ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ПРОВЕДЕНИЯ РЕФОРМ

Экономическим реформам, которые начались в России в начале 1992 г. и продолжались в течение последующего семилетия, предшествовали так называемый «социальный застой», отставание в области экономики от передовых стран Запада и обострение чувства социальной справедливости, которое охватило значительные слои российского общества.

Жизнеспособность общественной системы связана с уровнем социализации отдельных членов, составляющих общество, и с возможностью для них полностью реализовать свой личностный потенциал.

© В. J1. Васильев, 2000

При этом большое значение имеет состояние динамического равновесия, с помощью которого возможно достижение в обществе социальной гармонии. Этому способствуют моральные, этические и правовые программы, которые личность усваивает в процессе социализации, а также внешний и внутренний контроль за соблюдением этих программ.

В 1917 г. после Октябрьской революции в России возникла и начала развиваться альтернативная капиталистическому миру экономическая система, которая на первых этапах успешно конкурировала с миром либеральной экономики.

Следует отметить, что именно либеральный капитализм с его неустранимыми противоречиями стал главной причиной Первой мировой войны. Далее российский либеральный капитализм, получив после отречения от власти Николая II все возможности управления страной, не смог решить тех сложных задач, которые стояли перед обществом, и практически уступил власть большевикам. Придя к власти, на первом этапе экономического строительства они взяли на вооружение нэп и таким образом впервые в жизни добились успешного управления рыночной экономикой со стороны государства. Так, в 1927 г. физический объем промышленной продукции в России составил 120% по отношению к 1913 г., а в дальнейшем экономическом развитии СССР по темпам развития либо выровнялся, либо обогнал ведущие капиталистические страны.

Параллельно с процессом формирования социалистической экономики, развитием индустрии и военной промышленности в недрах социалистического общества начал развиваться «класс партийной демократии», который, проведя национализацию, монополизировал власть государства. Постепенно происходило перерождение самоотверженных революционеров, в свое время требовавших самых широких демократических свобод, в номенклатурную бюрократию.

Существует практически единственное полное определение этого социального явления, данное в учебнике для партийных школ в 1982 г.: «Номенклатура — это перечень наиболее важных должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматриваются, рекомендуются и утверждаются данным партийным комитетом (райкомом, горкомом, обкомом партии и т. д.). Освобождаются от работы лица, входящие в номенклатуру партийного комитета, также лишь с его согласия. В номенклатуру включаются работники, находящиеся на ключевых постах» [ 18, с. 300].

Роль номенклатурной бюрократии быладвойственной,также как и двойной стандарт поведения, который она взяла на свое вооружение. С одной стороны, положительным моментом являлась проводимая индустриализация, организация широкой системы образования и внедрение культуры в массы народа. С другой стороны, организация экономики была крайне расточительной, культура в значительной степени служила цели политической пропаганды всеобщего равенства. В то же время по мере укрепления номенклатурной бюрократии росла и развивалась система особых привилегий: специальные жилые

дома, возводимые специальными строительно-монтажными управлениями; специальные дачи и пансионаты; специальные санатории, больницы и поликлиники; спецпродукты, продаваемые в спецмагазинах; спецстоловые, спецбуфеты и спецпарихмахерские; спец- автобазы, бензоколонки и номера на автомашинах; разветвленная система специнформации; специальная телефонная сеть; специальные детские учреждения, спецшколы и интернаты; специальные высшие учебные заведения и аспирантура; специальные клубы, где показывали особые кинофильмы; специальные залы ожидания на вокзалах и в аэропортах и даже специальное кладбище [5, с.

Однако в период послевоенного развития социалистической экономики в обществе постепенно стали возникать проблемы, обусловленные рядом социально-психологических факторов. Так, были отмечены падение темпов промышленного производства, недостатки в снабжении ' потребительскими и продовольственными товарами большинства регионов страны. Параллельно с этими явлениями внутри социалистической структуры возникли отрасли теневой экономики, которые на основе так называемого «левого» сырья на неучтенном промышленным оборудовании (в стране существовали подпольные цехи и даже фабрики по изготовлению потребительской продукции, пользовавшейся большим спросом) занимались изготовлением и сбытом в массовых масштабах продукции, выступая в качестве стихийного регулятора ставшей к тому времени чрезвычайно консервативной государственной системы экономики.

Психологическим фактором генезиса этих, а также ряда других теневых явлений в экономике являлся так называемый «двойной стандарт» поведения большинства руководителей социалистической системы хозяйства. У этих людей сложилась привычка, с одной стороны, постоянно иметь «чистую», не знающую компромиссов нормативную модель производственных отношений, которая требовала от центрального руководства полной компетентности во всех деталях хозяйственной жизни, не знающей аварий и срывов, где, с другой стороны, действовал скрытый механизм преодоления возникающих срывов и неполадок. Благодаря этому механизму руководитель и обеспечивал выполнение плана любой ценой. В соответствии с теми же стереотипами деятельность руководителя и его подчиненных по ликвидации критических ситуаций в производстве была одновременно и запрещаемой, и поощряемой.

Таким образом, двойной стандарт создавал почву для коррупции всех рангов чиновников, имеющих отношение к управлению экономикой. Коррупция в этой ситуации отражала неспособность социалистической бюрократии разрешить кризисную ситуацию с использованием аппарата гласности, дискуссии и самокритики и, в свою очередь, создавала предпосылки для развития теневой экономики.

Широкое развитие теневой экономики и коррупции в стране создало социально-психологический климат, способствующий развитию капиталистических отношений в номенклатурной среде с сохранени

ем в этой среде личной власти. Так, в конце 1980-х годов была издана серия союзных и российских законов, которые единую государственную (общенародную!) собственность разделили на союзную, федеральную и муниципальную, и эта собственность перешла в ведение верхушки ведомств и директорского корпуса. Руководителям предприятий была предоставлена уникальная возможность индивидуального обогащения за счет всего государства, и это положило начало новому переделу собственности в России.

Параллельно во властных структурах развивались и углублялись процессы коррупции. Даже заведующий канцелярией генерального секретаря ЦК КПСС брал взятки за право «замолвить словечко перед генсеком». На закате советского периода российской истории перед судом предстала группа руководящих чинов Министерства легкой промышленности РСФСР во главе с министром Е. Кондратьковым. Посетил как-то министр курское швейное объединение «Швея», показал ему директор Стародубцев экспериментальный цех и подарил образец новой продукции — кожаное пальто. «Эксперимент» удался на славу •— объединение получило от министерства дополнительное сырье и материалы и сразу вошло в число передовых предприятий. А это в те годы — и почет, и деньги. Незамедлительно последовал ответный шаг объединения. «От имени благодарных жителей Курска» директор Стародубцев преподнес министру хрустальную люстру, взятую в общежитии объединения. Обидеть жителей славного города Курска министр не мог и подарок принял.

Член коллегии министерства, начальник главка «Росшвейпром»

В.              Зиняков, получил от щедрого директора опять же «экспериментальное» кожаное пальто, дорогое охотничье ружье, сувенирные шахматы. И в долгу не остался: план объединению был скорректирован в сторону уменьшения, а значит, было гарантировано его выполнение, что сопровождалось, в свою очередь, как положено в плановой экономике, премией работникам объединения.

Последним, кто был осужден за взятки — это уже в начале 1980-х годов, — заместитель министра рыбной промышленности Рытов, один из покровителей икорной аферы на Дальнем Востоке. Дельцы упаковывали икру в банки из-под селедки и отправляли «селедку» на экспорт. Западные фирмы оплачивали стоимость икры, а разница — многие миллионы долларов — присваивалась. Разумеется, дельцы делились с московским начальством.

Преимущество одной общественной системы перед другой состоит в конечном счете в ее способности привести в действие стимулы, побуждающие каждого человека в полной мере раскрыть и использовать свой человеческий потенциал. Путь к этому один: поставить всех людей в такие условия, когда бы интересы отдельной личности, коллектива и общества максимально совпадали. По сути дела, степень такого совпадения указывает на степень зрелости общества.

Социальная справедливость — понятие многоплановое, весьма емкое. Но главное, что отражено в нем, это представление о должном,

соответствующем сущности общественного строя, — человечности целей и средств общественного развития.

Стереотип уравнительности стал серьезным препятствием активного развития отечественной экономики. Для мобилизации человеческого фактора жизненно необходима дифференциация распределения по труду, личная материальная заинтересованность в его результатах.

Равенство — это не уравниловка. Однако тенденция уравнительности упорно пробивала себе дорогу. Она порождала иждивенчество, отрицательно влияла на качество труда, снижала стимулы повышения его производительности. Между тем творческий, высокопроизводительный труд, талант, реальный вклад человека в общее дело нужно было всемерно поощрять. Среди тех проблем, которые предшествовали перестройке, нельзя не видеть разлада между интересами работника и трудового коллектива, между интересами трудового коллектива и общества в целом. Одним из самых острых является противоречие между количеством и качеством труда. Сущность «стратегии количества» — затратное, дефицитно-инфляционное производство.

Так называемый консерватор просто не в состоянии изменить точку зрения, увидеть заданную ему ситуацию либо под иным углом зрения, либо, что еще важнее, с большей степенью глубины и широты охвата. Несколько упрощенно можно сказать, что он способен видеть проблему лишь в одной ее проекции. В то время как для более или менее полного представления о предмете нужны три ее проекции, с помощью которых мы воссоздаем объемное изображение. Для того чтобы видеть явления таким образом, необходимо подключить аппарат нашего пространства воображения. Далее работает творческая интуиция. Конечно, не у всех людей имеется достаточный потенциал и, главное, смелость для использования этих механизмов. Ведь гораздо удобнее колея, по которой до тебя проехали сотни других.

Важным для общества является чувство ответственности (за порученное дело, за взятые обязательства, за выполняемую работу и т. д.), связанное с ним чувство контроля со стороны окружающих и способность человека к самопроверке — «детекция ошибок».

Еще важнее чувство перспективы для того дела, которое человек делает, ясное представление о том, «что из этого всего получится», умение постоянно соотносить конкретно полученные результаты с перспективным планом и коррекция полученных результатов.

С рождения начинается процесс социализации человеческой личности. Это активный процесс усвоения навыков социального поведения [4]. Большинство родителей, конечно же, любят своих детей, особенно когда они маленькие. Но в этой любви не хватает уважения к ребенку. Свобода маленьких ребятишек с самого начала ограничивается, их познавательная активность не находит выхода, притупляется. Когда малыш в кроватке, он обязан лежать тихо, когда он подходит к песочнице во дворе, он не может запачкаться, в детском садике он должен идти быстрее и не отставать. «Нельзя, не смей, куда полез!» — в

этой атмосфере подавляются самостоятельность, познавательная активность, стремление ребенка к самоутверждению. Все это сопровождается задариванием ребенка игрушками, закармливанием его...

Школа принимала эстафету от родителей идетского садика. Процесс обучения и воспитания в ней не способствовал творческой активности. Это проявлялось в учебных программах и в общей атмосфере, ориентированной на воспитание пассивностью, исполнительностью. Учебные нормы были ориентированы на результаты «ниже среднего». Так, до недавнего времени в школе для третьего класса существовал норматив чтения 80—90 слов в минуту, отражающий уровень полуграмотное™, в то время как нормальное чтение — 150 слов в минуту. Таким образом, заниженные нормы ориентировали ребят и педагогов не на лучших, а на худших в классе. Аналогичная ситуация сложилась с письмом. Средний темп письма у третьеклассника — 10 слов в минуту, но при этом одни ребята успевают написать за это время 20 слов, а другие только 5. Лучшие ученики за минуту решают четыре примера на умножение двузначных чисел, а плохие — ни одного. Большинство учителей, работающих в школе, отмечают бедный словарный запас школьников. Ребята задают взрослым и учителям вопросы, но это вопросы созерцательного плана: что это, когда это было, где это можно купить? Вопросы: почему? и зачем? — все реже задаются нашими детьми. А нам нужны «почемучки», потому что именно из них можно воспитать думающих, любознательных людей, для которых главное втру- де — это творчество.

Система образования — это, по сути, школа творческого выхолащивания. Человек, прошедший ее от начала и до конца (детский садик, школа, ПТУ, техникум, вуз), способен, как правило, только исполнять. Продукт этой системы, сознательный человек, на практике — просто послушный исполнитель. Цикл телепередач под общим названием «Контрольная для взрослых» очень тактично показал нам результат школьного воспитания человека неискреннего, прячущегося в свою скорлупу, конформиста, в первую очередь готового исполнять, а не искать [16, с. 242].

Условия эти особенно подавляли стремление к поиску и утверждению мальчика. Ведь мужчину можно воспитать только путем активного освоения им «мужских» социальных ролей: лидерство, ответственность, забота о слабом, решение коллективных задач и т. д.

Феминизация школьного педагогического корпуса среди других результатов привела и к выдвижению на все «ответственные» общественные посты в пионерской, комсомольской организациях, школьном самоуправлении девочек: «Они послушнее и исполнительнее». Мальчикам все чаще достается роль пассивной оппозиции. Не желая принять эту роль, многие мальчики «выходят» из семьи и школы в подворотню, где между ними стихийно складываются группы «трудных» ребят с отклонениями в поведении.

В каждой школе были ребята, которые в силу ограниченных способностей не могли полностью усвоить программы среднего образо

вания. С четвертого класса они становились «хрониками». Оставлять такого ребенка на второй год — это не решение.

Показуха и «процентомания», которыми была больна наша школа, заставляли «тащить» таких учеников с помощью фиктивных троек до 8-го класса. Между тем уже к 7-му классу эти ребята практически переставали учиться. Многие из них, подсознательно протестуя против роли аутсайдера в классе и своего ложного положения, начинали искать способы самоутверждения и находили их в асоциальном поведении как в школе, так и вне ее. Затем многие из этих ребят попадали в колонии, и дальше действовал феномен «пропущенного автобуса»: справка о судимости вместо аттестата зрелости, новый арест вместо поступления в вуз или на работу, «взрослая» судимость вместо мобилизации в армию и т. д.

Так вместо труженика общество получало «квалифицированного правонарушителя». Около 85% особо опасных рецидивистов свое первое преступление совершили в возрасте до 18 лет. Чтобы реально (а не на бумаге) избавиться от преступности, нам нужно пересмотреть стратегию и тактику воспитания наших детей.

Комплекс явлений, о которых сказано выше, приводил к «недо- ученности и недовоспитанности» и к социальной инфантильности значительной группы наших школьников. Эти юноши привыкали к безделью, у них не развивалось чувство ответственности, и, попав в конце концов на производство, они приносили туда эти стереотипы.

Кстати, многие из них позднее уже по собственной инициативе занимались самообразованием и восполняли пробелы в учебе.

Между тем ориентация во многих классах на середину и даже на отстающих приводила к тому, что многие школьники, которые могли бы учиться хорошо, учились на тройки, высокая познавательная активность в учебном процессе по крайней мере не приветствовалась. В одном пионерском лагере выработали инструкцию для отдыхающих в нем ребят, сплошь состоящую из «нельзя».

Нельзя ходить: босиком, без рубашки, по газонам, в пионерскую комнату, в мастерскую, в радиорубку, в свой корпус, в другие отряды, за территорию.

Нельзя бегать: по палате, по коридорам, по асфальту, по лесу.

Нельзя лежать: днем на кровати, на траве, на скамейке.

Нельзя разговаривать: за столом, в спальне, на линейке, встрою, в присутствии взрослых... [10].

Впечатление такое, будто дети приехали в такой лагерь не отдыхать и взрослеть, а выполнять предписания.

Многие молодые специалисты отмечали, что, поступив на работу, они попадают в обстановку рутины и косности, которая препятствует проявлению творчества и формирует послушного бездельника.

Завершала эту цепочку «воспитательных» факторов система назначения на руководящую должность, когда главным критерием при выборе кандидата являлись исполнительность и личная преданность

вместо знания дела, умения руководить людьми и наличия творческой перспективы роста.

Кстати... У алкоголизма как социального явления есть много аспектов: медицинский, экономический, демографический и психологический... В период социального застоя многие люди пили в попытке компенсировать чувство неполноценности. Корни этого чувства в том, что человек не состоялся как личность, а для этого совсем не нужно быть космонавтом или академиком, нужно просто найти себя. Психологические корни пьянства в духовной опустошенности пьющего.

Характерный монолог одного из героев повести В. Распутина «Последний срок» Михаила: «Мы сильно устаем, и не так, я скажу тебе, от работы, как черт знает от чего... Подумай только. Ничего впереди нету, сплошь одно и то же. Сколько веревок нас держит и на работе, и дома, что не охнуть, сколько ты был должен сделать и не сделал, все должен, должен, должен, и чем дальше, тем больше должен — пропади оно пропадом. А выпил — как на волю попал, освобождение наступило, и ты уже ни холеры не должен, свое сделал, что надо. А что не сделал — не надо было делать, и правильно сделал, что не делал. И так тебе хорошо бывает, а кто откажется от того, чтобы хорошо было, какой дурак?»

Перед обществом стояла задача медленного, но неуклонного разрушения паутины принуждения, которая опутала жизнь и к которой человек уже привык, а потому разленился, потерял вкус и способность к инициативе и творчеству.

Главным воспитательным фундаментом детской жизни должно было быть каждодневное созидание (для других и для себя) вещей, игрушек, рисунков, стихов, еды, чистоты, порядка — каждодневное проявление заботы о родителях, родственниках, друзьях, соседях. Духовное и материальное созидание должно бы вместе с игрой стать генеральным стержнем детских будней. Только тогда из детей будут вырастать настоящие люди с равновесием созидательных и потребительных запросов, с перевесом духовных ценностей над вещами.

Созидание для других — лучший вид самосозидания: оно рождает в детях самые светлые человеческие черты, растит их добрыми, совестливыми, работящими, полными энергии. Это единственный способ вырастить из человека человека и, пожалуй, способ воспитать творца. Руководитель нового типа должен был не только произвести продукцию, но обеспечить ее сбыт, не только отгрузить продукцию, но отгрузить ее в срок и по всей установленной договорами номенклатуре, не просто выполнить плановые задания, но обеспечить достаточную прибыль, не выколотить, выклянчить, выцыганить любыми правдами и неправдами фонды, а найти и купить лучшее, что есть на рынке, не «выдрать» у своего министерства или в банке безвозвратные средства на капиталовложения, а заработать их самому, не ждать, когда новые технические решения ему спустят сверху, а самому искать их, не прятаться от научно-технического прогресса, а гнаться за ним, не следить за тем, чтобы его рабочий или инженер, не дай бог, слиш

ком много заработали, а, напротив, всячески побуждать их к этому, не отбиваться под любым предлогом от социальных проблем коллектива, а решать их в первую очередь... Наконец, не перекладывать ответственность на чужие плечи, на вышестоящие инстанции, а самому отвечать фактически за все.

Решение практически любой технической, технологической, а тем более социальной проблемы зависит в первую очередь от того, каким будет человек, ее разрешающий, каков его творческий потенциал.

С этой проблемой связан вопрос об отношении к таланту, талантливому человеку, одаренному в любой сфере человеческой деятельности. Пора понять, что талант — это большая ценность, принадлежащая не только его носителю. Чем больше возможностей будет предоставлено для реализации одаренности конкретной личности, тем больше пользы получит все общество. Наоборот, связывание творческой инициативы, подавление одаренности оборачивается для общества многократными просчетами. Деформация такой личности приводит к различным социальным утратам, рождая алкоголизм, скепсис, цинизм. Самое главное, что место одаренной личности в таких случаях оказывается занятым заурядной посредственностью, которая начинает тормозить решение этой проблемы, на которую ее «посадили».

Разного рода комплексы — зависимость, неполноценность или, например, властолюбие — много ли они порождают общественных бедствий? Да, наука, к сожалению, пока не очень преуспела в анализе подобных общечеловеческих аномалий.

Зло таланта не имеет, но может убить талант. Первая часть этого афоризма давно известна, а актуальность его сегодня подтверждает такие вечные темы, как «Моцарт и Сальери». Зависть! Какую роль это чувство играет в мотивации деятельности современного человека? В современных психологических словарях этого понятия вообще нет.

Словарю В. И. Даля известны и зависть, и завистливый, и завидовать, и т. д.: «Досада о чужом добре или благе», досадовать на чужую удачу, счастье; болеть чужим здоровьем; жалеть, что у самого нет того, что есть у другого.

Основное чувство, «связывающее» героев «Двух капитанов» В. Каверина, Григорьева и Ромашова, и определяющее мотивы поступков последнего — зависть. На страницах современного романа и повести тоже немало описаний, когда только благодаря этому чувству герой принимал все меры к тому, чтобы его более счастливый «соперник» прекратил свое существование как творческая личность...

Социальная зависть тормозит социальный прогресс, препятствуя реализации наиболее смелых и талантливых решений в сфере экономики, она выталкивает их творцов в оппозицию, в сферу теневой экономики и т. п. С другой стороны, она способствовала самоутверждению наиболее консервативных лиц, проявляющих себя через запреты прогрессивных технологий в сфере экономики.

Председатель горьковского колхоза М. Вагин писал на страницах «Правды»: «Консерватизм проник во все поры деревни. Афоном, ко

торому подряд приносит лишние заботы. Колхозник, не желающий хорошо работать. Тут уж они заодно, родственные души. Тут уж их интересы вполне сливаются. Колхозник строит козни соседу-арендато- ру: портит технику, посевы, подливает в молоко химикаты или керосин. Специалист путает отчетность, дает неправильные расценки. Не хотелось прибегать к терминологии мрачных периодов нашей истории, но что у перестройки есть противники — это факт. Скорее не по идейным, а по личным интересам. Иной согласен за безделье получать 150, 180 рублей в месяц, чем 500—700 рублей за настоящую работу. Пример соседа глаза колет. Отсюда злоба, стремление нагадить. Долго мы отучали крестьянина от земли. Теперь вот поди верни ему чувство хозяина» [19].

Эти психологические установки устойчивы и консервативны. Они опасны не только сами по себе, но, главное, тем, что их носители никогда не признаются в своей социальной зависти.

Для этого многим необходимо было расстаться с «сословной психологией», отражающей иерархический принцип распределения материальных и духовных благ в обществе.

Все это явилось предпосылками к внедрению в России рыночных отношений. Как показало дальнейшее развитие социальной жизни страны, сам по себе «рынок» не является волшебной палочкой, благодаря которой можно осуществить весь сложный комплекс экономических и социальных преобразований в российском обществе. «Архитекторы перестройки», внедряя в российскую структуру (пересаживая на российскую почву) западную модель рыночных отношений, не учли целого ряда психологических закономерностей, которые будут изложены ниже.

В теоретических работах, отражающих взгляды на природу человека и на общественное устройство за последние 200 лет человеческой истории, существовали и существуют два диаметрально противоположных подхода, которые получили отражение в практической, политической и общественной деятельности по организации общественного устройства.

Первый подход отражает веру в разум и добрые начала в человеческой личности, способность человека к принятию правильных решений без ущерба для других людей. Сторонники этого подхода все зло мира и человеческие страдания в нем склонны объяснять неправильным социальным устройством, отсутствием всеобщего образования и развития культуры, и таким образом сторонники этого «безграничного» (unconstrained) подхода полагают, что все можно компенсировать построенными на научной основе социальными программами и принятием мудрых законов.

Противоположной точки зрения последние два столетия придерживались и придерживаются сторонники второго подхода (constrained — «сдержанное» направление), которые полагают, что сложность социального устройства общества намного превышает способность индивидуального ума к принятию правильных политических решений, а

поэтому следует ценить традиции, веру, мораль как силы, связующие людей в единое целое; что эгоизм остается неистребимым свойством человека, поэтому надо применяться к нему при формировании общества, а не пытаться искоренить; что неравенство человеческих способностей исключает царство абсолютного равенства и даже делает его в принципе несправедливым. Эти подходы получили отражение в книге американского историка и политолога Тома Соуэла «Конфликт мировоззрений. Идеологические истоки борьбы» [27].

Конечно, предложенная схема не исчерпывает бесконечного многообразия политических убеждений людей. Примеряя себя к двум описанным стереотипам, любой человек может заявить, что не принадлежит полностью ни тому, ни другому. Так, выдающийся итальянский марксист Антонио Грамши заметил как-то, что социалистический коллективизм идет на смену буржуазному индивидуализму, заимствуя от него все то вечное и рациональное, что в нем содержится: чувство ответственности и дух инициативы, уважение к другим, убеждение в том, что свобода для всех есть единственная гарантия свободы каждого.

«Архитекторы реформ» не использовали возможности плавного эволюционного маневра в экономических преобразованиях. Переложив штурвал «вправо» на 180°, они не учли целый ряд психологических закономерностей, вследствие чего возникла серия деструктивных явлений. Главной внутренней предпосылкой организации модерни- зационного процесса в России в виде последовательности чередующихся волн реформ и контрреформ является характерное для российского государства и общества «расщепление» культуры, идеологии, социальной и политической жизни на радикальный «либерализм», защищающий права и свободы человека, но игнорирующий социальные проблемы большинства населения, и не менее радикальный «государственный патернализм»(«государственный социализм» представляет лишь крайнюю форму этого патернализма), в свою очередь, защищающий (или делающий вид, что защищает) «маленького человека», но игнорирующий экономические и политические права и свободы граждан. Подобное расщепление вместо необходимого синтеза в какой-то мере можно проследить и в сознании многих представителей российской интеллигенции, включая творчество таких корифеев русской культуры, как Гоголь, Лев Толстой, Достоевский. С необычайной силой переданные великими русскими писателями образы страдающего и принимающего страдания «маленького человека» или человека из народа — будь то Акакий Акакиевич, Платон Каратаев, Варенька из «Бедных людей», Соня Мармеладова из «Преступления и наказания» и другие — вместе с тем далеко не случайно несут на себе печать покорности судьбе и своей участи, представления о правах и свободах человека им чужды, их достоинство состоит в страдании, возведенном в добродетель.

В этих произведениях классиков русской литературы выявлена и подвергнута глубокому анализу характерная для типично русского характера склонность к «социальному эксперименту на грани гибели» с

включением самого себя в качестве главного действующего лица такого эксперимента. Эта ситуация свей жертвенностью сходна с позицией ученых, заражавших себя чумой, холерой и другими страшными болезнями, чтобы таким образом найти спасение от этих болезней для миллионов людей.

Такова была жизнь Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Блока, Есенина, Маяковского, Цветаевой, а в новейшее время — Владимира Высоцкого, Венедикта Ерофеева и др. [4].

Исследования последних лет свидетельствуют, что эта тенденция стала массовым явлением для российских мужчин 20—55 лет (трудоспособный возраст) и приобрела угрожающие масштабы (рис. 1). Проблема настолько серьезна, что способна негативно сказаться на развитии всей страны в ближайшие годы. Недавно российские ученые завершили исследование причин сверхсмертности в России, развеяли множество стереотипов и обнаружили ранее неизвестные закономерности.

Реформаторами не были учтены психологические характеристики структуры той почвы, на которую они пересаживали западное растение, и, в частности, совершенно не учитывались национальные русские архетипы.

Стратегиям реформ был присущ деструктивный характер, который в ряде случаев дополнялся параноидной наполненностью, наконец, реформаторы выбрали неадекватно быстрый темп и т. д.

Культуры больше обмениваются готовыми результатами деятельности, чем информацией, относящейся к технологическим основам этой деятельности и, тем более, к глубинным архетипическим ее предпосылкам.

В межкультурном обмене действует закономерность: культуры обмениваются информацией, заложенной в их верхних пластах, более глубинные пласты относятся к той сфере коллективного подсознания, которая не являет себя в прямых, непреврашенных формах.

Подобную дисгармонию межкультурного обмена можно зафиксировать следующей формулой:

скорости обмена образцами gt; скорости обмена общетеоретическими знаниями gt; скорости обмена прикладными знаниями gt; скорости обмена архетипами культуры.

Последнее, по-видимому, вообще не подлежит «обмену».

Культуры в процессе обмена мистифицируют и дезориентируют друг друга.

Так, Запад успешно распространяет во всем мире психологию потребления, но он значительно менее удачлив в распространении тех профессиональных и образовательных качеств, которые создают предпосылки потребления — эффективную экономику. Так называемый «экономический человек» Запада — это видимая часть целого культурного айсберга, основание которого лежит в культуре средневековой христианской и авторитарнопатриархальной аскезы. Можно сказать, что режиссуру реформ в России осуществляли некомпетентные люди по чужому сценарию.

Были допущены и глобальные просчеты: начало реформ в России совпало с подготовкой передовых стран Запада к смене парадигмы социального развития и переходу к так называемому постмодерну.

Так, финансист мирового уровня и миллиардер Дж. Сорос еще в 1998 г., критикуя современную капиталистическую систему, писал: «Недостатки глобальной капиталистической системы можно сгруппировать в пять основных категорий: неравномерное распределение благ; нестабильность финансовой системы; надвигающаяся угроза глобальных монополий и олигархий; недостаточная роль государства, а также проблема ценностей и социального согласия». В условиях глобализации и стихийных рынков не может быть и речи о надежных планах даже на короткий период времени, ибо «по своей природе финансовые рынки нестабильны, в особенности международные финансовые рынки». «Можно говорить о рыночной экономике, но нельзя говорить о рыночном обществе. В дополнение к рынкам общество ну

ждается в институтах, которые будут служить таким социальным целям, как политическая свобода и социальная справедливость. Такие институты существуют в отдельных странах, но не в глобальном обществе. Развитие глобального общества отстает от роста глобальной экономики. Если этот разрыв не будет преодолен, глобальная капиталистическая система не может выжить [24j. У России в этот период были все шансы использовать этот этап и оказаться в авангарде освоения постмодерна. Вместо этого отягощенные комплексом неполноценности «режиссеры» привели страну в ряды «дикого капитализма».

Вместо строительства общественной системы, гарантирующей стабильное существование независимо от того, какая часть элиты находится у власти, люди предпочли слепо поддержать ту ее часть, которая на данный момент выглядела наиболее прогрессивной. Сначала такой казалась группировка Горбачева, с ее идеологией «социализма с человеческим лицом», затем команда Ельцина на своем первом, догайдаровском этапе явно демонстрировавшая симпатии к скандинавской модели социализма. Большинство избирателей поверили и получили команду Международного валютного фонда, прикрытую фиговым листочком Гайдара.

По мнению авторитетных экспертов, реформаторов отличали профессиональная некомпетентность и волюнтаризм. Мэр Москвы Ю. Лужков в своем докладе 19 декабря 1998 г., в частности, сказал: «Первое, что сделала новая власть, — отказалась от использования опытных кадров во всех сферах государственного управления и народного хозяйства. На их место пришли представители по сути «книжной образованщины», «радикалы-монетаристы», не знавшие реальности практической экономики, не знавшие и не ценившие своего народа». Хозяйствование — форма экономической деятельности, в которой производство интегрировано в осмысленный уклад, образ жизни, быт и служит цели их обустройства и совершенствования. Поэтому Л. Эрхарду (ФРГ) установка на экспансию хозяйствующих субъектов позволила ведущим принципом своей политики сделать возрождение достоинства, чести и энтузиазма людей.

Еще И. С. Аксаков поражался: «Если бы какому-нибудь англичанину привелось сочинять проект политического устройства России — нет сомнения, этот англичанин, не приступая к делу, пожелал бы наперед осведомиться о том: какие имеются у нас налицо общественные элементы, какие основы выработаны историей, какие идеалы продолжают жить в народном сознании или выражались в течении нашей тысячелетней исторической жизни. Пригласите же сочинить подобный проект любого русского, принадлежащего к так называемому «образованному сословию» и в этом сословии принадлежащего к партии явных и скрытых, сознательных или бессознательных поклонников Петровского переворота: никаких особенных затруднений в сочинении такого проекта для нашего брата русского — не найдется... Наши прожекты постоянно забывают безделицу в своих благодетельных проектах: русский народ и народность. Либералы, и искренние либералы, мы это

охотно допускаем, они не видят, что их либеральные тенденции таят в себе глубочайшее презрение к свободе органической жизни, к ее правам на свое обычное, независимое, самостоятельное развитие». Созданная деятельностью Петра I российская бюрократия тогда еще усвоила свою маленькую истину: до тех пор, пока над жизнью довлеет какой-либо абстрактный принцип (по возможности всеобъемлющий и умозрительный, не имеющий корней в жизни народа), до тех пор, пока жизнь подчинена решению задачи государственного строительства (все равно какой: строительства империи, коммунизма или «правого государства»), найдется в России ему — бюрократу — хлебное место.

Современные либералы, утратившие культурологическую интуицию, рассматривали рыночную экономику как специфический тип социальной технологии, игнорируя ее культурные и нравственные предпосылки. Поэтому-то их рекомендации по внедрению рыночных начал оказываются столь контрпродуктивными.

Используя язык метафоры, реформаторов можно сравнить с тем незадачливым фермером, который засеял зерно вместе с сорняками и вредителями, создав для последних «режим наибольшего благоприятствования».

Революционные преобразования, коренная ломка до основания могут быть оправданы, если нет другого, эволюционного пути. Поэтому радикализм большевиков был неизбежен и оправдан в той безвыходной ситуации, в которой Россия оказалась в 1917 г.

Радикализм же гайдаровских реформ нельзя оправдать экономической и политической ситуацией начала 1990-х годов. Степень этих кризисов совершенно различна. Семь лет назад страна имела возможность эволюционного перехода в новое качество с сохранением всего положительного, что было накоплено за годы Советской власти. Но форма опять победила содержание [23].

Трагический парадокс постсоветской модернизации состоит в том, что она во всех отношениях представляет игру на понижение, знаменуется не торжеством лучшего и развитого над худшим и менее развитым, а прямо противоположным эффектами. Наиболее пострадавшими и маргинализированными оказались наиболее развитые в профессиональном и социокультурном отношении слои населения. Таким образом, экономикоцентристская «игра на понижение» не только ознаменовалась реваншем низменных инстинктов грубой наживы, но и понижением статуса и влияния наиболее развитых групп общества, так как созидательная деятельность была в значительной степени подменена манипулированием.