УСТРАНЕНИЕ РЕАЛЬНЫХ И МНИМЫХ СТОРОННИКОВ БУРЖУАЗНЫХ ПОРЯДКОВ 1948

Выход из сложившейся ситуации лидеры компартий видели в том, чтобы прервать традиции множественности политических ориентаций, обеспечивавших самовыражение политически актив- ной части общества и укоренившихся в общественном сознании еще в межвоенное время, когда в странах региона с разной интенсивностью шел процесс формирования основ гражданского общества. Речь шла и об уничтожении традиций внешнеполитической ориентации на Запад, на принципы прежде всего американской демократии, популярность которой заметно возросла на заключительном этапе войны и сохранялась особенно в первые послевоенные годы. Представлялось необходимым также устранить или нейтрализовать влияние церкви — идеолого-мировоззренческого антипода коммунистов, пронизывавшего все слои общества сверху донизу и потому в высшей степени опасного для власти сугубо атеистического руководства компартий, поставившего одной из своих целей замену конфессионального многообразия в вероисповедании населения стран Восточной Европы (православие, католицизм, униатство, протестантизм, мусульманство) единой для всех и единственной новой религией — коммунизмом.

Важнейшей и особой задачей коммунистических группировок, находившихся на властном Олимпе, было пресечение инакомыслия внутри коммунистического движения в каждой из стран региона. Вышеназванными задачами во многом и определялись главные направления внутренней политики власти в странах Восточной Европы. В соответствии с коммунистической доктриной и советской практикой их решение могло быть обеспечено посредством директивных мер и преимущественно силового давления.

Итогом конкретных действий по выполнению названных задач должен был стать всеобъемлющий контроль над обществом со стороны коммунистической элиты, опиравшейся на массовые партии. Теперь речь шла о превращении общества, идейно-многоликого, с остаточными элементами былого политического плюрализма в идейно-политический монолит — характерный и обязательный признак тоталитарного режима как правого, так и левого толка.

Создание в начале 50-х годов на западных и юго-западных рубежах СССР обществ, социально-политически однотипных советскому, соответствовало геополитическим интересам Москвы. В этом заключалась одна из главных причин активного участия советского руководства в массовых политических репрессиях в регионе, переросших к 1951—1952 гт. в политический террор. Международный фактор — ужесточение противостояния великих держав и СССР, а также возрождение интенсивно развивавшейся Западной Германии, вошедшей в западный блок — сыграл при этом, несомненно, роль катализатора. В этом же направлении действовала и внутренняя неустойчивая ситуация в самих странах Восточной Европы.

Главнейшая из причин этой неустойчивости была, без сомнения, экономическая. Придя к власти под лозунгами немедленного и радикального улучшения экономического положения широких социальных слоев, серьезно обнищавших за время войны, коммунисты на рубеже 40—50-х годов столкнулись с невозможностью их реального осуществления (в том числе в силу объективного положения дел) и с публично проявляемым недовольством населения, что выражалось в первую очередь в форме экономических забастовок.

С другой стороны — выданный им властью общественный аванс не подкреплялся обещанным доступом к материальным ценностям. Напротив, росли цены, снижалась реальная зарплата, оскудевал и до этого далеко не богатый потребительский рынок, вводилась карточная система. Создавались предпосылки для роста недовольства всех групп населения экономической ситуацией в целом. Так, в аналитической записке корреспондента ТАСС

В.С.Медова о ситуации в Чехословакии в середине 1949 г. сообщалось: «Враждебное и недоброжелательное отношение к народнодемократическому правительству со стороны довольно широких слоев трудящихся не ослабевает, а скорее всего усиливается. Растет число рабочих и даже членов партии, которые крайне «нейтрально» и холодно относятся к существующему режиму. За последний год резко упало общее политическое настроение широких масс. Недовольство существующим положением имеет широкое распространение. Главная причина охлаждения к народно-демократическому строю и роста неудовлетворенности заключается в плохом снабжении населения продовольствием и промышленными товарами»1.

Недовольство сложившимися порядками вплоть до острой враждебности к власти сохранялось среди отторгнутых от нее социальных и политических сил, а также тех, кто ранее обслуживал «старую» власть на всех уровнях. Особо следует отметить отрицательное отношение к коммунистическому режиму значительной части интеллигенции, в первую очередь творческих и гуманитарных профессий, студенчества. Как пример, приведем сообщение временного поверенного в делах СССР в Венгрии С.Т. Кузьмина от 1

июня 1951 г. о ситуации в будапештском университете. Здесь, по сведениям, полученным Кузьминым от некоторых профессоров университета, «в последнее время враждебные элементы, притаившиеся в университете, перешли в наступление. Они действуют исподтишка, скрывая себя, маскируя свои действия... Враждебные элементы совершили преступление в стенах философского факультета. Они сбросили с пьедестала и разбили монумент великого вождя народов И.В.Сталина... мешают работе кафедры. В аудитории, где ведутся занятия по основам марксизма-ленинизма, то внезапно гаснет свет, то теряются ключи, то переворачиваются скамьи... В аудиториях и на стенах коридоров появляются враждебные венгерской демократии надписи...»4.

Что касается настроений технической интеллигенции, то в экономически отсталых и слабо развитых странах региона эта часть интеллигенции, как правило, поддерживала планы режима по индустриализации, исходя прежде всего из своих профессиоанльных возможностей прямого участия в этом процессе. В данном случае исключение составляла, пожалуй, промышленно развитая Чехословакия.

На рубеже 40—50-х годов в аналитических документах, направлявшихся в МИД советскими дипломатами, работавшими в Польше, систематически констатировалось возрастание недовольства крестьянских масс. Оно нарастало по мере перехода к экономическому подавлению зажиточного крестьянства, к политике принудительной коллективизации и фактической ликвидации частной собственности на землю. В ответ на сопротивление крестьян вступлению в кооперативы партаппарат развернул репрессии «против саботажников». По сообщению консульства СССР в г. Щецине, 1-

ый секретарь воеводского комитета ПОРП Е.Прима «свою работу начинает измерять количеством арестованных и посаженных... на 24.Х. 1951 г. за саботаж посажено (в воеводстве. — Авт.) 250 человек». Как показывают документы российских архивов, дело доходило со стороны власти «до открытого грабежа и насилия»6.

Приведенный выше материал свидетельствует, что в странах Восточной Европы на рубеже 40—50-х годов накапливалась отчасти еще скрытая «критическая масса» недовольства, недоверия и враждебности к новой власти. В начале 50-х годов эта «критическая масса» стала все отчетливей «выходить из тени».

Такая ситуация не могла не породить в коммунистической элите опасений, что свергнутые политические силы, сохраняя общественное влияние и «оседлав» недовольство различных слоев, обретут возможность стать реальной оппозицией, а при поддержке извне превратятся и в реальную угрозу ее власти. Столь негативная для власти перспектива ускорила обращение правящей верхушки стран региона к такому испытанному большевиками «классическому» методу ликвидации проявлений инакомыслия и недовольства, как сочетание пропагандистских акций и политического террора. Для объяснения причин экономических трудностей было использовано привычное пропагандистское оружие — тезис о «классовом враге», который, используя заговоры, подкуп, шпионаж, диверсии и саботаж, повсеместно продолжает сопротивляться. Для преодоления этого сопротивления, в соответствии с политической логикой коммунистов, менталитетом радикалов и требовалось проведение широких репрессивных акций.

Особая роль в осуществлении этой политики отводилась, как и в СССР, репрессивному аппарату, уже на предыдущем этапе взятому компартиями под свой контроль и во многом подготовленному к выполнению поставленных задач.

На рубеже 1948—1949 годов во всех странах региона наблюдалось интенсивное расширение численности сотрудников госбезопасности — стержневой структуры власти компартий и основного инструмента в деле проведения репрессий по партийно-классовому принципу. Но «пик» этого роста пришелся на начало 50-х годов. Так, в 1947—1948 гг. аппарат министерства общественной безопасности Польши насчитывал 21,5 тыс. чел., в 1949 г. — 26 тыс. чел., в 1953 г. — достиг апогея — 33 тыс. чел. В Чехословакии перед февралем 1948 г. в органах безопасности числилось около 3

тыс. чел. В течение 1948 г. в эти структуры было принято 10

200 новых сотрудников рабоче-крестьянского происхождения, что принципиально изменило их профессиональный состав. В

Венгрии в 1949 г. численность органов безопасности достигла 10— 12

тыс. чел. на 9,2 млн всего населения страны. Что касается Румынии, то здесь реорганизация и расширение силовых ведомств, прежде всего МВД, начались по сути сразу после прихода к власти правительства П.Грозы в марте 1945 г. Новый министр внутренних дел — коммунист Т.Джорджеску, поставив задачу создать мощный полицейский аппарат, очищенный от сторонников прежнего режима, уже к лету 1946 г. увеличил кадровый корпус МВД с 6 300 до 8 500 чел. Если учесть, что именно в это время была проведена жесткая чистка подчиненного Джорджеску ведомства, в ходе которой более 3 000 служащих было переведено в резерв или отправлено в отставку, то станет совершенно очевидно, что МВД Румынии в течение одного года почти на 2/3 обновило свой состав, пополнившись выходцами из рабоче-крестьянской среды и представителями национальных меньшинств довоенной Румынии35. 30 августа 1948

г. была создана, как самостоятельное ведомство — генеральная дирекция народной безопасности, во главе которой был поставлен коммунист генерал-лейтенант Г.Пантелие36. Офицерский корпус этой силовой структуры в 1948 г., включая вспомогательные службы, насчитывал 3 970 офицеров, работавших в 10 национальных округах и 13 региональных управлениях7.

Деятельность этого репрессивного аппарата повсеместно опиралась на широкую сеть информаторов и агентов во всех ячейках общественной жизни. В 1949 г. госбезопасность Польши имела своих агентов в руководстве не только легальных партий некоммунистического спектра (в крестьянских СЛ и ПСЛ соответственно 22 и 20 человек, в Демократической партии — 13), но и в среде руководящего актива бывшей ППС (56 человек), а также в подпольной антиправительственной организации «Вольность и независлость» (ВиН) (85 человек), которая в 50-е годы контролировалась службой безопасности. Агенты этого ведомства были внедрены в структуры католической церкви практически всех воеводств страны8.

Руководители госбезопасности Чехословакии считали именно агентуру «наилучшей формой работы» своего ведомства9.

Через сеть агентов и информаторов служба безопасности стран региона вела наблюдение не только за прямыми противниками режима, но и анализировала состояние и динамику общественных настроений в целом. Об этом свидетельствуют следующие статистические данные: в Венгрии к 1953 г. в оперативной разработке находилось от 1 240 тыс. до 1 500 тыс. человек, в министерстве общественной безопасности Польши в 1954 г. «на картотеке» числилось около 10 млн человек из неполных 27 млн человек всего населения страны10. Это свидетельствовало о том, что высшее руководство компартий Восточной Европы в своей политике «овладения» обществом делало особую ставку на непрерывное развертывание агентурно-информационной сети органов безопасности для разработки «в профилактических целях» широких кругов населения. Авторы не располагают статистическими данными, отражающими динамику численности агентурной сети во всех странах региона. Но имеющиеся в нашем распоряжении конкретные польские материалы, отражают эту тенденцию как общую для региона.

Так, уже в начале 1949 г. руководство ПОРП поставило перед органами безопасности, в качестве одной из главных задач именно создание широкой агентурной сети. В решении секретариата ЦК ПОРП прямо указывалось на необходимость «добиться перелома в работе... в области вербовки высокоценной агентуры в наиболее важных жизненных центрах врага. Дополнением к этой агентурной сети должна быть широкоразветвленная информационная сеть»11. Принятое решение неукоснительно выполнялось. Если в 1948 г. агентурная сеть в Польше насчитывала 5 тыс. агентов и 48 тыс. информаторов, то в первой половине 50-х годов она удвоилась и достигла 110—130 тыс. человек, по 6 тыс. агентов и информаторов на каждое воеводство. Причем, если учесть, что агентурная сеть, куда вербовались и на добровольных и на принудительных началах, находилась в непрерывном «движении», то, как считают польские ученые, в 1944—1956 гг. в ее составе побывали около 1 млн человек12, при населении страны, не превышавшем в 1956 г. 28 млн человек. Таким образом, «плотность» этой сети была весьма значительной, что позволяло службе безопасности проникать во все общественные слои и структуры — с одной стороны. С другой — власть получала, хоть и специфическую, но социально-разнообразную и в этот период еще достаточно надежную платформу в обществе.

Судя по исследованиям современных словацких историков, в начале 50-х годов несколько по-иному выглядела ситуация в Чехословакии: ко времени самых жестоких репрессий в стране органы госбезопасности «подошли с относительно небольшим числом агентов, которых насчитывалось максимум несколько сот человек». Резкий рост агентурной сети в этой стране пришелся на вторую половину 50-х годов, тем не менее, по данным министра госбезопасности А.Прхала, с июня 1950 г. до января 1952 г. число платных агентов возросло с 207 до 578 человек, т.е. почти в 3 раза. Более того, перед силами безопасности ставилась задача иметь «своих людей» в местных органах власти, которые должны информировать в первую очередь о том, как «отдельные функционеры проводят классовую политику»13.

Советская сторона рассматривала агентурную работу службы безопасности стран региона как важнейший инструмент слежения за политической ситуацией в каждой из них. Через систему советников МГБ СССР она контролировала указанное направление в работе и самих национальных органов безопасности, давая конкретные наставления и делая оценки на этот счет. Так, в феврале 1950 г. советскими советниками была дана негативная оценка работы управления госбезопасности (УГБ) МВД Венгрии в деле развертывания агентурно-информационной сети. «Агентурная работа в органах безопасности организована плохо, ...агентурная сеть малочисленна, она недостаточно очищается от предателей и двурушников, которые нередко водят за нос работников органов госбезопасности.

В результате УГБ не обеспечивает руководство партии политически острой и своевременной информацией. Одновременно такое положение с агентурой при наличии запущенного учета вражеских элементов делает руководителей УГБ слепыми. Они могут проглядеть подготовку серьезных выступлений врага»14.

Таким образом, интенсивно создававшаяся в странах Восточной Европы новая агентурная сеть становилась неотъемлемой частью структур безопасности и опорой коммунистических режимов. В обществе складывался новый (прежде всего по социальному происхождению) многослойный специфический силовой клан, предназначавшийся для защиты власти правивших группировок и сам олицетворявший эту власть перед населением.

Особенность ситуации в регионе состояла в том, что национальные органы безопасности находились под двойным контролем. С одной стороны, начиная с 1949 г., непрерывно нарастала их подчиненность узкому партийному руководству каждой страны, лично лидеру партии и прямое участие этого руководства в работе органов, что находило свое выражение в создании при ЦК компартий специальных комиссий, комитетов, бюро по общественной безопасности, в состав которых входили 5—6 человек высокопоставленных чинов во главе с первым лицом в партийной и государственной иерархии15. Постепенно этому партийному институту все более подчинялась оперативная деятельность госбезопасности и решение кадровых вопросов этого ведомства. Пытаясь оправдать развернувшиеся в 50-е годы репрессии внутри КПЧ, бывший министр обороны Чехословакии и тогда «второе лицо» в партии

А.Чепичка утверждал позднее, в беседах с чешским историком К.Капланом, что «госбезопасность вышла из-под контроля партии и конституционных органов»16. Однако, сегодня это утверждение выглядит неубедительным. Именно политические органы, прежде всего политбюро ЦК компартий, давали теперь прямой «заказ на работу», инициировали политические (внутри- и внепартийные) репрессии, вырабатывали концепции, определяли жертвы и меру наказания. Как утверждал один из высших офицеров польской безопасности Ю.Святло, бежавший в конце 1953 г. на Запад, «аппарат безопасности должен был регулярно отчитываться перед ЦК (ПОРП. — Авт.) и получать уже точные инструкции и поручения, которые обязан был выполнять»17.

Подчиненность органов госбезопасности непосредственно партийным лидерам подтверждается и донесениями советников МГБ СССР из Венгрии. Так, 27 июня 1950 г. глава этого ведомства

В.С.Абакумов направил В.М.Молотову информацию, полученную от советника МГБ Г.С.Евдокименко. В ней Евдокименко сообщал, что «товарищи Ракоши и Фаркаш постоянно требуют... в максимально сжатые сроки получить хорошие показания (от арестованных. — Авт.), и если эти требования почему-либо вовремя не выполняются, то руководство УГБ обвиняется в плохой работе. Часто отдельные показания... рождаются не в УГБ, а поступают в заранее подготовленных формулировках от товарищей Ракоши и Фаркаш с требованием получить такие показания от арестованных»18.

С другой стороны, документы российских архивов показывают, что советское политическое руководство в начале 50-х годов интенсивно создавало механизм контроля и управления деятельностью национальных органов безопасности, организовав в этой сфере замкнутую систему советских советников, а также взяв на себя подготовку в СССР национальных офицерских кадров госбезопасности. В материалах российских архивов (фонды И.В.Сталина и

В.М.Молотова, ЦК ВКП(б), международного коммунистического движения) содержатся многочисленные решения политбюро ЦК ВКП(б) о приеме на учебу в СССР десятков и сотен офицеров МВД—МГБ из Албании, Болгарии, Венгрии, Румынии, Чехословакии и переписка по этим вопросам19.

Через партийные каналы Москва проводила свои конкретные рекомендации по организации и функционированию органов безопасности, применительно к каждой из стран региона. Так, вопросы реорганизации болгарского МВД, создания отдельного ведомства госбезопасности и планы болгарского руководства на этот счет были предметом обсуждения в ходе беседы И.В.Сталина с болгарской партийно-правительственной делегацией во главе с B.

Червенковым 29 июля 1949 г.20 По рекомендациям из Москвы в 1949—

1950 гг. в Болгарии была проведена акция, направленная на расширение компетенций органов госбезопасности на армию путем передачи армейских особых отделов — военной контрразведки в структуры госбезопасности. В этой связи Сталин 23 октября 1949 г. писал В.Коларову и В.Червенкову: «...Мы считаем нужным дать вам совет о необходимости передать особый отдел и его органы в Министерство внутренних дел, изъяв их из Министерства обороны. Органы особого отдела должны обеспечивать чекистскую работу в войсках и не могут успешно работать в отрыве от органов МВД. В Советском Союзе особые отделы подчинены МГБ, а не Министерству вооруженных сил. Наш опыт подтверждает правильность такой организации особых отделов»21.

По-видимому, аналогичные рекомендации поступали из Москвы и в другие страны. Об этом свидетельствует записка C.

М.Штеменко и М.В.Захарова от 2 февраля 1950 г. о состоявшемся 9 января 1950 г. заседании секретариата ЦК Румынской рабочей партии, где был заслушан доклад министра обороны Э.Бод- нараша о состоянии армии. Москва была проинформирована о том, что секретариат ЦК РРП принял решение передать органы армейской контрразведки из ведения министерства обороны в МВД и до 15 февраля пересмотреть кадры этой службы, изъять «неблагонадежных» и установить тесный контакт с политорганами22.

В данном случае исключение составляла Польша, где армейская контрразведка (Главное управление информации — ГУИ), начиная с 1944 г., сохранялась в структурах Войска Польского и подчинялась министру национальной обороны, с ноября 1949 г. маршалу Советского Союза К.К.Рокоссовскому. Тем не менее, документы российских архивов показывают, что вопрос о перепод- чинении армейской контрразведки министерству общественной безопасности вставал и в Польше. Симптоматично, что причина его постановки Рокоссовским в начале 1953 г. на заседании полибюро ЦК ПОРП, судя по письму маршала НА.Булганину 22 января 1954 г., состояла в фактическом выходе армейской контрразведки из-под контроля министра. Начальник военной контрразведки Войска Польского полковник МГБ СССР Д.П.Вознесенский, писал маршал, «перестал... советоваться и докладывать по важнейшим вопросам», а «выходил» прямо на политбюро ЦК ПОРП23. Во многом внешне личный конфликт Рокоссовского и Вознесенского закончился тогда сохранением статус-кво, но в 1955 г. ГУИ было все-таки изъято из армии и передано в структуры безопасности, которые с 1945 г. работали под руководством советских советников и командный состав которых был сформирован, как и военная контрразведка, из советских (или бывших советских) офицеров24.

В 1949—1950 гг. заметно повысился «ранг» и политический вес службы безопасности в тех странах (Венгрия, Чехословакия), где до этого госбезопасность являлась одним из подразделений МВД. Было проведено выделение этой структуры в самостоятельное министерство. Причем такая реорганизация проводилась, как следует из документов российских архивов, в расчете на прямую помощь советской стороны. Так, в докладной записке советника МГБ СССР в Венгрии С.Н.Карташова В.С.Абакумову от 10 февраля 1950 г. сообщалось о просьбе М.Ракоши оказать содействие в необходимом изменении структуры венгерских органов безопасности: «Наши советы тов. Ракоши были одобрены и учтены при реорганизации этих органов, которая сейчас заканчивается»25. В июле 1950 г. К.Готвальд в беседе с советниками МГБ СССР М.ТЛиха- чевым и Н.И.Макаровым также просил последних помочь министру госбезопасности Л.Копрживе «разработать структуру министерства и его органов на местах, а также уделить внимание вопросу усиления агентурно-оперативной работы и организации охраны государственной границы»26.

Необходимость тесного сотрудничества национальных служб госбезопасности с советской стороной не только не вызывала сомнений в руководящих кругах стран региона, но и порождала с их стороны «далеко идущие» предложения по «углублению» сотрудничества. В начале 1949 г. болгарский министр внутренних дел

А.Югов и его заместитель по управлению госбезопасности Р.Хрис- тозов зондировали почву в Москве на предмет возможности «отправить в СССР наиболее крупных политических преступников из числа болгар, находящихся в трудовых лагерях». Просьба аргументировалась тем, что в Болгарии организовать полную изоляцию этих лиц от населения трудно, а «общение с населением (родственниками и др.) оказывает отрицательное влияние на внутриполитическое состояние страны»27.

Все вышеизложенное свидетельствует о том, что на рубеже 40— 50-х годов советское политическое руководство располагало многообразными возможностями воздействия и всеобъемлющего контроля за деятельностью главного механизма репрессий — органов безопасности стран Восточной Европы, которые в этот период резко увеличили свой политический вес и функции в политической системе.

Определив в 1948—1949 гг. курс на «ускоренное строительство социализма», все лидеры компартий Восточной Европы приняли как руководство к действию сталинский тезис об обострении классовой борьбы в обществе по мере продвижения к социализму. Классовый подход стал определяющим во всех направлениях их внутренней политики. О том, как, применительно к конкретному обществу каждой из стран региона, понимался этот принцип, свидетельствуют документы. Так, со слов М.Ракоши советниками МГБ СССР в начале 1950 г. следующим образом были охарактеризованы «силы реакции в Венгрии», проводившие, по его мнению, подрывную работу против народной демократии:

«Основными силами реакции в Венгрии являются: —

свыше 1.500 банкиров, крупных помещиков и капиталистов; —

около 20 тысяч уволенных из армии по политическим мотивам кадровых офицеров и унтер-офицеров бывшей армии ХОРТИ; —

более 17 тысяч бывших чиновников государственного аппарата и карательных органов режима ХОРТИ; —

значительное количество бывших членов фашистских партий и организаций; —

не менее 30 тысяч правых социал-демократов, исключенных из партии;

Реакционные элементы из числа членов партий, входящих в правительственную коалицию (независимая партия мелких сельских хозяев и национальная крестьянская партия), отражающие интересы кулачества, причем в стране насчитывается свыше 80

тысяч кулацких хозяйств.

Почти нетронутой осталась католическая церковь (подчеркнуто в док. — Авт.), охватывающая своим влиянием подавляющее большинство населения и пользующаяся большим авторитетом в кругах верующих...

Кроме того, в Венгрии находятся различные иностранные промышленные предприятия, торговые фирмы и представительства, преимущественно с англо-американским капиталом; в стране проживает также 18 тысяч подданных капиталистических государств. Это обстоятельство создает благоприятные условия империалистическим разведкам активно проводить шпионскую работу против Венгрии и СССР.

Вражеские силы внутри страны связаны с венгерскими эмигрантскими центрами и формированиями на Западе, главным образом в Австрии, и активно используются английской и американской разведками для подрывной деятельности в Венгрии»28.

Во многом аналогичный перечень «враждебных сил» содержался во внутренних инструкциях 1949 г. министерства общественной безопасности Польши. К «врагам народа» и «реакции» еще в 1947

г. В.Гомулка причислял примерно 20% населения, т.е. около 5

млн чел. К ним относились участники подполья, дворянство и бывшие капиталисты, служащие довоенного аппарата власти, довоенное офицерство и особенно кадры Армии Крайовой, члены довоенных политических партий и организаций, духовенство, богатое крестьянство и каждый, кто не поддерживал режим. В 1949

г. этот список был расширен: в разряд «неблагонадежных» зачислялись также репатрианты и лица, поддерживавшие контакт с заграницей29. В некоторых странах в разряд «классово неблагонадежных» включались лица нетитульной нации, проживавшие, как правило, в приграничных районах. К таковым в Чехословакии были отнесены венгры, в Румынии — венгры и особенно сербы.

Фактические данные, приводимые в национальных историографиях30, и документы российских архивов показывают, сколь значительная часть населения стран Восточной Европы на рубеже 40—50-х годов оказалась не только объектом контроля со стороны госбезопасности, но и различных по форме репрессивных акций. Юридической основой для развертывания массовых репрессий служили декреты и законы о защите государства (республики) и «демократического строя», принятые в 1944 и 1946 гг. в Польше, в 1945

г. в Болгарии, в 1946 г. в Венгрии. Ориентированные тогда на подавление прежде всего фашизма и коллаборационизма (Болгария, Венгрия), а также сил, оказывавших политическое и вооруженное сопротивление установлению монопольной власти компартии (Польша), в новых условиях эти законы были превращены в инструменты побуждения к принудительному признанию новой власти, т.е. достижению своего рода гражданского согласия31.

Чрезвычайный характер этих законов в новых условиях подтверждался и развивался принятием в 1948 г. в Болгарии, Венгрии и Чехословакии, а также в апреле и августе 1949 г. в Польше соответствующих законов, предусматривавших за антигосударственную деятельность различные формы наказания — от трудовых лагерей до смертной казни32.

Наиболее массовой формой репрессий в обществе были «чистки» по политическим мотивам. Они охватывали, как показано во II

и Ш-ей главах, не только политические партии, включая коммунистические, но и госаппарат, общественные, кооперативные, культурные и даже спортивные организации. Применялись также самые разнообразные формы ограничения по политическим мотивам гражданских прав и свобод, такие, как лишение работы в органах власти, понижение в должности, запрещение продвижения по службе, запреты на профессию, классовый принцип при приеме детей и молодежи на учебу и т.п.

Другим направлением репрессий в отношении «классово-чуждых элементов» были прошедшие почти во всех странах выселения из крупных городов лиц, своим прошлым общественным положением связанных с довоенными режимами. Эта форма репрессий также отнюдь не была оригинальным «изобретением» правивших в странах Восточной Европы коммунистических группировок. Такая мера наказания за классовое происхождение, как известно, широко использовалась в годы развертывания массового террора в Советском Союзе.

Весной 1951 г. ЦК ВПТ было принято решение о выселении из Будапешта 5,5 тыс. семей аристократов, бывших генералов, офицеров и чиновников режима Хорти, бывших хозяев заводов и крупных землевладельцев. Но основную часть выселенных составили «неблагонадежные рядовые чиновники, служащие и прежде всего интеллигенция». 10 июля 1951 г. советское посольство направило в Москву отчет об этой акции, где констатировало негативную реакцию Запада: «Выселение из Будапешта... представлялось западной реакционной печатью как «мера по ликвидации наиболее культурных слоев венгерского общества», направленная одновременно на «получение бесплатной рабочей силы для венгерской промышленности ("принудительный труд")». С 21 мая по 17

июля 1951 г. из Будапешта было выселено 5 182 семьи общей численностью 12 704 человека. Всего из Будапешта и других крупных городов тогда было выселено 17 тыс. «нежелательных элементов», а также еще несколько тысяч человек из пограничных с Австрией и Югославией районов33. Как правило, выселенные трудоспособные люди направлялись на физические работы.

Подобные «мероприятия» в течение 1949—1951 гг. проводились и в других странах. Так, из Бухареста в конце 40-х годов «за паразитический образ жизни» было выселено 20 тыс. чел.34 Еще осенью 1948 г. в руководстве КПЧ обсуждался и был принят «Проект по очищению городов от реакции». Через год вернулись к его реализации, намереваясь выселить не менее 100 тыс. «бывших» и «политически неблагонадежных» лиц. В Праге акция началась 3

октября 1949 г. Как сообщал в Москву советский дипломат П.Г.Крекотень 29 октября 1949 г., он получил информацию от заместителя главного редактора газеты «Руде право» о том, что на днях закончилась операция «по очистке Праги от нетрудовых элементов, титовцев, спекулянтов и др.» Среди арестованных были 190 бывших коммунистов. Всего было арестовано несколько тысяч человек. Все они переселялись в специально организованные трудовые лагеря35. Но на этом в Чехословакии дело не закончилось.

В марте 1952 г. в руководстве КПЧ родилась еще одна идея поэтапного выселения «враждебных элементов» из Праги, Брно,

Братиславы и др. городов с целью освобождения квартир для новых партийных и государственных функционеров и, в частности, для офицеров армии, госбезопасности, милиции. Были составлены списки выселяемых — к июлю 1953 г. на 2 200 чел. Акция в Братиславе была закончена в сентябре 1953 г. Ее итогом стало удаление из города 678 семей36. 2 июля 1952 г. политсекретариат КПЧ принял решение «о выселении из Праги 200 семейств буржуазии». Причем, как информировал А.Новотный П.Г.Крекотеня, «высылка из Праги этих 200 семейств — только начало большой кампании по очищению Праги от враждебных элементов. Эти люди будут посланы в деревни, где они будут жить под присмотром и работать в госимениях и мелких предприятиях». В рамках этой акции из Братиславы до конца 1952 г. была выселена 351 семья37. Выселяли «неблагонадежных» и из Брно.

В польском руководстве также разрабатывали планы выселения «чуждых элементов» из Кракова и Катовиц38.

Достаточно крупным по численности было выселение по мотивам национальной и классовой «неблагонадежности», проведенное в июне 1951 г. румынскими властями по плану, разработанному госбезопасностью. Формальной причиной этого выселения из пограничных с Югославией районов Баната послужил продолжавшийся партийно-государственный конфликт с Югославией. Основным «объектом» выселения были названы проживавшие в приграничье сербы, составлявшие крайне незначительную долю населения страны. Однако большинство среди выселенных составляли не сербы (около 3 тыс.), а румыны (10,5 тыс.) и этнические немцы (около 8 тыс.). Это позволяет предположить, что и в данном случае действовал классовый «принцип поиска скрытых врагов», которых, по заявлению А.Паукер, «по степени их выявления будут изымать и переселять»39. В ходе «акции» в Банате было выселено 40

тыс. чел. По данным румынских исследователей, в 1951— 1953 гг. из приграничных с Югославией территорий подверглось выселению около 54 тыс. чел.40 По «национальным мотивам» осенью 1949 г. была задумана и начата акция выселения из Южной Словакии 600 венгерских семей. Среди намеченных к перемещению в Чехию половину составляли зажиточные крестьяне — кулаки, остальные — интеллигенция, торговцы, кусгари и лишь 5% — рабочие. Цель выселения состояла в освобождении земли и жилья для словаков, репатриируемых из Венгрии. Лишь заключение че- хословацко-венгерского соглашения о прекращении обмена населением послужило причиной остановки депортации венгров в конце октября 1949 г. Тех же, кто уже «был в вагонах» (26 семей), так и не вернули назад, «чтобы поддержать авторитет государственных органов»41.

Тем не менее от идеи «классово-этнической чистки» в Южной Словакии не отказались. Об этом открыто сказал заместитель премьер-министра Словакии В.Широкий первому секретарю посольства СССР Н.Г.Новикову в беседе 30 октября 1949 г.

На рубеже 40—50-х годов в странах региона получила распространение и такая форма репрессий, как направление в лагеря принудительного труда на основе решений судебных и внесудебных (партийных и административных) органов. Как правило, им предшествовало принятие соответствующих законов о трудовой повинности населения. Типичный пример того, как это происходило, содержит информация генконсула СССР в румынском городе Клуже от 8 октября 1952 г., поступившая в МИД СССР и конкретно министру иностранных дел А.Я.Вышинскому. В ней со слов начальника управления госбезопасности области Клуж полковника М.Неделку сообщалось: «В конце августа с.г. на основании закона о трудовой повинности в г. Клуж было арестовано около 700 человек из числа лиц, которые в течение 6 месяцев нигде не работали.

По этому закону арестованные отправляются в рабочие батальоны принудительного труда, где они работают в обычном порядке, получая соответствующую зарплату за свой труд.

За отказ от работы или побег из батальона виновные переводятся в батальоны с военизированной охраной, а при повторном побеге или отказе от работы предаются суду и осуждаются на сроки от 5 до 10 лет тюремного заключения.

Имеется указание центра об аресте еще 600 человек из числа бывших руководящих деятелей исторических и других буржуазных партий, входивших ранее в состав буржуазно-помещичьих правительств Румынии, а также бывших помещиков, промышленников, агентов сигуранцы и кулаков, замешанных в антигосударственной и враждебной деятельности против режима народной демократии»42.

Основными мотивами направления в лагерь были также нелояльность в отношении режима, любое проявление сопротивления властям, слушание «чужих голосов», чтение запрещенной литературы, невыполнение сельскохозяйственных поставок и многое другое.

Как правило, исходя из советского опыта, трудовые лагеря создавались при крупных «стройках социализма» (например, строительстве канала Дунай—Черное море в Румынии), шахтах (в Силезии), урановых рудниках (в Чехословакии). Согласно югославскому агентству ТАНЮГ, на февраль 1952 г. в Албании было более 10 таких лагерей. По другим различным источникам в этой стране насчитывалось 19 лагерей и тюрем. В Болгарии в 1944— 1953 гг. через 19 лагерей37 прошло 12 тыс. заключенных. В Венгрии, по данным советских дипломатических служб, в 1950 г. в концлагеря было заключено 30 тыс. чел., многие из которых находились там без суда и следствия; на июль 1953 г. в концлагерях страны насчитывалось интернированных и заключенных в трудовые лагеря органами госбезопасности 5 005 человек и полицией — 255 человека. В Чехословакии в 1950 г. в 28 лагерях содержалось 5

890 человек38. В Польше в 1950 г. насчитывалось 30 трудовых лагерей, в 1954 г. уже 39. Через них, начиная с 1945 г. прошло около 200 тыс. человек. Правда, 40% всех заключенных этих лагерей составляли не политические, а уголовные элементы. В Румынии в начале 50-х годов на принудительные работы было направлено 22

077 человек, наказанию пребыванием в трудовых лагерях подверглось около 80 тыс. человек43, из которых половина работала на строительстве канала Дунай—Черное море. По данным ЦК РРП, переданным советскому послу в Бухаресте А.И.Лаврентьеву 6

августа 1952 г., более четверти работ на строительстве канала производилось политическими и уголовными заключенными. Последние привлекались к работе на основании контракта, заключенного управлением канала с министерством внутренних дел и генеральным управлением тюрем, и содержались в трудовых отрядах на всем протяжении канала. Согласно материалам этой справки, численность заключенных трудовых отрядов колебалась от нескольких тысяч человек (например, трудовая колония № 2 Поар- та-Алба) до 200—250 человек (например, каменоломня «Зэвоюл» или рабочий пункт «Левый берег», колония № 1 Мидия)44.

Таким образом, конкретные материалы позволяют сделать вывод, что в странах Восточной Европы, как и в СССР, в ходе «строительства социализма» широко эксплуатировался бесплатный принудительный труд людей, административными или судебными решениями властей заключенных в лагеря по политическим или якобы политическим мотивам. Налицо был один из типичных признаков тоталитарной организации общества.

Анализируя ситуацию в регионе на рубеже 1948—1949 гг. с точки зрения реальности и масштабов политического сопротивления населения новому режиму (включая и подполье) как объективной предпосылки массовых репрессий, можно констатировать, что к этому времени действительной внутренней угрозы власти компартий практически не существовало. Общество ни в одной из стран региона уже не подавало серьезных сигналов к активному сопротивлению формировавшимся режимам.

Например, в 1948 г. в Болгарии, по сведениям, имевшимся в МИД СССР, доля дел по политическим преступлениям составляла 1% из всех тогда поступивших в суды. Советские дипломаты расценивали эти преступления как малосерьезные, «детские попытки конспиративной деятельности». Есть сведения об отдельных «очагах» сопротивления, распространения антиправительственных листовок и т.п. в Румынии, Албании, Венгрии45, не внушавших серьезного опасения властям.

С этой точки зрения более сложная ситуация сохранялась в Польше, где на предыдущем этапе шла ожесточенная политическая борьба за власть с элементами гражданской войны, когда временами часть территории страны контролировалась антикоммунистическим военно-политическим подпольем. К концу 40-х годов ситуация и в этой стране существенно изменилась. Было покончено с легальной организованной политической оппозицией. Уже не существовали и главные организационные структуры военно-политического подполья39. Как считают современные польские исследователи, до 1950 г. в обществе нарастала поддержка власти и, несмотря на террор, значительная его часть ассоциировала свою жизнь с новой действительностью46.

Тем не менее продолжали сохраняться и возникали вновь мелкие подпольные антиправительственные организации и вооруженные отряды, которые временами активизировали свою деятельность. Существование этих остатков антиправительственного подполья активно использовалось властью как аргумент в пользу тезиса «об обострении классовой борьбы» и развертывания массовых репрессий. Это можно подтвердить тем, что отдельные организации были на контроле госбезопасности.

В Румынии, Венгрии, Болгарии, а также в Словакии главные политические противники коммунистов были устранены из политической жизни еще в 1947 г. и весьма специфическим способом: через серию разоблачений «антигосударственых заговоров», разоблачений, организованных, как свидетельствуют документы, при участии советской стороны («заговор» Б.Ковача в Венгрии, март 1947

г.; «заговор» Ю.Маниу в Румынии, лето 1947 г.; «заговор» словацких демократов, осень 1947 г.; «заговор» Н.Петкова в Болгарии, лето 1947 г.40) и судебными процессами, имевшими сугубо политическую направленность47.

Несколько по-иному сложилась судьба лидера крупнейшей политической партии Венгрии — ПМСХ и президента этой страны З.Тильди. В августе 1948 г. он был отправлен в отставку и заключен под домашний арест (до 1956 г.). Но и здесь не обошлось без «заговора». Как сообщал 11 июня 1949 г. советник посольства в Венгрии А.Н.Тишков на совещании в отделе балканских стран МИД СССР, существовал некий план вывоза Тильди за границу. План предстояло осуществить зятю Тильди В.Черноки, который как «настоящий американский шпион», от имени американской разведки должен был уговорить Тильди не подавать в отставку. Последний, как сообщил Черноки после ареста, американцам «нужен был за границей живой, с полномочиями президента Венгерской Республики»48. Эти события и стали поводом к насильственной отставке Тильди.

Что касается Чехословакии, то здесь вытеснение с политической арены все еще реальных конкурентов КПЧ на власть проходило по-иному: летом—осенью 1948 г. было позволено выехать в эмиграцию ведущим деятелям национально-социалистической, народной (лидовой) партий, словацким демократам и правым социал-демократам. Этот метод удаления противников коммунистов был использован ранее и в других странах (Ф.Надь в Венгрии, Ст.Миколайчик в Польше, П.Попзлатев в Болгарии, король Михай, К.Кишояну, К.Санатеску в Румынии41), но только в Чехословакии такая эмиграция приобрела достаточно широкий масштаб. К августу 1948 г. выехало 8 тыс. политиков разной ориентации и ранга49. Такой курс руководства КПЧ был немедленно подвергнут критике советскими дипслужбами в Праге. В специальной справке, направленной в МИД СССР в сентябре 1948 г., давалась резко негативная оценка «либерально-пацифисткого» отношения «компартии Чехословакии к активным деятелям и лидерам буржуазных партий». Ее руководство, по мнению советских дипломатов, сознательно не дало санкций на арест верхушки некоммунистических политиков, «не видя ничего опасного в их бегстве», не провело крупных политических процессов, которые «способствовали бы их разоблачению как врагов народно-демократического строя»50.

В национальных историографиях в последние годы появляются сведения о якобы имевшем место в начале 50-х годов массовом активном «сопротивлении режиму», о наличии в странах многочисленных подпольных организаций и даже «партизанских отрядов». Появление этого тезиса продиктовано новой политической конъюнктурой, требующей создания в массовом общественном сознании образа страны, непрерывно боровшейся против коммунистического режима, и в целом народа, никогда не принимавшего идеологии и власти коммунистов. Налицо стремление вычеркнуть из национальной истории, ставшее политически «неудобным» прошлое. Между тем, документы российских архивов свидетельствуют, что массового и систематического сопротивления в эти годы не было даже в Польше, что все еще сохранявшаяся на рубеже 40—50-х годов неорганизованная оппозиция и разрозненное остаточное подполье (например, в Румынии и Польше51) становились все более призрачными и не представляли сколь-нибудь серьезной политической угрозы для власти, хотя отдельные выступления против представителей режима, действительно, имели место и в начале 50-х годов. Например, зимой 1950 г. советник МГБ СССР в Венгрии Карташов сообщал в Москву о том, что в декабре 1949 г. было зафиксировано 23 вооруженных нападения на местных партийных и общественных активистов; свыше 50 диверсий на транспорте, преимущественно на коммуникациях, связывающих Советский Союз с Австрией, а также 15 случаев обстрела поездов. В промышленности за 1949 г. совершено несколько сот диверсий, актов саботажа и вредительства. Эти сведения Карташов приводил в подтверждение своего далеко идущего и политически конъюнктурного вывода, что «силы реакции, направляемые американцами и англичанами, в последнее время все более решительно выступают против нового строя, рассчитывая на поддержку извне»52. Имело место и периодическое оживление в Польше. Как отмечалось в политико-экономическом обзоре за I квартал 1952 г., направленном из Варшавы в Москву советским посольством, начиная со второй половины 1951 г. произошла заметная активизация деятельности «десятков различных подпольных организаций». Число «бандитских нападений» увеличилось с 26—30 за декаду в июле 1951 г. до 44 за декаду в 1-ом квартале 1952 г.53

Национальные структуры госбезопасности отдавали себе ясный отчет о немногочисленности, организационной слабости и безнадежности такого сопротивления. Так, осенью 1949 г. министр внутренних дел Словакии Д.Окали в беседе с советским генеральным консулом, назвав ряд мелких антиправительственных подпольных организаций, делал вывод, что они «не были многочисленными и какой- либо серьезной угрозы для народно-демократического режима в Чехословакии не представляли». Вместе с тем, отдавая дань конъюнктуре, он подчеркивал, что наличие таких организаций «подтверждает положение марксизма-ленинизма об обострении классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму»54.

Документы свидетельствуют, что для власти компартий, утвердившейся в странах региона, не только не было опасным существование «очагов сопротивления», но госбезопасность была в них заинтересована и даже «поддерживала» и контролировала их деятельность, вводя туда своих людей. Известен факт, что польская служба безопасности в начале 50-х годов контролировала одну из самых законспирированных военно-политических организаций польского подполья — ВиН и внедряла своих людей в ее командование55. Наличие такого сопротивления давало возможность службам госбезопасности обосновывать необходимость проведения массовых репрессий.

Аналогичная с этой точки ситуация имела место и в Чехословакии, где, по словам представителей министерства внутренних дел Ш.Плачека и В.Мюллера, уже к концу 1948 г. госбезопасность контролировала 65%, так называемых групп сопротивления, держала под своим контролем практически все пограничные переходы и организовывала провокации с целью выявления «очагов» сопротивления56.

Сталинский тезис «об обострении классовой борьбы» оказывался востребованным и по иным причинам. Он позволял формирующемуся новому социальному слою — партийно-государственной номенклатуре утвердиться в системе управления путем «выдавливания» своих конкурентов — «старых» управленцев. Последние имели более высокую профессиональную подготовку и образование и составляли (в лице госслужащих, чиновников, офицеров, учителей, профессуры и т.д.) массовый электорат бывших партий-союзниц или конкурентов, оттесненных от власти. Кроме того, указанные слои рассматривались и правящей коммунистической номенклатурой, и советским политическим руководством как незаблокированньгй канал западного влияния в регионе, как брешь в опускавшемся на регион «железном занавесе»57. Следуя политической логике коммунистов, они должны были стать объектом политических репрессий. Не допустить «проигрыша» профессионального соревнования со «старыми» специалистами новая номенклатура могла только силовым путем, и репрессии должны были обеспечить победу в этом «соревновании».

Документы российских архивов подтверждают крайне настороженное, вплоть до враждебного, отношение новой номенклатуры (особенно среднего и низшего звена) к старым специалистам. Так, заместитель министра земледелия Болгарии, кандидат в члены Политбюро БКП Т.Черноколев на V съезде партии публично заявил, что «со старыми специалистами следует считаться только до тех пор, пока не будут подготовлены молодые кадры и что после этого все старые специалисты будут выброшены за борт>. Комментируя это заявление президент Болгарской академии наук Т. Павлов в беседе с сотрудником советского посольства 9 февраля 1949

г. отметил: «Это заявление Черноколева произвело гнетущее впечатление на большую часть видных ученых Болгарии и внесло в их среду переполох». Сам Павлов, стремясь сгладить возможный негативный резонанс от заявления Черноколева, счел нужным отметить, что немедленно отстраняться будут только те старые специалисты, «которые будут препятствовать нашему развитию,., но те, кто пойдет в ногу с нами, будут поощряться... Так было в Советском Союзе, так будет и у нас»58.

Советские дипломатические службы отмечали недоверие к старым специалистам и в других странах — Чехословакии, Румынии, Венгрии. В частности, о таких настроениях советскому послу в Румынии С.И.Кавтарадзе сообщал член Политбюро ЦК РРП И.Кишиневский в мае 1951 г.: «...Верно, что значительная часть этой (научно-технической. — Авт.) интеллигенции, а может быть, и большая.., настроена против существующего режима, но, несомненно, немалая ее часть сохранила качество честных специалистов и работает добросовестно и с оглядкой»59. По этому же поводу советский посол в Венгрии Е.Д.Киселев 5 сентября 1951 г. с большой тревогой писал в Москву: «...Многие венгерские партийные работники третируют старых инженеров, огульно считая их потенциальными врагами Венгерской Народной Республики. В связи с этим нами высказано мнение, что такое отношение к старой интеллигенции может оттолкнуть значительную часть инженернотехнических работников, желающих честно служить народно-демократической Венгрии». На это замечание советского посла министр иностранных дел К.Киш реагировал следующим образом: «Такое отношение к старым инженерам вызвано тем, что большинство их участвовало в фашистских организациях при режиме Хорти и во время оккупации Венгрии гитлеровской Германией». Он признал, что «многие ответственные работники ВПТ занимают неправильную позицию в этом вопросе»“0.

Из вышеизложенного становятся понятными те направления в работе органов госбезопасности, которые были определены правящей верхушкой: против «старых» специалистов, функционеров и членов распущенных или трансформированных политических партий, против участников послевоенного военно-политического подполья (Польша); против лиц, связанных с эмиграцией; против довоенного офицерства и чиновничества. Что касается социал-демократических (социалистических) партий, то часть их — левое крыло, разное по удельному весу, влилось в компартии в процессе так называемого объединения рабочего движения. Правые и центристские группировки остались политически неорганизованными и рассматривались руководством компартий и Москвой как потенциальный резерв «реакции». Часть политических партий (СЛ и ПСЛ в Польше, БЗНС в Болгарии, ПМСХ в Венгрии, национальные социалисты, народная партия и некоторые другие в Чехословакии) была трансформирована и выполняла в новой политсисте- ме роль декорации. Партии, представлявшие интересы крупных промышленников и землевладельцев, были ликвидированы. Следует особо подчеркнуть, что сохранявшиеся, во многом парализованные и полностью подчиненные коммунистам, эти партии тем не менее привлекали пристальное внимание Москвы, а информация о ситуации в них регулярно направлялась высшему советскому руководству. Например, в мае 1949 г. в Москву поступили сведения из Болгарии об активизации членов недавно распущенной партии «Звено»: «...Бывшие звенари не порвали связей между собой. Они по-прежнему собираются группами, обмениваются мнениями по международным и внутренним вопросам, надеются, что партия еще будет играть роль в политической жизни страны.., бывшие лидеры "Звена" Стайнов, Чокалов, Кулишев группируют вокруг себя реакционные элементы, восстанавливают связи с провинцией, призывают к объединению на случай изменения политической обстановки... Звенари продолжают поддерживать связи с оппозиционными земледельцами.., с запасными генералами и офицерами. Серьезный интерес представляет группа высших офицеров из бывшего военного союза, участников государственных переворотов, ныне членов болгарской коммунистической партии: Тодор Тошев, Владимир Стойчев, Бояджиев, Крум Лекарский, Христо Стайков, Генчев, Трендафилов. В прошлом все эти генералы были сторонниками Дамяна Велчева, т.е. близки "Звену"»61. Среди мотивировок репрессий на первое место выдвигались обвинения в шпионаже в пользу западных держав, в планах свержения существующего строя, в буржуазном национализме, в диверсиях и саботаже.

Как показывают фактические материалы, в 1949—1953 гг. репрессии по политическим мотивам в регионе приняли массовый характер и развивались по восходящей линии. Например, по данным чешского исследователя К.Каплана, число осужденных по политическим мотивам в Чехословакии составляло в 1949 г. 1 643 чел., а в 1950 — 15 766. По секретным материалам чехословацкой национальной безопасности на 1 января 1951 г. число лиц, арестованных этими органами и находящихся в заключении составляло 895 чел. В 1949 г. суды вынесли 57 смертных приговоров и 117 чел. были приговорены к пожизненному заключению62. По данным УГБ Венгрии с 1950 г. по 1-й квартал 1953 г. судебные органы вели «дела» 650 тыс. чел., из которых 387 тыс. чел. было осуждено. Пик карательной политики в этой стране пришелся на 1952 г. Общее количество обвинительных судебных приговоров достигло 134 471, при этом к тюремному заключению было приговорено 74

257 чел. Летом 1953 г. в венгерских тюрьмах содержалось 7

093 политических и 24 498 уголовных заключенных63.

Что касается Польши, то в 1949—1953 гг., по сравнению с предыдущим периодом, размах репрессий заметно снизился. Так, в 1944—1948 гг. за участие в нелегальных организациях и в террористических акциях, за нелегальное владение оружием было арестовано 75 тыс. чел., в 1949—1955 гг. — 30 тыс.64 Но репрессии оставались массовыми. По данным польского историка А.Пачков- ского, численность политических заключенных на 1 января 1948 г. составляла 26,4 тыс. чел., через год — 32,2 тыс., а в середине 1950

г. — 35,2 тыс. чел. В 1952 г. за политические преступления и за преступления в годы оккупации в тюрьмах содержалось 49

449 чел., что составляло значительно более половины всех заключенных в стране (71 051 чел.)65.

В Румынии «волны» арестов деятелей и членов крупнейших буржуазно-демократических партий — национал-царанистской и национал-либеральной — прошли весной 1947 г. и весной 1948 г. Среди арестованных в 1947 г. были, например, секретарь НЦП

И.Худице, известные деятели этой партии А.Леукуция и К.Копосу. Если раньше аресты «за контрреволюционную деятельность» были довольно немногочисленны (в 1944 г. — 53, 1945 — 315, 1946 — 489 чел.66), то теперь счет шел уже на тысячи. Кроме массовых арестов (15 тыс. чел.) бывших членов организации фашистского толка «Железная гвардия»67, весной 1948 г. репрессиям подверглись 2 тысячи национал-царанистов. Аресты распространились и на функционеров НЛП (например, деятель этой партии Г.Фатино, министр финансов в правительстве П.Грозы М.Ромничану). В 1949 г. был арестован бывший министр по вопросам национальных меньшинств СДрагомир. В этот период и в дальнейшем основной формой изоляции в Румынии были заключение в трудовой лагерь на несколько лет и домашний арест. Так, с начала 1949 г. под домашним арестом находилось 60 тыс. чел.68 При упоминавшемся уже строительстве канала Дунай—Черное море было организовано 8 трудовых лагерей. Печально знаменитой стала колония Мунка.

Новая «волна» арестов прокатилась в Румынии весной—летом 1950

г. Тогда были арестованы лидеры и деятели НЦП и НЛП К.Братиану (Бебе), И.К.И.Братиану (Дину), К.Ангелеску, И.Нис- тор, КДжуреску; бывшие министры — И.Христу, Д.Каракоста и др. Причем сроки (24 месяца) их пребывания, главным образом в колонии Мунка и тюрьме в г. Сигете, неоднократно продлевались.

С каждым годом в Румынии возрастало число арестованных за деятельность, направленную «против существующего строя». Так, если в 1950 г. по политическим мотивам было арестовано 6 635 человек, то в 1951 г. — 19 236, в 1952 — 24 826 человек. Всего за 1950—

1953 гг. арестам подверглись 55 527 человек. За это же время было интернировано и взято под домашний арест без судебных решений — 22 008 человек. Характерно, что и в данном случае резкий рост лишенных свободы людей также пришелся на 1952 г. — 11 913 человек69.

Следует непременно подчеркнуть, что по политическим мотивам репрессировались в эти годы далеко не только представители бывших правивших классов и обслуживавшие их власть чиновники, служащие, интеллигенция, но и сопротивлявшиеся коллективизации крестьяне70, а также участвовавшие в забастовках и иных формах протеста рабочие42. Например, в той же Румынии в 1949— 1951

гг. было арестовано от 80 до 100 тыс. крестьян71. Среди амнистированных в апреле 1953 г. 525 тыс. человек (из них 15 тыс. освобождено из мест заключения) около 60% освобожденных составляли рабочие, крестьянская беднота и середняки72. В этом отношении показательны также и материалы, поступившие в январе 1951 г. министру иностранных дел СССР А.Я.Вышинскому из Чехословакии. Со ссылкой на данные, которые были получены советским посольством от чехословацкой госбезопасности, из общего числа 895 человек, арестованных за «антигосударственную деятельность и находившихся в заключении» на 1 января 1951 г. — 203 были рабочими, 64 — крестьянами и 333 — представителями интеллигенции. Среди 12 тыс. нелегально ушедших или пытавшихся уйти за границу 4

726 человек были рабочими, 499 — крестьянами, 453 — служащими государственных учреждений и общественных организаций73.

Важнейшим элементом общественной жизни, определявшим климат в каждой из стран Восточной Европы в 1949—1953 гг., становились политические судебные процессы. Но если в предшествующий период — 1944—1948 гг. процессы над противниками и оппонентами политики компартий (даже «организованные» коммунистами) отражали реальную борьбу за власть, то теперь ситуация была иной. Мишенью становились остатки распущенных политических партий. Чешский исследователь К.Каплан, анализируя ситуацию в Чехословакии, писал: «Некоммунистические партии в чешских землях после февральского государственного переворота находились в таком состоянии, что не могли стать платформой или инициаторами оппозиционной активности в отношении коммунистической партии и ее режима. Сильным политическим нажимом и административно-властными действиями новой власти партии были ослаблены, их организации — разбиты. Политические чистки привели к смене руководящих кадров, к отливу членов, и прежде массовые партии стали теперь беспомощными остовами. Главное, однако, заключалось в том, что они находились под контролем КПЧ, Национального фронта и органов государственной безопасности и были наполнены информаторами и тайными членами КПЧ»74. С помощью судебных процессов над «остатками» политических сил, противостоявших ранее коммунистам и теперь не представлявших сколь-нибудь реальной угрозы власти, правящая коммунистическая верхушка имитировала продолжающуюся борьбу за власть, против утвердившегося режима, которая якобы возрождалась за рамками складывавшейся политсистемы. Так, в 1949 г. госбезопасность Польши продолжала расследовать «дела Центрального Исполкома ППС», по которым «за деятельность в годы оккупации» еще осенью 1948 г. был арестован ряд видных деятелей этой партии. В 1951 г. состоялся судебный процесс по «делу» Ю.Квасиборского и других руководителей распущенного в 1950 г. Стронництва працы (СП). Обвиняемым вменялись в вину намерения «силой изменить демократический строй польского государства»75.

В качестве аргументов использовались факты, взятые из времени гитлеровской оккупации, когда СП составляло элемент «подпольного государства», контролировавшегося польским правительством в Лондоне. Теперь деятельность Квасиборского и др. в иной исторической эпохе использовалась для обслуживания политических задач ПОРП на новом этапе. В 1951 г. состоялся суд над М.Гулевич, В.Брыей, П.Сюдаком — деятелями бывшей партии Ст.Ми- колайчика, входившими ранее в ее руководящие структуры76.

На фоне раскручивавшихся в коммунистическом движении внутрипартийных политических «дел» (Т.Костов в Болгарии, В.Гомулка в Польше, Л.Райк в Венгрии, КДзодзе в Албании, Л.Патраш- кану в Румынии, Р.Сланский в Чехословакии) процессы над представителями «старой» политической и экономической элиты целенаправленно использовались правящими кругами для канализации нараставшего общественного напряжения в нужное русло. Одновременно в обществе создавалась атмосфера страха, недоверия и доносительства, ситуация общественной напряженности, постоянной мобилизации, политически привычная и удобная коммунистам.

Наиболее показательным в этом отношении был судебный процесс в Чехословакии над руководителями так называемого «вредительского заговора против республики». Как и в других странах региона, в ЧСР действительно существовали мелкие разрозненные группы бывших функционеров из рядов социал-демократии, национальных социалистов, католиков (народная партия) и словацких демократов. Их практическая деятельность выражалась в разработке программных документов, издании листовок мелкими тиражами и в поиске контактов с эмигрировавшими лидерами. Такого рода деятельность могла быть без труда прекращена органами госбезопасности, ибо, как признавал один из руководителей политической контрразведки Чехословакии Ш.Плачек, большинство таких мелких групп находилось под прямым контролем этих органов77. Но «тихий» и «спокойный» путь их ликвидации не отвечал интересам правящей группировки, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что в Венгрии и Болгарии только что весьма «эффектно» были проведены политические процессы над Т.Костовым и Л.Райком. Чтобы «достойно» выглядеть в глазах Москвы, руководству КПЧ нужен был публичный процесс с разоблачением по меньшей мере антигосударственного заговора противников нового строя. Именно такой процесс и был сконструирован органами чехословацкой госбезопасности на основе проведенных с осени 1948 г. по осень 1949 г. арестов нескольких подпольных групп бывших функционеров из рядов правого крыла социал-демократической партии, национальных социалистов и народной партии. Причем главный удар наносился по национальным социалистам, представлявшим еще недавно стержневую политическую организацию страны.

Уже в декабре 1949 г. министр юстиции АЛепичка информировал советского посла М.А.Силина о том, что в Чехословакии «на днях ликвидирована подпольная группировка «Директория чехословацкого сопротивления». Эта группировка была организована П.Зенклом перед его бегством за границу. В основном эта организация состояла из бывших членов национально-социалистической партии, проводила террористические акты и занималась шпионажем. Установлено, что эта организация связана с работниками американского посольства»78.

На роль главной жертвы органы безопасности определили видную деятельницу национально-социалистической партии, участни цу антифашистского движения сопротивления М.Горакову, депутата парламента, сложившую свой мандат после февраля 1948 г.

Весной 1950 г. в госбезопасности при участии советников МГБ СССР М.ТЛихачева и Н.И.Макарова был разработан план судебного процесса. В связи с этим «делом» аресту подверглось 630 чел.79

По замыслу организаторов, процесс призван был доказать обществу, что «политические представители реакции» не отказались еще от попыток возврата к власти и ведут борьбу против народно-демократического режима, объединив коалиционной программой национальных социалистов, социал-демократов и католиков. Основная цель процесса состояла в том, чтобы убедить общество в существовании реальной угрозы контрреволюционного переворота80.

В обвинительном заключении говорилось: «...Группа обвиняемых, согласно инструкциям англо-американских империалистов, Зенкла, Рипки и др. должна была организовать реакционное подполье в Чехословакии путем шпионажа, саботажа и террора и подготавливаемого вооруженного нападения англо-американских империалистов на Чехословакию»81.

Согласно приговору судебного заседания, состоявшегося в июне 1950 г., из 12 обвиняемых 4 (в том числе и М.Горакова) были приговорены к смертной казни, 4 человека к пожизненному заключению. Сам судебный процесс, жестокость вынесенного приговора (несмотря на многочисленные обращения к президенту К.Готвальду известных западных интеллектуалов 40-х годов с просьбой о помиловании М.Гораковой) позволили правящей коммунистической верхушке развернуть в стране пропагандистскую кампанию. По стране прокатилась организованная сверху волна резолюций с мест в поддержку приговора и с требованием немедленного приведения его в исполнение82. Кампания дала свои результаты. Как сообщал в середине июля 1950 г. в советское посольство Л.Копржива «...в настоящее время в республике... не наблюдается случаев резких антигосударственных выступлений. Приговор по делу Гораковой был принят населением спокойно, как должное»83. В это же время Э.Шлехта — председатель чешской социалистической партии в ходе визита в советское посольство, говоря о завершении процесса над Гораковой, подчеркивал, что среди членов социалистической партии «будет проведена большая воспитательная работа» по разоблачению ее бывших лидеров84.

Пожалуй, еще более «эффективным» по политическим последствиям оказалось воздействие процесса над «руководителями вредительского заговора против республики» на лидеров народной (католической) партии. Один из них, Д.Поланский, 12 июля 1950 г. выступил в парламенте с заявлением о том, что его партия также является социалистической. Как сообщало советское посольство в Москву, свое заявление Поланский аргументировал тем, что поскольку партия входит в состав возрожденного Национального фронта, ведущего страну к построению социалистического общества, то «не может не быть социалистической партией»85.

Аресты аналогичной политической направленности проводились и в Румынии. Так, весной 1950 г. в Румынии только за одну ночь с 5 на 6 мая было произведено — согласно донесению советника МГБ СССР А.М.Сахаровского В.С.Абакумову — «изъятие 66

человек бывших министров и крупных государственных чиновников буржуазных правительств Румынии, а также видных деятелей румынских реакционных партий». 13 мая 1950 г. документ Са- харовского был направлен И.В.Сталину, В.М.Молотову, Л.П.Берии и Г.М.Маленкову. Среди арестованных были лидер крупнейшей партии страны — национал-либеральной — Г.Братиану, недавний союзник коммунистов и лидер левой группировки национал-либералов — Г.Татареску, его сторонники П.Бежану и Рашку- лец и ряд министров 1937—1944 гг. Двое из арестованных — Бе- жану и Рашкулец — были действующими депутатами румынского парламента, но только после их ареста Г.Деж «посетил П.Грозу с тем, чтобы подписать решение об арестах» этих лиц.

Как сообщал генерал Сахаровский в Москву, при подготовке мероприятия «вначале имелось в виду изъятых лиц изолировать в административном порядке, поместив их в один из провинциальных монастырей под соответствующую охрану. Однако, в связи с тем, что многие из них являются военными преступниками, при правительстве Антонеску руководили военной промышленностью или занимали командные должности в армии, а некоторые поддерживали связь с английской и американской разведками, было принято решение заключить их в тюрьму и вести следствие»86. Арестованные были помещены в тюрьму для политических заключенных в г. Сигете. Здесь в 1950 г. содержалось более 200 чел., из которых к 1953 г. умерло 52 человека, в том числе и Г.Братиану, скончавшийся весной 1953 г.87

Рискнем предположить, что аресты представителей высшей политической элиты довоенной Румынии неслучайно совпали хронологически с «делом» М.Гораковой в Чехословакии. Тем не менее, судебного разбирательства и приговора в отношении Г.Братиану и других так и не состоялось.

Что касается позиции советской стороны, то, как можно проследить по материалам российских архивов, ее «присутствие» в репрессивных акциях имело место (национальная высшая номенклатура предоставляла Москве исчерпывающую информацию), но выражалось применительно к конкретным «делам» по-разному. Например, в случае ареста Г.Татареску, политика, хорошо известного высшему советскому руководству, можно предположить, что ГДеж получил определенную «свободу рук». Иначе вряд ли бы он решился ответить на предложение П.Грозы согласовать с Москвой возможность ареста Татареску следующим образом: «Это наше дело, и если спросят нас, почему мы так сделали, мы объясним, что эти лица, находясь на свободе, вдохновляли реакцию»88.

В других случаях из Москвы следовали прямые указания. В этом отношении весьма показателен документ, направленный 18

декабря 1951 г. А.А.Громыко Г.Дежу в связи с процессом «над группой шпионов». В нем поручалось советскому послу посетить Г.Дежа и передать ему следующее: «...По мнению советского правительства, в ближайшие дни следует провести суд над шпионами, диверсантами и террористами — Шпиндером, Саплаканом, Бон и Стецанеску, приговорить их к расстрелу и приговор привести в исполнение. О суде над этими шпионами, диверсантами и террористами, о приговоре и приведении в исполнение приговора суда следует опубликовать спецсообщение в румынской печати...» Этот документ заканчивался жесткой формулировкой: «Исполнение теле- графьте. А.Громыко»89.

В Болгарии политические репрессии охватили «старую» экономическую элиту, пошедшую на сотрудничество с новой властью. Начиная с 1950 г. прошли аресты 14 высококвалифицированных специалистов, в свое время получивших образование в Германии и Австрии и работавших в горно-добывающей промышленности. Они обвинялись в организации в 1949 г. шпионской группы, созданной двумя представителями известных промышленных и банковских семейств. По приговору суда, состоявшегося осенью 1953 г., был вынесен 1 смертный приговор (Д.Бурову) и остальные 13 человек получили различные сроки тюремного наказания — от 5 до 29 лет90.

Стремление Москвы контролировать ход и направления репрессивных акций особенно отчетливо прослеживается в российских документах, касающихся истории Венгрии и отражающих окончательную, с точки зрения коммунистической части руководства ВПТ, расправу с недавними союзниками — социал-демократами, которые и в Москве и в Будапеште рассматривались как рудимент «старой» эпохи, враждебный новому строю.

Социал-демократическая партия Венгрии имела глубокие корни в рабочем движении и еще недавно превосходила коммунистов и по численности, и по степени влияния в обществе. Неудовлетворенность населения экономическим положением в стране и начавшимся снижением жизненного уровня советские дипломатические службы привычно связывали здесь с деятельностью «враждебных» элементов «из числа бывших социал-демократов», которьге-де создавали внутри рабочего класса настроения колебания, неуверенности и недовольства политикой ВПТ91. Особое беспокойство коммунистов вызвало положение в профсоюзах Венгрии, которые, отражая настроения рабочего класса, нередко выступали инициаторами рабочих забастовок. В июле 1950 г. Политбюро ЦК ВПТ приняло специальное решение о негативной роли социал-демократов в профсоюзах. Коммунистическая верхушка ВПТ связывала забастовки именно с сохранением социал-демократического влияния в массовых организациях и ориентировала партию на уничтожение этого влияния.

В информациях советскому руководству посольство СССР также настойчиво проводило мысль о необходимости укрепления Венгерской партии трудящихся. Основная причина ее слабости объяснялась тем, «что при слиянии были отброшены не все правые элементы (социал-демократии. — Авт.), а только наиболее активные их представители. Значительная часть с.д. партии, не разделяющая взгляды марксизма-ленинизма, влилась в объединенную партию... очищение партии от идеологически чуждых элементов еще стоит на очереди43»92. Уже в начале февраля 1950 г. М.Ракоши в беседе с советником МГБ СССР Карташовым, характеризуя ситуацию в руководстве ВПТ, обратил особое внимание на тех деятелей, которые пришли в партию из социал-демократии. Конкретно он назвал имена члена Политбюро ЦК ВПТ И.Кошша, члена ЦК ВПТ И.Риса, министра иностранных дел Д.Каллаи. При этом Ракоши не преминул отметить их якобы враждебное отношение к СССР. Это была политически целенаправленная информация, рассчитанная на соответствующую реакцию советской стороны93.

Еще раньше, в июле 1949 г., М.Ракоши зондировал почву в Москве на предмет ареста А.Сакашича, бывшего лидера социал- демократов, а ныне президента страны и председателя ВПТ, судебного привлечения его как фигуранта по «делу» Л.Райка. Но тогда Ракоши не получил одобрения Москвы и дело затянулось до весны 1950 г. Однако 11 апреля 1950 г. Карташов получил от начальника управления госбезопасности (УГБ) Венгрии Г.Петера информацию о предстоящем аресте Сакашича и о том, что Ракоши не хотел об этом предварительно информировать Москву. Арест состоялся 24 апреля после встречи Сакашича с Ракоши на квартире последнего, где Сакашичу было предъявлено обвинение в сотрудничестве с полицией в довоенный период*. Ракоши, предложив Сакашичу выбор: домашний арест и судьба З.Тильди (о чем речь шла выше), или судьба Л.Райка, осужденного и казненного в 1949

г. Он продиктовал тексты двух документов — заявление об отставке с поста председателя Президиума ВНР и о признании сотрудничества с довоенной полицией, которые были подписаны Сакашичем94. Вскоре в июне—июле 1950 г. была проведена серия массовых арестов среди социал-демократов как правых, в свое время недопущенных в ВПТ, так и тех, кто вошел в состав объединенной рабочей партии и находился в это время на руководящих постах в партии (например, Д.Марошан, И.Рис и др.). К середине июля 1950 г. подверглись аресту более 320 чел. и в ближайшее время намечался арест еще более 100 чел. Всего было арестовано без предъявления обвинения 500 социал-демократических функционеров95. В ходе возбужденных против социал-демократов «дел» под судом побывал 421 человек. Министр юстиции И. Рис до суда не дожил, так как был насмерть забит на следствии96.

Как свидетельствуют документы, эта антисоциал-демократи- ческая акция проводилась с ведома и одобрения Москвы. 20 июня 1950

г. М.Ракоши через приехавшего в Москву министра обороны Венгрии М.Фаркаша сообщил И.В.Сталину о намерениях арестовать Д.Марошана и И.Риса. 23 июня Сталин дал ответ: «Ваше письмо получили. Согласны с тем, что от Риса и Марошана надо избавиться. Открытый процесс нецелесообразен. Лучше провести закрытый процесс»97. Об аресте Д.Марошана и И.Риса М.Ракоши специально уведомил И.В.Сталина 8 июля 1950 г. Примечательно, что об отставке их с занимаемых постов было объявлено лишь 14

июля98. Еще 27 июня В.СЛбакумов направил узкому советскому руководству — И.В.Сталину, В.М. Молотову, Л.П.Берия, Г.М.Маленкову, Н.А.Булганину — подробную информацию об этой акции. В ней, в частности, сообщалось также и об аресте группы бывших правых деятелей социал-демократической партии — А.Кетли, Ф.Седера и др.99

М.Фаркаш 18 июля 1950 г. рассказывал советскому послу Е.Д.Киселеву, что вначале не предполагалась организация открытого процесса над правыми социал-демократами. «Анне Кетли, — говорил Фаркаш, — будет предложено написать книгу или брошюру о провокаторской работе лидеров бывшей с.д.партии (правых и левых) и о их связях с английской и американской разведками, которая будет разоблачающим материалом и, будучи опубликованной, заменит судебный процесс... взамен они предоставят А.Кетли возможность жить в условиях Тильди Золтана...»100

Однако эти расчеты венгерского руководства не оправдались. А.Кетли от данного предложения, очевидно, отказалась и на закрытом судебном заседании была приговорена к 15 годам каторжных работ.

В то же время в Венгрии были проведены аресты среди бывших деятелей Партии венгерской свободы, Демократической народной партии, а также правого крыла Партии мелких сельских хозяев, еще недавно оспаривавшей у коммунистов право на власть в государстве. Аресты прошли и среди генералитета.

Как сообщали в Москву советники МГБ СССР, венгерское руководство задумало «объединить дела по четырем группам арестованных в одно дело антиправительственного заговора во главе с социал- демократами с тем, чтобы впоследствии провести судебный процесс». Именно Ракоши, как свидетельствуют документы российских архивов, предложил вести следствие в направлении вскрытия связей арестованных военных с бывшими лидерами социал-демократов, представителями католической церкви и кликой Тито101.

По-видимому, эта концепция процесса не вызвала доверия в Москве, тем более, что по линии МГБ СССР шла информация о том, что «показания о связи военных с лидерами социал-демократов получены искусственным путем»102. Группе социал-демократов во главе с А.Кетли инкриминировались планы свержения «с помощью англичан и американцев народно-демократического строя в Венгрии и включения Венгрии в блок империалистических государств». Группе А.Сакашича ставились в вину связь с английской разведкой и проведение подрывной работы внутри ВПТ через насаждение «своих людей на важные посты в государственном аппарате»103.

По «делу» социал-демократов в закрытых заседаниях были осуждены 151 чел. и 276 чел. интернированы104. Аресты и приговор суда, в первую очередь в отношении А.Кетли, вызвали широкую кампанию протеста в социалистическом движении на Западе. Что касается внутривенгерского «резонанса» на «заговор» социал- демократов, то в Москву поступала информация о том, что руководство ВПТ получало в этом вопросе поддержку партийных низов. Так, в вышеупомянутом сообщении Е.Д. Киселева о беседе с М.Фаркашем говорилось: «...Партийные организации... сумели организовать свою массовую работу так, что рабочие активно помогают разоблачению деятельности этой вражеской агентуры. Разоблачение правых и их устранение с наиболее ответственных участков промышленности плюс намеченные партией мероприятия по пересмотру норм и упорядочению зарплаты создают условия для нового подъема промышленности»105.

Арестами и судебными процессами по «делам» бывших социал- демократов М.Ракоши мотивировал консервацию состава центрального звена партии. Так, 3 января 1951 г. он писал И.В.Стали- ну: «...Несмотря на все наши усилия, мы не нашли такого бывшего социал-демократа, который мог бы быть надежным членом нового Политбюро. Однако такое политбюро, в состав которого не входит бывший социал-демократ, может создать неблагоприятное впечатление у простых членов партии — бывших социал-демократов... в связи с разоблачением социал-демократов. В отношении 8—10 выросших здесь руководящих коммунистов, часть которых мы хотели выдвинуть, возникли такие серьезные обвинения и причины для подозрений, которые фактически исключают возможность участия их в руководстве после съезда»106. В данном случае Ракоши имел в виду коммунистов из своего ближайшего окружения. Речь шла о Я.Кадаре, которого он характеризовал советскому советнику, как «вялого и нерешительного человека», не вызывающего доверия и недоброжелательно относящегося к СССР; Й.Реваи («большой националист... группирует вокруг себя людей, настроенных против СССР»); А.Апро («близок к Реваи»); Ш.Шебеше («троцкист, американский и югославский агент»)107. Без сомнения, Ракоши готовился к новому туру внутрипартийных репрессий.

В отличие от венгерских социал-демократов, социал-демократическая партия Румынии ни в межвоенное время, ни в первые послевоенные годы в условиях существования сильных «исторических партий» — НЦП и НЛП, а также Фронта земледельцев не имела сколь-нибудь широкого влияния и прочных традиций в обществе. Уже на- выборах в Великое национальное собрание в 1946

г. партия, за исключением группировки правых во главе с К.Титель-Петреску, блокировалась с коммунистами и в начале 1948

г. влилась в РРП, где социал-демократы не занимали серьезных позиций. Поведение их лидеров, вступивших в РРП, откровенно охарактеризовала А.Паукер в беседе с советским послом А.ИЛаврентьевым в середине 1950 г. Она сообщила послу: «...Социал-демократы, вступившие в рабочую партию, в отличие от прошлого времени отмалчиваются. Если социал-демократы раньше выражали в той или иной форме по тем или иным вопросам свое недовольство, то теперь внешне никак не реагируют ни на какие события... Даже на официальных заседаниях Политбюро Рабочей партии социал-демократы лишь только покуривают, едят фрукты и дают невразумительные ответы, когда спрашивают их мнение». И далее А.Паукер делала вывод: -«Очевидно, социал-демократы что- то вынашивают»108. Такая подозрительность, свойственная коммунистическим лидерам не только этой страны, и особенно прибывшим из Москвы после войны, привела к тому, что весной 1953 г. секретарь ЦК РРП А.Могиорош в беседе с советником посольства СССР Н.П.Сулицким с удовлетворением констатировал: «В настоящее время в райкомах и обкомах партии уже не имеется ни одного социал-демократа. Что касается ЦК РРП, то, видимо, после съезда РРП (съезд состоялся только в 1955 г. — Авт.) социал-демократы вряд ли будут избраны в состав ЦК»109. Кроме того, следует отметить, что обычной, по-видимому, была практика руководства РРП проводить т.н. узкие заседания политбюро (без приглашения социал- демократов) и принимать на них принципиальные решения. (Например, об арестах руководителей сионистских организаций в 1952 г.110.) Это позволяло устранять бывших социал-демократов от участия в принятии решений на самом «верху» партии.

Можно предположить, что именно политической инертностью, подавленностью, которые были результатом непрерывного давления со стороны коммунистов, объясняется отсутствие в Румынии сколь-нибудь громких политических процессов по «делам» социал- демократов. Исключение составлял арестованный лидер правого, отколовшегося от партии в 1947 г., крыла социал-демократического движения К.Титель-Петреску. Но следствие по его «делу» шло вяло и не получило широкого резонанса в стране.

Что касается Польши, то основной формой вытеснения из ПОРП бывших членов ППС были «чистки» — исключения, вычеркивания из рядов партии по различным, в том числе и политическим, мотивам111. В беседе с советским послом А.А.Соболевым 2

июня 1951 г. Б. Берут следующим образом охарактеризовал положение дел в партии: «...В настоящее время пепеэсовцы не представляют больших хлопот. В течение последних лет идет постепенное очищение рядов партии от бывших пепеэсовцев, и теперь их осталось уже не так много, во всяком случае они не причиняют таких хлопот, какие причиняли раньше. Так, на последних воеводских съездах совершенно не было выступлений, отдававших социал-демократическим душком, в то время как раньше такие выступления имели место сплошь и рядом»112.

По мнению же нового советского посла в Варшаве В.И.Попова, и к концу 1953 г. часть из состоявших в ПОРП 200 тысяч бывших социалистов «осталась на реакционных позициях и проводит антиправительственную деятельность»113. Документы российских архивов свидетельствуют, что из разных кругов партактива ПОРП в Москву продолжала идти негативная информация о членах руководства ПОРП — бывших социалистах и прежде всего о Ю.Ци- ранкевиче и А.Рапацком. Они обвинялись в том, что «не порвали связей с бывшей ППС» и группируют вокруг себя «наиболее сомнительных членов ППС»114.

Можно предположить, что в верхушке ПОРП вынашивались планы исключения из партии руководящей группы бывших социалистов и в первую очередь Ю.Циранкевича. Как свидетельствуют документы, Москве эти планы были известны. Однако реакция последней оставалась весьма сдержанной даже в конце 1953 г. Так, в беседе Н.С.Хрущева, Г.М.Маленкова, В.М.Молотова, Н.А.Булга- нина с Б.Берутом 28 декабря 1953 г. советской стороной было высказано соображение, «чтобы осторожно подошли к решению вопроса об исключении из руководящей группы бывших ППС-цев и, в частности, Циранкевича»115.

Ю.Циранкевич, а также другие видные деятели ППС, состоявшие в политической элите ПОРП — А.Рапацкий, Г.Яблоньский, ОЛанге и другие, избежали репрессий, что объяснялось, вероятно, рядом обстоятельств. Скорее всего, в Москве и Варшаве опасались острого конфликта в узком руководстве ПОРП, сформировавшемся после отстранения В.Гомулки и в ходе объединения ППР и ППС в 1948 г. Следует иметь в виду и политическую линию самого члена Политбюро ЦК ПОРП и премьера Ю.Циранкевича, который находился в тесных и дружеских отношениях с идеологом партии Я.Берманом, курировавшем в Политбюро ЦК ПОРП вопросы госбезопасности. По мнению польских историков Э. и Б.Сыздек, Ю.Циранкевич «в 1949 г. перешел на сталинский путь, ни в малейшей степени не дистанцируясь, не сохраняя даже намеков на преданность социал-демократическим ценностям и идеалам»116. Эта характеристика с полным основанием может быть распространена и на других членов ЦК ПОРП — выходцев из ППС, которые резко отмежевались от своего социал-демократического прошлого на пленуме ЦК ПОРП в ноябре 1949 г.

Таким образом, прошедшие в начале 50-х годов репрессии над «идеологическими носителями» некоммунистических альтернатив общественного развития и сторонниками прошлого позволили правящим коммунистическим кругам парализовать эти силы. Развернувшиеся репрессии блокировали возможные очаги инакомыслия. Было завершено уничтожение остатков зарождавшегося в межвоенный период гражданского общества в большинстве стран региона. Как и в СССР, хотя в иных масштабах, здесь был активно использован силовой метод в качестве одного из инструментов приведения общества к единому идеолого-политическому знаменателю. Но это была во многом лишь внешне благоприятная для власти картина: общество теперь делилось по иным критериям. Те социальные группы (и на этом этапе весьма многочисленные), которые выиграли от проведения коммунистами классового принципа во внутренней политике, получив социальные привилегии и социальную защищенность, стремясь к быстрой реализации открывшихся общественных перспектив, принимали власть партийно-государственной номенклатуры и поддерживали репрессивные акции. Представители «старой» политической и экономической элиты, а также прежде общественно активные социальные группы, рассматривавшиеся новой властью как адепты буржуазных порядков, были превращены в объект репрессий и политического террора и тем самым переставали быть субъектами общества. Наконец, существовала во всех странах и социально разнородная третья, конформистская часть общества, которая вне зависимости от своего подлинного отношения к происходившему пассивно и молчаливо наблюдала за нараставшим политическим террором. 1

Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953 гг. Т. II. 1949-1953. М.; Новосибирск, 1998. С. 109. 2

АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 35. П. 284. Д. 22. Л. 71. 3

См. гл. II. 4

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 603. Л. 53, 55. 5

АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 32. П. 179. Д. 12. Л. 22-23. 6

Там же. Ф. 0122. Оп. 31. П. 233. Д. 12. Л. 18; Оп. 34. П. 263. Д. 12. Л. 106; П. 275. Д. 90. Л. 18-19. 7

Dokumenty do dziejow PRL. Aparat bezpieczenstwa w 1. 1944—1956. Cz. II. 1948/1949. W-wa. 1996. S. 11—12; Deletant D. Romania under communist rule. Buc. 1998. P. 60, 61, 92; Kaplan K. NejvgtSi politicky proces. M.Horakova a spol, 1995. S. 57. 8

Koztowski Cz. Namiestnik Stalina. W-wa, 1993. S. 64. 9

Kaplan K. NejvgtSi politicky proces... S. 71. 10

Tor venytelen szocializmus. A tenyfeltavo bizottsag jelentese. Budapest. 1991.

187—190 o; Dominiczak H. Organy bezpieczenstwa PRL. 1944— 1990. W-wa, 1997. S. 49. 11

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 26. 12

Dominiczak Н. Organy bezpieczenstwa... S. 41, 45. 13

PeSek J. Odvratena tvar totality. Politicke perzekuce na Slovensku v rok- och 1948-1953. Br., 1999. S. 27. 14

РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1154. C. 26. 15

См. например: Dominiczak H. Organy bezpieczenstwa... S. 25; К politickym procesiim v Ceskoslovensku 1948—1954. Dokumentace komise UV KSC pro rehabilitace 1968 // SeSity ustavu pro soudobe dgjiny AV ?R SV. 15. S. 16, 18, 22. 16

Каплан К. Возвышение и падение Алексея Чепички // Вопросы истории. 1999. № 10. С. 85. 87. 17

Blazynsky Z. Mowi Jozef Swiatio. Za kulisami bezpieki i partii. 1940— 1955. W-wa. 1990. S. 20. 18

РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1154. Л. 49-50. 19

См. например: АП РФ. Ф. 3. On. 64. Д. 496. Л. 36; Д. 274. Л. 23; Ф. 45. On. 1. Д. 249. Л. 19; Д. 362. Л. 117; РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 45. Л. 114 и др. 20

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 193. 21

АП РФ. Ф. 45. On. 1. Д. 254. Л. 47-48. 22

Там же. Д. 362. Л. 117. 23 Там же. Ф. 3. Оп. 66. Д. 140. Л. 21. 24

Dominiczak Н. Указ. соч. С. 32. 23

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 32. 26

Там же. Д. 1361. Л. 97. 27

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 18. 28

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 21-22. 29

Dominiczak Н. Указ. соч. С. 48—49. 30

См. например: Dominiczak Н. Указ. соч.; Kaplan К. NejvetSi politicky proces..; Его же. Ceskoslovensko v letech 1948—1953. Pr. 1991; Nekrvave revoluce. Pr. 1993. d. II Procesy; Brachova V. Destrukce diistojnickeho sboru is. armady po ііпош 1948 r. // Historie a vojenstvi 6.

3. 1992; Boldur — La^escu Gh. Genocidul comunist in Romania Buc 1992.

V. 1. 31

Kochanski A. Polska 1944—1991. Informator historyczny. T. 1. W-wa, 1996. S. 41. 32

К politickym procesiim v Ceskoslovensku. 1948—1954. Pr. 1994. S. 21; РГАСПИ. Ф. 17. On. 128. Д. 1197. Л. 43; Kochanski А. Указ. соч.

С. 41, 151. 33

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 564; АВП РФ. Ф. 077. Оп. 31. П. 149. Д. 61. Л. 95; Torvenytelen szocializmus... 100. old. 34

Расера J.M. Mo?tenirea Kremlinului. Buc., 1993. P. 65. 35

АВП РФ. Ф. 0138. On. ЗО. П. 160. Д. 8. Л. 92; Dokumenty о persekud a odporu. Sv. 2. OSD. 1992. S. 6. 36

Dokumenty о persekud... S. 5; PeSek J. Odvratena tvar totality. Br., 1999. S. 119. 37

АВП РФ. Ф. 0138. On. 34. П. 207. Д. 19. Л. 31; Dokumenty о persekud... S. 6. 38

Syzdek E., Syzdek B. Jozef Cyrankiewicz: Zanim zostanie zapomniany. W-wa, 1996. S. 162. 39

Восточная Европа в документах... Т. И. 1949—1953. С. 491, 565. 40

Tanase S. Elite ?i societate. Guvemarea Gheorghiu-Dej. 1948—1965. Buc. 1999. P. 58. 41

АВП РФ. Ф. 0138. On. ЗО. П. 160. Д. 8. Л. 52-53, 88-89. 42

Там же. Ф. 0125. On. 40. П. 202. Д. 14. Л. 127. 43

Torvenylalen szocialismus... 134 о.; Barbulescu М., Deletant D., Hitchins К., Papacostea §., Teodor P. Istoria Romaniei. Buc., 1998. P. 503; Wyrwich M. Obozy w PRL // Biulutyn polityczny. 1994. S. 49—51; Dominiczak H. Указ. соч. S. 71; Tabory nucene prace a dalSi projevy perzekuce 1948—1954. Opava, 1991. S. 11; Tanase S. Указ. соч. P. 58; РГАСПИ. Ф. 17. On. 137. Д. 884. Л. 110; АВП РФ. Ф. 077. Оп. 37. П. 187. Д. 6. Л. 78. 44

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 855. Л. 119-123. 45

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 138; РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 64. Л. 34—35; Tanase S. Указ. соч. Р. 58. 46

Kuron J., Zakowski J. PRL dla pocz^tkuj^cych. Wroclaw, 1995. S. 62. 460 47

Подробнее см.: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: Миф или реальность? М., 1993. 48

АВП РФ. Ф. 077. Оп. 29. П. 137. Д. 56. Л. 25. 49

Kaplan К. Nekrvave revoluce. Pr., 1993. S. 189—190. 50

АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 29. П. 146. Д. 5. Л. 95-98. 51

Boldur-Latescu G. Genocidul comunist m Romania. Buc., 1992. S. 27; Jonipiu C. Rezistenfa armats anticomunista din munpi Romanei 1946— 1958 Buc. 1993; см. также: РГАСПИ. Ф. 17. On. 128. Д. 486. Л. 55— 57.

5- РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 23. 53

АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 35. П. 284. Д. 22. Л. 68, 70. 54

АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 30. П. 160. Д. 8. Л. 57. 55

Stownik historii Polski. W-wa, 1991. S. 211. 56

Kaplan K. NejvetSi politicky proces... S. 71—72. 57

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 27. 58

Там же. С. 19—20. 59

Там же. С. 537. 60

Там же. С. 604. 61

Там же. С. 104—105. 62

Kaplan К. NejvgtSi politicky proces... S. 103; Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 465. 63

АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 496. Л. 42; Torvenytelen szocialismus... S. 158, 122, 312-313. 64

Werblan A. Stalinizm w Polsce. W-wa, 1991. S. 16. 65

Paczkowski A. Pol wieku dziejow Polski 1939—1989. W-wa, 1995. S. 259; Dominiczak H. Указ. соч. С. 70. 66

Tanase S. Elite ?i societate Guvemarea Gheoghiu-Dej. 1948—1965. Buc., 1998. P. 58. 67

Pacepa I.M. Mostenerea Kremlinului. 1993. P. 64—65. 68

Tanase S. Указ. соч. С. 58, 91. 69

Tanase S. Указ. соч. С. 58. 70

См. подробнее: Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953.

С. 422. 71

Tanase S. Указ. соч. С. 91. 72

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 178. Л. 172. 73

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 464—465. 74

Kaplan К. Nejv6t5i politicky proces... S. 46. 75

См. подробнее: Sojusznicy gestapo. Proces Kwasiborskiego і innych. W-wa. 1951. S. 71, 279—281; Kozlowski Cz. Namiestnik Stalina... S. 67. 76

АВП РФ. Ф. 0122. On. 35. П. 283. Д. 20. Л. 60. 77

Kaplan K. NejvStSi politicky proces... S. 268. 78

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 275. 79

Kaplan К. NejvfetSi politicky proces... S. 269. 80

Процесс руководителей вредительского заговора против республики. Praha, 1950. С. 8. 81

Там же. 82

Kaplan К. NejvStSl politicky proces... S. 315—324. 83

Восточная Европа в документах... Т. П. 1949—1953. С. 381. 84

Там же. С. 353. 35

Там же. С. 390-391. 86

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1304. Л. 21-23. 87

1 898-1998. Cheoighe I. Bratianu. Вис., 1998. Р. 10. 88

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1304. Л. 23. 89

РГАСПИ. Ф. 3. Оп. 74. Д. 48. Л. 37. 90

Никова Г. Политически процеси в България. 1949—1953 // България в сферата на съветските интереси. София, 1998. С. 70. 91

Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 757. 92

Там же. С. 147, 148. 93

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 16, 17. 94

Людям свойственно ошибаться. Из воспоминаний М.Ракоши // Исторический архив. 1997. № 4. С. 58—59. 95

Восточная Европа в документах... Т. II. 1949—1953. С. 386; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 575. Л. 105-106. 96

Авторитарные режимы в Центральной и Восточной Европе. М., 1999. С. 133. 97

Людям свойственно ошибаться... С. 60. 98

Rainer М. Janos. Tavirat «Filippov» elvtarsnak. Rakosi Matyas Sztalin titkarsaganak 1949—1952 // 1956 Evkonyv. 1998. Bud., 1998. 115. Old. 99

РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1154. Л. 47. 100

Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 386—387. 101

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 48. 102

Там же. С. 49. 103

Там же. С. 51. 104

АП рф. ф. з. Оп. 64. Д. 496. Л. 37. 105

Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 386.

Ю6 АП рф. ф. 45. On. 1. Д. 293. Л. 87-88. 107

РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1154. Л. 14-15. 108

Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 402. 109

Там же. С. 879. 110

Там же. С. 792. 111

Волокитина Т.В. Холодная война и социал-демократия в Восточной Европе. М., 1998. С. 114—115. 112

Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 917. 113

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 139. Л. 76. 114

Там же. Л. 80; РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1301. Л. 189-190. 115

АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 139. Л. 174. 116

Syzdek Е., Syzdek В. Jozef Cyrankiewicz... S. 164. 2.