РЕПРЕССИИ В АРМИИ: СУДЬБА ВОЕННОЙ ЭЛИТЫ

На таком фоне неизбежно резко повышалось внимание Москвы и правивших в Восточной Европе компартий к армии как одной из ключевых силовых ветвей власти, которая была призвана охранять новый государственный строй от внешней угрозы. Суть отношений определялась установкой: «Надо сохранить руководство армией за партией и ее ЦК и усилить это руководство и контроль по всем линиям»1. Такая установка, сформулированная А.А.Ждановым еще в 1947 г., отражала тесное переплетение интересов советского руководства и политических элит стран региона. Скорректировав в начале 50-х годов внутреннюю экономическую политику в сторону ускоренной индустриализации экстенсивным методом, они включились в милитаризацию экономики и гонку вооружения. Это подтвердило состоявшееся в Москве 9—12 января 1951

г. совещание высшего руководства СССР и первых лиц из стран Восточной Европы. Документы этого совещания пока недоступны исследователям. Однако к настоящему времени опубликован ряд материалов, касающихся его работы. Речь идет о мемуарах М.Ракоши — одного из генеральных секретарей, участвовавших в совещании, а также о записях, сделанных в ходе совещания министром обороны Румынии Э.Боднарашем. Кроме того, чешским историком К.Капланом (в 1968 г. членом комиссии по пересмотру политических судебных процессов в Чехословакии) опубликовано изложение его беседы с бывшим министром обороны ЧСР А.Че- пичкой, который также присутствовал на совещании2.

Из этих материалов известно, что на совещание были приглашены все генеральные секретари компартий (за исключением Б.Берута, вместо которого присутствовал член Политбюро ЦК ПОРП Э.Охаб) и министры обороны стран Восточной Европы.

Анализ данных, содержащихся в вышеназванных материалах, позволяет установить, что председательствовал на заседании Молотов, но главной фигурой был, несомненно, Сталин.

Открыв заседания установочной речью, где анализировался опыт шедшей войны в Корее и формулировались задачи модернизации и увеличения численности армий стран региона, Сталин неоднократно брал слово и по ходу совещания. Если иметь в виду, что оно было созвано в момент наибольшего успеха северокорейской армии, поддержанной китайскими «добровольцами» и советской авиацией, становится понятной логика рассуждений советского лидера: США представляют собой серьезную силу и готовятся начать Третью мировую войну, но они, по мнению Сталина, не настолько сильны, ибо не в состоянии справиться с «такой малой войной, как в Корее»; как он полагал, США «увязнут» в Азии на 2—

3 года, и это создает чрезвычайно благоприятные обстоятельства для мирового революционного движения, которые необходимо использовать в полной мере и создать современные и мощные вооруженные силы*. Китай, по словам Сталина, имеет армию лучше, чем «армии народной демократии», что он расценил как «ненормальное состояние». Исходя из этого, Сталиным была поставлена задача в течение последующих 2—3 лет создать в регионе мощные современные армии путем общей мобилизации всех ресурсов экономических и людских, включая ускоренное оказание советской военной помощи. На совещании обсуждался и ряд практических вопросов: о перевооружении армий и развертывании военного производства в странах региона, а также об увеличении численности этих армий в 2—3 раза в мирное и военное время. Советская сторона настояла на принятии этого плана всеми участниками совещания и на координации развития военного производства в странах Восточной Европы и в СССР3.

Как уже указывалось выше, осуществлявшийся компартиями с 1949

г. поворот в экономической политике сопровождался снижением жизненного уровня населения и неизбежно влек за собой нарастание недовольства, в том числе и различных слоев рабочего класса.

В такой, все более осложнявшейся внутренней социально-экономической ситуации армия, с ее во многом унаследованным от прошлого офицерским корпусом, весьма неоднородным по своим политическим ориентациям, вряд ли могла выполнять функции стабилизатора, столь необходимого новой правящей элите. По-ви-

’ Не располагая прямыми документальными материалами этого совещания и текстом выступления Сталина, мы не можем сказать однозначно, что же стояло за таким тезисом: были ли это стратегические планы продвижения социализма на Запад или — тактический ход, с целью воздействовать на лидеров Восточной Европы и получить их согласие на ускоренную индустриализацию и милитаризацию экономики в рамках укрепления восточного блока. Исходя из того, что в странах региона в 1951 — 1952 гг. последовал пересмотр экономических планов, мы склоняемся ко второй версии.

димому, именно здесь и следует искать причины, определившие главные направления в ее репрессивной политике в армии.

Имеющиеся на сегодняшний день в распоряжении исследователей документы (прежде всего из российских архивов) позволяют говорить о двух основных направлениях репрессивных акций, развернувшихся с 1948 г. во всех армиях стран региона.

Одно из них, рассматривавшееся лидерами компартий как первоочередное, определялось в соответствии с доктринальными установками коммунистов на изменение классового состава офицерского корпуса и высшего армейского командования.

Второе — было производным от происходившей в этот период острой борьбы различных группировок внутри коммунистической элиты, каждая из которых стремилась установить свой контроль над армией.

Уже в первые послевоенные годы армии стран региона были объектом ожесточенной схватки за влияние всех политических сил, деливших тогда власть в странах. Исключение составляли Албания и Югославия, где коммунисты имели монополию на политическую власть. В этих странах армии, сложившиеся в условиях широкой партизанской борьбы против оккупантов, по своему социальному составу были крестьянскими и лишь отчасти рабочими. Высшее офицерство складывалось из примкнувших к национально-освободительной борьбе левоориентированной интеллигенции, а также в значительной мере уже из представителей трудящихся. Например, в Албании из 68 высших офицеров-коммунистов 29 происходило из среды крестьян, рабочих и ремесленников и 39 из интеллигенции4.

Войско Польское, зародившееся на территории СССР, также с самого начала находилось под контролем советской стороны и польских коммунистов. В остальных же странах возможность компартий оказывать влияние на политические ориентации военнослужащих (и прежде всего офицерского корпуса) во многом определялась их удельным весом в коалиционной власти и мерой реального контроля над армией. Например, в первой половине 1945 г. М.Ракоши в письме в ЦК ВКП(б) следующим образом характеризовал ситуацию в венгерской армии: «В организации армии также достигнуты некоторые успехи. Первая дивизия сформирована. На важнейших постах находятся наши люди. Однако нам не удалось еще до сих пор прочно утвердиться в генеральном штабе... Многие признаки свидетельствуют о том, что реакция намечает в далекой перспективе вооруженную борьбу. Мы имеем сведения о том, что в армию набираются в первую очередь фашистские унтер-офицеры по секретным указаниям. Мы, конечно, принимаем свои меры»5. Несколько позднее, в беседе с Г.М.Димитровым, Ракоши вновь обратился к армейской теме: «Теперь начинается борьба за новую армию, — говорил он в июне 1945 г., — министр — старый генерал (министром был бывший начальник генштаба генерал- полковник Я.Вереш, который в 1944 г.

Даже в Чехословакии, где позиции коммунистов в системе власти были весьма значительны (с лета 1946 г. правительство возглавлял лидер КПЧ К.Готвальд), им не удавалось вплоть до весны 1948 г. взять армию под свой полный контроль. Хотя ядро чехословацкой армии, несомненно, составлял корпус, сформированный во время войны в СССР (к концу войны он насчитывал 47

тыс. солдат и офицеров), в нее влились офицеры и генералы, возвратившиеся из эмиграции в 1945—1947 гг. и воевавшие на Западе. Речь шла прежде всего о 1-й танковой бригаде, входившей в британскую армию, и о летчиках, воевавших на западном фронте. Пополнялась она и участниками движения Сопротивления (бывшие партизаны, так называемая «революционная гвардия» насчитывала к концу войны 50 тыс. человек7), а также военнослужащими словацкой армии, перешедшей в 1944 г. на сторону повстанцев в ходе словацкого восстания. В состав новой армии вошли и чешские армейские подразделения, созданные гитлеровцами в протекторате. Главнокомандующим армией Чехословакии в соответствии с конституцией являлся президент Э.Бенеш на которого ориентировалась подавляющая часть генералитета; военный министр Л.Свобода был беспартийным, а начальник Главного штаба Б.Бочек и его заместитель Г.Пика политически ориентировались на Бенеша. Таким образом, политические настроения военнослужащих не могли не быть достаточно пестрыми, если не полярными, что продемонстрировали выборы 1946 г. в парламент.

В такой ситуации неизбежной становилась борьба различных политических сил, и прежде всего коммунистов, за усиление своего влияния в армии. В августе 1947 г. в ЦК ВКП(б) из Политуправления Центральной группы советских войск поступил документ, свидетельствовавший о возрастании влияния некоммунистических партий в чехословацкой армии.

Несомненно, в расчетах советского руководства чехословацкой армии отводилась существенная роль. Поэтому не удивительно, что вышеприведенный документ привлек внимание первых лиц в Москве. В.М.Молотов, ознакомившись с ним, оставил свою резолюцию: «Тт. Жданову, Маленкову. Об этом вопросе следовало бы поговорить на совещании в Щольше]». Имелось в виду совещание Информбюро в сентябре 1947 г. Такая резолюция свидетельствовала о явной озабоченности Москвы ситуацией в чехословацкой армии9.

Существенно иным было положение дел в польской армии, офицерский корпус которой в годы войны был в подавляющей части советским. В соответствии с постановлением Государственного комитета обороны (ГКО) от 30 декабря 1944 г. советские генералы и офицеры считались временно откомандированными в польскую армию и подчинялись командованию этой армии. Нарушение ими воинского долга во время службы в Войске Польском рассматривалось как нарушение присяги, принятой в Красной Армии10. Особенно значительным присутствие советских офицеров было в командном составе армии (в 1945 г. из 65 генералов Войска Польского 54 были из рядов Красной Армии), в разведке, контрразведке и военной юстиции11.

После окончания войны, в 1945—1948 гг. весьма значительная часть советских офицеров была откомандирована в СССР. За эти годы в СССР возвратилось 17 тыс. офицеров. В середине 1948 г. в офицерском корпусе польской армии (19 тыс. чел.) служили 1 652 советских офицера, в том числе 21 генерал. Тем не менее к середине 1949 г. из 192 командных должностей 84 высшие должности занимали советские офицеры12. Отзыв советских офицеров сопровождался зачислением в армию четырех с лишним тысяч офицеров, прибывших из польских вооруженных сил на Западе, бывших участников подпольных организаций — Армии Людовей (АЛ), Армии Крайовой (АК), Батальонов Хлопских (БХ) и др. Зачислялись в кадры и офицеры, находившиеся с 1939 г. в немецких концлагерях. В 1948—1949 гг. в штате Войска Польского числилось 4 391 чел. или почти 30% довоенного офицерства. Среди них были генералы и офицеры Б.Кетлинг, Г. Пашкевич, С.Моссор, М.Утник, С.Татар, И.Модельский, Е.Кирхмайер и др.13 Бывшие офицеры и солдаты АК служили тогда не только в армии, но и во внутренних войсках. Так, по сведениям командующего корпусом внутренней безопасности генерала К.Светлика на руководящих постах в этом ведомстве (от управления в повете и выше) было от 150 до 200 бывших аковцев. Несколько тысяч выходцев из АК несли рядовую службу в госбезопасности, милиции, пограничных войсках, составляли агентурные кадры этих государственных структур14. Все это существенно изменяло политический климат в армии и выдвигало для польских коммунистов, как и для КПЧ, проблему «овладения» новым офицерским корпусом на первый план.

Что касается ситуации в армиях стран — бывших сателлитов фашистской Германии, то по условиям перемирия, а затем подписанных в 1947 г. мирных договоров контингент армии был ограничен до 50—70 тыс. человек. Поэтому освобождавшиеся из советского плена в течение 1945—1948 гг. кадровые румынские и венгерские офицеры в полной мере не могли быть возвращены в строй. По данным МВД СССР, в 1945 г. в советских лагерях находилось более 400 тыс. венгерских и более 110 тыс. румынских военнопленных. Из них офицеров — соответственно около 14 тыс. и 3,5 тыс. человек15. Тем самым объективно облегчалось решение поставленной союзниками перед коалиционными правительствами Венгрии, Румынии, а также Болгарии задачи проведения антифашистских чисток среди офицерства.

К 1948 г. офицерский корпус армий этих стран был сокращен путем выведения в «неиспользуемый резерв», как и для КПЧ значительной части офицерства, в первую очередь, адептов прежнего режима. Функции армии были ограничены. Об этом говорил, например, М.Ракоши, характеризуя положение в венгерской армии на рубеже 1948—1949 гг.: «...Мы до конца 1948 г. имели, по сути дела, лишь воинские части, выполняющие пограничную службу, и развивать их мы начали лишь с осени 1948 г., когда министром обороны стал коммунист. Произошло это не в силу пренебрежения или недооценки значения армии, а из-за политических соображений... Пока не был решен исход политической борьбы, у нас не было гарантий, что развивающаяся армия, и особенно ее офицерский корпус, будет поддерживать народную демократию...»1“

Хотя условия мирных договоров были одинаковы для всех трех стран, ситуация в армиях Румынии и Болгарии существенно отличалась от венгерской. Поскольку на завершающем этапе войны Румыния перешла на сторону антигитлеровской коалиции и приняла активное участие в боях против вермахта, в армии этой страны отчасти сохранился старый офицерский костяк, избежавший советского плена. Это в значительной мере определяло уровень недоверия компартии к офицерству и в особенности к генералитету. Развернувшаяся в 1945—1946 гг. «чистка» армейских рядов лишь усилила разрыв высшего офицерского состава с новой властью. Подтверждением этому служат данные о существовании в 1947 г. подпольных антиправительственных организаций среди офицеров, уволенных в «неиспользуемые кадры»17. Для коммунистов опорой в армии могла быть лишь дивизия им. Т.Владимиреску, сформированная из румынских военнопленных солдат и офицеров, прошедших идеологическую обработку в антифашистских школах в СССР. Документы российских архивов свидетельствуют, что часть румынских военнопленных, еще будучи в плену, выражала поддержку тем переменам, которые происходили в стране. Доказательством этому служит обращение к И.В.Сталину группы румынских генералов, которые в феврале 1945 г. заявили о своем согласии с программой национально-демократического фронта «для спасения отечества и укрепления связей с СССР»18.

Такая в целом неустойчивая для румынских коммунистов ситуация в офицерской среде и вокруг нее не соответствовала установленной к 1948 г. политической монополии компартии в системе власти. Судя по документам российских архивов, лидеры компартий, исходя из советского опыта, видели разрешение этого противоречия в изменении классового состава офицерского корпуса.

Что касается Болгарии, то ситуация в армии этой страны в первые послевоенные годы была достаточно сложной. Болгарская армия с 17 сентября 1944 г. перешла на сторону союзников и, находясь в оперативном подчинении командованию 3-го Украинского фронта, приняла участие в разгроме гитлеровского вермахта. Вплоть до выборов в Великое народное собрание в октябре 1946 г. существенных изменений в кадровом составе армии не произошло, хотя и были «вычищены» из ее рядов откровенно фашистские элементы. Болгарская армия находилась под контролем довоенного генерала, министра Д.Велчева. Он был далек от симпатий к компартии, ориентировался на «Звено», в социальной базе которого свою «нишу» имело офицерство. Именно эта партия и ее лидер К.Георгиев выступали в качестве выразителя интересов либеральных кругов Болгарии, противостоявших коммунистам. Наступление БРП(к) на позиции «звенарей» в этой силовой структуре началось летом 1946 г. и развивалось под флагом борьбы с якобы широким офицерским подпольем. Оно усилилось после назначения, по итогам состоявшихся парламентских выборов, военным мнистром коммуниста ПДамянова. Можно предположить, что именно в этот период (конец 1946—1947 гг.) чистки в болгарской армии приобрели уже классовый характер. В пользу такой версии говорит и то, что именно тогда происходило наполнение низшего и среднего звена офицерского корпуса болгарской армии офицерами югославской народной армии, политическая благонадежность которых в те годы не вызывала сомнений ни в Софии, ни в Москве. В результате этих акций из армии было уволено 23% офицерского корпуса.

Таким образом, в конце 40-х годов, несмотря на специфику ситуации, в каждой из армий большинства стран региона четко проявилось общее, с точки зрения власти, опасное, «качество» армейских кадров — социально-политическая пестрота, прежде всего офицерского и высшего командного состава. Ликвидировать эту «опасность» можно было, лишь экстренно переформировав офицерский корпус на классовой основе. Актуальность этой задачи резко повышалась тем, что шел процесс складывания военно-политического блока во главе с СССР и предстояла реорганизация армий стран Восточной Европы по советским стандартам. При этом имелись в виду не только единая военная доктрина, но и построение армий, их вооруженность, уровень боеспособности И Т.Д.44

Для изменения социального облика действующего офицерства, который напрямую связывался коммунистами с политическими настроениями в армии, предпринимались различные меры: назначение партийных работников на командные должности; направление рабоче-крестьянской молодежи для обучения в национальные и советские военные учебные заведения; развитие политических институтов в армии и др.

Характерной чертой этого процесса после 1948 г. стало массовое использование репрессивных акций против «инакомыслив- ших». Как подсказывал опыт первых послевоенных лет, чистка армейского состава, но уже под лозунгами не антифашизма, а благонадежности по отношению к власти коммунистов, могла принести искомые результаты.

Февральские события 1948 г. в Чехословакии открыли для коммунистов реальные возможности монополизации политического влияния в армии. С лета 1948 г. главнокомандующим, согласно конституции, стал президент К.Готвальд. Ранее беспартийный генерал Л.Свобода вступил в КПЧ, а его заместителями были назначены коммунисты Б.Райцин и Я.Прохазка, прибывшие из СССР в составе Чехословацкого корпуса. Тогда же началось создание в армии партийных организаций КПЧ21. Через «комитеты действия»45 весной 1948 г. под контролем V отделения генштаба (контрразведка), которое возглавлял коммунист, началась кампания по чистке армейских рядов. Только за март—апрель 1948 г. было уволено, а в последующем лишено званий 27 генералов и 813 офицеров. К февралю 1949 г. число уволенных офицеров и генералов достигло 2 900 чел., а к концу 1949 г. — 4 600 чел.22

Чистки носили прежде всего политический характер. Увольнению подлежали офицеры, сражавшиеся на западном фронте Второй мировой войны, а также участники некоммунистического движения Сопротивления внутри страны. Так, например, в 1952 г. из 1 860 офицеров, ранее служивших в воинских соединениях западных держав, в армии Чехословакии осталось лишь 15 человек23. Чисткам были подвергнуты все центральные управления министерства обороны, генштаба, высших учебных военных заведений, военный атташат. В результате, в середине 1951 г. в армии осталось только 25% тех, кто служил в ней в 1945 г. В 1952 г. 66,5% офицерского корпуса составляли люди, пришедшие в армию после 1948

г.24

Что касается Польши, то в итоге активно осуществлявшейся после войны замены советских офицеров довоенными польскими офицерами, возвращавшимися из эмиграции на Западе и из гитлеровских концлагерей, а также кадрами Армии Крайовой, о чем речь шла выше, произошло изменение кадрового баланса, а значит, умонастроений и политических симпатий, в пользу офицеров довоенной польской армии. В феврале 1949 г. более 3,5 тыс. (или 25%) офицеров послевоенного Войска Польского имели «интеллигентское происхождение». Доля «классово и политически чуждых элементов» в начале 1949 г. составляла 18% всего офицерского корпуса и около 51% штабных офицеров. Тогда же доля «политически неблагонадежных» офицеров в генштабе Войска Польского достигла 50%, в командовании военно-воздушными силами 44%, в главной инспекции артиллерии — 58%25. В такой ситуации чистки кадров по политическим мотивам стали одним из главных рычагов в изменении кадрового состава Войска Польского. Только за январь-ноябрь 1949 г. из армии было увешено около 780 офицеров. Массовый характер увольнения приняли с осени 1949 г. Основанием для их проведения являлись решения III пленума ЦК ПОРП, состоявшегося в ноябре 1949 г. и известного как пленум «о бдительности», а также приказ департамента кадров министерства национальной обороны об оценке кадров по классовому принципу и по трем категориям: «хорошие», «чуждые» и «враждебные». 1 января 1950 г. новый министр национальной обороны Польши К. К. Рокоссовский издал приказ о чистке армейского состава. IV

пленум ЦК ПОРП, состоявшийся в мае 1950 г., специально рассматривал проблему кадров, в том числе и в армии. Во исполнение всех этих решений в 1949—1954 гг. из армии было уволено свыше 9 тыс. офицеров, в основном из кадров довоенной Польши26. Как сообщал польский посол в Москве М.Нашковский заместителю министра иностранных дел СССР А Е. Богомолову во время беседы 31 мая 1950 г. в связи с его возвращением в Польшу на должность заместителя министра национальной обороны по политической части: «...Проблема офицерских кадров польской армии в основном решена для среднего и младшего состава, но... еще много работы предстоит впереди по подбору и воспитанию офицерства, связанного с рабочим классом и вышедшего из его среды»27. В рамках решения этой задачи, по-видимому, и были уволены кадровые генералы С.Моссор, Ю.Куропеска, Ф.Герман, Е.Кирхмайер, К.Флорианович и др.

В итоге этих чисток доля довоенных кадровых офицеров в Войске Польском уменьшилась в 10 раз и составляла в 1956 г. 2,9% офицерского корпуса28. Это сопровождалось активным насыщением армии новым офицерством рабоче-крестьянского происхождения, в том числе и обучавшимся в СССР.

Аналогичные процессы устранения из армии кадровых офицеров и замены их «новыми офицерами, вышедшими из народа» имели место в армиях Венгрии, Румынии и Болгарии. Этот процесс рассматривался лидерами всех стран Восточной Европы как решающее условие перестройки армии по советским образцам. В Венгрии он достиг своего апогея в 1949—1950 гг. Осенью 1949 г. М.Ракоши в беседе с временным поверенным в делах СССР в Венгрии М.В.Смирновым утверждал, что «венгерская армия имеет серьезные недостатки. Несмотря на то, что армия уже более двух лет находится в руках коммунистов, в ней имеются элементы саботажа со стороны бывших хортистских генералов и офицеров. Значительная часть этих генералов и офицеров стремится сделать все, чтобы затруднить повышение квалификации и командный рост офицеров, вышедших из рабочей и крестьянской среды...»29 Документы российских архивов подтверждают, что курс на «классовое обновление» офицерского корпуса дал к 1951 г. свои результаты. Если в начале 1949 г. в офицерском составе венгерской армии число офицеров рабоче-крестьянского происхождения составляло 5,5%, то в январе 1951 г. — 80,7%30. Причем, как показывает статистика, наиболее быстрыми темпами изменялся социальный облик младшего офицерства. Уже к началу 1950 г. в этой группе 64% составляли новые кадры, а 21,5% — старые кадры, 14,5% приходилось на бывших унтер-офицеров и офицеров запаса. К январю 1951 г. процесс замены офицеров здесь по сути дела завершился — 85% составляли новые офицеры, 5% — старые кадры и 10% — бывшие унтер-офицеры и офицеры запаса31.

Значительно сложнее шел процесс замены новыми кадрами в группе старших офицеров (от майора до полковника). Здесь к началу 1950 г. основной костяк (74%) составляли старые кадры и лишь 22% приходилось на долю нового офицерства. В течение 1950

г. в этой группе перелома достигнуть не удалось: 50,5% оставались «старыми» офицерами и 32% были новыми кадрами. Тем не менее, в целом на январь 1951 г. по офицерскому корпусу ситуация выглядела уже по-иному: 81% офицеров были «новыми»32. Принципиально изменился и высший командный состав венгерской армии. В беседе с советником советского посольства

С.Т.Кузьминым в Будапеште 4 января 1951 г. министр обороны Венгрии М.Фаркаш следующим образом охарактеризовал положение дел в армейских руководящих структурах: «В настоящее время начальники главных управлений, кроме одного, все новые кадры. Начальник генштаба Бата — старый член партии, рабочий, 2-ой год в армии. Начальник бронетанковых войск Варади, рабочий- металлист. Начальник артиллерии Бокшаи, полковник, бывший металлист. Начальник тыла Янза, генерал-майор, бывший металлист. Итак, всюду мы выдвигаем новых людей и создаем у них обстановку уверенности»33. К концу 1950 г., как информировал М.Ракоши советского посла Е.Д.Киселева, «ЦК утвердил назначение 12 молодых генералов из числа проверенных членов ВПТ»34.

Результатом такой смены кадров по партийному принципу стало снижение профессионализма высшего командного состава венгерской армии. По-видимому, именно этим и объяснялось неудовлетворение советских военных советников профессионализмом нового венгерского генералитета. Свидетельством тому и являлась жалоба М.Ракоши в Москву осенью 1949 г. на главного военного советника генерал-майора Ю.М.Прокофьева, который, по словам Ракоши, «окружил себя подхалимами, бывшими хор- тистскими генералами и офицерами* и «не видит серьезных недостатков в венгерской армии и не сигнализирует о них руководству партии»35.

Судя по документам российских архивов, в румынской армии аналогичные процессы по замене офицерских кадров развивались с некоторым отставанием по сравнению с другими странами региона, что вызывало совершенно очевидное беспокойство советской стороны. Об этом свидетельствует выписка из доклада главного военного советника при министерстве национальной обороны Румынии генерал-лейтенанта КС.Колганова от 22 декабря 1949

г. Советник высказал прямой упрек руководству РРП, которое «как и раньше, не занимается планово и конкретно армией. Дело чаще всего ограничивается эпизодическими решениями по неотложным нуждам армии». Характеризуя положение дел в румынской армии, Колганов поставил в качестве первоочередных задач повышение «политической бдительности» в войсках и проблему «освежения старых кадров»36. Как следует из материалов состоявшегося 9 января 1950 г. заседания секретариата ЦК РРП, руководство партии нашло выход в том, чтобы просить советское правительство принять на учебу в СССР в 1950 г. 320 румынских военнослужащих, из них 300 — армейских и 20 по линии МВД. Кроме того, решением секретариата организационному отделу ЦК РРП поручалось до 25 января 1950 г. «выделить в распоряжение министерства национальной обороны из состава укомов и уездных партийных активов 65 человек, которые, начиная с 1 февраля 1950

г., должны пройти курс специальной подготовки с расчетом, чтобы к 15 апреля 1950 г. назначить их на должность военных комиссаров». Специальным пунктом в решении секретариата предусматривалась замена «старых» армейских кадров «новыми», поскольку «до сих пор еще на ответственных должностях в армии находятся неблагонадежные люди»37.

Не располагая конкретным статистическим материалом о чистках в румынском офицерском корпусе, можно лишь констатировать, что положение дел в румынской армии расценивалось советскими дипломатами весьма критически. В частности, еще в 1953 г. они продолжали отмечать: «...Румынская армия может выполнять задачи в обороне на пассивном участке, но не на главном направлении...»38

Возможно отвечая на упреки советской стороны, ГДеж в письме И.В.Сталину 24 марта 1950 г. привел данные об удалении «старых* кадров из военно-воздушных сил Румынии: «В авиации румынской армии проведена чистка летного состава. Отстранено от полетов, как не внушающих политического доверия 159 человек, что составляет 37% летного состава»39.

В болгарской армии, где, как указывалось выше, чистки по классовому принципу имели место уже в 1946—1947 гг., в 1948— 1949 гг. проявились принципиально новые тенденции в направленности репрессивных акций. Отчетливо выступило стремление увязать их с ситуацией в коммунистическом движении после советско-югославского конфликта 1948 г. и приданием советским руководством кампании против Тито международного характера.

На основе документов российских архивов, и прежде всего Архива Президента РФ, можно утверждать, что высшее советское руководство через систему военных советников имело исчерпывающую информацию о настроениях и положении дел в армиях стран — союзниц по военно-политическому блоку. Это открывало возможность влиять на политику национальной коммунистической элиты в отношении армии и определять направление политических репрессий. Материалы, касающиеся болгарской армии, полностью подтверждают этот тезис.

Уже с начала 1949 г. в информации советских советников как по линии МГБ СССР, так и военного ведомства, достаточно отчетливо обозначилась тенденция увязать незаконченные в армии чистки с политическим процессом Т.Костова и антититовской кампанией40. Осенью 1949 г. эта тенденция стала превалирующей. В начале октября в Москву из Софии пришла информация из ЦК БКП о показаниях некоторых лиц, арестованных по делу Т.Костова, о том, что «к заговорческой деятельности причастны Кинов (в это время генерал И.Кинов был начальником генштаба болгарской армии. — Авт.) и некоторые другие военные». 12 октября 1949 г. последовало однозначное жесткое указание Сталина: «В отношении лиц, изобличенных в заговорческой (так в тексте. — Авт.) деятельности, как гражданских, так и особенно военных, советуем действовать быстро и решительно, не ограничиваться снятием их с постов, а арестовывать их. Филлипов»41. 19 октября 1949 г. в Москву поступил ответ В.Коларова и В.Червенкова: «Полностью согласны с Вашим указанием от 12 октября 1949 г. Сейчас следствие усиленно выясняет связи заговорщиков в армии и причастность к ним Кинова»42.

Возникает вопрос, что же в действительности стояло за привязкой генералитета к «делу» Костова?

Опираясь на документы российских архивов, которыми располагают авторы, можно утверждать, что в связи с устранением Костова из высшего руководящего состава партии развернулось перераспределение властных полномочий в правящей партийно-государственной верхушке Болгарии. Одним из проявлений этого была борьба за переподчинение министерству обороны погранвойск (11 тыс. человек) и внутренних войск (4 тыс. человек), находившихся в ведении МВД Болгарии. Сторонниками такого перепод- чинения были министр обороны ПДамянов и генерал Кинов. По сведениям, поступившим в Москву от Червенкова 19 октября 1949

г., генералы были поддержаны членом Политбюро ЦК БКП

В.Коларовым.

Такая информация не могла не насторожить советское руководство. Можно предположить, что именно она стала причиной поездки в Софию заместителя министра госбезопасности СССР

С.И.Огольцова со специальным заданием. 21 октября Огольцов информировал Абакумова, что намерения переподчинить погранвойска и внутренние войска натолкнулись на резкие возражения

В.Червенкова и министра внутренних дел Р.Христозова. Возражения мотивировались тем, что эти войска, по мнению Червенкова, были «опорой ЦК и правительства в деле обеспечения государственной безопасности»43. Совершенно очевидно, речь шла о пресечении попыток военных резко усилить свой контроль над «людьми с ружьем». Огольцов, сообщая о разногласиях в руководстве БКП, делал вывод: «Политбюро ЦК (БКП. — Авт.) не знает о положении в армии и политических настроениях ее командного состава, что признал в разговоре тов. Червенков... Между тем изучение положения в армии представляет особое значение в свете дела арестованного Костова и его сообщников, имевших вражеские связи среди военных»44. В тот же день телеграмма Огольцова была переправлена Сталину, который поддержал позицию Червенкова и 23 октября рекомендовал руководству БКП — «пограничные и внутренние войска, безусловно, целесообразно оставить в МВД». Тем самым, судьба Кинова и некоторых других генералов была предрешена. 28 октября 1949 г. Сталин довел до сведения Червенкова и Коларова мнение Огольцова на этот счет: «1. Теперь же отстранить Кинова и Болгаранова46 от занимаемых ими постов, как скомпрометированных следствием (по делу Костова. — Авт.), а Политбюро ЦК болгарской компартии назначить комиссию для тщательной проверки их работы в армии с тем, чтобы в зависимости от результатов этой проверки и дальнейшего хода следствия решить вопрос о судьбе Кинова и Болгаранова. 2.

В связи с тем, что в болгарской армии на низших и средних командных должностях находятся до 100 югославских офицеров и так как не исключено, что среди них имеются разведчики, специально заброшенные в Болгарию аппаратом Ранковича под видом пол итэм и фантов — теперь же отчислить из болгарской армии всех югославских офицеров, с предоставлением им работы в гражданских учреждениях»45. Изложив по сути дела вышеупомянутые предложения Огольцова, Сталин сформулировал свою позицию: «Мы считаем, что т. Огольцов прав и хотели бы знать, как Вы думаете по этим вопросам. Филлипов»46.

На следующий день советский посол в Софии М.Ф.Бодров сообщил в Москву: «...После ознакомления с телеграммой т. Филли- пова, Коларов (подчеркнуто в документе. — Авт.) заявил, что необходимо немедленно выполнить все это и в дальнейшем организовать дело так, чтобы все советы из Москвы исполнялись немедленно»47.

Уже 30 октября 1949 г. Сталин получил информацию о заседании Политбюро ЦК БКП и принятых решениях: освободить Ки- нова и Былгаранова от занимаемых должностей; назначить комиссии для расследования их деятельности; уволить из армии всех югославских офицеров48.

Обозначившаяся в Болгарии во второй половине 1949 г. тенденция жесткой «увязки» процесса изменения социального облика офицерского корпуса на классовой основе с внутрипартийными политическими репрессиями получила развитие в других странах. Наиболее открыто «классовые мотивы» чисток в армии проявились в Чехословакии, где сразу после февральского переворота 1948

г. прошла серия арестов и осуждений ряда генералов, выходцев из старой армии, участников некоммунистического Сопротивления в годы войны или воевавших на Западе. Под следствием оказались заместитель начальника генштаба Г.Пика, командир 3-ей летной дивизии К.Мразек, воевавший в годы войны во Франции и Англии, генерал, один из руководителей восстания в Праге в мае 1945 г., К.Кутлвашр, генерал авиации, заместитель начальника генштаба К.Яноушек и др.49 Среди арестованных был и командир танковой бригады в г. Остраве Й.Буршик, участник битвы при Соколово (1943 г.), получивший тогда звание Героя Советского Союза. Как правило, военная контрразведка им инкриминировала шпионаж в пользу западных держав, попытки нелегальной эмиграции и подготовку государственного переворота. Всего за вторую половину 1948 г. — начало 1949 г. было проведено 32 судебных процесса и осуждено 112 человек из числа высших чехословацких офицеров50. Осужден был и Й.Буршик, приговоренный к 14 годам заключения47. Ряд офицеров был приговорен к пожизненному заключению и смертной казни. Среди казненных был и генерал Пика.

Репрессии против офицеров и генералов резко усилились весной 1949 г. Так, в марте 1949 г. по сфабрикованному органами госбезопасности делу было арестовано 150 офицеров по стандартным для того времени обвинениям — создание подпольных организаций, подготовка свержения строя. Среди 15 осужденных пятерым был вынесен смертный приговор, 8 человек приговорены к пожизненному заключению и двое — к 25 годам51. Министр юстиции АЛепичка сообщал в советское посольство в апреле 1949 г.: «...Почти все процессы были проведены слишком поспешно, не выяснив, по существу все обстоятельства дела». В качестве примера А-Чепичка привел готовившийся процесс над генералом Кут- лвашром, который должен был состояться в марте 1949 г., но был отложен, поскольку, по словам Чепички, следствие пришло к выводу, что Кутлвашр связан с рядом «нелегальных антигосударственных групп»52. Состоявшийся во второй половине 1949 г. суд приговорил генерала Кутлвашра к пожизненному заключению. Осенью 1949 г. была подведена «юридическая база» под эти аресты и осуждения.

Чтобы обеспечить «в переходный период поворот к социалистическому строительству в Чехословацкой Республике», в судебную практику вводился принцип «презумпции виновности» для тех, кто командовал чехословацкими частями на Западе, служил до войны и в ходе ее в военной разведке, состоял в штате военного атташата. Лица из названных категорий, если они до 10 октября 1949

г. еще не были арестованы, подлежали аресту в течение месяца и направлялись в специальный лагерь на принудительные работы. Созданный в апреле 1949 г. лагерь Миров поглотил к концу этого года 277 высших офицеров чехословацкой армии53.

Во многом схожие явления имели место в конце 40 — начале 50-х годов и в Войске Польском. Для вытеснения «старого» высшего офицерства и генералитета использовался тот же принцип «презумпции виновности», что и в Чехословакии. Хотя в Польше он не был оформлен вербально, но в полном соответствии с ним в 1948—1952 гг. были определены категории офицеров, подлежавших репрессированию. К ним относились те, кто служил в польской армии до 1939 г., состоял в рядах польских вооруженных сил на Западе, служил в АК, работал в военной контрразведке до войны и в годы войны, а также находился в немецких концлагерях. Как правило, им инкриминировались создание нелегальных антиправительственных организаций в армии, шпионаж в пользу западных держав, связь с эмигрантскими кругами, подготовка государственного переворота и т.п. В 1949—1953 гг. по этим причинам было арестовано 373 офицера, из них осуждено 308 чел.54 Репрессированы были офицеры генерального штаба Войска Польского, академии генштаба, военных округов. К этому времени относятся аресты среди командования военно-воздушных сил (17 высших офицеров были осуждены в марте 1949 г. по т.н. «Быдгощскому делу»); Люблинского военного округа (из 65 арестованных 43 офицера были приговорены в 1949—1951 гг. к высоким срокам — 5—15 годам — наказания); в феврале 1950 г. начались процессы против офицеров Военно-морского флота4855. В 1950

г. органами польской госбезопасности была вскрыта «шпионско-вредительская организация «Закон польский», в которую якобы входили и известные генералы «старой» польской армии, служившие в Войске Польском. Речь шла о генералах Кетлинге, Руммеле, Литвиновиче, Бортновском, Цепе и ряде других высших офицеров. По сообщению советника МГБ СССР М.С.Безбородова, им инкриминировалось проведение мероприятий «по ограничению влияния советских специалистов и подготовка своих кадров в Войске Польском»56.

Наиболее крупным процессом этого времени считается «процесс генералов» — С.Татара, Ф.Германа, М.Утника, С.Новицкого, М.Юрецкого и других бывших офицеров генерального штаба Польских вооруженных сил на Западе и Армии Крайовой, часть которых в конце 40-х годов занимала ответственные посты в Войске Польском. Например, Ф.Герман являлся начальником штаба сухопутных сил Войска Польского, М.Юрецкий занимал должность начальника отдела 2-го управления генштаба Войска Польского. Еще в июле 1949 г. Главное управление информации (военная контрразведка) Войска Польского направило руководству ПОРП документ «Очерк перспектив военного заговора», в котором среди «заговорщиков» были названы имена Татара, Германа, Мос- сора, Пашкевича и др.57 В октябре 1949 г. советский посол В.ЗЛе- бедев информировал И.В.Сталина о том, что намечается процесс по делу Утника, Татара, Новицкого, которые, по мнению руководства ПОРП, «проводят большую диверсию, пытаясь усыпить бдительность, втереться в доверие, а затем нанести удар...»58 По-видимому, из Москвы было получено «добро» по этому «делу», и в ноябре 1949 г. начались аресты среди генералитета и высшего офицерства польской армии. Всего в связи с этим было арестовано около 100 офицеров. Им вменялась в вину организация в Войске Польском широкого заговора против существующего строя. Как показывают документы Архива Президента России, Москва не только располагала информацией о ходе допросов, но еще 20

июля 1951 г., т.е. до начала судебного процесса, получила заранее подготовленный текст обвинительного заключения59. По «делу генералов» не было вынесено смертных приговоров. Согласно воспоминаниям Я.Бермана, члена Политбюро ЦК ПОРП, курировавшего госбезопасность, опубликованным в 1989 г. в Польше, советские советники якобы настаивали на 4—5 смертных приговорах в «деле» Татара и др., но, как утверждал Берман, ему удалось убедить Б.Берута не выносить смертных приговоров, чтобы «не сжигать мосты» в отношении аковцев60. Главные обвиняемые —

С.Татар, Ф.Герман, Е.Кирхмайер и С.Моссор были приговорены к пожизненному заключению, остальные — к высоким срокам изоляции61. Однако по многим другим «делам», «привязанным» к этому процессу, были вынесены 37 смертных приговоров, из которых приведено в исполнение 2062.

«Интерес» польской госбезопасности к офицерству довоенной Польши на этом не иссяк. В 19-52 г. возник замысел организовать открытый судебный процесс над работниками довоенного генерального штаба49. Но эта афера закончилась безрезультатно после вмешательства советской стороны. 15 мая 1953 г. Совет министров направил советскому послу указание: «Посетите Бермана... заявите следующее: ...Вам поручено сообщить, что в Москве ознакомились с материалами следствия, полученными через представителя Прокуратуры СССР тов. Кульчицкого, и считают целесообразным воздержаться от проведения в настоящее время указанного открытого судебного процесса... Попросите Бермана информировать о вышеизложенном Берута. Об исполнении доложите»“3.

Политическая линия на вытеснение и репрессирование той части довоенной офицерской элиты, которая пошла на сотрудничество с новой властью, была характерна и для других государств. Так, типичным примером явилась судьба начальника генштаба венгерской армии при Хорти генерал-полковника Я.Вереша. Как уже указывалось выше, в 1944—1945 гг. Вереш входил в узкий круг лиц, участвовавших со стороны Венгрии в переговорах о перемирии с СССР. Он принимал также участие в создании в конце 1944 г. Комитета национального освобождения в г. Дебрецене, выполнявшего функции правительства64. Руководство венгерской компартии считало, что в 1948—1949 гг. венгерская армия «находилась в руках врагов народа». К последним был отнесен и генерал Я.Вереш, который в 1949 г. был обвинен в шпионаже «в пользу империалистических держав». Накануне суда советский посол Г.М.Пушкин проинформировал Москву о ходе его подготовки и сообщил, что «без нашего совета венгерские друзья судить его не начнут и ожидают нашего совета»65. Не располагая ответом Москвы, можно, однако, предположить, что он был положительным. Процесс состоялся в том же 1949 г. Вереш был приговорен к тюремному заключению, где находился до 1957 г.

Суд над Верешем стал своеобразным прологом к устранению из армии кадровых генералов, среди которых не было ни одного выходца из рабочих и крестьян66, и массовой замене довоенного офицерства новыми кадрами.

В первой половине 1950 г. заместитель главного советника МГБ СССР в Венгрии полковник Г.С.Евдокименко сообщил В.С.Абакумову о том, что венгерским УГБ арестован ряд руководящих работников венгерского генштаба и военного министерства. Были названы начальник генштаба — генерал Л.Шойом, начальник тыла — Белезнаи, начальник бронетанковых войск К.Реваи, начальник артиллерии — генерал Порфи и др. Всего 18 человек. Им инкриминировали враждебность к народной демократии, активную подрывную работу в венгерской армии, принадлежность к агентуре хортистских карательных органов и шпионаж в пользу разведок капиталистических стран. В июле 1950 г. были казнены по приговору суда 7 генералов венгерской армии67. Всего по «делу» генералов было осуждено 44 человека и интернировано — 4. Позднее, в феврале 1954 г., в беседе с послом ЕД.Киселевым, член Политбюро ЦК ВПТ Э.Гере вынужден был признать, что суд над генералом был организован «по ложному показанию одного арестованного полковника, которому было сказано, что показания, несмотря на их ложность, нужны "для интересов партии"». Как позднее, весной 1956 г., признавал секретарь будапештского горкома И.Ковач, по приказам М.Фаркаша (военного министра) было отдано под суд и казнено 140 военнослужащих68. «Карьерное поле» для новых выдвиженцев из рабоче-крестьянской среды было тем самым расчищено.

Ставшие в последнее время доступными документы российских архивов позволяют говорить о том, что имела место попытка М.Ракоши на этапе следствия объединить «дело» генералов генштаба с политическим процессом против социал-демократов во главе с А.Сакашичем. Ракоши преследовал цель создать версию якобы существования широкого общегосударственного заговора. Идея общегосударственного «заговора» отнюдь не была изобретением региональной коммунистической элиты. Она была заимствована из сталинского «арсенала» борьбы за личную власть в 30-е годы.

Как сообщал 27 июня 1950 г. советник Г.С.Евдокименко В.С.Абакумову, Ракоши «предложил вести следствие в направлении вскрытия связи арестованных военных с бывшими лидерами социал-демократов, представителями католической церкви и кликой Тито, а по линии дальнейшего вскрытия подрывной деятельности арестованных в армии следствие пока не развивать... По словам следователей, допрашивающих арестованных, показания о связи военных с лидерами социал-демократов были получены искусственным путем»69. Евдокименко в своем сообщении специально привел слова венгерского следователя: «Шойом на допросах сам ничего не говорит, признает только то, что мы ему выкладываем». Далее советский советник писал о том, что арестованный генерал Илли «никаких показаний о руководящей роли социал-демократов фактически не дал». Это вынудило следователя написать самому протокол «от начала до конца». В результате «длительных убеждений» Илли «подписал написанные следователем показания»70.

Советник МГБ СССР отметил не только то, что «показания всех арестованных по указанным выше делам требуют проверки и уточнения», но и распределил «дела» по четырем направлениям, выделив, как отдельное, «дело» генералов. Можно предположить, что донесение Евдокименко из Будапешта вызвало позитивную реакцию советского руководства, и замысел Ракоши о широком общегосударственном заговоре не получил развития.

На сегодняшний день мы не располагаем необходимым корпусом российских документов для полной характеристики масштабов репрессий среди высшего командования румынской армии. Однако имеющаяся в нашем распоряжении выписка из доклада главного военного советника при министерстве национальной обороны РНР генерал-лейтенанта Колганова, подготовленная начальником генштаба Советской Армии С.М.Штеменко и его заместителем М.В.Захаровым специально для И.В.Сталина, позволяет выявить те аспекты в политике румынского руководства в армии, которые представляли интерес для Москвы. Документ был подготовлен Колгановым 22 декабря 1949 г., а 17 января 1950 г. он был уже у Сталина, которому и принадлежат пометы, имеющиеся на тексте. Судя по этим пометам, Сталин выделил две тенденции, обозначившиеся в кадровой политике румынского руководства в армии. Одна из них — поиски сторонников Й.Тито, Т.Костова и Л.Райка среди немногочисленного коммунистического генералитета и высшего командного состава. Сталин отчеркнул ту часть текста, где Колганов констатирует: «Сейчас в армии более остро, чем прежде, поставлен вопрос о повышении политической бдительности, причем Министр (Э.Боднараш. — Авт.) высказался, что не может быть, чтобы в Румынии империалисты не имели своей агентуры вроде предателей Райка и Трайчо Костова». В связи с этим Сталину сообщалось, что ЦК РРП дал указание «взять под особое наблюдение Начальника Управления Кадров генерала Хол- бан... Такие же меры проводятся и в отношении лиц, служивших в интернациональной бригаде и вернувшихся в 1944—1949 гг. из Франции (здесь речь идет, в частности, о Начальнике Главного Политического Управления генерале Флореску)»71.

Для командующего ПВО Румынии генерала Донча «наблюдение» закончилось весной 1952 г., как отмечалось в донесении советника Н.И.Ряпосова, снятием с должности «за антисоветское, националистическое, протитовское поведение»72. Такое направление в армейской кадровой политике было отнюдь не только румынским явлением. Поиски «врагов», как было показано выше, в 1949

г. отчетливо обозначилось уже в Болгарии, а также в Польше, о чем речь пойдет ниже.

Однако, как показывает знакомство с текстом документа Колганова, не эта тенденция оказалась в центре внимания советского лидера. Сталин выделил особыми пометами те части документа, где Колганов приводил негативные характеристики начальнику генштаба генералу Попеску и его заместителю генералу Теклу, которые были даны министром Э.Боднарашем и его заместителем по политчасти генералом Романом. Фрагмент текста, где ставилась под сомнение честность генерала Попеску и он расценивался как тормоз в развитии армии, Сталин отметил подчеркиванием. Отмечено было и то, что Попеску — «рьяный антисемит», что он «с большим трудом воспринимает все советское». Привлекли внимание Сталина негативные характеристики и других представителей прежней румынской военной элиты — генералов Теклу, Ласкара и Камбри50. В отношении последнего, как сообщал Колганов, началось следствие, планировалось его арестовать и отдать под суд. Отметим, что генерал Камбря командовал дивизией им. Т.Владими- реску, созданной во время войны в СССР из военнопленных румын, был награжден советским орденом Красного Знамени.

Рассмотренный документ со всей очевидностью свидетельствует, что советская сторона, в данном случае, выполняла прежде всего оценочные, рекомендательные и контролирующие армейскую кадровую политику функции. Определение конкретных кандидатур на увольнение и репрессирование было прерогативой румынского руководства.

Из анализа документа следует и еще один принципиально важный момент. Речь идет об оценке Сталиным следующего предложения министра Боднараша: «...Было бы хорошо, если бы в Советском Союзе подобрать человек 15 офицеров из молдаван, знающих румынский язык, и прислать их в Румынию для использования хотя бы в качестве Начальников Штабов соединений»73. Отчеркнув этот абзац двумя чертами, Сталин написал: «Ошибочно». И эта оценка была вовсе не случайной.

Аргументацию такой своей позиции Сталин изложил 2 ноября 1949

г. в телеграмме болгарским лидерам в ответ на подобную просьбу в связи с отстранением И.Кинова от должности начальника генштаба болгарской армии, о чем уже говорилось выше: «В связи с Вашей просьбой о назначении советского генерала на должность начальника Генерального штаба Болгарской армии, считаем необходимым высказать наше мнение о нецелесообразности этого мероприятия, так как начальник Генерального штаба должен хорошо знать болгарские условия, быть связанным с болгарской армией и знать болгарский язык. Военного работника, отвечающего таким условиям, подобрать можно только в Болгарии. Поэтому мы считаем, что для дела полезнее будет Начальником Генерального штаба назначить болгарского товарища и дать ему в помощь опытного советского советника, которого в ближайшее время мы могли бы направить в Болгарию»74. Без сомнения, основная мысль Сталина заключена в последней фразе, где речь идет о направлении советского советника.

Эту главную линию в советской кадровой политике в регионе, начиная с 1949 г., наглядно подтверждают материалы по чехословацкой армии, где весной 1950 г. вопрос о недоверии советской стороны министру обороны Л.Свободе, а по сути дела, об устранении его, был напрямую завязан на проблему советников. Сталин 8

апреля 1950 г. в письме К.Готвапьду по существу продиктовал требование сменить министра обороны: «Наши военные специалисты считают генерала Свободу незаслуживающим доверия и не будут с ним откровенно делить военные секреты СССР»75.

Что стояло за столь резкой постановкой вопроса? Выше уже говорилось о том, что советская сторона в 1947 г. уже не доверяла Свободе и рассматривала его, как политика, ориентированного на Э.Бенеша и ведшего двойную игру в разворачивавшейся борьбе за власть в стране. В 1948—1949 гг. недоверие Сталина к Свободе еще более стало возрастать, особенно после неоднократных упоминаний его имени в доносах М.Ракоши. 17 января 1950 г. из ЦК ВКП(б) Сталин получил информацию от Ракоши о том, что силовые министры Чехословакии Свобода (министр обороны) и В.Носек (министр внутренних дел) имеют прямые контакты с английской разведкой76. Свой вклад в компрометацию неугодного Москве министра обороны внесли и подчиненные ему генералы- коммунисты Б.Райцин и Я.Прохазка. Именно они характеризова ли Свободу как представителя явной реакции в армии. Ответ Праги на требование И.В.Сталина был весьма оперативным. 25

апреля 1950 г. Свобода был освобожден от своих обязанностей и пост министра обороны был передан надежному (с точки зрения Готвальда) человеку — его зятю и еще недавно министру юстиции

А.Чепичке. С этого времени Чепичка стал вторым лицом в государстве и завоевал хорошую репутацию в генштабе Советской Армии. ’

6 мая 1950 г. Готвальд и Чепичка обратились к возглавлявшему вооруженные силы СССР Н.А.Булганину с докладной запиской о реорганизации чехословацкой армии и повторили просьбу о направлении советских военных советников в страну77. Эта просьба была теперь удовлетворена.

Снятие Л.Свободы завершило своеобразный «переходный» этап в развитии чехословацкой армии. За ним последовало время перестройки национальной армии по советским образцам и под советским контролем. В январе 1951 г. на совещании в Москве лидеров компартий стран Восточной Европы, посвященном сугубо военным вопросам, о чем речь шла выше, Р.Сланский, объясняя причины отставки Свободы, охарактеризовал его как человека, «который вступил в партию, но остался для нее чужим. Он опирался на офицеров.., которые являлись старыми легионерами и сторонниками западных доктрин... Наша ошибка заключалась в том, что мы долго держали Свободу и его сторонников на ключевых постах в армии, и только по настойчивому совету т. Сталина, мы его отстранили»78.

На это заявление Сланского следует обратить особое внимание, ибо для рассматриваемой темы оно имеет принципиально важное значение. На первый взгляд, оно, казалось бы, свидетельствует прежде всего о прямом участии и инициирующей роли Сталина в организации смены высшего командного состава (министров обороны, их заместителей, начальников генштабов, командующих военными округами и родов войск) из рядов кадрового военного и довоенного офицерства. Если же иметь в виду, что еще с 1947 г. в Москву из ЦК. КПЧ, а Сланский был его генеральным секретарем, поступала информация, негативная для генерала («генерал Свобода играет роль "сидящего на двух стульях": в правительстве поддерживает мнение и предложения коммунистов, а в министерстве и армии является послушным исполнителем требований национальных социалистов и особенно военной канцелярии президента Бенеша»)79, то инициатива Праги выступает весьма отчетливо. Но если в 1947 г. Сталин фактически проигнорировал такую информацию, то в 1950 г. она была востребована. В заявлении же Сланского на совещании в Москве в январе 1951 г. раскрыта главная, побуждавшая Сталина причина этой смены — стремление исключить какое-либо профессиональное противодействие внедрению советской военной доктрины.

Снятие Свободы стало прологом новой волны репрессий в верхних эшелонах чехословацкой армии. Обосновывая эти репрессии, Готвальд в беседе с советским послом М.А.Силиным говорил, что бывшие руководители генштаба «не без злого умысла развалили армию... засоренность офицерства чудовищна»8“ Началась кампания отставок ряда генералов, работавших с Л.Свободой. В отставке оказались бывший начальник генштаба Б.Бочек, командующий 1-м военным округом генерал К.Клапалек и др. К концу 1950 г. было уволено 2 тыс. из 19 200 офицеров или 10,4% всего офицерского корпуса81.

Весной 1951 г. министр обороны А.Чепичка выступил с рядом новых «инициатив». 9 марта 1951 г. на общегосударственном активе коммунистов и политработников армии он поставил вопрос о необходимости разоблачения шпионской сети в армии. В связи с этим им было выдвинуто обвинение в шпионаже против главы 5

отдела контрразведки генштаба Б.Райцина и сотрудника этого отдела подполковника Копольда — зятя секретаря ЦК КПЧ М.Швермовой, которая в это время уже была арестована и находилась под следствием82. Эта «инициатива» Чепички свидетельствовала, что теперь репрессии в армии пойдут в тесной «связке» с репрессиями внутри новой политической элиты.

Второй «инициативой» Чепички весной 1951 г. была разработка проекта перестановок внутри генералитета. Предполагалось снять с должностей 17 генералов, многие из которых затем были арестованы и осуждены на различные сроки заключения. С именем Чепички связано и создание военных трудовых отрядов как формы изоляции политически неблагонадежных солдат и офицеров. К октябрю 1953 г. в этих отрядах насчитывалось 32,5 тыс. чел.83

Таким образом, снятие генерала Свободы и происшедшая в 1951—1952 гг. замена высшего состава чехословацкой армии означали установление контроля над этой важнейшей силовой структурой той партийной группировки, которая победила в межклановой борьбе за власть внутри партии и поддерживалась в этой борьбе Москвой. Тем не менее, ситуация в армии Чехословакии продолжала привлекать пристальное внимание Москвы и вызывала ее явное беспокойство. Летом 1953 г. по поручению ЦК КПСС Прагу посетила труппа советских генералов во главе с первым заместителем начальника генштаба М.С.Малининым. В докладной записке советскому министру обороны Н.А.Булганину они констатировали: «...В армии имеются серьезные отрицательные политические явления: открытые антиправительственные высказывания со стороны отдельных лиц, распространение местных листовок с призывами к восстанию, вражеская агитация и измена родине». При этом авторы записки отмечали, что более 82% офицерского корпуса — это люди, пришедшие в армию после февраля 1948 г., и часть из них обучалась в СССР, что многие «старые» офицеры тем не менее занимают высокие командные должности. Для доказательства этого тезиса приводились примеры: всеми пятью корпусами командуют «старые» генералы; из 27 комдивов 23 из «старой» армии. Далее сообщалось, что в ближайшее время будет проведена замена «по деловым и политическим качествам» одного командующего округом и двух командиров пехотных дивизий84.

Так же, как и в Чехословакии, в Польше репрессии против высшего командного состава Войска Польского развивались как элемент внутрипартийной борьбы, в центре которой оставался В.Гомулка даже после его отстранения с поста генерального секретаря ЦК ППР. При этом следует подчеркнуть польскую «специфику»: удар наносился по крайне немногочисленному польскому по национальности и гражданству генералитету Войска Польского. После прихода на пост министра обороны К.К.Рокоссовского в ноябре 1949 г. преобладающую часть командного состава Войска Польского снова составили советские офицеры. Если на 15 марта 1950

г. из 45 действующих генералов 27 были советскими, то в декабре 1950 г. это соотношение существенно изменилось: из 52 — 40

были генералами Советской Армии85. Под пристальным вниманием госбезопасности и советских советников уже с 1949 г. находились министр обороны маршал М.Роля-Жимерский и его первый заместитель генерал М.Спыхальский — люди близкие к В.Гомулке со времени антигитлеровского подполья и первых послевоенных лет. Компрометацией этих лиц промосковская группировка в руководстве ПОРП во главе с Берутом рассчитывала «выйти» на Гомулку с целью организации процесса над ним. Это подтверждается, в частности, письмом посла В.З.Лебедева А.Я.Вышинскому от 10 июля 1949 г., с которым ознакомился И.В.Ста- лин86. Судя по пометам Сталина, отправной точкой его размышлений над информацией В.ЗЛебедева стала констатация посла, что агенты двойки51 расставлены в теперешней Польше на «виднейших постах»87. Лебедев сообщал о принадлежности к «двойке» целого ряда высших офицеров, входивших в состав руководства польской партии. Этот «пассаж» Лебедева был отнюдь не случаен. Он, по сути дела, обвинял в принадлежности к «двойке» одного из ближайших соратников Гомулки генерала Спыхальского, а также маршала Роля-Жимерского, генерала Я.Зажицкого. Спыхальскому инкриминировалось, что будучи первым заместителем министра обороны, он «удалил из польской армии огромное большинство советских людей, которые в ней служили со времен войны. Он принимал на службу польских офицеров, возвращавшихся из эмиграции из Лондона». При этом делалось предположение, что Гомулка «является лицом, каким-то образом подчиненным Спыхальскому». И эту информацию Сталин специально отметил. В ноябре 1949 г. Спыхальский, лишенный поста вице-министра еще в марте 1949

г., был выведен из состава Политбюро и ЦК ПОРП, а в мае 1950

г. арестован.

Обвинение в связях с Западом было в вышеназванном документе предъявлено и М.Роля-Жимерскому, кадровому военному, со времен Первой мировой войны связанному с коммунистическим движением. В.З.Лебедев охарактеризовал Роля-Жимерского как паркетного генерала, не имеющего ни достаточной подготовки, ни опыта войны. Можно предположить, что эта и подобная ей информация, поступавшая из Варшавы по дипломатическим каналам, побудила советское руководство предложить контрразведке Войска Польского установить негласное наблюдение за Роля-Жи- мерским и его семьей88-

В условиях, когда во всех странах региона осуществлялся перевод национальных армий на советскую военную доктрину, целесообразность сохранения довоенного кадрового офицера на посту министра обороны не могла в Москве не вызвать сомнений. К этому времени — лето 1949 г., — видимо, относится появление замысла о замене М.Роля-Жимерского другой кандидатурой.

Авторы не располагают документами, прямо отвечающими на вопрос, кто, Москва или Варшава, был инициатором идеи назначения на пост министра обороны Польши маршала К. К. Рокоссовского, поляка по национальности, главнокомандующего Северной группой советских войск, дислоцировавшейся в Польше. По официальной версии, с такой просьбой в Москву обратилась польская сторона. 27 октября 1949 г. советское правительство дало согласие на назначение Рокоссовского. В тот же день советский посол в Варшаве получил указание уведомить об этом Б.Берута89. 2 ноября 1949 г. Берут имел беседу с Роля-Жимерским о предстоящей замене его маршалом Рокоссовским. Советник МГБ СССР Давыдов сообщил в Москву о реакции Жимерского на это решение: «...Моего ухода требует международная обстановка»90. Однако, ряд российских документов дает косвенные свидетельства о том, что инициатива в этом назначении принадлежала все-таки Москве. В подтверждение можно привести письмо В.ЗЛебедева И.В.Сталину от 26 февраля 1950 г. Советский посол анализировал в нем ситуацию в руководстве ПОРП и отмечал, что вокруг Берута сложилась прочная руководящая тройка в составе Минца, Бермана и Замб- ровского, которую посол охарактеризовал как «котел». Лебедев, считая одним из главных вопрос об освобождении Берута из этого «котла», писал: «Беруту нужно... приблизить к себе 2—3 товарищей из числа поляков и смелее опираться на них, постепенно лишая ореола "незаменимости" членов сложившейся вокруг него тройки; нужно, чтобы он понял, что опасаться Рокоссовского ему, Беруту, так же, как и польскому рабочему классу, нечего»91. Последнее замечание было вовсе не случайным. В этом же письме посол излагал информацию о заседании Политбюро ЦК ПОРП, полученную от К.К.Рокоссовского. Маршал рассказывал, как при обсуждении поставленного по его инициативе вопроса о повышении окладов офицерскому корпусу Войска Польского члены высшего политического руководства страны устроили ему «баню», продемонстрировав его изоляцию в этом органе партии92. Более того, в беседе Рокоссовского с Берутом сразу после заседания Берут откровенно объяснил министру: афронт вызван опасениями, что маршал покушается на их власть. Сюжет с «баней» и ее причинами, на наш взгляд, может рассматриваться как косвенное подтверждение нашего предположения о том, что инициатором назначения Рокоссовского министром национальной обороны Польши выступила Москва.

По-видимому, Сталин был обеспокоен ситуацией в узком руководстве ПОРП, и назначение Рокоссовского, с точки зрения Москвы, могло не только резко усилить советский контроль в Войске Польском, но и внедрить «своего человека» в высший эшелон ПОРП, тем самым ослабить влияние вышеназванной тройки на Берута. Однако достигнуть поставленной цели в полной мере не удалось. Осенью 1953 г. Рокоссовский в беседе с советником посольства СССР в Варшаве Д.И.Заикиным признавался, что тяготится своим пребыванием в Польше, где он считается «человеком Москвы», и ему трудно работать. Он говорил о неправильном подборе кадров, когда в политуправлении Войска Польского кадры укомплектовываются по национальному и семейному (читай: еврейскому) принципу, что Берут находится под влиянием Бермана, Минца и Замбровского, которые относятся к нему, Рокоссовскому, недоброжелательно93.

О крайней заинтересованности Сталина в укреплении позиций Рокоссовского свидетельствует и тот «нажим» советников МГБ СССР на польские спецслужбы с целью организации «разработки» М.Роля-Жимерского уже после освобождения его от должности министра обороны. Так, в частности, в марте 1950 г. заместитель советника МГБ СССР в Польше Климашев сообщал В.САбакумо- ву, что «до сих пор не организована активная разработка Роля- Жимерского» и что он, Климашев, обратил «внимание министерства общественной безопасности Польши на необходимость установить тщательное агентурное наблюдение за Роля-Жимерским и его связями и принять меры, исключающие возможность его побега за границу»94. «Разработка» Роля-Жимерского завершилась его арестом в марте 1953 г.

Все вышеизложенное убедительно свидетельствует, что импульс к назначению Рокоссовского в Польшу исходил все-таки из Москвы. Сопоставление развития событий по замене министров обороны в других странах региона позволяет утверждать, что такой «шаг» Сталина представлял исключение в общей линии Москвы. Это подтверждается вышеизложенным материалом об отказе Сталина повторить «польский вариант» в Болгарии и Румынии.

Особая политика СССР в отношении Польши определялась не только важнейшим геополитическим положением этой страны и ее местом в стратегических планах Москвы, но и неуверенностью советского руководства в стабильности власти ПОРП. Поэтому отнюдь не случайно К. К.Рокоссовский как министр обороны Польши фактически находился вне контроля со стороны польской власти. Как свидетельствовал бывший высокопоставленный офицер польской госбезопасности Ю.Святло, «в вопросах армии Рокоссовский... контактирует непосредственно с советским штабом.

Он просто посылает в штаб рапорты без оповещения и информирования Берута»95. Отстранение от службы в армии М.Спыхаль- ского и М.Роля-Жимерского и затем их аресты не развернулись в судебные процессы, что имело место в других странах. По-видимому, причина этого заключалась в том, что генералам отводилась подсобная роль фигурантов в задуманной Берутом, Берманом, Минцем и Замбровским акции против арестованного в августе 1951 г.

В.Гомулки. Они должны были свидетельствовать о якобы имевшихся связях Гомулки с лондонским подпольем в годы ВОЙНЫ96.

Но такого процесса подготовить не удалось, хотя Б. Берут не оставлял замысла провести закрытый судебный процесс, главной фигурой которого должен был стать генерал Спыхальский, как организатор заговора в армии с целью свержения государственного строя.

Видимо, в связи с этим было выделено в отдельное судопроизводство «дело» генерала Ю.Куропески, офицера довоенной польской армии, бывшею начальника штаба Варшавского военного округа Войска Польского, арестованного вместе с группой генерала С.Татара и в 1952 г. приговоренного к смертной казни.

Это предположение подтверждается письмом министра госбезопасности СССР С.Игнатьева И.В.Сталину, где, в частности, говорилось: «...В ходе следствия и на суде Куропеска отрицал свое участие в подготовке военного заговора против правительства Польской Республики, однако после суда он признал свою причастность к заговору и дал показания на бывшего вице-министра Национальной обороны Польши Спыхальского как одного из руководителей этого заговора. В связи с тем, что польское правительство придает показаниям Куропеска большое значение, по указанию, товарища Берута исполнение приговора приостановлено и данные им показания проверяются органами безопасности Польши»97.

Приложенный к этому письму текст прошения Куропески о помиловании свидетельствует, что по показаниям Куропески главным организатором «заговора в армии» выступал именно Спыхальский. Стойкая заинтересованность Берута в организации судебного процесса над Спыхальским подтверждается и тем фактом, что в марте 1956 г., за неделю до своей смерти, Берут в беседе с Я .Дзержинским, сотрудником аппарата ЦК ВКП(б), упорно настаивал на необходимости проведения закрытого процесса98.

Тем не менее курс руководства ПОРП на организацию крупного процесса, который «обнаружил» бы связи военных «заговорщиков» с некоторыми бывшими высшими функционерами партии, не завершился крупномасштабной репрессивной акцией против офицеров-коммунистов. Дело ограничилось арестами. Среди арестованных был начальник П-го отдела (разведка) генштаба Войска Польского, генерал В.Комар, участник войны в Испании, коммунист с довоенным стажем. Весной 1951 г. Б.Берут обратился с письмом к М.А.Суслову с просьбой передать из архивов Коминтерна материал на Комара. Ответ Суслова, по сути дела, не содер жал компрометирующих данных". Тем не менее летом 1951 г. генерал был переведен на другую работу, а в ноябре 1952 г. арестован*.

Таким образом, весь вышеизложенный материал свидетельствует, что 1949—1953 гг. стали в Восточной Европе временем кардинальных перемен в армии — важнейшим компонентам государственно-политической системы и одним из охранительных инструментов режима. Эти перемены шли в русле укрепления власти новой партийно-государственной номенклатуры и становления самой этой номенклатуры как особого социального слоя. Применительно к армии речь шла о создании новой военной элиты, нового по социально-классовому происхождению офицерского корпуса. Одним из основных способов достижения этой цели стало вытеснение из армии довоенного кадрового офицерства и генералитета прежде всего репрессивными методами. С помощью репрессий (принудительная изоляция без судебных решений, выведение за штат, судебные политические процессы, приговоры, тюремные наказания и смертные казни) была уничтожена «старая» военная элита, которая правящей коммунистической верхушкой рассматривалась как реальная угроза ее власти. Отсюда проистекали обвинения генералитета и старшего офицерства в антигосударственных заговорах в армии, типичные для всех стран. Наблюдавшиеся практически повсеместно попытки «увязать» репрессии в армии с репрессиями в партийной верхушке отражали, кроме того, и клановую борьбу в процессе становления новой политической элиты в странах региона.

Правившая коммунистическая верхушка рассматривала репрессии в офицерском корпусе и среди генералитета как важнейший способ достижения унификации политических настроений в армейской среде и как средство против зарождения здесь любого инакомыслия. Итогом репрессивных акций в армии и массовой замены генералитета и офицерского корпуса стало превращение армий стран Восточной Европы во властный инструмент высшей партийной номенклатуры.

Советская сторона, как видно из всего вышеизложенного, участвуя в этих репрессиях, а порой и напрямую инициируя их, преследовала свои стратегические интересы. Используя внутриклано- вую борьбу в партии и несовместимость «старой» и нарождающейся «новой» элиты в армии, Москва решала свои политические задачи более высокого уровня. Речь шла прежде всего о подготовке условий, необходимых для внедрения в национальные армии советской военной доктрины и обеспечения ее реализации соответствующими военными национальными кадрами при жесткой системе советского контроля через институт советников. С точки зрения внутренних процессов в странах Восточной Европы начало 50-х годов следует рассматривать как важный подготовительный этап к созданию военно-политического союза СССР и стран Восточной Европы, к возникновению в 1955 г. Варшавского договора.

* * *

Таким образом, изложенный в главе фактический материал позволяет утверждать, что политические репрессии 1949—1953 гг. в обществе являлись, наряду с идеолого-пропагандистским воздействием и созданием разветвленной системы социальных привилегий, гарантий и предпочтений, которые должны были убеждать общественное мнение в исключительной справедливости этого строя, одним из главных инструментов формирования в странах Восточной Европы политических режимов советского типа. Нарастание «холодной войны» (внешний фактор) и все более отчетливо проявлявшийся разрыв между заявленными компартиями в процессе их прихода к власти общественными авансами — с одной стороны и реальными результатами внутренней, прежде всего экономической, политики (внутренний фактор) — с другой определили направления, темпы, масштабы и конкретные формы проводившихся политических репрессий. Свою роль в этом играл и субъективный фактор, а именно идейно-доктринальный принцип коммунистов — «кто не с нами, тот против нас». Иными словами, власть исходила из того, что у законопослушных граждан не может быть недовольства ею, а любое недовольство есть проявление враждебности. В таких условиях для правящих партий особую остроту приобрел сохранявшийся в обществе плюрализм идейно-политических ориентаций. Усиление социально-экономических трудностей объективно создавало почву для нарастания оппозиционных настроений. Объединенные общими интересами — удержать власть и сцементировать советский блок — Москва и высшая политическая элита стран Восточной Европы рассматривали репрессии как объективную необходимость.

В рассматриваемые годы усилия правящей верхушки концентрировались на том, чтобы с помощью созданного при участии и контроле Москвы репрессивного аппарата исключить возможность общественного самовыражения тех социальных и политических групп, которые были массовыми адептами прежнего строя. Речь шла в первую очередь об изоляции от общества «старой», некоммунистической элиты вне зависимости от отношения ее конкретных представителей с новой властью. Репрессии против прежних хозяйственных кадров, представителей инженерно-технического корпуса, прошедших в свое время подготовку на Западе, расчищали «поле» для внедрения советских технологий и тем самым способствовали включению стран региона в экономические структуры формировавшегося восточного блока.

Репрессивные акции такого плана расчищали «почву» для внедрения и укрепления коммунистической элиты и насаждения партийно-государственной номенклатуры всех уровней — нового слоя управленцев, становившихся главной социальной опорой формирующегося режима.

Как особое направление в репрессивной политике компартий, представляется необходимым выделить репрессии в армиях стран Восточной Европы, хотя, безусловно, они являлись производными от общеполитических и внутрипартийных репрессий, о которых речь пойдет в следующей главе. Путем спешного и массового удаления из армий кадрового офицерства и особенно высшего командного состава довоенного и военного времени, репрессирования и замены их выходцами из рабоче-крестьянской среды формирующаяся правящая элита пыталась обеспечить абсолютную политическую надежность этой стержневой силовой структуры. Перемены, достигавшиеся путем репрессирования кадрового офицерского корпуса, закладывали основы для превращения армий стран региона в национальный компонент нарождающегося советского военного блока. Документы показывают, что Москва напрямую увязывала свое участие в модернизации армий региона, их перевооружения, управления, а также принципов организации с массовыми кадровыми чистками офицерского корпуса и генералитета. Рабоче-крестьянский командный состав, созданный новым государством, становился важнейшим элементом политического режима и новой правящей элиты в регионе.

Таким образом, различные по своей социально-политической направленности репрессии 1949—1953 гг. в странах Восточной Европы были ориентированы на достижение главной цели — принудить общество принять соответствующие большевизму принципы его организации, исключив тем самым возможность проявления какого-либо инакомыслия. В результате репрессий, превращенных в государственную политику, в регионе была создана необходимая для реализации планов ускоренного «строительства социализма» привычная коммунистам атмосфера «отмобилизованности», постоянной готовности общества откликаться на все сигналы, идущие сверху, атмосфера страха, созвучная климату «холодной войны». 7

Там же. С. 451, 452. 8

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1357. Л. 229. 9

Там же. 10

Советский фактор в Восточной Европе... Т. 1. 1944—1948. С. 123. 11

См.: Nalepa E.J. Oficerowie Armii Radzieckiej w Wojsku Polskim. 1943-1968. W-wa, 1995. S. 17, 21.

>52 Nalepa E.J. Указ. соч. S.. 41, 64; РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1291. Л. 7. 13

Poksinski J. «TUN». Tatar— Utnik—Nowicki. W-wa, 1992. S. 257; Stabek H. Intelektualistow obraz wlasny. 1944—1989. W-wa, 1997. S. 57; Socha L. Те pokolenia ialobami czame. Skazani na Smieri і ich Sfdziowie. 1944—1954. W-wa, 1986. S. 61. 14

Piecuch H. Akcje specjalne: od Bieruta do Ochaba. W-wa, 1996. S. 53. 15

Подсчет произведен авторами на основе документов МВД СССР, опубликованных в сб.: Восточная Европа в документах российских архивов. Т. I. 1944—1948. С. 419—422. 16

Людям свойственно ошибаться. Из воспоминаний М.Ракоши.

С. 8-9. 17

См. подробнее: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: Миф или реальность? М., 1993. С. 182. 18

Советский фактор в Восточной Европе... Т. I. 1944—1948. С. 151— 152. 19

Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Указ. соч. С. 145. 20

АВП РФ. Ф. 074. Оп. 35. П. 125. Д. 8. Л. 13. 21

Kaplan K. Procesy s Ceskoslovenskou generalitou // Historie a vojenstvi. 1990. C. 3. S. 48. 22

Bfachov? V. Destmkce d?stojnickeho sboru Cs. armady po ?noru 1948 // Historie a vojenstvi. 1992. C. 3. S. 109—114. 23

Kaplan K. Op. cit. S. 52. 24

Bfachov? V. Op. cit. S. 114. 25

Nalepa E.J. Op. cit. S. 63—64. 26

Poksinski J. Op. cit. S. 7. 27

АВП РФ. Ф. 1022. On. 33. П. 253. Д. 5. Л. 8. 28

Poksinski J. Op. cit. S. 257. 29

АВП РФ. Ф. 077. On. 29. П. 132. Д. 8. Л. 60. 30

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 454. 31

Там же. 32

Там же. 33

Там же. С. 455. 34

АВП РФ. Ф. 07. Оп. 23. П. 177. Д. 42. Л. 48. 35

Там же. Ф. 077. Оп. 29. П. 132. Д. 8. Л. 60. 36

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 288—289. 37

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 262. Л. 114-116; Ф. 3. Оп. 66. Д. 178. Л. 171. 38

Там же. Ф. 3. Оп. 66. Д. 192. Л. 35. 39

Там же. Ф. 3. Оп. 64. Д. 279. Л. 57-58. 40

Там же. Ф. 45. On. 1. Д. 254. Л. 44. 41

Там же. Ф. 3. Оп. 64. Д. 279. Л. 82. 42

Там же. Ф. 45. On. 1. Д. 254. Л. 46-47. 43

Там же. 44

Там же. Л. 47. 45

Там же. Л. 48. 46

Там же. Л. 53—54. 47

Там же. Л. 55. 48

Там же. С. 59. 49

TomeS J. Slovnik к politickym dSjinam Ceskoslovenska 1918—1992. Pr., 1998. S. 82, 104, 126, 148. 50

Kaplan K. Op. cit. S. 46. 51

Brachova V. Op. cit. S. 117. 52

АВП РФ. Ф. 0138. On. 30. П. 160. Д. 7. Л. 59. 53

Brachova V. Op. cit. S. 121-123. 54

Poksinski J. Spisek w wojsku. Victus Honos. W-wa, 1994. S. 52, 57. 55

Marat S., Snopkiewicz J. Ludzue bezpieki. Dokumentacja czasu bezprawia. W-wa, 1990. S. 190; Bombicki M.R, Zbrodnie prawa. Wyroki s^dow wojskowych w 1. 1944—1954. Т. I, II. Poznan, 1993. 56

РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 130. Л. 49. 5

7 Poksinski J. TUN... S. 51. 58

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 360. Л. 42. 59

Там же. Ф. 3. On. 66. Д. 138. Л. 71-72. 60

Toranska Т. Oni. W-wa, 1989. S. 151. 61

Bombicki M.R. Op. cit. T. 1. S. 33—40. 62

Poksinski J. Spisek w wojsku... S. 5; Он же. TUN... S. 149. 63

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 893—895. 64

Там же. Т. I. 1944-1948. С. 94, 98, 102. 65

Там же. Т. II. 1949-1953. С. 85. 66

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 138. Л. 169. 67

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 455, 664; РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 47, 51. 68

АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 496, Л. 37; АВП РФ. Ф. 077. Оп. 34. П. 175. Д. 9. Л. 47; Оп. 37. П. 187. Д. 6. Л. 105. 69

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 47-48. 70

Там же. 71

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 288—289. 72

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1306. Л. 60. 73

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 292, 293. 74

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 254. Л. 57. 75

Цит. по: Zprava Pillerovy komise. О politickych procesech a rehabilitacich v Ceskoslovenku v letech 1949—1968. T. 1. S. 26. 76

РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1154. Л. 9. 77

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 394. Л. 37-39. 78

Цит. по: Zprava Piellerovy komise... S. 26. 79

Советский фактор в Восточной Европе... Т. I. 1944—1948. С. 453. 80

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 394. Л. 14. 81

Brachova V. Op. cit. S. 110. 82

Korbel P., Vagassky V. Cistky v komunisticke strane Ceskoslovenska. Cerven, 1952. S. 13—14. 83

ZaCek R. Pomocny technicke prapory jako forma zneu2iti braneho za- konu k organisovani masovych politickych represi // Tabory nucene prace a dalSi projevy perzekuce. 1948—1954. Opava 1991. S. 57. 84

АП РФ. Ф. 3. On. 66. Д. 807. Л. 73-76. 85

Nalepa E.J. Op. cit. S. 263-264, 273-274. 86

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 172—178. 87

Там же. С. 174. 88

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1300. Л. 18. 89

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 360. Л. 49, 53. 90

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1361. Л. 21. 91

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 314. 92

Там же. С. 311-312. 93

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 139. Л. 2-3. 94

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1360. Л. 26. 95

Blazynski Z. Mowi Jozef Swiatlo. Za kulisami bezpieki і partii. 1949— 1955. W-wa, 1990. S. 23. 96

Garlicki A. Z tajnych archiwow. W-wa, 1993. S. 142, 143 и др. 97

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 773. 98

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 140. Л. 111-115. 99

Poksinski J. TUN... S. 187.