I. ИДЕЯ КЛАССОВОГО РАСЧЛЕНЕНИЯ У ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ АНГЛИЙСКОГО СОЦИАЛИЗМА
На примере Франции мы видели, что впервые идея об общественных классах и классовом расчленении общества является с развитием капитализма и обособлением буржуазии и промышленного пролетариата. С этого момента экономические отношения, затемнявшиеся при феодальной системе хозяйства покрывалом правно-политичес- ких отношений, открываются в своем более чистом виде. Учение об общественных классах развивается, таким образом, по мере развития борьбы классов, наиболее ярко характеризующей собою капиталистическое общество. Франция конца XVIII-ro века и складывающиеся в ней в это время экономические отношения с достаточной убедительностью нам это доказывают. Экономический антагонизм классовых интересов не всегда, однако, выражался в такой бурной форме, как во время великой французской революции. В Англии процесс капиталистического развития не носил бурного характера, тем не менее экономические отношения нового классового общества складывались здесь еще более характерно для капиталистического хозяйства, чем где бы то ни было. И так как в Англии капитализм раньше французского очистил себе пути развития, свергнув феодальные отношения старого режима еще задолго до французской революции, то нужно было ожидать, что идея общественных классов и учение о классовом расчленении найдет себе в Англии место гораздо раньше, чем это было во Франции. Мы увидим, однако, что, в общем, развитие идеи классов шло в той и другой стране приблизительно одновременно и не без взаимного влияния. Было, однако, и существенное различие в том и другом развитии, в французском и английском. Это различие в том, что английский тип развития идеи классов был менее ярок по своей внешней красочности, но более глубок и последователен в своем содержании. И в результате, когда шум революции стих и когда в половине XIX-го века можно было уже приступить спокойно к созданию или опытам создания первых научных теорий общественных классов, оказалось, что в основу последних могло лечь учение английских мыслителей больше, чем французских. К началу 60-х годов XVIII-ro столетия Англия наслаждалась сравнительным спокойствием. Это было время высокого экономического подъема, быстрого роста колоний; никакого сколько-нибудь глубокого демократического движения в стране заметно не было. Не было и резко выраженных классовых интересов, классовой борьбы, резко обнаруживавшихся классовых различий и классового сознания вплоть до промышленной революции, разразившейся в начале 60-х годов XVIII-ro столетия. Значение и влияние этой промышленной революции были громадны и чувствовались не в одной только Англии. «Все человечество, — говорит по поводу этого влияния историк английского социализма Беер, — вовлекалось на путь индустриальной революции: ее действия были несравненно глубже и шире, чем влияние античной культуры, крестовых походов, ренессанса, реформации, великой французской революции, наполеоновских войн, национальной борьбы и новейшего империализма. Она создавала основу нового социального порядка; она создавала средства для устранения бедности, угнетения человека и классов: она создавала современный социализм»231. Английская промышленная революция выразилась, прежде всего в обострении социальной борьбы, благодаря введению машин и быстрой пролетаризации английского населения, с одной стороны, и концентрации капиталов и образования крупных богатств — с другой. Среднее крестьянство и все трудовое население, работавшее собственными средствами производства, оказалось оторванным от собственных орудий труда. В деревнях и в разрастающихся городах быстро нарастала армия пролетариата, которая увеличивалась к тому же частью освобождавшихся рабочих рук на мануфактурах, с введением машин. Быстро шло социальное расслоение населения. Социальное неравенство, избыток богатств и нищета масс народа резко выступали наружу. Начинало свое выступление и социально-политическое брожение. Антагонизм между трудом и капиталом сказался и здесь, разумеется, еще задолго до промышленной революции. «Конфликты, — I окорит по этому поводу Манту, — не ждали появления машиниз- ма и даже мануфактур, чтобы часто проявляться и принимать зна- •Iи гольные размеры. Как только средства производства перестали принадлежать производителю, как только образовался класс людей, продающих свою рабочую силу, и другой класс — покупающих эту к илу, тотчас же мы начинаем замечать неизбежно проявляющийся inтагонизм. Главная причина последнего — это разобщение средств производства от производителя... История коалиций и стачек так ко стара, каки развитие самой промышленности»232. Годы 1750,1761, I 63-1773 — это годы постоянных, упорных стачек в Англии, иногда длившихся многие недели233. Но после промышленной революции, конфликты труда и капитала, антагонизмы двух образовавшихся социальных классов окончательно определились, раскрывши свою социальную сущность. При таких условиях, складывавшихся в Англии в последней трети XVIII-ro века, нашло себе место в это время и первое проявление у англичан идеи общественных классов. Путь, по которому шло раз- it итие учения об общественных классах в Англии, был тот же, что и ко Франции. Сначала на почве новых отношений вырабатывался философский, политический и религиозный радикализм27*; затем, на фактах разительного социального неравенства в стране, складывалось учение об естественных правах человека, которое ищет объяснения причин социального неравенства; далее появляются попытки коммунистических построений с более или менее резким протестом против существующего порядка вещей, политических и экономических укладов; причем нередко эти построения и протесты носили определенно консервативный характер; наконец, внимание обращается на новое, классовое расчленение общества, особенно со стороны экономистов и вырастающего социализма, в теоретических учениях, а также и в практических выступлениях и движениях которого идея классов находит себе наиболее богатое содержание, становясь здесь на базис идеи социальной борьбы. В Англии мысль о классовом расчленении общества, освобожденного от старосословных рамок, рождается довольно рано234. Но сначала здесь, как и всюду, обращают внимание на потребительную сторону классового расслоения, на раздел общества на богатых и бедных. Резкий контраст нищеты и богатства бросается в глаза прежде всего. И долгое время, начиная с XVII-ro столетия, в Англии понятие «бедняк» (poor), «промышленный бедняк» («industrious poor»), «рабочий бедняк» («labouring poor») и просто «рабочий» сливаются; при этом рабочая масса населения называются то классом бедных, то низшим классом, то рабочим классом; во всех почти случаях, однако, понятием «класса» пользуются как установившимся понятием в течение всего XVIII-ro века235. Резкий социальный контраст между общественными классами нового общественного порядка и, главным образом, между богатством и бедностью вскрывает появившийся в 175 году снонимный памфлет под названием «В защиту естественного общества» («А vindication of Natural society»)236. Автор его находит на протяжении истории человеческих обществ два последовательно развивавшихся типа общества: одно естественное общество, где люди живут в полном равенстве, и другое — политическое общество, которое можно характеризовать с двух сторон: во-первых, в смысле внешних отношений, существующих между обществами; во-вторых, со стороны внутренней, т. е. в смысле отношений, существующих в каждом политическом обществе внутри, между разными составляющими общество частями. В первом случае автор находит, ссылаясь на Гоббса и Макиавелли, что внешняя история государства — это история войн: «Все империи, — говорит он, —цементированы на крови»237. Что же касается второй, внутренней стороны, то автор находит в каждом политическом обществе расчленение на две части: одну часть правящих (the governing), другую управляемых (the governed), господ и подчиненных. Ицаче говоря, внутри каждого государства царит, по мнению автора, деспотизм, сплетенный с аристократией, и рабство. Тирания и рабство — необходимые условия, на которых зиждется политическое общество, хотя политики и стараются уверить, что законы существуют якобы для защиты слабых и бедных от притеснения со стороны богатых и сильных. Это деление общества на богатых и бедных представляется автору наиболее очевидным. Но не менее очевидным он считает и тот факт, что число богатых — в резком несоответствии с числом бедных. И все занятие последних направлено лишь к тому, чтобы потворствовать праздности, прихоти и роскоши богатых. Задача же богатых, напротив, в том, чтобы изобретать всевозможные способы для укрепления рабства и увеличения бремени бедных238. Это постоянный, вечный закон всякого искусственного (политического) общества, что те, кто работают больше всего, меньше всего наслаждаются, и что те, кто совсем не работают, обладают наибольшим числом средств для наслаждения. «Я полагаю, — говорит автор памфлета, — что в Великобритании найдется до 100 ООО лиц, занятых в свинцовых, цинковых, железных, медных и угольных копях. Они погребены в земле, едва видят солнечный свет. Да кроме того, по крайней мере, еще таких же 100 ООО, если не больше, ежедневно изнывают в удушливом чаду, у раскаленного огня, в постоянной грязной работе, которая требуется для очистки и обработки продуктов этих копей... Но это ничто, в сравнении со страданиями, которыми полон остальной мир... Ежедневно миллионы заняты в отравляющих здоровье, сырых, разрушающих испарениях свинца, серебра, меди, серы»239. Автор знает, что государственные политики ему могут возразить, что неравенство необходимо, что без него не могли бы процветать искусства, облагораживающие человеческую жизнь. Но в ответ на эти возражения он спрашивает: да необходимы ли эти искусства? А между тем, во всем мире, говорит автор, всюду, где существует политическое общество в какой бы ни было форме, многие делаются собственностью в руках немногих240. Анонимный автор не идет в своем памфлете дальше деления общества на богатых и бедных, правящих и управляемых, но в смысле резкой критики отношений, создавшихся новым капиталистическим строем, памфлет имел большое влияние на развитие социалистической критики в конце XVIII-ro века, давая дальнейшие толчки для развития идеи социального расчленения формирующегося нового общества. Таким социалистическим критиком XVIII-ro века, нападавшим вслед за анонимным автором упомянутого памфлета на существующий строй явился в 1761 году Роберт Уоллэс, высокообразованный шотландец, со своей выпущенной анонимно книгой «Various prospects of Mankind. Nature and Providence», где мы находим опять-таки ряд противопоставлений крайности богатства и бедности241. В главе «Общий взгляд на несовершенства человеческого общества и на источники, из которых оно вытекает» автор отмечает, как далеки существующие всюду системы от совершенства; во всех государствах идет борьба за богатство и власть, происходят кровавые войны, гибнут миллионы людей, в то время как бедность растет, создавая препятствия для развития человечества242. Уоллэс описывает систему коммунистического общества, ссылаясь на «Государство» Платона, «Утопию» Томаса Мора и «Океанию» Гаррингтона и понимая всю трудность проведения коммунизма в жизнь, так как «богатая и сильная часть населения обладает слишком большими преимуществами, сравнительно с другой частью — бедных и слабых, чтобы поделиться с последними, а самим спуститься до уровня со стоящими ниже себя»243. По мнению автора, для возможности проведения коммунизма нужен слишком высокий душевный подъем, энтузиазм, какой может прийти лишь в моменты великой революции244. И Борк, и Уоллэс сходятся во взглядах на несовершенство общественного строя и, как мы могли видеть, резко нападают на расчленение общества на богатых и бедных. Такое же расслоение общества на потребительной основе отмечают и многие другие писатели XVIII-ro столетия в Англии, принадлежащие к самым различным политическим лагерям. Так, в 1785 году консервативнейший Пэли (Paley) в своей популярной в то время в Англии «Моральной и политической философии» пишет, что в современном обществе 99 из 100 трудятся лишь над тем, чтобы на результаты их труда один жил в избытке, в то время как они сами довольствуются самыми примитивными средствами к жизни. И они все производят и отдают своему счастливому сочлену, хотя бы последний был наислабейший или наисквернейший между ними: ребенок, женщина, идиот, развратник, причем спокойно смотрят, как тот истребляет и пожирает плоды их труда. Но если бы кто-нибудь из них дотронулся хотя бы до ничтожного кусочка этих избытков, ими же созданных, его бы тотчас же схватили и судили за воровство как преступника245. Все приведенные английские писатели сходятся в одном: в установлении факта расчленения общества на богатых и бедных, а также в признании факта противоположности между теми и другими. От .н их фактов был непосредственный переход к тому, чтобы подметить и обосновать факт антагонизма между социально различными частями общества и отсюда придти к идее классовой борьбы. Последнюю, однако, трудно было ожидать в Англии до конца XVIII-ro столетия. Лишь после того, как к концу последних десятилетий сказались результаты промышленной революции, стали появляться более определенные указания на классовый антагонизм и сами классы обозначаться в более определенном и более близком к действительному расслоению виде, чем это делалось английскими писателями более раннего времени. К этому времени, переживаемому Англией, идея социальных классов не могла не отразиться и на английских экономистах, которые, однако, не толкнули вперед развитие этой идеи. В 1776 г. появившееся знаменитое исследование Адама Смита «The Wealth of Nations» оставило мало следа на движении и развитии идеи классов. А. Смит находит в каждом цивилизованном обществе три основных класса: землевладельцев, капиталистов и рабочих. «Весь годовой продукт земли и труда любой страны естественно разделяется, — говорит А. Смит, — на три части: земельную ренту, заработную плату и прибыль с капитала, что составляет доход трех различных классов (orders) населения, — тех, кто живет на заработную плату, тех, кто живет на земельную ренту, и тех, кто живет на прибыль. Таковы три основные, первоначальные (original) части, из которых составляется любое цивилизованное общество»246. Идея классов выражается здесь у А. Смита в форме идеи распределительных классов. Но не этот распределительный характер классового расчленения мешал тому, что учение А. Смита не внесло в развитие идеи общественных классов ничего положительного и оставалось совершенно без всякого влияния на ее движение. Главной причиной этому было то обстоятельство, что все учение А. Смита проникнуто насквозь самым решительным индивидуализмом. Личность, личный интерес, свобода хозяйствующего индивида, свобода конкуренции, — все это было центральным пунктом смитовской системы. А. Смит был далек от социальной точки зрения на общественно-хозяйственный строй и в своих трех общественных классах не видел тех основных социальных причин, вокруг которых шла бы общественная борьба, происходило бы движение общественной жизни, складывался бы хозяйственный строй. Вот почему об общественных классах он говорит как бы вскользь. Самый анализ интересов этих классов, который мог бы характеризовать природу классов, у него проникнут чисто индивидуалистической основой. На заработную плату, земельную ренту и прибыль Л. Смит смотрит не как на три составных части всего общественного (национального) дохода страны. Отнюдь нет. Прибыль для него — это то, что выпадает в среднем капиталисту на 100 единиц его капитала, вложенного в производство; рента — это доход с единицы земельной площади; заработная плата — это плата лишь на голову среднего рабочего. При таком анализе идея общественных классов остается совершенно пустым звуком, теряя всякое содержание. Если же принять во внимание то обстоятельство, что у А. Смита довольно заметно просвечивает идея социальной гармонии и естественных законов^ находящих себе место при наличности условий свободы конкуренции и свободной игры личных интересов, то будет понятно, что идея общественных классов, которая логически связана с идеей антагонизма общественных групп, по существу даже чужда смитовской системе. Напротив, не без влияния на английскую общественную мысль в вопросе о социальных классах проходили события французской революции 1789 года с ее богатейшими по глубине и содержанию идеями. С этого момента, т. е. со времени последнего десятилетия XVIII-ro столетия, идее классов дает новый толчок возникшее политическое движение рабочей демократии Англии. Среди политических писателей и деятелей этого времени, повлиявших на развитие идеи и учения об общественных классах, можно отметить Томаса Пэна, Джона Тэлюола и Томаса Спенса. Среди многочисленных сочинений и памфлетов Пэна, из имевших наибольшее влияние на его современников в интересующем нас направлении, можно указать на его «Права человека» и «Аграрную справедливость»247, где автор развивает уже знакомые нам идеи о естественном и политическом состоянии общества, о равенстве и свободе, с одной стороны, угнетении и неравенстве — с другой. «Права человека» написаны Пэном против Эдмунда Борка в защиту французской революции, а «Аграрная справедливость» — против одного английского епископа — Уэтсона (Watson), доказывавшего, что бедного и богатого «так создал Бог». Пэн возражает последнему, указывая, что богатство и бедность — продукт современной цивилиза ции, и отмечает, что контрасты между богатством и бедностью и пропасть между богатыми и бедными постоянно растут248. Нельзя не отметить, что выступление Борка против признания благодетельности социальных результатов великой французской революции сыграло чрезвычайно большую роль в смысле толчка к развитию идеи классов в Англии. Вокруг критики против выпадов Борка соединилась почти вся демократически мыслящая Англия; появилась обширная литература в форме большей частью анонимных памфлетов, которая значительно содействовала английской общественной мысли того времени свести в одно более или менее стройное целое существовавшие тогда взгляды по вопросу классового расслоения и социальных антагонизмов. У Джона Тэлюола мы встречаем уже более строгое расчленение общества и более детальное раскрытие смысла и содержания понятия «богатые». В своих «Естественных и конституционных правах Британцев» Тэлюол возмущается отсутствием парламентского представительства от рабочего класса. Нормально ли это? Почему, спрашивает он, промышленники (factors), купцы, крупные оптовики и богатые фабриканты безнаказанно организуются в союзы, все монополизируют, устанавливая, как им хочется, товарные цены, в то время как промышленные и сельские рабочие (mechanics and labourers) третируются как преступники, если они организуются в коалиции с целью защиты своих интересов? Почему промышленность и торговля, увеличив богатство, роскошь и комфорт немногих, еще глубже погрузили в нищету рабочих (industrious poor)? Почему работник оторван от своего плуга, мануфактурный рабочий (manufacturer) от своего станка, чтобы в чужих странах поливать своею кровью иноземные поля, в то время как богачи наслаждаются дома покоем? Почему все это? Потому, отвечает автор, что в парламенте представлены только богатые и сильные и что поэтому только их интересы и защищены; а между тем, что иное представляет из себя собственность, как не человеческий труд, как не пот с лица рабочих (бедных), на котором зиждется вся собственность в руках других249. Тэлюол думает, что такое положение ненормально и что сами богатые должны нести вину за последствия этой ненормальности: он приводит слова Макиавелли,, что «мятежи и беспорядки» чаще создаются богатством и сильными, чем бедными классами250. Вслед за Тэлюолом большое влияние на развитие идеи классов имел Томас Спенс, известный как аграрный коммунист, который выступает в ряде памфлетов («Действительные права человека» —1793; «Высший пункт свободы» — 1796) и в рабочей прессе, особенно в «Pig’s Meat». «Pig’s Meat» — еженедельный орган, издававшийся Спенсом в Лондоне в течение 1793, 1794 и 1795 годов и распространявшийся, главным образом, среди масс рабочего населения. В этом отношении, мысли, развиваемые в «Pig’s Meat», весьма показательны. Здесь не только определенно звучит идея противоположности и резкого антагонизма между общественными классами, но и слышится с трудом сдерживаемое чувство ненависти, обиды, протеста против неравномерности распределения, против порабощения сильным и богатым бедняка-рабочего. «Богатые должны знать, — читаем мы в первых же номерах журнала, — что в то время как они живут в роскоши, а бедные (рабочие) довольствуются лишь скудными крохами, падающими со стола богатых, они делают совершенно противоположное евангелию, в которое, как они говорят, они верят. Это не соответствует природе вещей или не имеет вообще под собой достаточно разумного основания, что одни должны от избытка разрушать свое здоровье, в то время как другие должны оставаться без самого необходимого в жизни. Нет, каждое существо, которое природа наделила ртом и пищеварительными органами, имеет равные права на участие в благах природы ... Богатство и собственность должны быть, наконец, изъяты из рук грабежа и праздности и разделены между всеми людьми, пропорционально заслугам каждого»251. Бедные (рабочие), читаем мы в другом месте, проливают незаметные для других слезы, будучи преследуемы великолепно организованной против них тиранией; и каждый закон, который благоприятен другим, враждебен им и направлен против них252. Не нужно особой проницательности, чтобы видеть, что законы об охоте, закон против стачек (riot act), законы против бродяжничества и пр. и пр., ^направлены главным образом в сторону, благоприятную богатым, и против бедных, способствуя их разорению. Что же бедным благоприятствует, чтобы давить и причинять насилие богатым? Конечно, ничего. Всякий жизненный комфорт извлекается из земли; а так как богатые являются собственниками земли, то уже в силу этого в их руках концы от жизни и смерти; и в то время как они увеличивают свои ренты беспрерывно, безгранично и беспрепятственно, увеличивается и их сила не только над счастьем, но даже и над жизнью широких масс народа253. В том же духе написаны главы о «причинах английской нищеты»254 и о «балансе сил между богатыми и бедными». «Я полагаю, — с грустью констатирует здесь автор, — что половина жителей королевства умирает с голоду и ввержена в нищету, в то время как другая половина, благодаря тому, что утопает в изобилии, умирает от переполнения желудка»255. «Нельзя отрицать, — продолжает автор, — что большая часть общества, и именно наиболее всего работающая (industrious), более всего угнетена... Крестьянин, рабочий, чернорабочий (или как назвал бы их закоренелый враг человечества — Борк — стадо свиней) находится в постоянном порабощении в руках корпорации собственников, аристократии собственности.. .»256. В рабочем журнале Спенса мы находим много ссылок на Годвина, на «Океанию» Гаррингтона, а также и много переводных статей из Руссо и других французских писателей, конца XVIII-ro столетия. Среди последних представляет интерес перевод из «Руин» графа де Вольней, показывающий, как быстро шло усвоение идей французской революции в Англии и какую благоприятную почву находили они среди широких масс английского рабочего класса того времени257. Несомненно, идеи Вольней отвечали настроению демократической Англии конца XVIII-ro века. Чтобы видеть, каково было это настроение, приведем из помещенной в «Pig’s Meat» 15-й главы «Руин», озаглавленной «Новый век», несколько характерных мест как для Франции, где написан источник, так и для Англии рассматриваемой эпохи, где эта глава из книги Вольней находила широкий крут демократических читателей; характерных, наконец, и для взглядов самого Спенса. «Я направил туда свой взор — читаем мы в “Pig’s Meat” — и за Средиземном морем, в области одной из европейских наций, заметил необычайное движение... Из общего шума и криков мой слух улавливал по временам следующие фразы: “Откуда это новое чудовище? Откуда эти ужасные удары бича? Мы представляем собою огромную нацию, а у нас недостает рук! Мы владеем великолепной почвой, а имеем недостаток в жизненных продуктах! Мы трудолюбивы, энергичны, а живем в недостатке! Мы платим колоссальные подати, а нам говорят, что их недостаточно! Мы имеем по соседству со своей страной друзей, а наша личность и наши блага внутри собственной страны не в безопасности! Кто же это за таинственный враг, который нас пожирает?” И послышались голоса, исходившие из недр толпы: “Разверните высокое знамя, вокруг которого должны собраться все, кто кормит общество своим полезным трудом; тогда вы увидите врага, который вас истребляет”. Было развернуто знамя, и нация внезапно распалась на две неравные части, одна от другой совершенно отличные. Одна часть, громадная по своему количеству и охватывающая едва не всю нацию, представляла, в общем, судя по бедной одежде, по худому и жалкому виду, все признаки нищеты и труда; у другой части, численно совершенно незначительной, так что ее легко было пересчитать, были заметны, наоборот, признаки безделья и избытка, судя по полноте и округленности их лиц, по богатству платья, отделанного серебром и золотом. Рассматривая внимательнее эти две разные группы людей, я узнал, что первая многочисленная часть состояла из рабочих, ремесленников, мелких торговцев, — словом — из всех сословий, полезных обществу; в меньшей же части находились монахи и священники высшего ранга, банкиры, дворяне, придворные, военные, гражданские и другие правительственные чиновники. Та и другая группа стояли друг против друга, с удивлением оглядывая одна другую. У первых я заметил гнев и негодование; среди второй группы — возрастающий страх. Наконец, первая многочисленная группа обратилась ко второй с вопросом: “Почему же это вы отделились от нас? Разве вы к нам не принадлежите? Разве мы не вместе составляем один народ?” — “Нет, — отвечала вторая группа, — вы — народ, а мы — нечто совершенно иное; мы — класс избранных (distinguished class, фр. текст — classe distinguee); мы имеем особые законы, свои обычаи, свои особые права”. —Народ: А что за труд несете вы в нашем отечестве? Класс избранных: Никакого; мы не для того созданы, чтобы работать. Народ: Как же вы приобрели такие богатства? Класс избранных: Эти богатства мы приобрели потому, что мы берем на себя беспокойство (trouble) вами управлять. Народ: Ах, вот как! Вы это называете управлять? Мы трудимся, а вы наслаждаетесь; мы создаем, а вы уничтожаете. От нас идут богатства, а вы их истребляете. Особенные, избранные люди! Класс, который, однако, не составляет народа: образуйте в таком случае свою отдельную нацию и управляйте сами собою! — Небольшая, вторая группа отделившихся стала обсуждать это предложение; одни, очень немногие из них, говорили: “Мы должны снова соединиться с народом и разделить его тяжести, его труд, так как они такие же люди, как и мы”; другие возражали: “Было бы стыдно и недостойно, если 6 мы смешались с чернью; последняя существует для того, чтобы служить нам. Мы же происходим из благородной чистой расы — завоевателей этой страны. Мы взываем к нашим правам и нашему происхождению.. . Мы люди разной расы”. Наконец, последние обратились к народу с такими словами: “Народ! ты забываешь, что наши предки завоевали эту страну и что они дали вашему поколению жизнь только под тем условием, чтобы вы служили нам. Это наш союзный договор. Это вошедший в общежитие и освященный временем способ управления”. Народ: Чистое поколение завоевателей, покажи же нам, однако, твою родословную, чтобы мы могли посмотреть, может ли быть добродетелью в глазах нации то, что в глазах отдельных лиц является воровством и обманом. — В ту же минуту с разных сторон послышались голоса; многие из знати старались раскрыть происхождение и родство; рассказывали, кто был их дед, прадед или отец, купивший за деньги дворянство; и оказались лишь очень немногие из них лица древнего рода и старинного происхождения». Этот разговор между народом и праздными классами (classes oisives), говорит, в примечании автор, содержит объяснение всего общества. Все политические неурядицы и анархия сводятся к следующему: люди, ничего не делающие и уничтожающие то, что составляет содержание других; люди, обладающие особыми правами и исключительными привилегиями на богатство и праздность, — вот основа всех неустройств, существующих у всех наций. Сравните мамелюков в Египте, дворян в Европе, патрициев в Риме, наиров в Индии, имамов, эмиров в Аравии, браминов, бонз, лам и т. д., и вы найдете одно и то же: все это праздные люди, живущие за счет тех, кто работает1. Приведенные вдержки из «Pig’s Meat» показывают нам, что идея двух основных классов, на которые распадается общество, глубоко уже вкоренилась в сознании демократической части английского общества конца XVIII-ro века. Очевидно, смитовское учение о трех общественных классах здесь не находило себе отголоска. В представлении трудовых масс населения труду могла быть противопоставлена лишь одна сила, сила капитала, безразлично, во что бы ни воплощался этот капитал: в виде ли земельного лэндлорда, фабриканта- предпринимателя или банкира. Изложенные взгляды предшественников английского социализма по вопросу о социальном расчленении по общему своему тону, аналогичны учению французских предшественников социализма. Мы видим, что английская и французская идеи общественных классов возникают почти одновременно и в своем развитии оказывают одни на другие непосредственное взаимное влияние. Мы видим далее, что идея классового расслоения в Англии возникает под непосредственным действием промышленной революции, раскалывающей общество на две большие социально антагонистические части, и что она к концу XVIII-ro века, находит свое выражение поэтому в формуле двучленного раздела. Развивают эту идею двух классов, как мы видели, главным образом, предшественники социализма; в этом отношении на них не оказала никакого влияния трехчленная формула смитовского учения, заимствованная у французских физиократов школы Кенэ. Во всяком случае, к концу XVIII-ro века в Англии был раскрыт идее общественных классов широкий и торный путь.