Сергей Филатов Рост религиозного плюрализма в современной России
Последние 10 лет постоянно растущая унификация российской политической и общественной жизни, централизация власти способствуют и унификации всех других сфер народной жизни, в том числе и жизни религиозной. Религиозное единообразие предопределено, казалось бы, и российской политической идеологией, подчёркивающей единство русской нации и российского государства, и православной идеологией церковной, утверждающей единомыслие и духовное единство церковного сознания. Однако возрождение религиозной жизни в последние двадцать лет не подтверждает это общепринятое мнение. В частности, и потому, что российская монорелигиозность досталась нам в наследство от коммунистического режима и в значительной степени является результатом репрессивной политики советской власти. Эпоха советского воинствующего атеизма не только привела к искоренению массовой народной церковной религиозности, падению церковной образованности и культуры, но и к крайнему обеднению конфессионального и вообще религиозного многообразия. Перед революцией и в первые годы после нее в российской жизни громадную роль играли около двух десятков старообрядческих согласий (согласно переписи старообрядцы составляли около 10% населения Российской империи), весьма заметна была роль протестантизма (в первую очередь представленного немецким и другим западноевропейского происхождения населением). Перед октябрьским переворотом во всех этих протестантских течениях появилось и численно росло представительство русских. Одновременно в России постоянно росло число различных новых протестантских деноминаций. В частности, в стране появились несколько течений баптистов и евангелистов, адвентисты, методисты, новоапостольники, Армия Спасения и др. Уверенно укреплялась, в т. ч. и за счет русских, Католическая церковь. Сразу после 1917 года началось развитие пятидесятничества. Широко распространенный перед революцией интерес к буддизму в это время давал первые плоды в виде возникавших в столицах буддистских общин и групп. Гораздо более очевиден перед революцией для современного сознания расцвет того, что сейчас называют «традиционными религиями». Предреволюционная либерализация царским правительством религиозной политики и относительная свобода религиозных меньшинств в первые годы советской власти привели к мощному подъему исторических национальных религий - ислама среди татар, башкир и народов Кавказа, буддизма среди калмыков и бурят, язычества среди поволжских финно-угорских народов. Последующая политика воинствующего атеизма ударила по всем религиям и конфессиям. Все они, кроме РПЦ, полностью исчезли из публичной жизни, а многие были ликвидированы (например, методисты, Армия Спасения, реформаты), другие сохранили лишь чисто символическое представительство — Католическая церковь, например, была представлена лишь двумя приходами. Даже «традиционные религии», кроме РПЦ, имели лишь рекламное легальное представительство - несколько мусульманских общин в Татарии, несколько в Башкирии, больше всего их было в Дагестане - 27; в Калмыкии и Туве не было ни одного легального буддистского прихода. Конечно, была еще нелегальная религиозная жизнь, и самые серьезные ее проявления - это движения баптистов-инициативников, нелегальных пятидесятников, а также подпольный ислам дагестанцев и чеченцев. Однако эти движения были глубоко маргинальны и малочисленны. Численность всех религиозных диссидентов исчислялась несколькими десятками тысяч человек, что для предперестроечной РСФСР - цифра совершенно ничтожная. Антирелигиозная политика советской власти привела не только к атеизации громадного большинства населения, но и небывалому за последние 3-4 столетия доминированию РПЦ над другими религиями и конфессиями в разрешенном заповеднике - «верующая Россия». Не только прямые репрессии, но и советская идеология, советская школа, советская культура в большой степени препятствовали сохранению традиционных национальных религиозных культур, равно как и успехам миссионерства религий нетрадиционных. Советская русификация подспудно несла людям других культур и ту религию, из которой советская культура выросла: православие. Сейчас воспринимается как данность триумфальное возрождение исторических религий и конфессий народов России. Никто ему не удивляется, однако, если посмотреть на реальное состояние культуры и религиозности в конце 80-х гг., это возрождение было логически совсем не предопределено. Лишь сейчас, задним числом, оно кажется естественным. Тот факт, что национальное возрождение практически всех народов России происходит под религиозными знаменами, а не в рамках светских идеологий, учитывая при этом, что эти религии до 1988 г. находились в летаргическом состоянии, факт удивительный. Но само возрождение из небытия предопределило некоторые особенности современной религиозности, которые усиливают религиозное многообразие. Религиозное возрождение даже т. наз. «традиционных конфессий» носило в значительной степени стихийный характер. Религиозное сознание формировалось не столько под влиянием проповеди религиозных «профессионалов», но под влиянием СМИ, этнических и региональных традиций, политической пропаганды и т. д. Даже такая централизованная и лучше всех подготовленная конфессия как РПЦ не смогла, как я покажу далее, не допустить утверждения значительных региональных различий. Если же говорить, например, об исламе, то он, связанный с этническим возрождением многих народов, приобрел в практической религиозной жизни весьма различные черты. Сейчас мы являемся свидетелями того, как эти черты закрепляются и идеологически санкционируются. Этот процесс вызвал ответную реакцию «чистого ислама». Она привлекла решительных и ярких романтиков, часто ярых фанатиков, которые заставили о себе говорить, но не изменили основной тенденции - тенденции роста различий в бытовании ислама у различных народов. Возрождение т. н. «традиционных религий» вначале — в 90-е годы вызвало у власти и общественности (по крайней мере, русской) удивление и непонимание. За время советской власти и ислам, и буддизм, и, тем более, национальное язычество превратились в сознании людей в далёкую экзотику, не существовавшую в культурном мире советских людей. За прошедшие 20 лет эти «традиционные религии» прочно вошли в сознание людей, и даже зримо не представимые ранее образы мечетей стали нормой российских городов. Религиозный плюрализм, основанный на религиозных различиях народов, живущих в стране, российское общественное мнение смогло принять как данность, равно, как и власть признавшую религиозные права титульных национальных меньшинств. Однако политика жесткого привязывания определенной религии к каждому проживающему в стране этносу сталкивается (и со временем все в большей степени) с размыванием такой связи в практической жизни. Вопрос о возможности называть русских православным народом периодически становится предметом общественной полемики. Не в меньшей степени проблема привязки этноса к его «традиционной» религии политически и идеологически значима в отношении ислама и «традиционно» исламских народов. Не только исламские лидеры и лидеры национальных движений, но и национальные кадры во властных структурах Татарии, Башкирии и Северного Кавказа привыкли рассматривать ислам в качестве основы национального самосознания, а сами народы - как монолитно исламские. Однако в реальной жизни, большинство «традиционно» исламских народов на наших глазах становятся поликонфессиональными. Социологические опросы фиксируют значимое присутствие лиц, считающих себя христианами, среди татар и башкир. Частично речь идет о православных, частично — о протестантах. Существенным для общественного сознания становится тот факт, что татарин или башкир не обязательно являются мусульманами. Среди народов западной части Северного Кавказа до стопроцентной исламской идентичности тоже далеко. Особенно это касается черкесских (адыгских) народов. Среди них, правда, мало людей принимающих православие, из христианства у них несколько более успешен протестантизм. Но более многочисленны те, кто в своих мировоззренческих поисках направил свои устремления на доисламские традиции и ценности. В первую очередь, это — «хабзе». «Хабзе» (или «адыгство») — система правил этикета и моральных норм, выработанная веками и сохранявшаяся и при доминировании язычества, и при доминировании христианства, и при доминировании ислама, и при доминировании коммунизма. Нормы «хабзе» организуют всю жизнь адыга — брачные и похоронные обряды, отношения в семье, обществе, на работе, приниженное положение женщины, солидарность и круговую поруку членов семьи, клана, рода, всего народа, отношение к начальству и к иноплеменникам. Другая важная составляющая нынешней религиозности адыгов — сохранение и возрождение домонотеистической магии, оккультизма, спиритизма, гаданий, знахарства, ворожбы, «экстрасенсорики» и т. д. и т. п. Языческая мифология у адыгов сохранилась очень слабо, но и она сейчас предмет повышенного интереса горских народов западной части Северного Кавказа. Принципиально важен тот факт, что сейчас возник широкий круг людей, которые вообще не идентифицируют себя с исламом, но только с горскими традициями и представлениями. Традиционно исламские народы принимают новые для себя верования, в первую очередь христианство, но и среди «православного» русского народа появляется мусульманское меньшинство. Насколько можно судить по данным социологических опросов (очень неполных и, потому, несовершенных), представители «традиционно исламских» народов чаще принимают христианство, чем русские ислам. Тем не менее, русские мусульмане, представленные несколькими активными объединениями, зримо присутствуют в общественной жизни России, самим фактом своего существования опровергая деление народов по религиозному признаку. Символическим в этом отношении следует признать избрание в феврале 2008 г. муфтием Северной Осетии Алия (Сергея Михайловича) Еф- теева. Впервые в истории Духовное управление мусульман на Северном Кавказе возглавил этнический русский. Властям, национальным лидерам, да и многим лидерам религиозным очень удобно считать непререкаемой нормой жесткую привязку религий к определенным этносам, но эта привязка на наших глазах ослабевает и становится все более условной. Религии и конфессии, войдя в жизнь новых для данных религий этносов, создают новые культурно-национальные формы, умножая этноконфессиональное многообразие России. Гораздо сложнее оказалась судьба религий и конфессий, не связанных в общественном сознании исторически с каким-либо титульным этносом. Возникшая в годы перестройки религиозная всеядность, казалось, могла привести к широкому распространению самых разных религиозных течений. Однако безграничный интерес ко всему «духовному» не выразился в безграничное развитие всех возможных форм организованной религиозности. На фоне явного провала НРД и восточных культов наиболее успешным за последние двадцать лет выглядит развитие протестантизма (и в значительно меньшей степени - католицизма). До перестройки российский протестантизм был представлен всего несколькими легально действовавшими организациями, причём основными, в которые входило громадное большинство протестантов были Всесоюзный совет евангельских христиан баптистов (в который входило большинство русских протестантов) и Церковь христиан - Адвентистов Седьмого Дня. Религиозная жизнь легальных протестантов концентрировалась на богослужении. Общины были строго централизованы и подконтрольны государству. В советское время сложилось особое русское протестантское благочестие, предполагавшее строгое соблюдение норм в одежде и внешнем виде, особое благоговейное богослужение и в то же время отсутствие миссионерства, покорность властям, безразличие к богословским вопросам. Антиподом легального протестантизма были протестанты нелегальные - Совет Церквей евангельских христиан баптистов (инициативни- ки), Объединённая Церковь христиан веры Евангельской (пятидесятников) и адвентисты-реформисты. Идейно близки к ним были лютеранские братские общины, имевшие по существу полулегальный статус. Протестанты-диссиденты мужественно сопротивлялись давлению властей, вели работу с детьми, миссионерствовали, самостоятельно организовывали свою церковную жизнь. Но многое сближало их с легальными протестантами - замкнутость, отрицательное отношение к светской культуре, традиция соблюдения консервативных норм в быту. Государственный контроль был заменён внутрицерковным. Специфическое пиетистское благочестие у диссидентов было, пожалуй, выражено ещё сильнее, чем у конформистов. В целом российский протестантизм занимал в религиозной, общественной и культурной жизни страны глубоко маргинальное положение. Среди протестантов почти не было интеллигенции, они были социально и культурно пассивны. За прошедшие годы положение изменилось кардинально. Число зарегистрированных протестантских общин выросло с 923 в 1990 г. до 4232 в 2004 г. Но более существенны качественные изменения. Во-первых, наиболее динамично развивающимся и к настоящему времени самым многочисленным течением протестантизма в России стало пятидесят- ничество. Несколько пятидесятнических объединений в первую очередь определяют сейчас лицо российского протестантизма. Принципиально новым явлением стало возникновение (а в настоящее время и преобладание) общин харизматического направления. Динамичное харизматическое движение коренным образом изменило социальное лицо российского пятидесятничества. Оно привлекло в пятидесятничество много социально активной молодёжи. Некоторые харизматические церкви - такие, например, как «Церковь Божья» в Ярославле, служение «Живая вера» в Пензе или «Виноградник», имеющий общины в нескольких городах Сибири, включают много образованной молодёжи (что является совершенно новым для российского пятидесятничества). Во многих регионах России харизматы стали организаторами различных экуменических объединений религиозных меньшинств, противодействующих нарушениям в области свободы совести. Многие харизматические церкви активно включились в политическую жизнь, в некоторых регионах - таких, как Хакасия, Удмуртия, Свердловская, Омская, Ярославская области - сплочённая и хорошо организованная политическая активность харизматов-пятидесятников становится заметным фактором местной политической жизни. Пятидесятники (в том числе и харизматы) часто становятся общепризнанными чемпионами в благотворительности и социальной работе. Во-вторых, принципиальная эволюция происходит с российским баптизмом-евангелизмом. В первую очередь отметим центробежное движение внутри баптизма-евангелизма, приведшее к появлению давно исчезнувших или никогда не существовавших в России идейных течений. Внутри ВСЕХБ (переименованного в 1991 г. в Российский союз ЕХБ-РСЕХБ) возникают евангелические течения, выступающие за большую социальную (а иногда и политическую) активность, начинают проявлять интерес к взаимодействию со светской культурой. В безразличной к догматическим проблемам баптистской среде растёт интерес к богословским проблемам, появляются принципиальные кальвинисты и арминиане и т.д. и т.п. Среди баптистов растёт недовольство излишней централизацией, патернализмом, пассивностью руководства РС ЕХБ, её сервилизмом. Начинается массовый выход общин из Союза. Руководство РС ЕХБ реформирует организационные принципы союза, ослабляет централизацию, дозволяет гораздо больший плюрализм мнений. Отток общин приостанавливается, но, несмотря на это, к 1999 г. возникает несколько новых объединений баптистов и евангелистов,(в которые вошли общины, вышедшие из РСЕХБ и Совета церквей и до того автономные и созданные западными миссионерами), не имеющих за своими плечами груза советского прошлого и привносящих в жизнь российского протестантизма некоторые принципиально новые моменты. Появляются движения, использующие в своей работе элементы современной культуры, открытые социальным и политическим проблемам, занимающиеся широкой благотворительной и культурной работой, растёт интерес к богословским и политическим проблемам. Переломный момент в жизни РСЕХБ наступил в 2002 г., когда новым председателем РСЕХБ был избран Юрий Сипко. Позиция Сипко принципиально отличается по многим вопросам от сервилистской и квие- тисткой идеологии руководства союза баптистов при советской власти. Сипко менее склонен проявлять лояльность властям по любому поводу, он сторонник более активной евангелизации России, несмотря на возможные сложности в отношениях с властями и РПЦ. К тому же он настроен на широкое сотрудничество с независимыми союзами и миссиями баптистов и евангелистов. В-третьих, укореняются течения, либо не представленные в России ранее, либо представленные не среди русских, а среди национальных меньшинств - методизм, лютеранство, плимутские братья, реформаторство, пресвитерианство и т.д. Фактически сейчас в России утвердились все основные течения протестантизма. В-четвёртых, протестантизм распространяется не только среди русских, но и среди народов традиционно исламских, буддистских, языческих. Протестантизм перестаёт быть маргинальным явлением. Фактически за двадцать лет появилась многочисленная протестантская интеллигенция. Протестантизм начинает играть заметную роль в благотворительности, социальной и культурной сфере, правозащитной деятельности. В некоторых регионах протестантские объединения успешно занимаются политикой. На общем фоне низкой религиозности успехи протестантизма наиболее значительны. Практически всё конфессиональное многообразие протестантизма (а в этом кратком очерке я остановился лишь на наиболее значительных явлениях) не только привилось, но и укоренилось на русской почве. Протестантские общины не только растут быстрее всего, но и социально-демографический состав их наиболее перспективен — молодёжь, мужчины, специалисты, бизнесмены. После 2000 г. российский протестантизм испытывает всё возрастающую дискриминацию со стороны государства - протестантам ограничивают доступ в больницы, социальные учреждения, армию, СМИ, и все возрастающие препятствия при регистрации, покупке и аренде земли и строительстве и аренде церковных зданий по всей стране. В результате этого рост протестантизма несколько замедлился, но не прекратился. Протестантизм среди нетрадиционных религий достиг наибольших успехов. Однако утверждение практически во всех субъектах федерации католичества, распространение по всей стране различных буддистских и индуистских движений тоже нельзя сбрасывать со счетов.59 Не менее, чем рост религиозного многообразия по России в целом, существенны различия в характере религиозности регионов России. Общепринято воспринимать русскую религиозную культуру, «церковность», как нечто в географическом смысле цельное, единообразное. Этому много способствует и российская политическая идеология, подчёркивающая единство русской нации и российского государства, и идеология церковная, утверждающая единомыслие и духовное единство церковного сознания. Централизованность русского государства и церковной власти, казалось бы, подтверждает эту идеологему. Однако возрождение Церкви последних двадцати лет в значительной степени не подтверждает это общепринятое мнение. Задавленные авторитарной властью религиозные и идейные традиции сохраняются даже будучи лишёнными на протяжении столетий своего организационного, идеологического или политического оформления. Мало того, условия несвободы в каком-то смысле даже консервируют региональные особенности общественного сознания. Нестеснённый го- 55 сударственным насилием информационный обмен скорее приводит народы Европы и Америки к мировоззренческой нивелировке, чем это делало навязываемое московской властью официальное единомыслие. Региональные особенности религиозности сейчас ещё только начинают приобретать свои организационные и идеологические формы. Поэтому их черты, равно как и границы и само число регионов, имеющих свою особую религиозную специфику, вопрос дискуссионный и во многом ещё не предрешённый. Региональное самосознание по своей природе не может быть столь же ярко выраженным и эмоционально окрашенным, как самосознание этнических меньшинств, оно очень редко принимает радикальные и сепаратистские черты. Тем не менее, уже сейчас можно разделить Россию на несколько регионов, имеющих достаточно выраженные особенности религиозной жизни. И эти особенности тесно связаны с историческим, культурным и политическим своеобразием регионов56. 1.Общепризнанная, официальная, можно сказать, эталонная религиозная традиция, развившаяся в Москве и распространившаяся на близлежащие регионы Центральной России на ранних этапах российской истории. Это московская «Святая Русь», по которой ходило большинство подвижников веры, где почти в каждом городе стоят шедевры древнерусской церковной архитектуры. Здесь в основном совершалась сакрализованная в народном сознании русская история. Одновременно именно здесь утвердилось подчинение церкви государству, сакрализация монархии и авторитарной власти. Здесь утвердилась доктрина «Москва - Третий Рим», отражавшая мессианские претензии русского православного царства. Здесь крепче всего было крепостное право и власть центра. Религиозность этой Святой Руси отличалась наибольшей созерцательностью, квиетизмом и обрядоверием57. В Центральной России церковное сознание в наибольшей степени было настроено антизападно. Эти «московские» традиции православия чаще всего признаются за общероссийскую норму и действительно близки и сегодняшнему официозу Московской патриархии, и правительственной идеологии «суверенной демократии». Как же проявляются эти традиции сейчас? И в наши дни в центральном регионе очень высока доля русских в населении региона, а среди русских преобладают культурно-идеологические ориентации на «русскую православную цивилизацию». Центральная Россия - Святая Русь - веками осознавала себя этнически однородно русским, а идеологически - православным монолитом. Здесь самый низкий процент в населении протестантов и католиков. Нетерпимость к религиозным меньшинствам здесь и теперь в среднем выражена сильнее, чем на Северо-Западе и Востоке страны. И это касается в наши дни уже не только церковного, но и всего общественного сознания. Монархические настроения, широко распространённые среди православного духовенства, в Центральной России находят поддержку у активного слоя патриотической общественности. Повсюду в России существуют какие-либо объединения монархически настроенной интеллигенции, для которой уваровская триада «Православие, самодержавие, народность» - не пустой звук. Однако больше всего их и наиболее заметны они в «московской Руси». Громадное большинство возрождаемых монастырей находится в Центральной России, но это только количественный показатель; ещё более важен показатель качественный - на востоке и юге страны авторитетных, строгих по уставу монастырей очень мало. Сами условия Центральной России - обилие пустующих церковных зданий, народная любовь к этим зримым знакам ушедшей Святой Руси приводит к тому, что громадные усилия не только Церкви, но и властей и общественности направлены на их восстановление. Финансирование РПЦ в Центральном регионе в наибольшей степени осуществляется силами властей различных уровней и связанных с ними олигархических структур. В регионах Центральной России и в последние 20 лет было больше всего законодательных ограничений и всякого рода административных дискриминационных мер против религиозных меньшинств. В регионах центральной России в среднем складываются наиболее тесные связи местных властей и руководства РПЦ. Религиозная политика ЦФО, возглавляемого Георгием Полтавченко, основывается сегодня на культивировании православно ориентированной национальной идеи. Полтавченко настаивает на разработке концепции национальной безопасности и определении принципов «духовной безопасности». Формально это означает поддержку «традиционных для России религий: православия, ислама, иудаизма и буддизма», но реально наибольшая поддержка оказывается православию. Например, в 2002 г. «Г. Полтавченко высказался за введение основ православной культуры в школах, резко осудив инициативу о возможности преподавания основ католической культуры»58. В ходе форумов ЦФО Георгий Полтавченко не раз заявлял о том, что он выступает за усиление роли традиционных конфессий в жизни Российского государства — при сохранении исторического места православия. Более того, к Русской Православной Церкви Полтавченко испытывает особое отношение. По его словам, он верил в Бога даже в советские времена, будучи кадровым сотрудником КГБ и членом КПСС59. 2. Параллельно с менталитетом Центральной Руси формировалось религиозное сознание Северо-Запада, на ранних этапах истории духовным и политическим центром которого был Великий Новгород. Северо-Запад исторически также является «Святой Русью», регионом, где православие утвердилось на самых ранних этапах истории. На Северо-Западе также как в «Московии» сильно развита монашеская традиция, аскетические и мистические черты религиозности. Но тип религиозности здесь несколько иной. На Северо-Западе существовали традиции активного участия мирян в жизни церкви, социальной активности духовенства, демократические корни церковной жизни. Православие Северо-Запада более терпимо к инаковерию и открыто контактам с Западом. В течение первых пятисот лет русской истории — до середины XV века громадные пространства, включающие современные Новгородскую, Ленинградскую, Мурманскую, Архангельскую области, Карелию и Коми, находились под политическим, экономическим и, что для нас наиболее важно, под церковным управлением Новгорода. В Новгороде складывались традиции, которые были намного древнее московских, и именно они формировали самосознание всего Русского Севера в младенческий период становления его общественной и церковной жизни60. Новгород идеологически и социально-политически оформил северорусское своеобразие, которое после порабощения Новгорода Москвой уже не имело ни своих идеологов, ни развитых политических институтов. До 1477 г., когда Новгород был включён в Московское государство, на всём Русском Севере действовали демократические порядки. Высшим органом власти являлось вече, в котором участвовали все свободные мужчины - жители Новгорода. На вече выбирались высшие должностные лица республики. Местные власти на просторах республики формировались из наместников из Новгорода и деливших с ними полномочия местных выборных руководителей. Громадное большинство жителей Новгородской республики было свободными людьми, крепостничество не получило распространения. Организация церковной жизни в Новгороде была уникальна. Ничего похожего в России нигде за всю историю не было. Во главе новгородской Церкви стоял архиепископ. Владыка не только возглавлял Церковь, но и являлся полуофициальным главой республики. В отличие от всех других епархий русской Церкви, куда архиереи назначались митрополитами (сначала Киевскими, затем Владимирскими, затем Московскими), новгородский владыка избирался на вече. Новгородский архиепископ обладал большой светской властью, но его власть в Церкви была более ограничена, чем в других епархиях: священники в новгородской республике перед рукоположением избирались прихожанами. Церковь в Новгороде была независима от светской власти, но была зависима от верующего народа. Разгром Новгорода москвичами и целенаправленная политика искоренения его традиций, распространение крепостничества в новгородской земле сделали его, казалось бы, одним из рядовых городов Московского царства, а затем и Российской империи. Но новгородские традиции сохранились на окраинах бывшей республики. Новгородские духовные и политические ценности удачно вписывались в социально-экономические и географические особенности жизни Севера. Для подчиненных ему земель Новгород Великий представал «эталонным» городом, поэтому существо новгородской колонизации северных земель можно определить как «сакрализацию «новой земли», перенесение на нее благодатных свойств, ценностей, имен, установлений «старой земли», ее священного центра. В какой-то степени Архангельск стал лучшим хранителем духовного наследия Священной православной республики65. Последние 20 лет продемонстрировали, что новгородские традиции не исчезли полностью. По сравнению с другими епархиями после перестройки миряне на Русском Севере начали играть более активную, чем в Центральной России, роль в организации церковной жизни. Социальные проекты Церкви, основанные на инициативах мирян, играют немалую роль в северорусских епархиях. Общая атмосфера в Северо-Западных губерниях «проправославная». Некоторые губернаторы публично заявляли, что они православные, другие ограничиваются утверждениями о своём уважении к Церкви. Как 61 правило, главы администраций поддерживают тесные отношения с архиереями. В отличие от многих других регионов, где этому всячески препятствуют, духовенство допущено к факультативному (т.е. в рамках закона) преподаванию в учебных заведениях. У Церкви нет серьёзных проблем с возвращением церковных зданий. Представители духовенства - постоянные участники общественных мероприятий, социальных программ. Обычным делом стало участие духовенства в обсуждении общественных проблем. Однако у этого «клерикализма» есть чёткие границы. Местные бюджеты не являются неиссякаемыми источниками финансирования Церкви. Средства из федерального и местного бюджетов выделяются только на восстановление памятников архитектуры. Ресурсы, которые расходуются на реставрацию и ремонт (далеко не всюду и в ограниченных объёмах), рассматриваются как временный жест помощи после гонений. Общественным мнением осознаётся, что норма - это финансовая независимость Церкви от государства. Ещё более важен тот факт, что на Северо-Западе за прошедшие 20 лет было сравнительно мало сколько-нибудь серьёзных нарушений свободы совести. Как правило, меньшинства имеют возможность свободно устраивать свою религиозную жизнь и проповедовать свою веру. Протестанты, католики, другие меньшинства беспрепятственно регистрируют свои общины, строятся, арендуют залы, содержат свои учебные заведения, участвуют в социальных программах. Православная ориентированность власти (и общественности) не имеет своим следствием гонений на ина- коверующих (по крайней мере, последовательных и систематических). Всякая культура требует выражения своей сути, идейного оформления, которое делает исторические традиции предметом гордости и подражания, основой личного достоинства. Вдохновение идеи обязывает соответствовать идеалу, но для этого необходим идеолог. Ныне только в Архангельске существуют люди, берущиеся за эту задачу. Пожалуй, наиболее яркое выражение поиски северянами своей идентичности нашли в так называемой «поморской идее», возникшей в качестве светской идеологии у архангельской интеллигенции и демократических политиков, однако по своей природе она предполагает религиозную составляющую. Её носители ищут поддержки в церковных кругах, и среди клириков — коренных северян — эта идея находит живой отклик. Если северорусские идеи все-таки находят свое выражение, то они оказываются тесно связаны с ценностями не только свободы, но и веры. В 90-е гг. на европейском севере было несколько региональных демократических движений, наиболее влиятельным среди них было «Де- мократическое возрождение Севера», которое возглавлял Александр Иванов. За последние 8 лет в связи с общим затуханием общественной жизни это, как и другие местные политические движения, прекратило свою деятельность. Но продекларированные ими идеи, и политические ориентации людей никуда не делись, так что, при следующем подъеме общественной активности они вновь заявят о себе. Политика и самосознание Севера хорошо сочетаются в программных установках архангельского предпринимателя и политика Александра Иванова. В начале 90-х гг. он был мэром Архангельска, на выборах губернатора в 1996 году занял 3-е место и получил более 10% голосов избирателей. С 1997 года Иванов являлся председателем комитета по бюджету Законодательного собрания области. Иванов не только политик, но и идеолог, один из выразителей региональной «поморской идеи», в которой большое внимание уделяется религии. Иванов следующим образом выразил основные положения «поморской идеи» в интервью, данном нам в июне 1998 года: «Поморы обладают особым чувством собственного достоинства и любовью к свободе. Причина этого в том, что на Севере не было крепостного права, а основной формой организации хозяйственной жизни была не община, а артель. У поморов отсутствует чувство врага, т. к. естественных ресурсов всегда хватало всем, а иностранцев воспринимали не как конкурентов, а как партнёров по торговле. Начавшиеся в глубокой древности контакты с Европой (морем Эдинбург, Осло и Бремен ближе Москвы) выработали западноевропейскую ориентацию сознания, отсутствие ксенофобии и уважение к демократическим институтам. Поморам исторически присуще презрение к московской власти — и царской, и советской, и постсоветской — за её лживость, жестокость и творимый ей произвол. Поморы стремятся работать не на государство и как можно меньше зависеть от него. Задолго до революции население Севера отличалось поголовной грамотностью. Ценность образования, культуры и науки для северянина безусловна. То, что в центральной и южной России называется патриотизмом (ненависть к Западу, ненависть к свободе и демократии, ненависть к интеллигенции) с нашей поморской точки зрения, называется не патриотизмом, а хамством. Суровая природа севера выработала особые черты характера помора - смирение, терпение, стойкость, своеобразный сплав практицизма и мистицизма. Перед лицом грозной стихии мы смиренны и просим Бога о милосердии, перед лицом московской тирании — мы тоже просим милости у Бога — у тиранов просить её бесполезно... Рано или поздно Церковь будет соответствовать нашим представлениям. Она будет держаться поддержкой народа, а не власти. Выборность священников и епископов верующим народом — необходима и безотлагательна. Я предприниматель и при надлежащая мне фирма даёт значительные деньги на Церковь, но как законодатель я сделаю всё, чтобы ни одна копейка из бюджета не пошла на церковные нужды. Я не уважаю священников, организующих церковную жизнь на деньги государства или иностранцев, русское Православие должно существовать на деньги русских православных прихожан... С нашей поморской точки зрения, священники или епископы должны вести себя с народом как братья, а не как надменные китайские мандарины. Эта азиатчина отвратительна»66. Иванов - политик, наверное, ярче всего выражающий северное самосознание на языке конкретной политической программы радикальной демократизации отдельно взятой Архангельской области. Но «поморская идея» нашла себе и другую форму выражения - поэтическую, мистическую и мессианскую. Идеологом поморской Святой Руси стал профессор Поморского университета Николай Теребихин. Свободные искания поморов закономерно привели к рождению собственного образа Святой Руси, идеала, отличного от аскезы духовников Центральной России (про которых один из учеников Теребихина сказал: «они непонятно перед кем смиряются — перед Богом или земным начальником, не ими выбранным — светским или церковным — не имеет значения»). В центральной России, может быть, и больше ходят в церковь, но там больше обрядоверия, у помора же развито чувство живой, личной связи с Богом. Вокруг себя, согласно Теребихину, северяне создавали общество, основанное на святоотеческих идеалах, где большое значение имела, прежде всего, «мирская» святость: «сакрализация мирского устроения, стремление мирян к построению своей «народной» Церкви, которая возрождала бы дух раннехристианских общин, ярко проявлялись в храмоз- дательской деятельности «мира». Крестьянский мир на Русском Севере в XVII веке не только сам строил свои храмы, но из своей среды избирал священно- и церковнослужителей»67. Говоря о стремлении жителей Русского Севера к созданию своего священного идеального мира, Тереби- хин не сомневается в том, что все возможности, практические и духовные, для продолжения этого исторического труда поморов существуют и в настоящее время. Новгородская республика - это средневековый контекст менталитета европейского севера России. Но есть у него и контекст более современный, который, тем не менее, удачно дополнил и укрепил новгородское наследие - это Петербург. Рассуждая строго логически, Петербург - это 62 63 прямой антипод Новгорода. Петербург - это идея авторитарной империи, безграничного самодержавного произвола. Новгород - это идея народного самоуправления, национального государства и личной свободы. Однако, казалось бы, второстепенные непринципиальные особенности исторического развития Петербурга сблизили по характеру религиозной жизни имперскую столицу с ее свободолюбивым провинциальным окружением. При Петре фактически закладывается фундамент петербургской религиозной культуры - уважение к западноевропейской христианской традиции. Это уважение формируется отчасти вынужденно - ввиду необходимости привлекать большое количество специалистов из Европы. В интересах государства было дозволено отдельным группам иностранцев, работающим в России, — то есть, как раз преимущественно в Петербурге, — свободно отправлять свой культ, строить свои церковные здания, и, в случае чего, обращаться к властям за защитой. В результате практически с самого основания Петербурга в нем одна за другой появляются мощные общины католиков, лютеран и реформатов, которые не только не скрываются от властей, но даже возводят собственные храмовые здания в самом центре столицы. Далее, на протяжении всего правления династии Романовых религиозное многообразие, санкционированное властями, становится одной из тех черт, что отличают столичный Петербург от остальной России. Петр именно в Петербурге пытался опробовать дальнейшие церковные реформы - в частности, обязать церкви, как в лютеранских странах Европы, заниматься просвещением народа и заботиться о больных, стариках и нищих. Все эти начинания имели далеко идущие последствия. В дальнейшем «синодальный» дух, особая «светскость» в церковном управлении, порой напоминающая лютеранские реалии, высокий уровень интеллектуальной культуры и социального служения становятся характерными чертами РПЦ в Петербурге. К 1917 г. сложилась особая петербургская религиозная культура, основанная на религиозном плюрализме и терпимости имперской столицы, а внутри православной церкви характеризующаяся ориентацией на высокий уровень образования, относительную свободу мнений и озабоченность социальными проблемами. Советская власть не смогла нивелировать эти питерские черты, которые сейчас стали для всех очевидными. Петербургское православное духовенство, очевидно, отличатся от московского (и вообще духовенства центральных и южных регионов европейской части страны) большей открытостью, терпимостью и образованностью (вернее сказать, большим уважением к образованию по сравнению с распространенным в Москве бравированием антиинтеллектуализмом). Религиозная политика петербургских властей вполне соответствует исторически сложившейся региональной культуре. Фактически основная политическая идеологема, которую использует губернатор СПб Валентина Матвиенко — это «европейский дух Петербурга». Губернатор постоянно напоминает горожанам о том, что Петербург исторически сформировался как город, открытый разным культурам и традициям, и резко осуждает проявления ксенофобии и вражды на национальной и религиозной почве. В своих официальных речах Матвиенко практически не затрагивает тему религии, а если и говорит о религиозных проблемах, то исключительно в терминах «толерантности» и «поликонфессиональ- ности». Питерские чиновники сознательно избегают терминов «традиционный» и «нетрадиционный» в отношении религиозных общин, стараются не допускать дискриминации религиозных меньшинств и обеспечивать законные права всех конфессий в соответствии с Конституцией РФ. Аналогичной линии в отношениях с религиозными конфессиями придерживается и руководство Северо-Западного Федерального округа. Полномочным представитель президента в СЗФО (с ноября 2003 года) Илья Клебанов довольно часто встречается с лидерами крупнейших религиозных общин региона, с вниманием относятся к их проблемам. Толерантность и межконфессиональный мир заявляются им в качестве основных целей религиозной политики государства. 3. Среднее и Нижнее Поволжье, Урал и Западная Сибирь - районы, освоенные русскими и соответственно русским православием в 17-18 вв. Та единая, монолитная, общепризнанная русская история, культура, религиозность в первую очередь имеет московские черты (плюс черты Центральной России - «Святой Руси», ставшей её собственностью в очень стародавние времена). Все земли, что прирастали к московскому государству, должны были получать идеологию вместе с приказами. Очень часто идейное своеобразие этих земель не осознавалось и не подвергалось рефлексии в полной мере даже самими жителями. Хотя военные и торговые русские форпосты возникли на Востоке страны значительно раньше конца XVII в., всё же нормальная гражданская жизнь до этого времени его не коснулась. Культурные и духовные традиции Поволжья не имеют средневековых корней. История христианства на большей части России — от Саратова до Красноярска имеет тот же возраст, что и Новой Англии. С самого начала Поволжье развивалось как полиэтническое и поликонфессиональное общество. Ко времени прихода русских в Поволжье, Урал и Сибирь там уже было, хотя и малочисленное, коренное население - татары. Потоки русских и переселенцев других национальностей сделали татар-мусульман меньшинством, но меньшинство это экономически и политически всегда было очень активно и заметно в жизни региона. Несмотря на то, что в XVII-XVIn вв. российское правительство предпринимало эпизодические попытки обратить татар в православие, в самосознании татар Среднего и Нижнего Поволжья нет ощущения глубокой национальной трагедии, которое есть у татар казанских в в связи с завоеванием русскими. Почти от любого татарина в Казани вы услышите о зверствах русских завоевателей при Иване Грозном, покоривших казанское ханство. Услышать подобное от татар астраханских - дело сравнительно редкое. В чём причина этого? Восток страны был реально освоен русскими позже, когда власть стала менее жестока, и в исторической памяти татар Саратова или Омска нет воспоминаний о столь же жестоком поведении завоевателей, как в Казани. Но дело не только в этом. В Среднем и Нижнем Поволжье политика Москвы, а затем Петербурга по отношению к мусульманам всегда была несколько мягче - оно было перекрёстком на торговых путях на восток и юг. Поволжские татары играли в этой экономической жизни заметную роль. К середине XIX в. татары Поволжья сформировались в сплочённую и активную во всех сферах жизни общность. Почти одновременно с православными русскими на Востоке России появились католики и протестанты. Например, Астрахань, которая была русским не только военно-политическим и экономическим, но и религиозным форпостом среди формально российских, но фактически малоконтролируемых поволжских степей, с XVII в. стала и форпостом католицизма. По особому Джульфинскому соглашению армяне-католики получили уникальное по тем временам право на легальное существование общины. В самом начале XVIII в. в Астрахани прочно обосновались капуцины. Гигантский Успенский католический храм в центре Астрахани (третий по времени возникновения в собственно России, после Москвы и Санкт-Петербурга) с тех пор зримо свидетельствует об укоренённости католичества на Нижней Волге. И это только один пример. Католические общины возникали во многих городах Урала, Сибири и Нижней Волги почти одновременно с церквами православными. С середины XVIII в. по приглашению русского правительства начинается массовое переселение немецких колонистов - в большинстве своём протестантов-лютеран и меннонитов, но и католиков среди них было немало. В 18 и особенно 19 вв. возникло значительное число польских общин. Костёлы появляются во всех крупных городах Востока страны. В 1848 г., в то время, когда Николай I осуществлял репрессивную политику в отношении католиков и вообще религиозных меньшинств, он всё же был вынужден сделать в ней фактически единственное отступление - он дал разрешение на создание католической епархии с центром в Саратове (таким образом, до революции в собственно России было всего две кафедры католических епископов - в Санкт-Петербурге и Саратове). Ещё большую роль, чем католицизм, на востоке страны играл протестантизм. Сплочённые сельские колонии немцев меннонитов и лютеран, немцы-протестанты - купцы, чиновники, представители интеллигентных профессий в городах были обычным явлением. Для позднейшей религиозной жизни этого края, для протестантской его перспективы большое значение имели до конца XIX в. незаметные, существовавшие нелегально общины «духовных христиан» - духоборов и молокан, этих аутентичных для России протопротестантов. Особенно Поволжье было одним из основных регионов их распространения. Но всё это «меньшие братья». А что же представляла собой «господствующая» Российская православная церковь, каковы её особенности в Поволжье? Восток страны стал «новой Россией», вне территории «Святой Руси», где православие не имело традиций средневекового монашеского подвижничества, где не было чудотворных икон, по чьей земле в стародавние времена не ходили благоверные князья и Христа ради юродивые. Православие здесь развивалось в Новое время, когда чудеса святых и аскетические подвиги анахоретов стали редкостью. Надо сказать, что и в Новое время характерные для Средневековья проявления православной духовности были более распространены в Центральной России, где они имели глубокие исторические корни, а не в Поволжье, Сибири, или на Урале. Очень характерный факт. В начале 90-х гг. архиепископ Саратовский Пимен убеждал в епархиальной газете свою паству, что «распространявшиеся среди верующих представления о неблагодатности нашего края, в котором не было своих святых, чудотворных икон, древних обителей» есть заблуждение68. Итак, ясно, чего не было. А что же было? По сравнению с Центральной Россией поволжское или уральское православие было более «прагматичным» — ориентированным на просвещение, миссионерство, благотворительность. Оно же было более терпимо к иноверцам. В полной мере эта специфика поволжского православия проявилась в начале ХХ в., когда нивелирующая роль Синода, жёстко централизованно управлявшего всей российской Церковью из Петербурга, ослабла. Но краеведы и местные историки отмечают, что тенденция существовала гораздо раньше69. 64 65 Православные русские были самой большой и влиятельной, поддерживаемой властью, но всё же одной из этноконфессиональных общностей. Православные купцы и промышленники, главные ктиторы церкви, ревностно обустраивали свои приходы, но вовсе не были склонны громить своих партнёров и коллег по бизнесу, иногда и друзей - мусульман, староверов, лютеран или католиков. И в наши дни в духовной атмосфере Нижнего Поволжья, Урала и Западной Сибири возрождаютя «прагматические» традиции. Это «прагматическое», «социальное» отношение к церкви, традиционное для Востока страны, дополняется столь же традиционной для него веротерпимостью. В большинстве субъектов федерации Поволжья, Урала и Западной Сибири, несмотря на существенные различия в политических ориентациях тамошних властей, возникли мало где ещё в России существующие консультативные органы (в разных областях они называются по-разному), в которые были приглашены представители всех сколько-нибудь значимых конфессий. Эти консультативные органы возглавляются губернаторами или вице-губернаторами, а религиозные деятели не только выдвигают свои претензии властям, но и разрабатывают совместно с ними различные благотворительны, социальные и культурные программы. Областные чиновники, работающие в этих советах, с удивлением обнаруживают, что часто с точки зрения «социальной полезности» такие маргиналы российского религиозного мира, как пятидесятники, методисты или католики, часто заслуживают более высоких оценок, чем родные православные. На Востоке страны открывается по сравнению с центральной Россией гораздо меньше монастырей, и с точки зрения аскетики, суровости устава, почти все они более «слабые». Но, с другой стороны, социальных, миссионерских, просветительских проектов на Востоке больше. Здесь можно упомянуть некоторые уникальные инициативы, такие как миссионерские храмы-баржи, созданные прот. Николаем Агафоновым в Волгоградской епархии; работу с беспризорниками в Новосибирской, Оренбургской, Тюменской, Челябинской, Красноярской епархиях; систему социальных станций в Волгоградской обл.66 Вообще социальное служение Православной церкви развивается в России медленно и с трудом. И всё же наибольшие (хотя и скромные) успехи имеются в Нижнем Поволжье, Урале и Западной Сибири. 4. Восточная Сибирь и Дальний Восток. Регион, освоение которого русскими и соответственно, распространение православия, приходится в основном на 19 в. Православие здесь и до революции успело укорениться очень слабо, а в советское время, когда в основном совершилось осво- ение этого края, он был практически полностью атеизирован. Религиозность в этом регионе вообще намного слабее, чем в остальной России. Религиозная свобода, обретённая в конце 80-х привела к тому, что наибольшее развитие на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири получил протестантизм, в первую очередь пятидесятничество, но и у бап- тистов-евангелистов, лютеран, а также католиков здесь очень большие успехи. Среди практикующих верующих православные составляют очевидное меньшинство. Численность духовенства и православных общин очень мала. Большая часть духовенства приехала на Дальний Восток из Центральной России и в настоящее время фрустрирована дискомфортной для себя духовной ситуацией71. Дальневосточные архиереи и духовенство призывают общество осознать пагубность засилья «сект» и вообще иноверцев. Идеологическая проповедь о необходимости верности национальным традициям, однако, находит очень слабый отклик и остаётся гласом вопиющего в пустыне. Власть и общественное мнение Дальнего Востока и Восточной Сибири не только безрелигиозны, но и толерантны. Некоторые редкие случаи, когда церковные власти добивались от властей светских каких-то дискриминационных мер по отношению к религиозным меньшинствам вызывали неодобрение в первую очередь местного общественного мнения. Для дальневосточников нарушения религиозной свободы выглядят очень непопулярно, к тому же и сейчас протестантизм продолжает расти быстрее православия. Очевидно, что в обозримом будущем реалии Дальнего Востока вынудят православных изменить свои установки. Причём не только в отношении терпимости к религиозным меньшинствам. Очень большое и успешное социальное служение протестантов и католиков не может не послужить примером того, что должна делать церковь. Агрессивное и безрезультатное противодействие распространению иноверия неминуемо сменится терпимостью и прагматизмом. 5. Северный Кавказ. Регион, на религиозную жизнь которого большое влияние всегда оказывало казачество с его демократизмом, культом «мужества» и воинских доблестей. Характер религиозности во многом определяется постоянным противоборством с исламскими народами Северного Кавказа. Этнические конфликты последнего десятилетия, в частности, война в Чечне, усиливают традиционную казачью «героическую» идеологему в православии. 67 На протяжении большей части истории православия на Северном Кавказе религиозная жизнь казачества отличалась уникальным демократизмом. До середины 30-х гг. XIX в. в казачьих станицах сохранялся обычай избрания священников, дьяконов, причётников и просфорен самими прихожанами из числа желающих. Причём не только из духовенства, но и из самих же казаков. Кандидатуры обсуждались на сходе, выбранный получал от общества письменное свидетельство — одобрение. Затем дело рассматривала Войсковая канцелярия. Получив согласие последней, кандидат отправлялся за формальным одобрением в Воронеж, а позднее — в Новочеркасск. Приходское духовенство казачьего происхождения так и не стало замкнутым сословием. По войсковой традиции его семьи считались казачьими, а не духовного сословия, и если сыновья не становились служителями Церкви, они направлялись на службу в казачьи полки68. Казачьи войска имели, кроме того, целый ряд других привилегий в решении церковных дел, которые они ревниво отстаивали. Уже в конце 80-х гг. старые демократические традиции начали пробуждаться. Например, один из лидеров донских казаков, атаман Козицын, стал требовать права назначать войсковых священников и даже «казачьего епископа»69 Возрождающееся казачество, расколотое на белых и красных, активно заигрывает с РПЦ, но в то же время привносит своё понимание православия — с одной стороны, более анархичное и демократическое, с другой — более националистическое, враждебное иноверцам. Наиболее влиятельно в наши дни казачество Кубани. Официально признанное казачество — Всекубанское казачье войско (условно называемое «красным оказывает епархии политическую поддержку, лоббируют её интересы в законодательных и исполнительных структурах власти. В Краснодарском крае к 1997 г. «белое» казачество (Кубанское казачье войско, атаман Виктор Ногай) почти развалилось, «красное» (Всекубанское казачье войско, атаман Владимир Громов) стало официальной государственной структурой. Громов уделял РПЦ первостепенное внимание. При политической и финансовой поддержке казачества в ряде станиц были построены церкви. Благодаря Громову «православная» риторика стала неотъемлемой частью официоза на Кубани. Поддержка православия для Всекубанского войска имеет одну важнейшую особенность: громовцы крайне нетерпимы к христианским религиозным меньшинствам — протестантам, католикам, армяно-григорианам. Они не останавливаются перед применением силы или угрозы силы, чтобы остановить «вражескую экспансию». Краснодарские казаки один раз устроили погром в кришнаитском храме, другой раз публично выпороли иеговиста. Угрозы католикам и протестантам стали обычным делом. Насильственные акции против «сектантов» имели место и в других северокавказских епархиях. Противостояния казаков «сектам» (термин «секты» трактуется достаточно расширительно и при желании распространяется на протестантов, католиков и др.) стало частью их повседневной жизни. За последние годы возникла определённая православно-казачья идеология «героического православия». Её сформулировал духовник Всекубанского казачьего войска, в прошлом студент-историк и комсомольский активист краснодарского университета, священник Сергий Овчинников. Её суть такова. Русское православие всегда тяготело к смирению, аскетизму и мистицизму. В то время как церковный организм нуждается в дополнение к этому и в так называемом «героическом исповедании», без которого он погибает. Героическое исповедание подразумевает защиту православного отечества как форму христианского служения. «Хто хоче за християнску виру бути посаженим на кил, хто готов перетерпити всяки муки за Св. Хрест, нехай пристае до нас!»70. Смерть за православие автоматически обеспечивает попадание в рай. По убеждению Овчинникова казаки принципиально отличаются от других православных тем, что и лично и всем кругом (то есть организацией) открыто декларируют принадлежность РПЦ. Существование в истории России казаков-мусульман или казаков-буддистов о. Сергий Овчинников не признаёт. В мирное время православный героизм, по мнению Овчинникова, выражается в борьбе с недостатками общества: казаки-чиновники «знают предел» и не торгуют государственными интересами, которые ассоциируются с религиозными идеалами. Моральный облик казаков хоть и не высок, но выше, чем у других. Их удаль, а порой и нарушение закона объясняется воинственным характером, а увлечение горилкой — мистическим отношением к вину как дару Божию, веселящему сердце человека (см. пс.103) и «элементу евхаристической вечери». Об этом о. Сергий Овчинников подробно пишет в брошюре «Войсковой гимн»71. Северокавказское православие сочетает в себе, казалось бы, несочетаемые вещи: демократизм, переходящий в анархизм (недаром, на Северном Кавказе много общин РПЦЗ и РПАЦ) и крайний национализм, идеологию служения Отечеству при почти полном отсутствии социального служения в северокавказских епархиях и антимосковских настроениях. Чеченская война и сложное положение в других северокавказских республиках способствуют развитию идеологии «героического православия». Последовательно и систематически выраженная отцом Сергием Овчинниковым идеология героического православия воспринимается большинством духовенства северокавказских епархий критически, мало кто полностью ее поддерживает. Однако религиозная жизнь Северного Кавказа демонстрирует тот факт, что православные Северного Кавказа живут в соответствии с идеалами, описанными Овчинниковым. Последние двадцать лет характеризовались драматическим ростом религиозного многообразия, которое принципиально изменило лицо страны. В 90-е гг. в жизнь России вернулись практически все религиозные движения, которые развивались перед Революцией и в первые годы после нее. Как будто и не было 75 лет советской власти, при которых большинство конфессий и религий были либо полностью уничтожены, либо сведены к ничтожным и малочисленным подконтрольным власти разрешенным экзотическим феноменам. Вместе с православием практически из небытия возродились традиционные для других титульных этносов ислам, буддизм, иудаизм и язычество. Установленное властями разделение религий на традиционные и нетрадиционные для каждого народа начинает терять смысл, т. к. все больше людей начинают привлекать религии, которые традиционны для других народов. Этот процесс расширяет культурное и мировоззренческое многообразие страны. Несмотря на известные препоны в народную жизнь возвращаются получившие бурное развитие в начале XX века протестантизм во всем его многообразии и католицизм. Религия оказалась едва ли не самым сильным хранителем и выразителем региональных мировоззренческих различий и регионального сознания. В этом кратком очерке я проанализировал лишь самые общие различия религиозных особенностей регионов. В действительности весьма заметны различия в характере религиозности не только крупных регионов, но и субъектов федерации и, часто, отдельных городов и районов. Религия становится питательной средой креативного разнообразия. Не только в политике, но и общественной и культурной жизни последние годы характеризуются усилением пассивности, конформизма и единообразия. Сфера религии оказалась в этих условиях той стороной общественной жизни, которая в наименьшей степени подвержена нивелировке, глобализации и манипуляции. Сама природа религии такова, что она является наиболее частным проявлением личности. Даже авторитарно организованные, максимально централизованные религиозные бюрократические структуры, такие как РПЦ, не способны добиться единообразия в своих рядах. Даже антидемократические идеологии, которые проповедует две крупнейшие по численности религии России - православие и ислам, не способны перечеркнуть, как это ни парадоксально звучит, демократизирующего влияния религии в современном российском обществе. При крайней слабости институтов гражданского общества и социально-политической пассивности населения религиозные общины становятся существенным ресурсом социально-политического развития.