<<
>>

ГЛАВА XXVIII Европейские государства и монархия османов

— Афины под владычеством турок. — Борьба Венеции с турками. — Гибель ее греческих колоний. — Высший расцвет могущества султанов. — Запад отрекается от Греции. — Афины погружаются в тьму забвения и неподвижности.

— Гуманистская наука и Афины. — Французские иезуиты и капуцины как основатели топографического изучения города. — Бабин, Гилье, Спои и Велер. — Венецианцы под предводительством Морозини завоевывают Афины. — Разрушение Парфенона. — Исследование афинских древностей англичанами. — Филэллинизм Запада. — Освобождение Греции. — Афины, столица греческого королевства

1. Наши читатели, вероятно, расстались бы в весьма пессимистическом настроении с историей Афин, если бы им пришлось остановиться в своих меланхолических размышлениях на том моменте, когда славный город, порабощенный османами, сменил совсем не позорное для него владычество франков на самый низкий уровень исторического существования, какой можно себе представить. Часто грозила ему совершенная гибель, но он, к счастью, переживал катастрофу, и таким образом благороднейший город мира не исчез с лица земли. Читателю не придется теперь отыскивать пустырь, заросший дроком и асфоделями, как те места, на которых некогда блистали великолепием Эфес и Милет; он увидит не жалкие остатки Афин в виде пары разбитых колонн на Акрополе да нескольких развалин у Илисса: он может в наши дни найти в городе Перикла расцветающую столицу королевства свободных эллинов. Поэтому он не будет иметь ничего против краткого обзора истории Афин от турецкого завоевания до их освобождения.

После падения Константинополя и покорения Греции Могаме- том II, — что, в сущности, было гибелью античного мира в Европе, — враждебные отношения Востока и Запада приняли наиболее ужасающую форму, какую они когда-либо имели в истории.

Современный восточный вопрос выступил впервые в виде удручающего факта, а именно в виде преобладания Восточной Европы; это преобладание покоилось на военном могуществе магометанского народа, который не проносился ураганом над побежденными землями, подобно монголам, но обладал в высокой степени способностью сплотиться в большое, долговечное политическое целое.

На развалинах Византийской империи и на могилах некогда процветавших культурных народов турецкий султан основал обширную магометанскую монархию. Возникнув вследствие завоевания и черпая жизнеспособность лишь в непрестанных войнах, она необходимо должна была следовать постоянному стремлению на Запад. Не только политическому строю Европы, но всему христианскому миру и западноевропейскому просвещению грозила крайняя опасность. Перворазрядное военное могущество давало Константинополю возможность захватить владычество над тремя частями света; воспрепятствовать этому стало с этих пор важнейшей задачей христианского Запада. Практический век оказался неспособным к религиозному энтузиазму крестовых походов; последние могли лишь обратиться в простые войны с турками, но состояние морально разложившейся римской церкви и государств европейского Запада, потерявшего способность воодушевляться высокими решениями и раздираемого династическими распрями, не давало сплотиться необходимым для такой борьбы союзам держав.

Папе первому, как главе христианской республики, приходилось считаться с громадными опасностями, какими грозило церкви падение Константинополя. Многовековые усилия римской курии подчинить своему влиянию эллинский Восток заканчивались этой катастрофой; но полумесяц мог быть перенесен еще далее, в сердце Европы, в самую Италию. Отчаянное положение папства перед лицом восточного или турецкого вопроса нашло себе выражение в трех моментах в жизни папы Пия II: во-первых, в его горячем увещании, обращенном к султану Могамету, принять христианство и править Восточной империей в качестве законного преемника Константина; во-вторых, в его бесплодном мантуан- ском конгрессе, и в-третьих, в его смерти в Анконе, запечатленной тоскливым разочарованием в том, что было целью его жизни — в крестовом походе для освобождения Греции.

С момента падения Эллады история греков раздваивается: одна половина идет в их порабощенном отечестве, другая — в изгнании. Подобно евреям после падения Иерусалима, они стали массами выселяться в чужие страны.

Запад принимал их гостеприимно; их военные служили в европейских войсках в качестве страдиотов1. Их духовная аристократия находила убежище в столицах, в учебных заведениях Италии, снова перенося сюда греческую литературу. Подобно своим предкам в Древнем Риме, эти скитающиеся греки положили в образованном обществе Запада начало новой эпохе филэллинизма, который впоследствии был одним из важнейших нравственных стимулов освобождения Греции. Трудами Виссариона, Халкокондилы, Ласкариса, Аргиропуло, Газы и других созданы были в Италии великие рассадники новейшей образованности Европы. Влияние эллинской литературы на духовную жизнь Запада несомненно, но оно относится к более позднему времени и далеко не было глубоко, как утверждают современные греки. Источники итальянского гуманизма и всего духовного переворота Запада не были заимствованы извне; они коренились в латинской литературе и в работе мысли, совершавшейся в Западной церкви и школе. Данте, Петрарка и Боккаччо обязаны своим величием не мимолетному соприкосновению с эллинизмом, а Помпоний Лет не знал ни слова по-гречески. Оба великих культурных мира, эллинский и латинский, были слишком

Замечательный институт страдиотов описан у Sathas, Mon. Н. Hell., книги VII и VIII. В их песнях продолжали свое существование предания древности и любовь греков к отечеству и свободе.

отдалены друг от друга многовековым отчуждением, чтобы их воссоединение совершилось так легко и скоро.

Пока в Европе совершался трудный процесс усвоения античной науки, иго турецкого варварства тяготело над превращенной в пустыню Грецией. Если истребление алчных архонтских родов османами являлось в данный момент скорее благодеянием, чем потерей для эллинского народа, то он вместе с этим исчезновением высших классов, с выселением за границу всего сильного и интеллигентного лишался всех элементов, питающих национальное самосознание. В нивелированной Греции осталась лишь однообразная масса рабов.

Но благодаря мечу янычар она была хоть избавлена от анархии.

Освобождение несчастной страны от ее крупных и мелких тиранов было для нее истинным возрождением. В продолжение многих веков она была жертвой разбойничьих набегов, династических раздоров и войн, истерзавших ее до такой степени, что покой могилы она предпочитала этим мучениям. К тому же правление турок оказалось менее тяжелым, чем ожидали эллины. Магометанское завоевание не повлекло за собой появления в стране азиатских орд. Новая монархия преемников Османа, зародышем которой был кочевой шатер на берегах Оксуса, достойна удивления уже потому, что она покоилась не на грубой силе большого племени, но на династии великих государей, на военной касте, на заимствованной у сельджуков военно-феодальной системе и, наконец, на религиозном кодексе. Базисом страшного турецкого могущества было, во-первых, как и в Риме при самодержавных цезарях, слияние государства с дворцом владыки, все подданные которого являлись его рабами, и во-вторых, организация постоянного войска янычар.

Овладев наследием первого и последнего из Константинов, султан подчинил разнообразные провинции однообразному управлению пашей или наместников, которые собирали дань и посредством строгости и жестокости приучали презренную райю к покорности. Но даже самый беспощадный тиран, не имея возможности стереть с лица земли порабощенные народы, вынужден предоставить им некоторые права, с которыми — как с собственностью, семьей, общественным строем и религией — неразрывно связано существование личности и народа. Туркам приходилось тем более щадить эллинов, что последние представляли собой целый народ античной культуры, превосходивший их численностью. Правда, греки были лишены всех политических прав; их государство исчезло. Но общины остались. Султан считался хозяином всякой земельной собственности, и повсюду лучшие поместья перешли к турецкому военному дворянству, тимориотам; но грекам, для которых военная служба была недоступна, оставались — вместе с земельными владениями — еще море и связанный с ним промысел — торговля.

Города в Элладе сохранили остатки самоуправления, народ — свободу культа, церковь — свое исконное устройство.

Не в пример латинским завоевателям и папе, Могамет II и его наследники не старались уничтожить греческую национальную церковь. Султаны были веротерпимы; они весьма дальновидно покровительствовали патриарху и духовенству, чтобы удержать их от религиозного сближения с Римом и в то же время добиться при их содействии рабской покорности греков. Однако религия Мога- мета в Малой Азии, славянских странах Балканского полуострова и Албании приобретала массы прозелитов, страхом и корыстью побуждаемых переменить религию.

Турецкое государство продолжало в Константинополе с меньшими усилиями и меньшим успехом тот же процесс денационализации, над которым трудилась Византия. Турция старалась обратить христиан в магометан. Целые племена в Эпире отпадали от православной церкви. Несколько позже немало греков на Крите и Эвбее приняли ислам. В Византии можно было видеть в качестве ренегата даже одного из последних Палеологов — Мануила. Но лишь незначительная часть греков в древней Элладе последовала этому позорному примеру. Стремления турецкого правительства обратить эллинов в ислам были безуспешны; вместе с христианст-

Султан Могамет II

вом сохранилась, благодаря усилиям церкви, и народность. Существование греческого народа было спасено благодаря неустранимой пропасти расы, веры и нравов. Сохранился греческий язык. Можно даже утверждать, что турецкое завоевание способствовало этому, положив конец романизации новогреческого языка.

Что касается Афин, то ангел-хранитель и в это время не покидал славного города. Могамет II не пытался заселять их новыми поселенцами, как опустевшую Византию. Акрополь был занят турецким гарнизоном, но в нижнем городе и теперь и впоследствии число турок было настолько незначительно, что из них так и не образовалось наряду с афинянами известного слоя зажиточных граждан.

Турецкий комендант (disdar) заведовал крепостью, воевода (woiwod) правил городом, кади творил суд и расправу. Наряду с этим греческие граждане сохранили муниципальный совет геронтов, который вместе с епископом афинским представлял собой мировой суд, решавший споры между туземцами. Подушный налог, карадж, был невысок.

Эти незначительные преимущества, в связи с бесценным благом свободы веры, заставили новогреческих историков прийти к выводу, что положение афинян в турецкой неволе было легче их положения под властью христиан — франков. Но это смелое утверждение опровергается уже тем фактом, что турецкому правительству было совершенно чуждо моральное представление о праве и законности; место права занимал необузданный произвол деспотов. Достаточно напомнить о жестокой дани мальчиками, наложенной на афинян, как и на остальных христиан, порабощенных султаном, чтобы охарактеризовать бесчеловечную тиранию, ставшую их уделом.

Каждые пять лет турецкие аги делали осмотр всех греческих детей, пятую часть которых, самых красивых и талантливых мальчиков, отрывали от семей и увозили в Стамбул. Здесь, в особом отделении сераля, занимавшемся воспитанием рабов, из них воспитывали фанатичных османов. Из этой христианской молодежи завоеванных провинций выходили не только янычары, но часто также лучшие слуги и выдающиеся министры султана. Один знаменитый английский филэллин заметил с благородным негодованием, что в долгом унижении греческого народа нет ничего более ужасного, чем эта апатия, с которой греки подчинялись этой повинности. В несчастных Афинах уже не нашлось Тесея, который избавил бы их от этого Минотавра. Лишь в последней трети XVII столетия этот налог исчез навсегда.

Так велика роль, которую играют в оценке блага отдельного человека и народа соображения материальной выгоды, что даже в суждениях об эпохе глубочайшего унижения Афин они занимают первое место. Настало время, когда городу марафонских бойцов пришлось считать особенным отличием и большим счастьем то, что он стал вотчиной начальника черных евнухов в константинопольском серале. Могущественный кислар-ага занял место великих афинских филэллинов древности; он милостиво снисходил к нуждам города, облегчал его тяготы и защищал его от злоупотреблений турецких правителей1. В этом извращенном и карикатурном виде нашел себе выражение культ Афин при османах.

2. Вообще историк Афин и Греции во время турецкого владычества имеет перед собой задачу столь же трудную, сколько неутешительную Он видит перед собой пустыню, где взгляд его тщетно ищет признаков жизни, на которых он мог бы остановиться. Он постоянно имеет в виду вожделенное освобождение благородной земли от неволи и жадно прислушивается к каждой песне клефта и паликара, чтобы убедиться, что муза Эллады жива еще в своем саркофаге и что при мысли о свободе бьется еще сердце порабощенного грека. Город Афины напоминает уведенную в неволю женщину, которая погибла или исчезла без вести. Из этого летаргического сна, из этого притупляющего равнодушия к нищете и унижению лишь изредка выводили Грецию войны, волновавшие ее моря, и так безнадежно было ее положение, что от приближения врагов ее владыки она ждала не освобождения, а ухудшения своей участи.

Борьбу с Турцией вели на суше Венгрия, Польша и Австрия, на море — Венеция. Во время падения Византии положение блестящей республики уже поколебалось, и вскоре все обстоятельства сложились против нее. Ее могущество обусловливалось Грецией, колониями и торговлей с Востоком. Здесь были источники ее богатства и силы. В ее падении героизм ее был, пожалуй, еще блестящее, чем в эпоху ее возвышения в XIII столетии. Ей удалось-таки отразить турок от Адрии и защищать Пропилеи Леванта — Ионические острова. В течение трех веков лев св. Марка охранял Европу от вторжения азиатского варварства.

Венецианцы многократно вели с султаном войны. В июле 1464 года они под предводительством своего генерал-капитана вторглись даже в Афины, которые недавно, во времена Аччьяйо-

Кажется, это отношение Афин к сералю было установлено султаном по просьбе афинян. Spon, II, 242. Современные греки смотрят на это с исключительно практической точки зрения. Николай Мосхобаки, Афины, 1882, стр. 115.

Кроме Сурмелиса назову прежде всех Константина Сафу и шотландца Финлэя. Недавно начала выходить история афинян под турецким владычеством Димитрия Кампуроглу, от которой можно ждать много нового.

ли, были под их властью. К сожалению, их наемники опозорили честь венецианского имени беспощадным опустошением города, на который они напали, разграбили и поспешили скрыться, не осмелившись напасть на недоступный для них Акрополь. В том же году Спарта также была в продолжение нескольких дней занята венецианцами. Венецианский кондотьер Сисмондо Малатаста перевез останки Плетона, умершего здесь около 1450 года, в Римини и похоронил в тамошнем знаменитом соборе.

Венецианские и генуэзские колонии в Греции одна за другой переходили во власть турок. Остров Эвбея пал после геройского сопротивления венецианцев, 12 июля 1470 года Могамет II вступил в пылающие развалины Негропонта. Так лишилась Венеция своего достояния в Эгейском море. Через тридцать лет турки овладели также ее морейскими владениями, Модоном и Короном, затем Эгиной; в 1522 году они завоевали принадлежавший иоан- нитам Родос, в 1540 г. Наполи ди Романиа и Монемвазию.

При Солимане I (1519—1560), властелине, не уступавшем в уме и силе ни одному из тогдашних государей даже в этот великий век Карла V, монархия османов достигла высшей степени своего могущества; она обнимала юго-восток Европы, лучшие земли Передней Азии, весь север Африки от Красного моря до Алжира. Она переступила Дунай. Султан овладел половиной Венгрии и уже грозил Вене; арена борьбы между Европой и Азией была перенесена с Балканского полуострова на среднее течение Дуная. Запад был в это время поглощен задачами первостепенной важности и внутренними кризисами. Возрождение образованности, реформация устаревшей церкви, возникновение монархии Карла V, которая вовремя противопоставила свое могущество турецкому, борьба между Испанией-Австрией и Францией за гегемонию в Европе — все эти события поглощали внимание Запада, отвлекая его от судьбы Греции.

После того как знамя пророка взвилось над Айя-Софией в Константинополе и над Парфеноном в Афинах, христианский крест засиял в Гренаде над Альгамброй. То, что магометане отняли у Европы на Востоке, было если не вполне, то хоть до некоторой степени возмещено падением владычества мавров в Испании. Открытие и колонизация Америки открыли перед человечеством новые неизмеримые перспективы; являлись надежды на новую жизнь и счастье по ту сторону океана, а открытие морского пути в Индию отняло у старых торговых путей Средиземного моря их исключительное значение: обстоятельство, повлекшее за собой упадок Венеции и монархии османов. Во всей всемирной истории нет момента подобного этому: здесь сливались новые, могучие жизненные силы, наполняя человечество обновленной жизнью, разбивая тяготевшие на нем оковы династического политиканства и подымая его от банальных мещанских идеалов к сознанию мирового единства. Устаревшее учение греков о неподвижности земли разрушено навсегда Коперником.

Можно возмущаться бессильной и бессердечной Европой XV века, которая, погрязнув в мелочном эгоизме, не сумела вовремя подняться на общую борьбу против колосса турецкой монархии и спокойно смотрела на гибель Греции; но в XVI веке уж нельзя упрекать Запад в том, что он, считаясь с совершившимся фактом, примирился с падением Греции и почти совершенно забыл ее. Афины исчезли с горизонта Европы. Уже в 1493 году немецкий гуманист в своей хронике ограничился заметкой: «Город Афины был славнейшим в области Аттики. От него остались лишь немногие следы». Мы видели уже, что Шедель на рисунке изобразил Афины немецким городом.

Лаборд собрал разбросанные известия западных писателей о судьбах Афин в XVI веке и показал, как они скудны. Жан де Вега, бывший в 1537 году на Востоке с французским флотом, замечает в своих путевых записках, что в Порто Леоне, гавани афинской, он видел большого каменного льва; в самом городе он не был. У мыса Суниона он слышал от лоцмана, что над колоннами храма здесь было некогда здание, где Аристотель преподавал философию, и что в Афинах тоже есть еще колонны, на которых стоял зал ареопага. Вильгельм Постель, посетивший между 1537 и 1549 годами Грецию, Константинополь и Малую Азию и написавший ученое сочинение об Афинской республике, кажется, не счел нужным видеть Афины. Француз Андре Теве, составитель космографии Востока, говорит, будто в 1550 году был в Афинах, но его рассказ об этом городе ограничивается такими пустяками: в доме одного ренегата ему случилось видеть прекрасную мраморную статую; больше в городе нет ничего интересного. «Есть там, правда, несколько колонн и обелисков, но они понемногу обращаются в развалины; есть следы гимназий, где, по словам жителей, Платон читал лекции. Они имеют форму римского Колизея. Ныне город, некогда столь славный, населен турками, греками и

евреями, которые питают мало уважения к таким замечательным

1

древностям»

Долгое геройское сопротивление Фамагусты, страшное падение ее и гибель Кипра, затем гигантская победа соединенных флотов Испании, Австрии и Рима под предводительством дон Хуана Австрийского, одержанная 7 октября того же 1571 года при Ле- панто, обратили вновь внимание Запада на Элладу. Нить классического образования, созданная Возрождением, вновь протянулась между Афинами и просвещенной Европой. Потребность науки иметь точные сведения о судьбе славного города нашла себе прежде всего выражение в вопросе: вообще существуют ли еще Афины? Этот вопрос поставил один немецкий филэллин Мартин Краус, профессор классической литературы в Тюбингене. Он обессмертил себя этим, подобно тому, как прославил свое имя безвестный римлянин, нашедший группу Лаокоона. Мартин Крузиус тоже вновь открыл Афины.

В 1573 году он обратился с письмом к Феодосию Зигомале, канцлеру патриарха константинопольского, прося сообщить ему, правда ли, что мать всякого знания, как утверждают немецкие историки, не существует, что город Афины исчез с лица земли, а на месте его осталось лишь несколько рыбачьих хижин. Ответ просвещенного византийца вместе с позднейшим письмом акар-

Laborde. I, 38 и сл. Евреев в Афинах Теве присочинил от себя.

нанца Симеона Кабасилы, священника в том же патриархате, были первыми точными сведениями, успокоившими немецкого ученого насчет существования города; они бросили также первый

слабый свет на состояние его памятников и растительную жизнь

1

его народа.

Итак, в эпоху самого блестящего просвещения и гениальнейшего художественного творчества Европы был момент, когда само существование города Афин было неизвестнее и сомнительнее, чем в темную эпоху господства византийцев, которая настолько окутана мраком отсутствия истории, что даже в 1835 году один немецкий ученый высказал мнение, что после Юстиниана на месте Афин была в течение четырех столетий необитаемая пустыня. Афины были завоеваны и возвращены сознанию образованной Европы прежде всего наукой, и это завоевание было в XVI веке очень затруднено турецкими войнами и опасностями путешествия в отрезанную от всего мира Аттику.

Сравнительно с изучением города Рима археология Афин запоздала века на два. Первый большой шаг от средневековых римских «Мирабилий» к настоящему описанию города был сделан еще в XV веке гуманистом Флавио Биондо; к XVI столетию относится уже могучее развитие римской археологии. От самих афинян в этом отношении ждать было, конечно, нечего. Греки на Крите и Корфу, другие ученые эллинисты, собранные Альдом Мануцием в Венеции и преподававшие в греческих гимназиях в Мантуе, Падуе, Риме, в Париже, Женеве, Гейдельберге, посвящали все свои силы филологической критике.

В начале XVII столетия голландец Жан де Мэр своими многочисленными трудами, запечатленными железным прилежанием и поразительной начитанностью, положил основание афинской археологии. К этой двенадцатитомной коллекции должно быть присоединено также сочинение, излагающее историю Афин до турецкого господства.

Крузиус напечатал эти письма в своей знаменитой Turcograeci . Lib VII, 10, 18.

Как ничтожно было даже в это время знакомство Запада с состоянием города, доказывает латинская книга жителя Ростока Ла- уремберга: «Точное и подробное описание древней и новой Греции»; автор повторяет старую басню, будто от Афин, некогда прозванных столицей муз, осталось всего несколько хижин, носящих название Сетин. Между тем Лаурембергу была известна «Тур- когреция» Крузиуса, потому что в своем очерке истории Аттики он ссылается на письмо Кабасилы. На своей карте Аттики он изобразил Афины в виде круглого города, среди которого возвышается высокая конусообразная гора, увенчанная двумя готическими башнями.

3. Только непосредственным знакомством мог быть разрушен упорно державшийся в Европе предрассудок, будто Афины не существуют; это была заслуга французских иезуитов и капуцинов. Первые появились в Афинах в 1643 году; когда они переехали отсюда в Негропонт, место их заняли новые. Капуцины купили в 1658 году у турок памятник Лисикрата, так называемый фонарь Демосфена, и построили подле него свой монастырь. Этот прелестный памятник театрального богослужения древних афинян сделался исходным пунктом изучения топографии и древностей афинских. Французские монахи составили первые планы города. Таким образом, эти французы исполнили тот долг, которого не отдали науке их соотечественники во времена бургундских герцогов. Французские послы в Константинополе даже посещали Афины. Если тамошний представитель Людовика XIII Луи де Гэй (de Hayes) во время своего посещения в 1630 году бросил на чудный город лишь невнимательный взгляд поверхностного любопытства, то пребывание в Афинах маркиза де Ноэнтеля зимой 1674—1675 г. имело важные следствия. Жак Каррей срисовал для него изваяния Парфенона, а итальянец Корнелю Маньи составил отчет о путешествии. В том же 1674 году еще до путешествия маркиза ученый врач Спон в Лионе издал описание Афин, составленное иезуитом Бабином, долго жившим в этом городе, для аббата Пекуаля, домочадца маркиза в Константинополе. Его сообщение из Смирны от 8 октября 1672 года послужило важным толчком к более подробному изучению города. В 1675 году вышла книга Гилье (Gu- illet) о древних и новых Афинах. Этот француз не был здесь никогда, но он пользовался письмом Бабина и другими сообщениями, а также получил от капуцинов план города, что придавало его сочинению чрезвычайную ценность. Наконец, Спон сам обратился к самостоятельному изучению. В сопровождении одного англичанина, сэра Джорджа Вэлера, он прибыл в Афины в январе 1676 года. Его исследования положили основание современной науке афинской археологии.

Интересно, что путешественники этого времени уже не встречали в Афинах ни одного франка. Корнелио Маньи указывает только двух франков: французского консула Шатенье и английского консула Жиро, образованных людей, которые служили проводниками всем любознательным путешественникам. Из знатных афинских родов он называет Халкокондилов, Палеологов, Бенинцели, Лимбона, Преули и Кавалари; некоторые из этих фамилий похожи на латинские1 Бенинцели были, кажется, итальянского происхождения. Из их дома происходил Иоанн, ученый афинянин XVIII века. Халкокондилы принадлежали к известному в истории роду; но в народной речи фамилия их изменилась в Харкондила. В стое гимназии Адриана, где была церковь таксиархов, сохранились графитные надписи XVI столетия, где упоминаются имена Луизы и Михаила Харкондилэ. От франкской эпохи удержались в Афинах и другие имена, как, напр., Гулиермос, Финтерикос, Бенардес, Линардис, Неруцос (Нерио)

В той же последней трети XVII столетия, когда ученые путешественники, французы и англичане, знакомили Запад с античными развалинами Афин, славный город неожиданно был отнят у ту-

1 Во времена Ноэнтеля в Афинах находился один немецкий авантюрист, известный своей бурной жизнью, Георг Трансфельдт из Страсбурга, в Восточной Пруссии. Фрагменты его латинской автобиографии изданы Адольфом Михаэлисом: Examen reliquarum antiquitatum Atheniensium (Mit. d. D. Arch. Inst, in Athen, 1876).

Zesios в Deltion истор. общ. II. 26 сл. Эта церковь была, кажется, сооружена или восстановлена Михаилом Халкокондилой. Во времена турок набожные афиняне тоже строили церкви. Род Халкокондилов существует до сих пор.

рок. Монархия султанов, так долго наводившая ужас на Европу, стала клониться к упадку. Основной принцип Корана признавал только два класса людей, магометан и неверных, подобно тому, как для древних греков существовали только эллины и варвары, для евреев только приверженцы Иеговы и язычники; этот догмат, несогласимый с новыми условиями жизни, был смертным приговором рабовладельческого государства османов. Оно обрекло себя на вечное варварство и никогда не могло отказаться от жестокого угнетения порабощенных народов.

Турецкая монархия, водворившаяся силой оружия в лучших странах в мире, не имела силы создать из них культурное государство, какими некогда были монархия Александра и Византия. Государство азиатов осталось враждебной аномалией в Европе; оно не вошло в ее строй и из невежества и религиозного фанатизма не принимало никакого участия в ее экономическом и духовном развитии. Турция могла быть страшна Западу лишь до тех пор, пока жил в османах бурный дух завоевания, питаемый политическими неурядицами Западной Европы и поддерживаемый военной организацией Орхана, Могамета и Солимана. Своим дальнейшим существованием Турция обязана лишь тому обстоятельству, что обладание Константинополем стало нерешимым вопросом, бесконечно важным предметом опасений и зависти христианских держав. Все их трусливые старания направлены на то, чтобы отдалить решение этого вопроса, и даже в наши дни тезка великого Александра, победоносные войска которого остановились в Сан-Стефано у ворот Византии, не имел возможности разрубить своим мечом этот гордиев узел современной политики, как делал некогда отважный дож Дандоло.

Последние завоевания султанов были возможны только благодаря тридцатилетней войне и ее последствиям. Проект раздела европейской Турции, принадлежавший Валленштейну, не мог быть приведен в исполнение. Христианские державы дали в 1669 году великому визирю Ахмеду Кеприли отнять у венецианцев остров Крит. Лишь в 1683 году вместе с освобождением Вены наступила перемена: отлив Турции на юг. Султану пришлось не только отказаться от Венгрии, но и потерять Морею. Отрезанная от Средиземного моря Венецианская республика сделала в союзе с лигой держав отчаянную попытку возвратить себе былое положение на Востоке. Освобождение Греции, неотвязная платоническая мечта всех европейских филэллинов и вожделение порабощенных греков, никогда со времен падения Константинополя не было так близко к осуществлению, как во время венециано-турецкой войны 1685 года.

После победы при Патрасе афинские послы призвали генерал-капитана Франческо Морозини освободить их город. Флот республики вошел 21 сентября 1687 года в Пирейскую гавань. Кенигсмарк осадил Акрополь, 26 сентября, по несчастной случайности, бомба разрушила половину Парфенона, устоявшего перед двухтысячелетними бурями. Турецкий гарнизон крепости сдался и вместе с 2500 магометанских жителей города удалился в Малую Азию. Но афиняне упивались свободой лишь до 9 апреля 1688 года, когда Морозини, только что назначенный дожем, отказался от Афин, где не было возможности держаться. Он хотел увезти с собой в качестве трофея кариатиды западного фронтона Парфенона, но при отделении их случилось несчастье: фигура Нептуна, колесница победы с обоими конями и другие мраморные изваяния упали и разбились вдребезги. Морозини довез в целости только афинских львов, которые до сих пор стоят в Венеции перед арсеналом.

Эти памятники неудачного освобождения Греции и расхищения художественных сокровищ Афин — прекрасная параллель к памятникам разграбления Константинополя в 1204 году, бронзовым коням над порталом Сан-Марко. Надежды афинян рушились, и им пришлось искать спасения от ярости возвращавшихся турок на венецианских кораблях, которые перевозили их на Саламин, Эги- ну и Циклады, завоеванные республикой. В течение трех лет город оставался совершенно безлюдным, пока султан по ходатайству византийского патриарха не дал в 1690 году афинянам амнистию,

разрешив им возвратиться в сожженный и полуразрушенный род-

« 1 ной город.

По Карловицкому мирному договору 26 января 1699 года республика получила Морею; но она не имела возможности долго держаться на полуострове. Европейские события начала XVIII века дали новую отсрочку и даже неожиданный перевес разложившейся, но все еще сильной Турции. Победитель Петра Великого Ахмед III снова отнял в 1715 году Морею у венецианцев; несмотря на победы принца Евгения, вынудившие его сделать большие уступки Австрии, 21 июля 1718 г. султан получил по Пассаровицкому мирному договору Пелопоннес. Этим договором грекам обеспечена была личная свобода.

Временное пребывание венецианцев в Афинах нанесло древностям города невозместимый ущерб и повергло народ в новые бедствия. Лишь науке поход Морозини принес кое-какую пользу. Венецианские инженеры Вернеда и Сан Феличе составили более точный план Акрополя и города, опубликованный в книге Фанел- ли «Atene Attica». Здесь он коснулся в немногих чертах эпохи франкских герцогов.

Судьбы Греции во время владычества франков получили некоторое освещение еще в 1657 году в «Истории Константинопольского царства при французских королях», бессмертного Дю-Канжа, положившего основание всем нашим познаниям о средневековой Византии. Удивительно, что вслед затем французы надолго отказались от этой области исследования, особенно от изучения Афин, надолго уступив ее другим народам, прежде всего англичанам. Со времен Бэкингема и Арон деля в Англии увлечение собиранием греческих древностей стало всеобщим; еще в начале нашего века эта страсть нашла себе выражение в расхищениях Эль- джина. Богатые лорды посылали в Грецию и на Восток агентов

Слезная мольба, обращенная изгнанными афинянами к патриарху, по неизвестным причинам отлучившему их от церкви. Surmelis, Katastasis, 71 сл. Как известно, Фальмерайер, введенный в заблуждение так называемыми фрагментами Анаргирского монастыря, сделал из этого трехлетнего безлюдья в Афинах четырехсотлетнее, относя его к эпохе VI—X столетий.

или сами предпринимали туда путешествия, как, например, лорд Клэрмонт, для которого Ричард Дальтон в 1749 году срисовывал афинские памятники и изваяния.

Плодом усилий даровитых художников Стюарта и Реветта, с 1751 г. занимавшихся изучением города, был их замечательный труд «Афинские древности». Сюда надо присоединить также исследования, совершенные по почину основанного в 1734 году в Лондоне кружка дилетантов и собранные в 1776 г. в «Путешествиях по Греции» Чендлера. Труды английских ученых продолжаются и в XIX веке. Греция, окружившая имя Байрона культом благодарности, не сможет забыть так скоро заслуги также таких людей, как Мартин Лик и Джордж Финлей.

Так пробудилась в человечестве любовь к Афинам благодаря науке, ставшей могучей силой. Перед глазами всех людей, чутких ко всему высокому и прекрасному, она раскрыла чудную картину былого великолепия города, которому мир обязан самыми тонкими сторонами своего просвещения. Образованные страны пережили как бы второе возрождение эллинизма, ставшее зарей действительного освобождения Греции. Но много еще времени прошло с возвращения рассеянных по миру афинян на родину в 1690 году, пока пробил желанный час освобождения. Население города сократилось до восьми-девяти тысяч душ, но, по свидетельству новогреческих историков, город стал понемногу оправляться и принимал деятельное участие в духовном возрождении эллинов.

К счастью, Афин не коснулись бури, вызванные в 1770 году попыткой России освободить Морею, когда албанцы, призванные турками, бесчеловечно опустошили Элладу и Пелопоннес. Со времен Екатерины II получает веское значение в мировой политике и становится в определенные отношения к восточному вопросу монархия Петра Великого, вновь возникший колосс византийского цезаризма в славянской форме. Отныне восточный вопрос не может быть решен без участия России. Все надежды эллинов обратились к этой державе, смертельной ненавистнице Турции и естественной защитнице греческой национальности уже по общности религии. В этой войне Россия приобрела некоторые части Крыма и право свободного плавания по турецким морям, но по Ку- чук-Кайнарджийскому миру 1774 года она оставила греков под игом турецкой неволи. Однако иго это стало несколько легче по мере того, как Турция ослабевала. Греки богатели от прибыльной торговли; паруса торговых судов, принадлежащих греческим городам, покрывали Средиземное море.

К XVIII веку относится пробуждение национального духа Греции. Многочисленные школы в стране и за границей поддерживали сознание ее единства. В 1812 году в самих Афинах возникло патриотическое общество любителей муз, дозволенное турками, не понимавшими его значения. Таким образом афиняне, сами того не предполагая, опровергли представление Бетховена, в «Афинских развалинах» которого, написанных в том же году, Минерва, пробудившись от двухтысячелетнего сна, с ужасом бежит из угнетенного турками города и находит разбежавшихся муз в Венгрии, Германии и Галлии .

Либеральные идеи, порожденные американской войной за независимость и французской революцией, переворот, совершенный в устаревшем деспотическом строе Европы Наполеоном, национальное движение среди порабощенных этим победителем и включенных в состав его гигантской монархии народов и, наконец, деятельность тайного патриотического общества Гетерии — таковы были моменты, подготовившие греческое восстание 1821 года.

Какого взгляда ни придерживаться относительно неизбежного воздействия долговременного рабства на нравственный характер угнетенного народа, необходимо, однако, признать, что война эллинов за освобождение явила изумленному миру зрелище истинного героизма. Жертвами и подвигами великой любви к родине, напомнившей патриотизм древних эллинов в борьбе против персов, греки завоевали уважение Европы и право продолжать историю Эллады в качестве свободного народа. [CLXVIII]

Франко Аччьяйоли

Во время этой ожесточенной борьбы счастливая звезда по-прежнему хранила Афины, хотя именно теперь пришлось городу подвергнуться опасности совсем исчезнуть с лица земли. 10 июня 1822 года восставшие афиняне заставили турок сдаться. 366 лет прошло с тех пор, как крепость Кекропса была в последний раз в руках греков. Но в роковом 1827 году, после падения Миссолунги, турки возвратились, и греческий гарнизон сдался им 5 июня. Афины были в это время так же пустынны, как после ухода венецианцев с Морозини. Когда затем кровожадный египтянин Ибрагим-паша был принужден европейскими державами очистить опустошенную Грецию, и изгнанные афиняне стали с 1830 года понемногу возвращаться в родной город, он был почти совершенно уничтожен. Лишь 31 марта 1833 года турецкий гарнизон навсегда покинул Акрополь.

До сих пор (1886) в Афинах живы люди, бывшие свидетелями этого исторического события. Вид Пропилеев, сохранившихся еще до их времени в форме замка Аччьяйоли, мог заставить их или другого знакомого с историей грека представить себе в этот момент удаление последнего франкского герцога из Акрополя, сравнив его с последним выступлением турок, и провести параллель между тем и другим иноземным игом. В 1833 году, когда афиняне получили от магометан свой родной город в виде кучи развалин, их приговор был бы, конечно, на стороне франков. Впоследствии этот взгляд изменился.

И недовольство современных эллинов тем, что родине их суждено было два раза пережить чужестранное владычество, и желание изгладить всякую память об этом вполне понятны. Но и франкское и турецкое господство суть моменты исторической жизни Греции, которые невозможно исключить из ее истории и уничтожить, как франкскую башню, замок Аччьяйоли и минарет на Акрополе.

Ни один вдумчивый историк не признает за политическими созданиями франков в Элладе большого культурного значения, но он найдет также, что современные греки глубоко неправы, видя в латинянах только тиранов. Они забывают, что франки вернули Афины и Элладу к исторической жизни и в известной степени способствовали их благосостоянию; быть может, Греция обязана им тем, что не сделалась провинцией какой-нибудь монархии варваров — болгар или албанцев. Во всяком случае, они восстановили ее сношения и связи с Западом, и потому средневековое господство французов и итальянцев над Грецией должно считаться, по крайней мере, одним из моментов, обусловивших приобщение эллинов к европейской культуре.

Несомненно, что франки раздробили Грецию и ослабили обще- эллинское национальное сознание. Поэтому нельзя не согласиться с мнением новогреков, утверждающих, что, наоборот, турецкое владычество, несмотря на тягость, сопровождалось положительной стороной для эллинов. Ибо лишь оно возвратило им единство, хотя это было лишь единство рабства, и тем положило основание их позднейшему национальному возрождению.

Вот почему новогреческие историки смотрят с меньшей ненавистью на турецкие времена, чем на эпоху латинян. Между тем как последние, близкие им по происхождению, религии и образова-

Султан Сулейман I

нию, действовали разлагающим образом на внутреннюю жизнь их общества и церкви, эллинов со стороны азиатов постигла лишь обычная печальная участь бессильных народов — ничего, кроме заурядного рабства. Если бы османы, подобно арабам в Испании, оставили в Греции памятники своеобразного восточного просвещения, они обогатили бы историю Греции еще одной привлекательной картиной культурного уклада, и турецкая эпоха нашла бы сочувствующих ей историков, как нашли таковых мавры в современной Испании. Но этот грубый, неспособный к высшему развитию народ не оставил в Элладе иных воспоминаний, кроме памяти о его жестоком гнете, и самый мягкий приговор о турках, как владыках Греции, во всяком случае, должен быть лишь отрицательным и весьма умеренным; я предложил бы перефразировать для этого суждение Кассиодора о деятельности готов в Италии.

Одной заслуги перед Афинами нельзя отрицать за турками, как и за франками: они пощадили памятники древности. Значительнейшие перемены, совершенные ими, ограничиваются переделкой Парфенона в мечеть и постройкой бастионов, жертвой которых пал в 1687 году храм Нике1. Кроме того, в 1778 году воевода Хазеке обнес город стенами, для чего потребовалось снести некоторые античные сооружения, как портал водопровода Адриана и мост через Илисс. До этого времени в Афинах не было городских стен; путешественники Велер и Саон о них не упоминают.

Впечатление, произведенное афинскими памятниками еще на Могамета II, служило им защитой; правда, он ценил в них не остатки эллинской культуры, а просто красивые здания. Хотя такое понимание трудно предположить в его преемниках, никогда не посещавших славного города и едва ли помнивших о его существовании, но были другие обстоятельства, хранившие афинские древности. Турки-османы в Афинах в качестве народа вполне варварского не имели к истории Греции никаких отношений и были лишены всякого понимания памятников высшего расцвета человеческого гения; но красота сохранившихся храмов и развалин внушала им все-таки уважение. Ни немногочисленные магометане, проживавшие в Афинах, ни часто сменявшиеся наместники не имели нужды возводить здесь большие постройки и, стало быть, разрушать древние сооружения. Они и не подумали об улучшении общественного строя. «Османы в Греции ничего не разрушили, ничего не восстановили, ничего не создали», — заметил Ламартин. Это обстоятельство — столь благоприятное для памятников афинских — может быть объяснено главным образом вялостью турок, так сильно отличающей их от арабов. Линней, перечисляя признаки азиатского турка, или не заметил этой черты, или же считал ее составной частью меланхолического темперамента.

18 сентября 1834 года Афины были объявлены местопребыванием греческого правительства. Выбор мог одно время легко пасть на Навплию или Коринф, и предпочтение Афин вызывало порицания и даже насмешки над этим капризом антиквария. Но Афины стали столицей Греции так же не случайно, как и Рим был сделан резиденцией первого короля воссоединенной Италии. Свя-

В 1835 г. этот турецкий бастион был срыт, и Россу и Шауберту удалось реставрировать храм по его обломкам.

щенное имя Афин сделало необходимым этот выбор, хотя мир античного эллинизма отжил свой век. Этого требовали от нового поколения исторические воспоминания, руины, древняя твердыня богов — Акрополь. Можно сказать: Афина-Паллада сделала свой город столицей новой Греции. Он мог возродиться к новой исторической жизни лишь потому, что был еще цел ее Парфенон, потому что здесь пережили многовековое забвение другие свидетели великого прошлого, памятники, которых в Афинах было больше, чем в каком-либо другом греческом городе. Последний великий филэллин, новый Адриан, Людвиг Баварский, понял голос ангела-хранителя Афин, и в этом его великая заслуга.

Шесть столетий пролетело с тех пор, как в Афины торжественно въехал первый франкский герцог; 1 января 1835 года совершился въезд первого немецкого государя, носившего то же имя Оттона Не завоевателем являлся он, но первым королем, избранником эллинов. Город он нашел в развалинах. Никогда, ни во времена Синезия, ни при Михаиле Акоминате, ни даже в 1690 году он не был в таком жалком состоянии. Бедное население его — возвратившиеся из изгнания граждане и другие греки —

ютилось в глиняных хижинах среди развалин церквей, домов,

2

улиц и античных руин

Воскресение греческого народа из его исторической могилы было зрелищем беспримерным в жизни человечества. Эллины, подобно внезапно воскресшим эфесцам, тоже никак не могли освоиться с переменившейся культурой. В этом новом существовании руководителем и наставником Греции был Запад.

Принимая во внимание безграничное истощение Греции, должно признать, что процесс ее приобщения к благам цивилизации совершился поразительно быстро. Это особенно относится к Афинам, — в наши дни наряду с Римом старейшей и в то же время младшей, если считать от ее возрождения, столице. Прошло лишь

В новой Пинакотеке в Мюнхене есть картина Петра Геоса, изображающая этот въезд. Вдали виднеется храм Тесея.

В момент возрождения греческий народ был чужд целому миру явлений, познаний и понятий. Krummacher, Griech. Reise, 1886, р. XXVIII.

53 года со въезда короля Оттона, и Афины теперь — чего не было со времен римского владычества — представляют собой город с населением в 100 000 человек, самый большой и красивый в Греции; если не Софоклу и Пиндару, то всякому византийцу он показался бы счастливым и многолюдным. Со своими широкими площадями, улицами и дворцами из пентелийского мрамора он протянулся вплоть до подножия Ликабетта через Илисс и Ке- фисс, а порт его, Пирей, сделался сам оживленным городом.

Азиатское варварство сменилось европейскими законами, нравами и наукой, вновь перенесенными на родную почву образованности. В афинских музеях, как и в римских, скопляются драгоценные остатки античного искусства. Греческие ученые изучают родную старину, и в общедоступных учебных заведениях, учрежденных за счет государства или на пожертвования одушевленных патриотизмом частных лиц, есть место всякой отрасли науки. Запад щедро вознаградил эллинов и Афины за все, чем он обязан античной Греции. В европейских университетах были современные греки посвящены в таинства новой науки и подготовились к своей задаче: извлечь родину из мрака варварства и способствовать ее духовному развитию и подъему.

Пала стена между эллинами и франками; они стали союзниками и друзьями страны, которую завоевали в Средние века их воинственные предки. Афины стали международным центром археологического изучения греческого мира, подобно тому, как Рим является центром изучения мира латинского. Еще в XVIII веке и даже вплоть до освобождения Греции исследователи лишь с трудом получали разрешение на кратковременное пребывание в городе и Акрополе; теперь иностранные правительства имеют в Афинах археологические институты. Французы ревностно трудятся здесь в духе своих великих научных традиций; такие же учреждения основаны здесь немцами, а в 1882 году даже американцами.

Влияние немецкого народа, одаренного чутким пониманием идеального мира древности, на современную Грецию началось

Хартманн Шеделъ. Афины

всего полвека тому назад, так как явилось следствием призвания Оттона Баварского на греческий трон.

Немцам обязана нынешняя Греция своим первым гражданским законодательством, а Афины своим университетом. Если немцы — не считая Мартина Крузиуса — позже приняли участие в изучении Эллады и Афин, чем французы, итальянцы и англичане, то их работы в этой области все-таки составляют уже целую библиотеку. Вследствие национальной реакции греки устранили было немецкий элемент из своего государственного строя, но, по странному стечению обстоятельств, их второй король принадлежит также германскому народу и вышел из той страны варягов, герои-мореплаватели которой некогда увековечили свое пребывание в Афинах рунической надписью на пирейском льве. Слава счастливого города могла бы принадлежать Афинам хотя бы уж потому, что город этот, несмотря на многовековой упадок и рабство, остался сокровищницей для науки. Но Афинам выпала на долю более почетная роль и более важная задача, чем быть музеем Греции. Это теперь политическая, национальная и духовная столица всех эллинов, которые впервые за всю свою долгую историю соединились в одно королевство. Хотя пределы их государства по немилости европейских держав очень ограничены, оно может считаться большим в сравнении с государствами Древней Греции. Афинское правительство владеет почти всей европейской Элладой. Несколько лет тому назад в границы национального греческого государства включены Фессалия, часть Эпира и Ионические острова. Дальнейшее расширение границ может быть лишь вопросом времени.

Таким образом в состав нынешней Эллады вошли в значительной степени прежние греческие колонии Венеции. Бессмертная республика венецианцев, некогда сломившая государство ромей- ское и вписавшая свое имя на каждую страницу средневековой истории греков, сошла со сцены всемирной истории. Выполнив свою последнюю великую задачу, преградив путь поступательному движению османов, она покончила свое существование. Два других итальянских государства, также глубоко вовлеченные некогда в судьбы Греции, Неаполь и Сицилия, вошли в состав своего общего отечества, став его провинциями. Новые державы, в продолжение Средних веков не принимавшие никакого или принимавшие ничтожное участие в отношениях Запада к Востоку, выступили в течение последних столетий на первый план. Россия, надвигаясь с севера, овладела некоторыми областями и теперь почти охватила весь Понт Эвксинский. Англия сделалась морской державой невиданной доселе силы. В Средиземном море ей принадлежат Мальта и Кипр, бывшее королевство Лузиньянов; она наложила руку на Египет, где Суэцкий канал, последнее и важнейшее создание франков на Востоке, открывает Босфору и Геллеспонту морской путь в Индию. Австрия унаследовала юго-западные славянские области Иллирии; к Кроации, Славонии и Далмации она присоединила еще Боснию.

Происходящее на наших глазах возрождение балканских и при- дунайских народов, беспокойные национальные государства которых могут — с точки зрения их происхождения — быть названы

историческим осадком великого переселения славянских народов, относится к числу важнейших явлений нашего времени. Турецкая монархия лишилась вследствие этого процесса значительной части своих европейских владений и доведена до такого же истощения, в каком была Византия при последних Палеологах. Народная валахо-славянская стена, которую султанам XIV и XV столетий удалось пробить при гигантских усилиях, вновь воздвиглась на наших глазах. Румыны, болгары и сербы, некогда столь страшные греческому государству, сбросив с себя иго турецкого верховенства, пытаются сплотиться в самостоятельные государства, тесно связанные с интересами и образованием Западной Европы. Теперь они не только отделяют нижнедунайские страны от Турции, но образуют также для всего греко-иллирийского континента и даже для самого Константинополя хранительную преграду, защищающую их от поползновений России. Они представляют собой равным образом вал, ставящий на севере пределы возможному расширению Греции. Тот факт, что византийцам не удалось эллинизировать балканских и при дунайских славян, а равно Фракию и Македонию, до сих пор продолжает отражаться на развитии национального государства греков, определяя его отношения к Константинополю.

Со времени возникновения государства Ромейского Греция стала византийской провинцией. Лишь франки отделили ее от Византии. Затем при Палеологах она воссоединилась с Константинополем, исключая собственно Элладу, где франкский город Афины и некоторые другие земли вплоть до турецкого завоевания оставались вне всякой связи с Византией. Турки восстановили эту связь. Наконец, освобождение Греции вновь разрушило эту старинную государственную связь эллинов с босфорской столицей.

Является вопрос, будет ли это отделение вечно, или, другими словами, возможно ли восстановление византийской монархии при помощи греков. Вопрос этот может глубоко интересовать теоретиков, но он лежит вне области исторических фактов; мы останавливаемся на нем лишь потому, что он может служить нам для уяснения современного значения Афин в новом процессе истории эллинов.

Как современный Рим, став столицей итальянцев, указывает на преобладание национальных принципов над великими космополитическими идеями, так и город Афины сделался душой всей страны эллинов. Судьбы города пришли к этому естественному исходу, тогда как жребий Константинополя еще не решен. В византийскую эпоху и даже во время владычества султанов пульс великой греческой семьи бился главным образом в столице Константина. Теперь он чувствуется в Афинах, исконной и законной сокровищнице греческой культуры. Мы надеемся, что город Паллады и муз надолго еще сохранит за собой эту роль и по мере развития Эллады будет приобретать все большее значение.

Но ему грозит новая опасность со стороны Византии — города, который никак не дает заключить себя в национальные рамки. Вновь восходящую на горизонте истории звезду Афин легко может опять затмить Константинополь, если по удалении османов с берегов Босфора на Айя-Софии вновь засияет греческий крест, и Византия станет средоточием нового культурного эллинского государства, которое с магнетической силой привлечет к себе все жизненные силы Греции.

В наши дни нет более волнующего всех вопроса, чем вопрос о будущности Константинополя, таинственнейшего и важнейшего из всех современных городов на земле, от непреложных судеб которого зависит не только участь Афин и Греции, но, быть может, и будущая политическая карта двух частей света.



Когда я стоял у монумента Лисикрата в Афинах, мне живо вспомнились достопримечательности Рима. Во мне ожили и потекли вереницей воспоминания, о которых я уже писал в штудиях по римской истории. Я припомнил слова, написанные мною много лет назад в «Истории города Рима»: «Тот же дух легенд окутал мраком и монументы Афин, и памятники Рима. В Афинах многие величественные монументы носят название палатион, и память о философах еще в Средние века украшала многие руины титулом школ (дидаскалий) Сократа, элеатов1, киников, трагиков, Софокла, Аристокла и др.».

Этот памятник хористам — единственный уцелевший из множества монументов, которые в свое время были воздвигнуты на улице Тр17Юбв(^. Внутри этого монумента или, лучше сказать, здания, напоминающего маленький храм, окруженный колоннами, находилась награда, полученная этими хористами, — бронзовый треножник художественной работы. Павсаний видел его на афинской улице, но не знал, как именно оно называется. Все прочие монументы с тех пор давно утрачены; впрочем, еще в XVII в. в Афинах существовал и другой, которому народ дал прозвище фонарь (тт cpavapi) Диогена.

Монумент Лисикрата был сооружен в 334 г. до н.э. Каждому знакомо его изображение: изящная постройка грациозных форм.

Элеаты — греческая философская школа, основанная ок. 540 г. Ксенофаном в юж- о-италийском городе Элее. Крупнейшим представителем элеатов был Парменид.

Шесть колонн коринфского ордера, соединенные мраморными перекрытиями, покоятся на высоком четырехугольном постаменте, а на плоском куполе, представляющем собой монолитную глыбу, покоится мраморный цветок, подставкой которому некогда служил треножник. От этого образа мраморного цветка монумент Лисикрата получил просторечное прозвище «Фонарь Демосфена» (Aa3xvolt;; фауарг или каубШл tod At||ioc0svodlt;;), или по-латыни «lucerna Demosthenis».

Можно вновь и вновь повторять эти народные прозвища афинских монументов, чтобы лучше понять дух, которым проникнуты достопримечательности Рима. Кроме того, в этой связи можно вспомнить и «Arcus septem lucernarum»1 в Риме.

Это просторечное прозвище впервые прозвучало во вступительной речи знаменитого митрополита Михаила Акомината, обращенной к афинянам, в которой он упоминает о фонаре Демосфена (о At||1OG08VODlt;; Ad%VO(;). Речь эта была произнесена в 1182 г., так что монумент Лисикрата задолго до этого успел приобрести свое просторечное прозвище. В письменных источниках оно упоминается гораздо позже — в знаменитом письме иезуита Бабена, а также в описании Афин Жюльета. Упоминает о нем и Георг Трансфельдт.

Этот достойный всякого внимания муж родился в 1648 г. в Восточной Пруссии. Еще в бытность школяром от мечтал увидеть собственными глазами Афины. Одно время, в августе 1672 г., он служил солдатом в Польше и в битве под Батовым попал в плен к татарам. Попав рабом-гребцом на турецкую галеру, он в 1674 г. участвовал в бою при мысе Сунион и оттуда сумел спастись бегством и бежал в Афины, где его взял под свое покровительство венецианский вице-консул Шутц, и спустя год Трансфельдт смог исполнить заветную мечту своей юности. Он написал на латыни весьма и весьма фрагментарную автобиографию, рукопись которой хранится в библиотеке в Гааге. Оттуда ее получил Адольф Михаэлис, заслуженный автор трудов по истории Парфенона, и

Арка седмисвечника (лат.).

опубликовал солидный фрагмент из нее под заглавием «Ехагпеп reliquarum antiquatum Atheniensium»1 в ежегоднике Бюллетеня Немецкого археологического института в Афинах за 1876 г.

Трансфельдт описывает некоторые из руин великого города, наряду с излюбленным монументом Лисикрата. Греческая надпись была приписана им ему, а впоследствии, когда она была утрачена, — книге Спона (III, 2, с.31). Однако ошибка вскоре выяснилась, и монументу вновь вернулось его настоящее название, а традиция именовать его фонарем Демосфена отошла в прошлое. Между тем Бабен полагал, что этот памятник мог означать местоположение жилища Демосфена и что оно служило великому оратору храмом, где он произносил свои речи и где он якобы в честь своего идола зажигал лампады, нагар от которых остался на мраморном полу. Трансфельдт собственными глазами видел гим- насий, построенный Лисикратом для афинских юношей, который, однако, не мог противостоять простонародным сплетням и не смог победить их с помощью особой надписи. Мраморный цветок на куполе он принял за лампу; в ней Демосфен перед праздничными днями по ночам якобы обдумывал свои речи и жег масло. Ходили слухи, будто масло его лампы издавало особый запах. На это Бабен в своем письме от 8 октября 1672 г. из Смирны писал аббату Пекойлю в Лион, что ему образованные афиняне рассказывали, будто великий оратор уединялся в этом памятнике, обрезав себе волосы и бороду, чтобы предаться более глубокому уединению.

С особой любовью Трансфельдт говорит о монументе Лисикрата, поскольку он жил неподалеку от него, в монастырской гостинице, в том самом фонаре, где некогда Демосфен, а впоследствии — лорд Байрон. Здесь Трансфельдт предавался своим грезам и штудиям. В 1658 г. французские капуцины2 прибыли в Афины в качестве миссионеров, сменив братьев-иезуитов, которые обосно-

«Исследование афинских реликвий и древностей» (лат.).

Капуцины — монахи ордена младших капуцинов, автономной ветви францисканского ордена. Орден капуцинов был основан в 1325 г. в результате реформ внутри францисканского ордена. Устав капуцинов отличался особой строгостью; братья ходили босыми и носили плащ с капюшоном (cappuccino), давший название ордену. В период Контрреформации капуцины сыграли столь же важную роль, как и иезуиты.

вались было здесь 13 годами раньше, но затем были высланы в Негропонте. Капуцины приобрели этот памятник в 1669 г. и устроили в нем приют. Так этот античный монумент, подобно арке Тита в Риме, «Arcus septem lucernarum», уцелел только благодаря тому, что оказался в ограде монастыря, построенного на месте роскошных храмов Венеры и Ромы, возведенных Адрианом. Капуцины использовали памятник как келью, и Анна Акерхьельм, приближенная дама графини Кенигсмарк, писала 18 октября 1687 г. из Афин своему брату: «nous allames voir aussi un Capucin, qui se sert pour chambre de la lanterne de Demosthene...»1

Монастырский приют давно исчез; монумент Лисикрата сегодня живописно красуется на улице, которая проходит неподалеку от арки Адриана. По соседству стоит караульная будка. В ее стенах я узнал обломки разбитых надгробных плит, что напомнило мне, что приют некогда был связан с христианским кладбищем. На одном из разбитых могильных камней я прочел, что Мертруд, консул Франции и Италии в Кандии, скончался в Афинах 5 термидора 13 года. Старый квартал Афин — это заселенная албанцами Плака, пестрый лабиринт переулков с маленькими домиками и тесными двориками, местность, раскинувшаяся у подножия Акрополя. Когда стоишь перед памятником Лисикрата, эта городская крепость выглядит достаточно необычно. Ее восточная сторона являет собой скальный массив с глубоким выемом, в котором нет ничего греческого, нет никаких храмов, а одна лишь почерневшая крепостная стена с зубцами, так что их с полным правом во времена франков именовали «Rocca di Setines», о чем свидетельствует образ Средневековья.

Случилось так, что благодаря французским капуцинам это место приобрело для научной топографии Афин особое, можно сказать — историческое значение. Тамошние монахи оказались первыми представителями Запада, которые изучали, что называется, прямо на месте афинские древности, и можно смело сказать, что

«Мы ходим смотреть на капуцина, который сделал своей кельей фонарь Демосфена» (франи,.).

именно здесь сложилась старейшая топографическая школа. Благодаря их исследованиям была составлена первая панорама Афин — городской план, который Жюлье, помимо прочих обязательных для капуцина текстов, использует в своей книге «Афины древние и новые...» (Париж, 1675). Когда Трансфельдт в своем описании фонаря Демосфена пишет: «В мое время им владели капуцины, которые помимо богослужений держали здесь школу, так что вся их деятельность внушала лишь почет и уважение», он говорит это о весьма скромной школе для юношей в Афинах. Он умалчивает об исследованиях монахов, которые очень скоро приобрели весьма важное значение.

Я уже говорил, почему монумент Лисикрата пробудил во мне мысль заняться в Афинах поисками всего того, что подпадает под определение «Достопримечательное и удивительное» и может являть собой параллель аналогичным памятникам в граде Риме. Надо признать, что книг о достопримечательностях Афин крайне мало, что объясняется тем, что в Средние века получили широкую огласку исторические анналы этого города. Однако существуют два фрагмента описания Афин, относящиеся к XV в., точнее — к эпохе Кириака Анконского.

Благодаря этому путешествующему антиквару эпохи раннего итальянского Ренессанса началось научное исследование руин Афин, известных как ему, так и нам. На них и сами греки, и люди Запада стали смотреть глазами ученых. Многие флорентинцы прибыли ко двору герцогов Афинских из дома Аччьяйоли, но, кажется, никто из них не удосужился оставить записки об Афинах. Один такой, Никколо Макиавелли побывал в Афинах в 1423 г. и был буквально очарован представшими ему картинами, но этот современник и тезка знаменитого государственного деятеля написал из Афин своему другу всего лишь краткую записку: «Ты наверняка не видел более прекрасной страны, чем эта, и столь же прекрасной твердыни».

Несмотря на это Акрополь в этом виде уже в XIV В., когда каталанская компания господствовала в Афинах, и внимание самих

испанцев привлекали не столько мощь одной из самых грозных твердынь романизированной Греции, сколько красота античных храмов Акрополя. Король Педро IV Арагонский, которому упомянутая компания передала власть в герцогстве Афинском, назвал в 1380 г. Акрополь «драгоценнейшим камнем, какой только есть в мире, и притом — такого рода, что все короли христианского мира совместными силами не смогли бы создать ничего подобного».

Спустя несколько лет после того, как Макиавелли постоял на вершине Акрополя, обуреваем гордыми помыслами, другой итальянец, а именно Кириак Анконский, первый из западных путешественников, восхищавшихся красотами классической древности, прибыл на Восток ради археологической науки, которая в его годы только начинала складываться.

Почти одновременно с ним, в 1417 г., Христофоро Бондель- монте объездил греческие острова и побережье, которые он описал в своем труде «Liber Insularum Archipelagi»1, посвятив его кардиналу Орсини. Именно потому, что Бондельмонте был флорентинцем, более чем странно, что он не проявил интереса к Афинам.

Кириак же дважды побывал в Афинах: в апреле 1436 г. и в марте 1447 г. Тогда в городе правил Нерио II. Аччьяйоли же был правителем Стивса и Сетинеса, как в те времена на Западе называли Фивы и Афины. Романтическая красота франкского герцогства открылась перед ним в полной мере, и Кириак смог насладиться ее закатом, ибо всего через несколько лет турки не позволили ему вновь побывать в Афинах. А пока что он с энтузиазмом разглядывал «невероятной красоты мраморные постройки и всевозможные святилища как в самом городе, так и вне его, а также дивные художественной работы изваяния и колонны». Правда, все они давно лежали в развалинах. Кириак восторгался «чудесным мраморным храмом богини Паллады в Акрополе, божественным творением Фидия». Он посетил герцога Нерио в сопровождении его родного отца, Нерио ди Донато. «Мы нашли его, — писал он, — на Акрополе, высочайшей крепости в городе». К сожале-

Книга об островах Архипелага» (лат.).


нию, Кириак имел мало опыта и навыка, чтобы по достоинству оценить один из самых странных княжеских дворов. Ему недоставало такта, который проявил Рамон Мунтанер при посещении Кадмеи в Фивах. У Кириака были лишь зоркие глаза, без устали любовавшиеся мраморным великолепием Пропилей, в которых был сооружен герцогский дворец. Он побывал здесь еще раз (в 1447 г.), оставив весьма точное описание Парфенона.

Наблюдения этого неутомимого исследователя впервые были сделаны в 1412 г., во время путешествия на Восток, а затем сопоставлены с руинами Рима, где Кириак в 1453 г выступил в роли провожатого императора Сигизмунда, когда его давний меценат и покровитель, кардинал Габриэле Кондульмер, занимал Святой престол под именем Папы Римского Евгения IV 1 Однако он не обладал достаточно обширными знаниями об Афинах, и оба его посещения древнего города были весьма краткими. Если он и при-

Евгений IV (Габриэле Кондульмер) занимал папский престол в 1431-1447 гг.

вез с собой в Италию записки о путешествии, они, видимо, были уничтожены.Сохранилась лишь часть его обширного собрания надписей, а также выполненные Джулиано да Галло рисунки различных греческих памятников, сделанные по эскизам из записной книжки Кириака. Они хранятся в собрании «Барбериана» в Риме, где их внимательно изучали Спон и Винкельманн. Эти рисунки побывали и в руках Дюрера, благодаря посредничеству нюрнбергского врача и гуманиста Хартманна Шеделя, который в бытность свою в Падуе сумел снять копии с этих записных книжек, содержащих греческие зарисовки.

В Афинах Кириак продолжил свою традицию сбора сведений о достопримечательностях и удивительных вещах, подобных описаниям всевозможных диковинок Рима. Это было плодом антикварных полузнаний и слухов, в основе которых лежали заметки Пав- сания. В своих афинских записках Кириак упоминает об остатках водопровода (акведука) императоров Адриана и Антонина1 в Ли- кабеттосе. Акведук этот был прозван в народе «студией Аристотеля». Кириак слышал, что Олимпион называют «Дворцом Адриана», так что в этой связи не вызывают особого удивления простонародные названия памятника Аисикрата и водопровода у Андроникоса Киррестеса. Этот автор называет первый из них театральной сценой, а второй — храмом Эола.

Подобные простонародные названия восходят к эпохе высокого Средневековья. По мнению Фальмерайера, подобные названия, с первыми упоминаниями о которых этот славный ученый узнал из книги «Турко-Греция» Мартинуса Крузиуса, следует приписать первым албанским колонистам Афин, появившимся в XIV—XV вв. Их подхватил Михаил Акоминат, запечатлевший эти простонародные названия в своих сочинениях. Выходцев с Эпира2, говорящих не по-гречески и абсолютно несведущих в афинских древностях и еще меньше — в происхождении и названиях древних монументов,

Антонин Пий («Благочестивый»; 86—161 гг.; римский император с 138 г.). Выходец из галльского сенаторского рода. В римской историографии считался идеальным императором.

Эпир — местность к западу от Фессалии, по другую сторону горной гряды Пинд. Эпир был заселен иллирийскими племенами, которых греки считали варварами.

не слишком интересовала история Афин. Однако они кое-что слышали о ней и называли арсеналом Ликурга часть Пропилей, а фонарем Демосфена — памятник удачливым хористам. Подобные названия могли быть изобретены самими полуобразованными афинянами. Со временем они стали частью городской топонимики и в этом качестве были усвоены Акоминатом.

Уже во времена служения этого епископа, во второй половине XII в., состояние античных памятников в общем и целом было плачевным и требовало огромных сумм на реставрацию, о чем впоследствии писал Кириак. Дело в том, что этот знаменитый митрополит многократно упоминает целый ряд выдающихся памятников, представлявших собой остатки былого величия Афин. В своей вступительной речи он сказал: «Я не вполне убежден, продолжают ли древние Афины существовать и в наши дни, или же от них осталось лишь славное имя, когда меня некий периэгет прямо спрашивает об этом и хочет, чтобы я ответил ему: вот это — Перипатос2, это — Стоя3, здесь — Акрополь, там — Пирей, фонарь Демосфена, и когда он говорит подобным образом, я вижу перед собой истинного древнего афинянина».

В своей приветственной речи к претору Деметриосу Дримису уже знакомый нам Акоминат сказал: «Потрудись отыскать последние следы Эллады, Перипатоса или Аикейона (Ликея). Пока что ты сможешь увидеть разве что скальный утес Ареопага, являющий собой каменный гребень и славящийся достославным своим именем. Ты сможешь увидеть и небольшой островок Стой Пой- киле, но погруженной в глубокий сон, Стой, каменные плиты которой изгрызены беспощадным временем».

В другом месте автор с характерно риторическим пафосом сетует, что великий некогда град Афины не только утратил былую

Ликург — легендарный царь Спарты. В период между VI и VII вв. создал политические институты спартанского общества. В Спарте ему воздавались божеские почести.

Перипатос — галерея для прогулок в Афинском ликее, где располагалась школа Аристотеля.

Стоя (Стоя Пойкиле) — греко-римская философская школа, название которой происходит от греч. «Пестрый портик», где собирались основатели Стой. Просуществовала более 500 лет. Логика Стой превосходит логику Аристотеля.

славу, но и само имя его забылось бы человечеством, если бы не неистребимые образы Акрополя, Ареопага, Гиметтоса и Пирея. В другой раз он перечисляет несколько иные достопримечательности: Гиметтос, Пирей, Элевсин, Марафон, Акрополь. Восседая на Гиметтосе, он бросает взор на Пситталию, Саламин и Эгину, расположенные напротив и перед ним. Он тут и там повторяет эти имена, а также называет и знаменитый источник Каллирои1. Как-то раз он упоминает и Керамикой.

В этом обстоятельном каталоге неизменно фигурирует только Акрополь, но, к сожалению, не упомянуты другие памятники, частично сохранившиеся даже в наши дни. Так, Пропилеи у него не упоминаются вообще, а Парфенон упомянут только мимоходом, благодаря возведенной в нем церкви. Храм Тесея также упомянут лишь в связи с церковью Святого Георгия в Керамикосе. Огромные фрагменты развалин Олимпиона занимают Акоминат столь же мало, как Стадион или акведук Адриана и Антонина, Театр Диониса или Одеон в южной оконечности Акрополя, и многие другие крупнейшие памятники, частично сохранившиеся и в наше время.

Сей ученый епископ, к сожалению, не оставил никаких топографических заметок, отметив лишь некоторые памятники древности, которые показались ему наиболее значительными символами античного величия Афин. Это — прежде всего Акрополь, Ареопаг и старинные философские школы. Он отдает предпочтение Ликейону перед Перипатосом, а однажды упоминает даже о школе Аристотеля и описывает, в чем заключаются различия между ними. Стоя (известная также в свое время под названием Пойки- ле, «Пестрая») была для него куда более важной, чем платоновская Академия, которую он вообще не упоминает в числе наиболее значительных названий. Возможно, это — чисто случайная недооценка, ибо в другом месте он все же вспоминает Академию, гово-

Каллироя — в греческой мифологии: 1) одна из океанид (К. — греч. «прекраснотекущая»), дочь Океана и Тефиды, супруга Хрисаора, которому родила трёхголового великана Региона; 2) речная нимфа, дочь Ахелоя, супруга Алкмеона, мать Акарнана и Амфотера.

Одеон — открытый театр для музыкальных представлений. Древнейший одеон в Греции построил Перикл на юго-восточном склоне Акрополя.

ря, что Платон не случайно избрал это красивейшее место во всей Аттике для местопребывания философов и мудрецов. Это место считали одной из главных достопримечательностей Афин не только он, но и многие другие задолго до него. Так, за век с лишним до Акомината в том же русле рассуждал и Михаил Пселл1. Этот великий византийский ученый однажды, сетуя на упадок величия Афин, писал следующее: «В Афинах также существовали не забытые и в наши дни Академии и Стоя Хрисиппа , и Ликейон. Даже мне многое говорят имена ученых и прочитанные труды по философии; но все то, что казалось в них действительностью и истиной, исчезло». Пселл, энтузиаст и поклонник Древней Греции, оставил свидетельство об информации, которую ему еще в XI в. поведал один ученый грек. Информация эта касалась топографии Эллады, Аттики и Афин. Что касается самой топографии, то он черпал ее факты для своих друзей и близких по большей части из Страбона3

В XII в., когда достопримечательности Рима стали вызывать особый интерес, не нашлось другого такого ученого, который вознамерился бы посвятить свои силы изучению мира афинских развалин, как Михаил Акоминат, восторженный поклонник древностей, без преувеличения целые годы проживший на Акрополе. Он был по-настоящему озабочен вопросом изучения Афин. Об этом свидетельствуют заключительные стихи его монодии, посвященной закату и упадку Афин. Эта печальная песнь, написанная ямбическими стихами, в предисловии к греческой рукописи имеет латинское заглавие: «De pristinae urbis Athenarum dignitate» Эллис- сен считает, что эта надпись не совпадает с приводимой Лаббеусом и Фабрициусом надписью о несхожести новых и ста-

Пселл, Константин (в монашестве — Михаил; 1018—1078), византийский ученый, философ, политик, сторонник возрождения платонизма, автор многочисленных трудов.

Хрисипп (ок. 280—204 гг. до н.э.) — греческий философ-стоик. Логика Хрисиппа близка к аристотелевской.

Страбон (ок. 63 до н.э.—24 г. н.э.) — автор знаменитого семнадцатитомного труда «Географика», повествующего об истории и географии многих регионов Средиземноморья и представляющего значительный интерес и в наши дни.

«О достопримечательных вещах древнего града Афины» (лат.).

рых Афин. На основании последних строк монодии он сделал вывод о том, что эти стихи на самом деле представляли собой как бы введение в некую обширную поэму или речь, предметом которой являлось сравнение старых и новых Афин.

Подобная точка зрении вполне согласуется с заключительными стихами. Совершенно очевидно, что Михаил намеревался возвеличить древние Афины:

Увы, Афин погибла слава древняя!

Ни тени, ни следа ее не донеслось до нас.

А посему прости, что я, коль мне позволено,

Вам покажу Афины — град прославленный,

Картина эта — цель сего писания.

Но увы, вмешался злой рок, и именно ему мы обязаны тем, что от эпохи Средневековья до нас не дошло красочных описаний Афин — этого подлинного мира развалин. Имена античных богов и героев, мудрецов, художников и великих горожан дошли до нас, несмотря на мрак Темных веков, знакомых всякому школьнику. Именно древностью датируются эти замечательные памятники и развалины. Даже несмотря на это просторечное название, восходящее, вне всякого сомнения, к кругам схоластов, загробная жизнь этих замечательных развалин продолжается, продолжается жизнь города, прелесть которого Павсаний воспел еще много веков назад в своих — увы, в большинстве своем утраченных! — творениях. Мы не знаем, составляли ли в эпоху Средневековья антиквары топографические записки о достопримечательностях Афин. Лишь от последних лет правления герцогов Аччьяйоли и первых лет засилья турок дошли до нас массивные грекоязычные манускрипты, характер которых вполне отвечает достопримечательностям Рима. Мы имеем в виду два знаменитых фрагмента: текст, который открыл Отфрид Мюллер, и обнаруженный Людвигом Блосом текст — так называемый Венский Аноним (Та бгатра ка( бгбаакаХега xcbv A0r)vcbv), а также небольшой Парижский отрывок (яер1 xrjq AxxiKrjq), который открыл Детлефсен и опубликовал его в «Gerhards Archaologischer Zeitung», 1862 г.

Коронелли. Афины

Людвиг Рос пытался доказать, что Венский Аноним возник вскоре после падения франкского герцогства под напором турок. В этом тексте о герцоге (8о1)^) Афинском говорится в имперфекте, о турецком владычестве нет никаких упоминаний, а о храме Парфеноне говорится как о христианской церкви. Следовательно, Парфенон еще не успел превратиться в мечеть, как утверждает другой автор. Год, когда это произошло, неизвестен.

В Акрополе правил герцог Франко, последний правящий герцог из дома Аччьяйоли, после которого пригороды Афин в 1456 г. взял в свои руки паша Омар. Спустя два года герцог капитулировал и со всеми своими сокровищами перебрался в Фивы, которые ему в качестве ленного владения передал Мога- мет II. Султан лично посетил Афины в 1458 г.; он восхищался красотой древних руин античного города и обошелся с афинянами достаточно мягко. Но один неожиданно появившийся текст рисует султана в гневе. Захватив Морею, султан в 1460 г. двинулся на Афины. Он повелел отослать в Константинополь десять самых почетных горожан и казнить эрцгерцога Франко, что и было исполнено в Фивах. На основании этого принято считать, что это был жестокий султан. Он превратил церковь Девы Марии в мечеть. Так или иначе, как бы там ни полагал Людвиг Рос, утверждение, будто после отречения последнего герцога в 1458 г. православной вере в Греции фактически пришел конец, представляется мне весьма сомнительным. Аноним ничего не говорит о том, намерен ли он восславить храм Геры1 в урочище Каллирои, который, по его утверждению, служил афинскому герцогу в качестве уединенной молитвенной часовни, и который, из «пущего благочестия», впоследствии был превращен в церковь Пресвятой Богородицы. Если же знаменитый Метрополь в Пантеоне в описываемую им эпоху служил греческому культу, не означает ли это, что сочинитель был особенно преисполнен национально-религиозного сознания? Карл Хопф относит превращение церкви в Пантеоне в мечеть к 1458 г., но без достаточных на то оснований. Имеющиеся факты позволяют считать более вероятным, что захват турками главной христианской церкви Афин имел место в 1460 г. или несколько позже. Примерно к этому году можно отнести и создание упомянутой анонимной рукописи. Я считаю 1460 г. вполне вероятной временной границей возвращения христианской часовни в бывшем храме Геры православным. Однако это событие могло произойти только благодаря падению власти афинских герцогов2 Греки вступили во владение этой часовней с позволения новых турецких властей, либо в 1456 г., когда Омар, сын Турахана, захватил город Афины, либо в 1458 г., когда в результате изгна-

Гера — в греческой мифологии супруга и сестра Зевса, верховная олимпийская богиня, дочь Кроноса и Реи. Ее имя означает «охранительница», «госпожа». Брак Геры с братом — рудимент древней кровнородственной семьи. Вместе с остальными детьми Кроноса Гера была проглочена им, а затем, благодаря хитрости Метиды и Зевса, изрыгнута Кроносом.

По вероисповеданию — католиков.

ния герцогов с Акрополя на месте франко-итальянских властителей установилась власть султана.

В 1458 г. турки взяли под свой контроль Акрополь, афинская твердыня оставалась мощной крепостью, крупнейшим бастионом в Аттике. Возникает предположение: а что, если у этой твердыни было какое-то другое применение, помимо чисто военного? Трудно предположить, что она оставалась эллинским святилищем; еще более трудно поверить в то, что в Пантеоне могли совершаться латинские или греческие богослужения. Куда более вероятно, что на некоторое время турки позволяли отправлять в крепости культ Пресвятой Девы Марии1, а затем здание наконец было превращено в мечеть. А вот афинскому схоласту не было позволено прогуляться по вершине Акрополя. Когда он писал свои топографические заметки, он находился уже далеко за границами герцогства. И для того, чтобы подробно рассказать о зданиях крепости, ему не было надобности вновь побывать на месте и увидеть их вновь: он все уже дано знал и помнил.

Он писал по памяти, когда рассказывал о Пропилеях: «с северной стороны находится целая обширная канцелярия [выполненная] из мрамора, с белыми колоннами». Курт Вахсмут в своих записках отмечает следующее: «на северном холме, представляющем собой пинакотеку, некогда была сооружена канцелярия франкских герцогов». Это понимал и Людвиг Рос. Представляется странным, что за греческим словом Kayy8?iapia у автора фрагмента не следует естественное дополнение «герцога», что он вообще не говорит о находящемся там герцогском дворце, который еще Кириа- кус отмечает как «praecellentia aulae nobilissum opus» Что может быть более чуждым, чем подобный эпитет яааа к этому существительному каууг?1ар(а? Здесь явно имеет место расширительное понятие. Вся северная сторона Пропилей может быть охарактеризована как «канцелярия». Но следует ли под этим термином пони-

Кстати сказать, Дева Мария под именем Мариам почитается и в исламе как мать великого пророка Исы (Иисуса).

Канцелярия (греч.).

«Дворец превосходнейшей и благороднейшей работы» (лат.).

мать франкско-герцогскую канцелярию в привычном значении? Возможно ли в сочинении, посвященном подобным достопримечательностям, употребление этого термина в его греко-античном значении? Как и арсенал Ликурга, античную канцелярию следует считать баснословным вымыслом. Если говорить кратко, я хотел бы показать этим термином, насколько недостоверны заметки Анонима в отношении хронологии и датировки.

Еще сложнее обстоит дело со вторым небольшим фрагментом «об Аттике». Сразу во вступлении термин Акрополь сопровождается франкским словом «castro»1, а затем говорится об Афине Палладе, или церкви Пантеоне, с прилагательным ТО (ацоаб. В этом звучащем на турецкий лад слове Бурсиан усматривает один корень xaajui, а Вахсмут — lG|Liay(8lOV. Так в старину назывался современный албанский квартал Плака, расположенный у подножия Акрополя. При этом упоминается один из мраморных львов (у Дипилона), который в 1688 г. был увезен Морозини вместе с двумя другими. Поскольку этот небольшой фрагмент, в общем, передает характер первого, большего фрагмента и в отдельных деталях согласуется с ним, можно утверждать, что по времени создания они отстоят не слишком далеко друг от друга. Первооткрыватель этого отрывка полагает, что почерки обоих фрагментов восходят к XV в. Бурсиан приписывает автору несколько античных реминисценций, которые отсутствуют у Венского Анонима, что отражает его эрудицию. Однако тщательное сравнение обоих фрагментов показало, что они восходят к общему источнику, каковым скорее можно считать грубоватую простонародную традицию, нежели холодную археологическую эрудицию образованного афинянина. Именно поэтому столь важно наличие второго фрагмента, ибо он является не перепевом первого, а самостоятельным текстом, свидетельствующим о том, что в Афинах еще в XV в. проявляли заботу об описании достопримечательностей города. И,

Кастро — в ряде стран — название городков, выросших на месте римских укрепленных лагерей.

однако, в обоих афинских фрагментах можно проследить влияние римского представления о достопримечательностях.

Средневековая книга о достопримечательностях Рима — это не слишком ценимое в литературе описание римлянами памятников своего города; оно основано на старинных описаниях городских достопримечательностей. К ним прибавлен целый ряд церковных заметок — и готово топографическое описание, известное «Mirabilia Urbis Romae»1 и составленное из служебных донесений и простонародных легенд. Примерно в середине XII в. сформировался определенный литературный образец, на основании которого в эпоху раннего Ренессанса начались первые подлинно научные исследования антикварных реликвий и древностей города Рима. Основоположником этих исследований был Флавий Блонд. В

1447 г. этот выдающийся человек завершил труд «Roma Instaura- . 2

ta» — первую попытку научного описания и исследования римских монументов.

Этот эпохальный труд имел своей предпосылкой целый ряд других текстов, восходящих к старинным (IV и V вв.) описаниям Рима императорского периода, а также к «Notitia»3 и «Curiosum Urbis»4 получившим многочисленные продолжения, такие, как описания Святого града Рима, и труд Эйнзидельнского5 Анонима в эпоху Каролингов6, начало труда «Графия» в оттоновскую эпоху, «Ordines Romani», первые попытки составления плана Вечного города, «Достопримечательности», составленные в XII и XIII вв., собрания старинных надписей Кола ди Риенцо, Донди, Синь- лоили, Поджио и прочих.

В том же 1447 г., когда Флавий Блонд посвятил свой труд «Roma Instaurata» Папе Римскому Евгению IV, Кириак Анконский, сам шесть лет тому назад посвятивший этому же папе свой

«Достопримечательности города Рима» (лат.).

«Восстановленный Рим» (лат.).

«Ознакомительные записки» (лат.).

«Городские курьезы» (лат.).

Эйнзидельн — город в Германии.

Каролинги — династия франкских королей, правивших в VIII—XII вв.

собственный труд, во второй раз побывал в Афинах и собрал здесь обширную коллекцию надписей и зарисовок монументов. Это случайное совпадение во времени двух важнейших явлений топографической науки в двух крупнейших столицах античного мира свидетельствует по меньшей мере о взаимосвязи духовных течений тогдашнего мира. Это — волна первых научных импульсов, обращенных из Рима в Афины, это и итальянский антиквар, практически заново и в то же самое время открывший для Запада античные Афины. Самое любопытное здесь кроется в том, что человеком, который исследовал древний город и описал его чудеса и достопримечательности, оказался не афинянин, не грек. Новое открытие Афин стало делом человека Запада: труд поистине запоздалый, как и все, что связано с Афинами. Таким образом, оба фрагмента об Афинах оказались относящимися к одному и тому же периоду, ставшему объектом научной топографии. Они появились на три века позже, чем описание достопримечательностей Рима. Топография как наука возникла в Афинах в середине XVII в., главным образом — на основе работ французских капуцинов, изучавших монумент Аисикрата, и исследований Спона и Уилера.

Поскольку уцелели только те фрагменты описаний достопримечательностей Афин, которые в свое время были изучены Кири- аком, я придерживаюсь мнения, что самое появление там этого выдающегося человека оказало громадное влияние на дальнейшие опыты по научному описанию города. Ученые итальянцы, такие, как Ауриспа, Филельфо и Джуарино, побывали в Константинополе, чтобы там, на месте, изучать греческую литературу, нам же не известен никакой другой иностранец, за исключением Кириака, который посетил бы Афины. Этот человек, носитель греческого языка, друг крупнейших ученых Италии, появился в Афинах как представитель образованности стран Запада. На самих афинян произвело сильное впечатление, когда они принялись копировать надписи, обмерять древние монументы, изучать античные монеты и артефакты, собранные им.

В числе главных целей его приезда в чужой город было и установление контактов с образованными афинянами. Полуобразованные комментаторы охотно сопровождали его в странствиях. Кири- ак, который был знаком и с «Достопримечательностями Рима», и с писаниями Флавия Блонда, стремился выяснить у образованных афинян, существуют ли вообще в обиходе письменные топографические руководства, путеводители, описания памятников города и т.п. В конце концов, он привлек к этим работам афинских антикваров. Так благодаря ему в Афинах развернулась широкая антикварная деятельность, в результате которой, особенно в ходе его последнего приезда, и были найдены фрагменты текстов, в том числе и два упомянутых выше.

Оба текста представляют собой фрагменты некоего целого, причем первый — описания города, а второй, возможно — некоего географического трактата, от коего сохранился фактически один лист, на котором речь идет о руинах Афин. Людвиг Рос считает многие листы, исписанные твердым почерком Венского Анонима, неудачным сочинением какого-то ученика, а Лаборд утверждает, что его сочинитель, видимо, был не афинянином, а греком откуда-то из-за рубежа, поскольку именно таким людям мог понадобиться путеводитель по Афинам, и они могли сочинить его. Однако очень сложно поверить в то, что оба упомянутых фрагмента представляли собой творение безвестных афинских антикваров, которые хотели просто составить опись памятников и достопримечательностей, существовавших в их время.

Несколько веков отделяют отрывок с описанием Афин от списка достопримечательностей Рима, и, несмотря на это, стиль и тон описания этих диковин настолько близки, что на первый взгляд может показаться, будто появление обоих описаний городов — Рима и Афин — относится к одной и той же легендарной эпохе средневековых воззрений на историю. Возникает даже вопрос о том, что, при наличии длительных связей Афин с Римом и Италией в эпоху франкского герцогства, нельзя в принципе исключить возможность того, что копии римских диковин передавались непосредственно в руки афинских антикваров, что не могло не повлиять на взгляды последних на особенности мира афинских развалин. Однако сходство с «Mirabilia Romae» («Достопримечательностями Рима») вполне может объясняться и развитием в русле одной и той же традиции как в Риме, так и в Афинах. В конце концов, искусство, которому афинский перигет посвятил свой трактат, было знакомо ему еще благодаря Павсанию: он обошел весь город и записал и зарисовал все наиболее важное.

Никакие промежуточные элементы не связывают эти фрагменты с перигезой Павсания. В их основе не лежат никакие официальные материалы, подобные перечням римских чудес в уже упоминавшихся описаниях. И это отсутствие, и совершенно иная природа топографии Афин помешали этому варвару — последователю Павсания (я говорю в основном о большем фрагменте, принадлежащем так называемому Венскому Анониму) провести деление на категории, присутствующее в «Достопримечательностях Рима», повествование в которых поэтапно описывает городские ворота, триумфальные арки, крепости, термы, дворцы, разного рода святилища, мосты, кладбища, а затем — отдельные храмы, колонны, христианские монументы и т.д., а затем переходит на городскую статистику, перечисляя все прочее по порядку. И даже эта последняя масса фактов убедительно согласуется с большим афинским фрагментом.

Завершив раздел под заглавием «Афинские театры и школы», его автор намеревается рассмотреть город согласно двум этим группам монументальных памятников. Он начинает, как задумал, но скоро тонет в лабиринте деталей и замечаний. Это заглавие представляется настолько неподходящим в отношении целого, что оно вряд ли может принадлежать самому автору. Оно обретает смысл лишь тогда, когда появляется упоминание о важнейшей для Афин категории «Храмы».

Автор этих фрагментов был настолько невежественным, чтобы провести прямую параллель с описанием Павсания. Он не пытается выяснить, погиб ли данный памятник или просто завален грудами мусора и развалин, как театр Диониса, Асклепион, Одеон Перикла или Метроон, Пританеи, Агора, гробницы в Керамикосе, стены, городские ворота и т.д. Он по большей части упоминает только о том, что видно на поверхности, и беспорядочно рассказывает о монументах, высящихся в городе по всем четырем направлениям: о стадионе на том берегу Илисса, о памятниках отдаленного Гиметтоса, о Аикабеттосе вплоть до границ Акрополя и до холма Мусейон.

По сравнению с «Достопримечательностями Рима» сразу же бросается в глаза, что греческий перигет совершенно не интересуется христианскими Афинами. Описание города Рима также явно выделяется предпочтением монументам языческой эпохи, но долг пилигрима требует как минимум перечисления священных мест страданий и мученичества христиан, например — кладбищ в списке достопримечательностей, а также упоминания знаменитых легенд, в которых фигурируют и христианские, и языческие элементы. Среди них можно встретить легенды об Августе и Сивилле, об императоре Юлиане Отступнике и статуе в его память, о строительстве Пантеона, о возведении базилики Святого Петра в Винколи, о Ватикане и прочих подобных достопримечательностях. Афинские гиды не могут предложить гостям памятников подобного рода, да и содержание легенд здесь куда более скудное.

Автор описания города Афин не удостаивает взглядом византийские или франкские церкви, хотя в его время число христианских церквей и часовен в Афинах было немногим меньше, чем в Риме. И хотя большинство их по большей части представляли собой небольшие, малопривлекательные сооружения, среди них было немало и таких, которые бесспорно представляли собой выдающиеся памятники христианского Средневековья и в наши дни привлекают пристальное внимание исследователей. Бабен в 1672 г. насчитывал в Афинах и в пределах окружности протяженностью в 1 милю вокруг них не менее 300 церквей. А в 1832 г. в

Афинах насчитывалось 130 более или менее значительно разрушенных христианских святынь.

Афинский антиквар был преданным приверженцем греческой веры и, возможно, принадлежал к числу лиц духовного звания. Парфенон, этот живописный памятник античности, он называет церковью Божьей Матери, и этот храм был для афинских христиан тем же, чем для римлян — базилика Святого Петра. Статус этой церкви был столь высок, что в своем полном завещании, составленном 17 сентября 1394 г., герцог Нерио I Аччьяйоли завещал этой церкви весь город Афины со всеми находящимися в нем владениями. При этом он называет храм церковью Марии, хотя кое-где упоминает античное название Парфенон, а иногда — храм на Акрополе, умалчивая при этом и о Пропилеях, и об Эрехтейоне. Там же, где его рассказ обрывается на описании мраморной кельи и колоннады-перистиля, он свободно использует античное название. В своем труде Парижский Аноним уверенно именует этот храм, превращенный в мечеть, храмом Афины Паллады.

Согласно средневековой легенде, храм Парфенон — это творение царя Ясона1. Однако в афинском фрагменте «Достопримечательностей» это не упоминается. Эта легенда встречается только в «Liber Guidonis»2 Вместо мифического героя — предводителя аргонавтов в описании города Афин фигурируют имена Аполлоса и Евлогия, которые построили церковь неведомому богу. Аагорд отождествил эти неведомые имена с именами византийских зодчих, которые возвели храм Парфенон, а новейший исследователь вспомнил в этой связи иудео-христианского подвижника Аполлоса, о котором упоминается в Книге Деяний Апостолов (Деян. 18, 24; 19)3 Афинскому антиквару почему-то

Ясон — в греческой мифологии герой, правнук бога ветров Эола, сын царя Иолка Эсо- на и Полимеды Участник Калидонской охоты, предводитель аргонавтов. Когда Пелий сверг своего брата Эсона с престола, тот, опасаясь козней узурпатора, отдал Ясона на воспитание кентавру Хирону, который научил его искусству врачевания.

«Книга Гвидона» (лат.). Ср. имя царя Гвидона в знаменитой сказке Пушкина.

«Некто Иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в Писаниях» и «Во время пребывания Аполлоса в Коринфе».

вспомнилось упоминание о жертвеннике Неведомому богу. Под этим названием христианский Парфенон еще долго фигурировал в текстах людей Запада, которым очень хотелось прочесть подобную надпись даже на фронтоне храма. Так продолжалось до тех пор, пока Спон решительно не провозгласил это вымыслом. Самое странное, что описатель Афин вообще не упоминал об апостоле Павле. Напротив, он именует Андреем апостола, выступавшего на Агоре в Афинах, и далее излагает легенду из Деяний Апостолов.

Из этого странного переплетения с христианскими легендами нелегко прийти к выводу, что сообщений об историях подобного рода сохранилось очень немного и что число их крайне невелико. Столкновение христианства и язычества в Афинах, где старая вера стараниями философов платоновской школы продержалась чуть ли не до VI в., было не столь ожесточенным, как в Риме, и превращение языческих Афин в христианский город происходило постепенно, без лишних конфликтов. Здесь не существовало никаких подземных катакомбных христианских Афин, и темная история церкви, основанной в городе святым апостолом Павлом, не возымела никаких всемирно-исторических последствий. Единственный легендарный героический образ здесь — это, конечно, святой Дионисий Ареопагит1 Еще в XVII в. на одном из скалистых холмов местные жители показывали дом первого епископа Афинского, а рядом с ним — колодец, в котором апостол Павел целые сутки скрывался от преследователей. Эти места по праву связаны с важнейшими хрис-

В начале VI в. н.э. появились наиболее таинственные тексты, надписанные именем св. Дионисия Ареопагита, так называемые «Ареопагитики», в числе которых особенно выделяется трактат «О небесных иерархиях». Между тем исторический св. Дионисий, член Афинского ареопага, был учеником св. апостола Павла и жил в I в. н.э., то есть за четыре века до широкого появления приписываемых ему сочинений. Поэтому его принято называть Псевдо-Дионисием Ареопагитом. Между тем этот факт — пример традиции надписывать все творения школы именем ее главы. Основной круг идей и откровений, изложенных в «Ареопагитиках», действительно восходит к св. Дионисию, но его труды долгое время хранились в устной традиции. Когда же эзотерическое течение в ортодоксальном христианстве стало угасать, ученики зафиксировали на бумаге доступное им содержание «Ареопагитик». Так возникли тексты, написанные на языке IV—V вв. и считающиеся творениями самого св. Дионисия.

тианскими преданиями в Афинах. Однако Бабен лишь упоминает о них, а между тем этот отец-иезуит был первым автором описания Афин, в котором наряду с античными монументами перечисляются и христианские церкви города.

При подобной скудости материалов Афинский Аноним приводит ряд простонародных легенд, возникших на протяжении веков вокруг античных монументов. Так, например, он рассказывает о сказочных двенадцати царях, которые возвели Царскую крепость (Олимпион), от двуликого Кекропа1, который возвел стены Афин на Акрополе, покрыл золотом святыни внутри и снаружи и дал городу название Афины. В списке чудес и достопримечательностей Рима также говорится о золотых стенах Капитолия. Таким образом, прилагательное «золотой» является общим для обоих городов.

Понятие paaikevq (царский) со всеми монументами, лежащими в руинах, относится к воспоминанию об имперском величии римлян и византийцев, подобно тому как упоминание о «Палатио- не», восходящее к императорскому дворцу Рима, при франках было перенесено на развалины Афин. Легенды об императорах и их сказочных дворцах были распространены по всей Римской империи. В самом Риме Вениамин Тудельский уверяет, что видел «80 дворцов 80 императоров, которые все именовались царями», а также немало других диковин.

В «Достопримечательностях Афин» греческий термин великая базилика был взаимозаменяемым с франкским «Палатия». Так, Пропилеи именовались «Палатион мегистон», а соответствующее ему определение «Palatium majus» в Средние века отождествлялось с Палатином. Развалины колоссального Олим- пиона именовались Палатионом (или Басилей, Ойкос Басилей- ос), что означает Императорский замок, или даже «Domus Hadriani princeps»2 как называет его Кириак. Ворота Адриана,

Кекроп — в греческой мифологии афинский царь, рожденный землей. Это — получеловек и полузмей, что указывает на глубокую древность и хтонизм образа. Кекроп стал первым царем Аттики. При нем произошел спор между Посейдоном и Афиной за обладание Аттикой.

«Дом (дворец) императора Адриана» (лат.).

ведущие в Басилею, по-гречески звучит «камара мегисти», что соответствует латинскому определению руин «camere, camerel- 1е». Кроме того, описатель городских реликвий упоминает имена Адриана и Тесея. Агору с развалинами колонного зала на ней принимали за Палатио Фемистокла. При Бабене этот дворец считался Гимнасиумом Адриана, однако сам Бабен сомневался: не есть ли это остатки построенного Адрианом храма Зевса Олимпийского? Первым, кто верно узнал в нем Олимпион, стал Трансфельдт.

Афиняне обнаружили и другие древние постройки. Постройки эти также относятся к афинским достопримечательностям, подобно тому, как римляне опознали дворцы великого Древнего Рима. Здесь, в Риме, говорят о «Palatium majus in Pallanteo monte»1 и четко узнают дворцы, возведенные Августом, Тиверием и другими императорами. Конечно, вам уже не покажут домов Сципиона, Вергилия, Горация или Катона, однако с гордостью назовут дворцы и сады Микенаса, Саллюстия, Октавиана, Домициана, Лате- рана, префектов Кромация и Евфимиана и обязательно сопроводят помпезным именем императора название дворца, давно лежащего в руинах.

В Афинах еще во времена Павсания показывали жилища знаменитых горожан, и эта традиция сохранялась долгое время спустя. Мы заметили, что крупным развалинам здесь любят давать имена таких великих афинян, как Фемистокл и Мильтиад, хотя эти люди просто не могли иметь столь громадных жилищ. В нашем труде значатся жилища (01КГ||Ш9 OIKO^) таких деятелей, как Фукидид, Солон, Алкмеон, расположенный неподалеку монумент Лисикрата — фонарь или жилище Демосфена. Здесь же находились и другие аналогичные памятники. Настоящий же дом Фемистокла находился в квартале Мелита на холме Нимф, который впоследствии изчез из памяти афинян, как местоположение жилищ других знаменитых афинян древности и даже место, где находилась Агора.

«Большой Палатин на Палатинском холме» {лат.).

Показательно, что Аноним нигде не упоминает зданий, связанных с именем Перикла, тогда как маркиз Нуантель, посланник Франции, посетивший Афины в 1674 г., называет древние руины «дворцом Перикла».

В памяти простого народа не сохранилось и следа от бесчисленного множества статуй и прочих художественных сокровищ античности. Один описатель указывает, что неподалеку от дворца Фемистокла, возле «дома Полимарха», находились рельефные колонны Зевса (аусЛрата той Aioq). Под домом Полимарха Людвиг Рос и следом за ним Вахсмут имели в виду так называемый Гимнасион Адриана, в котором во времена франкских герцогов, а также турок находилась резиденция правителя города. Под статуей Зевса оба ученых понимали изваяние Те- ламона1 или Атланта. Оба имени служили своего рода эпонимами. Никакой другой рельефной колонны Аноним не упоминает, и это, видимо, следует считать неясным указанием на перечисленные скульптуры.

Упомянутые украшения колонн в Афинах не сохранились, и даже надгробия в Дипилоне давно превратились в груды мусора. Давно исчезла сама память об Афине Промахос и Афине Парфе- нос, о колоссальной статуе Зевса в Олимпионе, о тысячах и тысячах статуй и изваяний на Акрополе и в остальных районах города. Лишь однажды описатель приводит легенду об Агальме Афинянине, а в другой раз — о Посейдоне, которому были посвящены две колонны, возвышавшиеся над театром Диониса, вместо треножников, которые первоначально были укреплены на них. Да еще можно вспомнить Горгонейон на городской стене, о котором говорится у Павсания.

Подобная забывчивость относится и к панораме Афин. Даже относительно того места, где Аноним упоминает Пропилей Стой ev 7ioudXr| шраютг| xi rcepiKXpuoco|ievr|, трудно поверить, что в данном случае он имеет в виду Стоя Пойкиле. Он нигде не называет

Теламон — в греческой мифологии саламинский герой, отец Аякса. По древней версии — сын Актея и Г лавки, дочери саламинского царя Кихрея.

имен художников. Фидий и Пракситель были совершенно забыты в Афинах, тогда как в Риме их имена были высечены на колоссальной конной статуе в термах Константина, которого список римских достопримечательностей, согласно знаменитой легенде, относит к числу величайших философов — провидцев будущего. Риму в этом отношении вообще выпала более счастливая участь, чем Афинам. От его наследия сохранилось несколько знаменитых изваяний, как показывают бронзовая фигура Волчицы и конная статуя Марка Аврелия. И лишь спустя несколько десятилетий после афинских находок на римском Капитолии начали организовывать первый музей.

Столь же слаба в Афинах и память о музыкальном и драматическом искусстве. В списке достопримечательностей Рима группа театральных объектов занимает отдельный параграф. В нем значатся и старый театр, и цирк, правда, перепутанные в не слишком отдаленные времена. В Афинах тоже есть здания, относящиеся к этому разряду: знаменитый театр Диониса, Одеон Перикла, Одеон Герода Аттика, стадион Ликурга по другую сторону моста через Илисс. Благодетель Афин украсил его мраморными сиденьями. Можно назвать и Агриппион, возведенный Агриппой в Керамикосе. Стадион этот еще в XV в. сохранился настолько хорошо, что Аноним упоминает о нем. Он называет его просто театром, считая его всего-навсего афинским театром, в то время как в Риме еще Кассиодор именовал театр Помпея Театрум Романум. Но антиквар забыл название главной арены Афин. Театр Диониса лежал в развалинах; отдельные его фрагменты он назвал школой Аристофана. Большие фрагменты Одеона Герода Аттика еще стояли на юго-восточной стороне Акрополя, так что их было невозможно не заметить. Описатель перенес на это место дворцы Мильтиада и Клеонида.

Для каждого афинянина память о великих деяниях минувшего должна иметь особую ценность. Поэтому возникла целая антикварная категория школ (дидаскалия); они специализировались только на афинских реликвиях. Ничего подобного в Риме не было; там помнили в первую очередь старые библиотеки, количество которых было заимствовано из «Нотаций». Афинский Аноним начинает даже свою книгу с Академии, которую относит к району базилик и вообще крупных развалин. Вторая школа, по его мнению — это элеатская; она располагалась в Ампелокипи. Третьей был Дидаскалион Платона в садах; четвертой — Полизелос на горе Гиметтос. Наконец, поблизости находилась школа Диодора. Само соседство этих имен показывает, до какой степени варварского невежества дошли афиняне той эпохи. Они настолько забыли истинное местонахождение знаменитой Академии, что поместили ее в некоем районе базилик, тогда как Дидаскалион Платона находился в Парадейсосе, или садах. Парижский Аноним помещает школу Платона в Академии, местонахождение которой вообще не указывает. Согласно простонародному преданию Бабен помещает ее в некой башне, находящейся на расстоянии мили от города и в четверти мили от Гиметтоса, а также в садах Апелоки- пи — старом Алопеке.

Столь же неточно определялось и место Ликея Аристотеля. Под этим названием Парижский Аноним обозначил объект, находящийся под мраморными солнечными часами на скальной стене над театром. Он указывает это место посредством двух колонн над гротом («Панагия Хрисоспелиотисса»), а Венский Аноним — Дидаскалион Аристотеля, как он называет Аикей, под теми же колоннами, в которых в XV в. видели руины театра Диониса. В полном противоречии с этим находится «студия Аристотеля», которую показывали Кириаку у остатков акведука Адриана.

Зал стоиков и школа эпикурейцев, как считалось, находились в больших роскошных постройках на Акрополе, однако неясно, в какой именно части Пропилеев они располагались, или же под ними имелся в виду Эрехтейон. Дело в том, что оба эти названия упоминались столь же редко, как и Парфенон. На том же Акрополе помещали и малый Дидаскалион, считая его основанной Пифагором музыкальной школой, тогда как это, по-видимому, был храм Ники.

Знаменитые школы киников и трагиков помещали в неких неопределенных местах к западу от Акрополя, дальше, чем Дидаскалион Сократа, а башня Ветров, которую считали и храмом, и усыпальницей этого великого философа и даже именовали школой Сократа. Еврипид не оставил следов; Демосфен жив в монументе Лисикрата, риторам помельче отведен храм, в котором они выступали с надгробными речами в честь победителей в панкра- тионе и олимпийских чемпионов. В этом Бомосе Людвиг Рос, согласно указанию Анонима, поместил храм Ареса, или так называемый храм Тесея. Это место у греческого градоописателя напомнило мне фразу из «Достопримечательностей Рима» о том, что «Templum Martis, ubi elegebantur Consules in kalendas Julias, et moranbantur, usque in kalendas Januarius», и на нем торжествующие победители-римляне прибили отрубленные носы кораблей карфагенян.

В Афинах не найти следов монументов и других великих имен. Так, в городе не оставили следа последние софисты и философы-неоплатоники, а также их аудитории; Герод Аттик, Проаре- сий, Гимерий и Приск, Прокл и другие, которые вплоть до конца V в. н.э. давали Афинам право считаться городом-университетом. Не сохранилось следов Панафиней, Элевсинских мистерий и древних празднеств в честь Афины, равно как и музыкальных состязаний, Пникса и народных собраний и публичного суда. Лишь Ареопаг удержал былую славу и упоминается в связи со святым Дионисием Ареопагитом. Мы располагаем лишь фрагментом и поэтому не можем представить общую картину, созданную автором описания. Однако, судя по сохранившемуся фрагменту, можно смело сказать, что описатель афинских руин мог не слишком многое прибавить к сказанному.

Мне представлялось весьма заманчивым сопоставить топографические фрагменты Афин с достопримечательностями Рима, и именно в этом я и видел свою задачу. Представляют ли все прочие мелкие детали, относящиеся к топографическим подробностям Рима, интерес для исследователя топографии Афин, решит он сам, как и оценит по достоинству упомянутые фрагменты описа- ния Афин. Важнее было бы отметить, существуют ли какие-либо промежуточные тексты между этими фрагментами и Павсанием. На сегодняшний день таковых не выявлено.


УТРОМ 23 АПРЕЛЯ МЫ, в обществе приветливых и дружелюбных людей, решили отправиться из Афин в Чазию, чтобы осмотреть крепость Филе и познакомиться с Парнасом. Мы еще раз полюбовались величественным зрелищем, открывающимся с вершины Акрополя, когда лучи нового дня скользят по его крутым скальным уступам и заполняют розоватым утренним светом древний мраморный храм на его вершине. Утренний свет здесь действительно розовый и невольно напоминает розовоперстую Эос1 Гомера. Она разливает над горизонтом сияние, нежное, как цветы крокусов, и из его пурпурных лучей веером расходится нежный свет. Когда Гвидо Рени впервые увидел это чудо Аттики, он придал своей Авроре и другим богам света именно этот чарующий колорит.

Я был весьма удивлен, увидев перед дверьми гостиницы троих жандармов. Неподалеку мирно отдыхали их кони. Они стояли на удивление спокойно и почти неподвижно, словно статуи, но — никоим образом не столь идеальные, как фигуры всадников на фризе Парфенона. Нам сказали, что местная полиция отрядила их для нашего сопровождения. Такое сопровождение путешественников было заведено после трагической гибели возле Марафона одного несчастного англичанина — гибели, которая разнесла по всему свету дурную славу о недостаточной безопасности в окрест-

Эос — богиня утренней зари.

Рени, Гвидо (1575—1642) — итальянский живописец эпохи раннего барокко; автор gt;ализированных полотен на мифологические и религиозные сюжеты.

ностях Афин. Подобная предусмотрительность заслуживала одобрения, но сама мысль о том, что по дивным землям Аттики нас будут сопровождать жандармы, показалась нам настолько нелепой, что мы поблагодарили их и отослали. Нас еще более поддерживал тот факт, что здесь на протяжении многих лет не слышно ни единого случая грабежей, и к чести страны можно признать, что сегодня здесь всюду можно разъезжать, «имея в кармане золото».

Это отважное решение подарило нам время и возможность полюбоваться просыпающимися Афинами. Конечно, панорама города предлагает взору куда меньше интересного, чем просыпающийся Рим, Неаполь, Лондон и Париж, но никакое другое знаменитое место во всем мире не может сравниться с Афинами их строгой торжественностью. Нигде я утром не испытывал подобного чувства, когда рано поутру открываются убогие лавки на улице Гермеса, когда несколько любителей кофе рассаживаются за столиками перед кафе, спрашивают свежие газеты и уличные листки, а по дворцовой площади с грохотом прокатываются десять—двенадцать фиакров. Неоднократно воспетая нами карета все не появляется; наконец она показывается со стороны Стадионной улицы и тащится через площадь. В ней восседает какой-то узурпатор наших прав, и извозчик с бронзовым лицом проплывает мимо, не обращая внимания на наши приветствия и поклоны. Мы сами были виноваты в оскорблении «graeca fides» (греческой веры), поскольку не позаботились о том, чтобы нанять этого человека, как это принято в Афинах, да и во многих местах Италии, где для этого существует старинный институт вентурини. Так мы потеряли добрый час дорогого времени и лишь в семь часов смогли сесть в следующий экипаж.

Мы направились в новый квартал Афин, возведенный вокруг королевского дворца у Ликабеттоса, где воздух свеж и приятен, тогда как непрактично спланированные оттоновские Афины за-

Оттон — имена двух германских королей и императоров. 1) Оттон I (912—973, 962 г. — император). Повел ряд походов в Италию. 2) Оттон II (933—983). Сын Оттона I. Пытался захватить Италию, но встретил сопротивление Византии и арабов.

нимают весь спуск с северной стороны Акрополя, к сожалению, навсегда скрыв под собой обширные районы античного города. Было бы куда лучше расположить новые Афины на Аикабеттосе или, если желательно было разместить их в более низком месте, следовало, например, предпочесть южную сторону подножия Акрополя, овеваемого морским ветром, где некогда находился старый город (аоти) Афин. С красивой площади стадиона мы попали на площадь Согласия. Здесь, собственно говоря, оканчиваются цивилизованные Афины, Афины-город, и начинаются скромные предместья и пригородные районы, раскинувшиеся на достаточно открытом ландшафте. Отсюда дороги ведут в Пати- сию, в Мениди, в Чазию и далее влево, к Элевсину Мы дали самой оживленной проселочной дороге имя Чазии; она вела прямиком в Филе.

С левой стороны расположен Колонос; так именуются сегодня два небольших скальных холма, положение которых и дало название этому античному демосу, где некогда находились святилища и храмы Посейдона Гиппиоса, Прометея, Тесея2, Эдипа и Эвменид3 В этом местечке родился Софокл4 «Покрыты лозой, лавром и оливой //И соловьиным пением звенят», — так описывает Антигона трагедии, проходившие в Колоносе. Сегодня подобные действа устраиваются в соседних садах и масличных рощах у подножия холма, а не на его голой вершине.

Под небольшим одиноким кипарисом видны два мраморных надгробия. О, как живописно это классическое место погребения,

Элевсин — город, где находилось знаменитое святилище мистериального культа. Связан с Афинами особой священной дорогой. Одно время был убежищем афинских олигархов. Здесь проводились мистерии в честь Деметры и Посейдона, бывшие частью афинского государственного культа и проходившие в телестерионе, возведенном с VI в. на месте микенского мегарона.

Тесей — мифический герой, сын афинского царя Эгея (или самого Посейдона) и Эфры. Победитель чудовища Минотавра, участник плавания аргонавтов. С V в. в Афинах возник культ Тесея, которого считали основателем города.

Эвмениды — в древнегреческой мифологии афинское культовое название эриний. Из богинь мщения они превратились в покровителей Аттики.

Софокл (496—406 гг. до н.э.) — поэт, драматург, приверженец Перикла. В 443 г. до н.э. — казначей, в 441/440 гг. до н.э. — стратег. Из 120 трагедий и сатировских драм Софокла целиком сохранились лишь 7 трагедий на мифологические сюжеты.

насколько превосходит оно даже самые прекрасные уголки на кладбищах Запада, даже пирамиду Гая Цестия1 в Риме! На земле Софокла, на этой трагической арене, где Эдип в глубокой скорби сидит в роще Эвменид в Аиде, у врат великих Афин покоятся двое знаменитых ученых, представителей некогда славной науки, которая живет своей особой, таинственной жизнью на руинах былого величия Афин. Эти счастливцы — немец и француз, Готфрид Мюллер и Шарль Ленорман. Оба они скончались в Афинах; один — 1840 г., а другой — в 1859 г. На надгробии Ленормана начертаны греческие стихи, гласящие, что народ афинский здесь, в Колоносе, похоронил его сердце. Сердце Готфрида Мюллера, пожалуй, даже с большим правом покоится в земле Афин, чем сердце Ленормана — друга знаменитого Шампольона. Какой немец не остановится здесь в глубоком раздумье о том, что кровавая смерть принесла нашему Винкельману заурядную могилу в Триесте, а не место в Римском Пантеоне.

Платон прогуливался и беседовал здесь с Софоклом, ибо неподалеку от Колоноса расположена Академия. Душу путника невольно электризует атмосфера, в которой ему, словно въяве, предстают образы идеалистов Греции, приветствующие его в уютной домашней обстановке. И все это происходит на земле Афин. На этой земле великий Рим поглотил космополитический дух личности. События и мировые связи здесь куда значимее, чем историческая индивидуальность. Но в тесном и ограниченном мире Афин значимым становится даже самое скромное, и

Пирамида Цестия — надгробный памятник Гая Цестия Эпулона (ск. ок. 12 г. до н.э.). Находится в Риме у ворот св.Павла (в древности — Ports Ostiensis). Пирамида высотой ок. 36 м облицована толстыми мраморными плитами, а внутри усыпальница украшена богатой ростисью.

Платон («Широкий»; настоящее имя — Аристокл; 427—347 гг. до н.э.) — греческий философ, воспринимал Египет как первоисточник культуры и цивилизации. В диалогах «Тимей» и «Критий», в которых изложена история существования и гибели Атлантиды, Платон утверждает, что Солон (ум. в 339 г. до н.э.), совершил путешествие в Египет, чтобы поучиться мудрости у тамошних жрецов, утверждавших, что возраст их традиции превышает 9 тысячелетий. В диалогах «Федр» и «Филеб» Платон рассказывает о египетском боге или богоподобном человеке, который принес роду человеческому знания о числах, вычислениях, алфавите, математике и астрономии. Платон назвал его Тевт — искаженное древнеегипетское Тот.

величие человека проявляется в его собственном идеальном Я. Здесь все совершается словно на собрании богов. Все, что я лишь собирался высказать; уже выражено в знаменитой «Афинской школе», написанной Рафаэлем в Ватикане. Я часто спрашиваю себя, какое ощущение — блаженство или скорбь — более приметно выражено в современных афинянах, продолжающих совершать свой земной путь на руинах Древнего мира, от коего современных людей отделяет пропасть. Древний мир, где одна великая цивилизация сменяла другую. И это жизнелюбие — вовсе не их вина.

Вокруг Афин раскинулись необозримые пустоши, тогда как буквально поверх Древнего Рима возникла следующая мировая культура. Даже бедным афинянам, которые, несмотря на все трудности и препятствия, мужественно движутся к новой жизни, невозможно отказать в жизнелюбии. К тому же они еще так наивны, эти улочки новых Афин, которые в своей нищете и скудости пока что не сжились с именами героев античности, которые они носят. В порыве энтузиазма отстоять свое право быть эллинами они, словно заклинатели духов, населили пустые переулки именами и призраками великих мертвецов, и от олимпийских богов и героев великих мифов вдоль по всей античной истории города вряд ли можно найти хоть одно достославное имя, которое не получила хоть какая-нибудь улочка. Здесь и Афина, и Тесей, и Кодр1, и Солон , и Перикл, и Фемистокл, и Софокл, и Фидий, и Еврипид, и Платон, и Эсхил, и Демосфен, и многие сотни других знаменитостей. Народ в Афинах еще более остроумен, чем местная управа и мэрия, и не придает этому великолепию названий улиц ровным счетом никакого значения.

Слава бшу, что Колонос и его окрестности еще не щеголяют вновь построенными домами и новейшими переулками, этими порогами

Кодр — по преданию, последний царь Аттики, пожертвовавший собой при вторжении дорийцев (XII—XI вв. до н.э.). Посре Кодра царская власть в Аттике была отменена (предлог — никто не достоин быть царем).

Солон (638—339 гг. до н.э.) — величайший афинский законодатель, поэт и путешественник. Считается, что Солон в молодые годы жил в Египте и учился у тамошних жрецов.

Аида, на которых могли бы красоваться имена Эдипа, Антигоны, Ис- мены1, Тесея, Креонта[CLXIX] [CLXX] и Полидекта[CLXXI] [CLXXII], а пока предоставлены буйству дикой природы. Здесь сразу же вспоминаются дымовые трубы, колеса машин или плантации табака и марены. Это было бы просто невыносимо, как современные картофельные поля в римской Кампании , которые в свое время повергали в такой ужас Вильгельма фон Гумбольдта[CLXXIII] Но подождите немного, для Афин настанет новая пора, когда не знающая пощады и жалости жизнь сделает полезными даже руины и фундаменты античных городов. Но будет ли в грядущем так же свято все то, что свято для нас? Мы, живущие и чувствующие сегодня, все еще остаемся детьми Ренессанса. Еще только вчера жили и творили Винкельман, Гейне и Вольф, Лессинг и Гете. Нашу идеалистическую «тягу к Греции» не поймет поколение поздних утилитаристов, подобно тому, как мы сегодня не понимаем восторгов по поводу крестовых походов. Реликвии Атридов[CLXXIV] не вызовут в душах этого поколения ни малейшего волнения, как не вызывает его в нас скелет какого-нибудь доисторического мегатериона. Мы еще скорбим и плачем вместе с Гекубой[CLXXV] Открытия, сделанные в Трое, Микенах[CLXXVI] и Олимпии, волнуют нас так же глубоко и искренне, как современников эпохи Ренессанса, живших в XV и XVI вв., — находка статуи Лаокоона или античных захоронений дев на Аппиевой дороге1 в Риме. Лучшее доказательство этому — наше следование в руле гуманизма сегодня, когда уже невозможно откопать новые неизвестные реликвии древности и невозможно сказать об античности что-либо принципиально новое. У нас еще есть время на свои иллюзии, но необходимо помнить, что гуманистические штудии с каждым днем все больше вытесняются реалистическими запросами.

Я часто любил глядеть вдаль с террасы храма Ники в Пропилеях, погрузившись в созерцание ландшафта Афин и пытаясь представить себе новое время, в первую очередь — в образе железной дороги, проложенной по землям всей Греции. Ничего странного видеть именно здесь эти шаги прогресса, привнесенного древним Прометеем в новую культуру. Поезд с четырьмя или пятью легкими вагонами, которые влачит за собой локомотив Аполлона, отправляется из Пирея у остатков длинной городской стены и спустя тринадцать минут прибывает к достаточно примитивному вокзалу. Вокзал этот возведен в Керамикос, возле Дипилона, возле захоронений древних афинян, стел и мраморных саркофагов, дивных надгробий Дексилеоса и Гегесона, вырастающих из-под земли на Агиа Триада. Взглянув на поезд, я вспомнил, как несколько лет тому назад видел поезда первой железной дороги, пересекавшие Кампанию в Риме, на почтительном удалении от остатков античных акведуков Клавдия и Марсия. Мне сразу же вспомнилось, что всего два года назад знаменитые стены Сервия Туллия2 на Эсквилинском3 холме благодаря

да. Наряду с городами, достигшими высокого уровня развития ремесел и имевшими роскошные сооружения (Микены, Тиринф, Пилос), существовали и небольшие поселения, не пострадавшие во время переселения дорийцев и покорившиеся им.

Аппиева дорога — крупнейшая магистраль Древнего Рима, шедшая от Капенских ворот на юг, огибая Альбанскую гору. Построена в 312 г. до н.э. цензором Аппием Клавдием Слепым и названа в его честь.

Сервий Туллий (VI в. до н.э.) — шестой царь Древнего Рима (378—334/33 до н.э.). Некоторые авторы связывают его с героем этрусских преданий. Провел реформу, по которой население было разделено на 3 классов, и каждый класс выставлял в войско определенное число центурий (сотен) воинов.

Эсквилин — один из семи холмов в Риме. Первоначально на Эсквилине находилось кладбище, а во времена Горация — особое кладбище для бедных. На западном склоне Эск-

протестам и борьбе, а также острой нехватке времени были спасены от ожесточенного строительного рвения римских прокладчиков железных дорог, желавших использовать эти стены для возведения вокзала. Однако этот римский локомотив взял штурмом Ватикан и буквально взорвал средневековый Рим.

Леке в своей топографии Афин отождествляет Платонов сад Академа с местом, подходящим определением для которого служат и история, и мгновение. Новейший топограф Афин Курт Вах- мут говорит, что Академию Платона можно локализовать лишь весьма приблизительно. Сегодня здесь почти не заметны следы древних святилищ, которые видел еще Павсаний1 на пути в Грецию, но что касается местоположения сада самого божественного философа, то его обычно ищут возле Колоноса, где надеются найти его Мусейон и даже его могилу. Именно в этом месте, где жили и учили величайшие гении человеческого духа, нашел приют и презиравший людей пессимист Тимон2 Башня (ПлЗруо^) Тимо- на, человека, «который один-единственный знал, что ему никогда не найти счастья, кроме как скрывшись от всего человечества», видел в окрестностях Колоноса еще Павсаний. По правде говоря, остроумец не мог считать случайностью то взаимное сочетание контрастов, в котором проявляются различные философские воззрения на ценность человеческого бытия. О, если бы это действительно были контрасты! Именно здесь, в Колоносе, возвышенный дух Софокла обретает звучание пессимизма Тимона, так что его хор мог бы спеть знаменитую строфу:

Не родиться — благой удел,

Мир желания множит в живом,

Но иное блаженство есть:

Поскорее вернуться туда, откуда пришел.

вилина позже были сооружены Золотой дворец Нерона и термы Траяна. На восточной стороне размещались сады богатых римлян, в том числе — Мецената. Здесь же стояла галльская триумфальная арка.

Павсаний (II в.) — древнегреческий писатель, автор труда «Описание Эллады» в 10 кн. Этот труд — своего рода путеводитель но памятникам культуры, природы, архитектуры и искусства. Павсаний излагает ценнейшие сведения по греческой мифологии и массу ценных исторических данных.

Тимон Афинский (V в. до н.э.) — мизантроп, отшельник. Упоминается в сочинениях Лукиана, на основе коих были написаны трагедия Шекспира «Тимон Афинский» и «Человеконенавистник» Шиллера.

Мост через Илиссос

Тимон Афинский взывает к далекой Британии, о существовании которой греки и понятия не имели, призывая шекспировский образ, и они, как равные, заключают дружеский союз в тени великого Софокла. Да и «Сон в летнюю ночь», смею вас уверить, прямо увязывает имя Шекспира с Афинами. Точнее говоря, его действие прямо связано с оливковыми рощами Колоноса. Ибо если попытаться найти локальную привязку для фантастических «Лесных сцен в Афинах» в этом дивном поэтическом творении, то в голову приходят только окрестности города, долина Кефи- са , самая плодородная и наиболее подходящая для выращивания маслин.

Представление, которое европейцы во времена Шекспира имели об Афинах, видимо, было не столько темным, сколько абсолютно мифическим. Этого не избежали ни Чосер, ни Данте и Боккаччо. Все эти поэты называли Тесея «герцогом Афинским», и во времена как минимум одного из них реально существовало

Кефис — река в окрестностях Афин; берет начало горах Пентеликона и впадает в Саронический залип.

герцогство Афинское, и в городе действительно были бароны и герцоги. В такой ситуации Боккаччо был известен как друг Аччьяйоли. В одной из своих новелл («Giornata» II, VII) он изобразил реальные исторические Афины в сцене сделки. Тесей, «герцог Афинский» в «Сне в летнюю ночь», представляет собой своего рода коллективное отражение помянутых поэтов, а также смутное воспоминание о франкском герцогстве, которое после захвата города турками в 1458 г. было прочно забыто на Западе. Лишь спустя четырнадцать лет после смерти Шекспира в Европу постепенно стали проникать вести и слухи о забытых Афинах («onde ogni scienza disfavilla»1), после чего французский посланник дес Хайе посетил город Тесея и оставил весьма интересные записки о своем путешествии.

Знаменитый оливковый лес в наши дни тянется, словно зеленый, не слишком густой пояс вдоль фалернского2 берега. Я убежден, что этот лес очень стар и постоянно обновляется молодыми деревьями. В замечательной хоровой оде «Эдип в Колоносе», в которой поэт воспевает эту рощу и великолепие цветов своего «блистательного» родного места, он упоминает о «полусонном» Кефисе, дарящем плодородие широким полям этой земли, а также присоединяет к этой хвале восторженное описание серебристых оливковых деревьев, которые сами, без всякого ухода, произрастают в здешних местах.

Сулла3 простер свою смертоносную секиру на почтенные рощи Академа, да и в последующие века они часто подвергались опустошительной вырубке. Антигон4 сжег храм Посейдона и

«Откуда вылетели искры всех наук» (итал.).

Фалерон — естественная гавань, которая до создания военного и торгового порта Пирей была единственной якорной стоянкой возле Афин. Из этой бухты начинался путь многих мифических героев, в частности — плавание Тесея на Крит.

Сулла, Луций Корнелий (138—78 гг. до н.э.) — римский полководец, первый неограниченный диктатор. Провел множество успешных для Рима войн и сокрушил оппонентов на внутриполитической арене, главным из которых был Гай Марий и которого Сулла одолел в ходе гражданской войны.

Антигон — имя нескольких царей Македонии. 1) Антигон I Одноглазый (384—301 гг. до н.э.). Правил с 306 г. до н.э. 2) Антигон II Гонат (319—240/239 гг. до н.э.). Ученик стоика Зенона. Отразил нашествие галлов.

священную рощу. Хроника Анаргири гласит, что банды каталан- цев, захватившие и разграбившие в 1311 г. Афины, также безжалостно вырубали оливковые деревья к Колоносе. Однако эта хроника — позднейшая фальшивка; несмотря на это, вполне можно верить описаниям кощунственных выходок захватчиков, которые на протяжении многих десятилетий подвергали эту дивную страну легендарных героев и ее глухие провинции пожарам и грабежам. И все это происходило, так сказать, у самых ворот Константинополя. Затем эти священные рощи пережили алчные грабежи со стороны турецких правителей, оставаясь, вопреки всему, живым наследием масличных дубрав античности. В их постоянном выживании на протяжении многих темных веков распада и заброшенности Афин есть нечто величественное. Они сохраняются здесь словно проявление мощи природы, столь же несокрушимой, как и скалы Аттики, и, можно сказать, уникальной эллинской расы. Так оправдалось слово божественного поэта, который в одном из своих песнопений устами хора говорит, что никогда ни один враждебный повелитель древних или новых племен не будет владычествовать над оливковыми рощами этой благословенной земли, ибо на нее с небесных вершин взирают Зевс Мориос и Афина.

Точно так же и Кериссос, оливковый лес которого сохранился практически во всем своем первозданном величии, не поменял тихоструйного течения своих скальных потоков, еще во времена античности поивших густые лесные массивы на склонах Аттики. Он один сохранил немного влаги, когда более мелкие родники Калли- рои, в каменном ложе Илиссоса, сочившиеся буквально по каплям, иссякли. Его вод оказалось достаточно, чтобы наполнить каналы, проведенные в пригородные сады, где сегодня красуются в полном цвету персиковые сады. Кериссос, как и его брат-близнец Илиссос, украшает свои берега роскошным ковром анемонов густого темно-пурпурного цвета. Таких цветов я не видел в Италии, даже — на вилле Дория Памфили возле Рима, славящейся своими знаменитыми анемонами. Сегодня здесь в полном цвету лаванда, устилающая речные берега, и повсюду пестрят нежные фиалки. Они растут в этом аттическом ландшафте в таком изобилии, особенно на морском берегу, что я теперь понимаю, почему древние поэты с таким восторгом говорили об Афинах, «увенчанных венком из фиалок».

Мы перебрались на другой берег Кефиса по мосту, высящемуся возле местечек Леви и Сефолии, и бросили оттуда восхищенный взгляд на Педион — равнину Афин. Она окружена живописным венцом гор. К западу высится темный Агалеос, который спускается к Саламинской1 бухте, отделяя Афины от Элевсина. Белая дорога, которую мы там видели, — это древняя священная дорога, которая через перевал Дафни ведет в Коридаллос, к Элев- сину. Агалеос на севере граничит с Парнасом — самой высокой горной вершиной Аттики, голая вершина которого покрыта снегами. Там, где высятся эти вершины, и пролегает наш путь к Филе. Вдали виднеется высокая скальная вершина: это — Гарма, которая получила свое название благодаря необычной ступенчатой форме. Другая дорога, проходящая к востоку от Парнаса, идет от Декелейи — второго перевала, который возле Филе ведет в Беотию, на берег Азопоса. К юго-востоку отсюда расположен богатый мрамором Брилеттос или Пентеликон, самый красивый горный массив в Аттике. Он тоже расположен в этой местности и очень напоминает Сабинские горы с пиком Монте-Джениаро в римской Кампании, являющимся их классическим завершением. Над просторами Афин, в царстве чистого и прозрачного эфира, эта гора возносит величественный фронтон своей мраморной пирамиды. Как и Сабинские горы, протянувшись по глубокой долине, пролегает древняя дорога народов, ведущая в Кампанию и отделенная от Альбанских гор. Здесь имеет место легкий спуск отрогов Парнаса относительно Пентеликона; это — перевал, ведущий в Марафон, Трикирифос и Рамнус. Почти к самому бе-

Саламин — остров в Эгейском море, у берегов Аттики, возле которого в 480 г. до н.э., в ходе Греко-персидской войны греческий флот в составе 350 триер под командой Эврибиа- да разбил персидский флот в составе свыше 800 кораблей (под командой самого царя Ксеркса).

Олимпейон и Илиссос

регу моря спускается голый, лишенный растительности Гиметтос. Некогда, когда на его вершине шелестели леса, он славился огромными роями пчел. Со стороны, обращенной к морю, горы создают причудливо - живописные образования, внушительную стену на краю ландшафта, напоминающую Гарганус возле Маф- редонии. И лишь когда вечер окрашивает мрачные скальные массивы в пурпурный цвет, Гиметтос буквально светится, что придает особую прелесть его очертаниям.

Таково обрамление Педиона Афин. Он позволяет бросить взгляд на юг, на побережье моря с его бесчисленными островами и островками. Но и на этой просторной равнине, ближе к самим Афинам, вздымаются ряды невысоких скальных холмов. Голый холм Туроковуни (возможно — древний античный Анчесмос) с его характерными предгорьями являет собой древний обелиск Ли- кабеттос, образующий вместе со скальными массивами Акрополя, Ареопага, Пникса1 и холма Нимф своего рода кольцо, похожее на

Пникс — холм в западной части Афин, на котором в древности собиралось народное собрание. Для этого на холме была устроена обширная терраса. Сегодня здесь сохранились остатки трибуны для ораторов.

кратер. Кольцо это во многих местах прорвано. Так, с северо-западной стороны простирается равнина Аттики, которая плавно спускается к Парнасу и Агалеосу и далее, к морю. Разрыв между Ликабеттосом и Акрополем представляет собой небольшую возвышенность, края которой проходят над Илиссосом, чтобы в дальнейшем стать берегами старого и нового Фалерона.

Трудно вообразить себе более пластически выразительнее скальные образования, чем те, что высятся в окрестностях Афин. Природа здесь на славу потрудилась над образами суши и кромки берега, предоставив им полную свободу творчества и возможность потрудиться резцом. Славные творения природы, эти скальные массивы высятся у моря, напоминая создания лучших афинских мастеров.

Я просто счастлив, что мне довелось увидеть эти творения природы на афинской земле и сравнить их с аналогичными памятниками на земле римской Кампании, по которой я так много и подолгу бродил. Надо признать, что и те, и другие трудно сравнивать, ибо они величественны по-своему. Вместо этого можно отметить, что Рим и Афины неразрывно связаны друг с другом, словно стороны одной и той же медали, наложившие свой отпечаток на весь классический мир. Обоим ландшафтам свойственна строгая и спокойная красота форм, разве что в римском преобладает великолепие, а в афинском — утонченная грация, словно и в этом нашла свое проявление особая черта творений эллинского духа: возвышенная серьезность. Как на полотне правильной перспективы, горы, словно рама, обрамляют плато, едва ли не самое величественное во всем мире. Афинская панорама скромнее, но богаче формами и сочнее и многообразнее колоритом. Гряда аттических холмов с особенно причудливым массивом бронзовых тонов посередине отбрасывает на город свой сказочный отсвет, и эфирная игра света и тени, которая благодаря пластическим рельефам образует причудливые образы, настолько поразительна, что невольно думаешь о чрезмерной роскоши и расточительности в упоении этими световыми эффектами. Сочетание темно-голубого, сверкающего моря, испещренного мозаикой островов, и его побережья с золотистым тоном этой скалистой земли дополняет естественную красоту этого природного полотна, благодаря чему оно предстает одновременно и порождением фантазии давних мифов, и свидетельством истории. Чего недостает римской Кампании — так это моря. Его светлая кайма виднеется лишь вдалеке, огибая величественной дугой торжественный Тибр, неотвратимо несущий свои воды в море.

Все линии и формы в ландшафте Афин как-то более духовны, утонченны, прозрачны и выразительны, чем на равнине Рима, но при этом — мельче и ограниченнее. Эфир, овевающий их, божественнее и светлее, и его невозможно сравнить ни с чем земным. Ибо красота природы, явленная на этой дивной земле, неизбежно пленяет душу наблюдателя, особенно если вспомнить, что здешнее небо заполнено божественными персонажами эллинской поэзии, а скорбная земля обильно полита благородной кровью героев и статистов славной истории. Подобно тому, как поля Элисия окружают, словно рамой, великие Афины, в Италии все предстает в более крупном масштабе, соответствующем величию Вечного города, во второй раз в истории ставшего повелителем мира. Грация и совершенная красота храмов и пластических творений Афин невольно делают все памятники Рима более плоскими и не столь изысканными. Но поистине волшебные формы аттического ландшафта не лишают римскую Кампанию трагедийной возвышенности ее памятников, несмотря на грозное дыхание мировых судеб, овевающее здесь целые поля величественных развалин.

Весна облачила афинскую равнину в нежную зелень, несколько смягчив ее заброшенную пустынность. Увы, одна и та же безмолвная заброшенность витает и над городом Тесея, и над градом Рому- ла. И там, и здесь над бескрайними полями парят орлы, и одни и те же цветки нездешнего мира — асфодели, покрывают холмистые местности. Идиллические стада овец, за которыми зорко наблюдают овчарки и пастухи, бродят по берегам Кериссоса и Илиссоса,

совсем как их смиренные собратья на берегах Тибра и Анио. Молочные фермы в тени масличных деревьев и пиний и там, и здесь являют собой настоящие оазисы, разбросанные по ландшафтам.

Я был весьма удивлен, обнаружив, что равнина вокруг Афин заселена столь же плотно, как и римская Кампания. Здесь есть немало деревушек и селений, особенно возле Парнаса и Пентели- кона, но эти живописные места, раскинувшиеся вокруг столицы эллинов, заселены не греками, а иноязычными албанцами. В римской Кампании за исключением немногочисленных селений и хуторов, раскинувшихся вокруг городского ядра, практически нет поселений. Лишь на склонах гор кое-где виднеются древние города, возникновение которых предание приписывает греческим колонистам и которые по возрасту не уступают Риму. Зато в Афинских горах нет никаких поселений; лишь у самого моря виднеется быстро растущий город-порт Пирей, а из Рима уже давно не видны ушедшие под воду портовые городки Остия1 и Порт.

Творения древних на равнине Аттики почти незаметны. Зато в Кампании тут и там виднеются длинные фрагменты акведуков и консульских улиц древних римлян. Их дополняют остатки античных храмов, надгробий и вилл, а также башни и замки эпохи Средневековья. Поселения на равнине Аттики сравнительно молоды, и в них можно проследить следы античных тем, сохранившихся по большей части в громких названиях. Здесь напрасно искать руины времен феодального владычества франков, которое так колоритно описывали маршал Годфруа де Вильгардуэн и каталанский Ксенофон Эн Рамон Мунтанер. Но чего ради здесь могли бы появиться замки? Ведь это — не земли гвельфов и гибеллинов. Руины в Афинах скорее напоминают времена Ла-Ро- ше, Бренны , арагонцев и флорентинцев, отстоящие от нас на два

Остия — древнейшая колония, гавань и военный порт Рима в устье Тибра. Считается, что Остия основана при царе Анне Марции. Коренная реконструкция Остии была проведена при императоре Траяне. Вокруг гавани были возведены склады и жилые помещения, театр, термы и пр.

Бренна — князь кельтского племени сенонов, вторгшихся в Италию с севера и победивших римлян в 387 г. в битве при Аллии, разрушив Рим (кроме Капитолия). Ему приписывают знаменитую фразу «Горе побежденным!»

Акрополь в 166/ г.

с половиной века. Бюшон в 1839 г. искал могилу ла Роша в одном аттическом монастыре, название которого дельфийский оракул открыл ему в числе предков Монса в Геннегау и, наконец, обнаружил ее благодаря подсказке нашего Людвига Росса в одном монастыре Дафни на святой дороге, ведущей в Элевсин. Там он обнаружил два безымянных саркофага, в которых покоились останки правителей Афин из некогда славного Бургундского дома. Все франкское на афинской равнине давно исчезло, как, впрочем, и все турецкое.

Турки в Греции! Это — понятия, которые лишь с глубокой скорбью могут соседствовать друг с другом. И, однако, турки разрушили здесь куда меньше, чем римляне, германцы, славяне и латиняне. Могамет II взял Афины под свою властную руку и поблагодарил своего пашу, завоевателя Афин, за то, что тот ввел его во владение столь прекрасным городом. В отличие от горячих арабов в других странах Южной Европы турки оставили в Греции весьма мало значительных монументов своего долгого владычества, а поскольку они не спешили с возведением оных, им не приходилось использовать для новых подстроек материалы для новых сооружений. Я охотно повторяю слова, которые сказал мне один образованный левантинец, француз по происхождению, капитан нашего судна на пути в Пирей: «Les Turcs en Grece n’ont rien demoli, rien restaure, rien cree»1 Точно так же не одни они виновники того, что Парфенон сегодня имеет тот вид, который мы видим. Виной тому — венецианцы и их немецкие наемники, а также Элгин. Именно им афиняне обязаны тем, что это чудо античного мира дошло до нас в виде печальной груды развалин.

Мы приближаемся к окрестностям Агалеоса и живописному холмистому ландшафту, поросшему оливковыми рощами и древними виноградными лозами. Нас ждут богатые пастбища и нивы, которые противоречат широко известной поговорке Фукидида2 о скудости земель Аттики. Небольшие деревушки разбросаны слева и справа по сторонам дороги. Это и Каматеро, и Лиозия, и крупное селение Миниги. Этот район в древности принадлежал демосу Ахарна. Нам многое говорят имена Софокла, Платона и, разумеется, Аристофана — уроженца этих мест.

Здесь находится перевал, ведущий в Агалеос, и вдалеке сияет голубая вершина Киферона, а еще дальше — море. Прямо перед нами возносится в небо окутанный облаками Парнас. Во времена богов-парнасцев на его вершине, предположительно — в гарме, высилась бронзовая статуя Зевса Парнефиоса. У подножия Парнаса раскинулась обширная равнина, живописно перемежающаяся небольшими группами пиний и масличных деревьев. Собственно говоря, Каливия, как именовалась одна из здешних деревушек, — это не название в собственном смысле слова, а по-гречески поня-

«Турки в Греции ничего не разрушили, ничего не восстановили, ничего не создали» (ф(эанц.).

Фукидид (460—396 гг. до н.э.) — греческий историк, основатель прагматической историографии, противостоявшей описательной историографии Геродота. Владелец золотых приисков, политик, тие, обозначающее небольшой хутор при крупной деревне. Горные ручьи, стекающие с Парнаса по специально проложенным каналам, орошают поля и луга, покрытые свежей зеленью.

Отсюда путь ведет нас в горы, на Парнас, так что проехать здесь практически невозможно. Нас особенно поразило одно ущелье, по дну которого протекает ручей. Женщины стирали в нем белье. Дети чужеземной наружности, надо полагать — албанцы, с любопытством глядели на дорогу. Мы двинулись пешком по этой живописной глуши и, оглянувшись, бросили прощальный взгляд на далекий Акрополь и равнину Афин, а затем спустились с перевала вниз и направились к Парнасу. Здесь царило дикое горное уединение, словно на краю света. Дорогу нам то и дело переползали черепахи: они — коренные жители Аттики. Древняя Эгина чеканила на своих монетах изображение черепахи. Этих животных во множестве собирают на греческом побережье, и корабли доставляют этих существ в Бари, где их продают в гавани и где можно увидеть черепах самых разных видов. Во времена Павсания склоны Парнаса еще изобиловали дикими кабанами и медведями, а сегодня здесь нередко встречаются только дикие кошки.

Чазия, издали выглядящая черной каменной гаванью, возникла перед нами на равнине под сенью величественных горных вершин, к которым ведет перевал из Филе. Эта деревушка, новое название которой широко известно в Греции, — самая большая во всей Аттике. Ее немощеные улицы покрыты грязью, дома, стоящие прямо на земле, возведены из известняка. Внутренние дворы также немощеные, и на них, по здешнему обычаю, выходят все окна. На каждом шагу встречаются цистерны и широкие террасы. Ни единого знака стремления хоть как-то украсить свои жилища или домашний быт не видно в этом бедном селении. Увы, так убого и примитивно живут древнейшие обитатели Аттики, следы поселений которых встречаются еще в фундаментах скальных камер на афинских холмах.

Внезапно я заметил маленькую купольную церковь, под навесом портала которого был изображен Агиос Петрос (греч. святой Петр), держащий в руках некое здание. Кое-где на фасаде красовались круглые сюжетные изображения, выложенные из цветной мозаики. За церковью находилось кладбище, на коем не было никакой другой зелени, кроме старых корявых оливковых деревьев да одного-единственного маленького кипариса. На маленьких надгробных холмиках росли розмарины и белые лилии. Роль надгробий выполняли массивные камни причудливых форм, но без надписей. Рядом с ними лежали разбитые кружки и черепки сосудов с остатками углей. Возможно, здесь было в обычае зажигать уголь в качестве жертвы усопшему. На раскопках дворца в Микенах также были найдены в большом количестве черепки глиняных сосудов. Даже в наши дни в Греции еще существует обычай бросать наполненные водой кружки и сосуды на могилы усопших.

Чазия, как и почти все деревни Аттики, населена албанцами. Этот воинственный народ поселился на землях Греции в XIV в., будучи оттеснен туда турками. Албанцы появились здесь в январе 1688 г., после отступления венецианцев, а затем еще раз в 1770 г., после подавлении восстания, инспирированного русскими властями. С тех пор албанцы стали здесь крестьянами и поденными рабочими, трудолюбивыми илотами новой Греции, отличающимися от коренных греков по расовому типу, языку и облику. Мне говорили о них в Афинах, где они заселяют целый беднейший квартал Плака под Акрополем, что это — народ трудолюбивый, терпеливый, но вялый и инертный. В большинстве своем хлебопашцы, они — закоренелые враги лесоводства. В Чазии они кормятся в основном за счет торговли дровами и углем, а их женщины — искусные вышивальщицы. Мы узнали об этом, побывав в доме владельца небольшой локанды2, где мы остановились немного отдохнуть. Здесь мы уселись в простор-

Илоты — местные жители Мессении и Лаконии, покоренные спартанцами и превращенные ими в государственных рабов.

Локанта (локанда; турецк.) — ресторан, закусочная.

ной комнате, в которой не было вообще никакой мебели, за исключением деревянного сундука и нескольких полок на стенах для разной утвари. Женщины и дети сидели прямо на полу, скорчившись, у низенького очага. Они тотчас предложили нам купить у них красивые одежды, вышитые золотом и шелком, и эти сверкающие вещи хранились в полутемной комнате, словно легендарные сокровища из восточных сказок.

В роли нашего провожатого в замок Филе выступил некий хо- рофилакс. Так называется местный жандарм — молодой мужчина в особой униформе и красных башмаках с загнутыми кверху носками. Такую странную обувь носят на всем Востоке; она представляет собой плод многовекового развития азиатских сандалий, изображения которых встречаются на фигурах, запечатленных на античных греческих и малоазийских рельефах, например, на монументах Гарпий Ксанфа1. Наш провожатый шел в своей поистине ликийской обуви с легкостью вестника-Гермеса, а мы следовали за ним вдоль края пропасти, по берегу журчащего лесного ручейка, берега которого густо поросли олеандрами, лаврами и миртовыми кустарниками. На горных склонах мы увидели конические кровли хижин влахов, кочующих со своими стадами овец по всей Аттике. Их свирепые овчарки столь же бдительны, как и собаки пастухов римской Кампании, и путника, бредущего по горным тропам Аттики, невольно охватывает страх, стоит ему только услышать отдаленный лай этих овчарок-церберов, приближающихся к нему.

На самом краю грозной пропасти стоит монастырь; мы вскарабкались к нему по горным тропам, вьющимся под сенью благоуханных сосновых рощ. Греческая флора во многом схожа с флорой Южной Италии, но при этом она носит более южный, восточный и, так сказать, благородный характер. Так, например, в Италии я никогда не видел пышных зарослей вереска, мастичных деревьев и арбутаз (арбузье). Только пинии (Pinus Pinea) там, в Италии, бо-

Ксанф — город в Линии, почти все памятники которого были осквернены и разруше- лее величественны, чем в Аттике, и здесь, в Пентеликоне, я встречал всего несколько их экземпляров. Более внушительные леса пиний есть в окрестностях Марафона, в Эвбее1 и особенно на равнине Олимпии и в Пиргосе, что на полуострове Пелопоннес. Как пишет Теодор фон Хельдрейх в своем труде «Полезные растения Греции», самым распространенным видом пинии в Аттике является алеппская сосна, не образующая столь же густой кроны, как ее итальянский собрат, имеет от корня до макушки ветки, сплошь покрытые тонкими маленькими иглами. Она дает превосходную древесину, идущую как на стройматериалы, так и на дрова. Из нее делают древесный уголь и смолу ( pT|TlVT|). На пути нам встретилось немало стволов с зарубками, сделанными топором. В этих-то глубоких ранах дерева и скапливается смола. Она применяется в качестве вкусовой добавки к вину, любимому и популярному в Греции Крася pT|xaivdo. Этот обычай восходит к античным временам; и хотя Гомер не упоминает о нем, этот рецепт знали Плутарх и Плиний Возможно, обычай изображать тирс4 с сосновой шишкой в качестве символа Диониса неким образом связан с этим вином, в которое добавляли смолу.

Я уже упоминал об одном труде, посвященном природе Греции; кроме него я могу назвать вам еще целый ряд трудов этого же автора, например, «La Faune de Grece»5 Наш земляк с давних пор живет в Афинах, где занимает пост директора Ботанического сада. Однажды я зашел к нему в гости, преисполнен всем, что затронуло мою душу на Акрополе, когда я любовался нежными рас-

Эвбея — большой остров у берегов Центральной Греции. В древности был заселен ионийцами. Главные города — Халкида и Эретрия, уже в VII в. до н.э. были крупными торговыми центрами.

Плутарх (46—126 гг. н.э.) — греческий писатель-моралист. Получил всестороннее образование в Афинах и избирался архонтом Херонеи. Бывал в Риме и пользовался расположением императора Траяна. При Адриане был прокуратором провинции Ахайя. Имел статус почетного гражданина Афин. Из его многочисленных трудов (особенно знамениты «Сравнительные жизнеописания») сегодня сохранились около 150.

Имеется в виду Плиний Старший (23/24—79 гг. н.э.), римский государственный деятель, историк, писатель. Из его многочисленных трудов сохранилась только «Естественная история». Его утраченные сочинения по современной ему истории широко использовались Тацитом. Плиний погиб во время извержения Везувия, наблюдая страшную катастрофу.

Тирс — жезл Диониса и его спутников. Изображался в виде палки, увитой плющом и виноградной лозой и украшенной на конце шишкой пинии.

«Фауна Греции».

Монумент Лисикрата

тениями и цветами, вырастающими там прямо из белой как снег земли. Англичанин Ричард Дикти в 1855 г. опубликовал книгу «Flora of the Colosseum of Rome» Этот труд представляет немалый интерес, и мы должны были бы быть благодарными его автору, если бы не описания идеализированной флоры мира, а именно — растений, выросших прямо из следов античных божеств и великих людей в крепости Афины. И поскольку я разделяю подобное намерение господина Хельдрейха и предлагал ему составить подробное описание флоры Акрополя, он к моей пущей радости уверил меня, что уже обдумал этот план и почти привел его в исполнение. И вот здесь, в горной глуши Филе, я воспользовался возможностью вспомнить нашего заслуженного соотечественника и его обширный замысел. В самом деле, если на одних только развалинах амфитеатра Тита насчитывается 420 видов растений, на

«Флора римского Колизея».

Тит, Флавий Веспасиан (39—81 гг. н.э.) — император из рода Флавиев, правивший в 79—81 гг. Сын императора Веспасиана. В 70 г. н.э. захватил и разграбил Иерусалим.

скальном холме Акрополя наверняка будет найдено гораздо большее богатство аттической флоры.

А Филе все еще не видна. Мы поднимаемся по склонам по лабиринтообразным тропам между поистине циклопическими скальными валунами. Но наш проводник чувствует себя менее уверенно, и на его лице появляется выражение глубокой задумчивости. Наконец он просто исчез: пропал бесследно и беззвучно. Можно подумать, что он, как Эдип, провалился сквозь землю. Жандармы даже в цивилизованных странах провожают смертных самым безопасным путем и никогда не назначают чичероне-проводника по древним руинам. И мы, оказавшись в дикой глуши и будучи предоставлены своим демонам, продолжали медленно подниматься все выше и выше и, наконец, увидели перед собой знаменитую крепость. Но увы, нас отделяло от нее глубокое ущелье. В горной глуши перед нами лежал Филе, окруженный голыми скальными массивами, стены которых почти отвесно уходили в бездну. На одной из самых высоких скал расположился старинный монастырь, четырехугольник, сложенный из валунов. От него сохранились развалины башен и ворот. С руин стен свешивались раскидистые кустарники; прямо перед нами высились две насыпи. С одной стороны крепость прикрывает густая роща пиний, и именно там, с северо-западной стороны, и находится вход в крепость. Крепость имеет в окружности всего около 900 футов (согласно подсчетам Курциуса); однако она достаточно внушительна, чтобы держать под контролем перевал, ведущий вниз, мимо скальных ущелий, прямиком в Беотию.

На тот факт, что древнее пограничное укрепление — это и есть Филе, недвусмысленно указывает и его положение, и расстояние от Афин (100 стадий), и само его название, ТТ Ф\)Ал. История его возникновения неизвестна, и лишь геройский поступок Фрасибула сделал его название известным на страницах истории. Зимой 403 г. хитроумный афинянин вместе с 70 изгнанниками захватил крепость. Здесь он разбил отряды 30 тиранов, совершил рейд через Парнасский перевал в район Арахны, оттуда ворвался во вражеский лагерь, с победой вернулся в свое скальное гнездо, а затем, на этот раз уже с 1000 изгнанников, совершил поистине гениальный набег в Пирей, за которым последовало освобождение Афин. Увы, на героев, совершивших великие деяния, часто обрушивается зависть судьбы, и они иной раз переживают и себя, и свою славу. В ходе ожесточенной борьбы фракций Фрасибул впал в немилость, и лишь смерть от руки убийцы из числа горожан Аспендоса избавила знаменитого освободителя Афин от осуждения в ходе судебного разбирательства, которое затеял его бывший соратник Эргокл.

К нашему великому сожалению, сегодня доступ в старую крепость закрыт и ее можно осмотреть лишь вблизи, любуясь мощными стенами и бросая гордый взгляд на Афинскую равнину с высоты 2000 футов. Вдали виден парящий в воздухе Акрополь, сверкающее море, острова и побережье вплоть до берегов Пелопоннеса. Мы спустились в глубокое ущелье, где находился тот старинный монастырь, названный по-гречески 8Ц id кА,8Шта. Это — длинный каменный внутренний двор, образованный несколькими невысокими зданиями и маленьким храмом под типичным куполом, да скальная церковь, своды которой поддерживает одна-единственная колонна. Шестеро черноволосых и чернобородых монахов сидели во дворе во главе со своим игуменом. На всех были высокие черные камилавки и наметки, черные короткие куртки и длинные синие мантии из плотной ткани, гомеровской кнемис. Право, мне не доводилось видеть более красивых греков. В их гордом облике не было ничего монашеского. Они восседали, словно архонты, которым волей рока пришлось поселиться в этих горах. И было вполне естественно, что мой взор принялся было искать оружие, как будто они могли носить его. Вокруг находились женщины и дети, в том числе — одно дивно прекрасное дитя; казалось, все эти люди находились с монахами в отношениях более близких, нежели просто духовные. Монахи предложили нам своего смолистого вина, подарили свежесрезанные ветви лавра, которые есть в любом греческом монастыре, и наотрез отказались принять от нас хоть немного денег, которые мы тотчас отдали ребятишкам. Тут к нам подошли двое молодых, с ружьями на плече, мужчин, это были немцы из Афин, собиравшиеся через час-другой подняться в крепость. Мы пожелали им всего наилучшего, услышали в ответ то же самое и продолжили свой путь в Чазию.

Право, нигде в Аттике я не видел более величественной горной пустыни, чем здесь, возле этого скального монастыря, который, будучи обращен к северу, возносится над пропастью на величественном скальном утесе Гарма. Серебристые маслины, лавры, пинии и густые кустарники покрывают террасы на горных склонах, по которым бродят идиллические стада овец. Скоро скалы засияют серебряным цветом, затем на них проступит багряный румянец, а дальше, ниже — мрачная пропасть. Мы движемся дальше по скалистой дороге, окруженной с обеих сторон густым лесом. Нас догоняют и обгоняют погонщики ослов, бедные крестьянские женщины со своим скудным скарбом, и женщины, несущие в руках ярко раскрашенные пасхальные свечи, одетые в белые и голубые одежды. На шеях у них поблескивают массивные серебряные цепи, голова покрыта нарядным желтым платком, который повязан на турецкий манер, оставляя открытыми лишь подбородок и губы. Наш пропавший проводник не встретился нам даже здесь, в Чазии. Мы передали причитающееся ему вознаграждение уже знакомому нам хозяину локанты, присовокупив наш дружеский привет, чтобы приободрить пристыженного пройдоху.

На обратном пути мы направились по той же дороге через Парнас к Каливии, сделав небольшой крюк влево, чтобы осмотреть купольную гробницу у Мениди. Там нас ожидал мягкий живописный ландшафт, исполненный такой утонченности и прелести, что просто трудно было представить более резкий контраст дикой заброшенности соседнего Парнаса. На широких равнинах зеленели пастбища, и маленькие селения под сенью олив и пиний являли собой картину идиллического блаженства и умиротворенности. Этот ландшафт — та самая блаженная Ахарна, которую обессмертил Аристофан. Мягкость климата, плодородие земель, стойкость и мужество жителей — все это делает эти места одним из крупнейших демосов Аттики. В начале Пелопон- несских воин жители Арахны выставляли три тысячи гоплитов Сегодня от древней Арахны не осталось и следа, так что даже само ее местоположение нелегко определить. Лики сперва искал ее в современном Мениди, затем посчитал, что эта деревня раскинулась на месте старого Пеониди. Бурсиан в своей «Географии Греции» поместил Арахну рядом с Мениди, в домиках и церквях которого сохранились фрагменты древних построек и стен. Мы же не вполне уверены в правомочности подобного решения вопроса об Аттике, поднятого Лики и Россом. Богатая почва ожидает исследователей в римской Кампании, где «ager Romanus» была тщательно обследована, и ее местоположение на топографических картах значительно расширилось.

Мениди — весьма гостеприимное местечко, самое большое в Аттике после Чазии. Здесь также живут албанцы, занимающиеся, как некогда древние арахняне, земледелием и добычей угля. Просторные, чистые улицы, обилие церквей, жилые домики с уютными садами и палисадниками свидетельствуют о желании хоть немного скрасить нелегкое существование. Когда день склонился к вечеру, мы увидели, что многие жители мирно сидят, отдыхая, у дверей своих домов. Здесь были и патриархального вида старцы с длинными седыми бородами, покуривающие кальян совсем как турки и благодаря своей апатичной внешности и манере держаться еще более похожие на турок. Женщины в живописных одеяниях целыми стайками поглядывали на нас, стирали белье на ручье, или носили воду в огромные цистерны, вмурованные в пол

Пелопоннесские войны — разгоревшаяся в 431—404 гг. до н.э. серия войн за господство в Греции между демократическими Афинами и олигархической Спартой. Впервые название «Пелопоннесские войны» употребил Цицерон. В итоге гегемоном в греческом мире стала Спарта, а главным победителем — персидский царь.

Гоплиты — тяжеловооруженные пешие воины, основа войск античных полисов.

«Римская область» (лат.).

двора... Словом, мирные картины Востока под сенью серебристых оливковых деревьев.

Поскольку это место расположено на возвышенности, приподнимающейся над Кефисом, с него открываются живописные виды Афинской равнины. Вдали виднеются темный Парнас и высокая Гарма. Отсюда рукой подать до Пентеликона с его скалами, мерцающими над Аттикой, старыми и новыми мраморными мостами. Внизу виднеется Татой, владение тогдашних эллинских царей, на перевале Декелейя, используя который, спартанцы блокировали Афины и в конечном итоге одолели противника. У подножия Пентеликона расположена Кифизия с пышными платановыми рощами, через которые несет свои воды Кефис. Старинное название этого места сохранилось; здесь некогда находилось любимое место отдыха сказочно богатого Герода Аттика из Марафона, который дерзко состязался с императором Адрианом2, стремясь украсить Афины прекрасными постройками и затмить его добрыми деяниями. Далее находится Марузи, деревушка, в названии которой слышен отзвук славы бывшего храма Артемиды Амарусии. Далее от Афин Кефис, следуя естественному уклону рельефа местности, течет по оливковым рощам зеленого пояса в сторону Пирея. Здесь в прозрачном воздухе высится Гиметтос, высокий пик Ликабеттоса, бронзовый Туркову - ни и обитель афинских богов. Вечер тихо опускает свои крылья на этот мирный ландшафт, добавляя к его красочному богатству нежные розовые тона дивного сияния, настолько чудесные, что это просто невозможно передать словами.

В четверти мили от Мениди, на дороге, ведущей в Афины, находится возвышенность Аикотропа, а на ней — доисторическая

Герод Аттик (Луций Вабуллий Гиппарх Тиверий Клавдий Герод Аттик, 101—177 гг. н.э.) — выдающийся представитель второй софистики, адепт аттицизма. Воспитывал императоров Луция Вера и Марка Аврелия. Обладая несметными богатствами, возвел Одейон в Афинах, водопровод в Олимпии. Из его сочинений сохранились лишь фрагменты труда «Об устройстве государства».

Адриан, Элий (76—138 гг.; император с 117 г.) — римский император. Принимал участие в войнах Траяна. В особой жестокостью Адриан подавил восстание иудеев во главе с Бар-Кохбой (132—135). Вел громадное строительство в Риме. Велел украсить Афины роскошными постройками, в том числе — Олимпейоном.

купольная гробница. Мне очень хотелось осмотреть ее, поскольку я видел подобные же гробницы в Микенах, а эта вновь открытая усыпальница явно относилась к древнейшему культу мертвых, и строительные принципы, лежавшие в ее основе, были чужды зодчеству Греции. Памятники подобного рода прежде были найдены только в Арголиде, а купольные гробницы в Лаконии1 и Беотии2 еще не были выявлены и обследованы. Фолос3 возле Мениди очень близок к погребениям аргивян4, и можно предполагать, что подобная погребальная система была широко распространена во всей Восточной Греции. В 1872 г. ее обнаружил один афинский торговец древностями; весной 1879 г. Немецкий археологический институт в Афинах организовал раскопки, после чего власти Греции предоставили ему почетное право создать компанию по проведению археологических работ.

Погребальный комплекс в некоторых деталях напоминает так называемую Сокровищницу Атрея5 (или гробницу Агамемнона), а также еще один толос у Львиных ворот6 в Микенах, которую обнаружил Шлиман7 Параллельный дромос8 (он вел в качестве парадного прохода к этим погребениям), сложенный

Плодородная область на юго-востоке Пелопоннеса, между горными хребтами Парной и Тайгет в долине реки Эврот. Наряду со Спартой в Лаконии располагались поселения Амиклы и Селассия.

Беотия — наряду с Аттикой — крупнейшая сельскохозяйственная область Греции. Ведущую роль в Беотии играли Фивы. Афиняне считали беотийцев грубыми и неотесанными. Уроженцами Беотии были Гесиод, Пиндар и Плутарх.

Фолос — в античности — круглое строение с конической крышей. В микенский период фолосы служили церемониальными гробницами, иногда — на склонах холмов. Некоторые фолосы имели перистиль.

Аргивяне — у Гомера — общее название всех греков.

В греческой мифологии — царь Микен, отец героев Троянской войны Агамемнона и Менелая.

Львиные ворота — возведенные в XIV—XIII вв. до н.э. ворота в крепостной стене, окружающей дворец в Микенах. Ряды фасонной кладки наверху образуют над массивной 20-тонной плитой перекрытия свободный треугольник, закрытый плитой с рельефным изображением двух львиц, давших название воротам. Львицы, стоящие друг против друга, опираются передними лапами на пьедестал.

Шлиман, Генрих (1823—1890) — сын священника, торговец, разбогатевший на торговле в России, исследователь-дилетант, проводивший и финансировавший раскопки в ряде древних культурных центров Средиземноморья.

Дромос — сводчатый проход в камерную или купольную гробницу, находящуюся под курганом.

из плохо отесанных каменных блоков, имел 3 м в ширину и 27 м в длину, вел вверх, к самому порталу гробницы, сложенному из четырех огромных, грубо обтесанных каменных плит. Над массивным архитравом (верхним блоком) в Микенах нет характерного разгрузочного треугольника, и на его месте находятся четыре плиты, разделенные небольшими интервалами. Треугольник заметен лишь с внутренней стороны; он перекрыт небольшими каменными блоками. Внутреннее пространство имело форму фолоса, достигая в высоту 9 м. Он образован из массивных колец, нижние из которых сложены из массивных известняковых блоков, а верхние постепенно уменьшаются и не скреплены никаким раствором. Стыки заполнены мелкими камешками. Внутренние поверхности выглядят достаточно гладкими, хотя на них нет следов искусственного обтесывания, однако они не были покрыты металлическими пластинами, подобно тому, как это имело место в Сокровищнице Атрея. Во время раскопок на сравнительно ровной площадке было обнаружено возвышение, занимавшее примерно треть общей площади внутреннего пространства. Судя по остаткам, это был некий цоколь. Купол был увенчан накладным (венечным) камнем, который был снят в ходе раскопок. В данном фолосе не было найдено ни остатков росписей, ни скульптур, обнаруженных в Сокровищнице Атрея. Лишь дверной проем был украшен разноцветными мраморными плитами. Это помещение производило странное впечатление — примитивную попытку создать сводчатое сооружение типа, не получившего в дальнейшем в Греции дальнейшего развития.

Во времена возведения этой гробницы Афины, возможно, вообще еще не существовали на этой земле, где поселилось некое незнакомое нам племя. После того как зодчий закончил планировку кургана и после того как в него были внесены тела покойных, вход в усыпальницу был наглухо замурован, дромос разрушен, и подступы к входу превращены в груду развалин. Так как столь обширные сооружения, как куполь

ные гробницы, служили не для погребения одного-единствен- ного человека — старейшины племени или выдающегося героя, а, как показали археологические раскопки в фолосе в Мениди, представляли собой целые семейные склепы, из этого следовало, что после кончины очередного родича склеп приходилось вскрывать и помещать туда тело покойного. Подобный метод не мог сложиться на протяжении жизни одного поколения; за подобным культом покойных стояли глубоко религиозные мотивы. Сколь могущественны они были, показывает не только их строительство в расчете на вечность, когда для проникновения в усыпальницу пробивались скальные шахты и скальные камеры и устраивались купольные сооружения, но и особое почитание усопших, принадлежавших к данному роду. Раскопки Шлимана показали, что покойные были обладателями поистине сказочных сокровищ, в числе коих были накладные украшения из золота, серебра, янтаря, жемчуга и тому подобного. Лица их часто покрывали золотые маски, голову венчали искусно сделанные диадемы, на груди покоились золотые пояса и нагрудники. На теле покойного находилось множество золотых пластинок и деталей, а рядом покоилось множество великолепных художественных изделий, сопровождавших покойного.

Сегодня невозможно с уверенностью сказать о том, была ли гробница в Мениди ограблена или сохранилась в нетронутом виде. Ценности, уцелевшие в ней до наших дней, и по числу, и по стоимости выглядят весьма скромными по сравнению с сокровищами из гробниц других горожан Микен и, пожалуй, более скромными, чем сокровища из усыпальницы в Спарте в аттической Мезогее. Там найдено очень много золотых пластинок, а также знакомых по Микенам изображений раковины Наутилус, азиатского крылатого сфинкса, розетки и слона. Обнаружено множество предметов из стеклоэмали (стеклянной пасты), стеклянных бусин, серебряных заколок, резных камей и резных пластин из слоновой кости с изображениями животных, бесчисленное множество черепков античных ваз, отдельные наконечники, но — ни единого меча, древесного угля или хотя бы пепла. Зато в изобилии присутствуют беспорядочно разбросанные человеческие кости и пять черепов.

Эта находка сегодня выставлена в зале Политехникума в Афинах наряду с сокровищами из Спарты, Навплии и Микен. Сравнение их показывает, что все эти памятники чуждой и малоизвестной культурной эпохи в общем и целом связывает общий характер и что они относятся к времени, когда в Греции отмечалось активное проникновение или заимствование из Азии чуждых, возможно — ассирийских мифологических образов и художественных типов. Новейшие раскопки умножили число этих культурно-исторических сокровищ, и благодаря этим находкам для истории греко-азиатского искусства открылись новые перспективы, а открытия захоронений на переднеазиатских островах и в Этрурии и Центральной Италии вообще сделали предметным изучение культуры этого региона. Позднейшие раскопки позволили решить вопрос о том, существовали ли (а если да, то какие) промежуточные формы между сооружением вертикальных шахтных усыпальниц и купольных гробниц. Усыпальница, обнаруженная в Микенах, куда древнее, чем известный толос в Микенах. Это в принципе верно, но нельзя исключить, что обе формы могли применяться параллельно, поскольку предметы, найденные в Микенах и Мениди, отражают весьма близкие художественные мотивы. Система купольных погребений, будучи довольно простой и примитивной, является очень древней. Она возникла из погребальных курганов. Конические архитектурные формы во все эпохи и у всех народов отражают примитивный этап развития культуры. Так, на полях Апулии1 высятся так называемые казелли — конические домики, сложенные из каменных кольцевых структур, обработанных крайне примитивно. Сельские жители использовали их под хранилища и жилые постройки, анало-

Апулия — область на юге Италии. Во времена Августа Апулия относилась ко второму региону. Во времена Пунических войн жители Апулии выступали на стороне Карфагена.

гично уже знакомым нам фолосам, наиболее яркий пример которых — сокровищница Атрея.

Немецкий Археологический институт в Афинах опубликовал трактат «Купольная гробница в Мениди» (1880 г.). Помимо изображений этой гробницы и найденных в ней артефактов за общим описанием раскопок Аоллинга в ней помещены работы: «О технических аспектах сооружения фолоса возле Мениди» Рихарда Бона, «Вазы, найденные в гробнице в Мениди» Адольфа Фуртфенглера; «Доисторические гробницы в Греции» — доклад Ульриха Келера, занимающего пост директора данного института.

Мы возвращались из Мениди в Афины через Пиргом, бывшее владение некогда влиятельной в здешних местах императрицы Амалии, которое сегодня является частным владением. Аллея олеандров ведет к этой каменной ферме, напоминающей суровую средневековую крепость. Вокруг красуются живописные кипарисы. Неподалеку находится городок Кукуваонес, а рядом с ним — селение Геракли, последнее из баварских колоний, созданных в оттоновскую эпоху. Поистине, странная ветвь Виттельбахского дома, пытавшаяся прижиться на берегах Исара и Кефисса. Она не прижилась; греки сами вырвали ее и пригласили на ее место династическую ветвь другого немецкого дома с севера. Но случилось так, что сын того же самого народа, который в свое время преследовал духовные сокровища греческой старины, стал первым королем эллинов и способствовал тому, что благодаря тесным связям Германии с Грецией были заложены прочные основы нового эллинского государства. Баварцы не преуспели на этих землях; их колонии пришли в упадок. Непривычный климат, чуждые обычаи, неразвитая экономическая база, а также (как поведали мне здесь) усердные возлияния в честь Диониса, совершаемые вином со смолой, быстро привели к упадку баварских селений в Аттике, в том числе и этого — в Геракли.

Солнце медленно опускается над этим оцепеневшим миром покоя, о чем пел еще статик Гомер. Вечер уже укрыл землю и море красочным покрывалом, когда мы прибыли в Патасию, живописный пригород Афин. Высоко над землей в розовом сиянии купается Акрополь, одиноко возвышающийся над окрестными равнинами — Акрополь, где некогда обрели очертания и возникли самые возвышенные идеи человечества, не создавшего с тех пор ничего более величественного.


<< | >>
Источник: Грегоровиус Ф.. История города Афин в Средние века (От эпохи Юстиниана до турецкого завоевания). 2009

Еще по теме ГЛАВА XXVIII Европейские государства и монархия османов:

  1. ПРИМЕЧАНИЯ
  2. Творческие ответы
  3. Шумерское общество
  4. ГЛАВА XXI Флоренция и Афины
  5. ГЛАВА XXVIII Европейские государства и монархия османов
- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историография, источниковедение и методы исторических исследований - Историческая литература - Историческое краеведение - История Австралии - История библиотечного дела - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История мировых цивилизаций - История наук - История науки и техники - История первобытного общества - История религии - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -