<<
>>

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ РОССИИ В ЕВРОПЕЙСКОМ ПАРЛАМЕНТСКОМ ДИСКУРСЕ Алферов А.В., Кустова Е.Ю., Червоный А.М. (Пятигорск)

Доклад выполнен при поддержке РГНФ (Проект №14-04-00029)

Политические институты, причастные к созданию тех или иных общественных когнитивных схем, должны нести полную ответственность за последствия формирования определенного ментального стереотипа, используемого ими в той или иной риторике.

Временно усилившееся в Европе противостояние России и Запада подогревается дискриминационными дискурсами, во многом инспирированными некоторыми небезызвестными политическими акторами. В этой ситуации социологическая и политическая лингвистика, базирующаяся на социологическом интеракционизме, может диагностировать причины создавшейся обстановки информационно-политической конфронтации путем анализа сложившиеся концептуальных схем, через понимание их внутренней структуры и механики их формирования и функционирования. Непредвзятость научного подхода, провозглашаемая как норма в политлингвистике, «демифологизация» идеологических моделей политического дискурса, иногда, так или иначе, сопровождается оценкой и выявлением в большей или меньшей степени эксплицитного выражения когнитивных «Х-фобий», в том числе и в первую очередь ксенофобии как отторжения (социально-правовой негации) «чужих» (аут-группы). Такая позиция исследователя не имеет ничего общего с априорной предвзятостью, тем более, что, как заметил Л. Альтюссер, «лингвисты и те, кто призывает на помощь лингвистику с различными целями, чаще всего заходят в тупик из-за того, что они не учитывают игру идеологическими эффектами во всех типах дискурса, в том числе и в научном» [3,30]. При этом исследуется взаимодействие между дискурсивными и социальными структурами не просто как «корреляционное или каузативное взаимодействие», а как «сложный социокогнитивный процесс, включающий в себя ментальные модели и другие когнитивные репрезентации» [1].

Трибуной «овеществления» дискурса элит традиционно выступают законодательные собрания, функция которых - возвести выражение политических интересов в ранг закона, освященного статусом «воли народа».

Сегодня существование «единого» европейского политического пространства повышает политические ставки и амбиции, и в стенах Европарламента речь идет уже не о воле одного народа, а народов целого континента. Однако такое «народное единство» достаточно противоречиво, если не призрачно. Поиски «европейской идентичности» направлены в первую очередь против преодоления ксено-стереотипов, которые прочно закрепляются в когнитивном пространстве и языковой картине мира современной Европы. Однако не входит ли в противоречие панъевропейская идентичность с национальной идентичностью, которая не только не растворяется в заданном европейском формате, но с еще большей силой требует поиска национальных корней, самобытности и национального самосознания? Носитель определенной этнической и поведенческой культуры может осмыслить себя таковым только на фоне сопоставления себя с представителями другой культуры. В основе формирования концептуально-аксиологической системы восприятия «другого» лежат стереотипы сознания, представляющие собой когнитивные образцы категоризации мира. Стереотипы являются одним из проявлений и одновременно результатом социальной перцепции. Когнитивно-поведенческий стереотип как элемент языковой картины мира включает представления о ценностях, актуальных в определенной лингвокультуре, а также о наиболее типичных способах и формах вербализации данных ценностей. «Чужой» (в отличие от «другой») является крайне негативной категорией восприятия социальных объектов. Негативное отношение к иностранцам, к отдельным этносам и этническим группам представляет собой не просто особенность ментальности и поведения отдельных индивидов, но и является острой социальной проблемой на уровне формирования ментально-поведенческих стереотипов в национальном и общеевропейском масштабе. Язык, обладая кумулятивной способностью, фиксирует этнические гетеростереотипы, т.е. представления о другом этносе, в отдельных номинациях, во фразеологии и паремиях, в дискурсивных стратегиях, либо подчеркивающих ксено-нетерпимость, либо компенсирующих негативные коннотации тех или иных этно-номинаций (политкорректность).
Среди социальных объектов, маркированных пометой «ксено» находятся, прежде всего, представители иных этнических, социальных и культурно­поведенческих групп. Сегодня ксено-стереотипные номинации табуируются в цивилизованном и цивизационном дискурсе, что вполне естественно. Дискурсивной нормой в европейском дискурсе становится этническая, гендерная, классовая, профессиональная и т.д. толерантность, политкорректность, входящая фундаментальной составляющей в так называемую европейскую идентичность. Однако на что опирается эта новая европейская интегральность в наблюдаемом нами парламентском дискурсе? Оказывается, проще всего объединиться перед лицом какой-нибудь реальной или выдуманной опасности. Таким «реперным» ксено-концептом сегодня становится Россия, лидирующая в списке современных мировых «вызовов» и угроз. Этот ксено-стереотип не только не табуируется, но и кладется во главу политической и, в частности, парламентской риторики ЕС. Европейские законодатели считают себя вправе осуществлять политический мониторинг не только стран ЕС, но и тех стран, которые не принадлежат к «элитному европейскому клубу» - этому «светлому будущему» всех «достойных» стран, которые пока находятся «в списке ожидания». И здесь в ход идут устаревшие стереотипы, такие как пресловутые «империя зла», «рука Кремля» и т.д. Например, 15 января 2015 года вместе с вопросом по украинскому кризису Европарламент рассматривает внутренние дела России, в частности, связанные с «делом Навального» [4]. Однако дискурс слушаний «по делу» вовсе не связан с обсуждением фактической базы рассматриваемого вопроса («The case itself is very clear»), он носит сугубо оценочный и риторический характер, причем, помимо эксплицитной оценки, его риторика опирается на пресуппозиции, которые приобретают доминирующую роль в воздействующем дискурсе. Так, член парламентской комиссии по международным делам ЕП, депутат от Венгрии Т. Мержерикс (Tamas Meszerics) начинает выступление со слов: «Every time we discuss a case of human rights problems or a lack of the rule of law in Russia, we hope and wish that it will be the last such case we need to discuss in this Chamber.
In this case too I hope it will be the last one, but I am very much afraid that our hopes will be betrayed yet again». За пропозицией, выражающей «добрую волю» парламентария, стоит пресуппозиция «Нарушения прав человека в России были, есть и будут», маркерами которой выступают определенная лексика (Every time we discuss; our hopes will be betrayed yet again). Однако, как известно, говорящего трудно «привлечь к ответственности» за скрытые смыслы. Пользуясь этим, выступающий продолжает настаивать на выражении доброй воли по отношению к России: «An autocratic government running on an extreme nationalistic ticket will most likely present all these charges as being basically anti-Russian. This is far from the truth. I know that there are many of us in this Chamber who love and admire the achievements of the Russian people and who wish for Russia the sort of future in which such cases will never be mentioned in this Chamber again because there will be no need to be looking for human rights violations in Russia». Здесь за эксплицитным выражением симпатии к русскому народу стоят некоторые маркеры (или дискурсемы - единицы дискурса), «реперные точки», рассчитанные на поддержание негативного стереотипа. Во-первых, это структура высказывания. Можно заметить что, в интенциональном фокусе высказывания- дискурса находится первая и последняя дискурсемы, занимающие наиболее конативные (воздействующие, фокусные) позиции, определяемые мнемоническими законами и свойствами тема-рематической организации дискурса: «максимально воздействуют на слушающего первый и последний дискурсивный элемент» - в нашем случае дискурсемы, создающие негативную пресуппозицию в формировании образа современной России (autocratic government; extreme nationalistic ticket; human rights violations in Russia). Во- вторых, тональность каждой из реперных дискурсем определяется статусом пресуппозиции, которую, как известно, нельзя отрицать. Поэтому указанные дискурсемы отрицательной оценки имеют статус «неоспоримого утверждения», в отличие от срединной дикурсемы с модальностью мнения «I know that», занимающей «слабую позицию» парантезы и снижающей аргументативную значимость последующего тезиса.
К тому же, модальность личного знания (мнения) подразумевает, что пропозицию высказывания можно оспорить. К этому добавляется семантика оборота many of us, который предполагает оппозицию many / all (‘многие, но не все’). Совокупность указанных семантико-дискурсивных элементов создает тональность дискурса (о термине см. [2]), указывающую на негативную оценку России, характерную сегодня для Европарламента. Нужно заметить, что самим парламентариям такая стратегия не только ясна, но и для некоторых не приемлема. Например, депутат от Левого фронта (Front de Gauche) г-жа М.-К. Вержья (Marie-Christine VERGIAT) заявляет: «..nous allons voter aujourd'hui deux resolutions, l'une sur la Russie et l'autre sur l'Ukraine. Dans les deux, on trouve ce que j'appellerais volontiers les monomanies de certains membres de cette Assemblee, qui sont beaucoup plus prudents quand il s'agit, par exemple, de certains pays du Golfe dans lesquels on

peut condamner un jeune blogueur de trente ans a mille coups de fouet sans que cela ne suscite d'emotion. Que veut l'Union europeenne? Faire plier la Russie ou reuvrer a une authentique amelioration de la situation?» (... мы будем голосовать сегодня за две резолюции - по России и по Украине. В обоих случаях мы видим то, что я могла бы прямо назвать мономанией (навязчивой идеей - авт.) некоторых депутатов, которые проявляют гораздо большую терпимость в оценке, например, некоторых стран Залива, в которых тридцатилетний блоггер приговаривается к тысяче ударам плетью, и это у них не вызывает никаких эмоций. Чего же добивается Евросоюз? Согнуть Россию или способствовать действительному улучшению ситуации?). Таким образом, европарламентский дискурс есть составляющая сегодняшней общеполитической коммуникации и не лишен влияния насаждаемых в европейском сообществе стереотипов, уходящих корнями в этнопсихологическое подсознательное, а чаще всего происходящих из давних геополитических «вожделений» некоторых политических акторов. Преодоление ксено-стереотипов, действительно, должно стать отличительной чертой не только дискурса, но и ментальности, не только национальной или европейской, но и просто человеческой идентичности.

Парламентская практика является мощным инструментом формирования политического климата в межнациональном сосуществовании. Ксено-стереотипы, как эксплицитные, так и имплицитные, должны стать предметом деонтологии парламентского дискурса, возможно, не без помощи экспертного социально-лингво-интеракционального анализа.

1. Дейк ван Т.А. Дискурс и власть. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013.

2. Кустова Е.Ю., Попова Г.Е., Червоный А.М. Субъектность, тональность и релевантность французского парламентского дискурса // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 2014. № 4. С. 104-107.

3. Althusser L. Ideologie et appareils ideologiques d’Etat //La Pensee, 1970, № 151.

4. Parlement Europeen: URL http://www.europarl.europa.eu/sides/getDoc.do? type=CRE& reference=20150115&secondRef=ITEM-009-01&language=FR ( 06.08.2015).

<< | >>
Источник: Коллектив авторов. Десятые Ковалевские чтения / Материалы научно-практической конференции 13-15 ноября 2015 года.. 2015

Еще по теме КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ РОССИИ В ЕВРОПЕЙСКОМ ПАРЛАМЕНТСКОМ ДИСКУРСЕ Алферов А.В., Кустова Е.Ю., Червоный А.М. (Пятигорск):

  1. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ РОССИИ В ЕВРОПЕЙСКОМ ПАРЛАМЕНТСКОМ ДИСКУРСЕ Алферов А.В., Кустова Е.Ю., Червоный А.М. (Пятигорск)