СИСТЕМА СОВЕТНИКОВ В ДЕЙСТВИИ (1949-1953 гг.)
Причины такой перемены проистекали из серьезных изменений международной ситуации. Реальностью стала биполярность послевоенного мира. Противостояние двух «центров», олицетворением которого явился раскол Германии и образование двух германских государств с разным общественным устройством, получило на рубеже 40—50-х годов новые импульсы. Если раскол Германии продемонстрировал окончательное крушение расчетов И.В.Сталина на его непосредственное участие в решении всех мировых проблем через сохранение долгосрочного сотрудничества с Западом, то испытание атомного оружия в СССР, компенсируя это, закладывало в советский курс длительное противостояние капиталистическому миру. В идеолого-политическом плане этот процесс начался еще во второй половине 1947 г. Произошло, по сути дела, практическое возвращение советского лидера, а с ним и всего политического руководства СССР, к тому восприятию мира, которое сложилось во второй половине 20-х годов. Тогда ключевым фактором для Сталина был приоритет «внешней политики в условиях «враждебного капиталистического окружения...» Все прочее должно было быть подчинено одной великой задаче скорейшего наращивания «военно-промышленной мощи»1.
Став снова исходным, этот постулат был экстраполирован на внутреннюю политику в Советском Союзе, а также распространен на страны региона.
Во главу угла ставилось обеспечение обороноспособности блока. Отсюда проистекала ориентация на ускоренную индустриализацию через превалирующее, во многом экстенсивное развитие тяжелой промышленности во имя милитаризации экономики и модернизации армий, роль которых в жизни общества предельно гипертрофировалась. Для реализации такой политической линии объективно становилось необходимым укрепление и ужесточение власти партийного государства на всех уровнях через ускоренное формирование политических режимов советского типа.Доступные на сегодняшний день документы российских архивов свидетельствуют, что в новых условиях институт советников был ориентирован в первую очередь на обслуживание таких направлений как осуществление, опираясь на опыт СССР, трансформации экономики в соответствии с нуждами блока, перестройка и укрепление силовых структур (армии, госбезопасности, МВД в первую очередь) на классовой основе, функционирование складывавшегося партийно-государственного аппарата. Одновременно Москва получала в свои руки инструмент повседневного контроля за реализацией общих целей в каждой из стран региона.
Заинтересованность региональной коммунистической элиты в присутствии советников была обусловлена тем, что, приступив к строительству «социализма по Сталину», она столкнулась с рядом проблем, связанных не только с выполнением программы «социалистических преобразований», но и с обеспечением безопасности своей власти. Среди них ключевую роль играла проблема нехватки национальных кадров, готовых к выполнению поставленных на повестку дня задач. Для одних стран она упиралась в элементарное отсутствие необходимого кадрового контингента. В Албании это проистекало из общей цивилизационной отсталости. В Болгарии, Румынии и Венгрии недостаток квалифицированных кадров объяснялся в значительной мере прошедшими в 1945—1947 гг. репрессиями против адептов старых, прогермански ориентированных режимов, а также интенсивными чистками под контролем СКК армии и госаппарата от фашистских и профашистских элементов2.
В Польше и Чехословакии также имело место политическое недоверие коммунистов к «буржуазным специалистам» и стремление вытеснить их из системы управления обществом.Судя по документам, в 1949 г. подходы Москвы к использованию советских советников и специалистов в странах региона четко определились. В советском руководстве считали, что новая национальная элита, получив всю полноту власти, не может в сжатые сроки решить первоочередные, с точки зрения ЦК ВКП(б), задачи без прямого советского участия и контроля. Выход виделся в расширении этого участия и превращении института советников и специалистов в постоянный фактор воздействия на внутреннюю ситуацию каждой из стран.
На таком фоне Москва в конце 1949 г. принципиально изменила условия финансирования направляемых в страны советников и специалистов. Если в 1944—1949 гг. страны региона несли лишь часть финансовых расходов, то в октябре 1949 г. Совет Министров СССР принял новое постановление по этому поводу3.
Советская сторона исходила из того, что правительства Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии и Болгарии «должны выплачивать советским специалистам заработную плату в местной валюте в размере окладов, которые существуют или будут установлены в дальнейшем для местных специалистов соответствующих должностей и квалификации, и обеспечить другие условия, включая продовольственное и промтоварное снабжение, установленные надбавки к заработной плате и т.п., которыми пользуются местные специалисты, а также бесплатными квартирами с обстановкой, отоплением и освещением»4.
Такой порядок оплаты советников и специалистов вводился с 1
ноября 1949 г. На основании этого постановления в 1950 г. были подписаны соответствующие двусторонние соглашения или протоколы, конкретизирующие финансовую сторону дела.
Таким образом, произошли принципиальные изменения в условиях финансирования работы советских специалистов в пользу СССР. Исключение составляла Албания, в отношении которой сохранилось действие Постановления от 5 марта 1944 г., где фиксировалась оплата деятельности советников из бюджета СССР.
Столь существенную корректировку советским руководством финансовой ситуации с советниками можно объяснить не только экономическими мотивами, но и некоторыми новыми тенденциями в политике национальной номенклатуры. Их следует охарактеризовать как стремление решать важные внутренние проблемы руками советских людей и тем самым избежать политической ответственности при возможных неудачах. Фонды секретариатов Совета министров и министра иностранных дел СССР хранят многие десятки писем с просьбами руководителей стран Восточной Европы направить советников и специалистов. Новые тенденции в политике лидеров стран региона достаточно быстро были замечены Сталиным. Это отчетливо проявилось уже в его беседах с Э.Ход- жей и болгарской правительственной делегацией, состоявшихся в марте и июле 1949 г.
В начале года албанская сторона через миссию СССР в Тиране подала заявку на 120 советских специалистов (из них 27 гражданских) для албанской армии5. В Москве сочли такие цифры слишком завышенными и существенно ограничили численность командируемых на работу в Албанию в 1949 г. Вероятно, позиция Москвы побудила Ходжу в беседе со Сталиным в марте 1949 г. вновь поставить вопрос о присылке советских специалистов. Он просил направить их для оказания помощи в осуществлении двухлетнего плана экономического развития. В частности, речь шла о специалистах по строительству текстильного и сахарного комбинатов, геологоразведочным работам (Албания располагает залежами редких полезных ископаемых — медь, хром, битум и др.), по исследованиям электроэнергетических ресурсов. Как особо важный обсуждался вопрос об участии советских офицеров в организации службы безопасности и полиции, налаживании работы министерства внутренних дел6.
Реакция Сталина на просьбы албанской стороны была весьма позитивной: «...Мы Албании поможем». Советский лидер считал наиболее эффективной формой помощи направление в Албанию советских инструкторов. Сделав оговорку («...мы надеемся, что албанцы сами будут работать»), Сталин дал поручение министру иностранных дел СССР А.Я.Вышинскому рассмотреть все просьбы албанской стороны7.
В апреле 1949 г. между правительствами СССР и Албании была достигнута договоренность по программе командирования 37 советских специалистов в 1949 г., выполненной к концу года8.Беседа И.В.Сталина 29 июля 1949 г. с болгарской правительственной делегацией, возглавляемой В.Червенковым, также показала многоплановость запросов болгарской стороны на советских специалистов. Болгары просили оказать помощь советниками в области планирования экономики, развития сельского хозяйства, организации внутренней торговли, финансов, строительства, возведения и эксплуатации электростанций. Сталин пообещал направить в Болгарию советских специалистов, «которые смогут быть полезными для Болгарии»9. 2 сентября 1949 г. последовала официальная просьба болгарского правительства прислать «четырех советских специалистов: по вопросам планирования сельского хозяйства, по вопросам внутренней торговли и политики цен, по финансовым вопросам и по министерству промышленности». В телеграмме Червенкова на имя Сталина отмечалось: «Указанные специалисты будут нами использованы в качестве советников при Совете Министров. Просьба ускорить их присылку»10.
С аналогичной просьбой 6 августа 1949 г. обращался к Сталину премьер-министр Польши Ю.Циранкевич. Речь шла о направлении в Польшу советских специалистов для экспертизы «польского 6-летнего плана развития добычи угля и реконструкции угольной промышленности»11.
Анализ статистических данных, представленных в справке МИД СССР к заседанию Совета министров СССР 31 октября 1949 г., дает все основания утверждать, что эти просьбы болгарской и польской сторон, как и подобные просьбы руководства других стран региона, систематически выполнялись. Более того, экономическое направление работы советников уже в 1949 г. оформилось как одно из ведущих. К концу этого года в страны Восточной Европы было направлено 187 специалистов для оказания технической помощи, 61 — военный советник77, 18 гражданских советников и специалистов. Среди этих последних только 9 были советниками и работали в Румынии.
(В декабре 1949 г. Г.Деж направил в Москву новый запрос на советников в гражданские отрасли экономики численностью более 60 человек). Из первой группы подавляющая часть (139 чел.) работала в Болгарии и Албании (соответственно — 99 и 40 чел.). В Румынию было откомандировано 14 чел., в Польшу78 — 8, в Чехословакию — 6 чел. В качестве военных советников осенью 1949 г. в Болгарии находились 29 офицеров, вВенгрии — 13, в Румынии — 11, в Чехословакии — 8 чел.12 Причем главные военные советники были прикомандированы к министрам обороны Албании, Болгарии, Венгрии и Румынии, т.е. туда, где шло интенсивное увеличение численности армий и их перестройка в соответствии со структурой советской армии79. Документы ЦК ВКП(б), относящиеся к февралю 1950 г. свидетельствуют, что в советском военном ведомстве уже была определена не только структура института военных советников, но и решением секретариата ЦК ВКП(б) утверждена номенклатура должностей военных советников в армиях союзных стран. В списке должностей, включенных в номенклатуру ЦК ВКП(б), значились главные военные советники, их заместители, заместители главных военных советников по политчасти, старшие военные советники и советники при начальниках отдельных родов войск, советники при начальниках отделов генеральных штабов, советники при командующих военными округами, армиями, корпусами, дивизиями, советники при начальниках военных академий. Всего для Албании, Болгарии, Венгрии, Румынии и Чехословакии было утверждено 84 должности. Главные военные советники в тот период предусматривались для Албании, Болгарии, Венгрии и Румынии, их заместители — для Болгарии, Венгрии и Румынии, заместители главных военных советников по политчасти — для Албании, Болгарии, Венгрии и Румынии. Старшие советники и советники при начальниках родов войск предусматривались для всех стран. Военные советники направлялись в генштабы Албании, Болгарии, Румынии и Чехословакии. На остальные категории советников в феврале 1950 г. приходилось 13 должностей из 83. Это свидетельствовало о том, что советским контролем пока была охвачена лишь армейская верхушка. Исключение составляла Чехословакия, где 6 военных советников работали в среднем армейском звене13.
Архивные документы, отложившиеся в «особых папках» Политбюро ЦК ВКП(б), показывают, что имелась еще одна группа военных советников и специалистов, работавших в регионе. В течение 1949
г. был принят ряд решений о командировании советских офицеров в страны Восточной Европы в качестве советников и специалистов по линии МВД, МГБ и военной юстиции СССР. Например, 18 апреля 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о помощи албанскому правительству «в организации работы органов Министерства внутренних дел Албании». Было решено «в связи с просьбой албанского правительства: ... 1. Обязать МГБ СССР (тов. Абакумова) принять в 1949 г. на специальные курсы 20
албанских офицеров (из) органов государственной безопасности. 2. Обязать МГБ СССР (тов. Абакумова) направить в Албанию инструкторов по организации шифросистемы МВД Албании. 4.
Обязать МВД СССР (тов. Круглова) командировать в Албанию на срок до одного года инструктора по организации работы органов милиции и инструктора по расследованию уголовных дел»14.
Безусловно, вышеприведенный документ весьма специфичен. Он отражает конкретную ситуацию в Албании, где партия, стоявшая у власти, вовсе не располагала соответствующими кадрами и необходимыми для обеспечения этой власти силовыми структурами. В других странах, как и показывают документы, в 1949 г. четко обозначились два направления советского участия в кадровой помощи силовым ведомствам, основанной на запросах руководства этих стран.
Первое направление было связано с проблемой организации и укрепления пограничной службы, что было отнюдь не случайным. Достаточно вспомнить, что именно в это время на нараставшее блоковое противостояние «Запад—Восток» наложился резко обострившийся и интернационализированный Москвой советско- югославский конфликт. Стремление, прежде всего Москвы, отсечь Югославию от других стран советского блока, изолировать ее непроницаемой границей обусловило позитивную реакцию И.В.Сталина на соответствующие просьбы Г.Дежа, М.Ракоши и В.Червенкова в июле и сентябре 1949 г. В начале января 1950 г. Г.Деж направил в советское правительство еще один запрос на 1 советника в пограничные войска и 1 — в милицию15. Практическое решение этих вопросов готовилось советской стороной на уровне министра внутренних дел СССР С.Н.Круглова. Как пример, можно привести докладную записку Круглова Сталину о подборе кандидатов на работу в Венгрию в качестве советников по вопросам пограничной охраны и милиции. Документ показывает, что к подбору кадров отношение МВД СССР было весьма серьезным. Старшим советником направлялся полковник Д.Д.Прокофьев — начальник отдела пограничной службы главного управления погранвойск МВД СССР, имевший высшее военное образование (Военная академия им. Фрунзе) и прослуживший в этих войсках 29 лет. На должности советников предлагались 7 офицеров-пограничников (от полковника до майора), 4 из которых закончили Академию им. Фрунзе и 3
— пограншколы МВД. В группу Прокофьева были включены также 2 советника (комиссар милиции 3 ранга и полковник) по вопросам организации службы милиции. В конце августа 1949 г. группа вылетела в Будапешт16.
При этом важно отметить, что советская сторона отнюдь не сводила проблему помощи в организации погранслужбы только к направлению офицеров-советников. По существу, она брала на себя подготовку необходимых кадров. Об этом наглядно свидетельствует, например, решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 28 сентября 1949 г., когда был рассмотрен «вопрос ЦК КП Болгарии». Речь шла о просьбе В.Червенкова оказать помощь «по усовершенствованию офицерского состава погранвойск Болгарии». В связи с этим было принято решение «обязать МВД СССР (т. Круглова): 1.
Организовать подготовку пяти болгарских старших офицеров пограничной службы при Военном институте МВД СССР с годичным сроком обучения, начиная с 1.III.1950 г. 2. Подготовить восемь болгарских младших офицеров при Каменец-Подольской школе усовершенствования офицерского состава МВД СССР с годичным сроком обучения. Начало занятий с октября 1949 г. 3. Организовать при Военном Институте МВД ускоренный курс обучения пограничной службы болгарских офицеров-пограничников по окончании ими курсов "Выстрел" и Военной Академии им. Фрунзе. 4. Принять двух болгар в Алма-Атинское военное училище войск МВД с двухгодичным сроком обучения и подготовить из них инструкторов служебного собаководства. Начало занятий с октября 1949 г. 5. Командировать двух советских офицеров в качестве советников в штаб пограничных войск Болгарии. Принять группу из 6—8 болгарских офицеров и ознакомить их с условиями охраны границы на равнинной, горной местности, на морской и речной границах». В декабре 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло еще одно решение, в соответствии с которым на обучение в СССР разрешалось принять 30 офицеров болгарских погранвойск17. 1949
г. стал стартовым в распространении системы советников МГБ СССР на все страны региона. Импульс к этому был дан начавшимися внутрипартийными политическими репрессиями, открывшимися в середине 1949 г. арестами и следствием по «делам» Т.Костова и Л.Райка.
Летом 1949 г. в Болгарию и Венгрию прибыли со специальным заданием в качестве советников высокопоставленные офицеры МГБ СССР: генерал Л.Л.Шварцман (Чернов) и полковник М.Т.Лихачев (в Софию) генерал М.И.Белкин и полковник Н.И.Макаров (в Будапешт). Судя по их донесениям в Москву, перед ними была поставлена задача обеспечить нужную советскому руководству политическую концепцию следствия и подготовки задуманных процессов. Речь шла о придании этим процессам антититовской и антиюгославской направленности. Есть прямые документальные свидетельства, что автором задания был И.В.Ста- лин, который регулярно получал всю документацию, поступавшую в МГБ СССР от советников этого ведомства и из советских посольств в Софии и Будапеште18. Отмечая эту идеолого-политичес- кую функцию названных советников, следует подчеркнуть, что в отличие от Болгарии, в Венгрии советникам не пришлось корректировать направленность следствия в антиюгославскую сторону доказательствами связей Л.Райка с Й.Тито и А.Ранковичем. Такая направленность, как было показано в предыдущей главе, изначально обеспечивалась активностью М.Ракоши19. Здесь корректировка действий венгерских следователей шла в ином ключе.
Судя по документам МГБ СССР, имеющимся в нашем распоряжении, советские советники, прибывшие в Будапешт с разовым заданием тогда, когда следственные действия уже шли полным ходом, получили в Москве «определенную... установку на объективность в деле». Можно предположить, что эта установка обуславливалась обеспокоенностью Москвы возможным провалом следствия в связи с фантастичностью показаний подследственных, получаемых в результате жесточайших пыток. В 1954 г. в ходе работы специатьно созданной комиссии ЦК ВСРП факты широкого применения мер физического воздействия на Л.Райка и других арестованных были подтверждены венгерскими следователями. Они утверждали, что указания добывать «нужные» свидетельства любыми средствами шли напрямую от первых лиц государства. Это подтверждал и Э.Гере в беседе с послом Киселевым в феврале 1954 г.20
Отчеты советников Шварцмана и Лихачева из Софии и Белкина и Макарова из Будапешта свидетельствуют, что в Москве воспринимали как норму их участие в подготовке допросов и иных следственных действий. Поэтому не случайно в докладе В.С.Аба- кумову, например, Шварцман и Лихачев 3 сентября 1949 г. сообщали, что они «оказывали болгарским следователям практическую помощь в организации допросов, проведении очных ставок, проверке и документации показаний арестованных и свидетелей»21.
Что же касается непосредственного участия офицеров МГБ СССР в допросах, то здесь дело обстояло сложнее. Как сообщал
В.С.Абакумов И.В.Сталину, Л.Л.Шварцман и М.ТЛихачев только «по просьбе тт. Червенкова и Югова лично участвовали в допросах Костова, но потом вынуждены были отойти от его допросов, так как болгарские товарищи сочли неудобным дальнейшее участие советских следователей в допросах Костова»22. Из цитируемого фрагмента со всей очевидностью вытекает, что советники МГБ СССР, выезжая из Москвы, не имели разрешения на личное участие в допросах. Вероятно, такого разрешения не получили и Белкин с Макаровым, хотя, судя по их докладам в МГБ, они присутствовали при допросах Л.Райка и других арестованных. В одном из своих донесений Абакумову они информировали: «Мы, как представители Москвы.., начинаем стеснять Ракоши в проведении той, явно тенденциозной линии, которую Ракоши по своим соображениям хочет, чтобы проводили органы безопасности Венгрии в деле Райка... Наше положение здесь довольно щекотливое. Если мы присутствуем на допросах и видим, что венгерские следователи получают явно неправдоподобные показания, и мы молчим при этом, то фактически участвуем в этом деле, а если обращаем внимание на явную неправдоподобность показаний, то этим вызываем нарушение той линии, которую Ракоши приказал иметь венгерским следователям»23.
Несмотря на возникающие разногласия, М.И.Белкин и Н.И.Макаров продолжали работать с восемью основными обвиняемыми и свидетелями по делу. 16 августа 1949 г. они сообщали Абакумову: «...В последнее время вместе с венгерскими товарищами проводим очные ставки между арестованными, чтобы закрепить их показания. Помимо этого, тщательно документируем показания обвиняемых имеющимися вещественными доказательствами». Кроме того, советники «работали» с агентами венгерской госбезопасности, которые были посажены в камеры к Л.Райку и другим лицам, проходившим по «делу», и вместе с венгерскими следователями готовили речь государственного обвинителя24.
Информируя Абакумова о текущей работе, Белкин и Макаров сообщили также, что они готовят «вместе с венграми» речь для государственного обвинителя, и высказали свое отрицательное отношение к действиям и предложениям Ракоши, который два раза забраковал обвинительный акт по «делу Райка» и «в заключение написал его сам»25.
В тот же день Абакумов препроводил эту докладную записку Сталину с просьбой «обратить внимание на изложенные в записке тт. Белкина и Макарова замечания по существу подготовленного обвинительного акта по делу и указания т. Ракоши венгерским органам безопасности о переработке всех протоколов допросов обвиняемых с целью их сокращения, что может принести ущерб делу»26. Среди критических замечаний советников к документу, подготовленному М.Ракоши, назывались отсутствие ясности «политического существа дела», отсутствие «юридической силы обвинений», наличие формулировок, «материалами дела не подтверждающихся». Советники отмечали реакцию Ракоши на эти замечания: он сказал, «что особого значения этому он не придает», поскольку текст будет переделан в Москве, «где имеются специалисты-юристы, и в частности, тов. Вышинский»27.
Документы российских архивов по «делам» Л.Райка и Т.Костова показывают, что советники, выполняя подготовительную, «черную» работу в соответствии с политическими инструкциями, получаемыми «сверху» из Москвы, обеспечивали реализацию генерального политического замысла этих процессов. Являясь промежуточным, связующим звеном между министром госбезопасности СССР и лидерами Болгарии и Венгрии, советники в этом смысле практически выполняли информационно-аналитические функции. Принципиальные же и окончательные решения при определении судеб «жертв», как показывает переписка Червенкова и Ракоши со Сталиным, согласовывались и принимались только на самом высоком уровне.
Опыт участия советников в подготовке процессов Костова и Райка показал возможности данного инструмента воздействия и контроля за развитием ситуации и заинтересованность в нем как советского руководства, так и национальных лидеров. Поэтому отнюдь не случайно, что еще в ходе подготовки судебного процесса по «делу» Райка в Венгрию выезжали высокие представители госбезопасности Польши и Чехословакии для ознакомления с материалами «дела» и поиска «преступных связей» Райка в элите ПОРП и КПЧ.
Прямым следствием участия советских советников в подготовке суда над Райком стали обращения К.Готвальда и Г.Дежа в Москву с просьбой прислать специалистов из МГБ СССР. Так, 16 сентября 1949 г. после консультации с Ракоши Готвальд отправил в ЦК ВКП (б) телеграмму: «Одновременно с разоблачением предательской клики Райка в Венгрии были обнаружены некоторые ее связи в Чехословакии. Просим ЦК ВКП(б) о направлении нескольких специалистов»28. 23 сентября 1949 г. последовал ответ за подписью И.В.Сталина: «В связи с Вашей просьбой дано указание Министерству госбезопасности выделить и направить в Прагу необходимых работников. Филиппов». Ими стали уже прошедшие «школу» в Софии и Будапеште полковники Лихачев и Макаров. Их «миссия» носила сугубо секретный характер. Советники контактировали только с К.Готвальдом и Р.Сланским, и до начала 1950 г. об их присутствии не было известно даже в аппарате МВД Чехословакии29.
В начале ноября 1949 г. аналогичная просьба последовала из Бухареста.- Уже 9 ноября 1949 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) был решен «вопрос ЦК РРП» и утвержден текст телеграммы Г.Дежу: «В связи с Вашей просьбой прислать в Румынию работников для оказания помощи в разоблачении агентуры иностранных разведок к Вам будут направлены для этой цели работники МГБ СССР тт. Сахаровский и Патрикеев. Филиппов»30.
Анализ доступных документов, отражающих краткосрочное пребывание четырех групп советников МГБ СССР в Болгарии, Венгрии, Чехословакии и Румынии в связи с «делами» Костова и Райка, а также стремлением (в первую очередь) Москвы интернационализировать эти «дела», позволяет предположить, что применительно к названным странам этот институт все еще не рассматривался как постоянно действующий. Однако участие советских советников в подготовке процессов Т.Костова и Л.Райка и активность в поисках «агентов Тито» и «сторонников Райка» в Чехословакии и Польше вызвали также заинтересованность ряда национальных лидеров в более широком и постоянном использовании этого института. Так, вскоре после прибытия в Будапешт генерала Белкина и Макарова М.Ракоши обратился к советскому послу с письмом, где излагал свою просьбу «прислать из Советского Управления Государственной безопасности для улучшения нашей работы в наше Управление несколько советников». Речь шла о командировании сроком на один год 12 офицеров МГБ СССР. Среди них были запрошены: советник-руководитель всей группы, советник по вопросам погранохраны, два советника по внутренней и внешней контрразведке, один — «по внутренне-политическим вопросам, имею[щий] опыт по троцкистской линии работы». Далее Ракоши просил направить в этой группе советников «по технике», по ведению следствия, «по общим организационным вопросам УГБ», по охране на заводах и предприятиях, «по охране руководящих товарищей», а также «для обучения вооруженных сил Управления Государственной безопасности»31. Фактически венгерский лидер в этом письме определил те основные направления в деятельности госбезопасности, где по его мнению требовался опыт советников МГБ СССР. Уже 31 октября 1949 г. ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу Ракоши. В Венгрию направлялись 15 советников «для оказания помощи в работе местных органов безопасности и пограничным войскам»32. По сути, Ракоши продемонстрировал новый подход к использованию института советских советников, который, судя по доступным документам, был положительно встречен (а может быть, и инициирован) в Москве. В пользу этого говорит решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 13 декабря 1949 г. по вопросу о работе органов МГБ СССР за рубежом. В этом решении было признано необходимым «оказать помощь» органам госбезопасности в странах народной демократии. Организация работы советников МГБ СССР в структурах госбезопасности этих стран возлагалась на 6
отдел 1-го управления МГБ СССР33. Можно предположить, что при подчинении советников МГБ 1-му управлению этого ведомства во многом учитывались не только «практика» 1949 г., но и уже накопленный с 1945 г. опыт их работы при министерстве общественной безопасности Польши, о чем говорилось выше.
В течение февраля—марта 1950 г. были приняты решения Политбюро ЦК ВКП(б) и по другим странам: 27 февраля была утверждена группа советников из 11 человек во главе со старшим советником С.И.Филатовым «для оказания помощи в работе органов безопасности и пограничной службы» Болгарии. В марте 1950 г. была произведена смена советника МГБ СССР в Польше С.П.Да- выдова. На эту должность при министерстве общественной безопасности был утвержден полковник госбезопасности М.С.Безбо- родов, проработавший на своем посту до апреля 1953 г. 24 марта 1950 г. Политбюро ЦК ВКП(б) обязало B.C.Абакумова направить в Румынию бригаду советников из 8 человек во главе со старшим советником А.М.Сахаровским, выполнявшим эти обязанности до ноября 1952 г. 14 июля 1950 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило направить в Чехословакию «для оказания помощи в работе органов безопасности и пограничной службы группу советников МГБ СССР из 8 чел. во главе со старшим советником Боярским В.А.» В декабре 1950 г., реагируя на просьбу Р.Сланского, Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «обязать министра госбезопасности (тов. Абакумова) направить в Чехословакию четырех советников по вопросам организации контрразведки в армии, по борьбе против шпионажа, диверсий и саботажа в промышленности, а также по работе в милиции и организации оперативного учета в министерстве госбезопасности». Чехословацкая сторона через МИД СССР извещалась, что советники МГБ СССР будут командированы в ближайшее время34.
О принятых решениях такого рода уведомлялись первые лица стран региона телеграммой, как правило, за подписью Сталина, где всегда указывалось, что данное решение принято «в связи с Вашей просьбой». При этом вопрос о сроке пребывания советников не фиксировался, что открывало возможности для их длительной работы в стране. Например, в Чехословакии Лихачев и Макаров находились с осени 1949 г. до лета 1950 г., В.А.Боярский с осени 1950 г. до лета 1951 г., АД.Бесчастнов с лета 1951 г. по 1954 г.
Возникает вопрос, были ли эти просьбы результатом самостоятельных шагов, предпринимавшихся лидерами стран региона, или же их поступление инициировалось советской стороной? Документальные материалы не позволяют дать однозначный ответ на этот вопрос. Есть свидетельства в пользу и того и другого варианта. Так, например, в беседе Сталина с Ходжей 2 апреля 1951 г. последний от имени албанского правительства просил «послать дополнительно 8 советников по госбезопасности». Постановлением Совета министров СССР от 30 апреля 1951 г. в Албанию по линии МГБ направлялось 5 советников (по контрразведке и розыску, следственным делам, по криминалистике, погранохране, милиции), а 21 ноября 1951 г. по просьбе албанской стороны был продлен на 2 года срок пребывания советника МГБ СССР М.С.Пузы- рева в МВД этой страны35.
Есть свидетельства и другого рода. Например, чехословацкое руководство (Готвальд и Сланский) не спешило направлять в Москву подобную просьбу. Работавшие по приглашению К.Готвальда уже упоминавшиеся ранее сотрудники МГБ СССР Лихачев и Макаров не рассматривались высшим руководством КПЧ как советники, постоянно действующие в госбезопасности страны. Они имели конкретное задание — поиск «буржуазных националистов» в Чехословакии. Материалы российских архивов показывают, что Готвальд и Сланский еще весной 1950 г. пытались затормозить создание постоянной системы советских советников в органах госбезопасности. Так, в марте 1950 г. Лихачев и Макаров в своих донесениях сообщали в Москву: «Тов. Готвальд и Сланский знают также, что чехословацкие органы нуждаются в повседневной помощи по всем линиям работы, в силу чего возникла необходимость иметь в органах безопасности советников МГБ СССР, как это сделано в других странах народной демократии... Мы пришли к твердому убеждению, что тов. Готвальд и Сланский не хотят иметь наших советников, опасаясь, видимо, того, что советники будут много знать и обо всем информировать Москву»36.
Нам неизвестно, как реагировало советское руководство на такую информацию. Тем не менее к лету 1950 г. советская сторона, по-видимому, получила соответствующую просьбу от Готвальда. В пользу этого свидетельствует тот факт, что 14 июля 1950 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило командирование в Прагу группы советников во главе с В.А.Боярским.
Таким образом, к середине 1950 г. советники МГБ СССР уже постоянно работали во всех странах региона. Документы показывают, что и в дальнейшем, по мере того как репрессивной политикой охватывались все более широкие слои общества, продолжалось насыщение госбезопасности этих стран советниками МГБ СССР, а также входившими в их аппарат инструкторами и техническими работниками.
Следует отметить, что структурами МГБ СССР в начале 50-х годов охватывались и разведывательные направления деятельности национальных органов безопасности, о чем речь пойдет ниже. Документы российских архивов, часть которых уже опубликована, дают основания для вывода, что регулярно происходившее продление сроков пребывания советников, корректировки персонального состава и расширение их аппарата, по сути дела, означали, что сложилось важнейшее силовое звено системы воздействия, участия и контроля советской стороны за политическим развитием региона37. Более того, можно говорить и о том, что началось воспроизводство этого звена на основе использования номенклатурного принципа расстановки и перемещения советских кадров. На рубеже 40—50-х годов в МГБ СССР сложилась группа высших и старших офицеров — генералов и полковников, «курировавших» органы безопасности восточно-европейских стран: Л.Л.Шварцман (Чернов), М.ТЛихачев, М.И.Белкин, Н.И.Макаров, Г.С.Евдоки- менко, С.П.Давыдов, М.С.Безбородов, С.Н.Карташов, А.М.Саха- ровский, ВА.Боярский, АД.Бесчастнов и др. Как показывают документы, в рамках этой группы имели место перемещения советников из одной страны в другую для (или после) выполнения «специальных задач».
Российские исследователи не располагают достаточным документальным материалом, чтобы ответить на закономерно возникающий вопрос, сколько советников МГБ работало в каждой из стран? Некоторые представления на этот счет дают сведения, существующие в национальных историографиях. Так, например, по данным К.Каплана, в Чехословакии в 1950—1953 гг. только в центральном аппарате госбезопасности работало 17 советников МГБ СССР и 2 представителя советской внешней разведки. В Польше, судя по информации С.Марата и Ю.Снопкевича, в середине 1953 г. в министерстве общественной безопасности, не считая структур этого ведомства в воеводствах, а также армейской контрразведки, работали 53 советника МГБ СССР во главе с генералом Лялиным38.
Каковы же были функции советников МГБ, из чего складывалась их практическая работа, на каких условиях осуществлялись их контакты с представителями стран пребывания, каковы были источники сообщаемой ими в Москву информации?
Представляется, что достаточно надежные ответы на эти вопросы могут быть даны на основе изучения документов, подписанных самими советниками и направлявшихся ими в Москву. К сожалению, в настоящее время исследователи располагают лишь небольшой частью источников такого рода. Тем не менее имеющиеся в нашем распоряжении донесения советников на имя Абакумова или его заместителя С.И.Огольцова из Будапешта, Праги, Варшавы и Бухареста позволяют в определенной мере воссоздать картину их повседневной работы.
Анализ вышеназванных документов за 1950 г. показывает, что первоочередной их задачей было информирование Москвы о текущей политической ситуации в стране пребывания. Например, именно такой характер носили сообщения С.П.Давыдова из Варшавы от 6 июля 1949 г. о ситуации в польской католической церкви, М.С.Безбородова от 11 мая 1950 г. о пленуме ЦК ПОРП, телеграмма АМ.Сахаровского, направленная в Москву в начале мая 1950 г., об арестах представителей бывшей политической элиты Румынии, М.С.Безбородова от середины ноября 1950 г. «о вскрытой польскими органами безопасности шпионско-вредительской организации»39.
Особое внимание в информации, поступавшей в Москву, уделялось характеристике отношений в партийных верхах и позиций лидеров по конкретным вопросам. При этом как «показатель надежности» выступало отношение к СССР. Так, например, в обширной докладной записке советника Карташова от 10 февраля 1950
г. из Будапешта была дана политическая характеристика практически всем членам Политбюро ЦК ВПТ и ряду министров Венгрии. Источником для нее были беседы советника с М.Ракоши. Со слов Ракоши была выделена группа политически неблагонадежных деятелей, вина каждого из которых состояла в том, что он «плохо относится к СССР», «враждебно настроен к Советскому Союзу», «группирует вокруг себя людей, настроенных против СССР». Важен и вытекающий из этого вывод советника: «...На руководящих постах в Венгрии... имеются люди, не внушающие доверия... бросается в глаза то обстоятельство, что на руководящих постах в ЦК партии и государственного аппарата много евреев»40.
Таким образом, в Москву пошла информация, сконструированная совместными усилиями М.Ракоши и советника. Весь документ демонстрировал единодушие его соавторов — Ракоши и Карташова — в оценке ситуации в элите ВПТ и в понимании задач органов безопасности Венгрии, а также приоткрывал механизм взаимоотношений советника с первым лицом в государстве — постоянные личные контакты.
Следующим важнейшим объектом внимания советников МГБ СССР было состояние органов безопасности в странах региона, прежде всего их кадровое обеспечение, организация работы и направленность карательных мероприятий. Тот же Карташов сообщал в Москву, что руководство ВПТ «недооценивало роли органов безопасности как острого оружия партии... не принимало должных мер к очищению карательных органов от чуждых элементов». Далее советник, отчитываясь о своей работе, писал: «Имея в виду это положение, мы высказали тов. Ракоши свое мнение о целесообразности проведения тщательной проверки личного состава УГБ, военной контрразведки и полиции и укрепления их рабочи- ми-коммунистами.
Наши советы были учтены, и решением политбюро назначена комиссия по проверке кадров, в первую очередь руководящего состава УГБ и военной контрразведки... Наши советы были одобрены и учтены при реорганизации этих органов, которая сейчас заканчивается»41.
Эта же линия отчетливо прослеживается и в информациях Лихачева и Макарова из Праги. Они обращали внимание на неправильную, с их точки зрения, позицию начальника управления безопасности МВД ЧСР Й.Веселого, который считал, что Чехословакии не нужны сильные органы безопасности. Советники же пола гали, «что органы безопасности Чехословакии работают очень слабо и объясняется это прежде всего безинициативностью т. Веселого и его неспособностью руководить ими»42.
В компетенцию советников МГБ СССР, как показывают документы, входило оказание «практической помощи» в следственной работе органов безопасности страны пребывания. В 1949—1952 гг., на которые пришлась основная тяжесть политических репрессий в регионе, это направление являлось в работе советника магистральным во всех странах. Как типичный пример того времени, можно привести донесение советников М.ТЛихачева и Н.И.Макарова об их пятимесячном пребывании в Праге, где с большим трудом шли поиски «чехословацкого Райка». В марте 1950 г. Лихачев и Макаров информировали Москву: «...В результате тщательно организованного при нашем участии следствия по делам арестованных получены важные показания об активной вражеской работе ряда лиц, занимающих ответственное положение в чехословацком государственном аппарате». Речь шла о В.Клементисе, Г.Гусаке, Л.Но- вомеском и др.43
Однако в отличие от Венгрии итоги «поисковой работы» органов госбезопасности Чехословакии и советских советников не нашли понимания в узком руководстве КПЧ. И это было немедленно доложено в Москву: «Такое отношение к серьезным материалам, полученным в процессе следствия, явилось результатом того, что руководители Чехословакии полагают, что у них в стране англо-американская и титовская агентура не может пробраться в руководящие звенья государственного и партийного аппарата». По мнению советников, именно позиция Готвальда обусловила то, что руководители органов «фактически самоустранились от руководства следствием и со своей стороны не оказывали рядовым работникам помощи в разоблачении преступников». Более того, эта негативная оценка была распространена советниками на всю деятельность органов безопасности Чехословакии, которые «работают очень слабо... за последние пять месяцев... не вскрыто ни одного серьезного дела на агентуру иностранных разведок...»44
Как следует из докладной записки Лихачева и Макарова, для «перелома» ситуации в нужном для советской стороны направлении советники использовали метод откровенного шантажирования Готвальда («...Готвальд, почувствовав, как это было заметно по его поведению, что материалы о преступной деятельности Клементиса и отсутствие решения по ним станут через нас известными в Москве, — заявил, что они эти материалы обсудят и примут соответствующее решение») и давления на руководителей госбезопасности. («В связи с тем, что со стороны товарища Готвальда не поступало никаких указаний об оперативной реализации показаний арестованных, мы в беседе с тт. Веселым и Швабом поинтересовались, думают ли они сами поставить вопрос об аресте кого-либо из сообщников Клементиса»)45. Поскольку «дело» В.Клементиса вскоре стало активно разрабатываться, можно сделать вывод, что работа советников получила в Москве одобрение. Более того, было преодолено и нежелание Готвальда иметь в Праге в соответствующих структурах постоянных представителей МГБ СССР.
Обеспечение развития ситуации внутри правящей элиты в нужном советскому руководству направлении было одной из главных задач советников МГБ СССР в каждой из стран пребывания, и нажим на Готвальда вовсе не был каким-то исключением. Донесения советника С.П.Давыдова и заместителя советника Климашева из Варшавы на рубеже 1949—1950 гг. подтверждают это со всей очевидностью. В конце октября 1949 г. Давыдов, судя по его информациям в Москву, дал указание заместителю начальника управления военной контрразведки Войска Польского советскому полковнику Д.П.Вознесенскому установить негласное наблюдение за семьей М.Роля-Жимерского, дабы исключить якобы готовившийся побег последнего за границу. Контроль за выполнением этого указания был возложен на инструктора аппарата советника МГБ СССР по Гданьскому воеводскому управлению госбезопасности полковника Шибаева46. В ноябре 1949 г. маршал Роля-Жи- мерский был снят с поста министра национальной обороны Польши. В марте 1950 г., видимо, посчитав предпринятые меры недостаточными («...до сих пор не организована активная разработка Роля-Жимерского»), советник сообщал в Москву: «...Нами обращено внимание руководства МОБ Польши на необходимость установить тщательное агентурное наблюдение за Роля-Жимерским и его связями и принять меры, исключающие возможность его побега»47.
Подобное советское «подталкивание», осуществлявшееся через советников МГБ, являлось своего рода «наведением на цель», в соответствии с политическими потребностями Кремля. Этими же потребностями обуславливалось и участие советников в следственных процессах. В большинстве стран именно советники выступали как основные конструкторы будущего процесса и обеспечивали его политическую направленность. Кроме того, они осуществляли жесткий контроль за ходом следственных действий и полученными на допросах показаниями. Обо всем этом немедленно информировалась Москва. Так, например, полковник Г.С.Евдокименко80 в конце июня 1950 г. сообщал В.С.Абакумову о том, что в ходе следствия по «делу арестованных бывших руководящих работников генерального штаба и военного министерства Венгрии ...протокол допроса пишется арестованным под диктовку (венгерского. — Авт.) следствия». При этом советником приводились конкретные примеры на основе сообщений самих венгерских следователей. Советник информировал министра госбезопасности СССР о принятых им в этой связи мерах: «...14 июня с. г. в беседе с начальником УГБ Петером и его заместителем Сюч мы обратили их внимание на вышеизложенные факты о методах допросов, применяемых следователями и высказали мнение о том, что в результате этого следствие запутано.
Петер, согласившись, что подобные методы ведения следствия неправильны, пожаловался: товарищи Ракоши и Фаркаш постоянно требуют от него в максимально сжатые сроки «получать от арестованных хорошие показания, и если эти требования почему- либо вовремя не выполняются, то руководство УГВ обвиняется в плохой работе»48.
В обязанности советников, как показывают документы, входило не только информирование МГБ СССР о ходе следствия, но и направление в Москву самих следственных материалов, прежде всего протоколов допросов. Затем переведенные на русский язык протоколы из МГБ поступали лично Сталину49. Тем самым Сталин имел не только исчерпывающую информацию, но и возможность использовать эти документы для воздействия на первых лиц в других странах региона. Например, 16 марта 1951 г. он направил Б.Беруту, Г.Дежу, В.Червенкову и М.Ракоши показания В.Клементиса и О.Шлинга50. Немедленная реакция Ракоши 27 марта («мы насторожились и на основании имевшегося до сих пор опыта и полученного предупреждения сделаем на своей территории все, чтобы раскрыть и уничтожить организацию врага»51), служит тому подтверждением.
Практическая деятельность советников МГБ СССР при министерствах (или управлениях) госбезопасности стран Восточной Европы в 1949—1951 гг. подвела советское руководство к выводу о необходимости нормативно упорядочить обязанности и права советника этого ведомства. В октябре 1951 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «Наставление для советников МГБ СССР при органах государственной безопасности в странах народной демократии»52. Появление этого документа вряд ли можно считать случайным. К осени 1951 г. практическая деятельность советников МГБ обозначила некоторые нежелательные для советской стороны явления. Конкретно они выражались не только в нараставшем недовольстве национальной номенклатуры привилегированным материальным положением высокопоставленных офицеров МГБ СССР, но и в возникновении трений между первыми лицами государств региона и советниками, о чем свидетельствуют документальные материалы российских архивов. Упреки в «малой активности» в адрес советников, в том числе советника МГБ Карташова, в марте 1950 г. высказывал М.Ракоши представителю аппарата Информбюро С.Г.За- волжскому, отмечая, что «советские товарищи мало помогают и иногда не обращают внимания на многочисленные шпионские группы, арестованные венгерскими властями... Ежедневно большую часть рабочего дня я сам веду следствие, и это продолжается в течение почти года...»53 Не сложились отношения Ракоши и с Г. С. Евдокименко, работавшим в Будапеште с января 1951 г. и отозванным в СССР по настоянию венгерского лидера. И это не было единственным случаем.
Сложными были и отношения главного советника МГБ в Румынии А.М.Сахаровского с Г.Дежем. Последний откровенно жаловался советскому послу С.И.Кавтарадзе 20 июля 1951 г., что его советы и указания «по вопросу улучшения работы органов не получили практического осуществления» в деятельности Сахаровско- го. 19 ноября 1952 г. место Сахаровского занял полковник МГБ СССР С.М.Литвинов54.
Такой накапливавшийся «негативный потенциал», несомненно, форсировал появление «Наставления для советников МГБ СССР...», определявшего пределы компетенции офицеров этого ведомства, командированных в страны Восточной Европы.
Согласно документу, главная задача советника состояла в оказании помощи органам безопасности и милиции страны пребывания в том, чтобы «оперативно правильно проводить в жизнь указания и директивы руководства этих стран по вопросам организации безопасности страны, улучшения постановки агентурно-оперативной и следственной работы, боевой и служебной подготовки пограничных и внутренних войск». Лишь по этим вопросам, как указывалось в документе, советники имели право давать «практические советы», причем «только в устной форме», «не допуская механического копирования форм и методов работы органов госбезопасности СССР» и персонально отвечая «за правильность и форму даваемых ими лично и приданным им аппаратом советов и рекомендаций».
В наставлении были четко определены «уровни» служебных взаимоотношений советников и их аппарата с представителями органов безопасности и политическими руководителями стран пребывания: советники должны были поддерживать «деловой контакт» с министром (или начальником управления) и его заместителями, инструкторы — с руководителями отделов, управлений (департаментов) органов безопасности и войсковых подразделений. Советник МГБ СССР наделялся правом информировать «о недостатках, имеющих место в агентурно-оперативной и следственной работе, а также в службе пограничных и внутренних войск... по мере надобности руководителей страны, но с санкции МГБ СССР в каждом конкретном случае».
Советникам не разрешалось вмешиваться в вопросы назначения и перемещения кадров, лично принимать агентуру органов безопасности и допрашивать арестованных, предоставлять информацию руководителям страны по своей инициативе и без санкции МГБ СССР. В документе предусматривались действия советника в случае получения серьезных компрометирующих материалов в отношении некоторых работников национальных органов безопасности. В такой ситуации советник был обязан «информировать об этом руководителей органов, а в случае необходимости, с санкции МГБ СССР, руководителей страны», но не вмешиваться в решение вопросов об этих «работниках». Советнику категорически запрещалось «давать какие-либо советы по расследованию или проверке» ставших ему известными компрометирующих материалов «на кого-либо из руководящих работников страны», принимать участие в расследовании или проверке таких материалов, в разработке этих лиц. Но советник в подобных случаях был обязан «доложить о наличии таких материалов руководству страны и одновременно доложить об их содержании МГБ СССР для информации Правительству СССР». Одновременно советнику разрешалось информировать руководителей страны пребывания о работе советника и его аппарата по оказанию помощи органам безопасности этой страны, как по их просьбе, так и «в отдельных случаях, когда это необходимо, и по своей инициативе».
Особым пунктом в наставлении были определены вопросы материально-бытового обеспечения аппарата советника — в рамках соответствующих двусторонних договоров. Констатировалась недопустимость излишеств в этой сфере55.
Ко времени появления этого документа МГБ СССР через систему своих советников охватывало не только все карательные структуры в органах безопасности стран региона, включая военную юстицию — суд и прокуратуру, но и подчинявшиеся в СССР министерству госбезопасности пограничные и внутренние войска, а также внешнюю политическую разведку. Известно, что с 1947 г. все службы советской внешней разведки были изъяты из ведения МГБ и МО СССР и переданы в специально созданный комитет информации при СМ СССР. Его возглавил В.М.Молотов как заместитель председателя советского правительства. Выше уже говорилось, что осенью 1949 г. «ранг» комитета был понижен перепод- чинением его МИДу, но комитет сохранил политическую составляющую своей разведывательной деятельности56. Весной 1950 г. «исходя из единства политических целей и задач, а также из взаимного доверия между СССР и странами народной демократии, правительство СССР запретило органам советской разведки ведение всякой разведывательной работы в странах народной демократии57.
Для того чтобы не допустить образования «вакуума», на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 17 апреля 1950 г. было признано целесообразным «установить контакт советской внешнеполитической разведки с соответствующими органами стран народной демократии в целях взаимной помощи в разведывательной работе против капиталистических государств и клики Тито в Югославии». Для этого было решено «иметь при органах внешнеполитической разведки стран народной демократии представителей советской политической разведки с необходимым аппаратом», через которых «установить обмен разведывательными сведениями.., оказывать взаимную помощь в разведывательной работе... и в необходимых случаях совместно проводить разведывательные мероприятия...» Упомянутое постановление правительства СССР, утвержденное решением Политбюро ЦК ВКП(б), было оформлено как Директива послам — посланникам СССР в странах региона «довести до сведения» лично первых лиц государства с просьбой «сообщить свое мнение, пожелания и предложения по существу вышеизложенного»58.
Судя по тому, что 5 — 6 июня 1950 г. Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило кандидатуры представителей комитета информации в странах народной демократии (Т.Т.Шкляренко — в Польше, А.И.Филиппов — в ЧСР, В.Д.Филатов — в ВНР, Л.П.Александров — в НРБ, С.С.Спандарьян — в Румынии, М.Ф.Глазков — в Албании) советская инициатива была поддержана лидерами этих стран.
Оценивая названную реорганизацию советской внешней разведки, чрезвычайно важно отметить, что утвержденным представителям комитета информации предписывалось поддерживать «необходимый контакт с советниками МГБ СССР и представителями советской военной разведки»59. Однако, институт представителей комитета информации в странах региона просуществовал немногим более года, и 2 ноября 1951 г. внешняя разведка была возвращена в МГБ СССР. В созданное 1-ое главное управление этого ведомства вошло и 1-ое управление, которому подчинялись советники МГБ, работавшие в странах Восточной Европы60.
Итак, проведенное руководством СССР в 1951 г. переподчине- ние внешней политической разведки вновь министерству госбезопасности завершило создание разветвленной системы советского контроля в странах региона по линии политического сыска. Теперь МГБ, а через него и советское руководство, прежде всего И.В.Сталин, полностью контролировали внутриполитическое развитие каждой из стран региона.
Что касается национальной политической элиты, то систему советников МГБ СССР она использовала как эффективный инструмент обеспечения устойчивости системы власти и разрешения межклановых противоречий. Коммунистическая элита стран Восточной Европы была заинтересована в присутствии советников и по ряду иных причин. Советник МГБ был прямым связующим звеном с соответствующим ведомством в СССР, которое, как известно, в те годы занимало ключевые позиции в системе советской власти. Кроме того, фигура советского советника могла быть использована в качестве удобного «громоотвода» в случае необходимости отвести от себя ответственность за репрессии. Поэтому отнюдь не случайно сложившийся дуэт — коммунистическая элита—советские советники функционировал, даже несмотря на имевшие место трудности в ее взаимоотношениях с советниками этого ведомства.
Тогда же, в 1950—1951 гг., произошло стремительное распространение института советников на вторую важнейшую силовую ветвь — армии стран Восточной Европы. К этому времени практически при всех министрах обороны действовали главные военные советники с приданным им аппаратом: в Болгарии — генерал-лейтенант Петрушевский, в Румынии — генерал-лейтенант Колганов, в Чехословакии — генерал-лейтенант Гусев, в Венгрии — сначала генерал-майор Ю.М.Прокофьев, а затем, после «жалоб» М.Ракоши в Москву, генерал-лейтенант В.Р.Бойко, в Албании — полковник Лебедев.
Специфика ситуации в Польше заключалась в том, что подавляющая часть высших командных должностей как и в первые послевоенные годы, вновь была занята советскими генералами и старшими офицерами. Курс на назначение советских граждан в штат Войска Польского получил ускорение именно в 1949 г. Например, 8 апреля 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) по представлению министерства вооруженных сил СССР приняло решение о командировании генерал-майора В.С.Бенского «в Польшу для работы в должности начальника организационно-мобилизационного управления Войска польского». В июне 1949 г. аналогичные решения были приняты по кандидатурам полковников С.Б.Сидоровича,
С.А.Макарцева, направлявшихся для работы в должности начальника управления артиллерийского вооружения (Сидорович) и командира дивизии штурмовой авиации (Макарцев) Войска Польского“1. В течение 1949 г. на службу в Войско Польское прибыло 4
генерала и 17 старших офицеров. С ноября 1949 г. министерство национальной обороны возглавлял советский маршал К.К.Рокос- совский. На январь 1950 г. командные должности в генеральном штабе, академии генштаба, ПВО, управлении кадров, в авиации, сухопутных войсках, флоте, политуправлении, интендантстве и военных округах занимали уже 130 советских генералов и полковников. В 1950 г. в Войско Польское было откомандировано 84 генерала и офицера, в 1951 — 96, в 1952 — 68 человек®2.
Изучение протоколов решений Политбюро ЦК ВКП(б) за 1950—1951 гг. позволяет утверждать, что такая форма насыщения офицерского корпуса Войска Польского советскими военнослужащими оставалась основной, что делало институт советников в армии этой страны мало актуальным.
В других странах региона, начиная с 1950 г., шло интенсивное создание среднего командного звена военных советников. Протоколы решений Политбюро ЦК ВКП(б) показывают, что в центре внимания советского руководства стояли армии Болгарии, Венгрии и Румынии. Речь шла о назначении советников при командующих родами войск, военными округами, корпусами, дивизиями, а также в управления военных министерств63. Так, например, 10
марта 1950 г. были утверждены генерал-майор И.И.Горелкин старшим военным советником при начальнике связи румынской армии, полковник Л.И.Кудрявцев — советником при начальнике управления кадров румынской армии, полковник Д.Д.Данилюк — советником при командовании 1-й армии болгарской армии. 12
июня 1950 г. генерал-майор ДЛ.Казаринов был утвержден советником при начальнике оперуправления генштаба венгерской армии. В это же время были утверждены А.Ф.Сыроваткин советником при начальнике инженерных войск венгерской армии, капитан 1-го ранга В.Д.Яшков — старшим советником при командующем военно-морскими силами Болгарии, М.В.Корж — советником при начальнике организационно-мобилизационного отдела генштаба болгарской армии64.
Отдельные доступные документы Архива Президента РФ позволяют произвести частичную реконструкцию того, как возникали в странах региона запросы на военных советников. Например, в январе 1950 г. И.В.Сталин получил выписку из доклада главного военного советника в румынской армии генерала Колганова. В ней сообщалось о недостаточном внимании руководства РРП к положению дел в армии. Именно этот фрагмент доклада привлек, судя по пометам на документе, особое внимание Сталина. Ему принадлежит также надпись «Румыния. Оборона», показывающая, к какой рубрике советский лидер отнес данный документ. К сожалению, мы не располагаем сведениями о том, какие указания были даны Сталиным генштабу Советской Армии в связи с этим конкретным документом. Но 2 февраля 1950 г. Сталин получил из генштаба еще одну информацию о заседании секретариата ЦК РРП от 9 января 1950 г. На секретариате обсуждался вопрос о ситуации в румынской армии. На заседании, наряду с членами Политбюро румынской партии Г.Дежем, А.Паукер, Т.Джорджеску, И.Кишиневским, А.Могиорошем, П.Борилэ, присутствовал и генерал-лейтенант Колганов. В представленной Сталину выписке из решения секретариата ЦК РРП прямо указывалось: «Учитывая особенно важное значение помощи советских военных советников, Секретариат считает необходимым ходатайствовать перед правительством СССР о дополнительной посылке военных советников в армию РНР...» Конкретно речь шла о приглашении 9 военных советников в центральное управление боевой подготовки и в отделы боевой подготовки в округах, в военные академии и училища, в армейскую контрразведку и др. По данным же румынских архивов в конце апреля 1950 г. в армии этой страны работали в качестве советников и сотрудников их аппарата 40 советских офицеров65.
Конкретно-исторический материал показывает, что хронологически появление советников в армиях стран региона отнюдь не случайно совпадает с массовым вытеснением «старого» кадрового офицерства и заменой его классово надежным, партийным контингентом, не имевшим, как правило, профессиональной военной подготовки. В первую очередь это и делало постановку партийной верхушкой стран региона проблемы военных советников перед советским руководством практически неизбежной.
Весной 1950 г. был снят с поста министра обороны JI.Свобода, что стало прологом к массовым чисткам в армии Чехословакии. Буквально вслед за снятием JI.Свободы К.Готвальд и новый министр обороны А.Чепичка 5 мая 1950 г. обратились к Н.А.Булгани- ну с докладной запиской о реорганизации армии и с просьбой о назначении советников. Речь шла о 54 генералах и старших офицерах66. Среди первых прибывших в Чехословакию советников, судя по протоколам решений Политбюро ЦК ВКП(б), были генерал-майор Т.Я.Белик (заместитель по политчасти главного военного советника), генерал-майор А.С.Кузнецов (старший военный советник при командующем артиллерии) и генерал-лейтенант Д.С.Жеребин (старший советник при начальнике генштаба)67. Как сообщали Готвальд и Чепичка Сталину 26 сентября 1950 г., «к настоящему времени основная часть военных советников прибыла». Симптоматично, что это сообщение хронологически почти совпало с информацией посла М.А.Силина (22 августа 1950 г.) Сталину о том, что «...в армию перебросили сотни верных коммунистов на укрепление офицерского состава»68.
Вторая половина 1950 г. и весь 1951 г., когда вооруженное столкновение СССР и США в Корее было в полном разгаре, прошли под знаком массового откомандирования советских генералов и старших офицеров на работу в Албанию, Болгарию, Венгрию, Румынию и Чехословакию в должности советников при командирах дивизий, корпусов, командующих родами войск, начальниках управлений в центральном аппарате армий69. Например, в сентябре 1951 г. в чехословацкой армии работали 73 генерала и полковника. Они были прикомандированы к министру и его заместителям, командующим родами войск и округов, дивизий, начальникам училищ и военных академий. Был решен вопрос о командировании в 1952 г. трех советников в военно-морской флот Румынии70.
В середине 1953 г. в советской военной элите раздавались голоса в пользу распространения института советских советников на полки, бригады и даже батальоны. Эти соображения высказывались, например, в докладной записке Н.А. Булганину летом 1953 г. побывавшими в Чехословакии высокопоставленными представителями генштаба, политуправления Советской Армии и МВД СССР (М.С.Малинин, Н.В.Пупышев, И.С.Шередега)71. Конкретное воплощение эти соображения советских генералов получили в 1954— 1955
гг., когда число военных советников в ЧСР было доведено до 264, а сфера их деятельности распространилась на полки. Такая ситуация сохранялась до конца 1956 г.72
Что касается Польши, то в середине 1952 г. по инициативе К.К.Рокоссовского, который тяготился своим постом министра и пребыванием в стране, была сделана попытка перенести практику и принципы работы советских военных советников в Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Румынии на Войско Польское. Маршал не скрывал, что «он сам бы хотел быть главным военным советником, так как это определило бы срок его пребывания в Польше». Идея Рокоссовского, как сообщает польский историк Э.Налепа, получила одобрение в Москве. Речь шла о назначении военных советников только к польским генералам и старшим офицерам не ниже командира бригады, а также начальникам управлений в министерстве национальной обороны, командующим родами войск. Причем в авиации и танковых войсках предполагалось ввести институт советников вплоть до командиров полков. Функции советников должны были определяться уже упоминавшейся польской инструкцией 1946 г., в которую теперь вносилось принципиальное изменение: военные советники подчинялись не министру обороны Польши, как в 1946 г., а министру и начальнику генштаба Советской Армии73.
Акцию планировалось начать осенью 1952 г., но по предложению Рокоссовского, считавшего «молодой» польский генералитет все еще неготовым к выполнению высших командных функций, она была отложена на более поздний срок — начиная со второй половины 1953 г. В середине 1953 г. польская сторона запросила в Москве 269 советников по линии министерства вооруженных сил СССР. В течение этого года в Польшу было откомандировано 79 офицеров в ранге советников. Однако апогей становления института военных советников в Войске Польском пришелся на 1954 г., когда прибыло около 150 военных советников. Затем, начиная с 1955 г., их численность резко сокращалась и в середине 1956
г. составляла 50 человек, большинство из которых возвратилось в СССР в ноябре—декабре этого года74.
Если судить по протоколам решений Политбюро ЦК ВКП(б), то на работу советниками в армии стран Восточной Европы направлялись лучшие с профессиональной точки зрения советские офицерские кадры, прошедшие войну, окончившие военные академии, имевшие практический опыт командования крупными воинскими подразделениями. В этом отношении для формирования послевоенных армий в регионе их роль, безусловно, была позитивной, о чем есть свидетельства современников. Так, например, Готвальд в письме Сталину 15 января 1952 г., касаясь вопросов строительства в армии, писал о позитивной роли «военных советников под руководством генерал-полковника Гусева и генерал-майора Белика, которые оказали и оказывают большую помощь в реорганизации армии, организации боевой и политической подготовки, быта и жизни войск...»75
Цитируя Готвальда, мы понимаем, что читатель имеет право усомниться в искренности этих слов, в связи с несомненной идейно-политической ангажированностью лидера КПЧ. Но приведем оценку деятельности военных советников, данную в 1987 г. и касающуюся их работы в Польше: «...Со времени создания нашей армии мы имели многочисленных строевых советских советников. Их деятельность была однозначно позитивной»76. Эта оценка принадлежит М.Нашковскому, бывшему начальнику военной контрразведки Войска Польского, занимавшему этот пост с июня 1950
г. по октябрь 1952 г.
На наш взгляд, следует отметить то весьма важное обстоятельство, что в современной национальной историографии позитивы в профессиональной деятельности советских военных советников вытесняются материалом, характеризующим политические аспекты их работы. Речь идет о том, что для советского руководства советники, безусловно, служили источником политической информации, а также проводником политической линии Сталина и его окружения не только в армии, но и в стране пребывания в целом.
Политический «блок» вопросов обязательно присутствовал в донесениях главных военных советников и их аппарата в Москву, например, Колганова, Ряпосова из Румынии, Петрушевского из Болгарии, Гусева из Чехословакии. Наиболее важные из документов такого рода, поступавших в военное министерство на имя Н.А.Булганина, А.М.Василевского, С.М.Штеменко, доводились немедленно до сведения. И.В.Сталина. Так, например, в январе 1952
г. Штеменко представил Сталину докладную записку военного советника при командующем химическими войсками ЧСА полковника В.Я.Наумкина. Наумкин сообщал сведения, полученные им в беседе с заместителем начальника химических войск ЧСА инженер-полковником Билеком. По мнению последнего, «чехословацкие руководители погрязли в мелкобуржуазных привычках и не являются примером для народа», доверие общества к главе правительства А.Запотоцкому «как к политическому деятелю, осуществляющему политику дружбы и сотрудничества с СССР, с каждым днем падает». Готвальд же «потерял всякий политический нюх» и ему нужен советский советник, а еще лучше — аппарат советников по экономическим и политическим вопросам. Чехословакия может пойти по пути Югославии — резюмировал свои рассуждения Билек, считая, что в этих условиях необходимо усилить советское руководство внешней и внутренней политикой Чехословакии, «но так, чтобы не дать повода к разговорам о том, что Советский Союз оккупировал Чехословакию»77. Не удивительно, что информация такого рода, полученная от чехословацкого «источника», легла на стол Сталину.
Советскому лидеру поступали и докладные записки советников, содержавшие их собственные оценки политической ситуации в стране пребывания. Так, 9 января 1951 г. Василевский и Штеменко направили Сталину краткое изложение докладной записки военного юриста, полковника В.Е.Зайцева, с августа 1950 г. работавшего советником при начальнике управления военных судов Войска Польского81. Судя по фрагментам записки Зайцева, представленным Сталину, советник не только дал политические оценки кадровому составу польской военной юстиции — «не внушают политического доверия» — и распространил их на часть госаппарата, но и негативно охарактеризовал главу департамента юстиции Гольдера — «еврей, старый буржуазный юрист, советскую власть признает с оговорками, имеет связь с США». По оценке Зайцева «не внушают политического доверия» заместители председателя верховного военного суда польские офицеры — полковник Драго- мерецкий, полковник Медусский, члены суда Крупский, Гомлер, Серафин, Милевский, главный военный прокурор Зараковский. Такие характеристики Зайцева были отнюдь не случайны: всех этих лиц он «связал» с «делом» Спыхальского — «польского еврея, ярого националиста, сторонника Гомулки», который «под разными предлогами изгонял советских офицеров-юристов»78. Вышеприведенные фрагменты из докладной записки Зайцева объясняют особую роль советников — военных юристов, деятельность которых Нашковский отделяет от профессиональной работы строевых советских офицеров и подчеркивает, что «они (юристы. — Авт.) оказывали немалое и притом одностороннее влияние на направление преследований в армии»79.
Таким образом, опираясь на проанализированный материал, можно констатировать, что в 1950—1951 гг. (в Польше — в 1953— 1954
гг.) во всех, армиях стран региона начала функционировать система военных советников. Они играли существенную роль в модернизации армий, их перевооружении, переформировании, в боевой подготовке в соответствии с советской военной доктриной, совмещая это с контролем над политической атмосферой и настроениями в армии и стране пребывания в целом. По сути дела, советские военные советники в начале 50-х годов выполняли подготовительную работу к объединению армий стран Восточной Европы в военно-политический блок, к созданию организации Варшавского договора в 1955 г.
Вторым направлением в политике Москвы по формированию советского военного блока было развитие военной промышленности в странах Восточной Европы и подключение их к оборонному комплексу СССР. Уже в первых долгосрочных планах экономического развития стран региона была заложена программа развертывания военной промышленности. В соответствии с ней предусматривалось и осуществлялось направление советских специалистов военно-технического профиля. В качестве примера можно привести докладную записку от 3 мая 1950 г. министра вооруженных сил СССР А.М.Василевского и заместителя председателя Госплана СССР П.В.Никитина заместителю председателя Совмина СССР В.М.Молотову о рассмотрении просьбы польского правительства «об оказании ему помощи в организации польской военной промышленности» и направлении в этой связи в Польшу «советских специалистов, необходимых для организации и налаживания производства продукции военной промышленности». Согласно этому документу, к началу 1950 г. в Польше работали 14 советских специалистов. Важно отметить, что 20 ноября 1950 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) вышеупомянутый П.В.Никитин был утвержден для работы постоянным советником при Совете министров Польши «по делам оборонной промышленности и мобилизационного плана народного хозяйства»80.
Резкое ускорение развитию военно-промышленного комплекса придало совещание в Москве 9—12 января 1951 г. руководителей и министров обороны стран региона. Участники совещания были ориентированы Сталиным не только на развертывание армий, но и на резкий рост военно-промышленного потенциала всех стран. Для Польши и Чехословакии речь шла в первую очередь об увеличении объема военного производства и налаживании выпуска новых для них видов вооружения по советским лицензиям. Так, польскому руководству на совещании было рекомендовано не только увеличить численность армии, но и построить в 1951— 1955
гг. 53 новых военных завода, а также создать 92 военных цеха на гражданском производстве. Для других стран, например, Болгарии, имелось в виду налаживание военной промышленности по сути дела с нуля. Отвечая на заявление В.Червенкова о том, что в Болгарии нет тяжелой промышленности, Сталин, по словам М.Ракоши, «предложил, чтобы Болгария сама развивала военную промышленность и, что одно и то же, тяжелую промышленность»81.
Вслед за этим совещанием в феврале 1951 г. был создан специальный военно-координационный комитет82, целью которого было согласование всего комплекса вопросов, связанных с обороной СССР и стран региона. В него входили наряду с представителями СССР, представители всех стран региона82.
Такая напряженная программа интенсивного развертывания военного производства объективно влекла за собой резкое увеличение спроса на советских специалистов и советников военно-технического профиля. Как свидетельствуют документы, вопросы выполнения планов выпуска военной продукции лидеры стран региона напрямую ставили в зависимость от пребывания специалистов советской оборонной промышленности. Так, в апреле 1951 г. Готвальд и Запотоцкий направили в Москву запрос на 25 советников, «которые бы оказали техническую помощь при организации производства на основе представляемых лицензий». В подготовке запроса принимал участие главный военный советник генерал- лейтенант Гусев. В июне 1951 г. в Чехословакию прибыла первая группа в количестве 37 человек, а в августе — еще 44 человека. С марта 1952 г. в ЧСР началось сокращение численности советников по военному производству, и в 1953 г. их осталось 43 человека83.
Материалы российских архивов показывают, что основная масса советников по военному производству стала прибывать в регион в 1951 и особенно в 1952 гг. Так, в 1951—1952 гг. было запланировано откомандировать в Польшу 25 советников с перспективой роста их числа к 1955 г. до 48 человек84.
Процедура направления специалистов военного производства сохранилась такой же, как и в случаях командирования военных советников в армию и госбезопасность: по просьбам правительств стран региона и решениям Совета министров СССР с персональным утверждением на бюро президиума правительства и заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Конкретные кандидатуры подбирались соответствующими профильными министерствами. Причем в Москве, давая согласие на просьбы, поступавшие из стран, открыто говорили о возможности продления сроков пребывания командируемых советских специалистов85. По мере окончания срока пребывания советников по такой же схеме происходило продление времени их работы. Приведем отдельные примеры. 7
мая 1951 г. М.Ракоши просил советскую сторону продлить на один год работу 26 советских специалистов в венгерской военной промышленности. В.М.Молотов, курировавший такие вопросы как заместитель председателя правительства, считал возможным оставить в Венгрии только 24 человека, что и было утверждено на заседании бюро президиума Совета министров СССР 29 мая 1951
г.86 Примерно через год, 16 января 1952 г. Ракоши обратился с письмом к И.В.Сталину, где, доложив о результатах ликвидации карточной системы в Венгрии, затронул и вопросы развертывания военного производства. Он сообщил: «Мы не смогли выполнить прошлогодний план военной промышленности, но производство в течение года возросло... в этом году, видимо, отставать не будем. Для военной промышленности мы организовали специальное министерство»87. Авторы не располагают документом, отражающим реакцию Сталина конкретно на это письмо. Однако материалы более позднего времени позволяют сделать вывод о положительном отношении Сталина к полученной от Ракоши информации. Через полгода венгерский лидер обратился в советское посольство с просьбой продлить срок пребывания советских специалистов для обеспечения роста военного производства, «а также для освоения ряда новых видов вооружения и боеприпасов...»88
Другой пример. 12 февраля 1952 г. председатель правительства ЧСР А.Запотоцкий и министр иностранных дел В.Широкий обратились к советскому правительству с письмом, где просили направить «одного советского специалиста, который помог бы наладить производство ленточного парашюта и оказал бы одновременно содействие при организации производства остальных типов парашютов». 7 марта 1952 г. советское правительство положительно решило этот вопрос89. 15 августа 1952 г. распоряжением Совета министров СССР была удовлетворена просьба чехословацкой стороны о продлении сроков пребывания в ЧСР 17 советским специалистам, направленным по линии министерств вооружения и авиационной промышленности СССР, поскольку «чехословацкая промышленность еще не освоила производство ряда необходимых изделий и выпуск первой серии продукции по советским лицензиям»90. Речь шла о выпуске советских истребителей МИГ-15. 29 декабря 1952 г. А.Я.Вышинский (МИД СССР) и Ю.Максарев (Министерство транспортного машиностроения СССР) информировали И.В.Сталина о просьбе чехословацкого правительства продлить срок пребывания в стране 7 советским специалистам, работавшим в танковой промышленности, и дополнительно командировать одного специалиста сроком на 1 год для налаживания ручной и автоматической сварки танков Т-34 и самоходных пушек СУ-100. Положительное решение было принято 4 января 1953 г.91
К сожалению, материалами, в полной мере раскрывающими участие советских специалистов и советников в развертывании военного производства в странах Восточной Европы, мы не располагаем. Нет и систематических данных о численности командированных в регион специалистов военно-технического профиля. Однако, приведенные выше документы из фонда И.В.Сталина, секретариатов советского правительства, министра иностранных дел
А.Я.Вышинского и других ведомств позволяют сделать вывод, что направление специалистов советской оборонной промышленности, оформленное официальными просьбами первых лиц государств Восточной Европы, носило массовый характер. Причем важно отметить, что наиболее типичным, помимо целевых (для военных заводов) запросов, были запросы на советских специалистов в новые для конкретных стран, как правило, связанные с выпуском военной техники, отрасли промышленности и министерства: электротехника, химия, станкостроение, тяжелое машиностроение, кораблестроение, геологоразведка, электростанции, энергосети и т.д. Иными словами, речь шла о модернизации промышленности и выводе подавляющей части стран региона на более высокую ступень технологического развития, без чего было невозможно и создание военного производства83.
Следует рассмотреть еще одно, на наш взгляд весьма немаловажное с точки зрения исследуемых проблем, направление в деятельности советских советников. Речь идет об их присутствии в органах государственного управления. Известно, что с 1948 г. важнейшей политической целью советского руководства в Восточной Европе было создание государств — аналогов советскому, построенному на принципах концентрации власти в руках узкой партийной верхушки, жесткой централизации управления, сосредоточения всех политических и экономических решений в исполнительных структурах. Принятые или обновленные в 1949—1953 гг. почти во всех странах Восточной Европы конституции подводили законодательную базу именно под эти принципы государственного устройства, а проведенные тогда же реформы судебных структур, административно-территориального деления и системы местных органов власти фактически создавали каркас политической организации тоталитарного общества.
Катализатором ускоренного проведения реформ, направленных к созданию модели государственного управления, максимально приближенной к жестко централизованному советскому образцу, было уже упоминавшееся совещание лидеров стран региона в Москве в январе 1951 г. Предложенный на совещании И.В.Стали- ным курс на ускоренную милитаризацию экономики ставил по существу эти страны в форс-мажорные условия, при которых переход к жестко централизованной системе управления рассматривался как объективно необходимый шаг, гарантирующий успех в выполнении крайне напряженных планов экономического развития.
Партийно-государственной номенклатурой для форсированного перехода к советской системе управления в восточно-европейских странах были затребованы и активно использовались советские советники. Их внедрение в государственные (несиловые) структуры этих стран происходило все по той же схеме, хотя хронологически могло быть «разнесено» во времени. «Опорными» точками в этой схеме были главный советник при правительстве каждой из стран, главные и старшие советники или советники при отраслевых министерствах и управлениях. Далее в иерархической лестнице следовали советники и инструкторы в отделах министерств и ведомств, а также в различных учреждениях и учебных заведениях. Как пример механизма привлечения советников, можно привести просьбу правительства Чехословакии направить «сроком на 1 год главного советника для работы в чехословацком правительстве, а также группу советских специалистов в составе 11 человек для работы в качестве советников при некоторых министерствах Чехословакии». Готовившие ответ в Прагу П.К.Пономаренко (министр заготовок) и А.А.Громыко (заместитель министра иностранных дел) считали возможным удовлетворить просьбу Чехословакии, исключая лишь пункт о главном советнике. Их предложения были одобрены на Политбюро ЦК ВКП(б) 21 декабря 1951
г. Если судить по материалам чешских архивов, то к январю 1953
г. 37 советских специалистов работали в министерствах Чехословакии (исключая министерства обороны и госбезопасности). Из них 15 человек являлись советниками министерств. В президиуме правительства официально не было советского советника, но здесь в качестве «консультанта» выступал советник государственной комиссии по вопросам зарплаты В.Т.Зуев92.
По степени насыщенности высшего звена госаппарата советскими советниками Чехословакия вряд ли являлась в регионе каким-либо исключением. Материалы российских архивов, относящиеся к Румынии, показывают, что в министерствах и ведомствах этой страны в апреле 1953 г. число советников достигало 50
человек93. Приглашение советников осуществлялось по одному и тому же трафарету. Это подтверждается документами секретариата Совета министров СССР, который готовил ответы на запросы из стран. Как пример можно привести обращение Б.Берута через посла СССР в Варшаве А.А.Соболева весной 1953 г. с просьбой прислать советников. Положительный ответ советской стороны был получен Варшавой 26 мая 1953 г.94 По численности запрашиваемых специалистов просьба Берута была аналогична вышеназванному запросу чехословацкого правительства конца 1951 г.
При этом интересно отметить, что под особо пристальным вниманием советской стороны находились министерства финансов, органы госконтроля, налогов и статистики, т.е. те структуры, которые обеспечивали функционирование экономики в заданном на милитаризацию направлении. Поскольку органы госконтроля, как правило, создавались в регионе заново, участие советских советников было здесь непосредственным и самым активным. Так, например, создав в сентябре 1951 г. министерство госконтроля, руководство Чехословакии сразу же обратилось в Москву с просьбой прислать советника в это министерство. В советском руководстве сочли «целесообразным пойти навстречу "чехам", так как Министерство государственного контроля Чехословакии не имеет опыта работы и остро нуждается в помощи Советского Союза в этой области»95.
Приведенный пример отражает весьма типичную для региона ситуацию, что подтверждается данными и по другим странам. Например, после беседы члена Политбюро ЦК РРП П.Борилэ с советским послом в Румынии А.И.Лаврентьевым 7 октября 1952 г. и высказанной послу просьбы прислать советника, в страну был направлен сроком на 1 год советский специалист «для работы в качестве советника по вопросам организации государственного контроля, имея в виду, что такой советник может оказать помощь также в организации контроля в армии и в оборонной промышленности»96.
Советские советники как консультанты принимали участие в организации или реформировании по советскому образцу органов власти всех уровней, а также в реформировании административнотерриториального деления стран региона, что подтверждается рядом документов. Так, 21 декабря 1950 г. Совет министров СССР принял постановление о командировании в Румынию двух сотрудников президиума Верховного Совета СССР в качестве специалистов по административно-территориальному делению страны и «по вопросам организации городских Советов»97. Тогда же, в декабре 1950 г. А.Я.Вышинский обратился к И.В.Сталину с предложением удовлетворить просьбу Болгарии о предоставлении документации, касающейся организации, задач и функций советов и центральных руководящих органов, а также принять 15 болгарских специалистов для ознакомления с работой Советов в СССР. Отдельным пунктом, по сути дела, программы помощи Болгарии в перестройке органов власти по советскому образцу значилось командирование в Софию на 1 год специалиста «в качестве советника при Президиуме Народного Собрания и Совета Министров Болгарии для организации работы болгарских народных советов»98.
В связи с реорганизацией национальных комитетов по образцу советов и переподчинением их (от МВД к правительству) правительство Чехословакии обратилось летом 1952 г. в Москву с просьбой о «командировании советского советника для работы в национальных комитетах»99.
Что касается функций и обязанностей советников, работавших в органах государственного управления, то они определялись специальной инструкцией, изданной в мае 1952 г. и подготовленной в связи с постановлением Совета министров СССР «Об улучшении руководства советскими советниками и специалистами, командированными на работу в учреждения и на предприятия стран народной демократии»100. В соответствии с этой инструкцией им предписывалось: быть в курсе политики партии страны пребывания; работая в качестве консультантов при местных руководителях, оказывать помощь в осуществлении конкретных мероприятий; «проявлять инициативу в постановке и решении организационных и практических вопросов». При этом подчеркивалось, что советник не имеет права вмешиваться в принятие окончательных решений местными руководителями и принимать прямое участие в практической реализации этих решений. Советнику разрешалось давать рекомендации по вопросам внутренней и внешней политики страны пребывания лишь с согласия посла или по его поручению с согласия советника по экономическим вопросам. Только последний имел право обращаться в вышестоящие инстанции страны пребывания в случае возникновения спорных вопросов, но по согласованию с послом.
Таким образом, постановлением и инструкцией советники наделялись только консультативными функциями; им запрещалось практическое участие в выполнении тех или иных задач и выстраивалась жестко централизованная вертикаль их служебных отношений и подчинений.
Как на практике реализовывалось данное постановление и сколь строго советники следовали положениям инструкции, можно проследить на основе материалов, связанных с работой советского советника в министерстве государственного контроля Чехословакии. Направленный в декабре 1951 г. в это министерство советник В.Г.Жуков систематически давал в Москву информацию, касающуюся отнюдь не только профессиональных, но и политических вопросов. Эта информация нередко поступала в ЦК ВКП(б) и лично И.В.Сталину. Например, в феврале 1953 г.
А.Я.Вышинский и заместитель министра госконтроля СССР А.Па- вельев направили Сталину материалы в связи с выявлением советником Жуковым ряда «недостатков как в работе самого Министерства госконтроля Чехословакии, так и в реагировании чехословацкого правительства на материалы госконтроля». К ним, судя по документам, советник относил: отсутствие в министерстве проверенных и квалифицированных кадров, непроведенную чистку «аппарата от сомнительных элементов после разоблачения клики Сланского», отсутствие реакции на «вскрытие госконтролем крупных недостатков и злоупотреблений». Жуков при этом отмечал, что чехословацкое правительство задерживает рассмотрение материалов в силу того, что глава правительства А.Запотоцкий и вицепремьер Я.Доланский неправильно понимают функции министерства госконтроля.
О выявленных недостатках советник информировал руководство министерства госконтроля СССР, командировавшего его на работу в Прагу. Из министерства материал Жукова поступил в МИД на имя его главы А.Н.Вышинского с предложением войти в инстанцию и «дать указание тов. Богомолову (посол СССР в ЧСР. — Авт.) информировать тов. Готвальда о положении дел в Министерстве госконтроля Чехословакии, а также об отношении Чехословацкого правительства к донесениям и материалам этого Министерства».
В МИДе был разработан проект указаний послу СССР в Праге, затем направленный в ЦК ВКП (б) на имя Сталина, где и было принято окончательное решение. В данном конкретном случае послу СССР предлагалось посетить «совместно с т. Жуковым К.Готвальда и информировать его в неофициальном порядке о недостатках в работе чехословацкого министерства финансов.., а также о необходимости укомплектования этого министерства политически проверенными и квалифицированными работниками»101. Таким образом, эти конкретные материалы свидетельствуют, что складывавшийся институт советских советников, действовавших в госаппарате, становился не только ключевым звеном системы связей советского политического руководства с лидерами стран Восточной Европы, но и источником важнейшей информации о ситуации в каждой из стран, в том числе и в их руководящих структурах.
Вместе с тем знакомство с документами, выходившими из-под пера советников (независимо от сферы их профессиональной работы), позволяет сделать вывод о том, что политическая составляющая занимала в этих информациях в Москву весьма существенное место. Например, в Румынии в 1951—1952 гг. советские советники в области финансов И.Д.Злобин, И.И.Макаров,
В.И.Александров, командированные для того, чтобы «направлять и проводить общую финансово-экономическую линию в Румынии», явились транслятором в Москву сугубо политической информации, касавшейся деятельности «фракционной группировки» ВЛуки, Т.Джорджеску и А.Паукер102, информации, данной в интерпретации Г.Георгиу-Дежа и его сторонников. Они трактовали позицию «фракционной группировки» как правооппортунистическую, подведя под разногласия в руководстве РРП «теоретическую базу».
Лидеры национальной политической элиты прекрасно понимали эту связующую роль советских советников и активно использовали свои контакты с ними для передачи необходимого с их точки зрения компромата в Москву на тех своих товарищей по партии, которых рассматривали как опасных для себя конкурентов на политическом Олимпе. Поэтому отнюдь не случайно, что наиболее подробная и исчерпывающая информация о межклановой борьбе внутри партийной верхушки, как правило, поступала в Москву через советников самого высокого уровня. Эта была безусловно важная, в первую очередь для Москвы, сторона деятельности советников. Что же касается их профессиональной работы, то принимающая сторона в лице руководства стран региона в большинстве случаев высказывала удовлетворение итогами работы советников в госаппарате. Например, 3 апреля 1951 г. заместитель председателя Совета министров Румынии И.Кишиневский в беседе с советским послом С.И.Кавтарадзе «выразил свое большое удовлетворение в связи с приездом в Бухарест... советника по статистике
В.И.Мартынова, который уже приступил к работе в Главном Управлении при Совете Министров». Кишиневский признал, что аппарат этого управления был «безобразно раздут» и принял предложение Мартынова сократить его в 10—12 раз, «переместив центр тяжести в работе на периферию»103.
В сентябре 1951 г. заместитель генерального секретаря ЦК КПЧ Б.Келлер сообщил временному поверенному в делах СССР в Чехословакии П.Г.Крекотеню: «Советские работники... оказывают неоценимую помощь в перестройке чехословацкого хозяйства.., министры Янковцева и Крайчирж говорят, что они работали всего лишь несколько дней с советскими советниками и сделали столько, что они не могли бы сделать и в несколько лет по перестройке руководимых ими министерств». Об «огромной пользе» работы советских советников говорили и другие государственные деятели Чехословакии, считавшие, что они проходят «сейчас новую школу у советских советников...»104 Б.Берут в беседе с советским послом А.А.Соболевым 23 февраля 1952 г. «просил передать благодарность Советскому Правительству за то, что оно дает возможность польской промышленности использовать богатейший опыт советских специалистов»105. Член Политбюро ЦК ВПТ Э.Гере в беседе с советским послом Е.Д. Киселевым также дал высокую оценку деятельности советских советников, которые «вполне успешно справляются со своей задачей»106.
Однако эти похвалы относительно работы советников нередко оказывались в противоречии с действительным положением дел, что подтверждают документы советских посольств, под контролем которых находились советники. Если по началу советы советских специалистов воспринимались в стране их пребывания практически безоговорочно, то с течением времени ситуация стала изменяться. Как пример, можно привести взаимоотношения министра финансов Румынии ВЛуки с советником этого министерства Доброхотовым. В беседе с С.И.Кавтарадзе 29 ноября 1951 г. Лука, отметив, что советник «помог подготовить группу сотрудников, которые разбираются в вопросах финансовой политики и техники», констатировал, что «теперь можно обойтись и без советника». Как сообщал в Москву Кавтарадзе, «Лука передо мной не ставил вопрос о новом финансовом советнике»107. Нередко, по сообщениям посольств, советники встречались с такой практикой, что с их рекомендациями соглашались, а в жизнь их предложения проводились крайне медленно или встречали открытое сопротивление. Нередко вокруг фигуры советника складывалась сложная политико-психологическая атмосфера. На смену искреннему в одних случаях и внешнему — в других безоговорочному восприятию рекомендаций советников приходило недоверие выросших национальных кадров к профессиональной деятельности советников и более того, стремление отсечь их от участия в подготовке тех или иных решений. Именно об этом сообщал Корсунский — советник в министерстве химической промышленности Румынии послу А.И.Лаврентьеву, о чем посол в свою очередь информировал Москву в апреле 1953 г.: «...Согласно полученной мною информации от Корсунского, у него создается такое впечатление, что от него стремятся скрыть ряд вопросов, имеющих важное значение для работы химической промышленности. Внешне отношения министра и руководящих работников с Корсунским весьма хорошие»108.
По-видимому, к 1953 г. стали появляться элементы некой изоляции советников в госаппарате, выражавшиеся в уходе местных специалистов от обсуждения с советниками текущих вопросов, в нарушении ранее сложившихся контактов с партийными органами разных уровней109.
На наш взгляд, все более проявлявшаяся неблагоприятная атмосфера вокруг советских советников порождалась рядом причин. С одной стороны, вряд ли представители принимающей стороны не понимали роли советников как политических информаторов Москвы, что, безусловно, оказывало воздействие на повседневное отношение к ним в коллективах. С другой стороны, следует иметь в виду и причины этического порядка, вызывавшиеся во многом личными качествами того или иного советника, порой не вписывавшегося в искусственно созданный коммунистической пропагандой собирательный «образ советского человека». Демонстрация «социалистического превосходства», нередко диктат, абсолютизация советского опыта и стремление советников навязать собственное профессиональное мнение — все это, естественно, воспринималось местными кадрами как унижение национального и профессионального достоинства. Например, как сообщал в Москву посол Лаврентьев, заявление министра высшего образования Румынии Мургулиса о том, что «нельзя считать все рекомендации советников непогрешимыми», вызвало крайнее удивление советников, «поскольку советские советники, — объяснял посол, — в своей работе стремились к тому, чтобы каждый высказанный ими совет или рекомендация всесторонне обсуждались с румынскими коллегами»110.
Серьезным «раздражителем» для национальных кадров была и реально существовавшая оплата труда и условия быта советских советников. Выше уже отмечалось, что в течение 1950 г. были подписаны двусторонние соглашения, определявшие условия работы и оплаты советников. Но доступные документы свидетельствуют, что с течением времени принимавшие советников стороны зачастую все более выходили за пределы этих соглашений, нарушая их основополагающий принцип — одинаковые оклады для советских и местных специалистов одного уровня. Так, например, в Чехословакии в течение 1952 г. по инициативе чехословацкой стороны происходила корректировка оплаты советников в сторону ее реального роста. В частности, были введены ежемесячные доплаты на питание, детей и жену, а также предписывалось при отъезде советника из страны вручать ему ценный памятный подарок. В целом эти дополнительные выплаты существенно превышали установленные двусторонним соглашением оклады советников111. Ситуация в Чехословакии вовсе не была каким-либо исключением. Аналогичным было положение дел, например, в Венгрии и Румынии.
Имеющиеся в нашем распоряжении материалы российских архивов свидетельствуют, что советская сторона была этим крайне обеспокоена. Советские послы в Венгрии и Румынии отнюдь не по собственной инициативе, а по указанию из Москвы, фактически ставили перед руководством этих стран вопрос о наведении порядка в оплате советников и возвращении к нормам соглашений, подписанных соответственно 7 и 5 февраля 1950 г. Так, принципы оплаты труда советников стали предметом обсуждения 16 декабря 1952
г. в беседе Е.Д.Киселева с заместителем премьер-министра Венгрии Э.Гере. Посол был обеспокоен суммами, выплаченными венгерской стороной советским советникам в виде различного рода доплат: «...Нам часто бывает трудно судить о правильности окладов, предлагаемых в отношении советских специалистов, поскольку в предложениях венгерской стороны совершенно не указываются данные об окладах венгерских специалистов соответствующей квалификации, что важно знать, исходя из буквы и духа Соглашения от 7.11.50 г.» Это, по словам посла, затрудняло расчеты между правительствами двух стран, касавшиеся оплаты советников. Гере в свою очередь утверждал, что «нарушения Соглашения в вопросе об окладах нет» и обосновывал правильность действий венгерской стороны тем, что «нельзя просто равняться на оклады венгерских специалистов... Советский же специалист приезжает сюда на сравнительно короткое время и вынужден на все тратить гораздо больше, чем наши люди с устойчивой оседлой жизнью...» По-видимому, советского посла не убедила аргументация Гере, и он попросил, «чтобы зам. министра финансов (Вен- 1рии. — Авт.) Саберский, коему подчинены все вопросы оплаты и расчетов советских специалистов, помог нам с примерами разобраться и установить правильную линию в этих вопросах»112.
Вопросы упорядочения оплаты труда советников обсуждались и послом А.И.Лаврентьевым с заместителем премьер-министра Румынии И.Кишиневским 22 апреля 1952 г. Кишиневский был ознакомлен с новыми, сокращенными на 15% окладами советских советников113. 9 июня 1953 г. советский посол специально посетил
Кишиневского в связи с необходимостью пересмотреть карточное снабжение советников продовольственными и промышленными товарами в следующем направлении: «...Советские советники и специалисты, командированные для работы в учреждениях, организациях и на предприятиях Румынии, должны снабжаться по нормам, установленным для соответствующих категорий румынских специалистов, как это предусмотрено советско-румынским соглашением от 5 февраля 1950 г.» Сообщая в Москву о предпринятой «акции», посол отметил и реакцию Кишиневского: «Хотя Кишиневский и заметил, что он ничего не находит предосудительного в том, что командированные из СССР советские граждане получали по завышенным нормам, все же по тому, как реагировал Кишиневский, можно судить, что высказанное нами пожелание об упорядочении этого вопроса встречено им с явным удовлетворением»114.
Мы не располагаем подобными документами по другим странам региона, но, зная правила работы советского аппарата, можно утверждать, что такова была единая линия в советской политике 1952—1953 гг. В пользу этого говорит секретное письмо председателя правительства ЧСР А.Запотоцкого в президиум правительства от 26 января 1953 г., в котором он предлагал руководствоваться двусторонним соглашением от 5 июня 1950 г.115 Запотоцкий специально указывал на отмену решения от 10 апреля 1952 г., по которому производились дополнительные выплаты советским советникам.
Представляется, что появление в 1951—1952 гг. систематического, по существу узаконенного принимающей стороной дополнительного материального «стимулирования» советников, было отнюдь не случайным явлением. Оно пришлось на время первых провалов долгосрочных экономических планов, пересмотренных под давлением Москвы в сторону повышения заданий при фактическом сокращении сроков их выполнения и поставок сырья и оборудования из СССР. Имелась и политическая составляющая этой заинтересованности: обострявшаяся внутрипартийная борьба группировок создавала атмосферу острой конкуренции за контакты с Москвой и лично Сталиным. Советник становился удобной и необходимой фигурой, ибо его информация поступала, как правило, узкому руководству СССР. Эти обстоятельства делали правившие группировки крайне заинтересованными в передаче советниками в Москву выгодной для них информации.
Вместе с тем фигура советника в критической ситуации могла быть использована представителями национальной элиты в ее стремлении избежать политической ответственности за экономические трудности, в первую очередь, в качестве виноватого как перед общественным мнением собственной страны и ее партийным руководством, так и перед Москвой. Такая тенденция отчетливо проявилась, например, в конфликте ВЛуки с Г.Дежем в 1952
г., когда на заседании Политбюро ЦК РРП, обсуждавшем результаты проверки финансовых органов, Лука прямо заявил, что «финансовую политику он проводил при помощи постоянного советского советника Доброхотова». Столь откровенный «перевод стрелки» на советника Г.Деж пытался снивелировать словами: «Это клевета на советского товарища...»116
К 1953 г., по мере того как институт советников стал постепенно охватывать все сферы общественной жизни стран региона, проблема взаимоотношений советских советников и национальных кадров становилась все более сложной, представая как перед советским политическим руководством, так и перед лидерами стран Восточной Европы своими различными сторонами. Было очевидно, что деятельность советников, особенно в госаппарате и силовых структурах, порождала у. национальных кадров ущемленные национальные чувства и как следствие этого объективно возникало стремление сузить сферу профессионального участия советников. Тем более, что в области экономики, науки и техники одной из причин нарушения деловых контактов советников и национальных специалистов был в ряде стран (например, в Чехословакии или Польше) более высокий профессиональный и общеобразовательный уровень последних. В свою очередь среди советских советников и специалистов формировалось ощущение невостребованное™ и недоверия, что усиливало нарушение деловых контактов и сужение возможных источников необходимой им информации. Это, безусловно, затрудняло выполнение советниками поставленных Москвой задач, снижалась результативность их работы.
Смерть Сталина и начавшаяся борьба внутри советского руководства за передел сталинского «наследства» заострили проблему роли, места и эффективности работы советских советников в странах Восточной Европы. Неудивительно, что человеком, который поставил этот вопрос, стал Л.П.Берия. Как пишет Р.Г.Пихоя, Берия «...был, несомненно, наиболее информированным человеком в составе тогдашнего руководства, причем его информация была разнообразна, точна и независима от других ведомств.., в качестве руководителя разведки Берия был в курсе многих вопросов политики и международных отношений, реальных проблем, возникавших между СССР и другими странами»117.
За три недели до своего ареста 26 июня 1953 г. Берия написал главе советского правительства Г.М.Маленкову сопроводительную записку к информации главного советника МВД СССР в Чехословакии А.Д.Бесчастного. Эта сопроводительная записка может рассматриваться как важный самостоятельный документ, ибо содержит критический анализ работы советских советников в странах региона, сделанный человеком, претендовавшим на главную роль в управлении государством и осознавшем к этому времени необходимость его реформирования. Л.П.Берия писал: «В связи с событиями в Чехословакии84, необходимо отметить, что и по другим странам народной демократии мы недостаточно информированы о действительном политическом и экономическом положении. Советы, даваемые нашим друзьям, являются эпизодическими, бессистемными, в ряде случаев не увязанными с хозяйственно-политическими задачами стран народной демократии и Советского Союза. Более того, надо прямо сказать, что наши советы не всегда были удачными. Достаточно напомнить пример со строительством в Румынии канала Дунай—Черное море стоимостью 10 миллиардов лей. Такое положение объясняется главным образом тем, что существующий в Москве Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ) работает из рук вон плохо и никакой положительной роли в координации экономики стран народной демократии эта организация не играет... То, что произошло в Чехословакии, может повториться и в других странах и привести к более крупным нежелательным последствиям. Во избежание этого с нашей стороны нужна более активная и квалифицированная помощь странам народной демократии в правильной организации руководства государственным строительством и народным хозяйством»118. Такая оценка деятельности советников в странах Восточной Европы была весьма симптоматичной. Она стала, по сути дела, первым своеобразным сигналом: «пик» использования сложившейся к 1953
г. системы советников, по-видимому, был пройден. Эффективность этого института по существу подвергалась в советском руководстве серьезному сомнению. Однако итогом борьбы группировок внутри Политбюро ЦК ВКП(б) за «сталинское наследство» стал перехват полноты власти в Москве «старой сталинской гвардией» в лице В.М.Молотова и Г.М.Маленкова. Это во многом обусловило сохранение института советских советников в странах Восточной Европы еще на ряд лет. В сложившемся виде он прекратил свое существование после событий 1956 г. в Венгрии и Польше. 1
Такер Р. Сталин у власти. М., 1997. С. 45 2
См. подробнее: Валева Е.Л. Политические процессы в Болгарии. 1944—1948 годов // Славяноведение. № 4. 1999. С. 26. 3
Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953 гг. Т. II. 1949—1953. М.; Новосибирск, 1998. С. 248—249. 4
Там же. С. 248. 5
АВП РФ. Ф. 021. Оп. 36. П. 22. Д. 21. Л. 14-15. 6
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 53—54. 7
Там же. С. 53. 8
Там же. С. 271; АВП РФ. Ф. 021. Оп. 36. П. 22. Д. 22. Л. 7, 92, 95. 9
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 200. 10
АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 254. Л. 31. 11
Там же. Ф. 3. Оп. 66. Д. 31. Л. 101. 12
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 250—251; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 197. Л. 24. 13
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 116. Д. 487. Л. 36, 43; АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 279. Л. 50, 54, 61, 63. 14
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 40. Л. 146. 15
ГА РФ. Ф. 9401. On. 1. Д. 3276. Л. 49-50; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 197. Л. 14. 16
ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 235. Л. 428-429. 17
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 41. Л. 16; АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 274. Л. 97-99, 112.
'8 АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 284. Л. 88. 19
Там же. Д. 496. Л. 60. 20
Там же. Л. 66. 21
Там же. Д. 284. Л. 89. 22
Там же. Л. 89. 23
Там же. Д. 496. Л. 60. 24
Там же. Д. 503. Л. 5. 25
Там же. Л. 2, 5. 26
Там же. Л. 1. 27
Там же. Л. 4. 28
Kaplan К. Report on the Murder of the General Secretary. Columbus (Oh) 1990. P. 53. 29
АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 394. Л. 6; РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1361. Л. 54; Kaplan K. Sovststi poradci v Ceskoslovensku... S. 19. 30
РГАСПИ. Ф. 3. On. 74. Д. 41. Л. 43. 31
Там же. Ф. 82. On. 2. Д. 1153. Л. 1-2. 32
Там же. Ф. 3. Оп. 74. Д. 41. Л. 537. 33
Там же. Д. 42. Л. 63, 67; Лубянка — ВЧК—КГБ. Документы. М., 1997. С. 37-38. 34
Там же. Ф. 3. Оп. 74. Л. 43. Л. 98, 110, 112; Д. 44. Л. 2; Д. 45. Л. 16. . 35
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 507, 526; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 197. Л. 55. 36
РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1361. Л. 59. 37
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 721, 722, 742, 743 и др.; РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 44. Л. 2; Д. 45. Л. 23; Д. 46. Л. 61, 84; Ф. 17. Оп. 3. Д. 47. Л. 30; ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 60. Д. 7722. Л. 7; Д. 7727. Л. 7. 38
Kaplan К. SovgtSti poradci v Ceskoslovensku 1949—1956... S. 104; Marat St., Snopkiewicz J. Ludzie bezpieki. Dokumentacja czasu bez- prawia. W., 1990. S. 20. 39
РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1301. Л. 181-187; Д. 1304. Л. 20-24; Д. 1300. Л. 2-3, 46-50. 40
Там же. Д. 1154. Л. 14—19. 41
Там же. Л. 25-32. 42
Там же. Д. 1361. Л. 58, 60. 43
Там же. Л. 54. 44
Там же. JI. 55, 58. 45
Там же. Л. 57—58. 46
Там же. Д. 1300. Л. 18. 47
Там же. Л. 26. 48
Там же. Д. 1154. Л. 49—50. 49
АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 503. Л. 1. 50
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 494. 51
Там же. С. 498. 52
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 47. Л. 6. 53
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 318. 54
АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 209. Л. 79; Д. 197. Л. 88. 55
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 47. Л. 60-62. 56
Лубянка — ВЧК—КГБ. С. 37, 38; Колпакиди А., Прохоров Д. Империя ГРУ. Кн. 2. М., 2000. С. 8. 57
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 43. Л. 128. 58
Там же. 59
Там же. Л. 174. 60
Лубянка - ВЧК—КГБ. С. 125. 61
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 40. Л. 187, 202. 62
Подсчитано авторами по работе: Nalepa E.J. Oficerowie Armii Radz- ieckiej w Wojsku Polskim 1943—1968. W., 1995. S. 256—261, 72. 63
РГАСПИ. ф. 3. Оп. 74. Д. 44. Л. 1, 2, 6, 8, 9, 31, 33, 34, 38. 64
Там же. Д. 43. Л. 184, 185, 186; Д. 44. Л. 8, 33, 34. 65
АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 362. Л. 113-114; Рор А. 1950. Legatia S.U.A. informeaz?: dominafia U.R.S.S. asupra Rom?niei nu poate fi sl?bit? // Magazin istoric. 2001. № 4. P. 45. 66
АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 394. Л. 37-39; РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1361. Л. 78, 85-88. 67
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 44. Л. 33, 38, 43. 68
АП РФ. Ф. 45. Д. 394. Л. 37, 14. 69
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 45. Л. 18, 21, 114, 115, 116; Д. 46. Л. 70. 70
См.: Kaplan K. Sov?t?ti poradci... S. 107—108; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 197. Л. 82. 71
АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 807. Л. 80. 72
Kaplan K. Sovet?ti poradci... S. 75. 73
АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 139. Л. 3; Nalepa E.J. Op. cit. S. 126-127. 74
Там же. S. 128-129, 131, 133, 134. 75
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 671. 76
Цит. по: Poksinski J. «TUN». Tatar-Utnik-Nowicki. W., 1992. S. 237. 77
АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 804. Л. 143-145. 78
Там же. Д. 811. Л. 14—15. 79
Цит. по: Poksinski J. Op. cit. S. 237. 80
РГАСПИ. Ф.82. Оп. 2. Д. 1291. Л. 98-99; Ф. 3. Оп. 74. Д. 44. Л. 135. 81
См.: Ракоши М. Людям свойственно ошибаться // Исторический архив. N 5—6. 1997. С. 7—8; Curtesku C. Januarie 1951: Stalin decide inarmarea Romanei // Magazin istoric. 1995. № 10. P. 15—23; Poksinski J. Op. cit. S. 256. 82
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 919; Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1999. С. 418. 83
Kaplan K. Sovet?ti poradci... S. 87—88. 84
РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1291. Л. 97-99. 85
ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 587. Л. 15. 86
Там же. Д. 548. Л. 7-8, 12, 16. 87
АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 293. Л. 98. 88
ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 60. Д. 769. Л. 3. 89
Там же. Д. 714. Л. 2, 29. 90
Там же. Д. 823. Л. 11, 8. 91
АВП РФ. Ф. 07. Оп. 25. Д. 341. П. 27. Л. 19. 92
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 662—663; Kaplan K. Sov&?ti poradci... S. 111—112. 93
АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 41. П. 215. Д. 10. Л. 93. 94
Там же. Ф. 0122. Оп. 36. П. 296. Д. 11. Л. 39. 95
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 654—655. 96
АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 40. П. 202. Д. 11. Л. 77. 97
ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 60. Д. 714. Л. 18, 12-10, 26-25. 98
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 721, 744— 748; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 201. Л. 143-150. 99
АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 34. П. 207. Д. 19. Л. 30. 100
РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 48. Л. 98, 114, 119. 101
АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 35. П. 236. Д. 78. Л. 94-95; Ф. 07. Оп. 25. П. 27. Д. 341. Л. 19; Ф. 0138. Оп. 35. П. 236. Д. 78. Л. 93, 96. 102
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 744—748; АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 40. П. 202. Д. 11. Л. 77-78; Ф. 07. Оп. 25. П. 22. Д. 274. Л. 29. 103
АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 39. П. 190. Д. 11. Л. 10. 104
Там же. Ф. 0138. Оп. 33. П. 191. Д. 16. Л. 8; Оп. 34. П. 207. Д. 18. Л. 2. 105
Там же. Ф. 0122. Оп. 35. П. 282. Л. 3. 106
Там же. Ф. 07. Оп. 27. П. 41. Д. 142. Л. 63. і°7 Там же. Ф. 0125. Оп. 39. П. 190. Д. 11. Л. 67. 108
Там же. Оп. 41. П. 215. Д. 10. Л. 60. 109
Там же. Д. 11. Л. 186; Д. 10. Л. 60. 110
Там же. Д. 10. Л. 60. 111
Kaplan K. SovSt?ti poradci... S. 118—120, 126—127. 112
АВП РФ. Ф. 077. Оп. 32. П. 152. Д. 3. Л. 103. 3 Там же. Ф. 0125. Оп. 41. П. 215. Д. 10. Л. 93. 4
Там же. Д. 11. Л. ЗО. 5
Kaplan К. SovetSti poradci... S. 128—129. 6
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 745. 7
Пихоя Р.Г. Советский Союз: История власти 1945—1991. М., 1998 С. 108-109. 8
Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 918—919.
Еще по теме СИСТЕМА СОВЕТНИКОВ В ДЕЙСТВИИ (1949-1953 гг.):
- 1. Крушение колониальной системы империализма в Азии
- Складывание коалиционной системы сласти. Формирование правительства Отечественного фронта
- Проблема социально-политических “носителей власти” на новом этапе к ее решение
- К ЧИТАТЕЛЮ
- ВЕНГРИЯ, ПОЛЬША, РУМЫНИЯ, ЧЕХОСЛОВАКИЯ: СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ОБЛИК РАБОЧИХ ПАРТИЙ Венгрия
- Чехословакия
- Югославия
- Функционирование государственного аппарата
- Функционирование судебных органов
- ЛИКВИДАЦИЯ ИНФОРМАЦИОННОГО ПЛЮРАЛИЗМА И БЛОКИРОВАНИЕ КАНАЛОВ ЗАПАДНОЙ ИНФОРМАЦИИ
- НА ЮГОСЛАВСКОМ «ФРОНТЕ» ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ
- 3. ИНФОРМАЦИОННАЯ БЛОКАДА РЕГИОНА: МЕХАНИЗМЫ ДЕЙСТВИЯ
- УСТРАНЕНИЕ РЕАЛЬНЫХ И МНИМЫХ СТОРОННИКОВ БУРЖУАЗНЫХ ПОРЯДКОВ 1948
- РЕПРЕССИИ В АРМИИ: СУДЬБА ВОЕННОЙ ЭЛИТЫ
- 1. НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП «ВТОРОЙ БОЛЬШЕВИЗАЦИИ» КОМПАРТИЙ: ПОИСКИ «АГЕНТОВ ТИТО», «ТРОЦКИСТОВ» И «БУРЖУАЗНЫХ НАЦИОНАЛИСТОВ» (1948-1950 гг.)
- «ВТОРАЯ ВОЛНА» ВНУТРИПАРТИЙНЫХ РЕПРЕССИЙ: БОРЬБА ПРОТИВ «АМЕРИКАНО-СИОНИСТСКОЙ АГЕНТУРЫ» (1951-1953 гг.)