, г 3 5.6. Классы и слои в современной теории стратификации1 к ї

Стремление наиболее продвинутых представителей интеллектуальной и политической элиты Запада повысить эффективность капиталистической системы за счет применения в процессах социальной мобильности и модернизации социальных верхов принципа меритократизма вызвало в основной массе представителей национальных элит яростное сопротивление.

Первый вопрос, который возник при рассмотрении проблем стратификации, — это вопрос о классах. С самого начала следует учесть, что многие авторы пишут преимущественно о классах, не употребляя термин «страты».

К каким же из группирований людей современные сторонники европейского классового подхода к анализу систем неравенства относят понятие «класс»? Одну из трактовок предлагает современный британский социолог Джон Скотт в своей книге «Stratification and Power» (1996). По его мнению, в тех случаях, когда местоположение группы людей оказывает существенное влияние на жизненные возможности членов социальной группы, то эта группа — не просто страта, а социальный класс. Если в обществе все страты являются социальными классами, то оно может быть охарактеризовано как классовое общество. Таково капиталистическое общество [Scott, 1996].

Для таких авторов, как Дж. Скотт, классовое членение есть один из видов (или форм) социальной стратификации. Но в литературе широко представлен и другой подход, согласно ко торому в современных обществах классовое разделение людей предшествует (или существует параллельно) стратификационному, под которым понимается статусная иерархия. Статус же, как известно, ассоциируется с уважением и престижем, и, следовательно, статусные позиции распределяются в соответствии с традициями, правилами, нормами, предписаниями и государственной политикой. В этом подходе классы не рассматриваются как частный случай стратификационной иерархии.

Классовый подход нередко противопоставляют стратификационному (из множества трактовок понятия «класс» мы останавливаемся здесь на более традиционном — социально- экономическом). Особенно это характерно для американских социологов.

Включение в поле социологического анализа социального неравенства/стратификации наряду с классом и социального статуса является правильным для научного исследования.

Переход от средневековых обществ к индустриальным привел к социальным изменениям, в ходе которых статусная стратификация уступила место классовой. Такова доминирующая линия в научной европейской литературе. Европейские авторы обычно пишут, что лишь представляя жизнь классов, можно понять процессы, протекающие в современном им обществе. Классы определяются как экономические категории, занимающие определенную позицию в системе производства и принимающие участие в борьбе друг с другом. Возникновение классов видят в неравной собственности и доходах, создающих основные формы социального деления.

Основное направление американской социологии, с другой стороны, объединяло эти две идеи в единую концепцию, в которой основное внимание уделялось социальной позиции и соответствующему ей престижу и минимизировался экономический аспект. Таким образом, в американской социологической мысли слово «класс» используется (в тех случаях, когда оно вообще используется) для обозначения социального ранжирования и определения социального положения, соответствующего каждому уровню социальной иерархии, которое Вебер называл статусом.

Эта путаница отражает нежелание многих американских исследователей рассматривать классы как коллективно организованные социальные группы. Вместо этого подчеркивается открытый характер американского общества.

Доминирующее мнение университетских профессоров- традиционалистов таково: в американском обществе — обществе возможностей — люди могут с легкостью перемещаться по иерархической лестнице вверх и вниз.

Класс как таковой мертв, появляются новые способы идентификации индивидов — таково основное положение представителей бывшего весьма распространенным в конце XX в. течения постмодернизма.

Таким образом, постмодернисты выступают как скептики в отношении сохранения классов или крупных социальных слоев, поскольку, по их мнению, классовый подход не отражает фрагментацию и изменчивость современного потребления. При этом они часто ссылаются на то обстоятельство, что люди в своей повседневной жизни не отождествляют себя с каким- либо классом, как на аргумент отсутствия классов. Однако, конечно, это на деле не доказательство, что классовые отношения как объективная реальность исчезли.

Конкретная критика постмодернистов в адрес сторонников классового подхода была связана прежде всего со слабой эмпирической состоятельностью критериев классовой ситуации, принятых в классических и неоклассических подходах, а также иррелевантностью этих критериев в контексте перехода к формам социального расслоения, характерным для нового типа общества.

Во-первых, они обратили внимание на то, что в процессе доведения классических теорий до такой степени концептуальной проработки, при которой основанные на них классовые модели начинают более или менее адекватно отражать фактическую социальную и экономическую дифференциацию в обществе, постепенно сходит на нет «классовый» характер этих самых теорий, т.е. речь в этом случае идет уже не о классах как таковых, а о профессиональных и статусных группировках.

Во-вторых, введение дополнительных измерений классового положения и его последующее «расчленение» приводит к тому, что получаемые группировки утрачивают свою объясняющую способность применительно к другим измерениям социального неравенства.

Однако, оставив в стороне мнение о том, что подобную аргументацию вряд ли стоит считать доказательством исчезновения классовых отношений как объективной реальности, следует указать на ограничения, с которыми сталкивается предложенная постмодернистами рамка при анализе неравенств в некоторых современных обществах. Вполне вероятно, что применительно к обществам, развивающимся в логике перехода от индустриальной фазы к постиндустриальной, от модерна к постмодерну, претенциозные гипотезы о многомерности и усложнении стратификации могут быть вполне обоснованными. Но как быть с обществами, не подпадающими под эту классификацию? Ведь до недавнего времени описанная динамика изменений изучалась исключительно на примере посте пенной трансформации западных стран, а потому и сценарий этой трансформации рассматривается в качестве универсального при интерпретации изменений, происходящих в «менее развитых» странах. Однако никем из апологетов постмодернизма не уделяется должного внимания анализу неоднородности институциональных предпосылок, определяющих сравнительные успехи или провалы такой модернизации в тех или иных обществах. В этой связи, например, далеко не очевидно, что усиление и переплетение неклассовых принципов дифференциации, о растущей роли которых рассуждают постмодернисты, является следствием перехода к обществу «постмодерна», а не проявлением неких универсальных для глобализирующегося мира тенденций, не связанных с вектором развития конкретного общества. В результате этого от внимания исследователя ускользает не только внутренний механизм этого развития, но и приводящие его в действие конкретные социальные акторы. Признание «классовой смерти» постмодернистами, по существу, равнозначно признанию «конца истории» по Ф.

Кроме того, предположение о несущественности классовых делений в постиндустриальных обществах представляется определенным лукавством в свете блестящего анализа, который развивает в своих работах один из наиболее влиятельных современных социологов Мануэль Кастельс. Он одним из первых обратил внимание на феномен усиливающейся в развитых западных странах фрагментации работников на малочисленную информациональную (т.е. высококвалифицированную, работающую преимущественно в инновационных отраслях) и родовую рабочую силу, представленную наиболее массовой группой работников. Этот процесс сопряжен с крайне неравномерным распределением ресурсов между двумя группами, вследствие чего основные слои среднего класса не только теряют свои сегменты на рынке труда, но и сталкиваются со сжа тием ресурсной базы для воспроизводства собственного социального статуса и передачи части накопленного социального и человеческого капитала следующим поколениям. С другой стороны, так называемые золотые и даже платиновые воротнички концентрируют в своих руках значительную часть богатства и обладают высоким социальным престижем. Происходит это, по мнению Кастельса, вследствие перехода постиндустриальных обществ к новому, информациональному способу производства, в котором главным источником роста производительности становятся информация и знания [Castells, 2010]. Что это, как не основа для нового классового деления?

Оппонируя концепциям смерти социального класса, Гордон Маршалл, профессор Оксфордского университета, в 1997 г. отмечал, что классовый анализ ныне, вероятно, более жизнеспособен, чем когда-либо в его долгой социологической истории. Социальный класс столь же важен для понимания индустриальных обществ конца XX в., как он был настоятельно необходим для анализа обществ начала XX в., по важнейшим характеристикам — обществ-двойников. Другое дело, что макроструктурные классовые разделения конкретизируются в социальных ресурсах и жизненных шансах, вытекающих из исторически складывающихся специфических гражданских, рыночных и трудовых ситуаций, в которые включаются индивиды. В современном мире жизненные шансы людей все больше зависят от ресурсов образования, культурного и социального капиталов [Marshall, 1997].

Описанная выше ситуация означает, что в работах многих социологов концепция класса является открытой для нескольких интерпретаций — как статусная группа, как профессиональная группа, как группа по доходу и группа власти, т.е. понятием класса охватываются неоднородные социальные объекты в зависимости от того теоретического контекста, который вкладывают в этот термин различные авторы.

Различен и смысл, вкладываемый разными авторами в термин «социальный слой». Большинство социологов обозначают этим термином общественную дифференциацию в рамках иерархически организованного общества. Зачастую содержание термина ничем не отличается от содержания, вкладываемого в термин «класс». В тех же случаях, когда данные понятия различают, термином «страта» обозначают группы внутри «классов», выделенные по тем же основаниям, что и сами «классы».

П. Сорокин как-то заметил: «Класс наделал своим теоретикам не меньше хлопот, чем национальность. И в этом случае попытки “схватить этого Протея” оказывались не более успешными: “класс” либо ускользал и ускользает из пальцев своих теоретиков, либо, пойманный, превращается в нечто столь неопределенное и неясное, что становится невозможным отличить его от ряда других кумулятивных групп, либо, наконец, сливается с одной из элементарных группировок» [Сорокин, 1993, с. 357]. Эти слова, написанные более 80 лет назад, совершенно не устарели и сегодня.

Наиболее интересные авторы стремились не игнорировать идеи ни сторонников классовых теорий, ни их оппонентов. В этом отношении плодотворен подход германского (британского) социолога Ральфа Дарендорфа. Он подчеркивал, что страты образуют иерархическую систему (иерархический континуум), отличаясь друг от друга постепенными различиями. Класс же — это всегда категория для целей анализа динамики социального конфликта и его структурных корней, и поэтому он может быть четко отделен от страты как категории для описания иерархических систем в данный момент времени [Darendorf, 1976, р.76].

Однако заметим, что проведенные исследования стратификации также не были ограничены ни поверхностью общества, ни его статикой и притязали на то, чтобы объяснить сущность общественной жизни. Лишь с помощью фундаментальных законов функционирования и развития социальных организмов может быть дан анализ и классов с их конфликтами, и страт с их взаимодействиями и противоречиями.

Проблема разграничения теорий стратификации и классовой структуры интересно интерпретирована И. Краусом. «Стратификация и классовое деление, — пишет он, — разные структуры отношений. Стратификация — понятие описательное, подразумевающее некую упорядоченность членов общества на основе какого-нибудь подходящего критерия, вроде дохода, образования, образа жизни, этнического происхожде ния... Классы... являются конфликтными группами, которые, объединяясь, оспаривают существующее распределение власти, преимуществ и других возможностей... классы формируются, когда совокупность индивидов определяет свои интересы как сходные с интересами других из той же совокупности и как отличающиеся и противостоящие интересам другой совокупности лиц...». Краус подчеркивает важную роль в процессе формирования класса собственной идеологии и создания классовой организации. В этом явно чувствуются отголоски знакомства с марксистскими понятиями «класс в себе» и «класс для себя», выработанными для характеристики процесса формирования пролетариата и подчеркивающими огромную роль в этом процессе субъективного фактора.

Краус иначе, чем Маркс, представляет себе объективные факторы, обусловливающие существование классов. В марксистской теории это прежде всего место в исторически определенной системе общественного производства, у Крауса — отношение к каким-либо социальным благам; поэтому любая страта, выделенная по произвольно выбранному признаку, является потенциальным классом (своего рода «классом в себе»), а любая осознавшая общность своих интересов и организационно оформившаяся страта превращается в действительный класс (т.е. «класс для себя»). Основной вопрос, с точки зрения Крауса, как «принадлежавшие к страте становятся представителями класса» [Kraus, 1976, р. 12, 15-16],

Представляется, что для понимания разницы между классовым и стратификационным подходами целесообразно на время забыть об эклектических и компромиссных современных интерпретациях. Сопоставим классы в марксистской теории и страты в функциональной теории. В чем тут разница? Признание класса означает признание антагонизма, противоположности интересов больших общественных групп. Признание же страт означает признание определенных различий между людьми по каким-то признакам, различий, которые приводят к слоевому размещению индивидов в обществе при продвижении их снизу вверх.

Марксистская теория классов занимается разделением общества, выявлением общественных противоположностей, а теория стратификации — общественной дифференциацией. В первом случае выделяются элементы дезинтеграции, внутренних антагонизмов, тогда как дифференциация предполагает целостность общества, его функциональную неразделимость. Теория классов проводит разделение общества по альтернативным признакам на властвующих и подданных, эксплуататоров и эксплуатируемых, на владельцев средств производства и на лишенных их, тогда как теории стратификации разделяют общество на основе одной или нескольких черт, имеющихся в наличии в каждой из групп, но в различной степени (так, все имеют какой-то доход, но только различных размеров, и все в обществе имеют какой-то престиж, но не одинаковый).

В теории классов специфические экономические, политические и культурные интересы являются именно тем, что отделяет друг от друга классы, а в теории стратификации категория «интересы» вообще не присутствует, а если в исключительных случаях и присутствует, то не является обязательным атрибутом социальных слоев.

С точки зрения приверженцев концепции К. Маркса, классы являются объективно данными, т.е. они существуют независимо от сознания и представлений как их членов, так и внешних наблюдателей. Сознание классового отчуждения марксистами рассматривается не как критерий для выделения класса, а как высокая ступень в развитии самого класса (переход от «класса в себе» к «классу для себя»). В большинстве же стратификационных подходов сознание самих членов выделенных слоев или внешних наблюдателей играет главную или, по крайней мере, существенную роль в дифференциации общества.

Современные сторонники марксистской теории классов отказались от тезиса о растущей общественной поляризации. Их классовые схемы, сохраняя экономический детерминизм, все в большей мере отражают растущее усложнение общественных структур и рост значения и доли средних слоев (классов). (Достаточно в этой связи вспомнить теорию и схемы классовой структуры Э.О. Райта, речь о которой пойдет ниже.) Одновременно последователи стратификационных подходов все чаще принимают в расчет конфликтологические аспекты классового подхода.

В этом отношении характерны обобщающие работы британских социологов. Так, в книге Энтони Гидденса «Социология» соответствующая глава так и названа: «Стратификация и классовая структура». Родовым понятием выступает стратификация, а классы — как видовое понятие, частный случай стратификации. Рассматривая проблемы стратификации и неравенства в современных западных обществах, Э. Гидденс именует основные социальные группы классами, но описывает их не во взаимном противостоянии, а как ранжированные общности («высший класс», «средний класс», «низший класс») [Giddens, 1995, р. 205-241].

Надо заметить, что в исследованиях по проблемам социального неравенства в мировой социологической науке с конца XX в. наступила пауза, заполненная добротными эмпирическими изысканиями с расширением географии их проведения, но без новых концептуальных откровений. По-прежнему доминирует европоцентристский подход, игнорирующий цивилизационное разнообразие социального неравенства. Отсутствуют теории, объясняющие системы социальных неравенств в мире, разделенном на глобальную информационную и старую индустриальную экономики. Нет сложившихся и признанных в научном сообществе концепций, объясняющих процессы трансформации социальных иерархий в постсоциа- листических обществах, отнюдь не во всех случаях движущихся по направлению к капитализму (см., например: [Lane, 2007]).

Подтверждением сказанного служат материалы дискуссий, прошедших в начале 2000-х гг. на страницах академических журналов («American Journal of Sociology», «Acta Sociologica»). В них приняли участие такие авторитетные представители различных научных и идейных направлений, как Дж. Голдторп,

Э. Соренсон, Э.О. Райт, Д. Груски, Д. Скотт и др. Их теоретические конструкты, подтвержденные многолетними исследованиями как в собственных странах, так и в сравнительных международных исследованиях, близки к жизненным реалиям современного мира. В любом случае все дискутанты признают надобность изучения реальных социальных неравенств на основе выявления реальных групп в современном обществе как обладателей определенных реальных ресурсов (благ).

Перечень этих благ, на основе которых и складывается, и воспроизводится неравенство, практически неизменен. Он включает экономические ресурсы (владение землей, предприятиями, рабочей силой и т.д.); политические (власть в обществе, на рабочем месте и т.д.); социальные (доступ к высокостатусным социальным сетям, социальным связям, ассоциациям и клубам); престижные («хорошая репутация», слава, уважение, этническая и религиозная чистота); человеческие ресурсы (человеческий капитал) — мастерство, компетенция, обучение на работе, опыт, формальное образование, знание; культурные ресурсы (культурный капитал) — практика потребления, присущая людям с высоким общественным положением; «хорошие манеры»; привилегированный образ жизни. Как утверждает Дэвид Груски (и мы с ним согласны), перечисленные блага, ресурсы исчерпывают все основные существующие варианты (другими словами, «сырье») для построения стратификационных систем [Grusky, 2001, р. 3—51].

Спор в этой профессиональной среде касается соотношения традиционных классовых исследований (как в неомарксистской, так и неовеберианской интерпретации) и предложенной современными американскими авторами (Д. Груски и др.) модели социальных классов как профессий (occupations), выступающих фундаментальными единицами эксплуатации. Авторы этой модели утверждают, что являются последователями Э. Дюркгейма, который предсказал, что профессиональные ассоциации постепенно станут звеном между государством и индивидом. По их мнению, когда марксистские идеи перестали быть популярными, ученые стали переходить к разным версиям веберианства и постмодернизма, т.е. к подходам, ни один из которых не уделял должного внимания структурированию общества на основе профессий (occupations) [Sorensen, 2000, p. 1523-1558; Wright, 2000, p. 1559-1571; Goldthorpe, 2000, p. 1572—1582; Rueschemeyer, Mahoney, 2000, p. 1583—1591; Grusky, Weeden, 2001, p. 203-218, 2002, p. 229-236; Scott, 2002, p. 23-36; Goldthorpe, 2002, p. 211-216].

Переход к такому дезагрегированному уровню анализа социального неравенства оправдан авторами тем, что на эмпирическом уровне позволяет схватить «реальные» различия в об разе жизни, обеспеченности ресурсами и поведении, вызванные действием локальных профессиональных (occupational) субкультур. В свою очередь Груски и Уиден исходят из факта институционализированное™ профессии, т.е. ее встроенное сти в социальную структуру общества, что на уровне реального наблюдения проявляется в деятельности различных профессиональных ассоциаций, существовании гласных и негласных кодексов или профессиональной этики, активности социальных движений, преимущественно идентифицируемых по профессиональным признакам (вспомнить хотя бы участившиеся в последнее время в Европе выступления врачей, учителей, работников транспорта и т*д.). Кроме того, авторы отмечают, что профессия или специальность остаются одним из главных социальных идентификаторов для работников. Категории профессий прочно укоренились в структуре индустриального общества, в то время как агрегированные классы представляют собой лишь абстрактные конструкты, интересные для исследователей, но не самих работников.

С другой стороны, несмотря на это, объектом критического переосмысления Груски и Уидена прежде всего являлись не классы в традиционному понимании, а, как это ни странно, отрицаемое постмодернистами существование классов как таковых. При этом именно защитники традиционного классового анализа — как неовеберианцы, так и неомарксисты — выступили в качестве основных критиков смелых идей американских социологов. Пожалуй, самой спорной их идеей была признана идея редукции классов, поскольку в этом случае исследователи теряют взгляд на общество «с высоты птичьего полета», который важен для классового анализа, позволяющего предвидеть и объяснять реакции и поведение достаточно больших общественных масс в зависимости от изменений, которые претерпевает общество в своем развитии.

Однако, не отбрасывая идеи о связи профессионального признака, а точнее рода занятий (occupation), с классовой принадлежностью, отметим, что нам представляется более обоснованным доминирующий у европейских социологов подход, который в ходе последних обсуждений с наибольшей прозрачностью и последовательностью был выражен Дж. Голдторпом. Он исходит из идеи, что в первую очередь классовые позиции определяются статусом занятости, а именно отношениями найма в индустриальном обществе, где соблюдаются принципы экономической и технологической рациональности.

Голдторп — абсолютный приверженец веберианского подхода, он утверждает, что рыночный механизм, обеспечивающий распределение людей по местам в системе общественного разделения труда, является главной причиной их неравенства. При этом (и здесь наблюдается, пожалуй, единственное сходство с марксистским подходом у Голдторпа) им выделяются три основные классовые позиции: наемные работники, работодатели и самозанятые. Работодатели покупают рабочую силу и тем самым получают некоторую власть над наемными работниками, наемные работники вынуждены продавать свою рабочую силу работодателям, тогда как самозанятые представляют собой в известной степени автономных работников, поскольку работают исключительно на себя, иногда прибегая к найму дополнительной рабочей силы.

Однако более важным с точки зрения изучения общественной дифференциации, как признает сам автор данной концепции, является неравенство, возникающее внутри наиболее массовой группы наемных работников. И в этой связи Голдторп вводит новый дифференцирующий критерий, который напрямую связан с характером трудовых отношений, — тип трудового контракта, регулирующего занятость. Концептуальное обоснование введения дополнительного критерия заключается в существовании естественных рисков, с которыми сталкиваются работодатели при заключении контракта с работником, а именно невозможность полностью контролировать их деятельность и специфичность навыков и знаний, ценность которых для некоторых типов занятости возрастает прямо пропорционально длительности найма. Все эти условия учитываются работодателем и определяют соответствующий характер трудового контракта.

Голдторп утверждает, что выделенные таким образом классы различаются по специфическим для каждого из них ограничениям и возможностям, в число которых входят те, которые оказывают влияние на индивидуальную экономическую безопасность, стабильность и перспективы. Однако в некоторых его приложениях концептуализация классов применяется

Ф

также для анализа внутри- и межпоколенной социальной мобильности (см., в частности, результаты масштабного проекта по изучению социальной мобильности в промышленно развитых странах (CASMIN) [Breen, 2004]).

Возвратимся к различению классов на основе специфических отношений найма. Рабочий класс выделяется Голдторпом на основании рабочего контракта (англ. labour contract), где, как правило, фиксируется факт покупки работодателем определенного количества рабочей силы, труда, выражаемого в часах или объеме работы. Это предполагает, что расходуемый работником труд легко поддается измерению, и потому риски, связанные с мониторингом его деятельности, невелики. В результате заключения такого контракта между рабочим и работодателем устанавливается ставка заработной платы (англ. wage) как определенный «формат» материального вознаграждения, получаемого рабочим за свой труд.

В случае когда работодатель сталкивается с необходимостью найма высококвалифицированных работников (так называемый «сервис-класс», состоящий, как правило, из менеджеров и профессионалов различного уровня), он прибегает к совершенно иному типу контракта, основанному на сервисных отношениях (от англ. service relationship). Поскольку работники названной категории представляют, как правило, довольно высокую ценность вследствие обладания специальными знаниями и навыками, работодателю выгоднее обеспечить с ними как можно более длительное сотрудничество (не говоря уже о потенциальном увеличении отдачи от их деятельности, связанной со специфичностью обладаемых ими активов). Кроме того, мониторинг деятельности высококвалифицированных специалистов в отличие от мониторинга менее сложных видов труда, разбивающихся на рутинные операции, сопряжен с определенными трудностями (невозможность напрямую измерить «затраченные усилия», количество производимого продукта и т.д.). В связи с этим работодатели стремятся адекватно мотивировать таких работников, предлагая им помимо солидных вознаграждений всевозможные бонусы и привилегии (соцпакеты и проч.) и подкрепляя перспективы карьерного роста и увеличения заработков более длительными контрактами.

Поэтому, в частности, в отличие от рабочих в трудовых контрактах представителей так называемого сервис-класса4 оплата труда устанавливается в форме вознаграждения (от англ. salary) за соответствующие услуги.

Занятость остальных работников, которых объединяют промежуточные виды занятости, регулируется смешанными контрактами (от англ. mixed relationship), которые сочетают элементы вышеупомянутых контрактов. Характер таких контрактов, по Голдторпу, дифференцирован в зависимости от степени автономности труда, квалификационных требований и перспектив дальнейшего продвижения, связанных с конкретным видом деятельности.

Схема классов Голдторпа, разработанная им совместно с коллегами Р. Эриксоном и Л. Портокарреро и справедливо носящая соответствующую аббревиатуру EGP, получила широкое распространение не только в национальных стратификационных исследованиях (прежде всего в европейских странах), но и в ряде сравнительных исследований. В развернутом виде данная классификация представлена в табл. 5.2.

Как правило, исследователями используется 7-классовая схема EGP, классы в которой пронумерованы соответствующими римскими цифрами. На более высоком уровне агрегирования классы I и II объединяются в сервис-класс, VI и VII — в рабочий класс, III и V — соответственно в промежуточные. Существуют, однако, другие версии агрегирования классов Голдторпа. Так, например, в некоторых исследованиях V класс (низкоквалифицированные технические специалисты и супервайзеры работников физического труда) и класс П1Ь (так называемый низший средний класс) иногда включаются в состав рабочего класса, что обосновано схожестью условий труда и рыночной ситуацией представителей соответствующих категорий работников. Классы в схеме Голдторпа—Эриксона—Протокареро Класс ВЕРСИИ СХЕМЫ 11-классовая 7-классовая 5-классовая 3-классовая 1 Профессионалы, руководители и чиновники высокого уровня; менеджеры крупных промышленных предприятий; крупные собственники.

Тип контракта: сервисные отношения Профессионалы, чиновники, административные работники, менед 11 Профессионалы, руководители и чиновники среднего уровня; высококвалифицированный технический персонал; менеджеры небольших промышленных предприятий; супервайзеры работников нефизического труда.

Тип контракта: сервисные отношения жеры, высококвалифицированный технический персонал, супервайзеры работников нефизического труда. Высший класс «Белые воротнички» Ша Работники рутинного нефизического труда высокой категории (в сфере торговли, обслуживания и организации управления).

Тип контракта: смешанный Работники рутинного нефизического труда (в сфере Работники нефизического труда lllb Работники рутинного нефизического труда низкой категории (в сфере торговли, обслуживания и организации управления).

Тип контракта: рабочий торговли, обслуживания и организации управления) - - IVa Самозанятые, осуществляющие деятельность при найме работников (мелкие собственники, ремесленники и т.д.) Мелкая буржуазия (мелкие собственники, ремесленни Мелкая буржуазия IVb Занятые индивидуальной трудовой деятельностью (мелкие собственники, ремесленники и т.д., не нанимающие работников) ки, использующие и не использующие наемный труд) Класс ВЕРСИИ СХЕМЫ 11-классовая 7-классовая 5-классовая 3-классовая IVc Самозанятые в сельском хозяйстве и первичном промышленном секторе Самозанятые в сельском хозяйстве и первичном промышленном секторе Занятые в сельском хозяйстве Занятые в сельском хозяйстве V Супервайзеры работников физического труда, малоквалифицированный технический персонал.

Тип контракта-, смешанный Квалифицированные рабочие, супервайзеры работ Квалифицированные рабочие VI Квалифицированные рабочие (физический труд). Тип контракта: рабочий ников физического труда, малоквалифицированный технический персонал Vila Полуквалифицированные и неквалифицированные (физический труд).

Тип контракта: рабочий Полуквалифицированные и неквалифицированные (физический труд) Рабочие(работники физического труда) VI lb Рабочие в сельском хозяйстве и первичном промышленном секторе.

Тип контракта: рабочий Рабочие в сельском хозяйстве и первичном секторе (при последующем агрегировании относится к классу фермеров) Неквалифицированные рабочие Однако сам Голдторп в своих последних работах справедливо отмечает, что его схема описывает структуру неравенства, характерную для современных (англ. modem) обществ с развитым рынком труда [Goldthorpe, McKnight, 2006, p. 111]. Одновременно тем самым он оппонирует концепции «смерти классов» [Pakulski, Waters, 1996; Bauman, 2001; Beck, 1992], сторонники которой считают, что в обществах постмодерна класс перестает быть значимой формой неравенства, уступая место различиям в потреблении и социальной идентификации на основе ассоциации с комплексной мозаикой статусных групп: религиозные сообщества, социальные движения, множественные городские субкультуры и т.д. Для Голдторпа экономический базис, определяющий основу класса, является незыблемым. Это подтверждают результаты его собственных многолетних эмпирических исследований [Goldthorpe, McKnight, 2006, p. 113—129, 1987], в которых он показывает, что принадлежность к определенному классу (как отражение реальной ситуации на рынке труда) по-прежнему в значительной степени определяет риски, связанные с безработицей, а также уровень материального вознаграждения, на который могут рассчитывать работники соответствующего типа.

Вместе с этим из самой постановки, что неравенство классовых ситуаций определяется неравным положением, занимаемым индивидами на рынке труда, следует ограниченная применимость концептуальной схемы Голдторпа для анализа обществ, условно говоря, не совсем рыночного типа. В данном случае имеются в виду общества, в которых рынок как форма взаимодействия между покупателями и продавцами так или иначе присутствует, однако уровень развития институтов, определяющих рациональность и эффективность этого взаимодействия, находится в прямой зависимости от специфических культурноисторических условий развития общества как социальной системы в целом. В частности, к таковым могут быть отнесены постсоциалистические общества, испытывающие определенные трудности с формированием полноценного рынка труда вследствие унаследованных от социалистической системы институтов найма и моделей поведения, ограничивающих конкуренцию5.

Одним из наиболее распространенных критических замечаний в адрес Дж. Голдторпа является то, что в отличие от марксистов он не выделяет в отдельную социальную группу крупных собственников, «сливая» их с высококвалифицированными наемными работниками и управленцами высшего звена. Связано это, по признанию самого Голдторпа, с тем, что крупные собственники в массовых опросах, как правило, представлены настолько незначительным числом респондентов, что попросту нет смысла выделять их отдельно, поскольку анализ распределения параметров собственности, доходов, жизненных шансов и пр. внутри данной группы будет сопряжен с высокими ошибками вследствие ничтожности выборки. Концептуально же это обосновано тем, что интересы и социально-экономическая ситуация крупных собственников и высококвалифицированных работников сферы обслуживания (менеджеров и профессионалов), как правило, имеют много общего [Goldthorpe, 1990, р. 435; Erikson, Goldthorpe, 1992, p. 40-41].

В этом отношении серьезную альтернативу взглядам Дж. Голдторпа представляет подход одного из наиболее последовательных современных неомарксистов Эрика Олина Райта. Из теорий социального неравенства, построенных на исходных позициях К. Маркса, именно концепция известного американского социолога Э.О. Райта приобрела наибольшую известность. Его получившие признание публикации относятся к 1970—1990-м гг.

Райт, как впрочем, и все последователи Маркса, акцентирует внимание на том, что главное разделение людей на социальные классы в современных обществах по-прежнему заключается в неравенстве доступа к средствам производства. Это разделение обусловливает противоположность интересов — главный источник неравенства социальных отношений, что является одной из основных причин, почему данное разделение не может быть проигнорировано [Wright, 2005, р. 4—30].

Вслед за Марксом Райт полагает, что в классовой структуре современного (капиталистического) общества как и прежде доминируют два основных класса — рабочие (наемные работники) и капиталисты (владеющие средствами производства). Интересы капиталистического класса противоположны интересам рабочих постольку, поскольку капиталисты заинтересованы в присвоении части труда рабочих в форме прибавочной стоимости. В то же время такие понятия, как универсальный гарантированный базисный доход и устойчиво низкая норма безработицы, отражают коренные интересы рабочих и, более широко, согласно классической идее марксизма — универсальные интересы людей.

Таким образом, отношения эксплуатации, лежащие в основе фундаментальной противоположности интересов рабочих и капиталистов, считает Райт, не потеряли своего значения и уж тем более никуда не исчезли. Американский социолог придерживается Марксовой точки зрения на эксплуатацию как ключевой концепт для понимания природы классовых отношений.

Классовая эксплуатация раскрывается им через три принципа: •

материальное благополучие одной группы непосредственно зависит от материальных лишений других; •

асимметричное исключение эксплуатируемых из сферы доступа к необходимым производственным ресурсам (что, как правило, закреплено соответствующими правами собственности); •

трансформация неравенства в сфере доступа к средствам производства в материальное неравенство (неравный доступ к материальным благам), из чего следует, что благополучие эксплуататоров зависит не столько от лишений, которые испытывают эксплуатируемые, сколько от трудовых усилий последних [Wright, 1997, р. 10].

Из этого, по признанию самого Райта, следует, что важнейшей проблемой современного классового анализа является распознавание классовых отношений, основанных на собственности на средства производства. Фактор собственности, по Райту, в современном капиталистическом обществе помимо капиталистов и рабочих как таковых определяет существование еще одной группы — мелкой буржуазии, которая в ряду с двумя другими рассматривается как реальная классовая пози ция в обществе с рыночными отношениями, но существующая вне капиталистических средств производства.

Однако, следуя аргументам упоминавшегося выше Голдторпа, применение схемы Райта для анализа современных капиталистических обществ в таком прямом виде вполне логично приведет к тому, что чрезвычайно большая группа занятого населения будет отнесена к массовой группе эксплуатируемых. Таким образом, возникает проблема размещения средних слоев — людей, которые не обладают собственностью на средства производства и потому вынуждены продавать свою способность к труду, но при этом не являются частью рабочего класса как такового, а также всех тех индивидов, чьи трудовые усилия не оплачиваются капиталистами.

Идейное расширение взглядов К. Маркса, предложенное

Э.О. Райтом и позволяющее более точно описать характер дифференциации в современном обществе, заключается в том, что эксплуатация обусловлена не только неравенством во владении средствами производства, но и различиями в степени владения организационными и квалификационными активами, а также степенью автономности труда.

Первый из предложенных им дополнительных критериев классовой позиции — участие в управлении (англ. relation to authority) — включает контроль чужого труда, а также контроль над денежным и материальным капиталом. Сочетание максимумов этих видов контроля в совокупности с собственностью на средства производства исчерпывающе характеризует классовую ситуацию буржуазии.

В то же время критерий участия в управлении позволяет Райту объяснить классовую позицию менеджеров и управляющих разного уровня, суть которой заключается в осуществлении управления, делегированного им капиталистами для контроля за производственным процессом. Из этого следует противоречивость их положения в системе классовых отношений, т.е. они одновременно могут быть рассмотрены в качестве представителей как класса капиталистов, так и класса рабочих. В первом случае их близость обоснована осуществлением функции господства над рабочими (контроля чужого труда), во втором случае они так же являются контролируемыми и эксплуатируемыми капиталистами в процессе производства. Таким образом, чем более высокое положение управляющий занимает во властной иерархии, тем ближе его интересы к интересам собственников, и наоборот.

Еще одним измерением классовой позиции работников является уровень квалификации (англ. credentials) как интегральная характеристика, отражающая обладание специальными умениями и знаниями и определяющая специфический вид власти. Этот критерий позволяет выделить классовую позицию профессионалов (экспертов, специалистов). Умения, по Райту, являются «неотчуждаемым» ресурсом по сравнению с «отчуждаемой собственностью (средствами производства)». Такие очевидные различия в ресурсах способны формировать две альтернативные системы эксплуатации: одна основана на «капитале», другая — на «квалификации». Райт отмечает, что местоположение профессионалов, обладающих знаниями и дипломами, также как и управленцев, является двойственным, близким одновременно как собственникам, так и рабочему классу

В общем виде концептуализация классовых ситуаций, предложенная Райтом, представлена в рис. 5.1 [Wright, 1997, р. 25].

Введение дополнительных критериев эксплуатации позволило Райту, в частности, «вписать» в свою схему так называемые средние классы, которые занимают промежуточные позиции между традиционными классами капиталистов и рабочих. Так, на основании неравенства в степени автономности труда в схеме нашлось место традиционному среднему классу, т.е. мелкобуржуазным собственникам, которые, с одной стороны, выступают либо как наниматели, либо как работники, занятые индивидуальной трудовой деятельностью, а с другой — не относятся к числу крупнокапиталистических собственников, чьи решения зачастую имеют далеко идущие последствия, если вовсе не идут вразрез с интересами мелкой собственности. Схожая логика имеет место при объяснении противоречивости классовой позиции профессионалов и менеджеров, или представителей нового среднего класса. Неравенство во владении специальными навыками, с одной стороны, определяет относительное сходство их интересов с интересами собственников, а с другой — ставит их в положение все тех же наемных работников. ? -= . • Отношение к средствам производства - Собственники Наемные работники Много Капиталисты Менеджеры-

специалисты Квалифицированные

менеджеры Полуквалифици

рованные

менеджеры Менеджеры Несколько Мелкие

работодатели Супервайзеры-

специалисты Квалифицированные

супервайзеры Полуквалифици

рованные

супервайзеры Супервайзеры Нет Мелкая

буржуазия Специалисты-

исполнители Квалифицированные

исполнители Полуквалифици

рованные

исполнители Исполнители Специалисты Квалифицированные

работники Неквалифиищюванные

работники ' ?- Уровень квалификации Рис. 5.1. Классовая схема по Э.О. Райту Резюмируя сказанное, можно утверждать, что различия в подходах Дж. Голдторпа и Э.О. Райта сводятся к различиям в акцентах, которые каждый из этих исследователей расставляет над ключевыми критериями, определяющими классовую ситуацию. Так, следуя традиции рассуждений, идущей от М. Вебера, Голдторп в центр внимания выносит рынок как главный механизм, регулирующий социально-экономические отношения и размещение индивидов в системе социально-экономических позиций. Собственность (отношение к средствам производства) рассматривается им как важный, но не решающий критерий позиции на рынке труда. С другой стороны, Э.О. Райт, развивающий марксистскую идею противоположности интересов в обществе как основы социальных отношений, утверждает, что именно критерий обладания собственностью или, более точно, критерий сравнительной отдаленности/близости людей к классу собственников (по степени их участия в управлении или степени обладания специфическими знаниями и навыками), является главным детерминирующим фактором их социального и экономического положения.

Тем не менее, несмотря на концептуальные различия в схемах

Э.О. Райта и Дж. Голдторпа, есть основания полагать, что в западном научном сообществе происходит определенное сближение позиций по части раскрытия реальных социальных неравенств и отображающих их иерархических конструкций, поскольку так или иначе обе эти конструкции отражают принципы социального членения в соответствии с логикой воспроизводства современных капиталистических обществ, конститутивными элементами которых являются рынок и институт частной собственности.

Предложенные этими социологами конструкции вполне справедливо могут считаться флагманами каждой из перечисленных традиций. Тем не менее справедливости ради стоит отметить, что наибольшей популярностью в практике эмпирических исследований сегодня пользуется интерпретация классов на основе схемы Голдторпа. Это подтверждается тем, что его концептуальные разработки, помимо оригинальной и повсеместно применяемой классификации Эриксона— Голдторпа—Портокареро (EGP), не только были использованы при создании социально-экономической классификации Британского бюро национальной статистики — NS-SeC [Rose, Pevalin, 2005]), но и легли в основу при разработке Европейской социально-экономической классификации — ESeC [Harrison, Rose, 2006]. Классовая шкала Э.О. Райта не нашла столь широкого применения, однако попытки применить разработанную им классификацию не раз осуществлялись как им самим в рамках Проекта по сравнительному изучению классовой структуры и классового сознания (более подробно см.: [Wright, 1997, 1989, р. 3—22]), так и некоторыми другими исследователями [Bergman, Joye, 2001; Leiulfsrud, Bison, Jensberg, 2005].

При этом функционалистский подход по-прежнему стоит «особняком» в среде существующих теорий по поводу социального неравенства. Систематизировать основные положения трех доминирующих подходов к анализу проблем социального неравенства можно в форме табл. 5.2.

Таблица 5.2 Доминирующие подходы к анализу проблем социального неравенства Неомарксизм Неовеберианство Функционализм Источник классовых различий Отношения по поводу производства Рыночные отношения вообще и на рынке труда в частности Меритократия: соответствие социальной позиции индивидуальным качествам Основные

классы

; • . і ' ? -f

". 1' . .. Буржуазия, рабочий класс, прочие классы (мелкая буржуазия, новый средний класс) Собственники, рабочий класс (дифференцированный по уровню квалификации), средний класс (сервис- класс и промежуточный класс) Слои, ранжированные по уровню престижа

? X Г ’ ' S; Характер

отношений Социальный конфликт вследствие эксплуатации Внутри- и межклассовая конкуренция Социальная гармония Перспективы Поляризация,

пролетаризация Сегментация Уменьшение

неравенства,

меритократия Ключевые

проблемы Классовая борьба, эксплуатация Сегментация,

мобильность Мобильность,

образование,

меритократия

Еше один альтернативный взгляд на проблему социальной стратификации современных обществ, который нельзя с какой-либо определенностью отнести к одной из доминирующих сегодня парадигм, был высказан социологом датского происхождения Гоштой Эспинг-Андерсеном, который занимался масштабным сравнительным исследованием, охватившим шесть развитых стран — США, Великобританию, Германию, Швецию, Норвегию и Канаду [Esping-Andersen, 1993]. Цель исследования заключалась в том, чтобы обнаружить некоторые общие закономерности в режимах мобильности и распределении благосостояния постиндустриальных обществ.

Несмотря на то что Г. Эспинг-Андерсен в своем анализе последовательно критикует Э.О. Райта и Дж. Голдторпа за то, что «им так и не удалось преодолеть теоретическую ортодоксальность» своих концепций [Ibid, р. 226], в его рассуждениях отчетливо прослеживаются идейные заимствования у М. Вебера. Последнее особенно заметно в связи с выделением им в отдельную категорию работников, занятых в сфере обслуживания, и аналитическим подходом, который он использует для объяснения режимов социальной мобильности. Тем не менее в отличие от сторонников представленных выше подходов главный аргумент Эспинг-Андерсена заключается в том, что классовые отношения в современном обществе существуют, но регулируются посредством институтов «государства всеобщего благосостояния» (welfare state), которое приходит на смену прежней политике государственного невмешательства в социальные и экономические процессы. По мнению Эспинг- Андерсена, фактор государства всеобщего благосостояния превратился в «активную силу, упорядочивающую социальные отношения» [Esping-Andersen, 1990, р. 23]. К числу институтов, определяющих характер отношений между социальными группами, он относит институт коллективного согласования заработной платы (в процессе которого оптимальные условия занятости устанавливаются посредством переговоров между профсоюзами и крупными работодателями), систему социальных гарантий и обеспечения занятости, систему массового высшего образования и т.д. Таким образом, признает Эспинг- Андерсен, основу классовых отношений в современном обще стве создают не столько экономические отношения, сколько государство как совокупность регулирующих социальных институтов.

Важным наблюдением Эспинг-Андерсена является усиление роли гендерного фактора в системе стратификации постиндустриального общества, а именно увеличение участия женщин в тех сферах деятельности, где их присутствие ранее было незначительным (сфера обслуживания, организация управления и т.д.). Скачок занятости женщин в экономике промышленно развитых стран произошел примерно в 1950-е гг. Вместе с тем эта занятость преимущественно концентрировалась в отраслях легкой промышленности и соседствовала с огромными скрытыми трудовыми резервами среди женщин, за которыми закрепилась роль обычных домохозяек. Однако уже в 1970-е гг. началась активная женская экспансия в быстро развивающиеся сферы обслуживания, что повлекло за собой изменение гендерной структуры занятости и относительное закрепление определенных отраслей за представителями различных полов. Тем не менее, несмотря на данную тенденцию, Эспинг- Андерсен считает процесс феминизации дуалистичным, поскольку женщины в своем социальном положении продолжают концентрироваться в пролетаризированной части занятого населения.

Кроме того, в своих наблюдениях датский социолог склоняется к тому, что в будущем с развитием общества его разделение на социальные классы продолжит осуществляться по таким признакам, как гендер, возраст, этническая и расовая принадлежность, тогда как экономические критерии утратят свою значимость. Этот элемент его концептуальной схемы перекликается с критикой классовой теории, которую предлагают сторонники постмодернизма.

Стратификационная схема, предложенная Эспинг-Андерсеном, представлена в табл. 5.3.

Высшие позиции в постфордистской стратификационной иерархии занимает профессиональная элита, которая чем-то напоминает «сервис-класс» в концептуальной схеме Голдторпа. На нижних этажах располагается обслуживающий пролетариат — армия малоквалифицированных работников нефизи-

ческого труда, занятых во все расширяющемся секторе услуг. Собственные эмпирические исследования Эспинг-Андерсена показывают, что эта категория работников является высокомобильной, однако он предполагает, что со временем представителям данного класса будет все труднее пробиваться «наверх» вследствие растущего неравенства в сфере образования и дальнейшей поляризации общества. В результате обслуживающий пролетариат будет обречен на самовоспроизводство в пределах малоимущих классов. , •<., (

Таблица 5.3

Система стратификации индустриального и постиндустриального общества в представлении Г. Эспинг-Андерсена Стратификация индустриального общества (фордизм) Стратификация постиндустриального общества (постфордизм) 1. Менеджеры и собственники 2.

Работники нефизического труда (средний класс) 3.

Квалифицированные рабочие 4.

Полу- и неквалифицированные

рабочие r ^ , v

^ t ? ? ? !

; " 1 г? 1. Профессионалы и ученые 2.

Представители технических профессий и полупрофессионалы 3.

Квалифицированные работники в сфере обслуживания 4.

Обслуживающий пролетариат 5.

Аутсайдеры (те, чей труд по каким- либо причинам не нужен экономике) Источник: [Esping-Andersen, 1993, р. 24—25].

Как видно, Эспинг-Андерсен предлагает не выделять менеджеров в отдельную категорию в экономике постиндустриального типа. Связано это с тем, что в отличие от фордистской системы разделения труда с ее жесткой стандартизацией, регулированием и ограничением свободы деятельности рамками конкретной позиции такие характеристики менеджера, как относительная автономия, размеры ответственности и полномочий, перестают быть исключительными функциональными требованиями к осуществлению управления. С усложнением производственных процессов усиливается требование к гибкости специализации и снижению жесткости регулирования, а потому и менеджеры в новой экономике все больше «сливаются» с профессионалами по своим качествам и функциям.

Своей схемой Г. Эспинг-Андерсен также убедительно показывает, что основное социальное разделение в обществе позднего индустриализма проходит между теми, кто приобретает возможности удовлетворять свои потребности через рынок, и теми, кто всецело зависит от государственного дохода и прямой государственной помощи. В связи с этим особого внимания заслуживает обособленный им класс так называемых аутсайдеров (англ. outsider surplus population)6 (см., в частности: [Gorz, 1982, р. 28; Auletta, 1999]). Этот класс объединяет в себе тех, кто по каким-либо причинам остался «за бортом», т.е. не вписался в новую экономику и находится на попечении у государства. Растущая интенсификация промышленных отраслей влечет за собой сокращение рабочих мест и высвобождение огромной массы мало кому нужных работников. Таким образом, в совокупности с высокой динамикой изменений на рынке труда расхолаживающая государственная социальная политика создает предпосылки для формирования и воспроизводства этой социальной группы.

Однако при всей оригинальности своего подхода и попытке «отмежеваться» от традиционных теорий неравенства, основанных на отношении к средствам производства и разделении труда, почти не вызывает сомнений, что схема, предложенная Эспинг-Андерсеном, по сути своей качественно не отличается от построений, предложенных Райтом или Голдторпом. В своих рассуждениях он так или иначе опирается на экономические основания, которые формируют социальную структуру постиндустриального общества, ни много, ни мало являющуюся следствием технологических изменений в обществе и изменений в структуре рынка труда.

Попытку развить новый концептуальный аппарат на основе теории капиталов как рентоприносящих активов для целей стратификационного анализа предпринял в своих работах Эге Соренсен [Sorensen, 2000]. При этом Э. Соренсен не ставит перед собой цель определить границы, по которым пролегают классовые различия, а лишь стремится описать, как неравенство доступа к различным ресурсам трансформируется в социальное неравенство.

В связи с этим он предлагает трактовать «классовую ситуацию» двояко: класс как условия жизни, зависящие от общего уровня индивидуального богатства, и класс как главное действующее лицо в отношениях эксплуатации.

Представление о классе как интегральной характеристике условий жизни является, по признанию самого Соренсена, традицией, идущей от М. Вебера. Однако он, выводя данную концепцию из объема располагаемого богатства индивида, дает классу более строгое определение в терминах ограничений, с которыми сталкивается индивид в выборе моделей своего поведения и потребления. К числу этих ограничений, в частности, можно отнести не только размер бюджета или имеющейся в распоряжении индивида собственности, но и горизонт планирования или способность к рационализации, которые зависят не только от образования, но и врожденных интеллектуальных возможностей индивида.

С другой стороны, класс как актор отношений эксплуатации также рассматривается Соренсеном как обладатель определенных типов активов, однако в этом случае активы выступают уже не просто как определенные ограничения, но как источник ренты. Через понятие ренты Соренсен вводит в свою концептуальную модель понятие интересов, которые для индивида заключаются в том, чтобы максимизировать объем ренты, которую он может получить от реализации того или иного вида актива. Рента, считает Соренсен, возникает вследствие возможности владельцев тех или иных активов контролировать их предложение и представляет собой разницу между фактической рыночной ценой актива и его ценой в условиях совершенной конкуренции. Из этого следует, что возможность извлечения ренты одной стороной непременно связана с определенными лишениями другой, что приводит к антагонизму интересов

и, по существу, является формой эксплуатации (в чем отчетливо прослеживается линия анализа, берущая свое начало от К. Маркса), Преимущества, которые несет в себе возможность извлечения ренты, стимулируют рентополучателей сохранять свое положение и обеспечивать как можно больший контроль над рентоприносящими активами в ущерб социальным группам, лишенным ренты. При этом в качестве таких активов мо гут рассматриваться не только экономические ресурсы, но и специфические виды активов, такие как специальные знания, опыт, доступ к определенным социальным сетям, которые также могут быть «монополизированы» индивидами с целью извлечения дополнительной выгоды.

Описанное выше поведение, в частности, весьма точно характеризует политику и интересы советской номенклатуры, которая занимала верхушку стратификационной иерархии в советском обществе и монополизировала главные активы — политическую и экономическую власть. Это позволило значительной части представителей старой номенклатуры сохранить и даже приумножить свои рентоприносящие активы, несмотря на коренную трансформацию социально-экономического уклада страны, произошедшую в 1990-е гг. Выбранный формат приватизации полностью соответствовал интересам работников прежнего хозяйственного и партийно-комсомольского аппарата. В итоге и власть, и собственность остались в руках прежних хозяев России, которые только укрепили свои позиции [Крыштановская, 2002; Шкаратан, 2009, с. 110—122, 270— 291 ] и продолжают извлекать значительную ренту из своего нынешнего положения.

Наконец, вернемся к уже упомянутому выше спору по поводу предложенной американскими социологами Д. Груски и К. Уиденом модели социальных классов на основе профессиональных групп (occupational groupings). Эта традиция, по утверждению ученых, идет от Э. Дюркгейма, который предполагал, что со временем профессиональные ассоциации станут связующим звеном между государством и индивидом. При этом авторы оправдывают переход к такому дезагрегированному уровню анализа тем, что именно на этом уровне исследователи могут схватить «реальные» различия в образе жизни, ресурсном обеспечении и поведении, которые являются функцией локальных профессиональных субкультур.

«Требование реалистичности» (the realist claim) является для авторов принципиальным. В частности, Д. Груски и К. Уиден упрекают своих коллег за то, что они оперируют в своем анализе укрупненными категориями (такими как менеджеры, работники умственного труда, рабочие и т.п.), которые в эмпирических исследованиях имеют мало общего с реальностью и, в сущности, являются номинальными социальными группами. Как мы уже отмечали, аргументируя «реальность» группировок, получаемых на основе близких по характеру и содержанию занятий, они исходят из факта институционализированное™ профессии.

Тем не менее, отстаивая собственные теоретические конструкты, сторонники традиционного классового анализа уповают на результаты собственных многолетних исследований как в отдельных странах, так и в сравнительных международных исследованиях, которые подтверждают, что существование классов по-прежнему близко к жизненным реалиям современного мира. Идея редукции классов до профессиональных групп была воспринята скептически как неовеберианцами, так и неомарксистами, по мнению которых при таком дезагрегированном подходе теряется взгляд на общество как некую целостность. Последнее является, в сущности, ядром классового анализа и определяет рамку, сквозь которую интерпретируются поведение и реакции общественных масс на происходящие в обществе метаморфозы в процессе его развития.

Однако при всех разночтениях по поводу границ классового анализа практически все участники дискуссии сошлись во мнении, что будущее стратификационного анализа зависит от его способности преодолеть противоречие между подчас идеологизированными теоретическими конструктами и эмпирической реальностью. Реальное социальное неравенство, таким образом, должно быть изучено на основе выявления реальных социальных групп как обладателей определенных реальных ресурсов и благ.

Попытку описать в общих чертах подход к решению задачи выявления реальных социальных групп Д. Груски и К. Уиден предпринимают сравнительно недавно. В 2006 г. в сборнике «Mobility and Inequality: Frontiers of Research in Sociology and Economics» выходит их очередная работа, в которой находят отражение основные положения занимаемой ими методологической позиции [Grusky, Weeden, 2006, p. 85—108].

По мнению авторов, отправной точкой развития новых, более адекватных социологических моделей классового неравенства станет переосмысление многокритериальности класса как теоретического конструкта. В представлении американских авторов это набор институализированных «решений» в многомерном пространстве, внутри которого индивидуальные различия относительно невелики, т.е. сами классы являются однородными социальными образованиями. Так, современный рабочий класс в Америке, приводят пример Д. Груски и К. Уиден, включает в себя работников со средним образованием, определенным минимумом профессиональной подготовки, средним доходом, относительно небольшим уровнем социального престижа и довольно крепким здоровьем. С другой стороны, для представителей низших слоев общества характерны низкий уровень образования, ограниченные возможности обучения по месту работы, неравномерная занятость, невысокий доход и неудовлетворительное здоровье (т.е. нестабильная занятость, как правило, сопряжена с отсутствием медицинской страховки). Аналогичным образом могут быть охарактеризованы и прочие социальные группы.

С другой стороны, использовать в качестве основы для выделения классов какой-то единый критерий (например, только доход) было бы неверно, так же как было бы неверно использовать для выделения классов некий интегральный показатель, сочетающий в себе информацию о нескольких аспектах классовой ситуации. Последнее, по мнению авторов, безосновательно, поскольку шкалы, отражающие разные аспекты неравного положения, необязательно коррелируют друг с другом.

Таким образом, Д. Груски и К. Уиден предлагают рассматривать социальный класс как некую синтетическую категорию, способную вместить в себя весь спектр социальной и экономической информации о своих типичных представителях. Класс, по их мнению, должен служить комплексным измерителем условий жизни, который достаточно емко описывает такие релевантные характеристики, как характер и содержание труда, стили и объемы потребления, карьерные перспективы, индивидуальные способности и здоровье, уровень образования и т.д. Таким образом, исследователи получат в свои руки инструмент, где вся сложность многомерного пространства выражена в определенных наборах структурных характеристик на основе реальной, т.е. институционализированной, а не гипотетической или номинальной классификации.

В чем же скрытый смысл этапа развития западной социологии неравенства 1980-х — первого десятиления 2000-х гг., подробности которого мы только что достаточно полно изложили? Как известно, событиям этого времени предшествовали победоносные, как казалось современникам, действия левых сил в революционном 1968 г., знаменитая студенческая революция. Однако эта революция на деле обозначила исчерпанность неокейнсианского этапа в закреплении капиталистических отношений. Началось контрнаступление традиционалистского капитализма, в ходе которого обосновывалась справедливость расширенного воспроизводства капитала как основы расширения ресурсной базы общества в целом. В этом контексте работы либеральных социологов (и не только) вне зависимости от их личных интенций служили объяснением наступившего глобального миропорядка как миропорядка неизбежно неолиберального. Такова объективная роль трудов Бурдье, Голдторпа и даже Райта и Кастельса. Это этап крушения надежд на нарастание или хотя бы закрепление сложившейся в прежние годы модели псевдоравенства шансов как символа welfare state.

Последний глобальный кризис конца 2000-х гг. вновь выдвигает, подобно событиям 1968 г., на первый план, казалось бы, поблекшие со временем слова «неравенство», «социальная справедливость», «равенство шансов», «социальные лифты». И так же, как в 1980-е гг. на смену увлеченности политикой welfare state пришла неолиберальная политика, апогей которой пришелся на 1990-е гг. и которая вызвала резкое обострение социального расслоения, так и на смену американскому неоконсерватизму и европейскому неолиберализму ныне приходят в действие силы, ставящие под сомнение стабильность системы. И перед исследователями и аналитиками встает вопрос, как содействовать минимизации социальных конфликтов и увеличить шансы на национальную и глобальную солидарность.

Следует иметь в виду несколько важных обстоятельств, приводящих к выводу о том, что классовое деление во всей истории неравенства — частный случай стратификации. Во- первых, напомним, что в истории помимо классовой существовали другие формы неравенства (кастовая, сословная, властнономенклатурная). Во-вторых, в обществах классового типа всег да значительная (а зачастую и преобладающая) часть населения не входила в состав основных классов, образуя мозаику слоев, сословий и других социальных единиц. В-третьих, в современных обществах все попытки выделения контрастных классов все чаще оказываются безуспешными в силу иерархически слоевого строения социума. В-четвертых, помимо основных социальных групп (классов или слоев) в обществе всегда существует гендерная, этнорасовая, культурно-статусная стратификация.

Итак, обобщающим понятием для научного изучения и понимания отношений между людьми по поводу распределения власти, собственности, престижа, присвоения всех видов ресурсов является социальная стратификация.

Признание универсальности стратификации, ее исторической обусловленности не отрицает возможности оценки ее оптимальности применительно к конкретному обществу. Дифференциация условий жизни, обстоятельства для реализации жизненных шансов являются сферой регулирования, борьбы социальных групп за более разумное распределение ресурсов исходя из критериев оптимизации экономического и социального воспроизводства. При всем этом, видимо, трудно оспаривать тезис о том, что стратификация суть системный элемент определенной социальной организации общества, выполняющий функцию его интеграции и координации. В то же время устаревшая система стратификации мешает оптимальному функционированию общества, разрушает его социальную организацию.

Стратификация обычно выражает ценности групп, стоящих у власти. И до тех пор, пока данная стратификационная иерархия адекватна всей общественной системе на определенном витке ее развития, она (данная стратификация) всем обществом признается как ценность. Изменения стратификационной системы происходили в истории и эволюционным, и революционным путем. Чем сложнее общество, его технологическая и экономическая структура, тем дороже обходится революционный путь развития, тем оправданнее эволюционная трансформация стратификационной системы.

До сих пор мы говорили о неравенстве без учета его формы. Между тем от формы неравенства зависит и интенсивность стратификации. Теоретические возможности здесь колеблют ся от такой крайности, когда любому статусу приписывается одинаковое количество власти, собственности и престижа, и до другой крайности, когда каждому статусу приписывается разное количество и того, и другого, и третьего. Крайних форм стратификации не было ни в одном историческом обществе, хотя, например, в Индии, где существовало более 5 тыс. подкаст, намечался вариант крайней формы неравенства, а, скажем, сельскохозяйственные кооперативы в Израиле (киббуцы) и ныне исчезнувшие коммуны в Китае приблизились к крайней норме равенства.

Признание социологической наукой функциональности стратификации, ее исторической неизбежности предполагает отказ от раннесоциологического восприятия социального неравенства как зла, нежелательного в обществе феномена, знаменует собой переход к объяснению сути и места этого функционального явления в жизни людей. Тем самым социология переходит от выполнения роли социальной критики, от проявления ценностного чувства справедливости («неравенство — архаизм, пережиток устаревших социальных форм») к научному анализу реальных отношений между людьми, причин и условий их существования, их органичности и полезности для жизни общества, его развития.

Признание функциональности стратификации в то же время совсем не означает бессилия и безразличия по отношению к судьбам людей, отсутствия у социологов какой-либо возможности влиять на пути развития общества. Сопоставим ситуацию, когда в обществе многочисленны социальные слои, социальная дистанция между ними невелика, уровень мобильности высок, низшие слои составляют меньшинство членов общества, быстрый технологический рост постоянно повышает «планку» содержательности труда на нижних ярусах производственных позиций, социальная защищенность слабых, помимо прочего, гарантирует сильным и продвинутым спокойствие и реализацию потенций. Трудно отрицать, что такое общественное устроение, такое межслоевое взаимодействие есть скорее по-своему идеальная модель, чем обыденная реальность. Однако это прагматическая модель, поскольку она исходит из признания естественности группового и индивиду ального неравенства и в то же время предполагает возможность получения высокого социального эффекта при сохранении динамизма экономики.

В большинстве своем современные общества далеки от такой модели. Им присуща концентрация власти и ресурсов, связанных со статусом, у численно небольшой элиты, которая имеет неизмеримо более высокое положение, чем остальные группы населения. Чрезмерная концентрация у элиты таких статусных атрибутов, как власть, собственность и престиж, препятствует социальному взаимодействию между элитой и остальными стратами, приводит к чрезмерной социальной дистанции между нею и большинством. Это означает, что средний класс немногочислен и верхи лишены достаточных каналов связи с остальными группами. Очевидно, что такой социальный порядок способствует разрушительным конфликтам. Поэтому социологическое воображение, создающее идеальные модели преобразования общества, служит благой цели его макросоциальной интеграции. -