Экстремизм во внутренней политике отозвался и на действиях сталинского руководства в международной жизни. Во второй половине 1929 г. все отчетливее становились признаки тяжелейшего кризиса, охватившего экономику Запада. На этом фоне эйфория по поводу социалистического наступления получила дополнительную подпитку. Казалось, что наступает конец капитализма. Пресса пестрела сообщениями о голоде, нищете, безработице, об уничтожении на Западе многих тонн нереализованной продукции. Сам собой напрашивался вывод, что только социализм способен покончить с подобными явлениями. В контексте изменившейся международной обстановки сталинским руководством в Коминтерне был обозначен тезис о возрастании агрессивности империализма в период кризисов, а значит о приближении возможности войны и революции. В качестве примера указывалось на возникновение фашизма. Однако главным врагом рабочего движения были объявлены так называемые "социал-предатели" или "социал-фашисты", под которыми подразумевались социал-демократы, поскольку они своим реформизмом препятствовали наступлению революции. В этой "слегка" извращенной логике явно прослеживаются следы сталинского творчества. Подобная установка, конечно, вела к расколу рабочего движения и облегчала установление фашистских и военных режимов в целом ряде европейских стран. Установление сталинской диктатуры Накануне 12-й годовщины Октября Сталин выступил в "Правде" со статьей "Год великого перелома", в которой говорил о закладке основ строительства социализма, о решении проблемы внутренних накоплений, о новых формах повышения производительности труда, о повороте крестьянских масс к сплошной коллективизации и т. д. На ноябрьском пленуме ЦК речь шла о громадных успехах, якобы достигнутых страной в 1929 г. Опираясь на них, было решено снова увеличить плановые задания. Шло даже соревнование за то, кто больше пообещает в деле досрочного выполнения пятилетки. Для внесения единства в "грандиозное развертывание крупных совхозов, колхозов и МТС" было признано необходимым создание единого органа — союзного Наркомзема, которому вскоре предстояло стать своеобразным штабом массовой коллективизации. Конец 1929 г. был отмечен празднованием 50-летнего юбилея генсека. Фигура Сталина заметно увеличилась в своих масштабах. Он провозглашался "ближайшим и верным соратником Ленина", "виднейшим руководителем и вождем ВКП(б) и Коминтерна", "несгибаемым бойцом партии с железной настойчивостью и твердостью, с исключительной проницательностью проводящим генеральную линию партии". Сталин становился символом "социалистического наступления", его бесспорным лидером и вождем. Видимо, следует подвести некоторые итоги той полосе событий, финалом которых стал 1929 год, год утверждения сталинской диктатуры, за которым маячили контуры уже иной цивилизации. Он назывался по-разному: от "контрреволюционного термидора" до "сталинской революции сверху". В последние годы приходится сталкиваться со множеством различных версий этих событий. Широкое хождение получила их трактовка исключительно как борьба за власть, реализация личных амбиций и проявление властолюбия Сталина. Одно время распространялась версия о решающем влиянии на судьбу страны ее мелкобуржуазности, ее крестьянского обличья, которые будто бы тесно связаны с культом верховной власти и царистскими иллюзиями, вознесшими на пьедестал личность Сталина. Очень активно муссировалась идея об отсутствии в стране демократических традиций, в результате чего стало возможным возникновение сталинского культа. Нередко события 1929 г. и последующие рассматривались как неизбежный результат попыток реализовать коммунистическую утопию. Диапазон мнений, таким образом, весьма велик. Каждое из предложенных объяснений имеет очевидные слабости, на которые можно указать, что называется, с ходу. Если все внимание сосредоточить на сталинских интригах, то как объяснять те сложные процессы, которые происходили в стране. Если придерживаться "крестьянской версии", то встает вопрос, почему в других крестьянских странах в аналогичных условиях не возникло ничего подобного, напоминающего Россию. Если говорить о демократии, то очень мало можно назвать стран, которые к началу ХХ в. накопили богатый опыт демократических традиций. Тем не менее их исторические пути оказались достаточно разветвленными. К тому же следует добавить, что вряд ли существует какой-то единый рецепт для демократического устройства общества. Каждая страна имеет свой собственный опыт народовластия. Если порыться в российской истории, то в ней тоже можно найти его особые формы, на которые при желании можно опереться, не прибегая к бездумному заимствованию и кабинетному бюрократическому прожектерству. Не годится, видимо, и апелляция к утопии, ибо какая заранее придуманная схема не окажется таковой при воплощении на практике. Нельзя упрощать историю, спрямлять прошлое в угоду очередной конъюнктурной версии, как это часто делается в историографии. Из многих тенденций, из стечения многих обстоятельств, причин и следствий складывается определенный порядок событий, которые никто заранее не мог предвидеть и предусмотреть. Давая общую оценку событий этого времени, тоже приходится вступать на путь известного упрощения, однако в целом эта оценка базируется на той логике фактов, которые содержатся в приводимом выше материале. Из состояния российского общества, из противоречий, которые сопровождали его вступление в новую эпоху, из ситуации, в которой оказалась страна в результате ее участия в мировой войне неизбежно вытекала трагедия революционного взрыва и гражданской войны. Руководство революцией было предопределено со стороны тех политических сил, которые основывали свою стратегию и тактику на критике капитализма и пропаганде социалистических идей, находивших отклик среди населения России. Однако сами эти идеи, чтобы иметь успех, должны были трансформироваться сообразно российским условиям. Подобная трансформация прослеживается в программных установках отдельных политических партий, выступавших от имени крестьянства и рабочего класса. Сложные перипетии событий 1917 г. вынесли на поверхность наиболее радикальные элементы этих партий, которые повели массы на захват власти. Взятие власти большевиками и поддержка их левыми эсерами привели к утверждению советской системы, а идеологической опорой нового режима становится большевизм, проповедующий диктатуру пролетариата. Идея диктатуры пролетариата постепенно сводится к однопартийной диктатуре большевиков в Советах и вытеснению всех других элементов из политической жизни общества. Диктатура пролетариата на деле осуществлялась политической элитой большевистской партии, ее вождями. Вождизм — неизбежное следствие власти хаоса и толпы, ее жажды найти ориентиры в бурном океане событий. Вожди выступают от имени трудящихся масс, подхватывая их настроения и чаяния и навязывая им свои идеи. Из смешения грубых уравнительных представлений о социализме и коммунизме в специфической обстановке гражданской войны рождается идеология и практика военного коммунизма, который, несмотря на вызванный им тотальный кризис советской системы и отказ от него в последующие годы, оставляет глубокий след во всех сферах жизни общества, в том числе и в самой правящей партии. Из большевистских идей и тенденций, свойственных военному коммунизму, вырастает бюрократизм советской системы, который распространяется и на партию, и на госаппарат, и на общественные организации. Партийная бюрократия подчиняет себе этот процесс, который ведет к образованию особого руководящего слоя советского общества — номенклатуры. Интересы последней вступают в противоречие с интересами старой политической элиты. Внутри правящей партийной олигархии — вождей начинается борьба за власть, победа в которой обеспечена тому, за кем пойдет номенклатура, большинство партийной и советской бюрократии, кто в наибольшей степени сумеет выразить ее нужды. Проводимая руководством новая экономическая политика не отвечала интересам этого слоя, не сумела привлечь на свою сторону значительных слоев населения страны, породив множество нерешенных проблем и противоречий. Теперь их решение все более связывалось с ускоренным строительством социализма. В качестве наиболее подходящей велениям времени обозначалась личность Сталина. Сталин одновременно выступал и создателем нового руководящего слоя и выразителем его интересов. Сталин умел приспособиться к духу эпохи, образу человека железной воли и дисциплины, способного претворять в жизнь любые практические решения. Явные грубость и неотесанность, в чем упрекали Сталина старшие соратники, для новой поросли руководителей были скорее не недостатком, а преимуществом, показателем близости к низам. Они сами по свой сути были такими. Многие из них, словно птенцы из одного гнезда, вышли из военного коммунизма, пропитались его атмосферой. Позднее сам Сталин признавался, что в кругу более заметных политических фигур в партийном руководстве, победу ему и его сторонникам обеспечили "средние кадры", на которые другие вожди не обращали внимания.