Глава четвертая «ЗА ЮНУЮ РОССИЮ, КОТОРАЯ СТРАДАЕТ И БОРЕТСЯ, — ЗА НОВУЮ РОССИЮ...»

Мучительно переживая поражение французской революции 1848 г., участником которой он был, Герцен обращает свои надежды на Россию. Находясь в эмиграции, он пишет работу «О развитии революционных идей 1 России». В ней особо подчеркивает значение восстания декабриётов, которое, несмотря на поражение, оказало огромное воздействие на общественно-политическую борьбу в стране. Его труд вскоре получает широкое распространение в Европе: в 50-х годах неоднократно издается на французском и немецком языках, а в 1861 г. силами московского студенческого кружка П. Г. Заичневского и П. Э. Аргиропуло переводится на русский язык и нелегально издается в России литографским способом.

Несколько лет спустя, снова обращаясь к декабристам, Герцен скажет: «Пушки Исаакиевской площади разбудили

целое поколение». Эти слова тоже обращены Прежде всего к внутренней жизни России, раскрйвают значение восстания для дальнейшего развития освободительного движения. Но вместе с тем ими можно охарактеризовать и начало активизации внимания «целого поколения» европейской общественности к передовой России. Его проявили уже европейские современники движения декабристов, сразу же откликнувшиеся на восстание 14 декабря.

Насколько разным было отношение к декабристам передовой Европы и правящих кругов, раскроет сопоставление приводимых нами их отзывов, оценок и выводов.

Николай I, стремясь исказить истинные цели и задачи декабристов, прилагал большие усилия для распространения в России и за рубежом официальной версии восстания декабря 1825 г. Восстание изображалось узким заговором, в котором якобы приняли участие 7—8 офицеров и несколько человек «гнусного вида во фраках», увлекшие за собой солдат. Цель восстания была сведена к ниспровержению престола, законов и распространению безначалия.

Первое официальное заявление за границу о событиях на СенатскЬй площади сделал министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде в циркуляре и депешах русским послам. Им поручалось передать сведения о декабрьских событиях в Петербурге главам иностранных правительств. Значительное внимание в сообщениях было уделено описанию якобы «мужественного и хладнокровного» поведения нового царя. Наряду с депешами были посланы к главам европейских правительств официальные письма Николая I. Их задачей было также заверение Европы в прочности

СТроя Российской империи, в будто бы беспочвенности происшедших событий в Петербурге и на юге страны.

Еще раньше, 20 декабря, в своем обращении к послам иностранных государств, которые были приглашены в Зимний дворец, новый царь пытался убедить их в мысли о «беспочвенности» заговора, показать отличие его от целей западноевропейских революций.

Однако даже представители правящих кругов Европы далёко не всегда безоговорочно принимали царскую версию восстания, согласно которой выступление декабристов трактовалось как действия «шайки заговорщиков», якобы замышлявших только установление безначалия в стране. В официальных документах и в личной переписке европейских дипломатов, особенно тех, кто, как, например, французский посол Ляферроне, в декабрьские дни 1825 г. находились в России, дается иное толкование действий декабристов. В них проводилась мысль о том, что восстание декабристов было частью общего большого плана выступлений европейских революционеров против существовавших порядков, который уже раньше проявился в революциях в Испании и Италии, а затем стал потрясать Балканы.

Со временем это должен был признать и Николай I. В начале января 1826 г. при неофициальной встрече с послом Ляферроне царь предложил довести до сведения французского правительства его мысли о связях событий в России с революциями на Западе. Николая также весьма тревожили разные предположения, возникавшие в правительственных сферах европейских стран по поводу характера и целей

выступления на Сенатской площади.

Австрийские правительственные круги были весьма встревожены открывшимися связями декабристов с польским национально-освободительным движением. Они опасались, что польские революционеры могли вступить в контакты с тайными антиправительственными обществами, действовавшими в Австрии, и таким образом связать русских революционеров с австрийскими. Не случайно среди разных документов секретных венских архивов, относящихся к восстанию декабристов, находятся и те, в которых приводятся подробные сведения о расследовании связей декабристов с деятелями польских тайных обществ 4. Известно, что Следственный комитет по делу декабристов задавал всем декабристам, и особенно настоятельно тем из них, кто подозревался в связях с поляками, вопрос об их контактах с зарубежными тайными обществами. Так, поляку Ю. Люблинскому, члену «Общества соединенных славян», были поставлены следующие вопросы: «Объясните откровенно все то, что вам известно о сношениях и связях польских обществ с таковыми же, существующими в Германии, Франции и Италии. Здесь присовокупите и те сведения, кои имеете о сношениях польских обществ с Южным, какого рода, когда и через какие лица оные происходили? Изъясните в подробности все, что вам известно о распространившемся в Польше, в соседственных с оною губерниях и в Малороссии обществе Тамплиеров, о цели, действиях и членах оного».

Из следственных дел декабристов австрийское правительство надеялось почерпнуть сведения о тайных обществах в своей империи, об их контактах с декабристами.

1826 г. австрийского эрцгерцога ФердинанДа императору Францу I. К одному из них был приложен даже текст следственных показаний князя А. Яблоновского, одного из руководителей польского Патриотического общества, который вел с декабристами Южного общества переговоры о выработке совместной программы борьбы, общего плана действий.

В то же время помимо распространения в Европе официальной версии восстания декабристов там появлялись и иные суждения о декабристах. Выявление их весьма затруднено большой разобщенностью европейских документальных материалов, а также еще и тем, что больше сохранились источники, которые исходят из официальных кругов. Мы располагаем сравнительно немногими документами современников восстания декабристов, которые вышли из европейских прогрессивных кругов и в которых выражено отношение к этому событию. Видимо, наступление реакции во всей Европе после подавления западноевропейских революций начала 20-х годов, спада революционного подъема в Европе заставляло скрывать свое отношение к любому новому проявлению революционной борьбы, в том числе и к восстанию декабристов в России.

Конечно, это осложняет воссоздание действительного отношения передовых людей Европы к декабристам. И тем не менее их симпатии к декабристам, их оценки восстания, которые расходились с правительственными, все же прорывались наружу, распространялись по Европе. Высказывания в защиту дела декабристов попадали на страницы европейской периодической печати того времени, нашли отражение в исследовательских трудах, в произведениях художественной литературы.

Здесь мы обращаем внимание в основном на те работы, в которых, как нам представляется, наиболее полно раскрывается отношение к движению декабристЬв, к целям и задачам декабрьского восстания, определяются место и роль декабристов в европейском освободительном движе*

НИИ.

Сведения, на основе которых складывалось представление европейской общественности о декабристах, формировалось отношение к ним, поступали прежде всего из прессы.

ленных общественно-политических кругах. В целом к середине 20-х годов положение европейской печати ухудшилось, что явилось результатом новой волны реакции. В большей степени это отразилось на печати немецких государств и Австрийской империи. Особенно сложным было положение издателей, выпускавших газеты и журналы на языках народов, находившихся под властью империи. И тем не менее вести о восстании декабристов проникли на страницы некоторых из таких изданий, сумевших даже отойти от официальной трактовки этого события.

Заслуживает особого внимания венгерская газета «Magyar kurir». Уже ее первый номер, вышедший в 1826 г., в рубрике «Русская империя» опубликовал сообщения о смерти Александра I в Таганроге, о сложности положения в России. В третьем номере этой газеты вести из России вытеснили почти все другие заграничные новости. В нем же было приведено весьма пространное сообщение о вооруженном выступлении в Петербурге.

Сначала «Magyar kurir» назвала восстание «весьма печальным событием» (1826, № 3). Она почти дословно опубликовала заявление российского правительства в связи с событиями 14 декабря, которое было напечатано в петербургском «Русском инвалиде» 19 декабря 1825 г. и явно находилась под влиянием официальной версии восстания. Но вскоре на страницах газеты появились материалы из французской прессы, в том числе из тех изданий, которые писали с симпатией о декабристах. Рубрика «Русская империя» была вынесена венгерской газетой на первую полосу. Тон газеты в отношении декабристов изменился. На самом видном месте в седьмом номере за 1826 г. она поместила список участников декабрьского восстания в Петербурге. Затем газета (1826, № 9) весьма откровенно выразила свое отношение к русским событиям, опубликовав следующее сообщение: «Ежедневно о событиях 26 декабря в Петербурге мир узнает самые разные сведения, которые все более заслуживают внимание читательского мира. По мере того, как из суматохи и хаоса медленно вырисовывалась все более точная картина, эти события стоят того, чтобы их внимательно изучить». В двенадцатом номере было опубликовано подробное сообщение о вооруженном выступлении на юге России, обстоятельно описано восстание Черниговского полка, начавшееся 29 декабря 1825 г. и окончившееся 3 января 1826 г., показана роль в нем Муравьева-Апостола.

В ряде номеров за 1826 год газета поместила известия о деятельности тайных обществ в России, их целях и задачах. Значительное внимание привлек суд над декабристами, а также приговор, вынесенный им, а вскоре в газете была подробно описана казнь руководителей восстания. И позднее газета неоднократно писала о вопросах декабристского движения; материалы о России продолжали занимать видное место на ее страницах 5.

Вполне понятно, что из-за цензуры «Magyar kurir» не могла решительно противопоставлять свою точку зрения на декабристов официальной, правительственной. Не случайно поэтому подчас вслед за статьями, выражавшими симпатии делу декабристов, появлялись критические очерки, которые перепечатывались из официозных австрийских газет.

Однако и то, что сумела рассказать о декабристах читателям эта венгерская газета, заслуживает большого внимания, свидетельствует о ее недоверии к николаевской версии восстания, а также указывает на характер резонанса, который восстание получило в Австрийской империи, и прежде всего в общественных кругах тех районов, где народы страдали от ее гнета и поднимались на борьбу за свое освобождение.

До наших дней дошел интереснейший дневник прогрессивного общественно-политического деятеля венгерского народа Иштвана Сечени. Молодой гусарский капитан, страстный сторонник борьбы за равноправие венгерского народа, за подъем национальной культуры, Сечени не только с большой симпатией отозвался о декабристах, но и проявил понимание целей декабристского движения. По мнению Сечени, то, что произошло в России, есть выражение «борьбы между абсолютизмом и правами народов» 6. Этим утверждением Сечени показал связь задач декабристов с освободительными задачами других европейских народов.

Сечени был хорошо осведомлен о разгроме восстания в России, о том, что оно было жестоко подавлено. И тем не менее, отмечая незавершенность борьбы, верил в ее продолжение в будущем, в победу сторонников прогресса в России. С потрясающим предвидением он писал: «Без цепей и без крови эта драма не завершится!» Так весть о декабрьском восстании укрепила Сечени в мысли о неизбежности решающего боя между силами реакции и прогресса. Но в то же время, как о том свидетельствуют его же высказывания в дневнике за 1826 год, он не был уверен в возможно-

efM рёбоЛюЦйонньШ путем добиться освобождений вёйгёр- ского народа.

Сравнительно мало известны отклики на восстание декабристов прогрессивной общественности славянских народов, которые находились тогда в составе Австрийской империи, хотя сохранившееся до наших дней одно из донесений в Прагу областного комиссара из провинциального города Градец Кралова свидетельствует о распространении внимания к декабристам в чешских землях. Так, в феврале 1826 г. в донесении из Градец Кралова сообщалось, что «о революционных событиях, которые произошли в Петербурге, шли разговоры и среди офицеров, и среди чиновников восточночешских земель»7. Известно, что это сообщение вызвало тревогу пражских властей.

Отдельные дошедшие до нас факты свидетельствуют, что некоторые передовые представители чешского и словацкого народов знали о сочувственном отношении декабристов к славянским народам, знали об их планах создания славянской федерации. Как писал Якуб Малый в своих «Воспоминаниях и размышлениях старого патриота»8, идеи декабристов в отношении будущего славян возбуждали в Чехии определенные политические настроения. />Источники сведений в Чехии о планах декабристов могли быть различными. Вполне вероятно, что о славянских планах декабристов сообщил и чех-декабрист полковник Вацлав Враницкий, уроженец Праги. Член Южного общества Враницкий до конца дней (он был осужден, сослан в Сибирь, где и умер в 1832 г.) поддерживал связи с родными в Праге. По показаниям С. Муравьева-Апостола и других декабристов, в свою очередь от поляков они узнавали о существовании тайных обществ, в том числе и в Чехии. Конечно, при отсутствии прямых контактов передовых чешских деятелей с декабристами в Чехии не сложилось сколько-нибудь полного представления о деятельности тайных декабристских организаций в России. В известной мере это наряду с другими причинами отразилось на восприятии восстания декабристов, на откликах на него, прозвучавших в кругах прогрессивной чешской интеллигенции.

Национальный гнет и политика германизации славянских земель, которые проводились Габсбургской империей, активизировали в чешском и словацком национальном движении борьбу за самостоятельную национальную культуру, за сохранение и развитие родного языка. Эту борьбу воз-

рлавяли прогрессивно настроенные представители интеллигенции, которые явились также и выразителями оппозиционных идей по отношению к правительству Австрийской империи, выступали за консолидацию всех чешских земель, за более четкое оформление их политического устройства. Выдвигая и отстаивая эти идеи, они определенные надежды возлагали на помощь России. Причем в их кругах в известной мере продолжалась идеализация Александра I как «ца- ря-освободителя» Европы.

Испанский, итальянский, греческий народы уже столкнулись с подлинным отношением Александра I к их национально-освободительной борьбе. Во время революций начала 20-х годов XIX в. царь активно выступал против этих народов, санкционировал поход реакционных вооруженных сил для подавления испанской и итальянской революций; не поддержал он и греческое восстание 1821 г. Однако в славянских землях Австрии иллюзии в отношении «миротворца» еще не были изжиты. Получившие в Чехии некоторое распространение неверные представления о том, что будто бы тайные общества в России зависят от немецкого Тугендбунда, что они заимствовали его идеи и что цель восставших — разделение России на отдельные земли,— все это тоже в известной мере затрудняло возможность формирования более объективного отношения к движению декабристов.

Антинемецкая ориентация прогрессивной чешской интеллигенции в сочетании с недостаточно объективной информацией о тайных обществах в России, о восстании декабристов, а также известная идеализация политики Александра I способствовали появлению довольно сдержанных оценок восстания даже в кругу передовых чешских деятелей.

Сказалось это и на взглядах крупнейшего чешского поэта и прогрессивного общественного деятеля Франтишека Ладислава Челаковского. Отмечая распространенную в Чехии мысль о том, что «поднявшаяся буря в России имела целью всеобщее объединение славян», сам Челаковский выражал сомнение в принадлежности подобных идей декабристам. Видимо, в этом его отношении сказалось влияние официальной точки зрения на события в России. Однако он с осуждением писал о жестокой расправе царизма над декабристами, критиковал нападки официальной печати на декабристов. По неофициальным каналам, в том числе от

польского литератора Кухарского, он узнал о связях Пушкина с декабристами и выразил большое опасение за судьбу поэта, которого высоко ценил. В связи с этим известием февраля 1826 г. Челаковский писал й. Камариту: «Из России грустные вести. В этом страшном заговоре также известные писатели — Пушкин и Муравьев-Апостол... Несомненно, обоим не сносить голов» 9.

И если не восстание декабристов, то сами идеи декабристов оказали большое влияние на Челаковского уже в 20-е годы XIX в., и прежде всего их патриотизм и ненависть ко всем угнетателям народов. Это нашло яркое воплощение в двух лучших циклах стихов Челаковского: «Эхо русских песен» (1829) и «Эхо чешских песен». В первом цикле он воспел героическую борьбу русского народа против иноземных захватчиков, создав по мотивам былин образы народных богатырей. Появившееся в годы разгула николаевской реакции «Эхо русских песен» прозвучало как вера автора в силы народа, в его светлое будущее.

В Германии о декабристах и их вооруженном восстании писал известный исследователь — географ, физик и математик Георг Адольф Эрман, ставший в 1848 г. участником революционных событий в Берлине. Почти два года путешествуя с научными целями по Сибири, Эрман многие свои наблюдения заносил в путевой дневник, материалы которого нашли затем отражение в его труде «Путешествие вокруг земли через Северную Азию и два океана в 1828, 1829 и 1830 гг.», вскоре изданном в Берлине. Значительное место в нем заняли оценки восстания декабристов, описание неимоверных тягот сибирской ссылки. Эрман побывал и в местах ссылки декабристов, познакомился с некоторыми декабристами.

В 1829 г. в Якутске он встречался с А. А. Бестужевым- Марлинским, от которого узнал многие подробности о создании тайных обществ, о событиях 14 декабря 1825 г. Он писал: «А. Бестужев был втянут в круг заговорщиков еще задолго до того, как разразилась революция. Убежденный в одаренности русского народа, он принадлежал к тем, которые хотели разбудить его мгновенно от рабства и привести к свободной конституции» 10. Работа Эрма- на получила широкое распространение в Европе, была переведена на английский язык и даже удостоена золотой медали Географического общества в Лондоне. Царская цензура не разрешила ее перевод на русский язык, ограничив

шись публикацией отдельных частей книги с большими купюрами. Конечно, текст о декабристах был полностью изъят.

Интерес к декабристам, к их творчеству проявился у известного немецкого поэта-романтика Альберта Шамиссо, близкого друга Эрмана. Им была издана поэма «Ссыльные» (1831 г.), посвященная Рылееву и Бестужеву. Она была написана в значительной степени под влиянием «Дум» Рылеева, прежде всего его думы «Войнаровский».

Одним из проявлений явно враждебного отношения к декабристам реакционных сил Германии явилось участие прусского правительства наряду с правительствами Австрии и Швеции в таком постыдном акте, как требование отобрания у осужденных декабристов наград, полученных от этих правительств за мужество и храбрость в антинап» леоновских войнах. В 1826 г. дипломатические представители Пруссии, Австрии и Швеции обратились в россий ское министерство иностранных дел с просьбой сооб щить необходимые сведения для исключения осужденных декабристов «с большею точностью из кавалерских списков» п.

В ноябре того же года в России был составлен первый список и отправлен по назначению. В нем назывались П. И. Пестель, С. Г. Волконский, С. П. Трубецкой, А. 3. Муравьев, В. И. Враницкий, П. И. Фаленберг. Пестель, например, был награжден несколькими орденами за сражения при Пирне, Дрездене, Лейпциге; Муравьев и Трубецкой — за участие в боях при Кульме. Волконский был кавалером пяти орденов, в том числе двух прусских и одного австрийского. В новом списке, составленном в России в феврале 1827 г., были названы И. Д. Якушкин, М. И. Му- равьев-Апостол, В. Л. Давыдов, В. С. Норов и другие декабристы.

В стремлении австрийского, прусского и шведского правительств вычеркнуть имена декабристов из списка героев антинаполеоновских сражений, в полной поддержке их требований Николаем I еще раз проявились ненависть европейских монархов к русским революционерам, тенденция к объединению для совместной борьбы против революционного выступления в любой стране Европы.

Интерес во Франции к России, пробуждавшийся после победоносного исхода Отечественной войны 1812 г., определил значительное внимание к восстанию декабристов. Его

проявили представители разных политических кругов французского общества. Обострившаяся в начале 20-х годов политическая борьба во Франции против режима Реставрации активизировала эту заинтересованность. Представители прогрессивно мыслящей интеллигенции Франции сумели подчас по-иному оценить, нежели ее официальные круги, вооруженное восстание декабристов и попытались вскрыть его объективные причины. Французские материалы позволяют несколько шире увидеть различие оценок восстания декабристов, данных официальными кругами страны и прогрессивно настроенной общественностью.

В начале января 1826 г. российское посольство в Париже получило первые официальные известия о восстании на Сенатской площади, вслед за ним — сообщение о выступлении Черниговского полка под руководством С. И. Муравье- ва-Апостола. Французское правительство получило депеши от посла в Петербурге Ляферроне. Несколько позднее пришла русская пресса, в которой излагалась правительственная версия восстания.

В исторической литературе существовало мнение, поддерживаемое исследователем А. Н. Шебуниным, что будто бы «официальная русская версия была всецело (курсив мой.— О. Ор.) принята европейской и особенно французской прессой» 12. Еще раньше Е. В. Тарле высказал предположение, что во французской печати, как и во всем французском обществе, было якобы-распространено в основном только отрицательное мнение о декабристах 13. Признавая, что официальная версия восстания декабристов наложила значительный отпечаток на содержание и тон статей зарубежной, и в том числе французской, прессы, писавшей о декабристах, тем не менее неправомерно считать всю европейскую прессу находившейся целиком под воздействием этой версии. Освещение содержания ряда французских газет и журналов разной политической ориентации подтверждает эту мысль.

Французское правительство выступило в поддержку политики Александра I и нового царя Николая I, революционное восстание декабристов представило как узкий заговор. Правительственные круги, идейным рупором которых в печати были такие парижские издания, как «Drapeau Blanc» и «Moniteur», проводили через них официальную оценку восстания, данную царским правительством. Эти газеты старались всячески очернить выступление декабри

стов, заявив, что оно якобы представляло придворный заговор нескольких лиц без политической основы и военной поддержки. Такую версию излагал, например, «Moniteur» 28 февраля 1826 г., интерпретируя статьи о 14 декабря г., приведенные в «Journal dc St.-Petersbourg» 11 февраля 1826 г.

Но в то же время официальные круги Франции, противореча своим оценкам, не могли не высказать опасения по поводу возможных серьезных последствий выступления 14 декабря в России для всей монархической Европы. Выражая такие настроения, «Drapeau Blanc» 26 января 1826 г. писала: «Закончим искренним признанием, что мы находимся в тяжелых обстоятельствах... Европа может погибнуть... из-за уже чувствительных успехов разрушительных принципов и плодов той революции, которой позволили обойти весь мир».

Естественно, что такие противоречивые суждения, проникавшие на страницы даже официальной прессы, сеяли известное недоверие к трактовке русских событий монархическими французскими кругами. Несмотря на стремление русского и французского правительств распространить во Франции только официальную версию восстания, в страну проникали другие сведения, которые порождали в среде прогрессивной французской интеллигенции иные оценки восстания декабристов.

Источники неофициальной информации о революционных событиях в России были различными. Определенный интерес представляют сведения о восстании декабристов, распространяемые французами, находившимися в стране во время выступления декабристов. В Петербурге проживало тогда много французов, некоторые из них могли стать очевидцами и свидетелями событий на Сенатской площади. О том, что в Петербурге французы обсуждали эти события и высказывали свои весьма радикальные суждения, свидетельствуют некоторые материалы III отделения. В одном из доносов осведомителя о настроениях в столице в начале 1826 г. сообщалось, что в доме некоего купца Колосова, у его квартиранта коллежского секретаря Вышинского, часто собираются «молодые люди из числа военных и иностранцев, в том числе и некто Шевалье — француз», что молодые люди «весьма свободно рассуждают о политике и обстоятельствах, касающихся правительства», и что «из числа военных заметны Семеновского полка Шулепниковы

и Генерamp;лЬнбго Штаба капитан Болотов» 14. Ё начале 1826 г. под надзор полиции был взят ряд французских подданных, проживавших тогда в России, в том числе учителя, торговцы, купцы, ремесленники.

Известно также, что некоторые французы, заподозренные в связях с декабристами, подверглись разного рода репрессиям. Так, после ареста, 28 сентября 1826 г., из России во Францию были высланы по требованию Николая I «отставной поручик граф Спиридон Булгари и граф Андрей Булгари, замешанные в деле о злоумышленном обществе». Французский подданный учитель Фурнье де Бафлемон, близкий друг семьи Раевских, знавший Пушкина и некоторых декабристов, был арестован в январе 1826 г., но вскоре освобожден за недостаточностью улик. Тем не менее он находился на подозрении у III отделения, которое подчеркивало, что «иностранец Фурнье известен правительству с невыгодной касательно правительственного и политического поведения стороны». В 1826 г. Фурнье жил у Н. Н. Раевского, встречался с М. Ф. Орловым. Бенкендорф неоднократно требовал «при обнаружении малейшего на щет его сомнения» высылки Фурнье во Францию 15. Ему удалось остаться в России, но под строгим наблюдением полиции.

Вполне естественно, что в письмах французов на родину, в рассказах очевидцев, возвращавшихся во Францию, а также в письмах русских к своим русским и французским друзьям передавались сведения и делались выводы, весьма отличные от правительственных.

Во Франции помимо временно находившихся российских подданных проживало значительное число лиц из бывших военнопленных, отправленных сюда из России еще в 1812 г. Они поддерживали с ней связь, пристально следя за всеми происходившими там событиями. Вполне понятно, что, получая различными путями известия о делах в России, они также способствовали распространению во Франции неофициальных сведений о декабристах. Такие сообщения приводили к новым раздумьям, к попыткам более серьезно разобраться в действиях, происшедших 14 декабря в России.

О различной трактовке восстания декабристов пространно сообщал в Россию посол Поццо ди Борго, убежденный роялист и консерватор. Несмотря на свое стремление заверить Николая I в общем отрицательном отношении в Париже к декабристам, он тем не менее должен был отметить, что таковой была реакция прежде всего официальных кру-

ffife й консервативно настроенной французской интеллигенции. Даже по его наблюдениям, в прогрессивных кругах французской общественности были заметны иные оценки восстания, наблюдалось сочувствие делу декабристов. Он замечал, что «быстрое подавление бунта произвело здесь наилучшее впечатление на короля, правительство и на публику в целом... злобные же люди были расстроены» 16. Вполне понятно, что в «злобных людях» Поццо ди Борго видел, исходя из своих воззрений, представителей оппозиционных кругов Франции, и прежде всего французских карбонариев.

Как сообщил посол в депеше из Парижа в Петербург 2 февраля 1826 г., некоторые французские газеты и журналы, несмотря на поражение восстания декабристов, «пытались предвещать катастрофы еще более страшные, бросать сомнения на самые достоверные сведения и, наконец, оправдывать мятеж и измену» 17. Поццо ди Борго стало известно, что материалы о декабристах для оппозиционной прессы поступали от французов, находившихся в России, из Польши, а также от русских, проживавших тогда в Париже и, видимо, получавших по разным каналам неофициальные сообщения. Так, в новом донесении в Петербург он называет уже некоего Толстого, который опубликовал свою статью о декабристах в журнале «La France chretienne» и имя которого ему помогла обнаружить французская полиция. По всей вероятности, это был капитан гвардии Николай Толстой, который вскоре после появления статьи был выслан из Франции в Россию, там уволен со службы и взят под надзор полиции.

Отражая впечатления представителей прогрессивной французской общественности от восстания в России, журнал «Le Mercure du XIX-e siecle» писал: «Мы с удивлением увидели сидящей на вулкане эту Россию, про которую думали, что она терпеливо несет ярмо самодержавной власти. Можно было видеть, как гордые страсти аристократии сомкнулись с народным недовольством, чтобы, может быть, опрокинуть империю Петра Великого и установить на ее обломках совершенно новый порядок... Александр, быть может, завещал своим преемникам только будущее, чреватое бурями» 18.

Под влиянием различных мнений о восстании декабристов даже газета «Journal des Debats», возглавляемая Ф. Шатобрианом, министром времен Веронского конгресса, недавним вдохновителем абсолютистской интервенции про

тив революционной Испании, стала выступать в поддержку конституционного строя и буржуазных свобод. Газета Ша- гобриана, печатая «Донесение» (в номерах за 19—23 июля г.), в то же время публиковала статьи, по-иному оценивавшие движение декабристов и восстание 14 декабря. В известной мере изменив своим роялистским симпатиям, она хотя и робко, но все же заявила о своем сочувствии делу дворян-декабристов. Такой поворот поразил тогда многих реакционеров, в том числе и Поццо ди Борго, который не преминул подчеркнуть, что будто бы «Journal des Debats», «который, казалось, публично провозглашал наилучшие политические доктрины, привел всех в негодование». Правда, посол не без основания полагал, что в сочувственном отношении газеты к декабристам проявились взгляды не одного Шатобриана, но гораздо больше «других оппозиционеров», более последовательно выступавших против роялизма, чем сам издатель. Газета попыталась дать, вопреки официальной версии, распространяемой реакционной французской прессой, первую наиболее объективную трактовку самих событий 14 декабря. Она определила их как революционное выступление, а не как узкий заговор, отметила также внешнеполитическое значение выступления декабристов.

Газета одобряла политические задачи декабристов, которые определяла как «провозглашение Хартии, которая обеспечила бы России ограничение абсолютной власти, Сенат, избираемый провинциями и участвующий в отправлении законодательной власти, Государственный совет и ответственных министров» 19. Она отметила также республиканские требования части декабристов: «Они хотела вынести приговор коронованным особам и мечтали о республике между Сибирью и Крымом — такова была цель, которая оправдывала средства...»20 Однако, выражая настроения умеренно-либеральной части французской буржуазии и дворянства, газета проводила двойственную политику в отношении оценки восстания как метода борьбы, больше склоняясь к разрешению политических проблем мирными средствами. Не сумела она последовательно разобраться и в социальной сущности декабристского движения. По ее оценкам декабристы представлялись как выразители интересов в основном только одного дворянства.

Другой оппозиционный орган печати, «Constitutionnel», еще раньше проявил известный интерес к развитию анти

крепостнического движения в России, порицал бесчеловечную жестокость помещиков, гнетущий режим в армии. Эта газета писала, например, с сочувствием о событии, которое не получило значительной огласки даже в самой России. (Речь идет о солдатском волнении, происшедшем в 1822 г. в Камчатском полку 16-й пехотной дивизии, которой командовал известный в прогрессивных кругах французской интеллигенции генерал М. Ф. Орлов, деятельнейший член Кишиневской управы Южного общества. Орлов встал на сторону выступивших солдат, за что был фактически отстранен от службы. Газета высказалась в поддержку солдатского выступления в статье «О возмущении солдат 16-й пехотной дивизии и мятежном духе во всех полках генерала Сабанеева» 21.)

Откликаясь на восстание декабристов, газета отметила большое значение этого выступления для европейского политического движения. Газета сравнивала декабристов даже с передовыми деятелями Великой французской революции. Она подчеркивала, что в декабризме были «заложены идеи справедливости и социального права», которые после французской революции все более завоевывали мир. «Что означает петербургское движение? — спрашивала газета в начале 1826 г. и отвечала: — Это то же, что происходит во Франции, Англии, Америке, Риме и Париже, в Мадриде и Мексике, то есть всеобщее мировое движение, которое захватило и Россию». Большее внимание ею было обращено «на внешнеполитические итоги восстания». Их она связывала с известным потрясением основ «Священного союза», той международной реакционной системы, которая «управляла Европой в течение одиннадцати лет», намекая даже, что теперь эта система «трещит по всем швам, устарела, износилась» 22.

Интереснейший европейский журнал «Revue encyclo- pedique», издававшийся М.-А. Жюльеном, со времени своего основания постоянно уделял значительное внимание общественно-политической и культурной жизни России. Так, еще в 1824 г. на его страницах появились статьи русского корреспондента, прогрессивно настроенного С. Д. Полторацкого о Пушкине и о «Полярной звезде», издаваемой А. Бестужевым и К. Рылеевым. Автор с восхищением писал об этом издании «молодых талантливых литераторов», отмечал его высокую идейность и богатство содержания 23. В следующем году «Revue» сообщал об издании в Рос-

сии «Дум» К. Ф. Рылеева, в которых прославлялись герои русской истории, воспевались их гражданское мужество, доблесть, любовь к родине.

В оценках вооруженного восстания декабристов, данных «Revue encyclopedique», весьма отчетливо проявилось критическое отношение прогрессивной французской прессы к царской версии восстания, представленной в «Донесении» Следственной комиссии.

Анализируя официальную точку зрения на восстание, журнал в отзыве на «Донесение» изложил свою точку зрения. Прежде всего он, как и некоторые другие прогрессивные издания, отмечал, что восстание не было случайным заговором, а явилось проявлением сознательной антиправительственной политики, которую декабристы активно вели, начиная с 1816 г., т. е. со времени возникновения первых тайных декабристских организаций. «В России образовалось много тайных обществ,— отмечал «Revue», — целью которых было изменить образ правления; люди разных общественных положений вступали в эти общества...» Журнал писал о разочарованиях передовых людей России в либеральных обещаниях Александра I, который «никаких перемен» не внес «в деспотизм». Но даже этот весьма радикально настроенный журнал, серьезно обосновывая причины восстания декабристов и в общем-то проявляя сочувствие к восставшим, не вполне одобрял революционные методы борьбы декабристов. По его мнению, надежнее было бы «царю самому сделать уступки прогрессу просвещения» 24.

Мы привлекли внимание только к ряду откликов на движение и на восстание декабристов, которые прозвучали в разных французских изданиях вскоре после событий 14 декабря — во время суда и следствия по делу декабристов. Но и в последующие годы французская печать, как впрочем и печать других западноевропейских стран, продолжала Писать о декабристах. Одним из ярких примеров этого является обзор «О состоянии европейских кабинетов», опубликованный в девятом номере за 1829 г. «Revue fran^aise». В нем подчеркивалось, что вооруженное выступление декабристов не было узким заговором, но что оно представляло грозную силу против царизма. Как писал автор обзора, «с тех пор как император Николай взошел на престол, он и его советники едва имели время прийти в себя от заговора, восстания, войны...».

lt;?•

Спустя год-два после восстания появились во Франции первые труды, в которых декабристам уделялось значительное внимание, были сделаны первые попытки анализа причин зарождения их движения, рассмотрен ход восстания 14 декабря. Вышли работы Ж. Обернона «Исторические и политические размышления о России, Австрии, Пруссии и Англии» (1827), Ж. Ансело «Полгода в России...» (1827), Н. Жильбера «Россия, или взгляд на актуальные проблемы этой империи» (1828).

Различные по своим политическим ориентациям, авторы этих работ дали разную трактовку движения декабристов. Большой тенденциозностью отличалась работа Ансело. Находясь в Петербурге во время процесса декабристов, Ансело под влиянием официальной оценки восстания свое отношение к нему высказал в весьма пренебрежительных выражениях: «Этот заговор или, более того, дерзкая безнадежная выходка, о которой много и долгое время болтали вздор в наших журналах...»25 В работе интересны лишь отдельные характеристики и эпизоды из движения декабристов. Вместе с тем заслуживает внимания замечание Ансело о разных точках зрения на восстание декабристов во французской печати, а также о значительном интересе ее к этому событию.

Почти одновременно с Ансело Обернон в своей книге старался показать читателю более объективно обстановку в России накануне восстания и дать его анализ и оценку. Автор не считал выступление декабристов попыткой дворцового переворота. «Все тайные общества объединяло одно общее стремление — политическая реформа государства, ограничение абсолютизма,— писал автор.— Битвы, которые произошли в Петербурге, кровь, которая была пролита при вступлении на престол нового императора, свидетельствовали о силе и решительности конспираторов» 26.

Против официозных оценок Ансело выступал и Ниллон Жильбер, живший ранее в России как военнопленный, затем французский журналист и впоследствии участник революции в Бельгии. Он собрал и опубликовал большой материал о социально-экономической, культурной и бытовой стороне русской жизни, посвятив при этом специальные главы декабристам. Жильбер сразу же поставил под сомнение трактовку декабристского выступления, данную рядом официальных газет и проводимую авторами некоторых сочине-

«* 97

НИИ .

Так, материалы французской прессы, политической и исторической литературы того времени позволяют считать, что официальная точка зрения на восстание декабристов не была единственной, что раздавались и иные оценки восстания, которые подвергали критике правительственные воззрения на декабристов. Конечно, многое в движении декабристов было раскрыто далеко не полно, а то и весьма тенденциозно. Но среди различных взглядов на декабристов прослеживаются представления о них как участниках политического движения. Известная сдержанность проявлялась в основном в оценках самого восстания. Видимо, это определялось политической ориентацией тех изданий, которые писали о декабристах в более объективном, доброжелательном тоне. Сдержанность в оценке восстания отражала и то состояние общественной мысли и общественного движения во Франции в середине 20-х годов XIX в., при котором, по справедливому замечанию современного французского исследователя П. Анграна, вообще «трудно было сформироваться идеям, подобным тем, которые лежали в основе движения декабристов» 28.

Французская пресса, литература как самые популярные в Европе, откликнувшись на восстание декабристов и положительно оценив его в некоторых органах печати и произведениях, тем самым способствовали привлечению к нему внимания не только во Франции, но и в других европейских странах.

Восстание против самодержавного строя в России, с одной стороны, свидетельствовало о продолжении революционного брожения в Европе, с другой — оно колебало веру некоторых европейских монархов в незыблемость российских самодержавных порядков. О том, что именно так расценивался в правительственных сферах Италии факт вооруженного выступления декабристов в Петербурге, свидетельствуют многие высказывания министра иностранных дел Сардинского королевства. В официальных письмах, отправленных им в феврале — марте 1826 г. к пьемонтскому посланнику в Петербурге графу ди Саль, был сделан анализ происшедших событий в России, а также общего состояния Европы и перспектив ее развития.

«Преступное покушение, имевшее место в Петербурге, и особенно выявившиеся ужасные планы (курсив мой.— О. О р.), дали нам богатую пищу для весьма грустных размышлений. Сейчас уже не подлежит сомнению, что револю

ционные идеи получили распространение почти во всем цивилизованном мире, и их влияния следует опасаться повсюду»,— сообщал 18 февраля в Петербург министр иностранных дел Сардинского королевства. Считая, что виной бурного распространения революционных идей стали якобы сами европейские монархи, которые не проявляли достаточной твердости, не уничтожили эти идеи при их зарождении, и призывая к сплочению реакционных сил, автор этого послания в то же время должен был констатировать и тот факт, что революционное движение в Европе достигло большой силы и размаха и что бороться с ним трудно. Так, продолжая свою мысль, министр писал: «Вследствие долгой и непостижимой снисходительности этому врагу удалось в конце концов приобрести в настоящее время ту власть и силу, которые, будучи надлежащим образом организованы, представляют неисчерпаемые резервы. Все случившееся у нас за последние 10 лет лишь подтверждает эту печальную истину, а последние петербургские события достаточно ясно показывают, к чему мы пришли» 29.

Министр иностранных дел Сардинского королевства особенно нападал на передовую Францию, считая, что она является рассадником революционных идей в Европе, что ее идеи имели определенное значение и при подготовке восстания в Петербурге: «Нет необходимости изображать здесь то плачевное положение, в котором находятся сейчас общественное мнение и мораль Франции. Нетрудно представить себе, какое воздействие оказывают тысячи нечестивых книг, ежедневно широко распространяемые среди всех слоев населения, дух атеизма, призывы к смутам и т. д.». Выступая с позиций реакционера, он обрушивался и на всю прогрессивную общественную мысль Европы, а также на передовую литературу и печать, которые распространяли новые радикальные идеи.

Особым нападкам подверглись тайные общества, которые, по его мнению, «какую бы форму или оттенок ни носили... они действуют во имя одной и той же цели...». Эту цель министр видел прежде всего в борьбе обществ с самодержавными монархиями, против того строя, на котором зиждилось их господство. Утверждая даже, что происшедшее восстание в Петербурге было попыткой «самого большого переворота» после революции конца XVIII в. во Франции, министр настоятельно советовал ди Салю добиться у Николая I поддержки для проведения совместно-

ГО, всеми силами Священного союза, наступления на европейское революционное движение.

Тревогу в правительственных сферах Италии вызвало предположение наличия прямых контактов между декабристами и итальянскими карбонариями. По свидетельству полицейских осведомителей из Неаполя, в прогрессивных итальянских кругах сведения о восстании в Петербурге распространялись ранее сообщения о них в печати. Настораживало также «поведение некоторых лиц (подозреваемых в революционной деятельности) во время происходивших в Петербурге событий». Это рождало предположения, «что о подготовке этих событий знали как у нас [в Италии], так и в Париже, Лондоне и в других странах» 30.

По свидетельству руководителя ломбардских карбонариев, участника революции в Италии Федерико Конфа- лоньери, особой настойчивостью в поисках связей декабристских тайных обществ с европейскими, в том числе с итальянскими, отличался Меттерних. За участие в революционном движении Конфалоньери был арестован в 1821 г., сначала приговорен к смерти, а затем — к вечному заключению в крепости Шпильберг. Пятнадцать лет он был закован в цепи. Позже приговор был изменен, его освободили в 1839 г., после чего он эмигрировал во Францию.

Во время восстания декабристов и следствия по их делу Конфалоньери находился в Шпильберге. Туда неоднократно приезжал Меттерних, присутствовал на допросах, настойчиво добиваясь от Конфалоньери и других осужденных итальянских революционеров сведений «относительно того восстания и прежних предполагаемых связей их с русскими революционерами». Он требовал также сообщения имен лиц, входивших якобы в руководящий комитет, который «из Парижа возбуждал все революционные движения, время от времени вспыхивавшие в Европе» 31.

Об этом Конфалоньери рассказывал в Париже Н. И. Тургеневу, судьба которого сложилась иначе, чем других декабристов. В 1824 г. он выехал за границу, где узнал о восстании, а затем об осуждении его «как политического преступника» царским судом. Тургенев остался за рубежом, стал политическим эмигрантом. Он знал революционеров из разных стран Европы, среди них многих из Италии.

О замеченных благожелательных откликах передовых представителей итальянского народа на восстание декабри-

СТов сообщалось в Секретном Донесении из Неаполя, приложенном к депеше неаполитанского министерства иностранных дел за 7—19 марта 1826 г., которая была направлена в Россию. В этом донесении подчеркивалось, что члены одного тайного неаполитанского революционного общества, «говоря с самым живым интересом о восстании в Петербурге в день восшествия на престол Николая I, выражали удивление, что великая революция, которая должна была последовать через два месяца после первой попытки возмущения, еще не разразилась в России».

Действительно, цели декабристского движения вызвали одобрение у передовых итальянских деятелей. Один из виднейших итальянских демократов того времени, Луиджи Анджелони, справедливо считал восстание декабристов продолжением общего дела борьбы европейских народов против старого строя, подчеркивал важность и смелость программы декабристов. Осмысливая причины вооруженного выступления декабристов против самодержавия и крепостничества, Л. Анджелони в 1826 г. резко осуждал политику Александра I, называл его «лицемерным государем», «верховным северным деспотом», «угнетателем Европы»32. Он проводил мысль не только о целесообразности, но и о необходимости дальнейшей организации революционных сил в России, продолжения вооруженной борьбы против самодержавия.

Выражая свои симпатии к декабристам, связывая их дело с общим делом всех европейских революционеров, Анджелони говорил об «итальянском огне», который зажег пламя свободы и, следовательно, «стремление к достижению общего блага на самой промерзшей земле Петербурга и в других русских районах» 33. И если в 1826 г. Анджелони имел в виду главным образом идейные связи между итальянскими и русскими революционерами, то два-три десятилетия спустя эти связи стали реальным историческим фактом.

Естественно было ожидать откликов на восстание декабристов в английских общественно-политических кругах, которые вообще следили с вниманием за всеми событиями в России, особенно же за курсом ее внешней политики. В известной мере это нашло отражение в прессе. Английская печать, как и печать других стран, также не была единодушна в оценке как самого восстания декабристов, так и тех причин, которые его вызвали. Наряду с публикацией

официальной версии восстания в печать прорывались такие сведения и суждения, которые вызывали раздражение царского двора. По свидетельству герцога Артура Веллингтона, русское правительство то недоумевало по поводу источников таких сведений, то даже полагало, что якобы «дело не обходится без участия какого-либо заграничного агента декабристов, объединяющего их с английскими и французскими тайными обществами» 34. В частности, это раздражение было вызвано статьями газеты «Morning Post». Николая I приводило в негодование упорство газеты, с которым она характеризовала нового царя как узурпатора престола. Стремясь опровергнуть такое мнение, царское правительство обратилось к английским правящим кругам с предложением дать самую «широкую огласку» официальных сообщений из России о междуцарствии и о восстании декабристов.

Помимо разбора «тайны междуцарствия», а также построения предположений по поводу внешнеполитического курса нового царя Николая I («Morning Post», 11 января г.) английские газеты уделили большое внимание описанию самого восстания 14 декабря 1825 г., выяснению причин, побудивших декабристов к вооруженному выступлению. Правда, сначала в результате отсутствия сколько- нибудь подробной и достоверной информации из России на страницах английской печати появлялись весьма неожиданные, а иногда даже фантастические версии происшедших событий в стране. Так, например, сообщалось, что Александр I будто бы был убит, как и Павел I, заговорщиками. Затем в некоторых английских газетах было помещено официальное сообщение российского правительства о событиях 14 декабря 1825 г. А наряду с ним стали публиковаться статьи, которые оценивали восстание на Сенатской площади как антиправительственное выступление, в основе которого лежала неудовлетворенность политикой Александра I.

«Times», «Morning Chronicle» и другие издания, публикуя сообщения о России, не могли не отметить, что выступление 14 декабря не было узким дворцовым заговором. Даже по мнению консервативного «Morning Chronicle», «судя по выражениям сочувствия со стороны низших классов народа, восставшие солдаты были далеко не одиноки...»35. О некотором участии «низших классов» писали также 13 января 1826 г. «Morning Post» и «Times».

Английской прессе трудно было понять и объяснить читателю, как могли выступить против основ своего господства представители «лучших аристократических семейств». Но тем не менее печать должна была констатировать тот факт, что в восстании участвовали князья Трубецкой, Волконский. 21 января «Morning Post» сообщила о связях с декабристами хорошо известного на Западе генерала А. П. Ермолова.

Не одобряя в целом идею вооруженного восстания как метода борьбы с устаревшим режимом, отдельные органы английской печати тем не менее отмечали, что в России, при господстве самодержавно-крепостнического строя, подобная форма борьбы могла получить право на признание. Так, в прессе в начале 1826 г. отмечалось, что «там, где сила является господствующим и постоянным фактором, первая революционная вспышка может иметь решающие последствия».

В 1826 г. газеты писали об антикрепостнических выступлениях в России, раскрывали перед читателями атмосферу «большой внутренней напряженности, в которой пребывал царский двор». Появлялись и заметки, которые бросали тень на непоколебимость России как оплота Священного союза в Европе. Так, 13 января 1826 г. газета «Public Ledger» следующим образом оценивала международное положение России: «Россия, которая еще 6 недель тому назад вмешивалась во все европейские дела и определяла направление, по которому шли события в Европе, в настоящее время лишена возможности оказывать какое бы то ни было влияние на внешние события и может считать себя счастливой, если сможет поддерживать порядок у себя дома».

Интерес к революционному выступлению в России в английском обществе подогревался также пребыванием в стране Н. И. Тургенева, осужденного в России заочно по делу декабристов. Большинство газет было единодушно в своем резко отрицательном отношении к осуждению как Н. Тургенева, так и всех других декабристов. Особенно они протестовали против казни пяти их руководителей 36. Еще до вынесения приговора декабристам за амнистию всем участникам восстания несколько раз высказывалась «Times». Об этом она писала 7 июня 1826 г., а 10 августа, после получения известий о казни, резко осудила царский суд. Газета подчеркнула, что «ужасен приговор казнить пятерых декабристов, но и отправление на вечную каторгу в рудники

так же ужасно, страшно и жестоко, как и смерть на эшафоте» 37.

Памяти декабристов были посвящены многие строки в статье неизвестного английского автора «Очерки путешествия по России», напечатанной в ноябрьском номере за 1829 год журнала «Revue Britannique» 38. Тщательно следивший за освещением восстания декабристов европейской прессой, Н. И. Тургенев не без основания заключал: «Ни один из известных мне английских и французских журналов, не верил тому, что гласило донесение Следственной комиссии».

В 1830 г. в Лондоне вышла книга об англичанине Дж. Уэбстере «Путешествие по Крыму, Турции и Египту, совершенное покойным Дж. Уэбстером, эсквайром, в 1825— 1828 гг., с приложением подробностей последней болезни и смерти императора Александра I и русского заговора г.». В 1839 г. в одном из первых чартистских журналов, «The London Democrat», появилась работа польского эмигранта, активного участника чартистского движения Беньовского — «Польская революция». Ряд глав в ней был посвящен декабристам и восстанию 14 декабря. Заслуга этих работ состоит не в обстоятельном изложении событий, а в положительных оценках восстания, в понимании его причин, а также в умении увидеть за фасадом самодержавия другую Россию.

Особенно большой отзвук революционное выступление декабристов нашло в польском национально-освободительном движении, связанном с русским движением обцamp;ей борьбой против царизма. Польские революционеры высоко оценили это первое вооруженное восстание против царизма. Несмотря на его поражение, они верили в перспективность революционной борьбы в России, в перспективность совместного наступления на самодержавие. Это ярко раскрылось в словах члена польского Патриотического общества М. Мохнацкого, который подчеркнул, что «великие замыслы, хотя даже они и плохо исполнены, не теряют своего значения» и что, «возможно, мы в близком будущем увидим, как сквозь мглу, счастливую долю и для нас и для них» 39. Он же выразил сожаление, что в период развития декабристского движения и подготовки восстания руеско- польские связи не были крепкими, что представители Вольских тайных обществ проявляли медлительность в переговорах.

Опыт и уроки движения декабристов сыграли важную роль в формировании революционного движения в Польше. Декабристами и деятелями польского национально-освободительного движения были заложены основы русско- польского революционного союза, который упрочился в ходе развития освободительной борьбы народов России и Польши.

Советские и современные польские исследователи во многих трудах обстоятельно проанализировали значение декабристского движения для национально-освободительной борьбы в Польше, для формирования традиций русско-польских революционных связей 40. Ими освещены и отклики в Польше на восстание декабристов. Все это дает нам основание остановиться только на некоторых проявлениях отношения представителей польского народа к выступлению декабристов, отразить наиболее яркие формы выражения сочувствия и одобрения героической борьбы первых русских революционеров.

Реакция, начавшаяся в Польше после вступления на престол Николая I, аресты русских и польских революционеров не давали возможности сразу прорваться наружу подлинному отношению передовых польских деятелей к восстанию декабристов. Первый широкий отклик на него прозвучал во время польского восстания 1830—1831 гг. Восставшие варшавяне в январе 1831 г. почтили подвиг героев-декабристов, память казненных декабристов, мученически погибших за общее дело, за свободу русского и польского народов.

Панихида по казненным декабристам вылилась в массовую демонстрацию протеста против самодержавного строя в России, свидетельствовала о глубоком уважении поляков к делу декабристов, к их идеям революционной солидарности народов.

«Настал день 25 января, день во всех отношениях памятный,— писал участник демонстрации М. Мохнацкий,— когда население Варшавы чествовало память мертвых рос- сиян-республиканцев Пестеля и Рылеева, а сейм свергал с трона живого царя Николая... С утра рынки и площади заполнились народом... Члены студенческой гвардии... несли гроб на карабинах, сложенных накрест. Гроб был черный, лежал на нем лавровый венок, переплетенный трехцветными лентами. На пяти щитах светились великие имена: Рылеева, Бестужева-Рюмина, Пестеля, Муравьева-Апостола и

Каховского» 41, 3 марта 1831 г. в газете «Nowa Polska» был высоко оценен подвиг декабристов.

Левые силы восставших поляков, которые возглавил Иоахим Лелевель, провозгласили те же идеи, которые выдвигали декабристы, — уничтожение феодально-крепостнических порядков, национальную независимость польского народа. Именно Лелевель, С. Ворцель и другие польские революционеры, вынужденные после поражения восстания 1830—1831 гг. эмигрировать из страны, продолжали развивать идеи создания русско-польского революционного союза и объединения всех передовых сил в борьбе против старого строя. Родившиеся в дни восстания девизы «За нашу и вашу свободу!» стали лозунгами революционно-демократического крыла польской эмиграции. В 1832 г. Ле- левелем было написано «Воззвание к русским», в нем отдавалась дань подвигу декабристов, подчеркивалась важность развития союза «вольнолюбивых народов» 42.

25 января 1834 г. на траурном собрании в Брюсселе в связи с годовщиной траурной манифестации в Варшаве Ле- левель произнес речь в память «мучеников России». Его выступление получило широкое распространение в России.

Об              этом свидетельствует, например, интересная записка М. М. Кирьякова, одного из участников июльской революции 1830 г. во Франции. Высланный из Одессы по подозрению в политической неблагонадежности в степную деревню Ковалевку Херсонской губернии, он и там сумел ознакомиться с речью Лелевеля, которую получил в рукописи от своих одесских друзей. Кирьякова особенно привлекли и взволновали проникновенные слова Лелевеля о декабристах,

о              значении их идей для революционеров всех стран 43.

Другой известный деятель польского национально-освободительного движения, Станислав Ворцель, впоследствии один из друзей Герцена, выступая в Брюсселе в связи с восьмой годовщиной восстания декабристов, также подчеркнул необходимость укрепления русско-польского союза, с уважением говорил о декабристах как основателях союза: «Власть тирана каждой из этих стран должна быть заменена властью народа, и общие узы должны соединить в одну большую федерацию славянские народы» 44. Он же с большой полнотой показал международное значение первого революционного выступления в России против самодержавия. «Праздник сегодняшний, — подчеркивал Ворцель, — это не только праздник русский, праздник польский, праздник

славянский. Это празднйк европейский, Потому что йдей, которые вели людей в 1825 году... это не специальные идеи, ограниченные национальными рамками, это идеи, которые интересуют все человечество. Такие люди, как Муравьев, Пестель, Рылеев, Каховский, Бестужев, как и их многочио ленные последователи, которые поплатились за свой патриотизм в крепостях... они очень известны, чтобы относить их к одной нации. Они будут объектом поклонения всех свободных народов» 45.

Итак, революционное выступление декабристов получило международный резонанс. Правительства европейских держав в своем отношении к декабристам еще раз продемонстрировали ненависть к освободительным устремлениям народов. В прогрессивных кругах разных стран Европы наблюдалось сочувственное и даже доброжелательное отношение к движению декабристов, подчеркивалась связь дела декабристов с делом революционеров других стран.

Восстание декабристов, происшедшее в то время, когда первая сильная революционная волна, прокатившаяся по Европе в конце 10-х — начале 20-х годов, уже спадала, оставило свой след в политическом сознании представителей европейской общественности и даже в какой-то мере способствовало активизации оппозиционной борьбы в Европе против феодально-клерикальной реакции. Как писал П. Анг- ран, объективно декабристы помогли освободительному европейскому движению, в том числе и «французскому национальному либеральному движению, развернуть контрнаступление против правительства эмигрантов и ультрароялистов; они посеяли беспокойство в аристократическом предместье Сен-Жермен, в салонах которого была сосредоточена правящая клика, уменьшили возможность для министерства Вил- леля маневрировать перед лицом буржуазной оппозиции и в то же время нанесли неожиданный, пожалуй решительный удар всему зданию Священного союза» 46. Этот удар был нанесен с такой стороны, которую реакционные европейские силы считали наиболее прочной.

Интернациональные идеи декабристов, получившие одобрение революционных деятелей Европы, способствовали дальнейшему формированию международных связей революционной России 47.

Развивая европейские революционные связи, передовые деятели следующих поколений России опирались на интер

национальные идеи декабристов и в то же время углубляли их, объединяли с национально-освободительной борьбой народных масс. Одним из проявлений этих связей стали широкие контакты русской революционной эмиграции. Много сделал для их укрепления А. И. Герцен, открыто выступивший в поддержку революционной борьбы народов в 1848— 1849 гг., в защиту польского восстания 1863 г.

Подъем с конца 50-х и в 60-е годы XIX в. общественно- политического движения в России активизировал внимание в стране и за рубежом к первым представителям революционной борьбы с самодержавием. Оно усиливалось еще и тем, что после смерти Николая I новый царь Александр II решил амнистировать «государственных преступников, прикосновенных к замыслам и действиям тайных обществ, открытых в 1825 году». Осенью 1856 г. в европейскую часть России начали возвращаться опальные декабристы. Они вновь стали в центре внимания передовой общественности страны.

Стремясь подавить «вредные» мысли, развенчать идеи декабристов, Александр II предложил издать ранее секретный труд о декабристах барона М. А. Корфа, который был напечатан «в глубокой тайне» «для членов императорского дома и для некоторых доверенных особ». Объявления о подготовке к изданию книги Корфа, названной «Восшествие на престол Николая I», проникли за границу, появились в печати. Осенью 1857 г. вышла в свет и сама работа, которая была сразу же переведена на европейские языки. В довольно беглом обозрении событий 14 декабря 1825 г. автор пытался утвердить правительственную версию восстания, защитить ее от «вымыслов» устной легенды о декабристах, от иных оценок, которые появлялись за рубежом в печати и литературе, а также доказать якобы природную нереволю- ционность русского народа.

Вызвав благожелательный прием в консервативных и реакционных кругах Западной Европы, работа Корфа была настороженно встречена прогрессивной европейской общественностью, с возмущением — А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. «Перед книгой барона Корфа — мы не могли, не должны были молчать» — так прореагировал Герцен на появление нового официоза о декабристах. Обосновывая необходимость раскрыть Европе правду о декабристах, он писал: «Кому же и поднять голос за великих предшественников наших, как не нам, русским, покинувшим наше отече

ство для того, чтоб раздавалось хоть где-нибудь свободное русское слово»48.

Как известно, Герцен в те годы много писал о декабристах на страницах европейских журналов и газет, а также в «Полярной звезде» и «Колоколе». Тогда же им были написаны предисловие к сборнику «14 декабря 1825 года и император Николай», работа «Русский заговор 1825 года», выполненная по просьбе Международного комитета демократов, и другие произведения о декабристах. На страницах Вольной печати в конце 50-х—60-х годах были опубликованы сочинения В. Кюхельбекера, М. Лунина, братьев Бестужевых, И. Якушкина, И. Пущина. О декабристах Герцен говорил неоднократно на митингах во Франции, в Англии, призывал продолжать их дело, развивать интернациональные революционные традиции. Так было на митинге 29 ноября 1853 г., посвященном годовщине польского восстания 1830—1831 гг., на митинге 27 февраля 1855 г., который был организован в память начала революции 1848 г. во Франции.

Несомненно, что не без влияния работ Герцена вновь пробудился в середине XIX в. в Англии значительный интерес к декабристам. Под воздействием его взглядов на движение декабристов были написаны статьи о декабристах чартистами В. Линтоном и Т. Фростом, опубликованные в журналах «The English Republic» (1851, № 5), «The Friend of the People» (1851, № 27) и др. Линтон анонимно издал статьи «Пестель и русские республиканцы» и «Пестель и Рылеев». В этих очерках он показал огромное значение политической программы декабристов, их веру в торжество дела освобождения страны от гнета самодержавия: «Пестель умер, твердо убежденный, что конституция, разработанная им, рано или поздно будет принята, ибо иначе страну охватит смута, которая приведет к ее расчленению. Так были казнены эти русские мученики, и их святая жертва подобно маяку освещает необозримые поля России, стонущие под игом самодержавия» 49. В России Линтон был известен как друг Герцена. В 1854 г. в его журнале «The English Republic» впервые была опубликована статья Герцена «Старый мир и Россия», имевшая подзаголовок «Письма к В. Линтону». Линтон был известен еще и как талантливый гравер. Его «Силуэт пяти казненных декабристов» появился на обложке «Полярной звезды» Герцена, стал широко известным символом первого революционного выстуц-

ления в России против царизма, а также символом преемственности поколений русских революционеров. В своем барельефе Линтон воплотил идею Герцена, которая еще до издания «Полярной звезды» стала известна и другим передовым деятелям Запада, в том числе видному французскому историку и публицисту Жюлю Мишле. 8 июля 1855 г. из Ричмонда Герцен писал ему: «На обложке № 1 «Полярной звезды» будет изображено созвездие Малой Медведицы, Полярная звезда — сверху, а 5 других звезд — вокруг медальона с 5 профилями Пестеля, Муравьева и др., внизу надпись: «Убиты 25 июля 1826 г.». 5 звезд созвездия

СЛ

точно соответствуют числу казненных» .

Во Франции к середине XIX в., несмотря на ряд существенных сложностей и трудностей как внутриполитического, так и международного характера, в результате совместных усилий прогрессивной русской и французской интеллигенции не только распространялись положительные сведения об общественно-политической жизни России, но и появлялось больше сторонников передовых идей, зародившихся на русской почве, начинало крепнуть убеждение в перспективности развития русской освободительной мысли. Обобщая достигнутые успехи в развитии связей между передовыми силами России и Запада, Герцен писал в 1851 г.: «Русское правительство, потрудившись двадцать лет, достигло того, что связало Россию неразрывными узами с революционной Европой».

Благодаря Герцейу и Огареву французская общественность получила серьезные исследования о российском освободительном движении, о передовых общественных идеях. Прежде всего из них во Франции тогда узнали правду о социальной и политической программе декабристов, о преемниках их революционного дела. Влияние идей Герцена отразилось на некоторых французских исследованиях о России, вышедших в 50-е годы XIX столетия, особенно на работах Ж. Мишле, Е. Освальда, Г.-Д. Лавердана и других авторов.

Изменение трактовки разрабатываемых Мишле вопросов, связанных с освободительным движением в России, произошло в значительной степени под влиянием идейных воззрений Герцена. Относясь доброжелательно к русскому народу, но не зная о многих событиях его истории, о революционном движении в современной России, Мишле не всегда Оказывался прав в своих суждениях и выводах о будущем

страны. Указывая на это и критически разбирая его «Легенду о Костюшко» (1851), Герцен способствовал формированию у него объективного представления о происходящих в России процессах. Мишле с большой благодарностью воспринимал замечания Герцена, использовал присылаемые им новые сведения о русских деятелях освободительного движения, которые вошли в новое издание его работы. «Каждое Ваше слово... дело» — так оценил Мишле указания и советы Герцена. После «Легенды о Костюшко» Мишле написал следующую из своих «Северных Легенд демократии», назвав ее «Русские мученики». В ней автор уже высоко оценил вначение выступления декабристов для развертывания революционной борьбы в России, подчеркнув, что день их гибели стал днем «совести России, ее пророческой совестью», так как «то, о чем она будет размышлять... уже находилось в гении Пестеля, в сердце Рылеева» 51.

Мишле также раскрыл большое значение выхода в свет «Полярной звезды», назвав это «общечеловеческим делом». «Теперь самые простейшие люди начинают догадываться, что освобождение России необходимо для всемирного освобождения... «Звезда», восходящая у полюса, пусть светит и для нас тем живым мерцанием, обыкновенным в ваших полупрозрачных ночах севера, которых девственный чистый свет больше солнечного походит на свет мысли» 52.

Так более систематическое ознакомление с жизнью России, накопление положительных сведений о ее передовых силах постепенно подготавливали почву для упрочения новых тенденций в восприятии и оценках России французской общественностью. Именно тех тенденций, которые свидетельствовали о проявлении различного отношения к России передовой, солидаризирующейся с прогрессивными силами Западной Европы, и к России официальной, царской.

Продолжая традиции солидарности с борющимися за свое освобождение народами, русские революционеры пристально следили за новым подъемом национально-освободительного движения в Италии, отмечали его большое значение для всей передовой Европы. Ярко говорят об этом их личные дружеские контакты с героями итальянского народа Д. Мадзини, Д. Гарибальди, а также большое уважение к освободительной борьбе этого народа Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского.

Итальянские революционеры со своей стороны сумели понять огромные революционные силы, таящиеся в России,

й высоко их оценить. Во время одной из своих встреч с Герценом Д. Гарибальди даже поднял тост «За юную Россию, которая страдает и борется, — за новую Россию, которая, раз одолев Россию царскую, будет, очевидно, в своем развитии иметь огромное значение в судьбах мира!»53.

Передовые представители Европы не раз отмечали преемственность революционных традиций как в России, так и на всем европейском континенте, подчеркивали интернациональный, объединяющий народы характер этих традиций. Интернациональные связи передовой России выросли и упрочились на пролетарском этапе революционного движения. В основе их лежали революционные традиции прошлых поколений российских революционеров.