ПРИЧИНЫ СВОЕОБРАЗИЯ РОССИЙСКОГО МЕНТАЛИТЕТА

Выявленное состояние нашего менталитета имеет основания — причины. Своеобразие российского менталитета не определено какими-то генами, особенностями духовного развития. Оно имеет социальные корни, т.

Одной из причин является длительное состояние переходности, неустойчивости страны. Россия имеет свою историю, духовность, но ее развитие было всегда неравномерным, «рваным». Например, переходность существует с реформ Петра I. Начатая ломка российской традиционности, перевод ее на европейский путь, велась его преемниками непоследовательно, что вело к отсталости и неравномерности развития. Реформы 1861 г. также отличались непоследовательностью. Как пишет В. Шульгин, в 1861 г. землю отдали не крестьянину-единолич- нику, а общине, которую он назвал коллективным полудиктатором [30, 327]. Была забыта роль собственности, в частности, на землю в развитии экономики, возродилось неприятие в сознании крестьян производительного труда, инициативы и поиска человеком своей социальной значимости.

Переход к капиталистическим общественным отношениям был остановлен в 1917 г., когда началась социалистическая модернизация общества, которая не решила поставленных задач. Она еше более усугубила менталитетные особенности россиян. Основные ценности социального признания человека, его значимости фактически были сведены на нет, возросла в регулировании жизнедеятельности общества роль силовых, властных методов, характерных для тоталитарного общества. По структуре сознания россияне были еще более отодвинуты от рыночных ценностей. Антирыночный менталитет стал господствующим и отставание страны от стран рыночной экономики и идеологии угрожающим, что привело к падению прежней системы. Очень сложным этапом в социально-политической истории является современный. «Шоковая терапия» на пути к рынку натолкнулась на менталитетные особенности россиян, которые складывались исторически.

Вторым фактором нерыночного менталитета русских является характерная для России служебно-домашняя цивилизация [3, с. 96, 25], о чем мы говорили ранее. По Веберу, домашнее хозяйство определяется направленностью в основном на «удовлетворение собственных потребностей, будут ли то потребности государства, личности или союза потребителей» [7, с. 8]. Понятно, что такое хозяйство имеет свою институциональную структуру, свои правила и определяет своеобразный тип менталитета, его ценности, представления, которые обусловливают специфику поведения и восприятия во всех сферах жизнедеятельности. Служебно-домашняя цивилизация, наряду с рыночным — нерыночный тип цивилизации.

Формирование этого типа хозяйства связано с формированием Московского государства. Причин этому несколько, можно назвать внутренние и внешние. К первым относится то, что в России не сформировалась группа хозяев-рыночников. Деятельность основной массы русских людей была неспециализированной, многие вели «многоотраслевое хозяйство» — каждый старался производить для нужд своей семьи и товары, и продукты; ремесленник держал корову и сажал огород. Кстати, это продолжалось до так называемых реформ Н. Хрущева. Инженеры и рабочие в пригородах держали домашних животных. Запрет на «самокормление» привел в некоторых районах к голоду и стихийным бунтам.

Большое место в утверждении этого типа цивилизации принадлежит вотчинному типу Московского государства. Московские государи, собирая Русскую землю, смотрели на княжества и земли как на свои вотчина и дедина. Мы не обсуждаем сейчас вопрос о том, насколько они были правы с формально-юридической стороны.

Важно другое. Включая в состав Московии все новые и новые земли, они смотрели на них, как на свою личную собственность. Ведь и Московским княжеством они владели на правах личных собственников. Тем самым в глазах государей, да и остальных русских людей оказывались смешанными и неразделенными права князя как собственника и права его как верховного правителя государства [16, с.

Взгляд, согласно которому верховный правитель Московского царства одновременно является и личным собственником всей земли со всеми ее ресурсами, приводит к весьма своеобразным взаимоотношениям между князем и населением.

Коль скоро государь является полным и личным собственником всей территории княжества, другие лица оказываются его свободными или несвободными слугами, которым позволено пользоваться земельными или иными угодьями на условиях выполнения определенных обязанностей и повинностей в пользу владельца. Эти условия могут осознаваться с разной степенью отчетливости, могут закрепляться в юридических документах или храниться в обычаях, могут быть предметом обсуждения, спора и торга, но наличие их является фундаментальным и неоспоримым (даже неоспариваемым) фактом, определяющим весь строй отношений в обществе. Государь жалует отдельным лицам, городам, волостям или сословиям определенные права, но он всегда в праве взять свои милости обратно.

Соответственно, никто, кроме государя, не является безусловным обладателем (собственником) богатства или хозяйства, никто не может раз и навсегда занять место во властной или сословной иерархии. Любое лицо может быть подвергнуто опале. Подобная шаткость социального положения с трудом переносится людьми. Поэтому возникают и всячески поддерживаются общественным мнением различные обычаи, смягчающие зависимость человека от государевой воли (например, местничество). Затеваются бунты и мятежи с целью вернуть утраченные или забытые права и привилегии. Но никто всерьез не

подвергает сомнению само право государя казнить и миловать со ссылкой на государственную необходимость.

В результате этого основная ценность либеральной идеологии и сознания — Собственность стала носить общественно-служебный характер, тем самым была снята проблема активной деятельности, что характерно для рыночного менталитета. В укреплении нерыночной цивилизации и соответствующего ей менталитета определенную роль сыграли внешние отношения.

Вспомним слова Н. Я. Данилевского, который писал: «В России... при опасности от внешних врагов, угрожавших со всех сторон — сначала преимущественно с востока, а потом с запада, — недостаток государственной сосредоточенности, при которой только и было возможно напряжение всех сил народных для отпора врагов, неминуемо повлек бы за собою невозвратимую утрату и народной независимости. Отсюда вытекала необходимость напряженной государствен но-политической деятельности при возможном сильном, то есть самодержавном и единодержавном правлении, которое своею неограниченною волею направляло бы и устремляло частную деятельность к общим целям» [9, с. 496-497].

Ту же самую мысль высказывает и А. Тойнби, называя агрессию Запада одной из главных причин возникновения самодержавия в Москве. Ибо именно от Запада Россия понесла главные территориальные потери, когда была ослаблена татарами, и именно Москва была «форпостом на пути возможной очередной западной агрессии». Русские выбрали тяжкое иго коренной русской власти в Москве, поскольку считали его меньшим злом по сравнению с перспективой быть покоренными агрессивными западными соседями. Русские земли не смогли бы выжить без единства, которое им навязало самодержавие [23, с. 157-158]. Регулярные нашествия с Запада вынудили наших предков принять московскую самодержавную власть. Тойнби насчитывает пять волн оккупации русских земель западными соседями, начиная с 1610 г. [23, с. 156].

Важно отметить, что хотя обе угрозы (с Запада и Востока) были смертельно опасными для существования русского народа и русского государства, они были качественно весьма различны. В ситуации постоянной внешней угрозы домашняя цивилизация с очень большой вероятностью приобретает черты военного лагеря.

Во-первых, само возникновение класса служилых людей — дворянства, призванного защищать страну, и ради «прокормления» кото

рого были в конце концов закрепощены крестьяне, свидетельствует об этом. Как в целях сохранения национальной независимости, так и личного бытия каждого человека в борьбе против работорговых нашествий Батыя в XIII в. и Гитлера в XX в., страна была вынуждена держать под оружием в среднем 5% людей от общего числа населения. Этих людей нужно вооружать, одевать и кормить. Для этого нужен аппарат, который реализовал бы воинскую повинность в любом ее варианте и собирал налоги — тоже в любом варианте. Для всего этого необходима сильная и централизованная государственная власть. Она необходима для ведения войны вообще, в войнах же не на жизнь, а на смерть, ее отсутствие означало бы гибель.

Во-вторых, другие сословия тоже были обязаны выполнять определенные повинности в пользу государства. Безопасность России могла быть гарантирована только воинской повинностью, но не географией. Из воинской повинности вытекали и все другие. Отмечалось, что со времени Петра I «весь народ был запряжен в государственное тягло: дворянство непосредственно, а прочие сословия посредственно; купечество по фискальному характеру, приданному промышленности, крестьянство же закрепощением его государству или дворянству». Подразумевалось, что необходимость подобного закрепощения была вызвана опасением столкновения с европейскими государствами, которые к тому времени уже успели развить промышленность и создать хорошо технически оснащенные армию и флот. Но конечно, процесс подчинения всех народных сил государству начался задолго до Петра I.

В-третьих, практически все реформы, предпринимавшиеся в России, были обязаны своим началом обнаруживавшейся время от времени слабости армии по причине технического отставания (или по причине общей слабости страны из-за чрезмерного напряжения в сфере обороны).

Большую роль в становлении служебно-домашней цивилизации сыграли Золотая Орда и Византия. Русские князья на протяжении почти трех столетий ездили в Орду, чтобы получить ярлык на княжение. Они знакомились с методами управления в ней и в какой-то степени перенимали их. Особенное впечатление должно было производить на них беспрекословное повиновение хану, жесткая дисциплина, царившие в Орде во время первых времен ее существования. Тем более что с ними были связаны военные успехи монголов. Перенимались конкретные административные решения, из которых важнейшим, вероятно, было устройство государственной транспортно-почтовой службы на основе ямских станов.

Каналом византийского влияния была, в первую очередь, православная вера, принятая нашими предками. Очень долго русскими патриархами были греки по происхождению, греки учили русских мастеров иконописи, толковали им Евангелие и т. д. Отмечено влияние византийского права при становлении русского законодательст

ва. Вероятно, заимствовали русские князья, а позднее цари, идею о сильной царской власти, элементы служебной бюрократии и дворцового церемониала. Следует иметь в виду, что Византийская империя приобрела черты служебно-домашней цивилизации под влиянием внешней опасности. Ей тоже приходилось держать оборону на два фронта — на юге, сдерживая натиск мусульман, и на севере, отбиваясь от разного рода «варваров», в том числе и славян. И она тоже эволюционировала от рыночной цивилизации в сторону служебно-домашней, как и Россия. Хотя исторические предпосылки были у обеих стран достаточно различны. Византийская империя в самом начале была страной с развитой рыночной цивилизацией.

Итак, важнейшими факторами, определившими движение России по пути служебно-домашней цивилизации, были: 1) постоянная внешняя опасность, 2) недостаточно развитое рыночное производство как особая форма хозяйственной деятельности, 3) вотчинный тип Московского княжества, 4) влияние практического и духовного опыта Золотой Орды и Византийской империи.

Служебно-домашняя цивилизация, сложившаяся в России, имеет свои признаки. Они существенно отличаются от признаков западной (рыночной) цивилизации[††]. Первым признаком, несомненно, является служебная деятельность и соответствующие элементы сознания.

Этот факт нашел несомненное отражение в русской классической литературе. Вспомним, кто является ее излюбленным персонажем? Кто такие Петруша Гринев и Владимир Дубровский? Кто такие Фамусов, Скалозуб, Печорин, Акакий Акакиевич Башмачкин, Иван Александрович Хлестаков, а также Чичиков, Макар Девушкин, Алексей Вронский и Каренин? Это все офицеры и чиновники (или бывшие офицеры и чиновники). И хотя литература нередко является «кривым зеркалом», поскольку сосредоточивает внимание на болезненных или уродливых явлениях действительности, сам перечень важнейших ее персонажей не может быть случайным.

Профессиональные обществоведы (или близкие к ним лица) также достаточно единодушно отмечают определяющую роль служебной деятельности в жизни российского общества. Мы ограничимся здесь лишь несколькими примерами.

Так, JI. Н. Гумилев отмечал, что «все русское государство представляло собой совокупность сословий, так или иначе связанных государевой службой» [8, с. 288]. В Московской Руси, по словам современного московского историка А. Н. Медушевского, возник особый тип государственности — служилое государство. В нем формирование сословий происходило под непосредственным влиянием государства, а административные учреждения существовали для обеспечения функций каждого сословного слоя. Общество и государство здесь трудно разграничить: каждое сословие, слой, группа выполняют только им

присущие служебные функции, занимая строго определенное место в общественной иерархии, закрепленное в законодательстве [20, с. 22].

В начальный период формирования Московского государства «служба государева» (воинская) была наследственной. Дворяне были высшим сословием именно как служилые люди «по отечеству», они были обязаны продолжать службу по наследству, передавая эту почетную, но тяжелую обязанность своим потомкам. В допетровское время место рядового воина дворянского ополчения считалось более почетным, нежели весьма нерядовые должности в гражданском приказе.

Тип российской государственности сохранялся и после реформы 1861 г., поскольку Россия по-прежнему оставалась сословным бюрократическим дворянским государством. В период Советского Союза положение еще более усугубилось. Струя рыночной деятельности после нэпа была практически полностью перекрыта. Нам всем памятны призывы покончить с «административно-командной системой» как причиной многих наших бед. Не касаясь практических и политических последствий подобных призывов (и действий), отметим лишь, что всякий, употребляющий это выражение, фактически признавал служебную деятельность как основу всей жизнедеятельности в Советском Союзе. И это мнение едва ли возможно оспорить.

Государственная служба в России имела две основные разновидности — военную и штатскую. Причем ясно, что военная служба в общественном мнении была намного почетнее, нежели гражданская. Думается, объяснить это можно не только известной романтикой военной службы, ореолом опасности и героизма, отблеском славы, украшавших воина. Важнее, по-видимому, было то, что военная служба более непосредственно связана с такой ценностью, как Отечество. В домашней цивилизации это необходимейшая и основная ценность (иначе нет оправдания службе как важнейшей разновидности деятельности), поэтому те, кто непосредственно защищает эту ценность, служит ей, должны пользоваться уважением.

Что касается модусов (ценностей) социальной значимости, то все они были доступны русским людям, но не на основе свободного выбора, а как представителям соответствующих социальных групп. Святость была уделом духовенства; богатство по преимуществу предназначалось купцам; хозяйство, как предприятие для получения прибыли, также вели купцы (для дворян хозяйство было средством обеспечить возможность несения ими государевой службы); власть принадлежала чиновникам (обычно дворянам), слава — военному сословию (преимущественно дворянам, как и власть); мастерством в России в связи со слабым развитием рынка интересовались, как говорили выше, относительно мало, но оно было доступно «розмыслам» (инженерам) и высоко ценилось мастеровыми (рабочими), о чем свидетельствуют сказы горнозаводского Урала и Тулы; знание осваивали разные профессиональные группы, но долгое время оно сохранялось по преимуществу духовенством. Крестьянам была дана возможность обеспечивать свое существование («кормиться от земли»),/>плодиться и размножаться. Им же государство позволяло расселяться на новых землях.

Взамен каждое сословие выполняло определенные функции.

Нельзя утверждать, что названные группы представляли во все времена строго-настрого закрытые касты. Для сверхэнергичных и целеустремленных людей существовала возможность пробиться (или «просочиться») из одной группы в другую, т. е. социальной мобильности. Кроме того, привычные сословные группы — крестьянство, мещанство, купечество, дворянство, духовенство — не были сугубо монофункциональны, а поставляли кадры в разные сферы деятельности. Например, дворяне — на гражданскую и военную службу, крестьяне и мещане — в торговлю и промыслы, они же шли на военную службу, а самовольно — в казаки. Купцы приобретали дворянство, духовенство (особенно в ранний период Московского царства) обслуживало государственные учреждения и т. п.

Но Ломоносовы и Меншиковы, которые пробиваются из низов к вершинам знания или власти, — это все-таки исключения. Для России куда типичнее указ о «кухаркиных детях» или иной запрет на учебу. Кроме того, если даже не было прямых запретов, все равно некоторые вещи было делать «не принято» в массовом порядке (скажем, детям не из дворян идти на военную службу). Например, среди воспитанников кадетских корпусов доля детей потомственных и личных дворян, а также офицеров и чиновников в период с 1881 по 1912 гг. составляла 92—93%. На все остальные сословия приходилось 7—8% от общего числа воспитанников.

В служебно-домашней цивилизации предпочтительным модусом социальной значимости, как в гражданской, так и военной сферах естественно становится власть. В России, учитывая громадную роль воинской службы в обороне Отечества, видное место в иерархии ценностей менталитета занимает и слава. Из подобной иерархии ценностей вытекают важные следствия. В частности, власть в России давала все: и чины, и богатство, и положение в обществе, но не труд и не мастерство или дело. Поэтому вполне естественная борьба за близость к источнику всякой власти — монарху и соперничество из-за монаршей милости. Справедливы по сути слова маркиза де Кюстина о «безумной погоне за отличиями», «явном и тайном соперничестве», о «всех страстях, проявляемых на войне, существующих постоянно во время мира», о «беспрерывной тревоге в вечно кипящей борьбе в погоне за знаком монаршего внимания», следствием чего оказывалось «лишение всех радостей семейной и общественной жизни» [8, с. 53].

Мнения русских писателей и мыслителей нередко весьма близки с высказываниями французского путешественника. Очень точно и емко выразился однажды Ф. И. Тютчев: «В России и канцелярия, и казарма... все движется около кнута и чина». Можно ли найти более выразительные символы власти? Для общества также не всегда полезно, когда слава приобретает чрезмерный вес как модус социальной значимости, вместо других ценностей общественного сознания, менталитета.

Слава, особенно воинская, достигается за счет жертвы, подвига, которые нужны в особых обстоятельствах. Но при всей тяжести жертвы и величии подвигав них мало собственно труда. Ни подвиг, ни жертва не могут быть основой повседневного существования, развития и процветания общества. Для этого нужен простой, привычный и ритмичный, постоянный и напряженный труд. Ориентация на славу, на возможность «мгновенно прославиться» способна отвратить человека от «нудной и скучной» повседневной черной работы, в результате этого падает ценность труда. Это характерно для российского менталитета.

Вотчинный тип Московского государства и доступность модусов на условиях службы очень долго проявлялись в том, что затруднялся или сужался доступ к ряду модусов социальной значимости, а их обладание не было гарантированным. В частности, не было гарантировано, как мы отмечали, обладание собственностью (богатством и хозяйством), что, вероятно, было связано с укоренившимся представлением о государе как о вотчинном владельце. Ведь положение крупных заводчиков или фабрикантов (Строгановы, Демидовы) до известной степени походило на положение прежних воевод — крупных администраторов, управлявших отдельными территориями. Царь «жаловал» их природными ресурсами и рабочей силой и позволял им неплохо кормиться за этот счет, но взамен обязывал поставлять тот или иной продукт для государственных нужд. Собственность в России вообще была довольно условной. В случае любого «неповиновения» или «воровства» каждый россиянин мог быть лишен «чинов, звания и состояния» (примеры тому от Меншикова до декабристов). Но можно было пострадать и без явной вины, а в результате каких-то дворцовых интриг.

При Петре, который не уважал «частной собственности», когда «думал об отечестве» [1, с. 88—89], имущество могло быть отнято не только у частного лица, но даже у церкви (знаменитые колокола). Кроме того, государь мог, формально не отнимая имущества, распорядиться им независимо от воли владельца. Любопытна в этой связи одна из зафиксированных в петровском указе причин, из-за которой частные лица опасались заводить предприятия. По мнению самого Петра 1, его подданные «иждивения и трудов» к устройству рудокопных заводов «приложить отважиться не хотели, опасаясь, дабы те заведенные рудокопные заводы, когда с них добрая прибыль будет, от них, заводчиков, отняты б не были» [14, с. 74]. Ясно, что если эти опасения отразились в царском Указе, они должны были быть широко представлены в общественном мнении. Помимо отсутствия гарантий на собственность, доступ к реальному делу (хозяйству) был затруднен другими обстоятельствами, а именно, широким распространением казенных предприятий, системой крепостного земледелия и наличием общинного хозяйства. В совокупности эти формы хозяйства заняли главные экономические ниши, выполняя функцию жизнеобеспечения страны.

Отсутствие в домашней цивилизации гарантированного и свободного доступа к богатству и хозяйству с неизбежностью порождает

мздоимство и воровство. Поскольку владельцами собственности и богатства очень часто оказывались люди с весьма низкой нравственностью, в общественном мнении складывалось негативное убеждение о богатстве и богатых. А отношение интеллигенции в более позднее время к богатству хорошо резюмируется словами: «В душе русского интеллигента есть потаенный уголок, в котором глухо, но настойчиво звучит: “Естьтолько одно состояние, которое хуже бедности, и это — богатство”» [27, с. 201]. Так называемая «прогрессивная интеллигенция» смыкалась с народом в своем стремлении к равенству, справедливости, понимаемом в духе общины. Отмечалось, что «интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства». Впрочем, и сами русские богачи, отринувшие на время народные идеалы и всеми правдами и неправдами сколотившие себе состояние, не были уверены в «святости» своего дела. Русский купец старого времени, нажившийся нечестными путями, склонен был считать это грехом, замаливал этот грех и мечтал в светлые минуты о странничестве или монашестве. А в практической жизни строил церкви или жертвовал деньги на революцию против собственного класса. Нерыночность служебно-домашней экономики выражалась в производстве продукции в основном для внутреннего рынка. Это было связано с тем, что над всем покровительствовал царь со своей огромной армией чиновников. Это понятно, ибо производство (Труд) осуществлялось на служебной собственности, и оно выполняло служебные функции.

Что касается Советского Союза, то работа на удовлетворение внутренних потребностей практически всех его предприятий является очевидным фактом. Но даже работа на экспорт в условиях монополии внешней торговли оказывалась направленной на удовлетворение «внутренней» государственной потребности. Страна стала практически «идеальной» служебно-домашней цивилизацией. Струя рыночной деятельности была практически полностью перекрыта. Народное хозяйство стало полностью домашним (в форме «планового»). Сформировалась партийно-государственная элита. Заметно черты служебнодомашней цивилизации проявились и в том, что сузились возможности достижения социальной значимости практически через все ее модусы — труд, собственность, богатство, хозяйство, знание и т. д.

Представляется, что выражение «рыночный характер» наиболее точно отражает западноевропейский социальный тип. Этот характер складывался по мере и вследствие развития рациональной деятельности рыночного типа. Успехи европейской цивилизации объясняются высоким совершенством этой деятельности. Что касается русского национального характера, менталитета, то пока его можно определить как «нерыночный». Ибо деятельность как в русской сельской общине, так и в домашней цивилизации была явно нерыночной. Важно отметить еще одно обстоятельство, препятствовавшее развитию объективно необходимой деятельности в России на протяжении веков. Мы имеем в виду русскую сельскую общину, вся жизнедеятельность кото

рой также не способствовала формированию людей рыночного типа, рыночной психологии. Происходило же это потому, что в общине было невозможно получить социальную значимость через ценности, свойственные рыночной цивилизации. В фундаменте ее были заложены совершенно иные ценности. Их-то мы и попытаемся сейчас рассмотреть.

Древнейшая и важнейшая ценность русской общины — сама Община, «мир» как основа и предпосылка существования любого ее члена. Это обусловлено тем, что историческая судьба русского народа, особенно в период складывания Московского царства, всячески укрепляла в его представлении необходимость общины для своего физического самосохранения. В условиях постоянного внешнего давления с Востока и с Запада можно было найти необходимые ресурсы противодействия и обеспечить физиологическую выживаемость только коллективными усилиями и за счет принесения, в известном смысле, индивида «в жертву». Кроме того, община была нужна и для решения другой исторической задачи русского народа — освоения громадных диких пространств. Она выступала в данном случае как своеобразная «колонизационная единица», обеспечивая необходимую взаимопомощь и быстрое воспроизводство населения. В ее фундаменте была заложена еще одна ценность — Человек, рассматриваемый и как биологическая особь, необходимая общине для ее воспроизводства, и как труженик, чей труд облегчает общее бремя. Исходя из этой ценности, имеющей две стороны (или сущности) — природную и социальную, — нельзя дать человеку умереть с голоду (особенно, если это ребенок, ибо «кормится сирота — растет миру работник»).

Однако равномерно распределить скудные ресурсы, чтобы максимальное количество людей могло выжить, можно только в том случае, если ресурсы распределяются справедливо. Поэтому третьей фундаментальной ценностью общины была Справедливость, понимаемая как изначальное равенство мужчин по отношению к земле и прочим угодьям, находящимся в распоряжении общины, а также равенство по отношению к внешнему бремени, налагаемому на общину государством или помещиком. Справедливость, по нашим представлениям, является инструментальной ценностью, но в условиях общины она заняла статус целевой. Жизнь «не по правде» всячески осуждалась. Решиться на нее мог только жадный и наглый хищник, которого весьма точно называли «мироедом».

Можно сказать, что русские крестьяне пытались в общине жить на основе высших общечеловеческих ценностей (ведь община — это как бы заменитель или представитель одновременно человечества и общества, равно как общинник — конкретизация человека к особи и личности). Но жизнь на основе этих ценностей имела ряд тяжких последствий для хозяйственной деятельности и делала невозможной самореализацию человека в общине через модусы социальной значимости, свойственные рыночной цивилизации. Она не формировала рыночного менталитета.

Во-первых, строгое проведение принципа справедливости по отношению к земле (предоставление всем общинникам равных участков одинакового качества) вело к ужасающей раздробленности отдельного надела. Полоски и клочки земли, принадлежащие одному хозяину, могли быть разбросаны на расстоянии в несколько верст друг от друга, а число их состояло из нескольких десятков. Ни о каком рациональном ведении хозяйства в таких условиях и речи быть не могло, поскольку слишком много времени тратилось на перемещения к месту работы. И усовершенствовать орудия труда технически было крайне сложно. Ведь они должны были быть максимально легкими и поддаваться ремонту в полевых условиях. Поскольку же хозяйство изначально было нерациональным, то и товарным (работающим на рынок) оно могло стать лишь в исключительных случаях (как хозяйство «кулака»). Короче говоря, Хозяйство, как модус обретения социальной значимости, было недоступно большинству крестьян на законных и нравственно оправданных в общине основаниях. Хозяйство было всего лишь средством «прокормиться».

Во-вторых, нерациональное ведение хозяйства делало невозможным приобретение Богатства честным трудом. Как известно, по народному представлению «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Да и вообще Богатство в русской деревне считалось скорее отрицательной ценностью, о чем свидетельствует фольклор, где богачи, как правило, изображаются отрицательными персонажами. Надо отметить, что такое отношение к Богатству не было специфически русской народной чертой. В фольклоре многих народов наблюдается подобное же отношение к Богатству. По сути, только после Реформации Богатство стало восприниматься в Западной Европе как нечто угодное Богу.

В-третьих, крестьянину в общине было недоступно Мастерство в ведении Хозяйства. Отчасти по уже упоминавшейся невозможности рационализировать его в условиях общины. Отчасти же потому, что большинство основных полевых работ крестьянин проводил не по своей воле и охоте, не по своему «разумению», а по решению общины и одновременно со всеми. Проведение основных сельскохозяйственных работ всеми общинниками в один и тот же срок было связано в основном с содержанием скота. Скошенный луг, убрано зерновое поле, пары использовались как выгон. И если ты не скосил свой участок луга или не убрал хлеб вместе со всеми, то твои участки будут потравлены скотом. Но индивидуальное Мастерство невозможно приобрести без какого-то минимума индивидуальной свободы в производственных операциях. Чтобы стать мастером, нужен личный опыт, а как его получить, если ты ничего не решаешь сам?

В условиях общины человек получал социальную значимость за счет природных качеств (ум, сила, красота — «добрый молодец», «красна девица») и за счет высших модусов социальной значимости (знание, святость, слава), выступавших в весьма своеобразных формах. Например, Знание выступало в форме «народной мудрости» как

знание обычаев, сроков проведения полевых работ, фольклора и т. п., Святость могла приобрести вид юродства, а Славу можно было заслужить, «пострадав за мир», т. е. в той или иной степени принеся себя в жертву обшине. Но очевидно, что все эти модусы социальной значимости не способствуют развитию материальной хозяйственной деятельности и малосовместимы с рыночным способом получения социального признания.

Таким образом, ни последовательные реформы, ни служебная деятельность, свойственная домашней цивилизации в России, ни хозяйственная деятельность основной массы русского народа в сельской общине не создали внутреннего источника саморазвития рыночного сознания, менталитета. Обе разновидности деятельности были неконкурентоспособны с материальной деятельностью рыночного типа, занявшей господствующее положение в западной цивилизации. Потому-то Россия постоянно отставала в соревновании с Европой, потому-то она была вынуждена догонять ее «рывками», принося в жертву тысячи и тысячи русских людей, что мы видим сегодня. Одной из причин является историческая несформированность рыночного менталитета, ценностей рынка, которые стимулируют активность, творчество, создают иную ауру деятельности.

Анализируя историю развития России, известный английский социолог Т. Шанин высказывает мысль, что сегодняшний кризис не краткосрочное явление, а кризис, продолжающийся более столетия, и советский период не ошибка истории, в ходе которого Россия выпала из «естественного» прогресса, а над всеми этими периодами довлеет «третьемирность» российского общества [29, с. 87]. «Третьемирность», сточки зрения Т. Шанина, характеризуют: неспособность конкурировать на рынках; постоянный разлад элементов общественной системы (политической, экономической, культурной, социальной) как вне, так и внутри их; слабые классы; отрыв элиты от массы населения; государственный капитализм, где нет четкого разделения сфер государственного влияния; особенности внутренней динамики экономики, где процветают понятия «авральщина», «недострой», «халатность», «авось», что ведет к неэффективности всей деятельности [29, с. 87—88].

На основе сделанного нами анализа социально-экономического и духовного (сознания) развития России можно согласиться с этим утверждением, но включая в понятие «третий мир» идею длительного своеобразного развития, которая не совсем вписывается в рыночный стандарт. Все-таки наша страна не вписывается в логику развития традиционного «третьего мира». Она более противоречива, есть высокие крайности успеха и неуспеха, хотя и сильны элементы традиционализма.

Сложность реформ в том, что у нас речь идет о переходе на идеологию другой цивилизации, отказавшись от традиционной служебнодомашней. Это обстоятельство требует осмысленной стратегии реформ традиционного общества с его сложившимся сознанием, мен- талитетными ценностями. Должна быть нарушена идеология примата

общества над личностью, что было длительное время, на этой основе внедрение в сознание ценности частной собственности и сопутствующих ей ценностей. Коллективистская тенденция в общественном подсознании, менталитете народа очень сильна, она проявляется, во- первых, как реликт старого сознания, поведения и, во-вторых, как программа действия различных партий и течений внутри движения социалистической направленности и национал-патриотической ориентации. Для нейтрализации влияния общинного менталитета и его лидеров потребуется определенное противодействие. Последнее может быть «мягким» и «жестким». «Мягкое» — через сознание носителей общинной тенденции и ценностей в их собственном менталитете. Их следует как можно шире знакомить через личный жизненный опыт с жизнью людей в странах с рыночной экономикой и внедрение в их сознание понятий рынка. «Жесткое» противодействие — через принятие и соблюдение законов рыночного характера, помощь в организации рыночной практики. Должны быть найдены экономические пути перехода к рынку, подрывающие общинно-тоталитарные настроения и традиции. Этому должна способствовать и политическая ориентация властей.

Конечно, надо искать реальные пути ограничения общинной тенденции в подсознании — этой специфической черты российского социально-национального характера, менталитета. Процесс этот, несомненно, трудный и болезненный, но только в случае перемен этого менталитета возможен переход России к рыночной экономике. Реконструкция национального менталитета, на наш взгляд, обязательно должна идти с учетом исторической памяти народа, в противном случае существует опасность массовой «манкуртизации», то есть этнического самоубийства. Россияне утратят историческую ретроспективу. Поэтому освоение традиций классической русской культуры приобретает первостепенную важность. Русские должны найти опору в историческом сознании, исторической памяти, по крайней мере, до тех пор, пока не сложится модифицированный этнос на базе нового сознания, подсознания и культуры, не сформируется новая ментальность. Крайне важно также сохранить традиции, обряды и ритуалы, аналогично тому, как это небезуспешно пытаются делать в Японии. Как известно, в этой стране очень распространен афоризм «Вакон — есай», который переводится как «Японский дух — европейские науки». Как считают многие, это фактически формула развития современной Японии: сохраняя традиционные японские ценности, усваивать все достижения европейской цивилизации. Эта формула развития определяет приверженность к познанию чужого, к многообразию, стремлению к новому.

Сейчас, когда стоит вопрос о возрождении традиций, духовности россиян, очень важно развитие самосознания. Только самосознание позволит россиянам познать себя, свое «я» и занять свое место в истории. «Каждый народ, — писал русский писатель В. Белинский, — играет в великом семействе человечества свою особую, назначенную ему

Провидением, роль — вносит в общую сокровищницу... свой вклад, каждый народ выражает собой одну какую-либо сторону жизни человечества. Познание себя — один из факторов развития, расширения общения с себе подобными» [ 1 ]. Восстановление ценностей народа — важный момент возрождения социальной значимости личности, ибо ее ценности, менталитет во многом связаны с этнической сущностью нации, ее традициями. Когда мы говорим об отсталости России, мы связываем это явление не с собственно национальными чертами, а скорее с чертами характера, ментальными чертами, определенными ее социальной историей, социальными отношениями. Приобретение социальной значимости россиян, формирование новых черт ментальности зависит не только от новых экономико-социальных отношений, но и от возрождения народных традиций, самосознания народа, его культуры. Последние есть основа вхождения России в рыночную цивилизацию.

ЛИТЕРАТУРА Белинский В. Г. Россия до Петра Великого// Русская идея. М., 1992. Бердяев И. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. Бессонова О. Инстуциональная теория хозяйственного развития России // Свободная мысль. 2000. № 1. Бороноев А. О., Смирнов П. И. Россия и русские. Характер народа и судьбы страны. Л., 1992. Бороноев А. О., Емельянов Ю. И. Антропология в современном мире // Социально-политический журнал. 1993. № 5—6. Булгакове. И. Моя родина// Новый мир. 1989. № 10. Вебер М. История народного хозяйства. М., 1990. Гумилев Л. Н. От Руси к России. М., 1992. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1995. Жижко Е. Россия и рынок. Православная этика и дух капитализма. KpfrCr ноярск, 1995. Заозерская Е. И. Мануфактура при Петре I. М.; Л., 1947. Зарубина Н. Н. Самобытный вариант модернизации // Социс. 1995. № 3. Илларионов А. Как Россия потеряла XX столетие // Вопросы экономики. 2000. № 1. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения. Характер народа // Соч. Т. 6. М., 1966. Кизеветтер А. Русское общество и реформы 1861 г. // Исторические отклики. М., MCMXV. Ключевский В. О. Русская история. Книга первая. М., 1995. Кудюкина М. И. Труд в системе ценностей русского народа // Русская история. Проблема менталитета. М. Кюстин А. Николаевская Россия. М., 1990. Леонтьев Д. А. Ценность как междисциплинарное понятие: опыт многомерной реконструкции // Вопросы философии. 1996. № 4.

Медушевский А. Н. Общество и государство в русском историческом процессе// Вести. Моск. ун-та. 1993. Сер. 12. № 1. Розанов В. В. Сочинения. JI., 1990. Соловьев С. М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989. Тойнби А. Дж. Россия и Запад // Цивилизация перед судом истории. М., 1995. Усенко О. Т. К определению понятия «менталитет» j j Русская история: проблема менталитета. М., 1994. Уткин А. Геоструктура грядущего века // Свободная мысль. 2000. № 1. Федотова В. Г. Модернизация «другой» Европы. М., 1997. Франк С. Л. Этика нигилизма // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. Чаадаев П. Я. Философские письма. Письмо первое // Статьи и письма. М., 1987. Шанин Т. История России XX века с позиции сквозной «третьемирнос- ти» // Отечественная история. 1999. № 6. Шульгин В. Размышления // Независимая Россия. XX в. М., 1992.