целью использования его преимущественно в свои интересах. В условиях полиэтнических государственных объединений, каковыми являются африканские государства, сопервв- I ifttTBO этноплеменных групп является важной составляющей: водитического процесса. Зачастую наличие трайбализма в по- ! ят(|ческих культурах государств, прежде всего «третьего ми- трактуется как пережиток родо-племенного строя. Например, можно встретить и такое утверждение: «Как социально§- ялёние трайбализм возник еще в доисторические времена. Осознание принадлежности к племени давало человеку ощуще- gse стабильности в опасном и неустойчивом мире» [113, с. 401].

На наш взгляд, говорить о трайбализме как о явлении со- пильном вообще не имеет смысла. Очевидно, что во все вре- шена индивид рассматривает себя в качестве части какого-либо коллектива, находящегося в диалектическом взаимодействии с другими коллективами. Поэтому отождествление себя с племенем, как одной из форм социально-политической организа- даи, характерной для известного периода общественной эво- доции, совершенно естественный процесс и не дает основания ця обозначения его специальным термином. С нашей точки ірения, трайбализм в том смысле, в котором он используется в научной литературе, есть явление сугубо политическое, возни- якнцее исключительно в колониальный период. В то время щюисходила активная политизация этнического фактора, означавшая выход этноплеменных групп на арену политической деятельности в качестве самостоятельных субъектов. Можно,. ш ваш взгляд, определить следующие основные факторы этого процесса. Во-первых, рост этнического самосознания в коло- X тельный период, а во-вторых, обострившаяся борьба за власть. 5

правящих структурах колониальных обществ.

Рост этнического самосознания — результат интенсивного взаимодействия различных этноплеменных групп в рамках единых политических систем, каковыми являлись колонии. В ходе того взаимодействия, несомненно, четче осознавались этно- дафференцйрующие свойства групп, участвовавших в нем, Это- . «у же процессу способствовали и мероприятия, проводимые1 «жшизаторами, в особенности англичанами, создававшими ад- шнстративную структуру колоний на базе этноплеменных: ®#ьединений.

Непосредственная же политизация этнического фактора ароисходила в ходе борьбы за власть между представителями различных правящих групп. В этой борьбе они активно использовали возросшее этническое самосознание, ища социальную шору в своих этнических группах. В случае с кагуру, например, мы видим, что вождь, стремясь упрочить свое положение^ в колониальной системе власти, использует обострившиеся про- яворечия между двумя этническими группами, создав политическую организацию, которая в то же время усиливала его ВДитическое влияние в обществе.

Причем борьба за власть могла вестись на различных уров- ВДх, но в любом случае претенденты в поисках социальной ішіори всегда апеллировали к своим этноплеменным группам,. вовлекая их в политический процесс. Усиление этнического самосознания у африканских народов в колониальный период можно, в частности, фиксировать по получившей широкое р§?. пространение практике — требовать от колониальных властей введения должности верховного вождя в том случае, когда этническая общность не имела единой политической организации в доколониальный период и соответственно института щ. ХОВНОГО ВОЖДЯ. Факты же свидетельствуют О ТОМ, что ЭТО ДВ|, жение было связано с выходом на политическую арену интеллигенции как самостоятельной и мощной политической сила.

Так, требование кикуйю учредить должность верховно® вождя приблизительно совпадает с возникновением в 1925 г. Центральной ассоциации кикуйю (ЦАК), которую в 1928 г.” возглавил Дж. Кенита. Аналогичное же требование чагга j 50-х годах совпадало по времени с появлением Килиманджаро Юнион энд чагга ситизенс юнион, которая позже была преобразована в Килиманджаро Снагга ситизенс юнион (К-С.С.И.), Впоследствии верховный вождь чагга 'Г. Мареалле сыграл видную роль в антиколониальном движении. Иными словащ интеллигенция, вступив в борьбу за власть, также актвд® использовала рост этнического самосознания, который над место в колониальный период, выдавая порой свои интереса за интересы той или иной этноплеменной группы. При ЭТОЙ активно привлекались элементы традиционной политически культуры с целью усиления воздействия на людские масса, В* данном случае фигура верховного вождя должна была способствовать политической консолидации на этнической основе ! различных социально-политических организмов за счет эксплуатации идеи власти, характерной для традиционной полятв- ческой культуры, и прежде всего идеологических представлений, связанных с культом предков.

Использовались и элементы магической идеологии. Показательным в этом смысле является восстание в Кении 3952- 1956 гг., получившее название May May. В нем участвовав представители кикуйю, эмбу, меру и камба, хотя первые, безусловно, доминировали. Движение состояло из многочисленных отрядов, действовавших в лесах и построенных по моделі тайных обществ. Их деятельность была сильно ритуализоваи- ной, важную роль играли лидеры харизматического типа. Мнв- гие авторы, изучавшие это движение, приходят к выводу, чт ?его инициатором была Центральная ассоциация кикуйю, состоявшая в основном из интеллигенции. По свидетельству бывших участников May May, движение возникло потому, что ранее используемые методы борьбы не принесли желаемых результатов [204, с. 22].

По мнению Ф. Корфилда, например, общество May May, которое являлось прямым ответвлением ЦАК, служило инструментом, с помощью которого Дж. Кенита и его последователи старались подчинить кикуйю своей воле [159, с. 267]. «.

Отметим в этой связи, что в колониальный период роль логической идеологии значительно возросла по отношению к j КУЛЬТУ предков. Это напрямую было связано с подрывом ав- ; -Октета традиционных лидеров, чему способствовала колониальная ситуация, нарушившая доколониальное традиционное мввовесие в африканских обществах. Именно поэтому прежде ?го харизматические лидеры, авторитет которых покоился на магической идеологии, были первыми организаторами оппози- цеонных колониализму политических движений. Учитывая, что лноритет таких лидеров мог распространяться далеко за предан своей социально-родственной группы, они были способны юзглавить политические движения, объединявшие и различные лнические образования. В своем стремлении к власти такие ядеры встречали сопротивление традиционных руководителей, іїторитет которых основывался на идеологии культа предков, і, е. вождей. Например, посыльные главаря движения Маджи- Ладжи, харизматического лидера Бокеро, требовали от вождей иемен, на которые он пытался распространить свое влияние, дачтожения собственных культовых предметов и принятия тя его символов групповой солидарности. Известно также, вожди без всякого энтузиазма относились к подобной крспективе, выступали против Бокеро и даже, усматривая в его деятельности угрозу своей власти, предпочитали переходить и сторону немцев [198].

Поведение харизматических лидеров, как показывает матеріал, соответствовало требованиям, предъявляемым к авторитету магической идеологией. Так, важное место в нем занимали различного рода отклонения, аномальности, которые они ис- юьзовали для усиления своего влияния на людей. К примеру, един из лидеров восстания Маджи-Маджи, Мпандо, убил свою радную дочь. Его дочь была женой полицейского в г. Ливале (Танзания). В соответствии с официальной версией Мпандо во іремя подготовки наступления на город попросил ее сообщить «у о численности гарнизона. Она отказалась выполнить его просьбу. Когда город был взят, Мпандо сам казнил свою дочь, дая очень любил ее. Этот факт принято толковать как жесто- юеть лидера по отношению к лицам, сотрудничавшим с евро- іейцами [94, с. 101—102]. С нашей же точки зрения, его следует объяснять в рамках той идеологии, которая обеспечивала т оппозиционное движение. Убийство близких родственников лидерами подобного толка было элементом, присущим традиционной политической культуре. Подобная «аномальность» способствовала усилению магических потенций руководителя, а также «отторгала» его от своей родственной группы, так как ев должен был действовать в интересах всего общества. Мпан- де же, которьгі| претендовал на руководство коллективом, включавшим несколько этнических групп, обязан был подкреплять свой авторитет за счет такого рода поведения.

Социальной опорой харизматических лидеров в колониаль ных политических процессах была опять же молодежь, которав вследствие обострившихся известных противоречий стала пред. ставлять собой весомую политическую силу. Можно предпаїа- гать, что именно она была опорой Мпандо в восстании. Во венком случае, его поведение наводит на эту мысль. Как известно Мпандо говорил своим воинам, что в борьбе нельзя жалеть никого: если предателем станет отец, то долг сына покарав его.

Культ предков, который сплачивал людей на основе родственных связей и утверждал руководящую роль старших возрасту родственников, вступал в известное противоречие с магической идеологией, на основе которой объединялись восставшие. Поэтому требование Мпандо можно рассматривать как попытку преодоления родственной корпоративности, подчинения поведения молодежи целям восстания.

Более отчетливо взаимодействие харизматических лидере® и молодежи в антиколониальных политических движения! можно проследить на примере лугбара. После включения луг- бара в состав Уганды в 1914 г. у них сильно стала ощущаться нехватка земли. До колонизации лугбара медленно осваивали свободные земли в юго-восточном направлении, и проблемы ве существовало. С установлением колониального административного деления перемещения через границы административных единиц были затруднены. В этих условиях обострились противоречия между социально-возрастными поколениями. Старейшины вынуждены были нарушать традиционные нормы при распределении земли, что вызывало протест среди молодежи. В 1914 г., по сведениям информантов, лугбара пригласили к себе на жительство знахаря Рембе, служителя культа Яка::. Сам Рембе был динка, он прославился еще в 90-х годах XIX столетия тем, что объединил динка против азанде. Авторитет Рембе также был связан с распределением чудодейственной воды, обеспечивавшей неуязвимость от вражеского оружия. По рассказам информантов, вождями культа (опи) становились непосредственные получатели воды. Как правило, тж были молодые люди. Помимо распространения воды и нош! символики, означавших возвышение новой идеологии, получали распространение и модели поведения, направленные на отрицание идеологии культа предков. Со слов информантов, молодые люди собирались в уединенном месте, где они танцевали и нарушали половые запреты, наложенные на них старейшинами в соответствии с идеологией культа предков.

В 1919 г. движение было подавлено, Рембе казнен, а вожди культа (опи) высланы. Однако и в 60-е годы можно было наблюдать, что культ сохранил свое былое значение. Якая в эти годы был одним из многочисленных духов в пантеоне- лугбара. Можно было видеть, как молодые люди, возвращавшиеся в деревни из города, куда они ходили на заработки, достигнув благосостояния и престижа, демонстрировали сво» приверженность к Якан, показывая тем самым свою независимость от старейшин [230, с. 181 — 192].

Важная роль в политических процессах колониальных об- яеств принадлежала африканской интеллигенции. По своему содержанию она была порождением колониализма, если, конечно, не включать в понятие интеллигенции традиционных хранителей культуры доколониальных африканских обществ, которые с известными оговорками могут быть к ней причисле- 2Ы. Здесь под интеллигенцией понимается та часть африканского населения, которая получила то или иное европейское образование и была занята, как правило, на службе в колониальной администрации. Интеллигенция в Африке возникает, •таким образом, в качестве связующего звена между европейской и африканской культурами, между колониальной иерархией и африканской общиной. Потому именно она наиболее остро ощущала основное противоречие колониального общества, но, будучи его порождением, не мыслила своего существо- кния вне его социально-политической структуры. При отсутствия сильных социально-экономических классов социально-поли- іяеская самостоятельность этого слоя была значительно выше, «м в развитых в социально-экономическом отношении государствах. Это означало, что интеллигенция намного острее осознавала свой собственный интерес, нежели являлась выразителем интересов определенных классов и социальных групп. В результате африканская интеллигенция, занимавшая низшие звенья в колониальной иерархии, стала ясно ощущать свое неравноправное положение, стремиться к перераспределению властных функций внутри этой иерархии. Таким образом, ее социально-политический интерес состоял в перераспределении мастных функций внутри иерархии колониального общества.

Возглавив национально-освободительные движения в афри- инских колониях, интеллигенция выступала выразителем интересов общины, преследуя при этом, как показала последующая общественно-политическая практика, прежде всего свой собственный интерес. Интересы общины и интеллигенции сов- вздали в их негативном отношении к колониальной иерархии, «даако, если община видела идеал в освобождении от ее гнета, в возврате к доколониальному состоянию, интеллигенция — в захвате всей власти, осуществляемой иерархией. Учитывая, что ютересы общины были представлены абсолютным болыиинст- жм населения африканских колоний, всем политическим си- зам, ведшим борьбу за власть, для ее успешного исхода необходимо было заручиться ее поддержкой. Анализ практики национально-освободительного движения показывает, что без этой поддержки политики были обречены на поражение.

Интересна в этом смысле история борьбы за независимость в Свазиленде, где политическим партиям, состоявшим из интеллигенции, противостоял верховный вождь свази. Иными словами, в данном конкретном случае была представлена ооычная для национально-освободительного процесса ситуац® противостояния традиционалистов, с одной стороны, и интеллигенции, или революционных демократов,— с другой. В ЭТОЙ борьбе верховный вождь свази Собхуза II активно использовал элементы традиционной политической культуры, умец приспосабливая их к новым политическим реалиям. Напримел в ходе выборов 1964 г. он активно эксплуатировал традищвд. ную политическую символику, в частности изображение аьп, которое ассоциировалось в местной культуре с верховно! властью. Это во многом обеспечило ему победу. Через ГОД од создал политическую партию Национальное движение имбе- кодво, которая состояла прежде всего из представителей традиционной иерархии, что способствовало ее укреплению, снятию противоречий, существовавших внутри ее. Используя символы, ритуалы, традиции, Собхуза объединил вокруг себя и все население свази, не оставив никакого шанса на побед',* своим модернистским оппонентам. Последние же выступай прежде всего с антирасистских позиций, требовали проведеш голосования по системе «один человек — один голос» и т. д, Здесь следует отметить, что сами эти требования, выдвигавшиеся, в частности, Прогрессивной партией Свазиленда, сфер- мировались на представлениях, характерных для политически культуры рационального типа. В традиционной же политической культуре жестко стратифицированная социально-политическая структура предполагала закрепление за каждой стратой определенных поведенческих стереотипов, и с этой точки зрения расизм, устанавливавший границу между стратами на базе ? такого очевидного признака, как цвет кожи, вполне соответствовал принципам этой культуры. Требования политически, партий Свазиленда о проведении выборов по системе «один человек— один голос» также отражали принципы демократій, характерные для политической культуры рационального пт и предполагающие соответствующее развитие личности, высокую степень ее автономии от коллектива и т. д. Для африканцев, носителей традиционной политической культуры, они бши попросту непонятны. Это усугублялось тем, что многие пропагандистские материалы публиковались на английском языке, изобиловали социалистической фразеологией, также не способствуя пониманию населением политической борьбы. Одни1-; словом, такие документы скорее всего были сориентированы на англичан, на поддержку которых рассчитывали эти партий в своей борьбе за власть накануне независимости Свазиленда. Однако традиционалисты и здесь намного эффективнее использовали внешний фактор. Англичанам они противопоставив поддержку ЮАР и белых поселенцев. В частности, они добились их поддержки на выборах, предложив разделить власть. Разгромив оппозицию политических партий на выборах, традиционалисты впоследствии отмежевались и от белых поселенцев, которые были буквально шокированы, когда представи-

І дай имвокодво в Законодательном совете потребовали упразд- нить из принятой конституции положение о формировании на г вЬ1борах отдельного списка белых [244, с. 137—159].

Успех традиционалистов в политической борьбе за независимость Свазиленда объясняется, во-первых, практически моноэтническим составом населения этого государства, во-вторых, авторитетом традиционных политических структур, не претер- ' зсвшим существенной девальвации в колониальный период, в-третьих, личным политическим талантом Собхузы, который продолжал оставаться у власти вплоть до середины 80-х годов.

: Однако в истории национально-освободительной борьбы такая картина была скорее исключением, нежели правилом. В большинстве же колоний традиционные лидеры объективно были -ишены возможности успешно бороться за перераспределение ; уасти в свою пользу, поскольку их авторитет распространялся •

лишь на определенную этнополитическую общность, да и тот за колониальный период, как уже отмечалось, существенно деградировал. Интеллигенция же была единственной силой, способной успешно вести борьбу. Но для этого ей необходимо было заручиться поддержкой общины, которая, по существу,

; мялась главным оппонентом колониальной иерархии. Поэтому национально-освободительное движение в африканских колониях в целом развивалось в рамках традиционализма, т. е. с идеологической ориентацией на реставрацию доколониальных I ценностей, что было необходимым условием завоевания авто- \ рвтета у общины. Первые политические организации в Тан- І ганьике, которые возникли еще в период бума политики косвен- I його управления, почтительно относясь к вождям и колониаль- I ной администрации, тем не менее выступали против девальвации традиционных ценностей, распространения европейского образования и т. д. Такие цели, например, ставил перед собой возникший в 1924 г. Союз Бахайя, переименованный в 1927 г. в Африканскую ассоциацию Танганьики (ТАА) [158].

| Однако по мере падения авторитета вождей, действовавших I в рамках «туземных властей», меняется и отношение к ним по- | лятнческих организаций. В Танганьике колониальная борьба гачиналась именно как борьба против вождей, нарушавших традиционные нормы поведения, за возврат к доколониальным формам общественного устройства. Так, возникновение у ба- хайя Трудовой ассоциации Кианжи было связано с борьбой аротив вождя Бвоги, назначенного колониальной администрацией вопреки традиционным нормам наследования титула и активно с ней сотрудничавшего. Впоследствии она переросла в борьбу против всей правящей династии бахинда, за отмену ее нривилегий [195, с. 114].

После Второй мировой войны противоречия в африканских колониях обострились. Этому, в частности, способствовала политика англичан в рамках принятого ими плана развития Г колониальных территорий, предусматривавшего и реорганиза- дню сельскохозяйственного производства. В 40-х годах возродилась Африканская ассоциация Танганьики, которая практически перестала функционировать перед войной. Стимулу послужили выступления крестьян бахайя против попыток англичан внедрить инновации в их традиционную экономив, 1 Пользуясь поддержкой прежде всего старейшин, лидер это! 1 организации А. Милео выступил против колонизаторов, кото- ! рые, пытаясь остановить распространение бананового долгед> I сика, приказали вырвать старые банановые пальмы. А ведь і эта культура была не только основой экономики бахайя, щ ? и занимала особое место в их мировоззрении, что объясняло 5 активный протест со стороны крестьянства. j

В 19&4-1956 гг. большинство ирамба вступили в ТАНУ, і Причиной столь бурной политической активности ирамба і служили попытки англичан ввести новые методы в их традя- ! ционное скотоводство, и в частности в отбраковывание скоте, ' что сами крестьяне определяли «как наиболее очевидную ко» | ннальную эксплуатацию». Они также были недовольны пек- 1 дением своего вождя, который присваивал деньги, собираемы* 1 на общественные нужды. Вождь, с точки зрения членов щ». j мени, был назначен колониальной администрацией вопреи ! традиционным нормам наследования. Наибольшую активность і проявляли представители клана сунгу, считая, что трон должен ! принадлежать им. Амбиции усилились в 1956 г., когда стада j известно, что череп Мквавы, вождя хехе, также активно сра- ' жавшегося против колонизаторов и казненного ими, был , возвращен племени. Вождь же ирамба не требовал у колош- \ заторов возврата черепа вождя Шулулы. По мнению членов племени, мысливших по законам традиционной политической культуры, он преднамеренно не делал этого, боясь вопроса о j власти. Действительно, место погребения истинного ВОЖДЯ 8 і соответствии с идеологией культа предков должно было стать 1 местом ритуальной деятельности, так как он теперь влиял и j судьбы живых, следил за соблюдением ими традиционнш ’ норм поведения, в том числе и за наследованием титула. По- . этому нежелание вождя, узурпировавшего власть, вернуть че- j реп законного правителя является вполне оправданным. Мае- гие представители клана ванисунгу вступили в это время s j члены ТАНУ в надежде с его помощью вернуть себе тита j [260, с. 34]. ' j

Община, таким образом, вследствие присущей ей ориента- j ции на простое воспроизводство, которая закреплялась в ее ‘ идеологическом и социально-психологическом устройстве, ак- j тивно сопротивлялась попыткам колониальной иерархии внеси і инновации в ее деятельность. И сопротивление было тем интеи- j сивнее, чем интенсивнее действовала иерархия. Заинтересован- ; ность общины в национально-освободительном движении за- • ключалась прежде всего в устранении диктата иерархнв, 1 в возврате к доколониальным формам существования. Однако ^ если основная масса населения африканских колоний накануне независимости находилась под духовным влиянием общины и видела идеал будущего развития в повторении прошлого опыта своих предков, то политические организации интеллигенции видели это развитие на путях расширенного воспроизводства, коренных социально-экономических преобразований, ликвида- еий экономической и культурной отсталости и т. д.

Такие идеи не пользовались, да и не могли вследствие объективных причин пользоваться поддержкой среди широких сдоев населения. Поэтому традиционализм становится важ- иым элементом политики, а традиционалистская риторика — неотъемлемой частью пропагандистской деятельности этих организаций. Положение политического авангарда национально- освободительных движений, высокая степень его культурной автономии от основных масс населения способствовали возникновению известного разрыва между лидерами и народными кассами. Это, в свою очередь, определило необходимость психологического раздвоения в борьбе, которая вынуждала руководителей движения, ища поддержки народа, скрывать свои шинные политические устремления.

Неудивительно, что в этих обществах беспринципность по- яатиков в процессе борьбы за власть проявлялась особенно очевидно. Приведем один такой, вполне характерный, пример, В результате раскола ТАНУ в 1958 г. из нее выделился Африканский национальный конгресс, который, несмотря на свой программный радикализм, выражавшийся в нежелании каким- либо образом сотрудничать с англичанами в деле предоставления независимости Танганьике, выступал за восстановление у бахайя привилегий правящей династии бахинда, а также за сохранение роли традиционных вождей после достижения страши политической независимости. События, происшедшие позже, дают основания думать, что основной причиной раскола было не различие в идеологических концепциях, а стремление руководства АНК к захвату политической власти, в ходе чего то пыталось опереться на традиционный авторитет вождей. Об этом, в частности, свидетельствует поведение лидеров АНК после того, как в 1963 г. последовало распоряжение правительства уже независимой республики о запрещении политической деятельности всех партий, кроме ТАНУ. После этого многие члены АНК и его лидеры (впрочем, как члены и лидера других партий) буквально через несколько дней после рас- юряжения о запрете деятельности партий подали заявление § вступлении в члены ТАНУ.

Как справедливо заметил В. Я. Кацман: «Подобный шаг свидетельствовал и об определенной беспринципности полити- ческих деятелей, и главным образом об очень незначительных идеологических расхождениях между ТАНУ и оппозиционерами» [66, с. 17]. Соглашаясь в целом с такой оценкой опытного исследователя, все-таки отметим, что, с нашей точки зрения,

этот факт главным образом свидетельствует о беспринципности I политических деятелей, которая коренилась в значительном 1 культурном разрыве между лидерами и массами, что застав- і ляло их для овладения массами «приспосабливать» свои прин- | ципы к уровню осмысления их в рамках традиционной полити- 1 ческой культуры. Этот разрыв обеспечивал высокую степень | самостоятельности различным группировкам, ведшим борьбу I за власть, что зачастую превращало подобную деятельность в I самодовлеющую цель. I

Руководители ТАНУ в процессе борьбы за независимость 1 старались в полном объеме использовать и авторитет тради- I ционных лидеров, включая авторитет крупных вождей, кото- I рый, несомненно, пострадал за время колониализма, но в ряде | мест продолжал играть важную роль. Этому способствовали | и имевшие место противоречия между такими вождями и коло- | ниальной администрацией, которые обострились накануне не- | зависимости, с введением англичанами новых принципов в ко- | лониальную систему управления, вызвавших негативное отно- j шение вождей. Учитывая это обстоятельство, выступление ! Дж. Ньерере в 1957 г., в котором он высказывался за сохране- Ї ние традиционных институтов в местном управлении, нужно і рассматривать как сугубо прагматическую акцию, которая но- ! теряла всякий смысл после обретения Танганьикой политиче- і ской независимости, в результате чего институт вождя вскоре : был директивно отменен [239, с. 50].

Итак, колониальный период в истории Африки сыграл опре- ; деляющую роль в формировании тех общественных процессоа, л в том числе и политических, которые сегодня характеризуют ’ жизнь независимых государств континента. Анализ становления этих процессов, с нашей точки зрения, не может быть осуществлен вне рассмотрения их в общем контексте исторической общественной эволюции, с одной стороны, а также специфика их развития в рамках данного контекста — с другой. Именно колониализм явился тем внешним фактором, придавшим мощное ускорение социально-экономическому и политическому развитию африканских обществ, включив эти социальные организмы, исчерпавшие в большинстве своем к тому времени внутренние ресурсы для развития, в мировой общественный процесс. Содержание политических процессов в колониях, по- литико-административных единицах, возникших в результате такого процесса, определялось отношениями эксплуатаций между центром (мировой капиталистической системой) и периферией (социумами Африканского континента). Основный субъектом эксплуатации в данных системах был не индивид, как в буржуазном обществе, а община в целом, сохранявшая при этом характерный для нее тип отношений между людьми внутри себя.

Сохранение общины как самоуправляемого социального организма является важной особенностью колониального полити- веского развития африканских обществ. В то же время некоторые доколониальные социально-политические структуры, и в частности надобщинные, смогли в ходе развития перескочить ва следующий качественный уровень, выполнять, по существу, эксплуататорские функции за счет использования элементов традиционного авторитета, и прежде всего механизмов психологического принуждения, которые были важной его составляющей и в доколониальный период. Использование этих механизмов в интересах эксплуатации стало возможным в силу окончательного отчуждения идеологических представлений от основной массы населения, тенденции, которая имела место в политическом развитии африканских народов накануне колонизации. Такая тенденция, как мы помним, сводилась к возрастающей роли предков клана верховных вождей относительно яредков других родственных групп, входивших в социально- политический организм, а также возвеличивание правящих структур в рамках магической идеологии. Именно эти идеология обеспечивали авторитет «туземным властям», который они использовали для управления в основном в своих социальноклассовых интересах. Политическое развитие африканских обществ в колониальный период в целом явилось продолжением доколониальной логики их эволюции, имевшей выраженную яаиравленность к опережающему развитию надобщинных политических структур при сохранении общины как саморегули- руемого организма.

В то же время анализ становления политических процессов колониального времени не может быть осуществлен вне понимания его как взаимодействия различных культур, и в частности традиционной политической культуры и политической іультурьі рационального типа. Основным носителем традицион- юй политической культуры оставалась община, которая продолжала оказывать сильное воздействие на все политические яроцессы колоний. Так, в ее недрах политические силы возникли вследствие обострения в колониальный период традицион- ных противоречий между социальными стратами внутри обданного организма. Политические организации, появлявшиеся й этой социальной основе, выступали тем не менее в форме, характерной для политической культуры рационального типа. 8

то же время новые по содержанию политические силы за- їастую выступали в форме, определяемой традиционной политической культурой. Ярким примером такого феномена были «туземные власти». Несоответствие формы и содержания, которое было характерно для колониального общества, порождало конфликт культур. В основе данного конфликта, таким образом, было стремление содержания выступать в адекватной форме, с одной стороны, и невозможность этого вследствие особенностей общественного устройства колониальных систем — с другой. Конфликт культур в той или иной мере определял всю политическую культуру колониальных обществ, однако наиболее остро наблюдался в общественных структурах, нахо- ! дившихся на стыке общины и колониальной иерархии.

Особая роль в национально-освободительном процессе принадлежала интеллигенции. Африканская интеллигенция была тесно связана с колониальным обществом, наиболее остро ощу. щала все его противоречия и оказалась силой, способной вести борьбу за власть с колонизаторами и выйти победителем g борьбе. Противоречивое положение интеллигенции в ЭТОМ Политическом процессе заключалось в том, что, будучи выразителем общенациональных интересов, если под таковыми понимать объективную заинтересованность всех социальных слоев колониального общества в продолжении движения по пут* исторического прогресса, она тем не менее вступала в конфликт с его отдельными составляющими, и прежде всего с общино®, как основной движущей силой этого процесса. Интересы общины имели свой субъективный аспект, не совпадавший с объективной заинтересованностью всего общества. Более того, субъективные интересы общины, видевшей в качестве конечної цели национально-освободительного движения возврат к доколониальным формам общественной организации, в известно! мере противостояли интересам стремившейся к власти интеллигенции, для которой возврат к прошлому предполагал в демонтаж колониальной политической структуры в целом. Интеллигенция же, будучи порождением колониального общества, боролась за власть с европейцами именно в рамках этой структуры и была, таким образом, кровно заинтересована в ее сохранении.

Что же лежало в основе революционного потенциала интеллигенции? Во-первых, объективные предпосылки, связанные с наличием антагонистических противоречий между общиной в колониальной иерархией, выступавшей в качестве ее эксплуататора, во-вторых, субъективные, связанные с положением интеллигенции в колониальном обществе. Подобное положение способствовало формированию в ее недрах социально-психологической ориентации на изменение распределения власти в существовавшей системе. Это во многом зависело от того людского контингента, за счет которого формировался данный социальный слой. Значительную его часть составляли люди, оказавшиеся вытолкнутыми из традиционного общества, прежде всего молодежь, степень дискриминации которой в колониальный период существенно возросла. Она стремилась, получив образование, занять место в колониальной иерархии, компенсировав, таким образом, свою социальную неполноценность. Однако новый статус этой части молодежи не мог принести ей психологического удовлетворения, так как теперь она в полной мере ощутила свое униженное положение по сравнению с европейскими чиновниками, которые располагались на верхних этажах иерархии. Одним словом, неудовлетворенность интеллигенции как в системе традиционных социально полити- ческих отношений, так и колониальных обусловила ее социально-политическую агрессию, нацеленность на захват власти.

Однако можно, по-видимому, определить различия в мотивации, обнаружившейся в стремлении захватить власть у различных слоев интеллигенции в зависимости от места, занимаемого в колониальном обществе, уровня образованности и т. д. Основная ее масса, получившая начальное и среднее образование, руководствовалась в своей политической деятельности прежде всего традиционными мотивами, т. е. стремлением умножить свой социальный престиж. Наиболее же образованная ее часть, т. е. та, которая получила, как правило, высшее образование, §ыла способна осознать общенациональные интересы и рассматривала захват политической власти как средство их реализации. В то же время и для нее была характерна иллюзия, родящая своими корнями в традиционную политическую культуру и связанная с магическими представлениями о власти.

Об этом, в частности, свидетельствует и тот факт, что у африканских национально-освободительных движений практически отсутствовали позитивные программы их будущего социально- экономического развития.

Складывается впечатление, что ими руководило традиционное представление о магической сущности власти, в соответствии с которым сам факт овладения властью обеспечит бывшей колонии процветание. Это, безусловно, сказалось на дальнейшем политическом развитии уже независимых африканских государств. Этим можно объяснить и такое специфическое для Африки явление, как частая насильственная смена власти, которая характерна для государств этого континента. Л. Кии- дрова, наблюдая развитие политических событий в Того, тонко подметила в народе следующие настроения: «Перед провозглашением политической независимости народу обещали, что с приходом свободы деньги будут свободно лежать на улицах, конечно, этого чуда не произошло, и тоголезцы, которые еще 'т. поняли, что национальный доход можно увеличивать только повседневным трудом, стали посматривать на своего президента с некоторым недоверием» [69, с. 35].

Ориентация определенной и большей части интеллигенции на традиционные ценности в борьбе за независимость, компенсация своей социальной неполноценности путем перераспределения власти внутри колониальной иерархии отчетливо проявились после достижения колониями политической независимости

з огромном и рационально немотивированном росте чиновничье- бюрократического аппарата в ходе его «африканизации». Приведем некоторые цифры, иллюстрирующие этот рост [125, с 52]:

Заир 1966 г.—24,8 тыс. человек 1980 г.—400 тыс. человек

Танзания 1963 г.—34 тыс. человек 1980 г. — 160 тыс. человек

Камерун 1960 г. — 7 тыс. человек 1979 г. — 79 тыс. человек

Нигерия 1960 г. —90 тыс. человек 1980 г. — 520 тыс. человек Такое самовозрастание аппарата было обусловлено, во-первых, расширенным воспроизводством самой интеллигенции, которая в силу господствовавших в общественном сознании ценностей, связанных с традиционной политической культурой, изначально ориентировалась на пополнение политико-административного аппарата, что гарантировало ей определенный престиж, во-вторых, стремлением чиновников всех уровней умножить этот престиж на базе тех же ценностей посредством увеличения числа чиновников, находившихся в подчинении каждого из них. Под давлением этих обстоятельств возникали новые звенья в управленческой иерархии, что в конечном итоге и привело к разбуханию аппарата, не обусловленному реальны- ми потребностями управления.