ПАРИЖСКОЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО О СОЦИАЛЬНЫХ КЛАССАХ (1903)
Социалистическое направление, о котором мы только что говорили, своим влиянием и значением в развитии учения об общественных классах, обязано было в значительной степени социологической концепции исторического материализма, вышедшей из недр социалистического мировоззрения. Родоначальниками социологической концепции исторического материализма идея общественных классов, вылившаяся первоначально в форму идеи борьбы классов, была провозглашена в качестве основного базиса общественного прогресса социальной эволюции. Вполне понятно поэтому, что вместе с возрастанием интереса к концепции исторического материализма вырастал интерес и к идее общественных классов. Внимание же к историческому материализму как социологической системе росло вообще по мере развития социологии, а равным образом и по мере развития и роста самой социологической школы исторического материализма. Развитие социологии тесно связано с судьбой проблемы общественных классов уже по одному тому, что проблема общественных классов является столько же экономической, сколько и социологической. «Если нельзя сказать, — говорит бельгийский социолог ван Оверберг, — что социальные классы являются единственным предметом социологии, то, бесспорно, эта проблема составляет одну из наиболее важных частей социологии»217. Являясь экономической категорией, социальные классы, однако, тесно переплетаются отношениями и со всеми другими сторонами социальной жизни (права, государства и т. д.). Следовательно, учение об общественных классах, естественно, должно было развиваться в руках социо логов, с одной стороны, и экономистов, с другой. Но благодаря преобладанию индивидуалистического метода исследования в господствующих течениях экономической науки, экономика как наука немногое дала, в смысле разработки проблемы общественных классов. Что же касается социологии, то и ее внимание к проблеме классов как к самостоятельной проблеме пробудилось лишь в самое последнее время. Замечательное для своего времени исследование Лоренза фон Штейна «Die Gesselschaftslehre. Der Begriff der Gesselschaft und die Lehre von den Gesselschaftsklassen», появившееся еще в 1856 году, оставалось без особого влияния на современников в силу крайне слабого в то время состояния социологической мысли и не вызвало к себе интереса, как того заслуживало по своей теме и по затрагиваемым в ней вопросам. Социологические же исследования позднейшего времени, начиная с появления «Принципов социологии» Герберта Спенсера и трудов Шеффле, Гумпловича, Уорда и Ратценгофера и кончая менее значительными работами Аммона, Волътмана и других, если и касались общественных классов, то лишь вскользь, во всяком случае, не ставили проблему классов в центре внимания, не трактовали ее в качестве самостоятельно-ценной проблемы. К тому же все означенные социологические исследования не видели в понятии социального класса экономической основы, отчего проблема классов получала в них неправильное освещение и в своей теоретической сущности оставалась без разработки. Поворотным пунктом' в отношениях социологической мысли к проблеме социальных классов можно считать 1903 год, когда Парижское Социологическое общество впервые занялось проблемой социальных классов, чем дало толчок для привлечения внимания к этому вопросу со стороны самых широких кругов общественной мысли. Так, вслед за парижским социологическим обществом ту же проблему социальных классов ставит предметом своих научных занятий бельгийское социологическое общество в Брюсселе (Societe beige de sociologie) в 1905 году218. Еще через год, на Лондонском конгрессе социологического международного института, «социальная борьба» уже ставится на обсуждение международного конгресса, порождая ряд докладов, речей, вызывая горячие споры219. Вместе с тем оживляется интерес к проблеме социальных классов и в монографической, и в журнальной социологической прессе всех стран220. Таким образом, заседания парижского социологического общества, посвященные выяснению понятия социальных классов, являются как бы видным этапом в развитии проблемы классов. Поэтому представляется нелишним остановить на работах этого общества несколько внимания221. Мы увидим, что результаты обсуждений парижского социологического общества в научном отношении невелики. Но значение их не в том, что они могли внести в теоретическую разработку проблемы классов, а в том, что они привлекли к этой важной для развития социальной науки проблеме внимание широких кругов. Обсуждение проблемы социальных классов началось с доклада Артура Боэра, развивавшего перед членами Общества основные положения своего незадолго перед тем вышедшего в свет методологического исследования «Les classes sociales. Analyse de la vie sociale» (Paris, 1902). В своем докладе Боэр предлагает на обсуждение развитую в его книге идею о роли «социальных классов» в социологии. Содержание этой идеи он сводит вкратце к следующему: наука состоит в познании сходств, существующих между различными индивидами и фактами; эти сходства можно раскрыть путем тщательного анализа, причем наблюдение должно сопровождаться спекулятивными дедукциями, которые станут определенными, когда выдержат контроль опыта; самый анализ должен в своем исходном пункте быть доведен до элементов, которых более уже нельзя разложить; такими неразложимыми элементами в обществах являются социальные классы; познание этих социальных классов для социального знания необходимо, так как только оно ведет к познанию общественных законов. II общественной жизни, говорит Боэр, царит бесконечное разнообразие, беспрестанное движение и изменение; но наш разум не может мириться с этим разнообразием; всю множественность и разнообра- ше форм он старается свести к какой-либо общей идее, создавая общие категории для индивидов или фактов, обладающих наибольшими и наиважнейшими сходствами между собою. Идеей, которая мо- /кет стать руководящей в образовании таких общих категорий, таких социальных групп, является, по представлению Боэра, то доминирующее влияние, которое оказывает на человека его профессия. Одинаковая профессия служит главным признаком, характеризующим понятие социального класса. Социальные классы — это, по мнению Бо- )ра, различные группы, составляющие общество; это группы, образованные из всех индивидов, получивших одинаковое образование, развившихся в аналогичной среде и, в особенности, занятых в одинаковой профессии. Профессия накладывает свой определенный отпечаток на всех, кто ею занимается. Отсюда вытекает возможность начертить физиономию социальных классов, определить характерные черты каждого из социальных типов. Правда, социальные типы не остаются неподвижными в ходе времени и в различных обществах; они подвержены изменениям. Поэтому необходимо считаться и учитывать все эти изменения, чтобы полностью познать тот или иной социальный тип. Познание же социальных классов, способность познать различные виды характеризующих социальные типы социальных черт и особенностей имеет результатом своим получение полного анализа общества. В общем, социальные типы характеризуются, по мнению Боэра, той специальной функцией, которую, каждый из них выполняет в обществе. Отсюда — сколько в обществе специальных функций, столько в нем и социальных классов. Социальные классы Боэр делит на 4 основные группы, по числу четырех основных функций в обществе: 1) представителей моральных сил (светской и духовной); 2) представителей экономических сил (крестьяне, рабочие, предприниматели, торговцы и занятые в транспорте); 3) класс бедных и 4) преступные элементы. Последние два класса образуют собою социальную патологию. В первой группе Боэр находит 7 классов (законодателей, судей, представителей или глав государства, представителей исполнительной власти, армию; духовенство и руководящую интеллигенцию, т. е. ученых, литераторов, артистов, поэтов, публицистов, философов, учителей, журналистов). Всего у него, таким образом, 14 классов, причем женщины в эту классификацию не входят. Но ввиду специальной роли женщины, которую выполняет последняя в обществе и выполняла в течение всей исторической жизни человечества, Боэр не прочь отвести особый, 15 класс и женщинам, причем для полного познания социальных законов Боэр считает необходимым последовательное и методическое изучение следующего рода отношений: 1) отношений внутренних, происходящих между индивидами одного и того же класса, внутри класса; 2) отношений между классами в одном и том же обществе; 3) отношений между обществами, составляющих область отношений международного характера, которые точно так же могли бы быть объяснены отношениями классов; 4) отношений к внешнему миру, к природе; и 5) отношений к прошлому, которое как мертвое и инертное само по себе не могло бы оказывать ни какого действия, если бы живущие поколения не давали этому прошлому жизни и влияния222. Центральным вопросом, который поднимал Боэр в своей книге «Les classes sociales» и на докладе парижского социологического общества, был, в сущности, вопрос о роли «социальных классов» в социологии. Сам он именно так и формулировал свою основную идею доклада. Этот центральный, затронутый Боэром вопрос прошел, к сожалению, мимо внимания участников заседания; главный же центр тяжести был перенесен ими на вопрос об определении понятия «общественный класс». В выяснении этого пункта, составляющего слабое место в теории общественных классов, приняли участие многие из виднейших социологов Франции. Так, например, Тард, возражая Боэру, указывал, что Боэр, по-видимому, смешивает две совершенно различные вещи: класс и профессию. А это, по мнению Гарда, далеко не одно и то же. Класс — например, класс крестьян — может охватывать одну профессию (земледелие), но нет ни одной такой профессии, для выполнения которой не требовалось бы участия индивидов, принадлежащих к самым различным классам; земледельческая профессия обнимает собой и собственников, и фермеров, и рабочих-кре- стьян; в любой индустриальной профессии имеется управляющий- буржуа наряду с работающим под его управлением рабочим. По мере роста общественного прогресса, по мере того, как общество демократизируется и цивилизуется, число классов, думает Тард, уменьшается; число же профессий беспрерывно увеличивается. Тард пытается, вместе с тем, дать и свое определение «социального класса». Понятие класса, по его мнению, покоится на существовании социальной иерархии, целого ряда восходящих и нисходящих социальных рангов. Понятие класса, говорит Тард, отвечает нашей потребности инстинктивно верить в социальную иерархию; мы проникнуты верой в неравенство и в течение всей жизни ставим своей задачей карабкаться по воображаемой социальной лестнице этого неравенства со ступеньки на ступеньку. Между тем, по мнению Тар- да, источник идеи профессии совершенно иной; идея профессии вытекает из разделения труда; в основе ее лежит потребность социального сотрудничества, а не социального восхождения. В обществе, думает Тарду существуют, по крайней мере, три или четыре социальных класса. Какие именно эти социальные классы, Тард не указывает, но находит, что существуют классы вовсе не для того, чтобы бороться между собою, но чтобы находить точки соприкосновения на почве общего социального сотрудничества. «Правило нормальной жизни каждой нации — мирное сотрудничество, мирное соглашение между классами; борьба классов — это уже отступление от правила, ненормальность и скрывает опасность для общественной жизни, ведет к кризису». Итак, по мнению Тарда, социальный класс — это группа индивидов, занимающих одинаковую ступень на социальной лестнице. Та потребность веры в эту социальную лестницу, которая живет в человеке и которая ведет к образованию социального класса, не является у нас врожденной потребностью, а, как думает Тарду скорее всего, представляет собою результат медленной вековой эволюции нашей психики, выросшей по мере роста цивилизации. На протяжении истории классовые различия скорее сглаживаются, чем наоборот; по крайней мере, как указывает Тард, connubium и convivium25*, эти внешние признаки классового обособления, хотя и остаются еще в силе с ростом общественного процесса, но мало помалу сглаживаются223. Тард, таким образом, отличает понятие социального класса от понятия профессии; но собственное определение понятия класса у него весьма туманное. Что это за ступеньки на социальной лестнице, которых, по Тарду, всего 3 или 4 и которые разделяют общество и характеризуют тот или иной общественный класс, остается у Тарда неясным; та психологическая основа, на которой хочет Тард построить понятие класса и которая апеллирует к инстинктам и потребностям человека, оказывает плохую услугу в деле выяснения понятия общественных классов. Тард не смог конкретнее и яснее представить себе и то, какие же именно классы он видит в современном, по крайней мере, обществе. Нечего и говорить, что центральный вопрос и центральную идею, которую Боэр поставил на обсуждение и на которую он ждал ответа, Тард проходит полным молчанием. Идея о роли «общественных классов» в социологии еще настолько оказалась чуждой и новой для французских социологов, что она прошла совершенно мимо их внимания. Почти все оппоненты Боэ- ра останавливались только на выяснении понятия социального класса. Лимузен подошел к определению класса с другой несколько точки зрения, чем Тард. Отличительной чертой класса является, по мнению Лимузена, постоянное общение и близкое соприкосновение, происходящие между индивидами; социальный класс конституирует способность или стремление индивидов к постоянному общению, к тесным сношениям, вырабатывающим одинаковую манеру говорить и мыслить, одинаковый образ жизни. Эта близость и постоянство сношений (frequentation) составляет, по Лимузену, внутреннюю сущность класса. Чтобы был материал для образования социального класса нужно, чтобы индивиды имели в себе способность встречаться, входить в близкое и частое общение. Эту способность Лимузен поэтому и подчеркивает на первом плане при установлении понятия класса. Как и Тард, он также стоит в данном случае на психологической основе. Но так же, как и у Тарда, его определение страдает неясностью и туманностью. Более содержательными являются взгляды по вопросу о социальных классах Рэне Вормса. Для него социальный класс — это группа лиц, принадлежащих к одному и тому же социальному уровню (niveau social), соответствующему определенному социальному рангу. В обществе Вормс находит двоякого рода расслоения: одни расположены рядом, одно возле другого; другие представляют ряд слоев, лежащих один над другим. Последнего рода расслоения проходят через все профессии, разделяя их на ряд различных рангов. В каждом таком ранге существует определенный социальный уровень. Этот уровень и определяет социальный класс. В основе же уровня, определяющего социальный класс, лежит болыйей частью богатство или все, что приводит к богатству, или же что исходит от богатства (слава, талант, власть и прочее). Таких социальных различных уровней, различных социальных рангов и классов Вормс насчитывает несколько, но каковы именно эти классы или уровни, он не указывает224. Подробнее останавливается на вопросе о понятии социального класса Дельбэ (Delbet). Он напоминает, что когда покойный Кост предлагал для дискуссии вопрос о социальных классах, он имел собственно в виду объективное и историческое исследование вопроса. Имея в виду до некоторой степени это обстоятельство, Дельбэ делает попытку филологического изыскания в прошлом слова класс (classe). Это слово латинского происхождения и обозначает, по его мнению, идею переклички, переписи, имея смысл, аналогичный понятию nlendes26*. Классы Сервия Туллия и книга «Чисел» в Библии пришли одинаково к одним и тем же результатам: они распределили население по группам на соответствующей основе, и после этого устано- иилась между образовавшимися группами известная иерархия. Эти i,i\c идеи — идея распределения на группы на той или иной основе и идея иерархии — всегда входят в понятие класса, рассматриваемого с социальной точки зрения, как думает Делъбэ. В установлении этой иерархии большую роль сыграла в истории общества, по мнению [елъбэ, религия. Всюду, говорит Делъбэ, существует тесное соотношение между социальной организацией и религиозной системой; если социальная организация и не является функцией религии, то последняя своим высоким авторитетом санкционирует ее. Режим каст неотделим, по мнению Делъбэ, от теократии; а этот режим каст он считает самым чистым типом классовой социальной организации. Если происхождение каст Делъбэ представляется темным, то цель и основной характер их образования он считает ясными и всюду одинаковыми: это именно — обеспечение обществу организации и сохранение путем наследственной передачи профессиональной выучки, специальных знаний и способностей, что обеспечивает беспрерывность развития последних. Отсюда — режим каст обеспечивает обществу, по мнению Делъбэ, и солидарность, и беспрерывность развития. Критерий и основу классовой организации Делъбэ видит, таким образом, в развитии социальных функций, которые несут в обществе различные социальные группы. Социальное неравенство и различные ранги, существующие в обществе, Делъбэ объясняет именно «относительной важностью функций» социальных групп. Между этими функциями он различает главные и второстепенные. Останавливаясь, однако, над анализом социального неравенства в современном обществе, Делъбэ принужден отметить новый фактор социальной дифференциации, выступающий в новом обществе в качестве превалирующего фактора. В данном случае Делъбэ имеет в виду богатство и различные степени его. «Ни в одну историческую эпоху, — говорит он,—богатство не создавало между людьми больших различий, чем в настоящем обществе». Американское общество, несмотря на его претензии к равенству, в этом отношений для Делъбэ всего характерней. Из этой основы Делъбэ выводит и современную борьбу между богатыми и бедными, которую, замечает Делъбэ, называют борьбой классов и которая играет столь видную роль в нашей социальной жизни. Границу между этими двумя «категориями граждан», богатыми и бедными, Делъбэ считает, однако, весьма неопределенной. В общем, основные черты современной социальной организации Дельбэ сводит к следующему: 1) социальная масса разделяется на две большие группы: на одной стороне стоят владельцы капиталав его различных видах — капиталисты, рентьеры, предприниматели; на другой стороне — рабочие, занятые в различных отраслях деятельности, не имея никаких капиталов, с крайне непрочным и неустойчивым социальным положением как в настоящем так и в будущем; 2) эти две социально различные массы стремятся соорганизоваться в целях образования более устойчивых коллективов, на почве, главным образом, профессиональной солидарности; последняя обнаруживает тенденцию распространяться за пределы территориальных границ, приводя к международным ассоциациям (тресты); 3) профессиональные ассоциации, вырастая, приводят к новому хозяйственному строю на принципе подчинения индивида коллективу; и государственной жизни, и экономической приходится считаться с развитием этих ассоциаций; 4) наряду с подобного рода социальными образованиями в обществе вырастают и «искусственные» образования, сохраняющиеся в виде пережитков (дворянство)1. Как можно видеть, взгляды Дельбэ по вопросу о социальных классах не отличаются большой определенностью. Основа социальных классов остается у него совершенно неясной. Невыясненным является и понятие о «социальных функциях», различие которых вместе с различиями богатства вызывает, по мнению Дельбэ, различие классов. По-видимому, Дельбэ близок к идее двух классов, поскольку классовую борьбу он представляет в виде борьбы между богатыми и бедными. В противоположность Дельбэ JIeeu-Ульман находит, что деление общества на класс бедных и класс богатых не является основным, но что основными классами общества являются класс управляемых (diriges) и класс правящих (dirigeantes). Различия собственности и богатства лежат, по мнению Леви-Ульмана, уже на втором плане, они выступают лишь позднее как следствие, а не как первопричина. В стремлении к командованию, к господству над другими Леви-Уль- ман видит основу классового расчленения общества. Если поместить, думает Леви-Ульман, на уединенном острове несколько лиц, непременно произойдет так, что одни из них станут стремиться к командованию над другими, причем это будет, по мнению Леви-Ульмана, или самые сильные, или самые умные, или же самые хитрые. Если наблюдать играющих детей, говорит Леви-Ульман, можно заметить, что одна часть будет командовать над другой. Такое расслоение на правящих и подчиненных JIeeu-Улъман видит во всех обществен- ных образованиях, каковы бы они ни были: политических, экономических и других. Это расслоение он видит во всех странах, при всякой стадии цивилизации, при всяких способах правления и во все времена. Леви-Ульман останавливает, таким образом, свое внимание в проблеме о социальных классах, главным образом, на вопросе об основах, на которых строится и вырастает классовое расслоение в обществе. Тот же вопрос занимает внимание и Блондэля. Подобно Дельбэ, Блондэлъ также различает искусственные классы и «естественные», останавливаясь лишь на последних. В «естественном» расслоении общества Блондэль находит два больших класса: класс победителей и класс побежденных, отсюда — класс господ и класс рабов, а в настоящее время и всегда — богатых и бедных, т. е. владеющих и неимущих, пролетариев. Это два основных класса, наряду с которыми существуют, по мнению Блондэля, многие другие, покоящиеся или на основе духовных различий, или на принципе разделения труда. Вместе с тем Блондэлъ разделяет классы на патологические и нормальные. Классовое расчленение, построенное на антагонизме, Блондэлъ считает патологическим расчленением и борьбу между богатыми и бедными считает явлением патологическим, ненормальным. Отсюда — класс богатых и бедных, согласно Блондэлю, — классы патологические. Среди нормальных классов Блондэлъ не допускает борьбы. Подобно Тарду, Блондэлъ также обосновывает классовую иерархию на врожденных инстинктах, оставляя в конце концов без определенного выяснения как понятие социального класса, так и основы классового расчленения1. Своеобразное толкование по вопросу о причинах образования общественных классов находим мы у Грассери. Так же, как Тард и Блондэлъ, Грассери придает большое значение психологической основе происхождения классов. В образовании классов он видит следующие два «глубоких» инстинкта: 1) потребность в ассоциации и 2) потребность в иерархическом неравенстве между людьми, т.е. потребность иметь людей ниже себя. Но этим инстинктам Грассери отводит все же лишь второстепенное место в образовании классов. На первом месте он ставит в данном случае антропологический, принцип как наиболее важный и наиболее «первичный» фактор. На основе этого принципа Грассери устанавливает следующего рода социальные группировки в обществе: 1) группировку, исходящую из таких глубоких антропологических различий, что низшие группы рассматриваются как бы отличными биологически от высших по своему происхождению; это — кастовая группировка; 2) группировку, основанную не столько на антропологических различиях, сколько на различиях, появившихся позднее в виде вторичного образования, именно на различиях в личных способностях и духовных качествах, передающихся также наследственно; это в собственном смысле классовая группировка; класс отличается от касты тем, что наследственность и физическое происхождение являются уже не непосредственной базой для различных групп, а средством для сохранения приобретенных качеств; таких классов два: аристократия и демократия; аристократия — высший класс, так как состоит из людей, обладающих высшими социальными качествами и «наиболее полезными в данную эпоху»; демократия же такими качествами не обладает или, если и обладает, то в гораздо низшей степени; 3) группировку, где антропологический признак исчез совершенно и где групповые различия сводятся к различию в занятиях и образе жизни; это — профессиональная группировка; 4) наконец, группировку на основе чисто идейной связи, где лица объединены сходством убеждений и настроений; это — партийная группировка. Каста может существовать, говорит при этом Грассери, и наряду с классом, так же, как класс, — с профессией и партией. Устанавливая различие качеств и способностей как основу классов Грассери признает, как мы видели, что для одной исторической эпохи могут быть социально полезны одни качества, для другой — другие. В более ранние эпохи он отмечает военную аристократию как наиболее социально полезную; в современную эпоху наиболее социально полезной является, по его мнению, денежная аристократия; вслед за последней выдвигается новый вид такой аристократии — аристократия интеллекта, аристократия знаний. Итак, для переживаемой эпохи Грассери основу деления общества на классы (собственно — на два класса) сводит на деньги. Но почему деньги в нашу эпоху более социально полезны, чем, например, труд, ответа и разъяснения у него мы не находим. Кроме того, сводя основу классового расчленения к деньгам, Грассери собственно порывает связь с тем антропологическим принципом, который он считает решающим и основным при объяснении классовой группировки общества1. Приведенными социологами почти исчерпывается все то теоретически ценное, что было сказано о социальных классах в парижс ком социологическом обществе. Мы видим, что теоретическая ценность обсуждений по вопросу о классах и классовом расслоении в обществе, в общем, не высока. Все почти обсуждения сводились к установлению основы, на которой происходит и развивается классовое расчленение, чтобы отыскать такую основу, определить понятие класса. Одни видели такую основу в разделении труда и в профессиях (Боэр)у другие — в инстинктивной потребности и стремлении к иерархии, к неравенству (Тард> Блондэлъ), третьи — в частном общении (Лимузэн), иные—в богатстве и в различии рангов (Вормс) или в различии социальных функций (Делъбэ), или, наконец, в инстинктивном стремлении к господству (Леви-Ульман) и в антропологических различиях (Грассери). Все такого рода попытки не отличались при этом ясностью и последовательностью, производя впечатление лишь предварительных исканий, а не разрешения вопроса. Любопытно, что ни один из французских социологов, выступавший при обсуждении проблемы социальных классов, не предполагал, что учение о социальных классах имеет свою длинную историю и что до него уже кое-что сделано в этом направлении его предшественниками. На заседаниях парижского социологического общества никем не были даже упомянуты ни английские ранние социалисты, ни французские историки, ни французские социалисты-утописты, ни Маркс и Энгельс, так много сделавшие в смысле разработки вопроса о социальных классах, как это мы увидим ниже, ни Лоренц Штейн. Настолько социологическая мысль начала XX-го века оказалась мало подготовленной и малознакомой с вопросом о социальных классах! В отношении исторического освещения вопроса лишь русские ученые (М.М.Ковалевский и И.В.Лучицкий) оказались исключением, давши богатый исторический материал по вопросу о развитии общественных классов в связи с сословным строем в России (Великороссии и Малороссии)225. К сожалению, Россия отнюдь не могла быть такой страной, история которой отразила бы с ясностью и определенностью эволюцию образования социальных классов. Последнего не могло быть уже по одному тому, что социальные классы, как находит М.М. Ковалевский'у различным образом складывались в Великороссии и Малороссии, в Литве и Прибалтийском крае, подвергшемся влиянию немецкого права. В этом отношении говорить об истории социальных классов в России значило бы, по мнению М.М. Ковалевскогоу представить не столько эволюцию русского народа, сколько ряд параллельных эволюций226. Для России вопрос осложняется еще существованием различных по своему историческому развитию отдельных государств, некогда аннексированных Россией, каковы Польша, Финляндия, Кавказ и Крым, которые сами по себе составляют отдельные миры, проходившие самые различные фазы экономической революции, а равным образом правовой и политической. Даже для одного и того же края М.М. Ковалевский находит весьма различные социальные структуры: на Кавказе, например, рядом с демократической общественной структурой у осетин и армян, можно встретить сильно иерархизованную социальную среду у кабардинцев так же, как полуфеодальный строй у грузин или татар. Ввиду такого разнообразия социальных структур, из которых складывается Россия, М.М.Кова- левский останавливает свое внимание на истории образования классов только для Великороссии как доминирующей в стране народности. Оставаясь в намеченных границах, Ковалевский представляет структуру русского общества весьма сложной и до крайней степени смешанной. Реформа 1861 года не изменила, по его мнению, духа феодализма, которым пропитана русская общественная жизнь. Сословная организация с сословной иерархией остается в ней в силе, несмотря на то, что экономическое развитие уже далеко зашло по пути к капитализму. Благодаря этому, как находит Ковалевский, в России сословный строй своеобразно уживается с социально-классовой организацией. «Наши указы при Александре III и Николае II всячески поддерживают, — говорит Ковалевский, — дворянские привилегии; хотя они и не идут так далеко, чтобы вернуться к крепостному праву, но все же не останавливаются перед тем, чтобы обогащать дворянство за счет других классов»227. И тем не менее, указывает Ковалевский, эта тенденция находит себе место в обществе, которое с каждым днем все более и более демократизируется, благодаря быстрому развитию промышленности, обязанной протекционной системе и всяческим поощрениям со стороны правительства (сахарные премии, высокие тарифы на иностранную мануфактуру, иностранные займы для постройки железнодорожной сети и проч.). В этом противоречии русской общественной жизни Ковалевский видит главную причину того факта, что наше дворянство исчезает и гибнет как экономический класс, увеличивая в то же время число своих привилегированных как социальное сословие228. Сословная иерархия существует, таким образом, наряду с подвижной лестницей социальных классов. Мы имеем в России, говорит Ковалевский, как сословия: I) два вида дворянства — потомственное и личное; 2) торговый класс, состоящий из почетных граждан, купцов 1-ой и 2-ой гильдий; 3) мещанство; 4) крестьянство и 5) духовенство, являющееся 1 акже отдельным сословием. Среди же социальных классов в русском обществе Ковалевский находит: 1) городской и сельский пролетариат, занимающий самую низшую ступень социальной лестницы; 1) следующую ступень занимают крестьяне — общинники, члены «мира»; 3) ступенькой выше стоит сельское духовенство, пользующееся некоторым количеством земли, прикрепленной к приходу; 4) поднимаясь выше, мы приходим к мелким городским и сельским частным собственникам, набирающимся как из крестьянского сословия и мелкой буржуазии, так и из мелкого дворянства и бюрократии; 5) наверху социальной лестнице стоят разбогатевший купец и иромышленник. Эти две иерархии — сословная и классовая — взаимно проникают одна в другую; ежедневно мы наблюдаем, говорит Ковалевский, что дворянство спускается в класс пролетариата или, наоборот, восходит до купцов и промышленников; род Меншико- вых ведет свою аристократическую линию от булочника; в то же время старинные родовитые фамилии, происходящие из рода Рюрика, нередко встречаются среди мелких чиновников или даже стоят во главе рабочего интернационального движения (князь Петр Кропоткин)229. Выдающейся чертой в развитии сословий в России Ковалевский считает запоздалость появления третьего сословия, которое в течение долгого времени совсем не выделялось из крестьянства. Эту запоздалость Ковалевский ставит в связи с земледельческим характером производственной деятельности страны и медленной дифференциацией русских городов, которые еще и в XVI веке смешивались с деревнями. Развитие третьего сословия в России запаздывает, по мнению Ковалевского, на несколько столетий, зато теперь совершается с большою стремительностью в связи с быстрым развитием нашей промышленности, вызвавшей, соответственно, и быстрый рост социальной дифференциации. Различие богатства, говорит Ковалевский, все более и более стремится стать основой социальных различий; классовый режим постепенно приходит на смену исторических сословий, и русская социальная эволюция все ближе становится к эволюции европейских обществ230. Как мы видим, представляя историю социальных классов в России, Ковалевский ограничивается лишь самыми общими штрихами. При этом историю классов Ковалевский не отделяет от истории сословий, отличая, однако, сословный строй от классовой структуры общества. Это разграничение, весьма важное в рассматриваемой проблеме, он не везде выдерживает строго. Так, например, на второй и третьей ступеньках социальной лестницы классов в России, которую дает Ковалевский, мы находим крестьянство как социальный класс и сельское духовенство как такой же социальный класс. Но те же социальные категории мы находим у него и среди сословной иерархии, в сословной структуре русского общества. Очевидно, различие понятий класса и сословия как социальных категорий Ковалевский представляет себе не совсем ясно. Как попытка исторического освещения сословно-классовой структуры русского общества доклад Ковалевского в парижском социологическом обществе представляет, однако, значительный интерес, если не теоретический, то, во всяком случае, исторический, поскольку он дает широкий исторический фон, на котором развивалась классовая дифференциация в России. Значение парижского социологического общества и его обсуждений вопроса о социальных классах лежат не в каких-либо теоретически ценных результатах, а, как мы уже указывали на это, в том толчке, какой был дан парижским социологическим обществом проблеме социальных классов, сделавшейся предметом изучения и общего внимания. От социалистических кругов вопрос о социальных классах переносится в круги официальной социальной науки, привлекая к себе внимание представителей самых различных отраслей социального знания. От великой французской революции, через французских историков эпохи реставрации и социалистов-утопистов к французским социологам — таков путь развития идеи общественных классов во Франции, этой классической стране учения о классах. Посмотрим теперь, как развивалась идея общественных классов в Англии.