Функциональный анализ как идеология

Со всех сторон и все более настойчиво звучат обвинения, что какой бы ни была интеллектуальная значимость функционального анализа, он неизбежно связан с «консервативным» (даже «реакционным») мировоззрением.

оно ни было, и нападать на целесообразность перемен, пусть даже незначительных. Согласно этой точке зрения, функциональный аналитик систематически игнорирует предупреждение Токвиля не путать привычное с необходимым: «...то, что мы называем необходимыми институтами, часто всего лишь институты, к которым мы привыкли...» Однако нужно еще показать, что функциональный аналитик неизбежно впадает в это приятное заблуждение, но, рассмотрев постулат об обязательности, мы готовы признать, что этот постулат, если бы был принят, вполне мог бы вызвать такое идеологическое обвинение. Мердаль — один самых последних и наиболее типичных критиков, доказывающих неизбежность консервативного уклона в функциональном анализе, считает:

...если у вещи есть «функция», то это хорошо или по крайней мере необходимо[143]. Термин «функция» может иметь значение только с точки зрения предполагаемой цели[144]; если эта цель остается неопределенной или под ней подразумевается «интерес общества», который далее не определяется[145], то тем самым допускается произвол в практических заключениях, но при этом задается главное направление: описание социальных институтов с точки зрения их функций должно привести к консервативной телеологии[146].

Замечания Мердаля поучительны не столько в силу своего вывода, сколько из-за предпосылок. Ибо, как мы уже заметили, исходя из двух постулатов, столь часто используемых функциональными аналитиками, он выдвигает несостоятельное обвинение, что тот, кто описывает институты с точки зрения функций, неизбежно исповедует «консервативную телеологию». Но Мердаль нигде не подвергает сомнению неизбежность самих постулатов. Спрашивается, насколько безусловно такое заключение, если исходить из других посылок.

На самом деле, если бы функциональный анализ исповедовал телеологию, не говоря уже о консервативной телеологии, его бы вскоре подвергли, и совершенно справедливо, еще более сильной критике, чем эта. Как часто случается с телеологией в истории чело

веческой мысли, его бы подвергли процедуре reductio ad absurdum*. Тогда функционального аналитика могла бы постичь судьба Сократа (хотя не по той же причине), который выдвинул предположение, что Бог расположил наш рот прямо под носом, чтобы мы могли наслаждаться запахом пищи[147]. Или, подобно христианским теологам, посвятившим себя спорам о Божьем замысле, его мог бы совсем заморочить некий Бен Франклин, доказывавший, что Господь явно «хочет, чтобы мы выпили, поскольку дал нам руки как раз такой длины, чтобы донести стакан до рта и чтобы мы сказали себе: «Давайте поклоняться тогда стакану в руке, этой великодушной мудрости; давайте поклоняться и пить»[148]. Или он мог бы обнаружить, что склонен к более серьезным высказываниям, подобно Мишле, который заметил, «как все красиво устроено природой. Не успеет ребенок прийти в этот мир, как тут же находит мать, готовую ухаживать за ним»[149]. Подобно любой другой системе мышления, граничащей с телеологией, хотя она и старается не перешагнуть эту границу, чтобы не оказаться на этой чужой и бесплодной территории, функциональному анализу в социологии грозит сведение к абсурду, как только он примет постулат обо всех существующих социальных структурах как обязательно необходимых для удовлетворения важных функциональных потребностей.

Функциональный анализ как радикальная идеология

Довольно интересно, что другие пришли к выводу, прямо противоположному обвинению функционального анализа в том, что ему присуще представление о правильности всего существующего, или фактически, что это лучший из миров. Такие наблюдатели, как, например, Лапьер, считают, что функциональный анализ — это подход, критический по настрою и. прагматический по суждению:

Сдвиг от структурного описания к функциональному анализу в социальных науках имеет гораздо большую значимость, чем может пока

заться сначала. Этот сдвиг представляет собой разрыв с социальным абсолютизмом и основами морали христианской теологии. Если важным аспектом любой социальной структуры является его функции, отсюда следует, что никакую структуру нельзя судить только с точки зрения структуры. На практике это означает, например, что система патриархальной семьи имеет коллективную ценность, только тогда и в той степени, в какой она функционирует для удовлетворения коллективных целей. Как социальная структура она не имеет собственной значимости, поскольку ее функциональная значимость будет отличаться в зависимости от времени и места.

Функциональный подход к коллективному поведению, несомненно, оскорбит всех тех, кто полагает, что ценность конкретных социально-психологических структур заключена в них самих.

Так, для тех, кто считает, что церковная служба хороша, потому что это церковная служба, утверждение, что одни церковные службы — это формальные действия, лишенные религиозной значимости, другие функционально сопоставимы с театральными представлениями, а третьи являются своего рода пирушкой и потому сравнимы с пьяным разгулом, будет представлять собой вызов здравому смыслу и принципам порядочных людей или по крайней мере бред полоумного[150].

Тот факт, что одни считают функциональный анализ по сути консервативным, а другие по сути радикальным, означает, что по сути он может не быть ни тем, ни другим. Это означает, что у функционального анализа может не быть внутренней идеологической приверженности вообще, хотя, подобно другим формам социологического анализа, ему можно придать любую из множества идеологических ценностей.

Идеологические ориентации диалектического материализма Мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение ее всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове.

Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно. В своей мистифицированной форме диалектика стала немецкой модой, так как казалось, будто она прославляет существующее положение вещей. В своем рациональном виде диалектика внушает буржуазии и ее доктринерам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели. Некоторые функциональные аналитики без всяких на то оснований предположили, что все существующие социальные структуры выполняют обязательные социальные функции. Это чистая вера, мистицизм, если хотите, а не конечный продукт длительного и систематического поиска. Чтобы этот постулат мог получить признание в социологии, он должен быть завоеванным, а не унаследованным. Три постулата функционального единства, универсальности и обязательности охватывают систему предпосылок, которая должна неизбежно привести к прославлению существующего положения дел. На функциональный анализ в его более эмпирически ориентированных и аналитически точных формах часто смотрят с подозрением те, кто считает существующую социальную структуру закрепившейся навечно и не подлежащей изменению.

Идеологические ориентации диалектического материализма Каждую осуществленную форму она рассматривает в движении, следовательно, также и с ее преходящей стороны она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна40. ...все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Хотя функциональный анализ зачастую сосредоточивал внимание скорее на статике социальной структур ры, чем на динамике социальных изменений, это не присуще данной системе анализа. Сосредоточиваясь как на функциях, так и на дисфункциях, этот способ анализа может не только определить основы социальной стабильности, но и вскрыть потенциальные источники социального изменения. Оборот «исторически развитые формы» может послужить полезным напоминанием о том, что социальные структуры обычно претерпевают заметные изменения. Остается исследовать настоятельную потребность, способствующую разным видам перемен. В той мере, в какой функциональный анализ полностью сосредоточивается на функциональных последствиях, он склоняется к ультраконсервативной идеологии; в той мере, в какой он полностью сосредоточивается на дисфункциональных последствиях, он склоняется к ультрарадикальной утопии.

Идеологические ориентации диалектического материализма

Но она становится непрочной и лишается своих оправданий перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая, в свою очередь, также приходит в упадок и гибнет. На всем и во всем видит она (диалектическая философия) печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения... У нее, правда, есть консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше. Консерватизм этого способа понимания относителен, его революционный характер абсолютен — вот единственное абсолютное, признаваемое диалектической философией41.

самом деле различным образом взаимосвязаны и часто опираются друг на друга. Признать — это не значит принять некритичное утверждение каждого status quo; не признать — значит поддаться соблазнам радикального утопизма. Напряжения, накапливающиеся в социальной структуре в результате дисфункции последствия существующих элементов, не ограничены жесткими рамками соответствующего социального планирования и со временем приведут к институциональному развалу и глубоким социальным изменениям. Когда эти изменения превышают определенный, но нелегко определяемый уровень, принято говорить, что появилась новая социальная система. Снова необходимо повторить: ни изменение, ни устойчивость сами по себе не могут быть настоящим объектом изучения функционального аналитика. Из истории становится достаточно ясно, что все основные социальные структуры со временем совокупно модифицировались или резко прекратили существование. В любом случае они не закрепились навечно, а поддавались изменениям.

Но на данный момент наблюдения любая такая социальная структура может быть вполне сносно приспособленной как к субъективным ценностям многих людей или большинства населения, так и к объективным . условиям, с которыми она сталкивается. Признать это — значит быть верным фактам, а не придерживаться заранее

Сходным образом в цитируемом отрывке отсутствует лишь несущественный материал и введен курсив. См.: Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. — изд. второе. — М., 1961, — т. 21, с. 275—276. — Примеч. автора.

Идеологические ориентации              Сравнительные идеологические

диалектического материализма ориентации функционального анализа

установленной идеологии. Кроме того, это нужно признать в тех случаях, когда видно, что структура идет вразрез с потребностями народа или с такими же по основательности условиями деятельности. Кто осмелится все это сделать, может стать функциональным аналитиком, кто осмелится на меньшее, таковым не является[151].

Это систематическое сравнение, наверное, в достаточной мере говорит о том, что функциональный анализ (в равной мере это относится и к диалектике) не обязательно влечет за собой определенные идеологические предпочтения. Это не означает, что такие пристрастия редко проявляются в работах функциональных аналитиков. Но это представляется скорее чуждым, чем присущим функциональной теории. Здесь, как и в других областях интеллектуальной деятельности, злоупотребление не отрицает возможности употребления. Переработанный критически, функциональный анализ нейтрален по отношению к основным идеологическим системам. В этом отношении и лишь в этом узком смысле[152] он подобен тем теориям или приборам естественных наук, которые одинаково доступны противоборствующим группам и могут ими использоваться в целях, не имеющих отношения к намерениям самих ученых.

Идеология и функциональный анализ религии

Будет полезно снова обратиться, пусть ненадолго, к дискуссиям о функциях религии, чтобы показать, как принимаютлогм/су функциональногоанализа люди, в остальном занимающие противоположные идеологические позиции.

За социальной ролью религии, конечно, периодически наблюдали и объясняли ее на протяжении многих веков. Преемственность этих наблюдений обеспечивается тем, что религия по преимуществу рассматривается как институциональное средство социального контроля. Это проявляется и в концепции Платона о «благородной лжи», и втом, что, по мнению Аристотеля, она функционирует «с целью убеждения масс», или в сравнимом суждении Полибия, что «массами... можно управлять лишь с помощью таинственных ужасов и трагических страхов». Если Монтескье замечает относительно римских законодателей, что они стремились «внушить народу, который ничего не боялся, страх перед богами, и использовать этот страх, чтобы привести его туда, куда им было угодно», то Джавахарлал Неру отмечает на основе своего собственного опыта, что «единственными книгами, которые британские официальные лица горячо рекомендовали [политическим узникам в Индии], были религиозные книги или романы. Просто замечательно, как близко к сердцу принимает тему религии британское правительство и как беспристрастно оно поддерживает все ее виды»[153]. Как видно, существует древняя и постоянная традиция, утверждающая так или иначе, что религия служит цели управления массами. При этом оказывается, что форма, в которую облечено это утверждение, обычно дает представление об идеологических предпочтениях автора.

А как обстоит дело с некоторыми современными функциональными анализами религии? Критически объединяя несколько основных теорий в социологии религии, Парсонс обобщает некоторые основные выводы, сделанные относительно «функциональной важности религии»:

...если моральные нормы и подтверждающие их мнения и настроения имеют такую первостепенную важность, то каковы механизмы их поддержания, отличные от внешних процессов принуждения? По мнению Дюркгейма, религиозный ритуал имеет первостепенное значение в качестве механизма для выражения и усиления мнений и настроений, очень важных для институциональной интеграции общества. Легко заметить, как это перекликается со взглядами Малиновского на похоронные церемонии как на важный механизм подтверждения солидарности группы в случае сильного эмоционального напряжения. Таким образом, Дюркгейм более определенно, чем Малиновский, разработал определенные аспекты особых отношений между религией и социальной структурой и вдобавок к этому рассмотрел проблему под другим функциональным ракурсом, применив ее к обществу в целом, абстрагируясь от частных ситуа- ций, в которых индивид испытывает напряженность43.

Обобщая важные существенные выводы фундаментальных работ по сравнительному изучению в социологии религии, Парсонс снова замечает: «Наверное, наиболее поразительная особенность анализа Вебера заключается в том, что он показал, в какой именно степени изменения в социально санкционированных ценностях и целях светской жизни соответствуют изменениям в доминирующей религиозной философии великих цивилизаций»[154].

Сходным образом исследуя роль религии среди расовых и этнических подгрупп в Соединенных Штатах, Дональд Юнг, в сущности, отмечает близкое соответствие между их «социально санкционированными ценностями и целями светской жизни» и их «доминирующей религиозной философией»:

Одна из функций, которую может выполнять религия меньшинства, это функция примирения с низшим статусом и его дискриминационными последствиями.. Доказательства того, что религия выполняет эту функцию, можно найти у всех национальных меньшинств в Америке. С другой стороны, религиозные институты могут развиваться таким образом, что становятся стимулом и поддержкой бунта против низшего статуса. Так, индеец, обращенный в христианство, за определенными исключениями, становился более покорным, чем язычник. Специальные культы, например, связанные с употреблением мескалина, индейская секта шекеров, обрядовый танец североамериканских индейцев, посвященный умершим, каждый из которых содержит и христианские, и туземные элементы, представляли собой предсказанные выше попытки получить способы религиозного выражения, адаптированного к условиям жизни индивида или группы. Последний из них, с его акцентом на предполагаемом тысячелетии свободы от белого человека, вдохновлял на сильный бунт. При обращении в христианство негра, несмотря на заметное поощрение словесной критики существующего положения вещей, подчеркивается принятие нынешних бед, исходя из того, что в будущей жизни настанут лучшие времена. В различных вариантах христианства и иудаизма, принесенных иммигрантами из Европы и Мексики, несмотря на общие националистические элементы, также делается упор скорее на вознаграждение в будущем, чем на немедленное непосредственное действие[155].

Эти разнообразные и разрозненные наблюдения самого разного идеологического происхождения обнаруживают некоторые осново

полагающие сходные черты. Первое: они все посвящены влиянию конкретных религиозных систем на превалирующие мнения и настроения, понимание определенных ситуаций и действий. Это влияние, как показывают научные наблюдения, выражается в усилении превалирующих моральных норм, покорном принятии этих норм, отсрочке честолюбивых устремлений и вознаграждений (если того требует религиозная доктрина) и так далее. Однако, как замечает Юнг, при определенных условиях религии также побуждают к бунту, или, как показал Вебер, религии также мотивируют или направляют поведение большого числа людей на преобразование социальных структур. Таким образом, было бы преждевременно заключать, что все религии везде воздействуют в одном направлении, способствуя апатии масс.

Второе: марксистская точка зрения имплицитно, а точка зрения функционалиста эксплицитно подтверждают центральное положение, согласно которому религиозные системы действительно влияют на поведение, будучи не просто эпифеноменами, а частично независимыми детерминантами поведения. Ибо, по всей видимости, есть разница, принимают или не принимают «массы» конкретную религию, точно так же, как есть разница, употребляет индивид опиум или нет.

Третье: не только марксистские, но и более старые теории занимаются дифференциальными влияниями религиозных верований и ритуалов на различные подгруппы и слои общества, например, на «массы», как это делает немарксист Дональд Юнг. Функционалист, как вы видим, не ограничивается изучением влияния религии на «общество в целом».

Четвертое: возникает подозрение, что функционалисты с их акцентом на религию как на социальный механизм для «укрепления мнений и настроений, чрезвычайно необходимых для институциональной интеграции общества», возможно, существенно не отличаются по своей аналитической системе от марксистов, которые, если превратить их метафору «опиума для народа» в нейтральную констатацию социального факта, также утверждают, что религия действует как социальный механизм для усиления в среде верующих определенных светских умонастроений наряду с духовными.

Различие появляется лишьтогда, когда подвергаются обсуждению оценки этого общепринятого факта. Поскольку функционалисты ссылаются лишь на «институциональную интеграцию», не изучая разнообразные последствия интеграции относительно разных типов ценностей и интересов, они ограничиваются лишь формальной интерпретацией. Ведь интеграция — чисто формальное понятие. Общество может быть интегрировано вокруг норм строгой касты, распределе

ния по классам и покорности подчиненных социальных слоев, точно так же, как вокруг норм открытой мобильности, широких областей самовыражения и независимости суждения среди временно низших слоев. И поскольку марксисты утверждают без всяких на то оснований, что религия всегда и везде, каковы бы ни были содержание ее доктрины и ее организационная форма, означает «наркотик» для масс, они тоже переходят к чисто формальным интерпретациям, не допуская, как доказывает отрывок из Юнга, что конкретные религии в конкретных социальных структурах активизируют массы, чем погружают их в летаргию. Именно в оценке этих функций религии, а не в логике анализа и расходятся, таким образом, функционалисты и марксисты. И именно оценки позволяют разливать идеологическое содержание по бутылкам функционализма[156]. Сами же бутылки нейтральны по отношению к своему содержанию и могут в одинаковой мере служить сосудами для идеологического яда и для идеологического нектара.

Прежнюю структуру общества мирного времени больше чем на четыре года вытеснило магическое воздействие войны, а жизнь стала необычайно напряженной. Под этим загадочным влиянием войны мужчины и женщины заметно возвысились над смертью, болью и тяжелым трудом. Стали возможными союз и дружба между людьми, классами и нациями, и они становились все сильнее, пока сохранялось враждебное давление и объединяло общее дело. Но теперь магия исчезла: слишком поздно для одних целей, слишком рано для других и слишком неожиданно для всех! Каждая победившая страна опустилась до своего старого уровня и прежнего устройства; но последнее, как выяснилось, сильно обветшало, ослабло и расшаталось, показалось узким и устаревшим.

Атмосфера войны допускает и даже вызывает изменения и эксперименты, невозможные, когда наступает мир. Нарушение нашего привычного распорядка жизни приучает нас к тому, что Уилльям Джеймс назвал важной привычкой нарушения привычек... Мы чувствуем, что готовы напрячь все силы, даже пойти на жертвы, чего мы раньше за собой и не знали. Общая опасность закладывает основы для нового братства, будущее которого полностью зависит от того, являются ли его основы временными или постоянными. Если они временные, тогда в конце войны происходит возобновление всех наших прежних различий, возросших в десять раз из-за серьезных проблем, которые оставляет война.

Я, таким образом, утверждаю, что нужные нам перемены мы можем

С исчезновением магического воздействия также исчезла именно тогда, когда новые трудности достигли предела, большая часть исключительных возможностей для управления и контроля... Для верных, обремененных тяжелым трудом масс победа была настолько полной, что казалось, никаких дальнейших усилий не требуется... Огромная усталость подавила коллективное действие. Хотя каждый подрывной элемент пытался самоутвердиться, революционный накал, как любая другая форма психической энергии, был слаб.

Интенсивность усилий, вызванная национальной опасностью, намного превосходила обычные возможности людей. Напряжение у всех достигло невероятной степени. С исчезновением главного стимула все ощутили тяжесть напряжения. Надвигалось обширное и всеобщее расслабление и возврат к нормам обычной жизни. Ни одно сообщество не могло бы продолжать расходовать свои ценности и жизненную энергию в таком темпе. Больше всего напряжение проявилось в высших эшелонах работников умственного труда.

Они держались, потому что их поддерживал стимул, которому теперь суждено было исчезнуть. «Я могу

осуществить по общему согласию в период, когда, как сейчас, условия заставляют людей помнить о своем сходстве, а не различиях.

Мы можем приступить к этим переменам сейчас, поскольку для них сложилась благоприятная атмосфера. Весьма сомнительно, что мы могли бы их осуществить по общему согласию, если бы эта атмосфера отсутствовала. Это еще более сомнительно, поскольку усилия, потраченные на войну, вызовут у многих, прежде всего у тех, кто согласился на отсрочку привилегий, усталость, жажду вернуть прошлое устройство жизни, которым будет трудно противиться.

Во всех революциях наступает период инерции, когда упадок сил заставляет сделать перерыв в процессе изменений. Этот период неизбежно наступает с прекращением враждебных действий. После жизни на полном пределе организм человека, видимо, требует спокойствия и расслабления. Настаивать во время этого перерыва, чтобы мы собрались с силами для нового и трудного путешествия, и более того, путешествия, в неизвестное, означает требовать невозможного... Когда прекратятся военные действия против нацизма, людям больше всего захочется такого уклада жизни и образа мыслей, которые не требуют болезненной адаптации ума к раздражающему возбуждению.

циплин49. Центральная ориентация функционализма — выраженная в практике интерпретации данных путем установления их значения для более крупных структур, в которые они входят, — была обнаружена практически во всех науках о человеке: биологии, психологии, эко-

работать, пока не свалюсь» было мерой, пока гремели пушки и маршировали армии. Но теперь наступил мир, и во всех областях стало очевидным истощение, нервное и физическое, которое раньше не чувствовали или на которое не обращали внимание.

Отрывки в стиле Гиббона* в первой колонке принадлежат, конечно, Черчиллю, Уинстону Черчиллю между двумя великими войнами, который писал в ретроспективе о последствиях первой из них: The World Crisis: Volume 4, the Aftermath (London: Thornton Buttenvorth, 1928), 30, 31, 33. Наблюдения во второй колонке принадлежат Гаролду Ласки, писавшему во время Второй мировой войны, что политика г-на Черчилля — заставить «осознанно отложить решение любого спорного вопроса до тех пор, пока война не выиграна, и [это значит]... что производственным отношениям суждено оставаться неизменными, пока не наступит мир, и что, соответственно, в распоряжении наиии не будет ни одного средства для социальных изменений в большом масштабе для согласованных целей». Revolution of Our Time (New York: Viking Press, 1943), 185, 187, 193, 227—228, 309. Если Черчилль не забыл свой анализ последствий первой войны, то ясно, что он и Ласки сошлись в диагнозе, что существенные и специально осуществляемые социальные перемены маловероятны в ближайший после войны период. Разница явно заключалась в опенке желательности введения предназначаемых перемен вообще. (Курсив в обеих колонках не принадлежит ни одному автору.) — Примеч. автора. Гиббон Эдуард (1737—1794) — английский историк античности, автор исторического труда «Упадок и разрушение Римской империи».

Отметим попутно, что само предположение, с которым были согласны и Черчилль, и Ласки — а именно, что послевоенный период в Англии будет периодом массовой летаргии и безразличия к запланированным институциональным переменам, — не было в целом подтверждено действительным ходом событий. Англия после второй войны вовсе не отвергла понятие запланированных неремен. — Примеч. пер. Распространенность функциональной точки зрения отмечалась неоднократно. Например, «тот факт, что во всех областях мышления заметна одинаковая тенденция, доказывает, что теперь существует общая тенденция объяснять мир скорее через взаимосвязь операции, чем через отдельные реальные единицы. Альберт Эйнштейн в физике, Клод Бернар в физиологии, Алексис Кэррел в биологии, Фрэнк Ллойд Райт в архитектуре, А.Н. Уайтхед в философии, У. Келер в психологии, Теодор Литт в социологии, Герман Геллер в политической науке, Б. Кардозо в юриспруденции — это люди, представляющие разные культуры, разные страны, разные аспекты человеческой жизни и человеческого духа: тем не менее все они подходят к своим проблемам с чувством «реальности», которое в понимании явления интересуется не материальной субстанцией, а функциональным взаимодействием». G. Niemcyer, Law Without Force (Princeton University Press, 1944), 300. Эта пестрая компания еще раз говорит о том, что согласие в функциональном взгляде не обязательно подразумевает сходство политической или социальной философии. — Примеч. автора.

номике и юриспруденции, антропологии и социологии50. Преобладание функционалистской точки зрения взгляда само по себе не гарантирует ее научной ценности, но все же наводит на мысль, что совместный опыт заставил обратиться к этой ориентации исследователей, специализирующихся в изучении человека как биологического организма, субъекта психической деятельности, члена общества и носителя культуры. Литература, комментирующая функционалистскую тенденцию, почти столь же обширна и значительно более разнообразна, чем научные произведения, являющиеся примером этого направления. Нехватка места и обеспокоенность по поводу непосредственной уместности цитат ограничивают число ссылок, которым здесь предстоит занять место обширного обзора и обсуждения этих параллельных достижений в научной мысли.

Для биологии общим и теперь классическим источником является J.H. Woodger, Biological Principles: A Critical Study (New York: Harcourt Brace and Co., 1929), особ. 327ГГ. Из аналогичных работ указаны по крайней мере следующие: Bertalanfly, Modern Theories of Development, op. cit., особ.I—46, 64ГГ.; E.S. Russell, The Interpretation of Development and Heredity: A study in Biological Method (Oxford: Clarendon Press, 1930), особ. 166—280. Предзнаменования дисскусий по проблемам функционализма можно найти и в менее поучительных работах: W.E. Ritter, Е.В. Wilson, Е. Ungerer, J. Schaxel, J. Von Uexkull и т.д. Можно с пользой для себя изучить статьи Дж. Нидхема, например J. Needham «Thoughts on the problem of biological organization», Scientia, August 1932, 84-92.

Что касается физиологии, см. труды C.S. Sherrington, W.B. Cannon, G.E. Coghill, Joseph Barcroft, особенно следующие: C.S. Sherrington, The Integrative Action of the Nervous System (New Haven: Yale University Press, 1923); W.B. Cannon, Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage, chapter 12 and The Wisdom of the Body (New York: W.W. Norton, 1932); в этой последней работе можно обратить внимание на все, кроме неудачного эпилога, посвященного «социальному гомеостазу»; G.E. Coghill, Anatomy and the Problem of Behavior (Cambridge University Press, 1929); Joseph Barcroft, Features in the Architecture of Physiological Function (Cambridge University Press, 1934).

Что касается психологии, то фактически любая из фундаментальных работ по динамической психологии является хорошим примером. Не только не надуманно, но совершенно верно было бы сказать, что фрейдистские концепции преисполнены инстинктивного ощущения функционализма, поскольку их основные понятия неизменно соотносятся с функциональной (или дисфункциональной) системой. Другого рода концепцию см.: Harvey Carr, «Functionalism», в Carl Murchinson, ed. Psychologies of 1930 (Clark University Press, 1930); и как одну из множества статей, имеющих дело по существу с этим же набором концепций, см. J.M. Fletcher, «Homeostasis as an explanatory principle in psychology», Psychological Review, 1942, 49, 80—87. Формулировку применения функционального подхода к личности см. главу I в Clyde Kluckhohn and Henry A. Murray, ed. Personality in Nature, Society and Culture (New York: A.A. Knopf, 1948), 3—32. Функционалистская в своих основных чертах ориентация группы Левина общепризнанна.

В области юриспруденции см. критическую статью: Felix S. Cohen, «Transcendental nonsense and the functional approach», Columbia Law Review, 1935, XXXV, 809—849, и многочисленные аннотированные ссылки в ней.

,у»-. На данный момент нам более важна та возможность, что предыдущий опыт других дисциплин может дать полезные методологические модели для функционального анализа в социологии. Учиться на канонах аналитической методики в этих зачастую более строгих науках не значит, однако, принять гуртом их особые концепции и методы. Извлечь пользу из логики метода, успешно используемого в биологических науках, например, не значит поступиться своими убеждениями и принять в основном несущественные аналогии и гомологии, которые так давно привлекают приверженцев организмической социологии. Изучить систему методов биологических исследований не значит принять их существующие в них понятия.

Логическая структура эксперимента, например, не отличается в физике, химии или психологии, хотя фундаментальные гипотезы, технические средства, основные понятия и практические трудности могут значительно отличаться. Не отличаются по своей логической структуре в антропологии, социологии или биологии и близкие заменители эксперимента: контрольное наблюдение, сравнительное изучение и метод «выделения».

Обращаясь ненадолго к логике метода Кэннона в физиологии, мы, таким образом, ищем методологическую модель, которую, возможно, удалось бы вывести для социологии, не принимая неудачные гомологии Кэннона между структурой биологических организмов и общества[157]. Его методика вырисовывается примерно следующим образом. Принимая ориентацию Клода Бернара, Кэннон сначала указывает, что организму требуется относительно постоянное и стабильное состояние. Одной из задач физиолога, таким образом, является предоставить «конкретное и детальное объяснение способов обеспечения устойчивых состояний». Изучив многочисленные «конкретные и детальные» объяснения Кэннона, мы находим, что общий способ формулировки неизменен независимо от данной рассматриваемой проблемы. Типичная формулировка звучит так: «Для того чтобы кровь могла служить агентом кровообращения, выполняющим в одно и то же время функцию переносчика питательных веществ и функцию переносчика отходов... должна быть предусмотрена остановка кровотечения в тех случаях, когда такая опасность существует». Или возьмем другое утверждение: «Чтобы клетка продолжала жить... кровь... должна течь с достаточной скоростью, чтобы доставить живым клеткам (необходимый) запас кислорода». Установив требования органической системы, Кэннон потом переходит кдетальному описанию разнообразных механизмов, которые функционируют с целью удовлетворения этих требований (к ним относятся, например, сложные изменения, ведущие к свертыванию крови, локальное сжатие поврежденных кровеносных сосудов, уменьшающее силу кровотечения; ускоренное формирование сгустков благодаря выделению адреналина и действию адреналина на печень, и т.д.). Или он снова и снова описывает различные биохимические механизмы, обеспечивающие достаточное снабжение кислородом нормального организма, и компенсаторные изменения, происходящие тогда, когда некоторые из этих механизмов не функционируют адекватно.

Если сформулировать этот подход в более общих терминах, становится очевидной следующая взаимосвязанная последовательность шагов. Прежде всего устанавливаются определенные функциональные требования организмов, которые необходимо удовлетворить, чтобы организм выжил или функционировал с некоторой степенью эффективности. Второе: дается конкретное и детальное описание механизмов (структур и процессов), благодаря которым эти требования удовлетворяются в «нормальных» случаях. Третье: если некоторые типичные механизмы для удовлетворения этих требований разрушаются или оказывается, что они функционируют неадекватно, наблюдатель должен испытывать потребность в том, чтобы обнаружить компенсаторные механизмы (если они вообще есть), которые выполняют необходимую функцию. Четвертое, имплицитно подразумеваемое всем вышесказанным: существует детальное объяснение структуры, которой соответствуют эти функциональные требования, а также детальное описание механизмов, благодаря которым эта функция выполняется.

В биологических науках логика функционального анализа настолько утвердилась, что эти требования адекватного анализа выпол

няются как нечто почти само собой разумеющееся. Другое дело в социологии. Здесь мы находим самые разнообразные концепции того, в чем должна заключаться цель исследований в функциональном анализе. Для некоторых он в основном (или даже исключительно) состоит в установлении эмпирических взаимосвязей между «частями» социальной системы; для других — в показе «ценности для общества» социально стандартизированной практической деятельности или социальной организации; еще для кого-то — в тщательном объяснении целей формальных социальных организаций.

При изучении самых разнообразных случаев применения функционального анализа в социологии становится очевидным, что для социологов в отличие, скажем, от физиологов не типично выполнять операционально осмысленные процедуры, они не собирают систематически данных определенного, необходимого для этого метода типа, не применяют общий набор понятий и не используют одинаковых критериев валидности. Другими словами, в физиологии мы находим набор стандартных понятий, процедур и целей анализа, а в социологии — пестрый набор понятий, процедур и целей, зависящих, как получается, от интересов и вкусов отдельного социолога. Безусловно, это различие между двумя дисциплинами в чем-то — возможно, во многом — связано с различием в характере данных, исследуемых физиологом и социологом. Относительно большие возможности для экспериментальной работы в физиологии, пусть это звучит банально, едва ли соотносимы с возможностями социологии. Но это едва ли объясняет систематическую упорядоченость процедур и понятий в одном случае и несопоставимость, часто нескоординированность и зачастую ущербность процедур и понятий в функциональной социологии.