ФЕОДАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Для воссоздания картины общественных отношений обратимся прежде всего к вопросу о формах землевладения, являющемуся одним из центральных для понимания экономической структуры общества.

Особенностью поземельных отношений в эмиратах северной Аравии было сочетание государственной собственности на землю с различными формами феодального и мелкого крестьянского землевладения. Это сочетание отражало столкновение различных тенденций развития, обусловленных как социально-историческими, так и опосредствованными ими хозяйственно-географическими причинами.

Как известно, гослодство государственной собственности на землю являлось одной из важнейших черт поземельных отношений © ряде стран древнего и средневекового Востока. Причины этого были вскрыты Марксом и Энгельсом. Подчеркнув особое значение для сцран Востока «заботы о воспроизводстве» — создании и поддержании в порядке ирригационной системы,— они показали, что это обстоятельство закономерно влекло за собой необходимость организации крупных коллективных работ, длительного сохранения общины и установления собственности государства на землю 569. Государственная собственность на землю (земли халиса) существовала уже в Арабском халифате570, она не могла остаться неизвестной А во внутренней Аравии, являвшейся одной из его составных частей.

Но Аравия была окраинной областью халифата, отличавшейся к тому же своеобразными хозяйственно-географическими условиями. В отличие от Ирака, Египта и других стран речной ирригации, здесь только на части территории страны - в Аль-Хасе и тех оазисах Неджда, где источником

орошения были большие подземные и силевые потоки,—существовала необходимость в организация сравнительно крупных коллективных работ Ifa остальной терригории господствовало колодезное орошение, открывав шее более широкие возможности для развития частной земельной собственности и безусловного феодального землевладения. Мы не знаем, как протекала борьба за право собственности на землю в эмиратах средневековой Аравии, но хорошо известно, что борьба первых Саудидов против феодальной раздробленности и анархии вместе с тем была борьбой за повсеместное установление верховных земельных прав государства и, как следствие этого, его прав на взимание ренты-налога.

В XIX в. в эмиратах Саудидов и Рашидидов государство в лице эмира считало себя верховным собственником всех зем»ель,— не только обрабатываемых, но п пастбпщпых *. В осуществление этого права собственности государственная казна (байт аль-маль, или малия) взимала земельный налог (ушр, или закят). В эмирате Рашидидов этот налог, по словам Эн- тинга571, носил еще одно название — мири, которое нельзя не поставить в связь с аналогичным наименованием государственных земель в Османской империи. Отказ от уплаты ренты-налога карался тюремным заключением н конфискацией имущества; племена, отказавшиеся платить закят, теряли право на защиту от внутренних и внешних .врагов, т. е. фактически ставились вне закона и подвергались нескончаемым грабительским нападениям 572. Освобождались от уплаты занята только шейхи кочевых племен и те кочевники (по Мусилу, 40—80 человек в каждом подразделении (племени), которые призывались к участию в военных походах эмира 573.

В рамках верховной собственности государства на землю существовали четыре основных вида земельной собственности: 1) собственно государственные земли (земли байт аль-маль), 2) вакфы, 3) пастбищные земли кочевых и полукочевых племен (дира) и 4) частнособственнические земли (мулък).

Земли байт аль-маль. Уже первым Саудидам удалось образовать крупный фонд обрабатываемых земель, находившихся не только в верховной собственности, но и в прямом распоряжении государства. Бурк- хардт обстоятельно характеризует политику, посредством которой неджд- ские эмиры сум-ели перевести значительную часть частновладельческих (мульковых) земель в разряд государственных. Саудиды «взяли за правило в тех случаях, когда жители какого-нибудь округа или города восставали против их власти, по первому разу подвергать их имущество разорению, по второму же — конфисковать все их земли в казну. При этом часть земель оставлялась в руках их прежних собственников на правах аренды, часть же, -принадлежавшая тем наиболее опасным мятежникам, которые подвергались изгнанию или казни, передавались в аренду другим лицам». В результате этого, пишет Буркхард, «в настоящее время большая часть земельной собственности в Неджде принадлежит байт аль-маль, или государственной казне; вся земельная собственность провинции Касым, жители которой постоянно восставали, оставлена им на правах аренды. Многне дередши в Хиджазе и в горах подле Йемена равным образом принадлежат юсударственной казне» 574. В Аль-Хасе государственные земли Недждского •эмирата расширялись также „ за снег отобранных у турок государственных или коронных земель Османской империи К

Аналогичную политику создания путем конфискаций фонда непосредственно принадлежавших государству земель проводили и Рашидиды 575 '

Напгп источники не позволяют с уверенностью решить вопрос о том дифференцировались ли в составе государственных земель коронные земли .»мирского дома. Буркхардт в св к»м описании государственного строя Недждского эмгпрата упорно отожествляет земли домэна с государственны- мн 576, совершенно аналогичное ^отожествление проводят и современные исследователи — Вайдел 1, Филом, к кото]хшу мы специально обращались за разъяснением по данному вопросу, и Наллино577. Но, с другой стороны, уже тот же Буркхардт отчетливо различает эмирскую (Privatschatz) и государственную (?ffentliche Schatz) казну578, а Вайдел, и противоположность Филби, пользующемуся в своих работах лишь термином «crown lands», попеременно употребляет термины «crown lands» п «government lands» 579 и упоминает случай, когда коронные земли были переданы в управление малие 580.

Какие-либо данные даже об относительных размерах государственных земель в эмирате Саудидов отсутствуют. Немногим лучше известны размеры этих земель в эмирате Рашпдидов: сообщается, что сюда входила одна пятая ча'сть всех финнко-вых насаждений в важнейшем оазисе эмирата — долине Акда (14 тыс. иальм из 70 тыс.) 581, финиковые рощи и поля зерновых в других районах Джебель-Шаммара (в частности, в селениях Мукак. Лакита и Джатамия) |0, земли в Аль-Джауфе и других завоеванных оазисах п.

На государственных землях местами велось крупное эмпрское хозяйство с применением рабского труда, по в основном они находились в бессрочном наследственном владении мелких арендаторов, выплачивавших в казну, наряду с занятом, обычную феодальную ренту 582. Однако какая-то часть государственных земель, по крайней мере в первой половине XIX в., была передана в условное держание, связанное с отбыванием воинской службы. «Его арендаторы,— писал Буркхардт об этой категории держателей земель недждского эмира,— не платят ему годовой аренды, а держат поместья как лены и должны быть всегда наготове, чтобы в определенное время выступить вооруженными на верблюдах. Когда он задумывает поход, он приказывает, чтобы они явились к нему или к его войску... Они отправляются небольшими отрядами или поодиночке» 583. Последнее замечание Буркхардта, по-видимому, свидетельствует о существовании мелких и крупных лепных держаний. О крупных «держапиях» (holdinss^ упоминает и Филби в своем описании Аль-Хасы *.

Наряду с обрабатываемыми землями в государственный (в данном случае несомненно коронный) фонд переводились заповедные пастбищпые окрутя, аналогичные заповедникам (курук) бухарских и кокандских государей . «Между Нефудом и Джебель-Аварад,— отмечал Юбер,— расположена прекрасная долина Ас-Сир в 7—8 км шириной. Именно ’в этой части Джебеля в прошлом октябре выпали последние дожди.

Вакфы. Вакфы упоминаются уже в манженовом описании Неджда, где отмечается, что «на содержание мечетей идут часть десятины и доходы от вакфов, которые к ним приписаны. Для управления жми выделен назначенный алимамп (cheykhs de la juridiction) управитель» 1. Другие сведения о яедждских вакфах в известной нам литературе, к сожалению, отсутствуют. Вероятно, размеры вакфо© во внутренней Аравии были неве- тики: по мнению Наллино, они значительно уступали размерам вакфо© в Хиджазе 588. 3.

Дира. Пастбищные земли кочевников и полукочевников, к которым относились почти все земли, лежащие за пределами оазисов, являлись, как мы видели выше, коллективным владением отдельных скотоводческих племен. Эмир в качестве верховного собственника имел право не только отбирать пастбища для своих хим, но и перераспределять их между племенами.

Мульк. Деятельность недждских, а позднее и джебель-шаммарских эмиров значительно ограничила, но не ликвидировала мульковое землевладение. Часть крупных мульков осталась в руках прежних собственников; кроме того, некоторая часть конфискованных земель, поступая в продажу591 вновь становилась собственностью крупных землевладельцев. Мульки можно было продавать, покупать и закладывать: владение ими было связано лишь с уплатой закята верховному собственнику земли — государству.

К сожалению, мы пе располагаем сколько-нибудь удовлетворительными данными о размерах феодальных земельных владений — мульков и ленов. По-видимому, в стране преобладало среднее и мелкое феодальное землевладение. По словам Полгрэва, земля «...редко находится в руках крупных землевладельцев, подобных индийским земиндарам и крупным английским фермерам» 592. К числу таких исключений в первую очередь, несомненно, относились эмирскпе дома внутренней Аравии — не только Саудиды и Ра- шидиды, но и другие. Так, например, крупным землевладельцем был эмир Бурайды Хасан: только как отдельные части его владений упоминаются финиковые рощи в селениях Айн ибн Файд и Рауда, поля зерновых и бахчи в районе Ракая 593. Огромным богатством — дворцами, садами, толпами рабов — владел, по словам Полгрэва, главный кади Рияда, должность которого наследовалась в кругу потомков основателя ваххабизма Мухаммада нбн Абдальваххаба594. О размерах земельных владений более заурядных феодалов также можно судить лишь ориентировочно. В частности, Юбером упоминается родственник Мухаммада ааль Рашида Хамуд ибн Убайд, имевший в одном из селений Джебель-Шаммара 1200 пальм, виноградники, персиковые и фиговые сады, насаждения итиля и тамариска 595. Тот же автор упоминает шейха Насра, «богатого землевладельца» из окрестностей Бурайды, имевшего здесь около 700 пальм, которые давали ему около 500 риялов годового дохода596.

Принадлежавшие феодалам земли, как правило, были розданы в надел непосредственным дроизводителям-феллахам. Основной формой надела было бессрочное наследственное держание 597. Встречались и другие варианты крестьянского землевладения: с одной стороны, краткосрочная (от одного года) аренда 598, с другой,— потомственное владение, напоминавшее полную собственность. Последняя форма, подобная средневековой французской цензиве, существовала, в частности, в Хайбаре, где наследственные держатели имели право продажи своих участков, вместе с которыми в другие руки переходили и лежавшие на них повинности по отношению к собственникам земли '.Нов той или иной фирме передача зешш крестьянам являлась общим правилом; напротив, размеры земель, использовавшиеся для «барской запашки», по-видпмому, были очень незначительны лишь в некоторых случаях землевладелец удерживал для себя участок земли иод сад, виноградник и т. п.599

Наконец, сохранялось п мелкое мульковое землевладение крестьян и горожан. Возникнув из трудовой заимки путем освященного шариатом «оживления» (ихъя) втуне лежащей земли (мават), мелкие мульки едва обеспечивали своим хозяевам скудный прожиточный минимум. Даути дважды упоминает о мелком земельном собственнике п оба раза подчеркивает его тяжелое положение. «Он должен платить за лпшнне рабочие руки в горячее время, за наем колодезных верблюдов, за орудия, за кожаные ведра; большинство таких мелких собственников скажут вам, что в результате многочисленных расходов л старой задолженности они едва могут свести концы с концами» 600.

Имеются приблизительные цифровые данные о соотношении феодального п крестьянского землевладения в афладжском оазисе Сайх. Население его, как и жители многих других оазисов внутренней Аравии, состояло из трех основных групп: 1) ашраф, которые около трех столетни назад явились в южный Неджд из Йемена, 2) оседлых и полуоседлых арабов — выходцев из племен давасир, субаи, сухул, букум и других и 3) африканских вольноотпущенников — абидов 601. В Сайхе ашраф, насчитывавшие 200—300 человек, уже после того как они продали часть своих земель лайлскнм купцам, являлись собственниками половины всех земель оазиса; остальная земля принадлежала частью купцам и бедуинам, частью оседлым давасир, насчитывавшим 800 человек, и абидам, численность которых достигала 3000 602. Иными словами, среди постоянного населении оазиса земельная собственность была распределена таким образом, что 5 — 7% населения (ашраф) владели половиной, а 93—95% (оседлые давасир и абиды) — незначительной частью садов и полей. В одном из селений Джа- уфского оазиса из 550 плодоносных нальм 200 принадлежали шейху селения 603. По другим оазиса-м страны цифровые данные отсутствуют, но много- численые литературные сообщения свидетельствуют, что дело здесь обстояло так же или почти так же. Повсюду упоминаются зем-чевладельцы — ашраф, бедуины или купцы и их арендаторы — малоземельные или безземельные африканцы или арабы. Так, в Мадике (восточный Хиджаз) население состояло из ащраф, которым принадлежали сады и поля, и их арендаторов—вольноотпущенников, осевших выходцев из племен и др.604 То же имело место в недждеких оазисах Хурма 605, Тураба 606 и Хаджир 607, в оазисах вади Давасир п, в оазисах, расположенных на землях племен букум и сухул ,2. Наконец, в районе Рияда, по словам Чизмена, все население составляли «...либо землевладельцы, либо феллахи, работающие на них» ,3. Разница заключалась лишь в том, что в центральной части страны контингент малоземельных или безземельных арендаторов состоял по преимуществу из арабских феллахов \ в то время как иа юге и на севере — главным образом из африкпнеких вольноотпущенников 608.

Продолжавшийся и в изучаемый нами период процесс роста феодальной зелгельпоп собственности и обезземеления крестьянских хозяйств шел Дв) мя nj тями. Местами в полуосвдлых районах еще не закончился захват шейхами годных для обработки племенных земель. Для северо-западной Аравии он обстоятельно описан Жоссеном. Плодородные земли к югу от Белки, Куры и Керака, писал этот автор в 1908 г., еще только 40 лет назад считались принадлежащими племени на тех же условиях, что и пастбища. «Эти поля, находившиеся на территории племени, не принадлежа никому и не имея другого владельца, кроме как племя, назывались «ард шамсия», т. е. «солнечная земля». Сегодня они — собственность шейхов» 609. Описана и несложная процедура захвата: шейх берет свидетелей, втыкает свое копье в землю и говорит: «это — моя собственность». Отныне это — не ард шамсия, а ард химая; она становится его собственностью, его химой, которой никто не должен касаться610. Жоссен приводит случаи, когда шейхи захватывали не только ард шамсия, но и уже обработанные земельные участки 611. Те же процессы, по-видимому, шли в вади Давасир, где, по свидетельству Филби, из-за земли велась -напряженная борьба 612.

Но основным путем обезземеления мелких собственников были заклад и последующая продажа земли. «...Они и их доля земли,— писал Даути о мелких землевладельцах,— пожираются (едва ли меньше, чем в Египте и Сирии) богатыми заимодавцами, в течение долгого времени опутывающими их кабальными ростовщическими долгами» 613. Земли неимущих должников постепенно переходили в руки ростовщиков, прежде всего — городских купцов. По причинам, отмеченным раньше, последние охотно вкладывали капиталы в землю и многие из них становились более или менее крупными земельными собственниками. Купец — /владелец обширных полей и финиковых рощ — принадлежал к числу распространенных персонажей се- вероаравийского фольклора ®. Очень многочисленны и литературные сообщения о купцах-землевладельцах. Так, меккские купцы, наряду с городской знатью и высшим духовенством, были собственниками знаменитых садов Таифа 614. Хаильский купец Абдаллах аль-Муслимани (перешедший в ислам багдадский еврей) в результате своих торговых и ростовщических операций постепенно завладел «многими садами и домами в селениях Ка- фар и Акда» 615. Анайзские купцы, прежде всего члены крупнейших в городе торгово-ростовщических домов аль-Бассам, Зукайр, Кади и других, в большинстве случаев одновременно являлись и землевладельцами Так же обстояло дело в Хуфуфе, где купеческий дом Кусайби числился среди богатейших землевладельцев области 616.

В результате контингент совершенно безземельных крестьян («безродные» 617, часть вольноотпущенников 618) пополнялся людьми, земли которых за долги переходили в руки ростовщиков. В северо-западной Аравии сюдег добавлялись палестинские и сирийские феллахи, которых безземелье и голод заставили навсегда или на время покинуть родные селения !.

В условиях Аравии, где земледелие в большинстве случаев было невозможно без искусственного орошения, земельная собственность, естественно, не может рассматриваться в отрыве от собственности на воду. Здесь как и в других странах Востока, феодальное владение зачастую было связано не с мертвой самой по себе землей, а с оживлявшей ее водой *. В различных условиях феодальная собственность на воду реализовалась по-разному, но в той или иной форме она обнару?кивэла себя почти во всех оазисах страны.

В одних случаях, когда феодал был достаточно силен, он прямо забирал в свою безраздельную собственность лучшие источники ирригации. Так поступали, например, Саудиды, монополизировавшие для орошения своих харджских земель крупный поток Сайх и кяриз в оазисе Сулай- мия 619, или же шейхи давасир, субаи и сухул, присвоившие себе «исключительные права» на водоемы вади Давасир620. В других случаях местные феодалы, как, например, некоторые касымскпе землевладельцы, брали на себя организацию работ по устройству и ремонту силевых водохранилищ и тем самым превращались в фактических распорядителей принадлежавшей общине воды. Но самые распространенные формы установления феодальной монополии на воду были связаны с наиболее обычным во внутренней Аравии колодезным орошением. Эти формы реализовались в двух вариантах: торговле водой и отдаче в аренду верблюдов.

Для иллюстрации первого из этих вариантов приведем историю упоминавшегося выше знаменитого таймского колодца. По рассказам жителей, в прошлом он находился в общинном владении всех хозяйств селения, державших у многочисленных водоподъемников принадлежавших им верблюдов. Но уже в начале 70-х годов XIX в. во всей Тайме имелось только четыре человека (три шейха и богач Махмуд ад-Дулани), имевших возможность купить колодезного верблюда621. В результате огромный колодец,, продолжая считаться общинным, на деле попал в полное распоряжение кучки местных богачей. По словам Гуармани, «„общинный“ (общественный) колодец (ныне только номинально) стал собственностью членов наиболее влиятельных семейств; хотя они не могут воспрепятствовать другим пользоваться колодцем, когда не пользуются им сами, те должны платить им небольшое ежедневное вознаграждение» 622. Аналогичная практика описана Эйтингом в селении Каф, где мелкие землевладельцы, не имея возможности обзавестись собственными колодцами, получали излишки воды у собственников больших садов 623.

Особенно широким, повсеместным распространением пользовалась отдача в аренду колодезных верблюдов. В наших источниках очень часты упоминания о маломощных хозяйствах, которые без чужого рабочего скота были бы лишены возможности пустить в ход принадлежавшие им водоподъемники. Этим пользовались как оседлые, так и кочевые скотовладельцы, широко практиковавшие киру. Стать мукаром, как правило, мог только человек, владевший значительным стадом: двух- или трехмесячная работа у водоподъемника настолько истощала верблюда, что после этого он зачастую должен был весь остаток года отдыхать на пастбище. Арендная плата в разных pcUioiKix не отнимались одпнооора.зисм, но повсеместно была очень высокой (по оценке Юбера— «основным расходом» замледельца). В Касыме ыуклр, сдавая верблюда помесячно, обычно забирал 100 саа фиников о месяц \ в Джебель-Шаммаре он получал поштучно с каждой оро- Uioj.roii пальмы624 или 170—200 саа в сезон 625, в Тайме — 350—400 саа в се- 3011. что нередко составляло более половины всего урожая фиников •

Таким образом, маломощные хозяйства, лаже и владея з<емлей и водой, не имели возможности пользоваться ими без участия крупных собственников. Это характерное для северной Аравии обстоятельство было подмечено уже одним из первых европейских путешественников по стране Та-

мизье. Не отсутствие земли и воды, а именно невозможность обзавестись собственным водоподъемником выставляет он в качестве причины того что «бедные вынуждены служить богатым» 626. Интереснейший пример того’ как в феодальных условиях мелкая собственность на землю и воду почти теряла реальное содержание, .приводит Даути. В Анайзе он познакомился с местным жителем, имевшим колодец и небольшой участок земли, засаженный пальмами и пшеницей. Но все это, по словам хозяина, принадлежало ему «только по видимости». Работавших при колодце верблюдов он должен был брать у одного из Бассамов и в уплату за это отдавать ему почти все зерно. «Эта земля — моя, но сейчас я уже почти лишился ее; я стал как бы его (т. е. Бассама.— А. П.) слугой» 627.

Совокупная феодальная рента, получаемая классом феодалов, состояла из двух частей: 1) ренты-налога (централизованная, или концентрированная, рента) и 2) обычной феодальной ренты. Каждая из них, в свою очередь, составлялась из: 1) земельной ренты и 2) всякото рода налогов и поборов, взимавшихся феодалом за право подданства, проезда, торговли, судебное разбирательство и т. п. Поэтому размеры феодальной ренты определялись не только размерами феодальной собственности, но и общим количеством населения, на которое так или иначе простиралась власть феодала.

Централизованная рента, поступавшая в государственную казну, составлялась из следующих поступлений. 1.

Поземельный налог, являвшийся основой всех государственных поступлений. В Недждском эмирате в конце второго десятилетия нашего века с одних только Хасского и Катифского оазисов собиралось 190 тыс. талеров ежегодно, в то время как общая сумма налога, уплачивавшегося воеми кочевниками эмирата, не превышала 20 тыс. талеров628, в эмирате Рашидидов подати с оазисов, по сведениям Даути, составляли 19/20а, а по более осторожной оценке Оппенгейма 629 — 630/б доходов казны. В отношении ставок поземельного налога Саудиды на протяжении всего периода существования Недждского эмирата придерживались принципов налогообложения, принятых во времена первых халифов. Различались, с одной стороны, земли поточного (сайх) и колодезного (далия) орошения, с другой стороны, земли «мусульман», плативших поземельный налог (закяг аль- аруд), и «немусульман», плативших дань (харадж) 631. Закят с «мусуль ман» составлял л<1 землях поточного орошения десятину (утр) а на землях колодозпого орошения двадцатину урожая \ харадж с «немусульман», как это показывают данные Филби о ставках налогов в Аль-Хасе, составлял двойной закят, т. е. взимался в размере 20% урожая на землях поточного орошения и 10% — на землях колодезного орошения632. Налогом облагались только пальмы и зерновые культуры; овощи, фрукты, люцерна и т. п. рассматривались как вспомогательные насаждения и были освобождены от таксации 633. По эмирату Рашидидов мы располагаем только сообщениями Юбера, упоминающего 5-процентный налог применительно к селению Ак- да (Джебель-Шаммар) 634 и вначале 5-процентный, а затем 10-процентный налог применительно к оазису Хайит (присоединенная область) 635. 2.

Закят со скота. И в Неджде, и в Джебель-Шаммаре этот налог до начала 20-х годов XX в., по разным данным колебался от древней, установленной хадисами ставки (2,5%) до 5% 636. Возможно, что противоречивость данных, касающихся размеров закята со скота, объясняется не только различием между традиционной и фактической величиной налога, но и его неодинаковыми фактическими размерами в отдельные периоды. Периодическое сокращение закята до традиционной ставки могло быть временной уступкой сильным кочевым племенам. Буркхардт рассказывает, что отдельные племена часто прогоняли сборщиков закята; Даути, отмечая, что дань с кочевников была невелика, считал, что в противном случае ее «иногда нельзя было бы собрать» 637. Закят взимался только с племен, постоянно кочевавших на территории данного эмирата. Но если чужое племя, перешедшее на время границу, пользовалось колодцами, оно также должно было уплатить закят 638. В этом обычае явственно выступало тождество закята и земельной ренты в ее характерном для Востока водном варианте. 3.

Закят с торговцев (2,5% денег или товаров в год) 639 и земельная рента с каждой лавки (1 риял в месяц) 640. 4.

Кумрук — 8-цроцентная (до начала 20-х годов) таможенная пошлина на все товары, ввозившиеся или вывозившиеся через расположенные на побережье Персидского залива порты Недждского эмирата п. Турецкое происхождение термина позволяет думать, что этот налог был введен турецкими властями при оккупации ими Аль-Хасы. 5.

Сбор за проезд по территории эмирата и защиту от лрабежей. В Дже- бель-Шаммаре за каждого груженого верблюда, отправлявшегося в Ирак, па пути туда и обратно взимался сбор в размере 'Л, а с профессиональных торговцев /2 маджпдп. Подобным же сбором облагались торговцы, проезжавшие через Джвббль-Шаммар в Ирак, Сирию или Египет, и на основании специальных договоров с Саудидами, чужие племена, совершавшие мусабилу на территории эмирата *. Сбор с иракских хаджжей достигал 30 маджпди с человека на пути в Мекку и 15 на пути обратно 2, мотивом такого высокого обложения служило шиитское вероисповедание паломников. Путевые сборы существовали и в Недждском эмирате: ими облагались, в частности, иракские хаджжи-шииты (по Полгрэву, 80 туманов с человека при Файсале 3) и торговцы (один риял за каждого груженого верблюда, вступившего в город4). 6.

Ризка — судебные сборы при разбирательстве дел в эмирском суде 5 и судебные штрафы (за неповиновение властям, лжесвидетельство и т. п.) 6. 7.

Пятая часть добычи всех военных походов, в том числе газу, предпринимавшихся отдельными племенами, независимо от того, участвовали ли в них люди эмира или нет. Этот налог, освященный кораном как доля военного предводителя правоверных, неукоснительно взимался как нед- ждекими, так и джебель-шаммарскими эмирами 7, лишь в порядке исключения отказывавшимися от своей доли для снискания популярности в войсках 8. 8.

Различные прочие сборы и подати. Даути отмечал, что в Джебель- Шаммаре, помимо закята, взимались и другие плохо известные ему налоги 9. К числу их принадлежали, в частности, налог на продаваемый в Хайле табак 10 и особая подать на скотоводов, связанная с издержками эмир- окого гостеприимства: каждое хозяйство было обязано ежегодно продавать казне 1,5 кг масла по «древней» низкой цене 11. 9.

Чрезвычайные поборы, например, конфискация оружия для арсеналов эмира 12 и всевозможные прямые вымогательства 13. Так например, эмир, по словам Буркхардта, всегда находил предлог отобрать у хозяина приглянувшуюся ему лошадь 14. В этой связи небезынтересно сопоставить сообщения Валлина и Эйтинга. Если первый из них в середине XIX в. отмечал, что многие богатые люди в Джебель-Шаммаре имеют по нескольку лошадей 15, то второй тридцатью годами позднее писал, что из 500 лошадей в стране только 30 или 40 не являются собственностью эмира и его дома 16. 1

A. Musil. Zeitgeschichte..., S. 9; М. Fr. von Oppenheim. Die Beduinen, Bd. Ill S. 43 44. 2

Ch. M. D 0 u g h t y. Указ. соч., т. II, стр. 52; J. Е u t i n g. Указ. соч., т. II, стр. 28; A.

Musil. Zeitgeschichte..., S. 11—12. 8

W. G. Palgrave. Указ. соч., т. I, стр. 276; ср. H. St.-J. В. P h 11 b y. The Heart

of Arabia, vol. I, p. 294. TT 4

J. L. Burckhardt. Bemerkungen..., S. 416; H. St.-J. В. Ph 11 by. The Heart

of Arabia, vol. I, p. 31. 5

Ch. Huber. Journal..., p. 601.

e F. M e n g i n. Указ. соч., т. I, стр. 176; J. L. Burckhardt. Bemerkungen...,

S. 428. . TT .„Q. 7

A. Socin (Stumme). Указ. соч., № 36; F. Меngiп. Указ. соч., т. II, стр. 178, J. L. Burckhardt. Bemerkungen..., S. 424; H. St.-J. В. Philby. The Heaxt 01

Arabia vol I p 294 8

A. Райха ни. История современного Неджда..., стр. 131. Цит. по раб.. М. В. Ч у р а к о в. Указ. соч., стр. 96. 9

Ch. М. Doughty. Указ. соч., т. II, стр. 20. ю Там жб 11

Там же, т. I, стр. 611; ср. C. Guarmani. Уюаз. соч., стр. 80. 12

Ch. М. Doughty. Указ. соч., т. II, стр. 121. 18

W. G. Palgrave. Указ. соч., т. I, стр. 316. 14

J. L. Burckhardt. Bemerkungen..., S. 431. 15

G. A. W а 11 i n. Narrative..., p. 188. 16

J. Euting. Указ. соч., т. I, стр. 197.

Одной ;ьч особенностей централизованной ренты являлось то, Что ее содержа h но было завуалировано политической или религиозной формой. Ряд налогов взимался эмиром не как верховным собственником земли, а как правителем, государем территории. Часть налогов была облечена в традиционную форму закята, милостыни в пользу бедных, предписанной религиозными заповедями ислама. Но какую бы форму ни носили налоги и поборы, львиная доля их прямо или косвенно шла в пользу класса феодалов. Государственные поступления расходовались на содержание эмирского дома и духовенства, в-ойск и замков, административного и судебного аппарата знатательная часть их путем традиционной раздачи подарков и не менее традиционного эмирского гостеприимства непосредственно переходила в руки отдельных феодалов, прежде всего шейхов племен641. По Буркхардту, предшественники Рашидидов Алиды ежегодно тратили на гостеприимство 200 нош зерна, 200 нош фиников и 100 испанских талеров 642; аналогичный расход Рашидидов Даути исчислял в 1500 ф. ст. в год, г. е. в восьмую часть всех их государственных расходов 643. В противоположность этому на оказание помощи нетрудоспособным беднякам и другие общественные нужды фактически тратилась лишь самая незначительная доля поступлений: Буркхардт включает ее в ту четвертую часть государственных расходов, которая шла на содержание алимов и судей, обучение детей и устройство общественных колодцев 644.

Не совсем ясен вопрос о форме централизованной ренты. В манжено- вом описании Неджда сообщается, что поземельная подать вносилась в виде натуральной продукции, которая частью хранилась в государственных амбарах, частью поступала в продажу (по-видимому, кочевникам) 645. Буркхардт, говоря о податях (Zinsen) вообще, но приводя в пример взимание закята у бедуинов аназа, подчеркивает его исключительно денежный характер. «Зимой сборщики этого налога (музакки) покидают Дарийю и разъезжаются по всем ваххабитским областям, чтобы с большой точностью собрать налоги. Они возвращаются затем к своему предводителю с грузом золота и серебра. Аназа платят ежегодно 1 испанский талер за каждых 5 верблюдов и за каждые 40 овец или коз стоимость одного животного За каждого жеребца или кобылу ни платят 1 данаб 7 шиллингов). Я имею основания полагать, что порядок налогообложения в различных областях Аравии отличается немногим. Налоги платятся наличными день- 1 ами. Одно время предводитель ваххабитов принимал только испанские и императорские (т. е. австрийские — А. Л.) талеры, но теперь он довольствуется и турецкой монетой» 646. В другом месте Буркхардт, говоря о штра - фах, замечает, что за отсутствием денег, они взимались и скотом647. Характеризуя налогообложение в Джебель-Шаммаре, Гуармани говорит о десятине с оседлых и денежных сборах с кочевников 648, Юбер — о натуральной (в селении Акда) 649, а Эйтинг— о денежной (в Тайме) 650 земельной подати. У Даути размеры налогов, платившихся Рашндидам кочевниками фука- ра‘ и их соседями — таймскими земледельцами651, показаны в денежном выражении, точность этих сведений, по-видимому, доказывается тем обстоятельством, что и Даути, и Эйтинг совершенно одинаково указывают размеры вносившихся таймцами податей — 4 тыс. риялов. Несколько большую ясность в решение занимающего нас вопроса вносят сообщения Филби, показывающие, что налогообложение вообще не отличалось единообразием. В то время как в Аль-Хасе, этой наиболее развитой в экономическом отношении области Недждского эмирата, «подати налагаются в натуре и вносятся либо натурой, либо деньгами» 652, и вади Давасир, одной из сравнительно глухих областей страны, оседлое население платило «в натуре» 653 или «обычно в натуре» 654, а кочевники как скотом, так и деньгами 655.

Если мы сопоставим приведенные данные с тем отмечавшимся выше обстоятельством, что по степени развития денежных отношений кочевое племя в целом опережало земледельческий оазис, то решение поставленного вопроса, по-влдимому, должно представиться в следующем виде. Как во времена Манжена и Буркхардта, так и во времена Филби, форма ренты- налога не была единой применительно к разным группам населения и разным областям страны. Уже стремясь к получению ренты в ее денежной форме, правительство, однако, было вынуждено считаться со степенью участия населения в рыночных связях и его реальной денежной платежеспособностью. Поэтому денежному обложению подвергались преимущественно связанные с рынком верблюдоводческие племена и те оазисы, которые, как Тайма, получали серебро из пустыни 656. Но вместе с тем следует учитывать, что форма ренты могла меняться в отдельные периоды. Если в начале XIX в. денежная платежеспособность племен значительно расширилась за счет добычи, захваченной во время ваххабитских походов в Ирак, Сирию л Хиджаз, то в период, к которому относится сообщение Филби, она не только не питалась внешними источниками, но и вообще уже стала сокращаться в результате начавшегося кризиса верблюдоводства. Так или иначе, в XIX — первой трети XX в. наблюдалась сложная картина перехода от натуральной реиты-налога к денежному, перехода, полностью не закончившегося в Саудовском государстве и в настоящее время.

Перейдем к обычной феодальной ренте в земледельческом оазисе. Основным путем ее получения на протяжении всего изучаемого нами времени была обычная натуральная издольщина. Буркхардт подчеркивает широкое развитие на землях недждского эмира издольной аренды, при которой держатели земли «...по обстоятельствам должны отдавать ему треть или половину урожая» 657. Столетие спустя Филби, употребляя термины «арендаторы» (tenants) и «труженики» (каддадин) как синонимы, также подчеркивает, что «на них падает вся обработка земли, продукция которой делится ими пополам с землевладельцами...» 658.

Размеры ренты в северной Аравии повсеместно определялись не юридическими актами, а установившимся обычаем, согласно которому на большей части территории страны феллах, потомственно пользуясь землей феодал.1, ооычно получал половину урожая фиников и других плодов и треть урожая зерна. Налог на финики землевладелец и арендатор платили пополам, налог на зерно платил землевладелец К Но наряду с этим в различных районах страны существовали и свои местные обычаи. Так например, в центральной Аравии (вади Давасир) феллах получал половину или треть урожая фиников и зерна и весь урожай овощей и фруктов, за которые он однако, должен был сделать землевладельцу «традиционный подарок» 659. В Хайбаре феллах получал треть продукции фнников; урожай овощей и зерновых, за исключением соломы, считался его собственностью, но с каждого колодца он должен был дать землевладельцу 100 саа зерна за его «право воды» (хакк аль-мсС) и, кроме того, дать ему «что-нибудь» за лук и табак В полуоседлых районах северо-западной Аравии, где выращивались почти исключительно зерновые культуры, существовали два традиционных вида аренды. В первом случае феллах, получив в длительную аренду целинный участок земли и работая на ней собственным инвентарем, оставлял себе, в зависимости от качества земли, от 660Д до 661/б урожая; во втором случае феллах арендовал на год обычный участок земли и, работая собственными орудиями производства и имея свой посевной материал, получал половину урожая 662.

Сходными или возможно несколько более льготными были условия держания государственных земель Неджда и Джебель-Шаммара, арендаторы которых, помимо ренты-налога, должны были отдавать в казну, по Бурк- хардту, 72 или 7з, а по данным Юбера — !/г урожая 5.

Из практикующихся в арабских странах специальных видов издольной аренды (мугараса, мусака и др.) в северной Аравии, по данным Наллино, получила распространение только семенная издольщина (музараа) 663, речь

о которой будет ниже.

Хуже известны те феодальные поборы, которые не были непосредственно связаны с собственностью феодала на землю. В доваххабитской и ранневаххабитской Аравии права крупного феодала, по-видимому, мало чем отличались от описанных выше прав недждеких и джебель-шаммарских эми<- ров. Нибур, рассказывая, что Неджд изобилует маленькими сеньориями* причем почти в каждом маленьком городе правит независимый шейх, упоминает, в частности, о взимавшихся последним путевых пошлинах664. С укреплением ваххабитского государства положение изменилось, но, и утратив политические позиции, крупные феодалы сохранили какую-то часть своих сеньоральных прав по отношению к сидевшему на их землях или даже просто окрестному населению. Одним из них было право на «покровительство», распространенное в северной Аравии не меньше, чем в странах раннесредневековой Европы, и влекшее здесь за собой те же характерные последствия. Реальное значение «покровительства» как метода получения определенной подати показывается сообщениями Юбера 665 и, в особенности, Жоссена. Последний подробно рассказывает о том, как в северо-западной Аравии переселенцы-феллахи должны были просить у какого- нибудь местного шейха не только земли, но и защиты. Непосредственно' вслед за этим шейх начинал рассматривать их «...как своих крепостных, вынужденных рассчитывать на его покровительство и несущих по отношению к нему определенные обязанности», в частности, обязанность время от времени дакать ему овцу \ г

Как л многие другие страны Востока, северная Аравия не знала прямых форм прикрепления крестьян к земле. Уже Нибур подчеркивал что «крестьянин, если он недоволен своим сеньором, волен его покинуть и поселиться в другом месте» 666. Но отсутствие прикрепления к земле в его развитых, свойственных европейскому средневековью, формах отнюдь не означало того, что феллах не был прикован к земле вообще. Ленин, говоря

о внеэкономическом принуждении, указывал, что «формы и степени этого принуждения могут быть самые различные, начиная от крепостного состояния и кончая сословной неполноправностью крестьянина» 667. Специфической формой фактического прикрепления крестьянина к определенному месту жительства являлось уже самое его вступление под покровительство феодала, или, вернее, невозможность обойтись без этого покровительства. Другим рычагом утраты крестьянином личной свободы была власть общины с ее круговой порукой, использовавшаяся как отдельными феодалами, так и феодальным государством в целом. Но главным, что практически навсегда приковывало феллаха к полученному им клочку земли, была его задолженность ростовщикам, носившая всегда длительный, очень часто пожизненный, а подчас и наследственный характер.

Ростовщичество, о последствиях которого уже не раз говорилось вышет являлось, по словам Даути, настоящим бедствием северной Аравии668. Осужденное кораном и под угрозой высокого штрафа запрещенное ваххабитскими эмирами 669, оно тем не менее явно или тайно широко практиковалось на всей территории страны. В известной степени, по крайней мере, местами, это было связано с начавшимся переходом к денежной форме ренты-налога, что в условиях господства натурального хозяйства ставила население в тяжелое положение и толкало его в руки ростовщиков. Но ростовщики промышляли не только деньгами: «в рост» давались продукты, посевной материал и т. п., причем, по свидетельству Даути, даже в Касыме бедняки, как правило, прибетали именно к таким натуральным займам. В Анайзе обычный процент на денежные ссуды составлял 10—15 на 100, на ссуды натурой — 30—50 на 100 670. В сельских районах процент был ещ& выше: так, в северо-западной Аравии ссуда, взятая даже не на год, а до предстоящего обмолота зерна, вырастала почти вдвое671. Жоссен отмечал, что феллах входил в долги уже при женитьбе и как ни работал затем всю жизнь, влача самое бедственное существование, никогда не освобождался от своих кредиторов672.

Долговая кабала, опутывавшая основную массу крестьян, одновременно являлась и дополнительным средством их феодальной эксплуатации, аналогичным «сверхчиншу» европейского средневековья, и средством их прочного прикрепления к месту. Она (вместе с тем была основным средством эксплуатации крестьян — собственников мелких мульков. Помогал ли им ростовщик обзавестись колодезными верблюдами или, как это бывало особенно часто, предоставлял посевной материал, он брал в залог земельный участок и, частично приобщившись к собственности на средства производства, становился получателем феодальной ренты, измерявшейся колнче- ством ИЛГ1 долей произведенного продукта 673. О величине этой доли и, слодоплтолыю, о степени эксплуатации крестьянина ростовщиком можно судить уже по тому факту, что в Хайбаре за один только посевной материал заимодавец получал половину выращенного в междурядьях пальм урожая зерновых 674. Таким образом, ростовщичество не только усиливало, но и расширяло феодальную эксплуатацию, приводя в частности, к тому/что доходы мелких и крупных феодалов определялись не столько размерами их земельной собственности, сколько общим количеством так или иначе закабаленных ими крестьян Здесь в специфической «восточной» форме проявлялась одна из общих особенностей феодализма, раскрытая Марксом в указании о том, что «могущество феодальных господ... определялось не размерами ренты, а числом подданных» 675.

В целом положение основной массы крестьян было очень тяжелым, феллахи жили впроголодь, питаясь одними финиками, которых, впрочем также редко хватало на весь год. Пища обитателей Табука каждую весну состояла из собранных женщинами дикорастущих трав, «съедаемых сырыми или сваренными в воде без чего-либо существенного в добавление» 676. В Хайбаре хлеба ели «далеко не досыта» 677. Каф считался богатой деревней, но и здесь три четверти жителей «... не имеют никакого подобия кровати, даже ковра; у некоторых, кроме рубахи, есть только головной платок, редко плащ» 678. *

* *

Анализ феодальных отношений у кочевников мы также начнем с рассмотрения форм собственности на 'основные средства производства, в первую очередь на пастбища, которые Маркс справедливо называл главным условием кочевого скотоводства 679.

Выше отмечалось, что пастбищная территория племени (дира) считалась общим владением всех его членов. Однако уже первое знакомство с поземельными отношениями у кочевников показывает, что это общеплеменное владение в значительной степени было простой фикцией. Регулируя сезонные перекочевки и по своему усмотрению распределяя пастбища между родами, внутриродовыми группами, а подчас и отдельными семьями 680, шейхская верхушка фактически монопольно распоряжалась всей землей племени. Как бы ни страдало племя от недостатка пастбищ, стада шейхов всегда были обеспечены кормом. Широкое распространение, в частности, получили известные уже в древней Аравии 681 шейхские пастбищные заповедники (хима, или хадр) п, которые Диксон характеризует следующим образом: «Некоторые районы славятся своими почти всегда хорошими осенними пастбищами, и шейхи обычно выпасают здесь своих лучших верблюдов» К В ;друюм месте этот же автор говорит о химах как о лучших пастбищах плсмени, находящихся в постоянном пользовании кочевой верхушки («Ы- man», «great shaikh») и запретных для остальных членов племени ". Есть упоминания о том, что шейхи имели свои охотничьи заповедям г.я. и которых остальным кочевникам также запрещалось выпасать ;,ьот 682. Монополизация племенных пастбищ шейхской верхушкой проявлялась и в широко практиковавшемся предоставлении «х во временное пользование иноплеменникам с последующим присвоением шейхами арендной платы (шш ее большей части), по древнему обычаю принадлежавшей всему коллективу 683.

Как и в земледелии, в скотоводческом хозяйстве северной Аравии собственность на землю была тесно связана с собственностью на воду степные колодцы и каменные водохранилища, в которых зимой накапливалась дождевая вода. В одних случаях эти водные источники считались племенной или родовой, в других — частной собственностью. Общественные ко- лодпы распределялись шайхами вместе с пастбищами и так же, как и пастбища, могли отдаваться во временное пользование иноплеменникам684. Частновладельческие колодцы принадлежали тем, кто их выкопал, т. е., как правило, той же шейхской верхушке, которой одной было под силу производство подобного рода работ. Такие колодцы продавались и покупались 685, за пользование ими взималась определенная плата, которую Бурк- хардт называет «подарками» владельцу колодца 686.

Скот у аравийских кочевников уже задолго до возникновения ислама находился в частной собственности отдельных семей. Одна из надписей Салманасара II (860—825 гг. до н. э.) говорит об арабе, владевшем тысячей верблюдов 687, а в раннеисламских источниках наиболее обычным эпитетом для племенных старейшин служило выражение «обладатели сотен [верблюдов]» 688. Естественно, что в изучаемый нами период расслоение по скоту было весьма значительным. У аназа в начале XIX в. некоторые шейхи имели до 300 верблюдов, богатые кочевники — до 60, состоятельные — 30—40, бедняки — около 10 689. Во времена Даути крупнейшие аназские шейхи имели стада, достигавшие 1000 верблюдов; в начале XX в. главному шейху руала Фахаду ааль Шаалану принадлежало 3000 верблюдов 690. Другие сообщения также свидетельствуют о сосредоточении у племенной знати больших количеств скота 691, клеймившегося особым «шейхским» тавром 692; крупные шейхи имели собственные конские заводы 693. Наряду с этим часты сообщения о имеющих мало скота или даже совсем бесскот- ных общинниках. Так, например, Юбер упоминает шараратский род Суафлл. б котором имелось лишь по 1—2 верблюда на хозяйство \ Мусил рассказывает о пяти семьях бану атия. имевших вместе 5 верблюдов и не более 15 коз 694; вся собственность другого встреченного Мусилом кочевника состояла из «двухлетнего верблюда, десятка козлят и четырех маленьких дочерей» 695. Многие кочевники являлись обладателями не только «половины лошади», что считалось вполне обычным делом696, но и «половины верблюда» 697. Даути 698 и Юбер 699 упоминают о совершенно бесскотных кочевниках.

Итак, средства производства в кочевом племени были распределены, таким образом, что скот и часть колодцев являлись частной собственностью, пастбища же и другая часть колодцев считались собственностью всего коллектива. Но и в этом последнем случае право кочевой аристократии распоряжаться общинными землями и колодцами в условиях «перенаселенности пустыни» и той напряженной борьбы за пастбища, которая непрерывно велась как между соседними племенами, так и внутри каждого отдельного племени 700, фактически было правом феодального землевладения. Именно монопольное распоряжение землей, указывал Маркс, является главным, определяющим признаком земельной собственности: «земельная собственность предполагает монополию известных лиц в распоряжении определенными частями земного шара как исключительными сферами их личной воли...» 701.

Сосредоточение в руках кочевой аристократии обширных пастбищ и водных источников и накопление ею больших количеств скота способствовали превращению шейхской верхушки племени в крупных собственников, ведших хозяйство феодального типа. Основным путем получения ею обычной феодальной ренты (о централизованной ренте, частично возвращавшейся к тем же шейхам, говорилось выше) была эксплуатация кочевников посредством передачи им на выпас скота на условиях издольщины. Передача скота на выпас, эта типичная форма феодальной эксплуатации в кочевом скотоводческом хозяйстве, не раз описанная в исторической и этнографической литературе как саун у казахов, саан у киргизов, сапис у хакасовг полыш у алтайцев, хасаас у якутов и т. д., у арабов носила название вадиа.

Вадиа возникла из институтов родовой взаимопомощи и первоначально- выглядела как безвозмездная временная ссуда нескольких голов скота обедневшему родичу. Эти первоначальные, зачаточные формы вадии сохранялись в стране и в интересующее нас время:

«Когда семья бедняка имеет нужду в верблюде для дальней перекочевки, она обращается к шейху, который ссужает ей его для этой надобности; более того, когда какая-нибудь семья находится в стесненных обстоятельствах и с трудом находит себе достаточное пропитание, она просит помощи у шейха, который по своему усмотрению дает ей верблюдицу сроком на два, три или пять лет; если ее можно и доить и вьючить,— это замула, или халлаба. На тех же условиях, что и замула, ссужается верблюдица ма- нуха; человек, получивший ее в долг, должен пасти ее со старанием и пользуется f'(? молоком...» . Оо ооычас мемшхп («дар»), как о временном лредоставлелгн бедняку нескольких овец на нодой, сообщает и Диксон

Уже V, т п к о i i своей форме раздача скота бедноте на подой или под съезд '[аиатп кочогои аристократии определенные выгоды: она имела возмож- > > ь "рдьсродоточнть, сохранить и бесплатно выпасать часть своих огром- < щ ч с rarj,. Поэтому даже безвозмездная ссуда скота фактически являлась ранней формой феодальпой эксплуатации, еще плотно прикрытой завесой патриархально-родовых отношений. Дальнейшим развитием ее была настоящая, основанная нз издольных началах, вадиа, при которой принадлежавший шейхской верхушке скот целыми стадами передавался на выпас бесскотным или, по-видимому, чаще малоскотным кочевникам (Гуармани называет их «part-proprietors — «совладельцами» или «частичными владельцами» скота702).

Условия получения скота на выпас, вероятно, были неодинаковы в различных областях страны и претерпевали с течением времени те или иные изменения. Они, кроме того, были различны для верблюдов и мелкого рогатого скота. Но во всех случаях в основе вадии, как и в основе аренды земли в оазисах, лежал принцип издольщины. Вот как характеризует Жоссен условия овечьей вадии, существовавшие в Сирийской пустыне в начале XX в.

«а) Стадо принадлежит собственнику.

б) Приплод делят на две категории: все ярки возвращаются собственнику, но пастух вправе забрать себе пятую часть всех барашков. c)

Из 'настрига шерсти пастух берет себе десятую часть. d)

Раздел масла подчинен особому порядку; с месяца шабан (февраль) 703 до времени жатвы пшеницы масло (дахан) принадлежит исключительно собственнику; в остальное 'время оно идет в пользу пастуха. e)

Бадан (пахтанье.— А. П.) всегда принадлежит пастуху. f)

Пастух получет от собственника все приспособления, необходимые для того, чтобы хранить и сбивать масло; кроме того, он имеет право на один комплект платья в год и на шатер для себя и своей семьи» 704.

В отношении верблюжьей вадии мы располагаем только кратким свидетельством о том, что пастуху-издолыцику шла вся шерсть, большая часть молока и половина приплода705.

Говоря о формах феодальной эксплуатации в североаравийском кочевье, следует отметить два существенных обстоятельства. Во-первых, овечья вадиа имела большее распространение, чем верблюжья. Это определялось спецификой кочевого скотоводства Аравии, требовавшей раздельного выпаса верблюдов и мелкого рогатого скота, в результате чего не только бедуинские шейхи, но и все состоятельные бедуины, откочевывая с верблюдами в глубину пустынь, должны были передавать принадлежавших им овец и коз на выпас в чужие руки. Во-вторых,— и это, как мы увидим дальше, особенно важно для понимания особенностей феодализма у кочевников,— различные формы феодальной эксплуатации были локализованы по-разному. Если слаборазвитая вадиа, замаскированная патриархально-родовыми пережитками, практиковалась главным образом внутри бедуинского рода, то ее более обнаженные в своей феодальной сущности формы в большинстве ?случаев находили применение не в отношениях между сородичами, а в отношениях между членами разных родов и даже разных племен. Принадлежавшие бедуинской верхушке стада мелкого рогатого скота передавались на выпас либо в кочевавшие на окраинах пустынь племена овцеводов \ либо в овцеводческие подразделения бедуинских племен, которые Филби характеризует как «пастушеские элементы больших племен», стоящие «на социальной лестнице ниже бедуинов-вер- блюдоводов» 706. Таковы были, например, подразделение Хирша-н в племени мутайр и подразделение Ахль аль-ганам в племени авазим 707. Специфичность их общественно-экономического положения подчеркивалась терминологически: в отличие от экономически самостоятельных полукочевников- арабдаров, население северной Аравии называло их «пастухами» (шавия. шувван и др.) или «низким людом» (хукара) 708.

Но какие бы частные формы ни принимали феодальные отношения в различных частях кочевого племени, оно в целом находилось в большей или меньшей экономической зависимости от шейхской верхушки, разными путями осуществлявшей феодальную эксплуатацию непосредственных производителей — скотоводов. Эта эксплуатация не ограничивалась институтом вадии. Существовал ряд повинностей и поборов, взимавшихся шейхом не как собственником основных средств производства, а как главой, предводителем племени.

Значительная часть этих повинностей была генетически связана с подвергшимися классовой трансформации институтами родовой взаимопомощи. К числу их прежде всего принадлежали более или менее регулярные поборы на покрытие издержек шейхского гостеприимства. «... Когда является гость, для которого надо зарезать ягненка,— пишет Буркхардт,— арабы обычно приносят для этого к шатру шейха оброк (Zins). В некоторых кочевьях арабы не допускают, чтобы их шейху приходилось резать, своего ягненка и, по очереди снабжают его шатер мясом» 709. Любопытный аргумент в оправдание этих поборов, по-видимому, услышанный в одном из шейхских шатров, приводит Мусил: «... так как он (шейх.— А. П.) должен очень часто принимать гостей, он берет то там, то здесь верблюда или овцу, которых ему охотно дают, потому что дающий нередко сам ест у него после гостей» 710. В ту же форму родовой взаимопомощи были облечены поборы, производившиеся шейхом по случаю покупки им новой лошади, которую должно было оплачивать все племя: кто давал ему верблюда, кто овцу, кто деньги 711. То же происходило в случаях, когда шейхское стадо редело в результате грабительского набега: по словам Буркхардта, рядовому кочевнику сородичи возмещали лишь часть его убытков, шейху же —

все полностью 712. ^

Другой вид поборов, взимавшихся шейхской верхушкой, был ооязан своим происхождением тому фактическому судебному иммунитету, который имело в эмиратах северной Аравии кочевое племя, в основном продолжавшее судиться не по шариату, а по своим племенным адатам (урф) . Разбирательство производилось шейхами или профессиональными судьями, делившими между собой судебные сборы (ризка). О величине их можно судить по следующим сообщениям. У руала за разбор дела об убийстве взималось 10 верблюдов, о женщине — 1 верблюд, о лошади — 1 верблюд,

о верблюде - 2 маджиди, об оружии - 1 тур. фунт >. у шаммаров ризка за разоор дела о крови составляла 5 -верблюдов или 1 кобылу, за разбор денежной тяжбы - четвертую часть спорной суммы у бану сахр разбор дела о лошади расценивался в 4 маджиди, о верблюде - в 2 об овце или козе - в /2, о стаде - в сумму, втрое меньшей, чем при поштучном под-

C4GTG •

Власть шейхов как наследственных предводителей племени или рода дополняя экономическую мощь крупных феодальных собственников вела к углублению и расширению феодальных отношений в скотоводческом кочевье. Этот процесс находил свое выражение в установлении определенных форм личной зависимости рядовых соплеменников от шейхской верхушки н прежде всего в распространении различных видов коммендации. Последняя представляет для нас большой интерес также и в связи с тем, что развитие ее являлось одним из путей перехода от родоплеменных к территориально-феодальным отношениям.

Подобно большинству других феодальных институтов у североаравийских кочевников, институт коммендации возникал у них непосредственно в процессе распада патриархально-родового строя и в своем развитии, по- видимому, прошел ряд промежуточных, посредствующих форм. При этом некоторые старые формы не отмирали, а продолжали пережиточно сосуществовать с новыми, благодаря чему мы можем в общих чертах проследить их постепенную феодальную трансформацию.

Наиболее архаическим видом вступления под покровительство была дахала («вход»). Жоссен, по-видимому, правильно связывает ее происхождение с институтом гостеприимства. Различались дахала ад-дамм (покровительство кровнику) и дахала аль-хакк (покровительство всякому другому человеку, нуждавшемуся в защите жизни или имущества). Просивший о покровительстве (дахиль) являлся к сильному и влиятельному человеку, обычно к шейху своего пли соседнего племени, и посредством совершения определенной церемонии отдавался под его защиту. В отношении срока действия дахалы в разных племенах существовали различные обычаи: иногда она, так же как и обычное гостеприимство, ограничивалась тремя с третью днями, после чего надлежало обращаться к другому шейху, иногда — временем, необходимым для того, чтобы уладить конфликт, иногда же — годом или каким-нибудь другим более или менее длительным сроком. Покровительство оказывалось безвозмездно 713. Жоссен объясняет это моральными побуждениями шейхов, на деле же в основе такого рода благотворительности несомненно лежало стремление кочевой аристократии продемонстрировать, утвердить и расширить свое общественно-политическое влияние. Дахала укрепляла власть феодального шейха и таким образом при всей своей, казалось бы, бесклассовой форме усиливала проце^ феодализации.

У атайба Гессом отмечено покровительство хисна (ср. хисана «неприкосновенность»), оказывавшееся сроком на 1 год и 2 месяца и, по- видимому, представляющее собой местную разновидность дахалы. Гесс характеризует хисну как бескорыстный акт, но этому противоречит то оо- стоятельство, что в обычном праве североаравинских племен термином хусна ooo.{j!<> ча. юоь благодеяние, налаганшее на облагодетельстновапно! о определенные обязательства 714.

Болос развитой формой коммендации была васайя («опека»). Подобно дахале, васайя устанавливалась как между соплеменниками, так и между членами разных племен, но, в противоположность дахале, васайя была постоянным и даже передававшимся по наследству покровительством. Сравнение данных Буркхардта и Жоссена показывает, что на протяжении XIX

в. этот вид коммендации быстро эволюционировал. Буркхардт говорит

о васайе как об опекунстве («Schirmtovtei»), к которому прибегали те кто хотел обеспечить семье поддержку и защиту в случае своей преждевременной смерти. Для этого они обращались к «другу или родственнику», просили его быть влей их семьи и дарили ему за это четырехлетнюю верблюдицу. Отношения опеки, распространяясь и на все последующие поколения, связывали большое количество семейств в каждом племени. «Эта система,— пишет Буркхардт,— особенно благодетельна для несовершеннолетних, женщин и тех стариков, которым приходится противостоять притязаниям своих сыновей» 715. В принципиально ином плане настоящей феодальной коммендации характеризует обычай васайи Жоссен. «...Эта опека достигается личным обращением к влиятельному человеку. Способ действия прост. Бедняк, который чувствует себя слишком слабым, чтобы противостоять своим противникам, запасается подарком, отправляется к вы- •бранному им шейху, выкладывает свое приношение и говорит: «я прошу опеки»... Меня уверяли, что среди бану сахр нет никого, кто бы не поза- .•ботился о покровителе-васи, будь то в своем, будь то в соседнем племени» 716.

Другой относительно развитой формой коммендации, а вместе с тем и одним из основных путей перехода от родоплеменных к территориально- феодальным отношениям были обычаи кусара и танаба. Касыром или тани- ?бом назывался человек, зачастую целая группа людей, вынужденных по тем или иным причинам оставить свое племя и отдаться под покровительство иноплеменника, получпв у него разрешение разбивать свои шатры рядом с его шатром и выпасать свой скот на землях его племени717. Понятно, что в обстановке североаравийского кочевья изучаемого нами времени таким покровителем мог быть только представитель племенной верхушки, чаще всего сам племенной или родовой шейх. Различая касыра и таниба, обычное право предполагало, что первый просит покровительства и права выпаса, вынужденный к этому какими-то определенными обстоятельствами и на обусловленный ими срок, второй же — вообще и навсегда. Но на практике и касыры, явившись на время, оставались затем в племени навсегда и превращались в обычных танибов. Коммендация чужаков, развившись раньше, чем коммендация соплеменников 718, имела очень широкое распространение. «... В каждом крупном кочевье арабов, подчиняющихся ?власти могущественного шейха,— отмечал Жоссен,— я всегда устанавливал присутствие нескольких танибов» 719. Тот же автор подчеркивает, что за право пользования пастбищами и покровительство чужаки должны были платить установленную подать 720. Монтань, высказываясь еще определеннее, рассматривает касыров как людей, поступивших на службу к «сильному •н-лгж.-кч». живущих подле пего м несущих по отношению к нему какие-то «экономические обязанности» Наконец, сообщения Диксона показывают что коммрндировавшии себя шейху чужак в известной степени расставался п с личнои свободой: во всех взаимоотношениях с другими лицами в том число и го своими соплеменниками, он должен был пользоваться посредничеством своего покровителя — шейха 721.

Таким образом, развитие феодальных отношений в североаравийском кочевье успело привести пс только к появлению типичных для скотоводческого хозяйства форм феодальной эксплуатации, но и к установлению специфически феодальных форм личной зависимости непосредственных производителей от эксплуататорской верхушки. В кочевье существовали оба основных класса феодального общества: феодалов, представленный «ООЛЫПИМИ людьми» (киб&р, рО. ч. каоир) сконцентрировавшими в своих руках основные средства производства и возглавлявшими племя в качестве его наследственных шейхов, акидов и судей, и феодально-зависимых крестьян, представленный «низкими» настухами-хукара и коммендировавши- ми себя шейхам «подопечными» касырами, таиибами и т. п. Эта классовая стратиграфия скотоводческого кочевья наглядно рисуется в одном из произведений современного шаммарского фольклора — «Истории Шаи, криво- ю от рождения предка рмал». «Где шатер Абатнина?» —спрашивает приезжий и получает ответ: «Вон тот, около которого шатры бедняков, людей маленьких шатров» 722.

Ныло бы, однако, ушрощенчеством видеть в кочевом племени лишь по- мрные фигуры ь*абира и зависимого от 'него хакира. В части своей племя продолжало состоять из более или менее самостоятельных в экономическом отношении общинников, выпасавших на отведенных им шейхской верхушкой второсортных пастбищах не чужой, а собственный скот 723. Мы не имеем данных, которые давали бы представление об относительных размерах этой группы хозяйств, но ряд сообщений показывает, что в их средо шло имущественное н социальное расслоение, ведшее к дальнейшей поляризации кочевья.

С одной стщроны, из массы соплеменников выделялись отдельные кочевники, разбогатевшие в результате удачных набегов, верблюдоторговли, посреднической торговли зерном, финиками, маслом и т. п. Как и «раскрестьянивавшиеся» деревенские богачи в о.азисах, они не создавали особого общественного класса, а становились феодальными эксплуататорами и постепенно сливались с племенной знатью. Яркий пример такого превращения дает история дома ибн Нахаль. Даути, близко знавший его основоположника Халафа ибн Нахаля, (рассказывает, что это был простой кочевник из недждекого подразделения харб — бану салим, разбогатевший благодаря своей успешной торговле верблюдами и маслом и продолжавший широко .(уповать скотом, маслом, одеждой, кофе и другими товарами Но к то же время он завел себе большое (в 300 голов), стадо верблюдов, которое пмпиоалтт «всегда обманываемые» им пастухи; продолжал вести беду- ингкий образ жизни, участвовал в набегах, создал себе группу постоянно кочевавших вместе с ним приверженцев *. В результате уже пятьдесят лот спустя потомки Халафа ибн Нахаля сделались не только шейхами нового рода Навахпдь. но и «вторыми главными шейхами бану салим» 724. Другой, может быть, менее типичный, по зато особенно разительный пример подобного превращения являет пстория Шааланов —? рядовых кочевни— ков, за несколько десятилетий создавших крупнейший феодальный дом Сирийской пустыни725.

С другой стороны, из среды самостоятельных хозяйств выталкивались пбодменшпе соплеменники, ужо 'не располагавшие достаточным минимумом скота п поэтому попадавшие в особенно тесную феодальную зависимость от племенной верхушки. О широких .масштабах этого процесса можно судить на основании данных, показывающих массовую, едва ли не поголовную задолженность рядовых соплеменников странствующим купцам и городским ростовщикам. Уже Буркхардт, а затем Валлин отмечали, что торговцы вели свои дела с бедуинами почти исключительно в кредит 726, а по словам Даути «большинство бедуинов ежегодно входит в задолженность, которая забирает треть их небольших денежных средств...» 727. Мусил. подробно описывающий характер кредитно-ростовщичсскнх операций у бедуинов руала, рассказывает, что как только у них кончались средства, полученные от продажи верблюдов, они занимали деньги или брали в долг товары, платя 25 и более процентов за полугодие, до ближайшего сезона продажи скота728. Еще хуже обстояло дело у полукочевников-овцеводов, запродававших шерсть еще до острига и почти сплошь опутанных кабальными долгами 1.

Но как нн широк был процесс расслоения племени, в последнем продолжала сохраняться заметная прослойка более или менее самостоятельных хозяйств. В бедуинском кочевье эта прослойка ликвидировалась (в частности, в результате кабальной задолженности ростовщикам), но все же она ликвидировалась значительно медленнее, чем в среде оседлого и нолуоседлого населения 729. Для того чтобы понять причины этого явления следует обратиться к пока еще не рассмотренным нами специфическим видам доходов шейхской верхушки, поступавшим но изнутри, а извне кочевого племени.

На протяжении всего изучаемого нами времени одним из важнейших явлений общественной жизни северной Аравии оставались газу. Газу назывался грабительский набег на чужое племя, селение или караван. По своей непосредственной цели — захвату добычи — и по ряду общепринятых норм и традиций газу существенно отличались от настоящей войны (харб), ведшейся из-за пастбищ, колодцев, политического господства и т. п. В частности, настоящей войне всегда предшествовало ее формальное объявление, газу же, напротив, старались совершить как можно бо лес неожиданно. Тем по менее граница часто стиралась: газу переходили в воины, в ходе воин совершались частые газу.

Так как объектом грабежа чаще всего являлся скот, газу обычно поел принимались весной или летом, когда можно было захватить крупные ста да, сооранные у дождевых прудов и колодцев. Зимние набеги производились лишь с целью захвата овец, так как зимой легче было найти для них водопои на обратном пути >. Предпочитались дальние походы создавав’ шие трудность ответного набега: «... арабы.—отмечал Буркхард^ — иногда предпринимают экспедиции против врага, шатры которого находятся ня расстоянии Ю или 20 дней пути от их собственных. Нередко аназа, стоящие лагерем в районе Хаурана, 'предпринимают набеги на район Мекки- или арабы дафпр из окрестностей Багдада грабят аназа, стоящих в районо Дамаска; или же какие-нибудь подразделения племени бану сахр из Дже- бель-Белка совершают грабительские экспедиции в область Арабской Ирака» 2.

Поход готовился в глубокой тайне и с соблюдением определенных древ730- них традиций. Его участники мылись, стирали рубахи; в ночь накануне отъезда ошг воздерживались от полового общения, так как «нечистый* (манджус) не должен был участвовать в походе. Запасались самым необходимым: водой, мукой, финиками, «сухим молоком» и в назначенный день выступали по двое на одном верблюде. Назначение «сидящих сзади» (ра- диф, мардуф) было различно. В одних случаях они только стерегли верблюдов, пока активные участники набега отгоняли скот, 6 других — сразу же захватывали и угоняли вражеское стадо, в то время как их товарищи с боем задерживали погоню. Зимой и весной, когда по дороге можно было найти водопои, сидящие сзади очень часто вели на поводу лошадей, чтобы пересесть на них во время сражения; на лошадях же в случае провала предприятия спасались бегством 3.

Шли форсированным маршем, по 18—20 часов в сутки, выслав вперед разведчиков (уйун алъ-газу — «глаза газу»). Уже приблизившись к цели похода, старались по тем или иным знамениям предугадать его успешность; часто приносили жертвы. Придя на место, старались внезапно (обычно перед зарей) напасть на противника и овладеть скотом, лишь обезоружив или ранив пастухов. Убийство во время газу влекло за собой кровную месть. «Убить в стычке врага,— говорили арабы,— позорно и дико. Ранить — Еот цель» 4. Если набег увенчивался успехом, вперед вы1 сылался вестник радости—наттаф («выщппыватель»); его появление в лагере означало, что женщины, готовясь достойно встретить победителей, должны выщипать волосы на теле. Благополучное возвращение праздновалось всем лагерем. Приносили благодарственные жертвы предкам, делили добычу, пировали, женщины плясали и пели военные песни 5.

По характеру организации различались небольшие газу отдельных родовых групп или кучки добровольцев из разных родовых подразделений, крупные племенные набеги и большие походы, предпринимавшиеся нет сколькими племенами совместно. Вообще участие в грабительских набегах, в противоположность настоящей войне, считалось добровольным, но на практике всегда получалось так, что в крупных набегах принимала участие вся «еще не имеющая бороды» молодежь. Молодым людям, 1

М. Fr. von Oppenheim. Vom Mittelmeer..., Bd. II, S. 99; его же. Die Beduinen, Bd. Ill, S. 139. . - 2

J. L. Burckhardt. Bemerkungen..., S. Ill; cp. A. Musil. Arabia Petraea,

Bd. III. S. 369. , „ « ч „ f.

3J. L. Burckhardt. Bemerkungen..., S. 112; Ch. M. Dough 13^ Ук®®* co4*» T-*’ стр. 334; D. Carruthers. A journey in North-Western Arabia. GJ, 1910, vol. оэ, N 3, p. 271; J. J. Hess. Указ. соч., стр. 99. 4

M. Sykes. Journeys in North Mesopotamia. GJ, 1907, vol. 30, «N53, p. ?±У. 5

Ch. M. Doughty. Указ. соч., т. I, стр. 452; A. Musil. Arabia Petraea, bd. in, S. 393 и сл.; A. Jaussen. Указ. соч., стр. 165, 317.

бс^ догта точных причин уклонявшимся от участия в газу, женщины могли к ,шак позора привязать на шатер черный флаг \ Напротив, участвовать в набешх, быть харами («разбойником») считалось завидным и почетным 731. Хлрами был желанным женихом, тот же, кто не ограбил хотя бы каравана паломников, рисковал не найти себе жены. «Уверяют,— отмечал Нибур н своем описании Неджда,— что молодой человек не может жениться, пока не совершит нескольких подвигов» 732.

В буржуазной литературе распространены взгляды, согласно которым газу являлись экономической необходимостью, обусловленной самой природой северной Аравпп. где «богатство распределяется неравномерно из-за неравномерности выпадегшя дождей733. В то же время газу нередко представляются чем-то вроде «спорта», национального «развлечения» арабов734. Выдвигая эти ненаучные пли псевдонаучные объяснения, буржуазные авторы совершенно игнорируют социальную природу грабительских набегов, их связь со всем комплексом общественных отношений в племени. Возникнув при распаде родового строя 735 как закономерный результат военно-демократической стадии развития общества л в какой-то степени еще отражая свойственны« ей обычаи и представления, газу в исследуемое намн время в целом уже подверглись глубокому классовому превращению н, подобно туркменским аламанам, широко использовались кочевой верхушкой в качестве выгодного ей феодального института. Наиболее «удачлиные» представители племенной знати сделали газу своим постоянным промыслом 736 п всеми способами вовлекали в них широкие массы соплеменников. Но в результате обогащалась лишь верхушка племени. Установившиеся нормы раздела добычи отнюдь не оставляли места спорам, подобным спору из-за знаменитой «суассонской чаши» Хлодвига. Предводители набегов, в качестве которых почти всегда выступали наследственные военачальники — киды или шейхи племени 737, выбирали первыми и, в зависимости от принятых в племени обычаев, получали при разделе в одних случаях несколько долей рядовых участников похода, в других — одну десятую, четверть или треть всей захваченной добычи, иногда всех лошадей, беговых верблюдов и т. п.738 Особые доли выделялись помощникам предводителя 739 и казначею — кафилю, одной из обязанностей которого было вести строгий учет награбленного пмущества п. Шейх забирал себе определенную часть добычи даже в тех случаях, когда он совсем не участвовал в набеге 740. Эта часть была особено велика, когда шейхская и акпд- ская власть объединялась в одних руках. Об одном из феодалов северо- западной Аравин, шейхе и акиде одновременно, Жоссен рассказывает что он рассматривал добычу, захваченную в газу, как свою собственность н заоирал львин\ю долю», а «остаток распределял по своему усмотре- нию» Ч

Результатом газу была другая Бажнейшая особенность жизни североаравийского оощества широкое развитие даннических отношений Если взаимные грабежи бедуинов, по правильному замечанию Даути, в конечном счете приводили лишь к «вредному обмену скотом» 2, то набеги сильных бедуинских племен на их более слабых соседей — полукочевников и феллахов — были по большей части односторонними и неизменно успешными для бедуинов. Систематически организуя газу на полуоседлые племена л оседлые поселения, кочевая знать в конце концов вынуждала их к регулярной уплате дани за защиту от набегов и беспрепятственную пастьбу скота в степи 3. Тем самым газу как бы становились одним из методов внеэкономического принуждения к даннической, васальной зависимости раннефеодального типа, которую Маркс, исследуя в «Секретной дипломатии XVIII века» подобные же отношения, сложившиеся в начальный период существования Киевской Руси, охарактеризовал как вассальную зависимость без ленов, или лены, заключавшиеся только в уплате дани.

Выплата дани бедуинам оседлььм селениями осуществлялась почти на всей территории северной Аравип и в прилегающих к ней окраинных областях Ирака, Сирии и Палестины. Она описана Буркхардтом 4, Валлином 5, Полгрэвом6, Бартоном 7, Даути 8, Гуармаии 9, Юбером 10, Эйтингом п, Шос~ сеном 12, Мусилом 13 и другими авторами. В знак обязанности платить дань на всротах или стенах селения нередко ставился бедуинский васм 14. Не менее широкое распространение имела выплата дани полукочевниками: по словам Оппеягенма, «вплоть до конца первой мировой войны это еще относилось к большинству окраинных племен Сирийской и Месопотамской степи» 15. В частности, все полукочевые племена восточной Сирии, кроме джабур, самого сильного из них, платили дань племенам аназа 16, почти все полукочевники Верхней Месопотамии платили шаммарам 17, полукочевники северо-западной Аравии и Хаджаза — племенами бану сахр, хувайтат, бану атия, факура и другим 18, полукочевники северо-восточной Аравии — племенам мутайр, аджман и дафир 19. Даннические отношения, 1

A. Jaussen. Coutumes des Arabes au pays de Moab, p. 143. 2

Ch. M. Doughty. Указ. соч., т. I, стр. 345. 3

G. A. Wallin. Notes..., р. 2,9; его же. Narrative..., p. 22; R. Montagne. Notes..., p 72. 4

J. L. Burckhardt. Bemerkungen..., S. 2, 156. 5

G. A. Wallin. Notes..., p. 20, 36; e г о ж e. Narrative..., p. 122—123. 6

W. G. P a 1 g r a v e. Указ. соч., т. I, стр. 62, 66. 7

R. F. Burton. Указ. соч., т. II, стр. 114. 8

Ch. М. Doughty. Указ. соч., т. I, стр. 7?, 200. 9

С. Guarmani. Указ. соч., стр. 17, 109 и сл. 10

Ch. Huber. Journal..., p. 406. 11

J. Eutin g. Указ. соч., т. I, стр. 52. 12

A. Jaussen. Coutumes des Arabes au pays de Moab, p. 176; Jaussen et S a- v i g n a с. Указ. соч., стр. 8 и сл. р 13

A. Musil. Arabia Petraea, Bd. Ill, S. 52 и сл.; его же. Arabia Deserta, р. Э5о; его же. Palmyrena. New York, 1(928, p. 100; его же. The manners..., p. 60. 14

M. A. van G e n n e p. Указ. соч., стр. 468. 15

M. Fr. von Oppenheim. Die Beduinen, Bd. I, S. 23. 16

M. S y k e s. Указ. соч., стр. 250. 17

M. Fr. von Oppenheim. Vom Mittelmeer..., Bd. II, S. 64—65. 18

C. Guarmani. Указ. соч., стр. 16; Ch. Huber. Journal...^p. 485; A- J®**?“ sen. Coutumes des Arabes au pays de Moab, стр. 163; A. Mus i 1. Arabia Petraea, Bd. III» g g2 19

Ch. H ?ber. Journal..., p. 592; A. Musil. Northern Negd, p. 233. а равно ir гама дань, назывались «братством» (хува, хан а, ахава)\ получатель п плательщик дани именовались «братьями» (ихван) 741.

Номинально «братом-покровителем» оседлого селения или полуосед- лого племени мог быть любой бедуин. Но фактически им почти всегда являлся кто-нибудь из шейхов или акидов. Получаемая протектором хува либо присваивалась им единолично, либо распределялась среди всей шейх- ской верхушки племени. «Дань,— отмечал Буркхардт,— обычно выплачивается шейху пли какому-нибудь почтенному члену племени, который становится братом жителей селения... Как только селение и какой-либо араб договорятся о хуве, последний немедленно получает обусловленную «а год сумму, из которой покупает кое-какие припасы и делит йх между своими друзьями, чтобы они были свидетелями договора, съев часть хувы»742. По Валлину, хува шла «не только главному шейху, но и почти каждому 'влиятельному лицу в различных кланах» 743; в частности, дань, взимавшаяся бану атия с Табука, распределяясь между шейхами, акидами и другими предводителями («leading persons») племени744. Дань, взимавшаяся фукара с Таймы, присваивалась ее протектором единолично745. Так же обстояло дело с хувой, которую получали бану сахр с феллахов и полукочевников Керака, между тем как дань, получаемая тем же племенем с шарарат, в порядке очередности попеременно поступала в пользу одной из четырех главенствующих («principales») семей племени746. Дань, которую платили полукочевники Верхней Месопотамии шаммарам, распределялась между всеми членами правящей шейхской фамилии ааль Джарба747.

Можно думать, что тот или иной порядок присвоения хувы верхушкой бедуинского племени не имел принципиального значения, так как каждое племя имело несколько данников, которые, в свою очередь, платили хуву обычно не одному, а нескольким кочевым племенам 748. Результатом было то важное для нас обстоятельство, что если ъ каждом отдельном случае хува могла казаться «умеренной» 749, то в целом она тяжело ложилась на плечи плательщиков и давала огромный доход верхушке бедуинских племен. Так, например, шейхи хувайтат ибн джази в начале нашего века ежегодно получали: 2—4 маджиди с шатра от шарарат, 120 пар верховых сапог и 120 чашек кофе от жителей Маана, 6 аба от жителей Аль-Джауфа, 2 аба и -2 меры фиников с хозяйства от жителей Таймы, 2 меры пшеницы, 2 меры ячменя, 2 меры сухих фиг и 3 меры оливкового масла с хозяйства от племен хамайда и джанабра; кроме того, они получали хуву с селений Шубак, Наимат, Лиятна и Гур 750. Шейхи руала взимали хуву с племен шарарат и хитайм, селений Тудмур, Кариятайн, Сухна, Тайиба, Каум, Насиб п некоторых других; из них одно лишь небольшое селение Кариятайн платилг более 200 маджиди ежегодно п. Предводители небольшого бедуинскогг племени фукара ежегодно получали по одной овце с шатра от полукочев ников джухаина и по 6 саа фиников с колодца от жителей Таймы 751 (позднее по 1 маджиди с хозяйства от жителей Таймы и Аль-Алы) 752 Общее представление о размерах дани, получаемой кочевой знатью дает уже тот факт, что хува, выплачивавшаяся полуоседлым населением окраинных областей Сирии и Ирака, по некоторым данным, превосходила его налоги Османскому правительству 753.

Борясь между собой за право взимания хувы, бедуинские шейхи устраивали настоящие сражения, в которых лилась кровь как «конкурирующих» племен, так и их данников. Одни из постоянно возникавших на этой почве конфликтов с интересными подробностями описал Гуармани. «Крестьяне Тафилы п соседних деревень вынуждены платить дань шейху Керака (племя маджалли. ^4. П.) и считают себя его вассалами; вместе с том оки платят дань бапу сахр, защищающим их от набегов других бедуинов. В недавнюю войну маджалли были не в состоянии защитить их от нападений врагов, тогда как бану сахр, напротив, всегда заставляли с собой считаться. Шейх Тафилы... с согласия вождей других деревень, решил прервать вассалитет, не платить маджалли дани, а только давать небольшой ежегодный подарок... Было условлено, что каждая крестьянская семья, как и в прошлом, будет платить бану сахр: 3 м>еры оливкового масла, 1 меру животного масла, 2 меры пшеницы, 2 меры ячменя п небольшое количество козьих шкур». Тогда шейх маджалли решил удержать свое право силой, и только вмешательство бану сахр предотвратило сражение. Однако уже 6

месяцев спустя шейх маджалли «...убил шейха Тафилы и снова заставил деревни признать свое господство. В ответ бану сахр объявили войну маджалли и восстановили свои права» 754.

Данническая зависимость оседлого и полуоседлого населения от бедуинских шейхов по ограничивалась уплатой хувы. Протектор получал до- иолнительные «подарки» 755, «щедрое угощение» и «всякою рода помощь» 756. В северо-восточной Аравии, наряду с хувой, широкое распространение получила форма межплеменной вассальной зависимости, известная под названием забиха ва маниха («жертва и дар»). Диксон, отмечая, что эта форма зависимости проникла сюда из Ирака, где она первоначально возникла в среде овцеводческого объединения мунтафик, характеризует ее таким образом: 1) шейх-сюзерен >не встает при появлении шейхов вассальных племен; 2) он вправе требовать, чтобы вассальные шейхи соответственно своему возрасту целовали ему щеку, плечо, колено или ступню; 3) он получает определенное количество овец на подой (маниха), ягнят на мясо (забиха) и шерсти, а также имеет право на вассальную, в том числе военную, службу 757. Зависимость некоторых вассальных племен от бедуинских шейхов была настолько велика, что, 'например, племя рашаида Диксон называет «крепостными» мутайр, а племя авазим «крепостными» аджман 758.

То же самое название хува (иногда также кифара) 759 носила подать, взимавшаяся бедуинскими шейхами за безопасный проход по территории плсмепн торговых караванов В восточной Аравии, писал Райхани, «арабский купец, чтобы безопасно пройти 40 миль, должен был уплатить хуву 4 или о раз. Аджмап брали на юге, бану мурра — на границах Руб аль-Халп, манасир — от Катара и дальше, бану хаджир по соседству с Катифом и Кувейтом, давасир — по ту сторо’ну Дахны...» Путевая хува была довольно значительна: в первой четверти XIX в. аназские шейхи, контролировавшие торговые практы Сирийской пустыни, брали за каждого груженого верблюда 1 рнял 2; столько же взимали во времена Юбера шейхи бали 3. В других случаях караваны, не довольствуясь заочным покровительством шейхов 4, нанимали платных проводников-протекторов (рафик, хави и др.), но и эти последние, по словам Гуармани, либо принадлежали к «правящей фамилии», либо были от нее «зависимы» 5. Сюда следует добавить постоянную хуву (у руала 4—5 тур, фунтов, верховой верблюд и 2—3 плаша ежегодно 6) и «комиссионный сбор» (от Ч2 до 1 маджиди за каждого купленного верблюда 7), выплачивавшиеся шейхам связанными с племенем акайлями, хуву с мелких странствующих торговцев (подарки товарами 8, процент барыша 9 или определенная сумма денег, например 500 пиастров ^ и со странствующих ремесленников (обычно обязанность бесплатно работать на шейха-протектора 11 >.

Особым, прпчем едва ли не самым доходным видом «путевой» хувы была сурра, или садака. выплачивавшаяся шейхам кочевых племен, по территории которых пролегали пути сирийского п египетского хаджжа. Первоначально все шейхи, контролировавшие Дарб аль-хаджж, получали свою сурру от эмира хаджжа — дамасского паши 12, позднее €урра «в порядке исключения» выплачивалась некоторым шейхам непосредственно стамбульской казной ,3. На протяжении XVIII и XIX вв. турецкие власти не раз пытались прекратить уплату сурры. но :)ти попытки оставались безуспешными. Так. в 175Г) г. дамасский паша обезглавил группу явившихся зл сур- рой харбских шейхов, но уже два года спустя 80-тысячное ополчение кочевых племен, наголову разбив охрану и ограбив караван хаджжа, принудило турок возобновить выплату денег 14. Когда в 1897 г. харбские шейхи не получили своей доли сурры, они на 8 месяцев прервали сообщение между Янбо и Медипой и вызвали в последней жестокий голод 15. В XIX в. сурру ежегодно получали аназские племена вульд али, хасанат (до середины века, когда это племя было разгромлено другими аназа), вульд сулайман, руала и фукара, племена бапу сахр, маджалли, бану

атия. хувайтат лбн джази, бали и харб760. По сведениям Буркхардта общая величина сурры, выплачивавшейся в 1810 г. всем кочевым племенам, достигала о0^ ЬО тыс. ф. ст.; из этой суммы 80 тыс. талеров приходилось на долю харо, приолпзительно но 1 тыс. ф. ст. на долю вульд али и хаса- пат и т. д. Фукара в 70-х годах XIX в. получали около 600 тур ф 761 накануне постройки Хиджазской железной дороти — 1000 маджиди762 ’ бану сахр, также накануне пост|ройкп Хиджазской железной дороги получали 2600 маджиди 763. В более или менее урезанном виде сурра продолжала выплачиваться и после открытия железнодорожного сообщения — за свободный пропуск и охрану поездов 764. Как и другие виды хувы, сурра в основном присваивалась верхушкой племени. У бану атия при посещении их Даути сурра выплачивалась шейхам «в соответствии с их достоинством>>, причем имена шейхов-получателей были «записаны в реестре дамасского казначея» 765. У фукара в это же время из 600 ф. сурры 160 забирал себе главный шейх племени Мутлак, 100 — шейх Зайд и т. д.766, в начале XX в. получаемая фукара сурра распределялась между 11 главенствующими («principaux») членами племени, на долю каждого из которых приходилось от 12,5 до 60 маджиди 767. У бану сахр в начале XX в. 1000 маджиди сурры забирали себе члены фамилии главного шейха, айял Фанди, а остальные J600 маджиди шли в пользу И «наиболее выдающихся» («hervorragensten») соплеменников 768.

Еще одну крупную статью «внешних» доходов верхушки кочевых племен составляла рента с принадлежавших ей обрабатываемых, земель. Происхождение таких земельных владений было различно. В одних случаях это были земли, непосредственно экспроприированные у иноплеменни- ков-феллахов в процессе перерастания первоначального даннического угнетения в более развитые формы феодальной эксплуатации769, в других — селения или целые оазисы, отобранные у других кочевых племен 770. Иногда, как это уже отмечалось выше771, обрабатываемые земли еще считались коллективной собственностью захватившего их племени или рода: доходы с них номинально поступали всему бедуинскому коллективу, а фактически, так же как и хува, в основном присваивались верхушкой племени. Но чаще они уже являлись мульком отдельных семей, причем главным образом семей шейхских. Это легко устанавливается на примере земель Хадбарского оазиса, в отношении которых имеются прямые указания о том, что их собственниками были не бедуины вообще, а шейхские семьи южноаназских групп фукара, вульд али, вульд сулайман и сабаа

Аналогичные да иные имеются в отношении земель Акабского оазиса *. Ряд других сообщений показывает, что шейхам почти всех бедуинских племен принадлежали значительные площади обработанной земли как на территории самой северной Аравии, так и в прилегающих к ней с севера арабских странах. Так, например, в североаназской группе племен шейхи руала владели землями в Касыме, Аль-Джауфе2, Кафе и Атре3, шейхи вульд али — землями в районах Хомса, Аль-Буера и Шейх-Ахме- да 4, шейхи фадаан — рядом деревень в южной Сирии 5, шейхи амарат — землями в районе Кербелы 6, плодородной долиной Ар-Рауза и большой финиковой рощей возле Багдада7. Крупными землевладельцами были шейхи бану атия 8. Шейхской верхушке бану сахр принадлежало до 20 селений 9; главный шейх этого племени в 20-х годах XX в. имел «... шесть деревень, много миль обработанной земли и дворец, где он держит свою старшую жену и многочисленных рабов. Сам он здесь не живет и посещает его только для нетреч с правительственными чиновниками, предпочитая возглавлять свои племена и делить с ними жизнь в пустыне» 10.

Как правило, в исследуемый нами период принадлежавшие шейхам земли обрабатывались руками либо африканских вольноотпущенников 772, либо чужаков-феллахов ,2. Перевод к оседлому земледелию обнищавших соплеменников, широко практиковавшийся в полукочевых племенах 13, в бедуинской среде имел лишь самое ограниченное распространение. Так, например, в Хайбаре, где в конце 60-х годов XIX в. насчитывалось 240 семей 14, имелось лишь 15 семей, перешедших к оседлому земледелию бедуинов, образно названных Даути «банкротами пустыни» 15. Шоссен еще в начале XX в. утверждал, что «у бану сахр ни один член племени не захотел бы унизиться этой работой; бану шаалан (т. е. руала.— А. П.) и хувай- тат никогда не касались сохи...» 16. Это более или менее общее для всех бедуинских племен положение изменилось лишь к концу первой четверти XX в., когда в результате кризиса кочевого скотоводства и массового обнищания кочевников ряды африканцев и чужаков-феллахов, эксплуатировавшихся в земледельческом хозяйстве шейхов, в значительной мере пополнились членами кочевых племен. «Миджхам ибн Мухайд, шейх фадаан,— отмечал в это время Расван,— владеет многими деревнями, и несколько тысяч его бедуинов (работают теперь на его полях, хотя большинство предпочитает кочевую жизнь» 17. Но даже и в этот период острой хозяйственной разрухи перевод к оседлости шейхских абидов шел впереди оседания членов бедуинских племеп 18.

Доходы, получаемые шеихской верхушкой извне, а чае изнутри племени, имели для ее бюджета очень большое, нередко первостепенное значение. Некоторые бытописатели бедуинского кочевья безоговорочно ставят на первое место именно внешние доходы шейхов. Так, например Бэртон отмечал, что «наряду с данью — ахаиа и платежами Порты шейхам кланов состояние бедуинов состоит в стадах...» По словам Даути кочевники получали средства «...от продажи части своих верблюдов, а главным образом в областях, через которые проходят пути хаджжей, за счет сурры, платимой их шейхам добрыми турецкими маджиди»773. Некоторые авторы* подчеркивая роль внешних доходов шейхов, впадали в весьма показательную в данном случае крайность. Буркхардт утверждал, что доходы шейха составлялись лишь за счет «... дани, которую платят ему сирийские деревни и денег, которые получает он с паломников» 774, а Мусил в своем перечне шейхс1\их доходов отметил только «...сооры с торговцев, ремеслеинпков опекаемых феллахов и горожан, равно как н добычу грабежей» 775. Имеются интересные цифровые данные, в общих чертах характеризующие соотношение (разного рода поступлений в годовом бюджете двух уже упоминавшихся выше шейхов фукара. Один из них, Зайд, имел приблизительно 700 риялов постоянного годового дохода, в том числе 400 риялов от сурры, 200 риялов от земельной собственности в Хайбаре и, следовательно, только 100 риялов от принадлежавшего ему скота 776. Другой, Мутлак, также жил главным образом за счет внешних поступлений. Его доля сурры составляла 1G0 ф. ст. в год, а земельная собственность в Хайбаре оценивалась в 200 ф. ст., в то время как вся его собственность в скоте стоила лишь около 300 ф. ст. 777 Правда, фукара, владевшие особенно скудными пастбищами, были вообще бедным племенем, в котором даже богачи не имели сколько- нибудь значительных стад778. В других, более богатых скотом племенах (руала, атайба, мутайр) доходы, получаемые кочевой знатью от верблюдоводства, должны были быть относительно намного больше. Это, разумеется, создавало свою специфику, но не меняло самого существа вопроса.

Внешние доходы племенной верхушки играли очень большую и вместе « тем весьма сложную, противоречивую роль в жизни кочевого общества. С одной стороны, они увеличивали экономическую .мощь шейхов, отпарывали перед ними дополнительные возможности классового угнетения соплеменников и тем самым усиливали процесс феодализации в кочевом племени. Но с другой стороны, эти же .внешние доходы .бедуинских шейхов до известной степени замедляли размывание прослойки более или менее самостоятельных хозяйств и способствовали консервации остатков патриар- хально-родового строя. Для того чтобы в широких масштабах грабить и облагать данью соседнее ’население, контролировать караванные пути и угрожать хаджжу, феодальная верхупгка бедуинов должна была иметь опо- сру не только в лице своих ближайших дружинников и сородичей, но и в лице всего кочевого племени с его подвижной, гибкой и сильной военной организацией- Л пто требовало известных жертв. Какая-то доля добычи кочевого феодала выделялась его рядовым соплеменникам, необходимым ему воипам-бедуинам. В некоторых племенах акиды газу время от времени воскрешали былые демократические традиции, объявляя, что «каждый колос будет разделен нами на равные части» *. В других племенах шейхи долили сурру «между собой и многими другими лицами», «среди большого числа людей» 779; более того, Даути в своем описании бедуинов-мувахиб упоминает о бедноте, жившей почти исключительно за счет своей небольшой доли сурры, и рассказывает о малоимущем кочевнике Мухсине, который. имея лишь 5 верблюдов, основывал свое пропитание «главным образом на сурре за хаджж» 780.

Разумеется, не следует переоценивать подачки кочевого феодала, в большинстве случаев не обеспечивавшие бедуинам сколько-нибудь сносного существования. Даути, характеризуя условия жизни фукара и мува- хиб, постоянно говорит о недоедании и истощении «простых» кочевников; Мусил в своем описании руала, этого сильнейшего бедуинского племени Сирийской пустыни, отмечает, что его рядовые члены месяцами питались одним лишь молоком, на лето вместо пшеницы запасались просом или сам- хом и считали роскошью не только мясо, но и простой хлеб 781. Но при всем этом положение основной массы бедуинов заметно отличалось от положения зависимых издольщиков-овцеводов, для которых редкостью являлась даже горсть фиников782. *

* *

Все сказанное позволяет, как нам кажется, во-первых, подытожить особенности общественных отношений в среде кочевого и оседлого населения и, во-вторых, рассмотреть отражение этих отношений в классовой и сословной структуре общества. 1.

Выше указывалось, что при всей многоукладности общественного строя страны господствующие позиции занимал в нем феодальный уклад, Феодальны« отношения в основном вытеснили и продолжали вытеснять сохранявшиеся остатки как патриархально-родовых, так и патриархально-рабовладельческих и рабовладельческих отношений. Тем не менее полностью дофеодальные уклады вытеснены не были. Сосуществуя и переплетаясь с господствующим феодальным укладом, они еще продолжали играть определенную роль в обще:м комплексе общественных отношений, причем эта роль была неодинакова в среде кочевого, полукочевого и оседлого населения.

В кочевых племенах сохранению остатков патриархально-родового строя, наряду с причинами экономического порядка, в огромной степени способствовало то обстоятельство, что острие шейхской эксплуатации было направлено не только и, может быть, даже не столько вовнутрь, сколько за пределы кочевого племени или его кочевой части.

И. М. Рейснер в результате исследования общественных отношений в среде кочевников Афганистана и Ирана в новое время пришел к выводу, что «грабеж, захват военной добычи зачастую играли для феодальной знати кочевых племен не меньшую, если не большую роль, чем непосредственная эксплуатация своих соплеменников» 783. Наш материал позволяет

I»«и ширить лот вывод, поставив рядом с прямым грабежом различные формы феодальной эксплуатации иноплеменников (взимание дани с вассальных племен п оазисов, издольная эксплуатация труда полукочевников в очцеводческом и феллахов в земледельческом хозяйстве шейхов). Но, грабя и эксплуатируя иноплеменников, кочевой феодал должен был располагать достаточной военной силой в лице собственного племени. Нуждаясь ® бедуине как в дружиннике, он «подкармливал» его за счет своих доходов извне; если он эксплуатировал бедуина как издольщика, он старался всячески завуалировать эту эксплуатацию. Результатом было относительно широкое и устойчивое сохранение остатков патриархально-родового строя, существовавших и как уклад, проявлявшийся в наличии- более или менее значительной прослойки самостоятельных общинников, и как форма, оболочка, прикрывавшая феодальную по своему содержанию эксплуатацию в кочевом племени.

Иначе обстояло дело в С|реде оседлого населения. Здесь также господствующие феодальные отношения еще переплетались, по крайней мере местами, с теми или иными остатками патриархально-родового строя (община, коллективное землевладение, патронимия и пр.). Крестьянская община сопротивлялась росту феодального землевладения, но это сопротивление было значительно мепее эффективным, чем в бедуинском племени, где сама шейхская верхушка была вынуждена тормозить процесс окончательной феодализации. Поэтому мелкая собственность крестьян-общинников, не имевших возможности самостоятельно обеспечить нужды земледельческого производства, была уже в значительной степени поглощена и продолжала быстро поглощаться феодальными собственниками, и в общем комплексе патриархально-феодальных отношений, присущих североаравийскому оазису, патриархальные элементы занимали сравнительно небольшое место, а классовые, феодальные отношения были обнажены значительно сильнее, нежели в бедуинском кочевье.

Промежуточное положение занимали племена полукочевников. Значительная часть членов этих племен эксплуатировалась и собственными феодалами, и бедуинской знатью, и городским патрициатом, передававшим им на вынас стада овец и коз. Классовое расслоение было здесь более глубоким, чем у бедуинов, феодальная эксплуатация — более жестокой и откровенной. Но в то же время положение полукочевников имело много общего с положением бедуинов. Онп боролись между собой за пастбища и обрабатываемые земли п совершали друг на друга грабительские набеги. Платя дань бедуинским шейхам, они, в свою очередь, нередко взимали дань с оседлых феллахов и других, более слабых, полуоседлых групп. Все :>то способствовало консервации в среде полукочевников не только племенной и связанной с ней военной организации, но и обширного комплекса патриархальных родоплеменных традиций, степень сохранности которых находилась в обратной зависимости от степени перехода данного племени к земледельческой оседлости.

Немалое значение для специфики общественного строя северной Аравии имели и остатки рабовладения. В целом последние, так же как и остатки патриархально-родового строя, тормозили развитие феодализма; они являлись, в частности, одной из причин того, что в стране почти не получила распространения отработочная форма ренты. Тормозящая роль остатков рабовладения особенно заметно проявлялась в той же бедуинской среде и особенно в земледельческом хозяйстве кочевой знати, где до начала второй четверти XX в. основную категорию непосредственных производителей составляли посаженные на землю вольноотпущенники.

Говоря о специфике общественного строя оседлого и кочевого населения северной Аравии, мы должны подчеркнуть, что эта специфика являлась не только результатом внутреннего общественно-экономического разшгтшг д-.шгоп группы населения, но и результатом ее тесных связей с окружающим обществом. Самое выделепие феллахов, полукочевнико» и бедуинов в особые группы населения с определенной хозяйственной спецификой и со своими особенностями общественного строя являлось историческим следствием далеко зашедшего разделения труда и развития обмена между оазисом, степыо п городом. Ограбление и эксплуатация бедуинскими шейхами соседних полукочевников и феллахов оказывали обоюдное, хотя и прямо противоположное действие на характер обществ венного строя интересующих пас групп населения. В то время как в сре-784 де бедуинов консервировались остатки патриархально-родовых отношений, в среде их данников усиливалось обнищание и обезземеливание, иг как следствие этого, ускорялся процесс феодализации. Таким образом, при всей специфичности своей хозяйственной и общественной жизни оазис и кочевье являлись частями единого социального организма. 2.

Основными классами североаравийского общества были класс феодалов и класс феодально-зависимых крестьян. К первому из них, наряду с крупными оседлымп землевладельцами п кочевыми шейхами, принадлежали различные категории средних и мелких эксплуататоров феодального тина — городские купцы, ростовщики, раскрестьянившиеся деревенские богатеи; ко второму — феодально-зависимые феллахи, кочевники, африканские вольноотпущенникп. Однако в реальной жизни это разделение общества на два основных антагонистических класса не всегда выступало отчетливо. В. И. Ленин, говоря о развитом феодальном обществе, указывал; что различие классов фиксировалось здесь «...в сословном делении населе* пия, сопровождалось установлением особого юридического места в государстве для каждого класса. Поэтому классы... феодального (а также и кре+ постного) общества были также и особыми сословиями» 1. Но в условиях северной Аравии, где феодальные отношения продолжали переплетаться с остатками патриархально-родового строя, дело обстояло несколько иначе. Хотя социальный организм был уже глубоко расчленен, сословное деление не получило достаточно четкого и законченного оформления; незавершенность процесса феодализации отражалась в столкновении и переплетении различных, подчас весьма специфических, принципов социальной иерархии.

Один из этих принципов, едва ли не самый архаический, противопоставлял всей массе населения сунна. Труд сунна считался неблагороднымт унизительным, налагающим клеймо позора не только на самого ремесленника, но и на все его потомство в любом поколении. Назвать человека сани значило его оскорбить785. Сунна были резко обособлены. Даже вконец обнищавшие люди редко решались на брак с ремесленниками или их потомками. В бедуинских племенах и в среде городского патрициата за это убивали: еще в 1932 г. губернатор Багдада Абдаллах-бег ас-Сани за попытку жениться на дочери бывшего премьер-министра страны Абдальмух- сина ас-Саадуна был застрелен родственником последнего Абдаллах-бегом аль-Фалах-пашой ас-Саадуном 786. С сунна и их потомками вступали в брак только вольноотпущенники-африканцы 787. Именно это обстоятельство, в топ или иной степени отразившееся на физическом облике некоторых локаль-г кыч 4>у]... ромесленпшаж, по-видпмому. и породило нередко встречающиеся в заруосжноп литературе ве,рсип о неарабском происхождении сунна \ с чем обычно связывается своеобразие их общественного положения. Ка самом доле нет никакой необходимости прибегать к этому столь распространенному в буржуазной этнографии и социологии методологическому ирному. Вопрос о причинах своеобразного положения сунна является частью болоо широкого вопроса о причинах особого — презрительного но подчас п боязливого — отношения к ремесленникам, в особенности кузнецам. у некоторых народов Азии (древние евреи, кафиры, Непал) и ряда народов Африки (североафриканские берберы, туареги Сахары, тебу, сомали, дннка, оари, йолофы, масаи и др.) 788. Было бы нелепо искать решение вопроса в иноземном происхождении ремесленников у всех этих народов. Причина несомненно лежала в самом факте первоначального выделения профессиональных ремесленников, прежде всего кузнецов, из общей массы соплеменников, факте, который неизбежно должен был встретить диалектически сложную оценку: презрение к отколовшимся, отказавшимся от «нормальных» занятий, страх перед их чародейным знанием и умением.

Другой принцип социальной иерархии, отражая сохранение остатков рабовладельческого уклада, портивопоставлял всей массе свободного населения африканских рабов, вольноотпущенников и их потомков. Юридическое п обычноправовое положение абидов уже характеризовалось выше. Так же, как и потомок профессионального ремесленника, абид мог достигнуть высокого общественного положения, но он никогда не становился равным свободнорожденному арабу.

В основе еще одного, весьма характерного для патриархально-феодаль- ного строя, принципа социальной иерархии лежало обычноправовое и идеологическое обоснование ранних, еще не вполне оторвавшихся от военно-демократической почвы форм феодального гнета. Ограбление и эксплуатация бедуипской знатыо оседлого и полуоседлого населения породили в кочевой среде специфическое представление о социальном превосходстве воинственных бедуинов над их вассалами — плательщиками хувы. Бедуинская верхушка всемерно поддерживала это представление, будучи прямо заинтересована в разжигании антагонизма между чужаками-данни- ками и кочевым племенем, на которое она опиралась. Издавна распространившееся среди бедуинов представление о превосходстве кочевников над оседлым и полуоседлым населением вместе с представителями кочевой знати проникло в города, в среду средневекового городского патрициата и даже приписывалось самому Мухаммаду. «Мы читаем в Сахих, в главе о земледельцах,— пишет ибн Халдун,— что пророк, увидев однажды сошник в доме одного из своих приверженцев-мединцев, произнес следующие слова: «Такие вещи никогда не входят в дом без того, чтобы унижение не вошло в душу тех, кто здесь живет» 789. Эта же идея выражена в старинной арабской поговорке: «с оседлостью — конец славе» 790. Феодальная в своей основе идея социального превосходства и особого благородства бедуинов удерживалась на протяжении всего средневековья и нового времени. Она отчетливо выступает в заметках итальянца Пьетро делла Валле, посетившего в XVII в. Сирию и Месопотамию и следующим образом '•характеризовавшего «сословную» структуру населения этих страну «.’Здесь считается, что арабы бывают различных родов. Знатнейшие счть бедуины, которых по-латыни можно назвать с1ейегИсо1ае (жители пустыни). Посередине суть тоесН ], что значит «бродяги», которые не имеют определенного жительства, пасут скот и живут то в пустыне то и городе. Немногие из них Иас^п 791, которые всегда живут в городе, но’ те что обрабатывают поля, называются феллахами» 792. Не менее выразительны сообщения последующих авторов, отмечавших, что бедуины в целом « читались знатью, верхушкой общества, а бедуинский образ жизни -- признаком социального превосходства. Все бедуины в целом именовали себя «благородными» (ашраф, или асилин), в их среде считались недопустимыми браки с полукочевниками, феллахами и другими плательщиками хувы, а коль скоро такие браки случались, детей от них презрительно называли луки, т. е. тем же термином, что и нечистопородное потомство кровной собаки 793.

Шейхские семьи и роды полуоседлых племен стремились как можно дольше сохранить бедуинский образ жизни, остаться настоящими кочевниками. «В земледельческих племенах,— отмечал Нибур,— шейхи всегда живут в палатках, а заботу о земле предоставляют своим подданным, оби тающим в жалких хижинах» 794. По словам Буркхардта, «некоторые арабские семьи кичатся тем, что они не имеют овец и коз, а только стада верблюдов... Это, главным образом, шейхские семьи» 795. Жоссен, описывая по- луоседлое хозяйство племен Керака, Куры и Белки, подчеркивает, что «следует сделать исключение для многочисленных шейхских семейств» 796. Когда в последней трети XIX в. несколько мелких полуоседлых и оседлых групп восточной Сирии консолидировались в новое племя хададийин, вставшие во главе его недавние феллахи Ибрахимы «...сделались кочевниками в большей степени, чем кто-либо в племени» 797. Даже и тогда, когда кочевые шейхи превращались в правителей оседлых райолов, они еще долгое время продолжали придерживаться бедуинского образа жизни. Эмиры племени бану халид Урайры, до образования первого ваххабитского государства являвшиеся властителями всей Аль-Хасы и значительной части Неджда, по словам Нибура, никогда не жили в своей столице Ху- фуфе, а продолжали пребывать и пустыне, в черных бедуинских шатрах 798. Главные шейхи мунтафик Саадуны ввели своеобразный обычай, согласно которому они «...с минуты возведения своего в это звание не могут более вступить ногой в какое бы то ни было строение. Таков у них обычай, который запрещает им даже вступать в город Сук аш-Шуюх, им принадлежащий и находящийся в одной миле расстояния от постоянного их местожительства (в шатрах.— А. /У.)» 799. Рашидиды ежегодно проводили в пустыне, по разным данным, от трех 800 до восьми-девяти 801 месяцев, а нахо- дж'ь в Хайле, подчеркивали свое бедуинское происхождение, нося чисто бедуинское, хотя и сшитое из дорогих тканей, платье802. Саудиды правители Кувейта ааль Сабахи, правители Бахрейна ааль Халифа уже’не кочевали, но и они продолжали гордиться своим происхождением от аназских бедуинов масалих и амарат 803.

Особое место среди плательщиков хувы занимали так называемые низшие племена северной Аравии — сулубба, хитайм, шарарат и их ответвления хавазим, или авазим, азазма и рашаида. Вопрос о них, не раз поднимавшийся буржуазными последователями и основательно ими запутанный, заслуживает детального рассмотрения.

Племена сулубба и хитайм распадались на несколько десятков обособленных друг от друга мелких родовых групп, рассеянных но всей северной Аравии, восточной Сирии и Верхней Месопотамии. Только немногие из них имели небольшую и очень скудную собственную территорию в Хиджазе; остальные кочевали на чужой земле, совместно с каким-нибудь пз бедуинских или полуоседлых племен. Так, Буркхардт писал о хитайм: «Среди бесчисленных племен, населяющих пустыни Аравии, нет ни одного, которое было бы более рассеяно и чаще встречалось бы во всех частях этой страны, чем хитайм. В Сирии, в Нижнем и Верхнем Египте, вдоль всего Красноморского побережья до Йемена, в Неджде и Месопотамии всегда можно встретить лагерь этого племени. За такую склонность к рассеянию ни одно племя не является, вероятно, менее уважаемым, чем это... Повсюду должны они платить дань соседним племенам за разрешение пасти свой скот. Я думаю, что нигде, за исключением области у Красного ыоря, они не являются собственниками земли, на которой живут» 804. Скота у сулубба и хитайм было мало, а очень часто они не имели его совсем. Поэтому им приходилось широко прибегать к охоте и наниматься на службу к шейхам чужих племен. Очень многие, особенно среди сулубба, были бродячими ремесленниками, музыкантами ц знахарями 805 (по словам Филби, им принадлежала «практическая монополия в ремеслах» 806). Что касается шарарат, то хотя они и имели довольно значительные пастбища в северном Хиджазе, «бесплодность их земель позволяет лишь едва прозябать, и можно встретить немало мужчин из этого народа среди аназа, племен Хаурана и Белки, которые охотно принимают их на службу как прекрасных наездников» 807. Многие авторы отмечали, что шарарат, так же как сулубба и хитайм, из-за безземелья должны были кочевать на территории других племен, заниматься охотой или становиться бродячими певцами и музыкантами 1.

За пользование чужими пастбищами и охотничьими угодьями, за защиту и покровительство на чужой территории сулубба, хитайм и шарарат постоянно платили хуву большому числу бедуинских и яолукочевых шейхов одновременно. Шаррат, по словам Буркхардта, «...платят дань всем племенам aim ja и многим другим» К Одна из бродячих групп сулубба jt в 191J г. п хатила хуву шейхам дафир, вульд сулайман, бану сахр, хувайтат и бану агня 808. Результатом была не только из ряда вон выходящая нищета членов этих племен 809, но и их исключительно приниженное и обособленной положение в североаравийском обществе. Названия сулайби, хитай- ми или шарари рассматривались всяким, кто не принадлежал к этим племенам, как тягчайшее оскорбление 810. Даже в тех случаях, когда несколько человек сулубба или хитайм на протяжении ряда поколений оставались в каком-нибудь племени или оазисе, они никогда не смешивались с окружающим населением. С ними не брачились, на них не распространялись законы кровомщенпя, свои жилища они должпы были ставить позади других, где-нибудь на задворках Сходным было положение ша- рарат. По словам Жоссена, «никогда ни один араб из сахур, хувайтат или руала не женится на девушке из шарарат; это считается позором. В чужих лагерях он (т. е. шарари.—Л. П.) в смирепной позе ожидает, чтобы добрая душа дала ему хлеба, в то время как всякий другой араб сойдет у первой попавшейся палатки и спросит пить и есть»811. В оправдание такого отношения к «низшим племенам» говорили, что члены их женятся без разбора и смешиваются с рабами и вольноотпущенниками812, что происхождение их «неблагородно» или даже прямо позорно. Так, сулубба приписывали происхождение от человека, вступившего в кровосмесительпый брак с собственной матерью813, а о шарарат рассказывали, что их родоначальника вскормила сука 814, что они происходят от женщины, сожительствовавшей с собакой 815, или что их пращуром был охотник или даже презренный ремесленник, служивший у одного из шейхов бану хилаль п.

В литературе имеется ряд попыток установить причины приниженного ъоложения сулубба, хитайм и шарарат. Высказывались мнения, что хитайм и шарарат являются ответвлениями сулубба 816, а эти последние — потомками крестоносцев, основанием чему послужили этимология названия племени (салиб, мн. сулуб— крест) и распространенность в нем креста в качестве орнаментального мотива 817. Другие авторы считали, что все указанные племена являются цыганами 818, посторонней расой, ассимилированной арабским окружением 1о, наконец, остатками охотников-амор- реев, представителей доскотоводческого пласта населения северной Аравин '. Все эти предположения очень шатки. Можно было бы возразить, что мелкие христианские племена, довольно многочисленные в северо- западной Аравии, отнюдь не находились в приниженном положении что в Аравии имелись настоящие цыгане (так называемые навар819), что некоторые физические особенности «низших племен», если эти особенности действительно существуют, представляют собой результат практиковавшихся в их среде браков с африканскими рабами и вольноотпущенниками. Важнее отметить другое. Каково бы ни было происхождение этих племен, в пх положении особенно разительно сказалось социальное расчленение общества. Безземелье и нищета, заставлявшие сулубба хитайм я шарарат массами уходить в земли других племен и становиться в отношения зависимости к их феодальной верхушке или же заниматься презренной в глазах остального населення деятельностью бродячих ремесленников и музыкантов,— все это не могло не повлечь за собой их превращение в «ннзшие племена», своего рода париев североаравийского общества.

Все рассмотренные системы общественной иерархии имели ту существенную особенность, что выраженное ими социальное разделение не затрагивало в прямой форме сферы внутрпплеменных отношений. Сунна и африканские абпды стояли вне племенной организации, плательщики хувы — вне данного племени. Поэтому как ни различны были критерии, положенные в основу этих систем, все они в целом противостояли принципиально новой системе, отражавшей распад родоплеменпых связей п складывание эксплуататорской верхушки в особый к^асс-сословие феодального общества. Правда, сохранение в стране многочисленных остатков патриархально-родового строя замедлило этот процесс, а исламская идея равенства правоверных перед богом лишила сословное деление четкого юридического оформления. Но фактически такое деление уже существовало: «члены семейств ибн Джандал и ион Хамазди,— писала Щербатова о шейхских домах аназа,— стоят выше обыкновенных аназа настолько, насколько бедуины аназа п шаммар стоят выше овцеводов джабур и хададийин» 820.

В кочевой среде крупные феодалы, прежде всего дома главных шейхов племени, в противоположность всем остальным соплеменникам, считавшим себя потомками единого предка, зачастую претендовали на отличные от общеплеменных «благородные» генеалогии 821. Шейхские тамги и военные кличи 822 также нередко отличались от общеплеменных. Кровь членов шейхских фамилий либо (обычно у бедуинов) вообще не имела цены 5, либо (чаще у полукочевников) стоила дороже крови простого соплеменника 823. Ломая предписанные обычным правом нормы родовой и племенной эндогамии 824, шейхи отдавали своих дочерей шейхам чужих племен и сами женились только на дочерях шейхов 825, причем брачный выкуп, принятый в шейхской среде, значительно превышал обычный !. Все это позволяет характеризовать племенную верхушку как наследственную знать, «аристократию по крови и происхождению» 826, обособившуюся и противопоставившую себя всем остальным соплеменникам. Выражения амир ибн амир («эмир сын эмира») и райи ибн райи («пастух сын пастуха») употреблялись в фольклоре как вполне сложившиеся, общепринятые лексемы 827. Члены шейхских фамилий возвышались над остальными соплеменниками совершено незавпсимо от своего возраста и занимаемого положения. «Хотя слово «шейх» в переводе означает «старик»,— отметил ван Эсс,— оно прилагается ко всем членам правящей фамилии, даже самым младшим. Я держал на руках шейха-младенда с браслетками на руках и на ногах» 828.

Принадлежность к аристократии определялась одним лишь происхождением. Абу Риша, оскудевшим шейхам слабого племени мавали, кофе подавали раньше, чем могущественному «выскочке» Нури ааль Шаалану829. «Шейхские дома,—писал Мусил,—сохраняют свое значение и тогда, когда приходят в упадок и уступают в силе другим домам — не шейхским» 830.

В среде оседлого населения структура высшего сословия была несколько более сложной. В основном сюда входили те же бедуинские по своему происхождению шейхи, которые, осев в завоеванных оазисах, сохранили за собой традиционные привилегии кочевой знати, прежде всего право не брать материального возмещения за кровь 831. Но наряду с ними среди потомственно оседлого населения, где развитие классовых отношений исторически было связано со становлением и глубоким укоренением ислама, имелась и особая прослойка феодальной аристократии, сословные привилегии которой были оформлены как привилегии потомков пророка, «людей дома Мухаммада». В Хиджазе, где эта прослойка была очень велика и влиятельна, среди потомков Мухаммада различались Хасаниды (ашраф, ед. шериф) и Хусайниды (сада, ед. сайид), первые из которых выдвинули из своей среды правящие династии Мекки и Медины 832. В других областях северной Аравии шерифов и сайидов было несравненно меньше, однако п здесь, особенно в южном Неджде, местами встречалось более или менее значительное количество «людей дома» 833. Как знак своего сословия они посилп белую (в других странах обычно зеленую) чалму; за их кровь взимался повышенный выкуп 834; своих дочерей они отдавали замуж только за людей своего же сословпя п.

В целом, сложная, исторически многослойная система социального частью ужо п сословного членения североаравийского общества может’ быть представлена следующим образом:

дома»>)ФеОДа',ЬИаЯ аристоКратия (кочевые н оседлые шейхи, «люди

б) «благородные» бедуинские племена;

в) вассальное нолуоседлое н оседлое население;

г) «низшие племена»;

д) сунна;

с) абиды.

Существенно отличаясь от тех законченных форм сословной организации, какие были известны в развитых феодальных государствах Европы п Азии, эта система, тем не менее, закрепляла экономическое господство феодальной верхушки над различными категориями зависимых от нее непосредственных производителей.

* * *

Особого внимания заслушивает вопрос о наличии в северной Аравии интересующего нас периода капиталистических отношений.

Выше мы виделп, что постепенное проникновение в сельское хозяйство страны товарно-денежных отношений, расслоение крестьянства и утрата частью его прав собственности на землю и скот в целом не вели к отделению непосредственных производителей от средств производства. Результатом этих явлений было расширение феодализации, в процессе которой мелкий собственник лишался своей вынесенной из недр родового строя самостоятельности и независимости и становился феодальным держателем, возделывателем и владельцем земли, неоплаченный прибавочный труд которого непосредственно шел собственнику земли Однако это правило не было абсолютным. Какая-то часть феллахов, кочевников, африканских вольноотпущенников по тем или иным частным причинам не получала надела и превращалась в пауперов, вынужденных жить продажей своей рабочей силы. Сюда добавлялись бедняки, не утратившие окончательно связи с землей, но из-за недостатка средств вынужденные более или менее регулярно наниматься к своим лучше обеспеченным соседям или же уходить на заработки в другие районы страны.

Уже Буркхардт, а затем и другие авторы XIX в. неоднократно упоминают наемных работников — пастухов, батраков-земледельцев, погонщиков колодезных верблюдов, чернорабочих, копавших и ремонтировавших колодцы. Отмечаются как поденщина, так и сезонный наем на более или менее длительный срок, часто до года. Оплата яаемного труда, даже в кочевом скотоводческом хозяйстве с его сравнительно более высоким уровнем развития товарно-денежных отношений, долгое время носила исключительно натуральный характер. Пастух за 9—12 месяцев раооты получал комплект одежды (рубаха, плащ, головной платок и салдалии),

и, в зависимости от состава стада, молодого верблюда 835 или несколько голов мелкого рогатого скота 836. Лишь с конца XIX — начала XX в. натуральное вознаграждение пастуха начинает комбинироваться с денежной оплатой 837, а позднее, по-видимому, только во второй трети XX в., полностью вытесняется последней 838. В земледелии натуральная оплата наемного труда удерживалась еще дольше: во втором десятилетии нашего века п окрестностях Рияда жница получала за день работы снои такой величины, какой могла унести на своих плечах ], а в Хайбаре батрачили и за одни харчи839. Исключением являлись отдельные, наиболее развитые в экономическом отношении районы, где уже в 70-х годах XIX в. практиковалась денежная оплата рабочей силы840.

Являлся ли наем рабочей силы показателем зарождения в сельском хозяйстве страны капиталистических отношений? Несомненно, нет. Применение наемного труда, как и товарно-денежные отношения, было известно и в докапиталистических формациях. Оба эти явления создавали возможность Для возникновения в деревне капиталистического уклада, но не порождали его автоматически, так как реализация указанной возможности зависела от общего уровня развития производства и, в частности, от уровня развития производства вне пределов сельского хозяйства 841. Между тем производительные силы северной Аравин оставались феодальными. Сельское хозяйство продолжало господствовать над ремеслом и развиваться пе столько вглубь, сколько вширь: производство, основной ячейкой которого оставалось хозяйство непосредственного производителя, сохраняло мелкий, индивидуальный характер не только в сельском хозяйстве, но и в городском ремесле, еще не достигшем даже уровня мануфактуры. В этих условиях сколько-нибудь серьезные предпосылки развития капиталистических отношений полностью отсутствовали. Ни городские купцы или «раскрестьянившиеся» деревенские богачи, которые, как мы видели в своем месте, в основном лишь утилизировали феодальные формы эксплуатации, ни пауперизированные непосредственные цропзводители не образовывали новых общественных классов. Наем либо оставался относительно редким, спорадическим явлением, что прямо доказывается отсутствием широкого спроса на рабочую силу 0 либо носил типичный для докапиталистической эпохи кабальный характер (Даути говорит о «сервильных» условиях труда наемных работников, копавших колодцы, и погонщиков колодезных верблюдов842), либо, наконец, своеобразно переплетался с чисто феодальными формами эксплуатации. В северо-западной Аравип в начале нашего века некоторые земледельцы, получавшие свое вознаграждение от собственника земли частью в виде доли урожая, частью «подарками» одеждой и частью деньгами, являлись как бы одновременно и краткосрочными арендаторами-издолыцикамп, и наемными батраками1. Аналогичные формы эксплуатации существовали в оседлом и кочевом скотоводческом хозяйстве: пастух получал небольшую часть продукции скотоводства, одну-две головы мелкого рогатого скота, одежду и определенную сумму денег 843.

Лишь в отдельных, наиболее развитых районах страны, главным обрати вблизи наиболее крупных городов, уже в 70-х годах XIXв вместе с первыми попытками организации более продуктивного сельского хозяйства 844 начинали наблюдаться первые признаки разложения феодальных форм эксплуатации п относительно более широкого использования наемного труда. Описанный Даути типичный пригородный кульбан анайзеко- I

о кунца-землевладельца Али ар-Рашайда обрабатывался целиком руками сезонников, нанимавшихся на 6 месяцев за 9 риялов, поденщиков, получавших несколько более высокую денежную плату, II семьи батраков которая за 3 рияла 1 пиастр в месяц обслуживала колодезных верблюдов 845 Однако этот и подобные ему кульбаны 846 были очень невелики (1,5—2 га), н их существование не меняло в сколько-нибудь заметной степени общей картины почти безраздельного господства феодальных общественных отношений. В целом, притекавший в сельское хозяйство купеческий капитал утилизировал феодально-ростовщические методы эксплуатации крестьянства, п, как мы впделп выше, анайзекие купцы не составляли здесь исключения.

Феодальный характер господствовавших в Северной Аравии производственных отношений не претерпел принципиальных изменений и в связи с постепевгньгм втягиванием страны в орбиту мирового капиталистического хозяйства. Более того, задержав развитие местного ремесленного производства и тем самым уже в зародыше ликвидировав предпосылки капиталистического развития за пределами сельского хозяйства, экономическая экспансия Запада закрепила, а в дальнейшем обострила специфические формы феодальной и полуфеодальной издольщины. Как ни ограничено было включение северной Аравин в систему мирового рынка, оно усиливало развитие товарно-денежного обращения и толкало к замене натуральной ренты денежной, а следовательно п к росту кабальной задолженности крестьянства ростовщикам. Все эти новые экономические явления способствовали расширению издольной эксплуатации, т. е. дальнейшему росту феодального землевладения за счет крестьянского, и ее углублению. т. е. увеличению нормы эксплуатации. В конце XIX — начале XX в. наряду с прежними формами издольщины, при которых арендатор отдавал собственнику земли половину или треть урожая, получают распространение новые, еще более кабальные формы: феллах, взяв землю в краткосрочную аренду и работая на ней помещичьими орудиями производства, оставлял себе от 7з до Х/Б урожая, а чаще всего 74, откуда и возникло собирательное название подобного рода полуфеодальных издольщиков (мураббаи) 847.

Росла и централизованная рента. Это вызывалось не только общим наступлением класса феодалов на крестьянские массы, но и тем трудным политическим положением, в которое были поставлены эмираты северной Аравии в результате турецкой, а затем английской экспансии. Участившиеся военные столкновения заставляли правителей эмиратов увеличивать военные расходы и ставки налогов. Так, например, в Недждском эмирате к 20-м годам XX в. закят со скотя возрос с 2,5—5% До 10% 848, а таможенная пошлина — кумрук — с 8 % до 11 % 849. Одновременно учащались экстраординарные поборы, военные мобилизации и т. п.

Усиление феодальной эксплуатации и гнета феодального государства вело к обострению в стране классовых противоречий. В XIX в. эти противоречия, особенно в среде кочевого и полукочевого населения, еще в значительной степени сглаживались патриархально-родовыми пережитками, использовавшимися феодальной верхушкой для удержания своего традиционного влияния и авторитета. Классовая консолидация крестьянства задерживалась, классовая 'борьба носила подспудный характер и, по-видимому, проявлялась лишь в самых эмбриональных, по большей части косвенных формах. Одной пз таких форм были преступления против собственности, с большой жестокостью каравшиеся нормами шариата и обычного права. Вора, если он не был в СОСТОЯНИИ уплатить многократной стоимости похищенного имущества, в соответствии с предписаниями шариата лишали руки ',ав некоторых районах до смерти забивали камнями 850. Но уже во второй половине XIX в. антифеодальная борьба местами начинала принимать более прямые формы (Даути упоминает, что среди мува- хиб имелся «предводитель беднейшей части соплеменников» 851) и, нарастая по мере роста феодальной эксплуатации, к 20-м годам XX в. приняла характер острого классового антагонизма. Новое положение отразилось в очень сложной внутриполитической обстановке 20-х годов, когда обострение классовой борьбы, с одной стороны, ускорило складывание в северной Аравии централизованного феодального государства, с другой — вызвало к жизни ряд направленных против этого государства восстаний, в которых антифеодальная борьба крестьянства сложным образом переплелась с борьбой между отдельными группировками господствующего класса. Этот бурный период истории страны будет рассмотрен нами ниже, в последнем разделе книги.