Кортес отплыл в страну, названную позже Новая Испания, 10 февраля 1519 года. Ему тогда было тридцать три, и пятнадцать лет, почти половину своей жизни, он провел в Индиях. Он служил нотариусом, секретаремказначеем Веласкеса, высокопоставленным гражданским чиновником, вел дела в быстро растущей столице колонии, и до этого момента его, казалось, вполне устраивало место на периферии открытий. В СантоДоминго, столицу Испаньолы, стекались новости обо всем, что происходило в Новом Свете. За экспедицией Пинсона–Солиса 1508–1509 годов, дошедшей в поисках прохода в Азию через Юкатан и Гондурас до бразильского побережья, последовала, между 1509м и 1511 годами, закончившаяся катастрофической попыткой Охеды и Никуэзы закрепиться на побережье материка между Венесуэлой и Гондурасом. Наконец, Бальбоа и Писарро основали колонию в Дарьене. К тому времени была покорена Ямайка, а Диего Веласкес, одним из помощников которого служил Кортес, колонизировал Кубу. В 1513 году Понсе де Леон, погубивший здоровье во время двухлетней кампании в ПуэртоРико, заблудившись в бесплодных поисках некоего невероятного фонтана юности, после множества лишений открыл Флориду. И, что самое впечатляющее, в сентябре того же года Бальбоа вышел к Тихому океану. В 1514 году Педрариас прибыл из Испании в качестве губернатора Дарьена, теперь именуемого провинцией ТьерраФирме20. С ним прибыл и Берналь Диас, чья необыкновенная книга «Подлинная история завоевания Новой Испании» даст нам возможность увидеть поход Кортеса в Мексику глазами свидетеля. Берналь Диас приходился дальним родственником Диего Веласкесу и потому присоединился к нему на Кубе. Однако после «трех бесплодных лет» в ТьерраФирме и на Кубе он снова готов был попытать счастья, когда в 1517 году Эрнандес де Кордова предпринял первую реальную попытку проникнуть на побережье Карибского моря севернее ТьерраФирме и колонизировать его. Эта экспедиция Кордовы, в которой участвовало три судна и 110 человек, отплыла 8 февраля 1517 года, направляясь на Юкатан, расположенный непосредственно напротив мыса СанАнтонио на западной оконечности Кубы. Однако сначала они, по всей видимости, направились на север, через Большую Багамскую банку к Андросу и другим островам Багамской группы. Веласкес приказал им привезти индейцев в качестве платы за судно, выделенное экспедиции в кредит. Учитывая отношение испанцев к карибам, сомнительно, чтобы руководители экспедиции отказались выполнить этот приказ на основании того, что они не работорговцы. Однако факт остается фактом: экспедиция не вернулась на Кубу, а направилась вдоль северного побережья к СанАнтонио, что показывает, что подлинной целью этого рискованного путешествия в опасные и не нанесенные на карты воды был жемчуг. Как в большинстве экспедиций, отплывавших в поисках золота, жемчуга и новых земель, суда Кордовы в качестве продовольствия везли в основном хлеб из маниоки и свиней, а также были нагружены маслом, бусами и тканями для меновой торговли. Берналь Диас оставил нам детальное описание перенесенных экспедицией испытаний. Обогнув мыс СанАнтонио, суда направились к западу, в открытое море. У них «не было никаких знаний о глубинах, или течениях, или ветрах», так что, когда ударил шторм, их «жизни были в большой опасности». Шторм продолжался сорок восемь часов и чуть не погубил суда экспедиции. Наконец им удалось достичь земли у мыса Каточе, где примерно в шести милях от побережья испанцы увидели поселение, превосходящее размерами любое поселение на Кубе. Там были огромные пирамидальные сооружения, поэтому они назвали селение Великим Каиром. Касик (слово в языке карибов, обозначающее местного вождя) внешне повел себя дружески, однако потом завел европейцев в засаду. Разогнав индейцев, они поднялись в «пирамиды». Сооружения эти оказались храмами богов, которым поклонялись индейцы, и в ритуальных помещениях испанцы обнаружили грубо изготовленные золотые и медные украшения и «множество идолов из обожженной глины, причем некоторые имели лица демонов, некоторые – женщин, а другие, равно безобразные, казалось, изображали индейцев, занимающихся содомским грехом друг с другом». Эти сооружения, теокали, – Берналь Диас называет их cues – в дальнейшем должны были главенствовать над каждым городом и каждой деревней, покоренными испанцами. Собрав какую смогли добычу, испанцы взошли на суда и еще пятнадцать дней плыли в Кампече. Они попрежнему считали, что исследуют остров; но вот они столкнулись с организованными силами индейцев, патрулировавшими побережье. У Кордовы уже чувствовалась нехватка воды – ее всегда не хватало на этих маленьких переполненных судах, медленно продвигавшихся в тропических водах. Испанцы попытались высадиться в нескольких местах, в одном из них были сброшены в море многочисленными силами индейцев, подняли якоря и чуть не потеряли свои суда во время пришедшего с севера шторма, продолжавшегося четверо суток. К этому моменту бочонки для воды уже рассохлись. Они снова высадились на берег, на этот раз в Чампотоне, сумели набрать некоторое количество воды, но тут же были атакованы индейцами; в этот раз их приходилось двести на одного. Испанцы потеряли пятьдесят человек; сам Кордова был поражен десятью стрелами; им едва удалось отступить на свои корабли. И снова недостаток воды и шквалистый северозападный ветер; якоря не держат. В конце концов они вернулись на Кубу через Флориду, совершив круг в тысячу или две тысячи миль, имея в своем распоряжении только самые приблизительные карты. Кордова умер от ран. Однако экспедиция имела важное значение: привезенное золото и идолы, а также рассказы о больших каменных городах индейцев привлекли все взгляды к Юкатану. Без сомнения, рассказы участников экспедиции были сильно приукрашены, однако всякий бывавший на Юкатане и видевший остатки тех огромных теокали, поймет, какое сильное впечатление эта страна и ее храмы произвели на людей Кордовы. Привыкшие к виду простых хижин и примитивному образу жизни островных карибов, они вдруг обнаружили расу индейцев, не только много строивших из камня, но искусных во всякого рода ремеслах, особенно в обработке золота и изготовлении изделий из перьев. Более того, они были хорошо вооружены и организованы, их воины обучены сражаться под руководством своих касиков, под бой барабанов, под развевающимися знаменами и султанами из перьев. И хотя они были идолопоклонниками и приносили в жертву не только птиц, но и людей, их религия обладала сложными ритуалами, а жрецы возжигали благовония «из своего рода камеди, которую они называют копаль». Однако, насколько бы преувеличенными ни показались эти истории колонистам Кубы, привыкшим к легкому покорению островных индейцев, сама по себе добыча сомнений не вызывала. Кордова и его люди привезли достаточно добра для доказательства того, что именно на Юкатане испанцев ожидают сокровища, о которых они мечтали со времен Колумба и которые им до сих пор никак не удавалось отыскать. Веласкес немедленно начал снаряжать новую экспедицию на двух собственных кораблях и двух кораблях, участвовавших в экспедиции Кордовы. Он назначил своего родственника Хуана де Грихальву капитангенералом, а командирами остальных судов стали Алонсо де Авила, Франсиско де Монтехо и Педро де Альварадо. Все они владели encomiendas21 – определенным количеством труда индейцев, выделенным им лицензией севильского Совета по делам Индий – и, таким образом, были в колонии важными людьми. Экспедиция отплыла от СанАнтонио 1 мая 1518 года и через три дня достигла острова Косумель, лежащего у восточного побережья полуострова Юкатан. Затем она направилась на север вокруг мыса Каточе и через восемь дней добралась до Чампотона в заливе Кампече – места, где во время прошлой экспедиции было потеряно столько людей. И снова мы имеем на борту Берналя Диаса, который может снабдить нас описанием всего происходившего. Индейцы, пишет он, вышли к берегу в полной боевой готовности, вооруженные, как и прежде, луками и стрелами, копьями, простыми и двуручными «мечами», а также пращами с запасом камней. Эти «мечи» были весьма необычны, они были сделаны из дерева, причем лезвия их были шире на конце, чем у рукояти, и снабжены по обеим режущим кромкам бритвенноострыми обсидиановыми пластинками. Это было смертельное оружие в руках сильного молодого воина. Индейские воины пользовались щитами и защищали свое тело хлопковыми доспехами. У них также были трубы и барабаны, а лица они окрашивали в черный, иногда в красный и белый цвета. Испанцы, наученные прежним опытом, также использовали подбитые хлопком доспехи, а в дополнение к арбалетам и мушкетам установили на носу своих шлюпок небольшие пушки. Индейцы атаковали испанцев на полях, полных саранчи, которая летела испанцам в лицо, когда они приближались, так что трудно было отличить стрелы от летящей саранчи – и те и другие были равно многочисленны. Испанцы снова понесли серьезные потери: семеро убитых и шестьдесят раненых, включая и самого Грихальву, пораженного тремя стрелами и потерявшего два зуба; но на этот раз побежали индейцы. Испанцы заняли город и оставались в нем три дня, а затем двинулись дальше. Теперь они плыли только в дневное время, на ночь вставая на якоря, так как боялись налететь в темноте на песчаные отмели, тянувшиеся на целые мили от берега. Продвижение было медленным, навигация трудной, берег представлял собой бесконечную цепь мангровых топей, часто пропадающих из виду во влажной молочной дымке тропической жары. Невозможность определения точного расположения берегов привела к тому, что штурман Аламинос принял большую лагуну в юговосточном конце залива, что сейчас называется заливом Кампече, за открытый водный проход. Испанцы нашли хорошее укрытие за островом ИсладельКармен, прикрывающим вход в лагуну, и, считая теперь сам Юкатан островом, назвали это место БокадеТерминос. После этого они плыли почти точно на запад. Мелкое море было усеяно ловушками для рыбы. Вооруженные и готовые к сражению индейцы внимательно наблюдали за их передвижением с берега. В устье реки Табаско испанцы снова смогли высадиться на берег, на этот раз на поросшем пальмами мысу. Они оказались примерно в миле от большого индейского поселения Понтончан, где жители уже воздвигали деревянные частоколы для защиты от пришельцев. Как только испанцы стали на якоря, изза мыса выскочило около пятидесяти пирог, полных воинов в хлопковых доспехах, с луками и стрелами, копьями и щитами, барабанами и перьями. В бухтах наготове осталось еще множество каноэ. На этот раз, вместо сражения, индейцы пошли на переговоры. Однако когда Грихальва заговорил о великом испанском императоре и короле, они указали ему, что имеют собственного короля, а также три армии по восемь тысяч воинов в каждой, собранные со всех близлежащих провинций для обороны страны. В конце концов индейцы согласились снабдить испанцев провизией на бартерной основе, пока их касики и жрецы решают, быть войне или миру. Состоялось решение в пользу мира, и на следующий день около тридцати индейцев вошли в лагерь под пальмами, нагруженные жареной рыбой и птицей, плодами сапота и маисовыми лепешками, а также жаровнями и благовониями. Возжигание благовоний предназначалось богам индейцев, но испанцы не знали этого и не могли понять, почему они должны подвергнуться этому ритуалу. Индейцы принесли также в дар золотые украшения: диадемы в форме уток и ящериц и другие небольшие предметы. Когда испанцы спросили еще золота, они ответили, что у них больше нет, и добавили, что золота много дальше к западу; они постоянно повторяли «Кулуа, Кулуа» и «Мехико, Мехико». Грихальва, боясь за свои корабли в случае, если с севера ударит шторм, снова посадил на них своих людей и отплыл дальше на запад. Двумя днями позже испанцы подошли к городу Аягуалулько, где береговую линию тщательно патрулировали воины со щитами из черепашьих панцирей, блестевшими на солнце как золото. Испытывая недостаток в воде, испанцы миновали устье реки Тонала. Несмотря на лишения, они осознавали, что первыми из европейцев видят новые земли. Им приходилось двигаться медленно, так как днища судов успели обрасти водорослями и ракушками, а пассаты теперь чаще дули навстречу, нежели сбоку. Когда они достигли устья реки Коацакоалькос, погода испортилась, в поисках укрытия пришлось зайти в бухту, и там испанцы впервые увидели величественный горный хребет СьерраМадреОксиденталь. Если оставались еще сомнения в том, что земля эта – материк, то увенчанные снегом пики рассеяли всякие сомнения. В устье следующей крупной реки, Папалоапана, Педро де Альварадо, человек отчаянный и бесшабашный, ввел свой корабль в одиночку, вопреки приказам Грихальвы; после этого все четыре судна держались вместе, пока не достигли реки Хамапа. Это место находится немного не доходя до современного города Веракрус, а чуть к северу от реки имеется хорошее укрытие для кораблей между отмелей под ПунтоМокамбо. Здесь индейцы буквально приветствовали испанцев, и Грихальва сошел на берег, разговаривал с касиками и выменял украшений из золота низкой пробы на 16 000 песо. Именно здесь он наконец именем Веласкеса объявил эту страну владением испанской короны. При следующей остановке на острове в пяти милях от берега испанцы, высадившись, обнаружили два храма, оба каменные. Ступени обоих храмов вели вверх к алтарям, увенчанным идолами дьявольского вида, которым только что были принесены в жертву пятеро индейцев. «Их груди были вскрыты, их руки и ноги отсечены, и стены этих зданий были покрыты кровью». Испанцы назвали его остров Жертвоприношений. Они снова направились к материку и встали лагерем на пляже. Позади них лежала плоская песчаная равнина – страна невысоких дюн. Индейцы снова пришли на берег обмениваться товарами, а не воевать, но, как и в Мокамбо, принесли мало золота. Тот факт, что погода держалась хорошая, имел теперь мало значения, поскольку суда испанцев были прикрыты лежащими дальше в море отмелями и еще одним островом, вытянувшим свой изогнутый, низкий, покрытый пальмами «палец» до середины бухты. На нем также стоял пирамидоподобный теокали с большим безобразным идолом, называемым Тескатлипока. Ему служили четыре жреца в «черных одеяниях и капюшонах, очень похожих на одеяния наших доминиканцев». Только в этот день они вскрыли грудь двум мальчикам и принесли их кровь и сердца в жертву идолу. Когда их спросили, почему они совершили это жертвоприношение, жрецы ответили, что так приказал народ Кулуа. Индеец, исполнявший роль переводчика, произнес это название невнятно, оно звучало как Улуа, поэтому испанцы назвали этот остров СанХуандеУлуа. Берналь Диас объясняет неудачу Грихальвы в его попытках основать поселение тем, что у него было недостаточно солдат, причем тринадцать из них умерли от ран, а еще четверо стали калеками. Кроме того, их хлеб из маниоки покрылся плесенью и был полон жучков. В общем, им досталось. Они находились в плавании уже примерно четыре месяца, причем большую часть этого времени исследовали новые земли. Сейчас они стояли лагерем в дюнах, над бухтой, которая позже должна была превратиться в огромный порт, и москиты буквально сводили их с ума. Вряд ли удивительно, что руководитель экспедиции решил отослать Альварадо на «СанСебастьяне» назад на Кубу. «СанСебастьян» был самым надежным судном экспедиции, и с Альварадо отправилась большая часть золотых украшений, полученных в результате меновой торговли. Возможно, Грихальва надеялся, что вид добычи побудит Веласкеса выслать подкрепление. Наступил сезон ураганов, и одно из судов экспедиции дало течь. Лагерь располагался к северозападу от СанХуанадеУлуа, и увенчанные снежными шапками горные пики, казалось, подошли ближе, напоминая, что это не остров, а большая страна. Множество небольших индейских городков, виденных испанцами с моря и при высадке на берег, следовало рассматривать только как пограничные заставы более внушительных городов, расположенных в глубине материка. Завоевание и тем более заселение этой земли с такими малыми силами должно было казаться совершенно нереальным. Когда же около двадцати больших каноэ попытались угнать самое маленькое из судов экспедиции, в то время как вся флотилия стояла на якоре, испанцы посовещались и решили вернуться на Кубу, пока они еще в состоянии это сделать. Во всех испанских исследовательских экспедициях обычно все важнейшие решения принимались на демократической основе, и это было важным наследием собственной истории Испании. Это было верно и в отношении английских искателей приключений времен Тюдоров и Елизаветы, поскольку даже самый сильный лидер не в состоянии навязать людям свою волю в обстоятельствах опасности и полной изоляции. Для успеха экспедиции все участники ее должны были действовать согласованно. Испанцы повернули к дому и с преобладающим попутным северным ветром совершили быстрый переход до Коацакоалькоса, но погода оказалась настолько плохой, что они продолжили путь и укрылись в устье реки Тонала. Здесь одно из экспедиционных судов село на баре на мель, и его пришлось кренговать – вытаскивать на берег для ремонта. К счастью, индейцы казались дружески настроенными, и испанцы смогли заняться торговлей, выменяв, среди прочих вещей, шесть сотен топоров, блестевших так ярко, что испанцы приняли их за сделанные из золота низкой пробы. Один из солдат совершил набег на какойто храм, и Диас пишет, что он посадил рядом с пирамидой несколько апельсиновых зернышек. Затем они отплыли на Кубу, на этот раз не отклоняясь от маршрута, и прибыли в Сантьяго после сорока пяти дней борьбы с северовосточным пассатом. Грихальва открыл дорогу в Мексику. Он отослал в колонию на 20 000 песо золота и за шесть месяцев достиг большего, чем почти все другие экспедиции, не потеряв ни одного судна и только тридцать человек убитыми. И все же Веласкес оценил экспедицию как неудачную. Такое отношение губернатора было продиктовано сложной политической ситуацией, в которой он оказался в тот момент изза своих амбиций. В 1518 году политическая ситуация менялась стремительно, как на островах, так и дома, в Испании. Карл V был королем уже два года. Ему было всего восемнадцать лет, и он попрежнему находился под очень сильным влиянием своих фламандских советников. Он плохо знал свое испанское королевство и совсем не понимал, что происходит на новых землях за океаном. Он только что был избран императором Германии. Вместе с принадлежавшей ему империей Габсбургов это делало Карла самым могущественным монархом в Европе. В этот момент он находился в Барселоне и уже успел без малейших раздумий подарить Юкатан своему фламандскому адмиралу. Ситуация же в Новом Свете попрежнему оставалась весьма неустойчивой. Веласкес на Кубе и Франсиско де Гарай на Ямайке – оба губернатора зависели в своих полномочиях от дона Диего Колумба и Совета по делам Индий в Севилье, а Диего Колумб сам вынужден был оказывать постоянное давление на двор молодого короля, чтобы сохранять свои права как вицекороля и генералгубернатора всех земель за океаном – должности, пожалованной навечно его отцу и его наследникам в 1492 году Фердинандом и Изабеллой. Только на фоне этого постоянного политического маневрирования можно понять поведение Веласкеса в отношении Грихальвы. Когда наступил сезон ураганов, а Грихальва не вернулся, Веласкес обеспокоился за безопасность экспедиции и послал на ее поиски Кристобаля де Олида на каравелле. Олид попал в шторм, чуть не потерпел крушение у берегов Юкатана и наконец вернулся на Кубу, так и не встретившись с Грихальвой. Тем временем прибыл Альварадо на «СанСебастьяне» с ранеными и достаточным количеством золота, чтобы возбудить алчность наименее корыстолюбивого из губернаторов. Веласкес немедленно начал готовить другую, более крупную экспедицию. В то же время, чтобы укрепить свое положение на Кубе и установить свои права на Юкатан, он посылает своего капеллана Бенито Мартина в Испанию с лучшими из золотых украшений, привезенных Альварадо. Чтобы добиться избрания императором Германии, Карлу пришлось подкупить двенадцать выборщиков. Ему отчаянно не хватало денег, и он с радостью был готов вознаградить человека, обеспечившего его таким своевременным и неожиданным источником дохода. Он и его советники, однако, более чем смутно представляли себе географию Нового Света, поэтому дарованные ими титулы имели обыкновение противоречить друг другу. Лас Касас пишет, что Веласкес был утвержден в звании adelantado22 одной только Кубы, тогда как Овьедо, бывший в это время в Барселоне, утверждает, что его сделали также губернатором всех открытых им земель. Это означало Юкатан; а чтобы окончательно запутать этот вопрос, Гарай, похоже, также был назначен губернатором Юкатана на том основании, что он посылал туда экспедицию с Ямайки. Более того, был и еще один претендент – фламандский адмирал, которому Карл еще раньше пожаловал эту территорию. Он отправил туда пять судов с крестьянамипоселенцами, чтобы основать колонию, однако к тому моменту Диего Колумб смог наконец восстановить свои наследственные права. Он отказался пропустить эти корабли. Так выглядела ситуация, когда Грихальва наконец прибыл в Сантьяго. Он мог немногое добавить к необычайной и захватывающей истории, рассказанной Альварадо. Заслуженный им прием уже достался его лейтенанту. Даже шесть сотен «золотых» топоров оказались сделанными из меди. Веласкесу, чтобы поддержать свои притязания на губернаторство, отчаянно нужна была колонизация, и этой главной цели Грихальве достичь не удалось. Поэтому он больше не был нужен своему родственнику, чья энергия уже была полностью обращена на подготовку новой экспедиции. У него были корабли и люди; ему не хватало только нужного человека, чтобы их возглавить, – человека, который, даже не имея полномочий на завоевание и заселение страны – а несчастный Грихальва конечно же тоже не имел таких полномочий, – все же фактически сделает это. Занимая центральную позицию – он был алькальдом, или мэром, кубинской столицы, – Кортес наблюдал за развитием этой ситуации с большим, чем обычно, интересом. Он поджидал подходящего момента уже четырнадцать лет, а возникшую политическую мешанину и путаницу человек с его юридической подготовкой и скрытой до той поры способностью к лидерству вполне мог обернуть себе на пользу. Веласкес, попрежнему хитрый и готовый к политической борьбе, заплыл жиром; он стал слишком ленив физически, чтобы самому возглавить экспедицию. Он всегда был силен своей способностью использовать других людей и никогда не стал бы рисковать собственными деньгами, если мог убедить других сделать это за него. Кортес тоже был осторожен и тщательно следил за своими фермами и шахтами. Ему в этот момент было тридцать три года, и он был богат. Более того, общаясь с лидерами и участниками всех уже состоявшихся экспедиций, он накопил огромный запас знаний и опыта, добытого за счет других. Для Кортеса наступил решающий час в судьбе. Согласно Берналю Диасу, чтобы получить командование экспедицией, Кортес вынужден был заключить тайное соглашение о разделе доходов с секретарем Веласкеса Андресом де Дуэро и королевским бухгалтером Амадором де Ларесом. Правда это или нет, но и сами по себе его способности лидера, его проницательность и превыше всего его богатство делали кандидатуру Кортеса естественным выбором для амбициозного и прижимистого губернатора. При назначении капитангенералом Кортес смог заложить свою encomienda за 4000 золотых песо и еще столько же занять у торговцев Сантьяго. Отдав все свое состояние на успех предприятия, он не только почти полностью освободил Веласкеса от расходов на снаряжение флотилии, но и дал ясно понять, что пойдет в колонизации до конца, вне зависимости от наличия или отсутствия законной санкции короны. Что же до его лояльности Веласкесу, то их родственные связи через брак Кортеса с Каталиной – Веласкес также был крестным отцом их дочери – гарантировали его верность губернатору. Тем не менее назначение Кортеса главой экспедиции (так же как выбор губернатором на это место любого Другого человека) должен был непременно вызвать зависть и расколоть на части такое маленькое изолированное сообщество По крайней мере три члена семейства Веласкес считали, что имеют право на этот пост. Многие из участников последней экспедиции хотели, чтобы Грихальва снова был их лидером. Серьезную поддержку имел также Васко Поркальо. Поговаривали, что губернатор «боялся, что Поркальо может поднять флотилию против него, так как он был отчаянным человеком». Таким человеком был и Кортес, о чем Веласкесу пришлось позже вспомнить, но было уже слишком поздно. Соглашение между Кортесом и Веласкесом было подписано 23 октября 1518 года, еще до того, как Грихальва и даже Олид вернулись с Юкатана. Несмотря на заинтересованность Веласкеса в завоевании и организации новой колонии, никаких специальных инструкций на этот счет в документе нет. Исследования и открытия, обращение аборигенов в христианскую веру и признание ими главенства испанской короны – вот заявленные цели экспедиции. Запрещены всякие плотские отношения между испанскими солдатами и женщинами некатолического вероисповедания. При присоединении новооткрытых частей «острова» предписано соблюдать максимальную торжественность. Предусматривалась в соглашении и полезная маленькая хитрость, дававшая Кортесу право принимать любое решение в интересах Бога и короля. Испанцы, и в особенности испанские колонисты, были большими мастерами служить своему королю, не забывая и о собственных интересах, и захватывающая история этого похода тому подтверждение. Даже если человек действовал вопреки инструкциям короны, он тем не менее мог с полнейшей серьезностью заявлять, что делал все в соответствии с королевской волей и именем короля. Как пишет Берналь Диас, «документ этот был написан наилучшими чернилами». Из дальнейших действий Кортеса явствует, что сам он рассматривал этот документ как лицензию.на продвижение собственных интересов. У него были два штандарта и знамена, «расшитые золотом, с королевским гербом и крестом на каждой стороне и девизом: „Братья и товарищи, последуем же за знаком Святого Креста с истинной верой, ибо под этим знаком мы победим“. Его прокламация, зачитанная под звуки фанфар по всей Кубе от имени императора Карла, а также Веласкеса и от его собственного, объявляла, что те, кто последует за ним на новооткрытую землю, чтобы „завоевать и поселиться“, получат долю всего золота, серебра и другой добычи, а также encomienda, как только страна будет замирена. Интригующие истории, рассказанные Альварадо, способствовали тому, что люди толпами устремились за золотом. Богатые поселенцы продавали свои фермы, чтобы купить оружие и коней. Вся Куба кипела. Кортес приобрел бригантину и две каравеллы, одну из них ту, на которой вернулся Альварадо. Веласкес дал еще одну бригантину и припасы на сумму в 1000 золотых песо, занятых в имении Панфило де Нарваэса, бывшего в то время в Испании. Таким образом, именно Кортес, а не губернатор, на глазах у всех без оглядки тратил свои деньги на оружие и снаряжение, провизию и товары для меновой торговли. Он наблюдал в свое время, как с большими надеждами отправлялось множество экспедиций только для того, чтобы вернуться побитыми и измотанными. Сам он был настроен решительно и намеревался добиться, чтобы на этот раз ничто не оказалось забыто или упущено из виду, и меньше всего губернатор. Кортес все время держался рядом с ним, зная, что клан Веласкесов делает все возможное, чтобы подорвать его положение. Они даже подкупили шута губернатора, и тот прервал воскресную церковную процессию выкриком: «Будь осторожен, Диего, а то он может сбежать с твоей флотилией». В конце концов Кортес именно так и поступил, поскольку Веласкес, всегда очень ревностно относившийся к собственной власти и к собственному положению, начал беспокоиться, наблюдая за эффектными сборами своего капитангенерала и за тем, как под его знамена сбегается весь остров. Описания разнятся между собой, но можно с уверенностью предположить, что трещина в их отношениях возникла вскоре после подписания соглашения. Кортес, обладавший развитым драматургическим чутьем, позаботился о том, чтобы одеться в соответствии с ролью, которую ему предстояло играть: надел «султан из перьев, медальон и цепь из золота, а также бархатное платье, отделанное золотом» и ходил только в сопровождении большой вооруженной свиты. Меньше чем через месяц в гавани Сантьяго стояло шесть его судов и собрано было около трех сотен человек. Поскольку Веласкес вложил в снаряжение экспедиции очень немного собственных денег и только одно судно, антикортесовская оппозиция с легкостью играла на страхах губернатора, особенно после того, как тот настроил против себя Грихальву, удалившегося со своими четырьмя судами в Тринидад, порт на южном побережье Кубы. Кортес, на долгом опыте хорошо знакомый с особенностями ума губернатора, поторопился с последними приготовлениями. Неожиданное и спешное отплытие было единственным способом предотвратить снятие с поста командующего экспедицией. Ночью 17 ноября 1518 года он приказал своим людям подняться на борт и на следующее ' утро поднял якоря, забрав с городской бойни все имевшееся там мясо и попрощавшись с Веласкесом с борта вооруженной шлюпки в окружении самых верных ему людей. Покинув Сантьяго, Кортес все же не считал еще свою экспедицию состоявшейся. Сперва он отправился в Тринидад, где поселился вместе с Грихальвой и с помощью щедрых посулов и десятидневных лихорадочных усилий завербовал около двух сотен солдат, только что вернувшихся с Юкатана. Он также собрал под свои знамена ч лучших капитанов – там были Монтехо, Сандоваль, четверо братьев Альварадо, включая и отчаянного Педро, Хуан Веласкес де Леон и Алонсо Эрнандес Пуэртокарреро, ставший впоследствии его ближайшим доверенным лицом. Он даже убедил Грихальву позволить ему использовать его собственные четыре судна, а Ордас «захватил» для него еще одно, нагруженное припасами и принадлежащее богатому торговцу Хуану Нуньесу Седеньо, которого также убедили принять участие в экспедиции. Тем временем Веласкес, уже серьезно обеспокоенный, посылает к Ордасу, принадлежавшему к его собственной свите, двух курьеров с приказами для Вердуго, алькальда Тринидада, арестовать Кортеса. Однако Ордас, кажется, сам убедил Вердуго проигнорировать этот приказ, а Кортес даже завербовал одного из курьеров к себе на службу. Второго он отослал назад с традиционными заверениями, что все будет сделано в соответствии с волей короля. Посадка на мель собственного судна Кортеса дала Веласкесу еще одну возможность остановить его. Капитангенерал высадился на берег в СанКристобальделаГавана в поисках провизии, однако все, что смог сделать лейтенант губернатора в этом городе, – это написать в отчете, что он «не осмелился арестовать Кортеса, так как его сопровождало множество солдат». Попытки способствовать расколу флотилии и взятию Ордасом командования на себя также не удались, Кортес просто отослал Ордаса в экспедицию на поиски новых припасов. Результатом всего этого явилась глубокая трещина в отношениях губернатора и его капитангенерала, трещина, которая позже неизбежно должна была привести к серьезным последствиям. Когда Кортес 10 февраля 1519 года наконец отплыл, у него было одиннадцать судов водоизмещением от семидесяти до сотни тонн, пятьсот восемьдесят солдат и около сотни матросов, а также две сотни кубинцев, несколько негров, несколько индианок и, что важнее всего, шестнадцать жеребцов и кобыл. Ничего не оставляя на волю случая, Кортес заранее приказал всем судам собраться у мыса СанАнтонио и дальше двигаться всем вместе к острову Косумель. Почему он решил плыть к Косумелю – а это означало, что позже ему придется, борясь с преобладающими северными ветрами, огибать мыс Каточе, – нигде не объясняется, однако именно этим путем следовал Грихальва, и Кортес, без сомнения, хотел прощупать настроения береговых индейцев там, где он мог еще отступить на островную базу. В любом случае отправиться прямиком на СанХуандеУлуа означало бы подвергнуть свое недисциплинированное еще воинство значительно более Длительному морскому переходу и к тому же иметь с подветренной стороны опасные мангровые топи Юкатана. С самого начала поведение Кортеса резко отличалось от поведения любого другого руководителя экспедиции. Одним из первых своих приказов по прибытии на Косумель он велел заковать в цепи Камачо, штурмана судна Педро де Альварадо, за то, что тот не подчинился приказам и вышел в море, не дождавшись остальных судов флотилии. Кроме того, он приказал людям Альварадо, ограбившим деревню, вернуть захваченную ими добычу, Жителям деревни подарили бусы и велели просить касика ближайшего города нанести визит в лагерь испанцев. Проводились также постоянные проверки, осматривались пушки, мушкеты и арбалеты, люди практиковались в стрельбе и тренировали лошадей. Флотилия снова пустилась в путь только 4 марта. К тому моменту Кортесу удалось сформировать из своих людей нечто, напоминающее дисциплинированную силу. Все это время он общался и торговал с местными жителями, а поскольку Косумель был местом паломничества и поклониться идолам туда приезжали касики из многих городов Юкатана, к моменту отплытия он многое узнал о стране из первых рук. Если бы он разрушил идолов и воздвиг на их месте крест, об этом, как ему хорошо было известно, говорили бы по всему Юкатану. Он же проводил политику «холодной войны», направленную на смягчение сопротивления, и предоставлял самому времени воздействовать на умы местных жителей. Находясь на Косумеле, Кортес привлек в свои ряды некоего испанца по имени Агилар, который вместе еще с пятнадцатью моряками потерпел там крушение восемь лет назад на пути с Дарьена в СантоДоминго. Агилар оказался полезным приобретением, поскольку все это время находился в рабстве у индейцев и говорил на языке табасков, и именно Агилару Кортес, как полагают, сделал очень о многом говорящее замечание: когда бывший раб предложил отвести его в место, где можно найти некоторое количество золота, Кортес ответил, что не гонится за подобной мелкой выгодой, а находится здесь с целью служить Богу и королю. Под этим, разумеется, подразумевалось, что Кортес заинтересован только в полном завоевании. Должно быть, невероятно трудно было держать флотилию из одиннадцати судов вместе вблизи низкого берега, изобилующего не нанесенными на карты мелями, где северный ветер в любой момент мог задуть с ураганной силой. Даже огибая мыс Каточе, Кортес вынужден был дважды возвращать всю свою флотилию, чтобы не потерять отставших. И все это время он изучал всевозможные заливы и изгибы берега, проверяя открытия Грихальвы, и сам исследовал новые земли. БокадеТерминос казался подходящим портом для организации поселения, и вперед на разведку был послан Эскобар, капитан быстрого, мелко сидящего в воде судна. Он обнаружил, что земля в этом месте плодородна и богата дичью. Он также нашел здесь борзую суку, оставленную людьми Грихальвы или, может быть, Кордовы. Собака выглядела гладкой и упитанной и, завидев суда, сама вышла на берег, помахивая хвостом. Однако когда подошли Кортес и остальные суда экспедиции, они не нашли никаких следов Эскобара. Сильный южный ветер отнес его судно далеко в море, а когда с ним справились, оказалось, что их отнесло назад к точке почти напротив Чампотона, где и Кордова, и Грихальва понесли такие серьезные потери. Берналь Диас, вероятно, прав, когда пишет, что Кортес хотел высадиться в этой точке и преподать здешним воинственным индейцам урок. Такая акция была бы очень полезной с точки зрения политики, однако в плане навигации место представляло большую опасность: слишком мелкое устье реки не позволяло судам войти, а мели Чампотона вынудили бы суда встать на якорь в нескольких милях от берега. Кроме того, преобладающие ветры способствовали очень высоким приливам. В любом случае ветер на данный момент был попутным для дальнейшего продвижения вдоль берега, а безопасная якорная стоянка Грихальвы в устье реки находилась на расстоянии всего трех дней пути. Этой стоянки достигли 12 марта, причем более крупные суда встали на якорь немного мористее, а мелкие суда, заполненные солдатами, укрылись за островом, который в наше время называется Бальиция. Здесь, в более спокойных водах, солдаты пересели в лодки и направились на веслах вверх по реке, чтобы высадиться на том самом поросшем пальмами мысу, на котором высаживалась экспедиция Грихальвы. При этом они оказались примерно в миле от индейского города Потончана, который позже назвали Табаско по имени касика этого района. Однако жители Табаско, отнесшиеся к Грихальве дружески и давшие ему золота, на этот раз были настроены враждебно. Берег реки и мангровые топи кишели вооруженными воинами, многие из которых были на каноэ, а в самом Табаско их собралось еще около двенадцати тысяч. Кортес послал Агилара в город, чтобы тот попытался убедить индейцев позволить его людям высадиться, набрать воды и купить продуктов, но жители Табаско были настолько затравлены жителями Чампотона за их неспособность отбить нападение людей Грихальвы, что твердо решили не допустить высадки. Итак, мы подходим к первому из многих сражений, которые вынуждено было вести небольшое воинство Кортеса. Утром 13 марта отслужили мессу, и люди заняли места в лодках. Авила с сотней людей отправился атаковать город, тогда как Кортес с остальными остались в долине реки. Навстречу им вышли каноэ, и Кортес снова остановился для переговоров, пытаясь через Агилара добиться разрешения на мирную торговлю, говоря о Боге и короле, которому он служит, и внимательно следя за тем, чтобы Диего де Кодой, королевский нотариус, записал все его мирные предложения. Однако все было бесполезно, и при попытке высадиться испанцы были встречены дождем стрел с обожженными наконечниками. В ответ на воинский клич «Сантьяго» раздался воинский клич индейцев «Аль калачиони», что означало призыв убить самого Кортеса. Но огнестрельное оружие и фехтовальное искусство испанцев постепенно позволили им получить преимущество, и, когда город был наконец взят, Кортес собрал своих людей на центральной площади крепости, где располагались большие общественные здания и три храма с идолами. Здесь, в присутствии своих солдат и королевского нотариуса в качестве свидетелей, он формально объявил о взятии этой земли во владение именем короля. В этой небольшой стычке было ранено четырнадцать испанских солдат, однако в ходе только что начавшейся кампании конкистадоры, казалось, рассматривали раны всегонавсего как временное неудобство. Только мертвые считались потерями. Остальные шли вперед и сражались, и если не умирали, то раны их заживали. Именно здесь, в Табаско, сбежал Мельчиор, индеецпереводчик. По его совету индейцы предприняли крупномасштабную атаку на испанский лагерь на мысу. Но к этому моменту Кортес успел высадить на берег лошадей. После долгого заключения в тесных корабельных клетушках лошади чувствовали себя скованно и почти боялись двигаться. Тем не менее на них надели увешанные колокольчиками стальные нагрудники, рыцари также облачились в стальные догпехи и вооружились копьями. Эта маленькая кавалерия составляла наиболее мощную силу Кортеса – в XVI веке это был эквивалент современного броневого подразделения, тем более что боевые кони не были знакомы индейцам. Численное превосходство индейцев над испанцами составляло триста к одному, стрелы и камни из пращей сыпались словно град, и, когда Меза, начальник артиллерии, выстрелил из своих пушек, индейцы начали подбрасывать в воздух землю и солому, чтобы скрыть вызванный выстрелами хаос. «В этой битве на каждого из нас приходилось столько индейцев, что поднятая ими пыль ослепила бы нас, если бы Господь в своем неизменном милосердии не пришел нам на помощь». В этой фразе нет ничего надуманного или искусственного. Испанцы попрежнему сражались в крестовом походе и непоколебимо верили, что являются воинами Христа и что Бог на их стороне. Пятерых индейцев, включая двух военных вождей, захватили в плен. Кортес освободил вождей и направил их обратно в город с дарами, велев объяснить касикам, что он пришел с миром. К этому моменту он уже знал, что материковые индейцы слишком многочисленны, чтобы завоевать их силой. Каждый погибший испанец, каждая павшая лошадь были для него невосполнимой потерей. Дипломатия – железный кулак в бархатной перчатке, – только она могла стать ключом к завоеванию; Кортес первым из руководителей экспедиций в Индиях осознал это, а его характер и подготовка были таковы, что позволили осуществить намеченное. Обман и вероломство были понятны и индейцам – они были частью и их натуры. Индейцы направили в лагерь испанцев несколько рабов в изорванных одеждах с зачерненными лицами и немного продовольствия в подарок, однако Агилар, успевший уже понять, как мыслит его предводитель, отправил их обратно с требованием, чтобы касики пришли сами и принесли надлежащие дары. Они пришли на следующее утро с птицей, рыбой, фруктами и маисовыми лепешками, а также с просьбой, чтобы им позволили похоронить их мертвых, пока жаркое солнце не заставило тела разлагаться или их не съели ягуары. Индейцы потеряли убитыми около восьмисот человек. Кортес воспользовался случаем устроить демонстрацию. Всего пришло тридцать касиков, и он принял их в полдень около своей палатки. Было очень жарко и тихо, в воздухе стоял тяжелый запах копаля, который жгли индейцы, окуривая собравшихся испанцев. За палаткой, возле которой стояли касики, была спрятана только что ожеребившаяся кобыла. После того как Кортес ошеломил касиков упреками, продемонстрировал им свой гнев и заявил, что все они вассалы могущественного императора Карла, он подал сигнал, и совсем рядом выпалила самая большая пушка. Вперед вывели самого горячего жеребца во всей флотилии, и он, чуя кобылу, рыл копытом землю и ржал, дико закатывая глаза и глядя прямо на индейцев. Все это выглядело очень подетски, очень театрально, и тем не менее это была сильнейшая и наиболее эффективная демонстрация силы – ведь рядом с Кортесом ряд за рядом стояли его вооруженные люди, а вблизи берега виднелись большие корабли. Касики были в ужасе. Результатом всего этого стал мир и изобилие пищи. Но Кортес не довольствовался локальным выигрышем. Он знал, что у индейцев есть рисуночное письмо и что все, что он делает и говорит на побережье, докладывается посредством его в центр; в рисунках поставленная им сцена должна была выглядеть особенно эффектно. Фактически это была пропаганда по типу «холодной войны», и в царивших тогда обстоятельствах, о которых Кортес не имел никакого понятия, она должна была оказаться совершенно сокрушительной. Для колонизаторских методов Кортеса вполне характерно, что первым же приказом он велел касикам вернуть людей в город в знак мира. Этот жест и обеспечивавшаяся им атмосфера нормальной жизни играли важную роль в его планах. Также он приказал индейцам бросить своих идолов. И здесь было не меньше политики, чем стремления обратить в свою веру, поскольку разрушение символов унаследованной от отцов веры подрубало самые корни уверенности индейцев. Кортес показал индейцам картинку Богоматери и Младенца, и они с абсолютной покорностью попросили отдать ее им, чтобы они могли хранить ее. Как всегда, он сумел таким образом срежиссировать эту сцену, что просьба поступила от самих индейцев, и вот тогда он воздвиг алтарь и установил большой крест. Изучая индейцев, он понял и причину их враждебности – на битву их толкнул касик Чампотона. Кортес приказал, чтобы этого человека доставили к нему. Их ответ был поразителен: тот касик уже был принесен в жертву за то, что дал такой плохой совет! На следующий день город был переименован в СантаМарияделаВиктория, крест установлен, и капеллан экспедиции фрей23 Бартоломе де Ольмедо отслужил мессу в присутствии всех важных людей города, а затем крестил их. Кортес не забывал и о финансовой стороне экспедиции. Однако каждый раз, когда он требовал в дар золото или драгоценности, ему отвечали словами «Кулуа» и «Мехико». В то время эти слова для него ничего не значили. Тем не менее ему подарили двадцать женщин, и, памятуя о запрещении его людям сожительствовать с язычницами, он велел их всех крестить и раздал своим капитанам. Тогда он не сознавал этого, но эти подаренные женщины были для него гораздо ценнее золота, поскольку среди них была «знатная леди и касик над городами и вассалами с самого своего детства». В крещении она получила имя Марина, а в связи с высоким рождением ее называют всегда только доньей Мариной. Поскольку она была хороша собой и к тому же принцесса, Кортес отдал ее своему другу Алонсо Эрнандесу Пуэртокарреро. На протяжении всей кампании Кортес твердо придерживался буквы инструкций, касающихся сожительства с аборигенками. Сначала их следует крестить, и тогда они приобретают статус barragana – своеобразный испанский термин, в сущности означавший легальный институт любовниц. Таким образом донья Марина стала женой Пуэртокарреро в глазах всех, кроме церкви. Этой энергичной и умной женщине, быстро выучившей испанский, суждено было оказать огромное влияние на историю конкисты, поскольку она говорила на языке науатль, на котором говорили ацтеки как Кулуа, так и Мехико. Агилар говорил только потабаскански, так что по мере продвижения экспедиции в глубь материка донья Марина заменяла и вскоре сменила его в качестве «языка» Кортеса. Флотилия отплыла в понедельник перед Пасхой и четыре дня спустя прибыла в СанХуандеУлуа, где Аламинос поставил суда на якорь под высоким берегом острова, в месте, защищенном от северных шквальных ветров. Две пироги отошли от берега и направились непосредственно к флагману. Для индейцев вся эта сцена, должно быть, выглядела совершенно фантастически: огромные караки с высоко поднятыми носом и кормой тихо скользили по спокойным водам, остававшимся прежде, если не считать визита Грихальвы, пустынными на протяжении столетий, а в центре шел корабль Кортеса с королевским штандартом и играющими в солнечных лучах вымпелами. От этих индейцев Кортес впервые услышал внушающее ужас имя Моктесумы (см. Примечания автора). Их хозяин, сказали они, является слугой этого великого короля, он послал их узнать цель визита испанцев и снабдить их всем необходимым. В отличие от жителей Табаско они пришли с миром, и это показалось хорошим предзнаменованием, хотя Кортес должен был сознавать, что это посольство озабочено не столько установлением дружеских отношений, сколько прощупыванием силы вторгшегося войска. К Страстной пятнице все испанцы успели высадиться на берег с пушками и лошадьми. Воздвигнув алтарь, они выслушали мессу среди ослепительного жара песчаных дюн и принялись за работу – заготовку леса и сооружение лагеря. В субботу им уже помогало множество индейцев, явившихся в лагерь с дарами, состоявшими из провизии – птицы, маисовых лепешек и слив, для которых как раз наступил сезон, – и некоторого количества золотых украшений. Послал их Куитлальпиток, управлявший этой провинцией от имени Моктесумы. Оказалось, что именно он год назад нанес визит Грихальве. Он и Теудильи, еще один из чиновников Моктесумы, прибыли в лагерь в пасхальное воскресенье и привезли в дар еще больше продуктов, среди которых на этот раз были и овощи. В те времена цингу считали заразной болезнью, вроде чумы или проказы. Тысячи моряков обречены были умереть в агонии в течение последующих двухсот пятидесяти лет изза недостатка витамина С в их рационе, однако в Мексике фрукты и овощи были всегда доступны, поэтому хотя бы с этой напастью Кортесу и его людям не пришлось иметь дела. Поскольку было пасхальное воскресенье, фрей Бартоломе с помощью еще одного священника, падре Хуана Диаса, отслужил мессу. Индейцы с изумлением взирали на происходящее. После этого Куитлальпиток и Теудильи отобедали с Кортесом и его капитанами. Так как индейцы были мешиками, а Агилар не говорил на науатль, в качестве переводчика пригласили донью Марину. Беседовать было довольно сложно, так как Агилару приходилось переводить на табаско, а затем уже донье Марине – с табаско на науатль, однако к концу обеда Кортесу удалось выяснить, что Моктесума является не только единоличным правителем великого города МехикоТеночтитлана, но и верховным правителем Кулуа, конфедерации городовгосударств, лежащих в нескольких днях пути за горами, и что его власть распространяется до самого побережья, так как его воины несколько лет назад покорили район СанХуанадеУлуа. Эта информация, почти наверняка сопровождавшаяся прозрачным намеком на огромное количество воинов, которые могут быть выставлены против него, только подтвердила предварительную оценку обстановки Кортесом. Он сможет покорить материковые индейские земли только с помощью Моктесумы. Другими словами, ему придется вести «холодную войну» и полагаться больше на противоборство умов, нежели на силу оружия. Он немедленно начал обрабатывать сознание двух мешиков, пытаясь объяснить им основы христианства и красочно рассказывая о величии и могуществе императора, которому он служит. Его целью было убедить их в желательности скорейшей личной встречи между ним и Моктесумой. Полученный ответ был уклончив, однако в доказательство доброй воли Теудильи преподнес Кортесу ларец, полный золотых предметов, а также десять штук полотна, расшитого сверкающими перьями. Это были дары от самого Моктесумы. Также мешики предоставили испанцам большое количество продовольствия – птицу, фрукты и жареную рыбу. Это означало мир, по крайней мере на ближайшее время. Это было лучше, чем сражение, но не удовлетворило Кортеса, поскольку ему не удалось пока приблизиться к цели экспедиции. Однако двое губернаторов привели с собой нескольких рисовальщиков, и те все время визита без устали рисовали на ткани – суда, пушки, детали религиозной церемонии, даже портреты Кортеса и его капитанов. Это была еще одна возможность эффектной демонстрации силы. Кортес велел заложить в пушки самый большой заряд и выпалить из них под носом у мешиков; всех лошадей с колокольчиками на стальных нагрудниках провели парадом, а затем Альварадо со своей маленькой кавалерией яростно проскакал галопом по слежавшемуся песку на кромке моря. Рисовальщики зафиксировали все это. Затем произошло нечто странное. Теудильи заметил на одном из солдат позолоченный, но довольно ржавый шлем, попросил дать ему возможность рассмотреть его поближе и, рассмотрев, сказал, что хотел бы показать его своему господину, великому Моктесуме. Кортес намекнул, что его императору было бы приятно получить шлем назад наполненным самородками или песчинками золота; просьба эта имела целью проверить качество индейского золота и способ, которым они его получают. Через семь дней он получил шлем назад наполненным до краев добытым из шахты золотом, маленькими крупинками высокого качества, ценностью в 3000 песо. Теудильи сам привез шлем Кортесу. За неделю он успел совершить путешествие в МехикоТеночтитлан, доложить обо всем своему господину и прибыть обратно на побережье в сопровождении мешикского принца по имени Кинтальбор и сотни индейцев, принесших еще дары. Принесенный ими груз был самым большим за все путешествие, а Кинтальбор, специально выбранный жрецами Моктесумы за свое внешнее сходство с Кортесом, преподнес Кортесу эти дары, после того как все индейцы поцеловали землю, а их жрецы окурили испанцев благовониями. Здесь впервые по отношению к испанцам прозвучало слово «теуле». «Теуле» означало «боги». Глиняные жаровни с курящимися благовониями оказались частью церемонии поклонения богам, исполняемой в теокали, так же как простирание ниц и целование земли. Но Кортес, хотя и воспринимавший все новое с необычайной быстротой, был более заинтересован в сведениях о власти Моктесумы и его военных возможностях, нежели о его языческих верованиях. Если бы он или его индейский «язык», донья Марина, поняли все значение истории со Шлемом и все детали поведения посольства Моктесумы, Кортес бы уж постарался сыграть назначенную ему мешикским принцем роль. В этот момент, однако, Кортеса больше всего интересовала необычная ценность даров, разложенных перед ним на петатах, или циновках, покрытых хлопчатобумажной тканью. Два предмета сразу же привлекли неотрывное внимание всех испанцев. Золотой диск, изготовленный в форме солнца, «большой, как колесо телеги чудесная вещь, покрытая выгравированными изображениями множества фигур», и другой похожий диск из гравированного серебра, представляющий луну. Солнце и луна, оба диска примерно по десять пядей24 в диаметре, и полный золота шлем стоили, вероятно, более 20 000 золотых песо, но кроме них там было и множество других вещей – двадцать золотых уток, украшения в форме собак, а также пум, ягуаров и обезьян, десять ожерелий, подвески, двенадцать стрел и натянутый лук, а также два стержня, «похожие на судейские посохи по 20 дюймов длиной». Все это было искусно изготовлено из золота. Там были гребни из золота и серебра с султанами из зеленых листьев, веера, фигурки оленей и тридцать нош (тюков, пригодных для переноски на спине одним человеком) тончайшей хлопковой ткани, отделанной и украшенной многоцветными перьями. Фактически это были прощальные дары, ибо на вопрос о своей встрече с Моктесумой Кортес получил ответ, что такая встреча исключена. К этому моменту Кортес уже достаточно знал о могуществе Мехико и его союзников, чтобы понять, что у него нет надежды продвинуться в глубь территории Кулуа силой. Кортес чувствовал, что Моктесума чегото боится, – об этом ясно говорили поведение индейцев и ценность даров. Но он, вероятно, приписывал этот страх кораблям, пушкам и лошадям; во всяком случае, он продолжал настаивать на встрече, поскольку только через дипломатию, через лесть, коварство и угрозы от лица неизвестного могущественного короля Карла мог он надеяться обрести постоянную базу на материке. Губернаторы категорически утверждали, что просьба Кортеса бессмысленна, поскольку Моктесума уже отказался встретиться с ним, однако в конце концов согласились вернуться к своему господину за дальнейшими инструкциями. Они отбыли, увозя различные дары своему королю, в том числе стеклянный флорентийский кубок «с выгравированными на нем деревьями и охотничьими сценами и чудесно позолоченный». Пока испанцы ожидали результатов этого нового посольства, Кортес направил Франсиско де Монтехо с двумя судами с целью разведать побережье к северу. Монтехо дошел до самого устья реки Пануко, где теперь стоит современный нефтяной порт Тампико, примерно на пятьдесят миль дальше к северу, чем заходил Грихальва. Здесь его суда были остановлены силой встречного течения. Единственной важной информацией, привезенной Монтехо из этой экспедиции, были сведения о городе под названием Киауицтлан, расположенном в тридцати шести милях к северу от СанХуанадеУлуа. Он описал этот город как укрепленный порт, а поскольку гаванью, способной, по мнению штурмана Аламиноса, предоставить защиту от северных ветров, было устье реки СанХуан, то стоял город, должно быть, примерно там, где сейчас на поляне среди деревьев расположена пыльная бревенчатая деревушка ЛаАнтигуа. Путешествие заняло две недели, а возможно, и больше. Тем временем основные силы испанцев, стоявших лагерем в удушающей жаре песчаных дюн, донимаемых москитами, начинали испытывать недостаток пищи. Приходившие для меновой торговли индейцы становились все малочисленнее и вели себя все более испуганно. Хлеб из маниоки, приносимый ими, оказывался кислым и кишел долгоносиками. К моменту возвращения Теудильи из Мехико испанцы вынуждены были собирать на берегу моллюсков в пищу. Теудильи привез еще дары, включая золото на сумму 3000 песо, но и только. Моктесума наотрез отказался встретиться с Кортесом. За этим последовала одна из тех религиозных интерлюдий, которые делают историю конкистадоров такой причудливой. В лагере зазвонил колокол, призывающий к общей молитве «Ave Maria», и снова индейские губернаторы увидели, как все испанское войско опускается на колени и возносит молитву перед крестом, воздвигнутым ими на вершине одной из дюн. Людям, привыкшим к кровавым церемониям человеческих жертвоприношений и ритуальному каннибализму, подобное умиротворенное, даже униженное поведение испанцев должно было показаться необычайным зрелищем. После этого, в ответ на вопросы индейцев, Кортес снова рассказывал им о Христе и его учении, а затем заявил, что великий император, которому он служит, послал его к индейцам с целью уничтожить их идолов и упразднить их жертвенные традиции. Теологическая дискуссия через переводчика никогда не бывает вразумительной, и, вероятно, индейцы удалились, менее чем когдалибо понимая истинную природу испанцев и их намерений, тем более что сразу же после дискуссии испанские солдаты принялись выменивать у индейцев небольшие золотые предметы. После этого индейцы совсем перестали приходить в лагерь. Моктесума тоже решился на войну нервов. Испанцы ждали в своем лагере среди песчаных дюн, раздраженные, неуверенные и все более нуждающиеся в пище, ощущая при этом атмосферу растущей враждебности. Жара и чувство опасности неизбежно должны были привести к раздорам среди них, так до конца и не подавленным. Они уже собрали целое состояние из золота и других даров, больше, чем добыла любая предыдущая экспедиция; и те, кто оставили на Кубе фермы и жен, все настойчивее требовали забрать добычу и возвращаться домой. Именно в этот момент в лагерь нанесли визит пятеро индейцев из племени тотонаков. Они пришли из города Семпоала. У этих индейцев были большие отверстия в нижней губе и в ушах, куда вставлялись круглые каменные диски и золотые пластинки. Они сказали, что не осмелились войти в лагерь, пока там находились люди из Кулуа, но теперь, когда они ушли, им хочется своими глазами увидеть людей, победивших жителей Табаско и Чампотона. Фактически эти индейцы были шпионами, пытавшимися выяснить потенциальные возможности испанцев как союзников против мешиков. Впервые Кортесу дали понять, что недавно завоеванные прибрежные племена неспокойны под правлением Моктесумы. Он одарил этих индейцев и отослал их с сообщением для касика, обещая в скором времени нанести в Семпоалу визит. В этот поход Кортес взял с собой большую часть своего воинства, поскольку очень хорошо знал, к чему приводит безделье – корень многих бед и проблем в любом военном лагере. Короткий переход в три лиги25 вывел испанцев из страны дюн, прочь от населенных москитами топей, на плодородную, засаженную маисом равнину, напоминавшую саванну, протянувшуюся на многие мили от побережья, почти совершенно плоскую, но поднимавшуюся постепенно к далеким горам. За рекой СанХуан испанцы наткнулись на глинобитнобревенчатый склад, с множеством отделений, наполненных медом и маисом, а также отделанными перьями и золотом хлопковыми одеждами. Там были и другие дома, пыльное беспорядочное скопление крытых соломой глинобитных хижин, и Кортес велел объявить, что любой человек, пойманный на грабеже, будет казнен. Он всеми силами стремился продемонстрировать этим индейцам свои мирные намерения – ведь они способны были оказать ему поддержку, в которой он отчаянно нуждался. Там был и храм, о котором Гомара пишет, что он напоминал дом с невысокой, но массивной башней, увенчанной своего рода часовней, вмещавшей несколько больших идолов. Чтобы попасть в эту часовню, нужно было подняться по двадцати ступеням, и там испанцы обнаружили множество смоченных кровью клочков бумаги и каменный блок, на который укладывали предназначенных в жертву людей. Они также увидели кремневые ножи, которыми вскрывали грудь жертвы, чтобы добраться до сердца. Все вокруг было залито кровью. Испанцы посетили еще несколько деревень, в каждой из которых было не более двухсот домов. Дома оказались покинуты, «но полны провизии и крови, как в первой деревне». Поскольку описания несколько расходятся, вероятно, Кортес и сам был в нерешительности и не знал, что лучше предпринять. Он надеялся набрать дополнительное индейское войско, но обнаружил только покинутые деревни и испытал такое же горькое разочарование, как и от отказа Моктесумы встретиться с ним. Он вернулся в лагерь, намереваясь двинуться на север к Киауицтлану и поставить суда в излучине илистых отмелей реки СанХуан, где густо растущие деревья должны были служить абсолютно надежной защитой от любых шквалистых ветров. Его лагерь в этом случае также будет защищен от ветров и удален от туч москитов, кишащих в топях позади дюн. Однако теперь сторонники Веласкеса стали в открытую оппозицию Кортесу, и их поддержали все те, кому было что терять на Кубе. Только неимущие, настоящие солдаты удачи, были готовы идти и дальше навстречу неведомому. Большинство из них в составе четырех сотен ходило с Кортесом на север. Похоже, что через наиболее верных капитанов – таких людей, как Пуэртокарреро, братья Альварадо, Олид, Луго, Авила и Эскаланте, – Кортесу удалось внушить солдатской массе собственные аргументы в пользу того, чтобы не оставлять занятый лагерем мыс. Теперь уже солдаты требовали основать настоящее поселение, с алькальдами и регидорами, то есть старшинами, – фактически с настоящим городским советом, который в таком случае будет иметь право избрать собственного капитана и мэра. Таким образом Кортес сманеврировал и как будто уступил пожеланиям своих людей. Поселение это – первое в Новой Испании – было названо ВильяРикаделаВераКрус (Богатый Город Истинного Креста) изза богатства здешних земель и того факта, что испанцы высадились на этом отрезке побережья в Страстную пятницу. Этим несложным маневром Кортес многократно усилил собственную позицию. Вся процедура напоминала образование частной компании, поскольку, как только поселение было надлежащим образом юридически оформлено согласно желанию и воле всех присутствующих, оно превращалось в самодостаточное формирование, обладающее всеми законными правами испанского города – правом избирать людей для управления городом, выпускать приказы, издавать законы и, что самое важное, подчиняться непосредственно испанской короне. Короче говоря, город сразу же начал свое независимое существование, отдельно от экспедиции, направленной Диего Веласкесом, губернатором Кубы. А Кортес, как избранный капитан и главный судья города, получил свои полномочия непосредственно от города, а не в результате своего назначения руководителем экспедиции. Это был умный ход, до которого додуматься мог только человек, имеющий подготовку в юридических и гражданских делах. Теперь он обретал право напрямую, в обход Веласкеса, сноситься с Испанией. Кроме того, его люди решили выделить ему долю в двадцать процентов всего золота, оставшегося после выделения причитающейся королю одной пятой. На этом он настоял сам, ибо власть, не имеющая средств на свое поддержание, похожа на здание без фундамента. Изменение положения Кортеса незамедлительно отразилось на его действиях. Алькальдами он назначил Пуэртокарреро и друга Веласкеса Монтехо. Остальных приверженцев Веласкеса, которых не удалось привлечь на свою сторону, он приказал схватить и заковать в цепи. Позже он, конечно, освободил их, поскольку люди в кандалах были Для него бесполезны. Одновременно он собрал всех недовольных солдат – а их оказалось около сотни – в один отряд и направил его в экспедицию за продовольствием под командованием Педро де Альварадо. Они обнаружили только покинутые деревни и теокали, где еще лежали тела недавно принесенных в жертву мужчин и мальчиков с отрезанными руками и ногами. Стены и алтари были залиты их кровью, а их сердца лежали перед идолами. Альварадо привез из похода провизию, в основном маис; однако тот факт, что все деревни оказались покинутыми в день его прибытия, не оставлял сомнений во враждебности индейцев. Кортес решил поэтому переместить свой лагерь в Киауицтлан, где он надеялся на более дружественное отношение индейцевтотонаков. Это было важное решение, оно не только определило окончательное положение поселения ВераКрус, но более того – в городе тотонаков Семпоала, расположенном на его пути вдоль побережья, Кортес обнаружил ключ, который и должен был открыть для него ворота Мехико. Вид города Семпоала разительно отличался от песчаных дюн, среди которых испанцы жили уже многие недели, «он весь состоял из садов и зелени и хорошо политых фруктовых садов». Это было самое крупное индейское поселение из виденных испанцами за все время путешествия: настоящий город, улицы полны народа, жаждущего увидеть, как они входят в город; стены внутреннего двора крепости, где их разместили, свежевыбелены известью и отполированы до серебристого блеска. Сейчас Семпоала всегонавсего деревня, ее улицы представляют собой грязные грунтовые дороги, а дома немногим лучше хижин, и главной достопримечательностью являются развалины построек центральной площади города. Полированная штукатурка, блестевшая как серебро, давно рассыпалась в пыль, однако отшлифованные водой камни, взятые из русла реки, хорошо сохранились в облицовке основных зданий. Пирамиды, платформы и стены раскопаны и частично восстановлены, и, поднявшись на вершину большой пирамиды, возвышающейся над плоской равниной, убегающей к востоку к побережью, а к западу к увенчанной снеговой шапкой громаде Орисабы и туманной линии горного хребта, можно представить, что должны были чувствовать Кортес и его сподвижники. За этими горами лежали самые крупные города ацтеков, а здесь, в Семпоале, им дано было почувствовать мощь и величие ацтекской архитектуры. Даже сегодня, хотя и заросшие наполовину травой, эти сооружения производят необычайно сильное впечатление. К северу располагается большая пирамида, ярусы ее основной части поднимаются к вершине, как террасы, и напоминают ступени громадной каменной лестницы; к востоку – храм необычной архитектуры с колоннами, которые сейчас напоминают ряды торчащих вверх дымоходов, а когдато поддерживали крышу, предположительно сложенную из пальмовых листьев; а еще дальше к востоку, уже за пределами центральной площади, располагается еще один храм, с высеченными на камне изображениями лиц на фасаде и украшенными фресками стенами внутренних помещений. На некотором расстоянии, уже непосредственно в городе, есть еще более древний, вероятно доацтекский, храм. Ступени на его лицевой стороне как бы взломаны ступенями, обращенными вбок, а тыльная сторона его представляет собой гладкую полукруглую каменную стену, так что с некоторого расстояния храм немного напоминает пиктский брок26. Это место посвящалось служению Кецалькоатлю. Касик Семпоалы встретился с Кортесом и его капитанами там, где их разместили. Вокруг испанцев кипела жизнь большого индейского города, а над городом, над его деревьями и садами возвышались во всем великолепии общественные и церемониальные здания, их облицовка из гипсовой штукатурки ярко сверкала под лучами жаркого солнца. Влажный воздух побережья навевал сонливость. Сам касик оказался очень дружелюбным и очень толстым человеком, он привел с собой целую свиту индейских вождей с большими золотыми кольцами в губах, в богатых одеждах. Они принесли испанцам букеты роз. После того как испанцев накормили, толстый касик принес в подарок немного золотых украшений, назвал Кортеса «властителем среди великих властителей» и начал долгую обличительную речь против Моктесумы, подробно описывая его могущество и жестокость: каждый год у семпоальцев забирают сыновей, чтобы принести их в жертву, красивейших из их жен и дочерей насилуют мешикские сборщики налогов, все их золотые украшения реквизируются. Для уха Кортеса все это звучало сладкой музыкой. Он приложил максимум усилий, чтобы раздуть притихшее было пламя бунта – он расписал великое могущество своего императора за морем и объяснил, что прибыл в эту страну, чтобы повергнуть в прах их идолов и прекратить бессмысленные человеческие жертвоприношения. На следующий день испанцы двинулись маршем обратно, вниз по реке с буйной культурной растительностью по берегам. Они пересекли плоскую саванну, покрытую сухим гравием и песком, и вышли к другой реке, СантаМарии. Еще через пятнадцать миль – добрый дневной переход – испанцы вышли к месту слияния СайтаМарии с рекой СанХуан. Они заняли индейскую крепость Киауицтлан без боя. Ее обитатели разбежались, и, когда испанцы поднялись на вершину крепости, «на площадь, где стояли их храмы и дома идолов», они не встретили там никого более воинственного, чем пятнадцать жрецов, приветствовавших пришельцев дымом благовоний и объяснивших, что люди напуганы их видом и видом их лошадей. Кортес едва успел расположиться на отдых, как из Семпоалы прибыл в носилках касик. Последовали дальнейшие переговоры; касик, очевидно, обдумывал идею восстания, но постоянно нуждался в доказательствах испанского могущества. Внезапно к ним ворвался посланец с сообщением о прибытии от Моктесумы пятерых сборщиков налогов. Эта новость подействовала на нечистую совесть тотонаков и вызвала чистейшую панику. Красочное описание прибытия сборщиков налогов на главную площадь, данное Берналем Диасом, иллюстрирует надменную уверенность, с которой держались представители Моктесумы. Оказавшись перед лицом всего испанского воинства, которого они никогда не видели, они тем не менее прошли мимо Кортеса и остальных, не произнеся ни слова. Каждый из них был занят тем, что нюхал букет роз, который нес в руках. Они были одеты в набедренные повязки и богато расшитые плащи, их гладко прибранные волосы блестели. Они вели себя с «самоуверенной гордостью», и это было впечатляющее зрелище. Их провели в помещение, спешно украшенное цветами, и после трапезы, включавшей в себя и шоколадный напиток, они послали за касиком и остальными вождями тотонаков и высказали им упрек в том, что они принимают у себя испанцев. Ситуация предоставляла редкие возможности, чем Кортес не замедлил воспользоваться. Случай дал ему повод возобновить прерванный диалог с Моктесумой. Вожди тотонаков были уже достаточно напуганы. Кортес предложил им следующий выход: арестовать сборщиков налогов и прекратить выплачивать дань Моктесуме. Присутствие испанцев, без сомнения, оказалось решающим фактором, и индейцы немедленно предприняли предложенные Кортесом действия. Сборщики налогов были закованы в ошейники с прикрепленными к ним длинными шестами. Вожди намеревались принести их в жертву богам и тем самым заставить замолчать навек; однако у Кортеса были иные планы. Его целью в этот момент было как можно глубже втянуть прибрежных индейцев в свои дела, чтобы они уже никогда не посмели предать его. Он уже дал указание касику разослать курьеров по всем городам района, включая и города союзников Семпоалы, чтобы распространить весть о происшедшем и объявить, что они более не должны подчиняться Моктесуме. Он настоял на том, чтобы пленникам сохранили жизнь. В эту же ночь он сумел организовать побег двоих из них. Их привели к нему, а он, дав им еды и рассказав, как сильно ему не нравится обращение, которое им пришлось претерпеть от тотонаков, отпустил их. Они должны были поведать Моктесуме о том, как дружески к ним отнесся Кортес, и сообщить ему, что он, Кортес, желает только служить их господину, с которым очень хочет встретиться. Это был в высшей степени искусный трюк, хладнокровно исполненный. Утром Кортес изобразил ярость при известии о бегстве пленников. Троих оставшихся мешиков заковали в цепи и перевезли, для пущей безопасности, на борт одного из кораблей Кортеса, стоявших теперь на якорях в русле реки. На борту он сразу же освободил их. В то же время он объявил касикам, что теперь они и все их люди должны подчиняться его приказам и объединить с ним силы против Моктесумы. Бедняги зашли уже настолько далеко, что обратный путь для них оказался закрыт, и в присутствии королевского нотариуса они дали клятву верности и стали законными вассалами испанской короны. Теперь весь район, включавший около двадцати городов, до последнего человека стоял за Кортеса. Чтобы укрепить свое положение, он немедленно начинает работы по строительству поселения, для которого выбирает ровную площадку на берегу реки в полутора милях от Киауицтлана. Он сам работал на переноске земли и камней и рытье фундаментов; и, следуя его примеру, его капитаны тоже работали вместе с солдатами. ВераКрус строился по плану: в нем есть церковь, площадь, арсеналы, башни с часами, барбаканы27 – в общем, это типичный испанский городкрепость, и с помощью индейцев строительство основной его части завершилось очень быстро. Когда испанцы еще строили ВераКрус, прибыло посольство из Мехико с дарами – золотом и тканями. Это было важное посольство, в него входили два племянника Моктесумы, и для Кортеса оно послужило первым признаком того, что его политика раскола между мешиками и индейцами покоренных ими племен начинает давать желаемый эффект. На обвинение в подстрекательстве к мятежу Кортес высокомерно ответил, что тотонаки теперь являются подданными императора Карла и нельзя ожидать, чтобы они служили двум хозяевам. Он добавил при этом, что сам он и его капитаны теперь направляются с визитом к Моктесуме, чтобы предоставить себя в его распоряжение. В качестве доказательства добрых намерений он представил троих оставшихся сборщиков налогов, сытых и хорошо одетых. После того как Альварадо продемонстрировал испанское искусство верховой езды, посланники отправились обратно в Мехико с освобожденными пленниками и дарами – цветными бусами. Хотя Кортес и заявил, что направляется с визитом к Моктесуме, на самом деле он был еще далеко не готов к такой опасной экспедиции. Он нуждался в союзниках. Он нуждался также в поддержке своего короля. В добавление ко всему существовала еще и неотложная проблема недовольства в его собственных рядах: семеро солдат уже пытались бежать на украденной лодке. Узнав, что люди Кулуа атакуют город Сингапасинга, расположенный в двадцати пяти милях, Кортес тут же выступил туда со всем своим войском при поддержке двух тысяч тотонаков. Но семпоальцы солгали. Между Семпоалой и Сингапасингой существовала давняя вражда, и они просто хотели использовать испанцев как ударную силу и всласть пограбить. Кортес был в ярости. Он заставил их вернуть все награбленное и, вызвав таким образом благодарность жителей Сингапасинги, прочел им проповедь об истинной вере и принял у них присягу на верность испанской короне. На обратном пути один из его солдат был пойман на мародерстве. Кортес велел повесить его в качестве урока для остальных. Он знал, что, если его солдаты будут грабить, он потеряет поддержку индейцев, и это будет означать окончательный крах. Но практически он не мог себе позволить потерять даже одного испанского солдата, поэтому, вероятно, испытал облегчение, когда Альварадо по собственной инициативе перерезал веревку и не дал солдату задохнуться. Гнев Кортеса, похоже, всерьез обеспокоил семпоальцев, и по возвращении в город ему подарили восемь девушек в золотых ошейниках и с золотыми сережками в ушах. Все они были дочерьми вождей и предлагались, по индейскому обычаю, для вынашивания детей капитанов Кортеса и тем самым скрепления союза с ним. Кортесу пришло время разрубить последний узел, связывающий их с Мехико. Он заявил, что, если испанцы примут девушек, они станут кровными братьями индейцам, а это невозможно сделать, пока девушки не станут христианками, а индейцы не прекратят человеческие жертвоприношения и не откажутся от содомского греха. На тот момент в жертву регулярно приносилось до пяти человек в день. Индейцы предлагали сердца жертв идолам и съедали их руки и ноги. Так же обычны в городах были мальчикипроститутки, одетые девочками. Индейцы в ответ стали вести себя в высшей степени угрожающе, они готовы были защищать своих идолов и свои верования. Однако стоило Кортесу пригрозить уйти и предоставить их гневу Моктесумы, официальное противодействие внезапно кудато исчезло, и большинство людей апатично стояли и смотрели, как около полусотни испанских солдат швыряли идолов вниз со ступеней храмов. Однако некоторые воины при виде такого осквернения святынь могли бы напасть на испанцев, если бы Кортес не позаботился заранее схватить касика и полдюжины жрецов и угрожать им смертью, если выпущена будет хотя бы одна стрела. Наконец по указанию касика главные жрецы храмов унесли обломки идолов прочь и сожгли их. Описание этих жрецов просто ужасно: «Одни носили черные одеяния, как у каноников, а другие – капюшоны поменьше, как у доминиканцев. Они носили очень длинные волосы, до пояса, а некоторые даже до щиколоток, и волосы эти были настолько спутаны и вымочены кровью, что их невозможно было бы разделить. Их уши были разрезаны во многих местах в качестве жертвы, и пахли они серой. Но они также пахли и коечем похуже – разлагающейся плотью». Эти жрецы не женились, но практиковали содомию. На следующий день, когда место было полностью очищено и стены побелены, там был воздвигнут алтарь, следить за которым приставлены были четверо жрецов, с вымытыми и подстриженными волосами, в чистых белых одеяниях. Им показали, как изготавливать свечи из местного воска, и приказали держать их все время горящими перед образом Девы Марии и Святым Крестом. Это было, конечно, религиозное представление, и тем не менее оно произвело сильное впечатление, особенно когда отслужили мессу и крестили индейских девушек. Моктесума, находившийся в двух сотнях миль и получавший доклады о происходящем от своих шпионов, возможно, через вторые и третьи руки, должно быть, не понимал, что происходит. Эти теуле со своими пушками, лошадьми и кораблями, вооруженные для битвы и требующие золота, униженно опускаются на колени в пыль перед куском дерева и картинкой с изображением женщины и ребенка это не могло иметь смысла для человека, боги которого пожирали человеческие сердца тысячами. По отбытии обратно в ВераКрус испанцы взяли этих восьмерых девушек с собой. Самая красивая из них была названа в крещении Франсиской, и снова Кортес отдал ее своему другу Пуэртокарреро. Ему самому подарили племянницу толстого касика, чрезвычайно безобразную особу; и возможно, в качестве грубой шутки ее окрестили Каталиной. Для мужчины, имевшего стойкую репутацию бабника, Кортес постоянно демонстрировал удивительное отсутствие интереса к индейским девушкам. Конечно, в данный момент его ум занимали совсем другие проблемы. С Кубы пришел корабль Франсиско де Сауседо с десятью солдатами. Что гораздо важнее, у них на борту были жеребец и кобыла. Они также привезли новости: Веласкес утвержден adelantado Кубы и имеет теперь полномочия торговать и основывать поселения. Кортес и его люди находятся на берегу уже более трех месяцев. Пора двигаться в глубь материка. Но сперва следует послать корабль в Испанию с красочным описанием страны и всего, чего удалось достигнуть, а также с достаточным количеством золота для поддержки своих притязаний. Затем следует уничтожить остальные суда флотилии, и тогда каждый человек окажется обречен на борьбу, без окончательной победы у него не будет шансов спасти свою шкуру. Только такими решительными и необратимыми действиями можно исключить угрозу постепенного разбегания войска или, хуже того, мятежа. Как обычно, Кортес настолько тщательно подготовил почву, что ему и в этот раз будто бы пришлось сдаться под давлением солдатской массы, а не отдать приказ. Солдаты сами составили послание императору Карлу и изложили в нем все свои достижения. Вместе с письмом должно было отправиться все добытое к тому моменту золото. Каждый испанец в конце концов согласился пожертвовать своей долей добычи ради того, чтобы общая сумма выглядела как можно внушительнее. Они также отправили с письмом четверых индейцев, освобожденных в Семпоале из клеток, где их откармливали для жертвоприношения. В качестве посланников были избраны Пуэртокарреро и Монтехо. Был снаряжен лучший корабль флотилии, отобраны пятнадцать матросов, назначены два штурмана, в том числе Аламинос, знавший Багамские острова и поэтому имевший возможность сразу направить судно к Испании. Солдатское письмо содержало и жалобы на Веласкеса, и обвинения в адрес президента Совета по делам Индий епископа Фонсеки в продажности, а также выражало просьбу утвердить Кортеса на его посту капитангенерала Новой Испании. Кортес написал и собственное письмо, первое из пяти длинных донесений, направленных им своему королю. Посланники отплыли 26 июля 1519 года с приказом не заходить на Кубу. Необходимость уничтожить корабли перед походом на Мехико стала неотвратимой, поскольку произошла еще одна попытка захватить судно и бежать на нем на Кубу. На этот раз Кортес приговорил двоих лидеров к повешению, штурмана к отсечению ног, а остальных, которые, возможно, все были с Гибралтара, поскольку о них упоминается как о людях со Скалы, к двум сотням плетей. Затем он немедленно отбыл в Семпоалу для окончательного согласования планов со своими индейскими союзниками, и в его отсутствие экзекуция, вероятно, не состоялась. В Семпоале будто бы сами солдаты требовали уничтожения судов, преимущественно на том основании, что освободившиеся матросы должны были усилить войско испанцев почти на сотню. Во всяком случае, приказ был наконец отдан, и Хуан де Эскаланте, назначенный начальником полиции, отправился в ВераКрус проследить за его выполнением. План состоял в том, чтобы выгрузить все припасы и оборудование на берег, пробить отверстия в днищах кораблей и затопить их на мелководье. Предполагалось, что это делается потому, что их корпуса прогнили. Это было вполне разумное объяснение, поскольку все знали, что корабельный червь в теплых водах Гольфстрима очень опасен. Однако моряки не лучшие помощники в подобных делах. В общем, задание не было выполнено, затопили только пять кораблей, и Кортесу пришлось прекратить саботаж, отдав непосредственный приказ затопить остальные суда. К этому времени, естественно, выявилась серьезная оппозиция. Но как только дело было сделано, шум быстро улегся, поскольку теперь ни у кого не было иного выхода, кроме как поддерживать своего руководителя и волю большинства. Кортес воспользовался случаем произнести речь. Он очень хорошо умел убеждать свое воинство, и к концу речи практически все до единого были с ним, а несогласные все равно не имели возможности избегнуть своей судьбы, которая теперь заключалась в сражениях – сражениях без конца, до смерти или полного завоевания страны. После уничтожения судов ВераКрус приобрел для испанцев еще большее военное значение в качестве базы, в которую можно было бы при необходимости отступить, а также в качестве порта, через который они рано или поздно могли получить подкрепление из Испании. Вероятно, Кортеса во время спешной подготовки экспедиции в глубь материка очень занимал вопрос, какая часть его воинства необходима для обеспечения безопасности базы. Гарнизон должен был пользоваться поддержкой жителей всей прилегающей местности, насчитывавшей пятьдесят городов и деревень, способных выставить порядка пятидесяти тысяч воинов. Вероятно, первоначально Кортес намеревался оставить на базе чисто символический гарнизон. Однако не успел он выступить из Семпоалы, как Хуан де Эскаланте, оставленный командовать ВераКрусом, прислал сообщение, что вблизи побережья замечено какоето судно. Оставив Педро де Альварадо командовать армией, Кортес взял Сандоваля и еще троих всадников и проскакал галопом пятнадцать миль до ВераКруса. Одной из самых сильных сторон Кортеса как руководителя была его способность встречать возникающие проблемы лицом к лицу, и он всегда делал это лично. Проявленная им в этом случае поспешность и тот факт, что он приказал пятидесяти солдатам следовать за ним как можно быстрее, показывают его озабоченность возможной попыткой Диего Веласкеса высадиться с Кубы. На самом же деле прибывший корабль оказался одним из трех, посланных Франсиско де Гараем, назначенным Диего Колумбом губернатором Ямайки. Кортес узнал об этом от троих захваченных на берегу испанцев. Гарай получил назначение от Фонсеки, и оно давало ему право на губернаторство в любых землях, которые он сможет открыть к северу от реки СанПабло. Его капитан Алонсо Альварес де Пинедо с отрядом в двести семьдесят человек уже строил поселение в двухстах милях к северу, на реке Пануко. Кортес предпринял неудачную попытку захватить судно, но получил только двоих матросов, прыгнувших с лодки и выплывших на берег. В этот момент Кортес, должно быть, остро ощутил давление происходящих за его спиной событий. Теперь ему следовало опасаться не только Веласкеса, но и Гарая. Для обеспечения безопасности базы теперь стало необходимым оставить в ней значительно больше сил, чем он намеревался ранее. В конце концов, включая больных, раненых и пожилых солдат, Кортес оставил для защиты ВераКруса около полутора сотен людей. Лучшую часть армии он конечно же повел с собой – всего примерно четыре сотни человек – и 16 августа 1519 года вышел из Семпоалы. Его сопровождали от сорока до ста военных вождей тотонаков и две сотни тамеме – носильщиков, тащивших на себе артиллерию и припасы. Каждый индеец оказался способен проходить пятнадцать миль в день с пятидесятифунтовым тюком за спиной. У Кортеса было пятнадцать лошадей и шесть пушек. Его солдаты были одеты в подбитые хлопком доспехи и башмаки из пеньковой веревки и несли щиты. У некоторых были аркебузы, мушкеты или арбалеты, но в основном вооружение испанцев составляли копья и мечи. Только капитаны и всадники были облачены в стальные доспехи. Тем путем, которым следовало войско Кортеса, до столицы Моктесумы нужно было пройти почти двести пятьдесят миль. На их пути вставали три огромных горных гряды, две из которых могли похвастаться вулканическими пиками высотой более 14 000 футов, а третья – вулканами Попокатепетль и Истаксиуатль, оба высотой более 17 000 футов. Кроме того, вся эта территория была им совершенно неизвестна, а значительная часть ее, по всей видимости, враждебна. Мало кому из этих людей доводилось предпринимать подобный тяжелейший марш с такими, казалось, ничтожными шансами на успех. Каковы бы ни были их мотивы, каково бы ни было их поведение, это были храбрые люди; и сам Кортес – человек, никогда не колебавшийся, никогда не отчаивавшийся даже в совершенно безнадежных внешне обстоятельствах, должен стоять в ряду величайших военных вождей в истории человечества.