1. Методологические идеи Риккерта. Момент оценки. 2. Сущность и исторические корни этического метода. 3. Критика эти- цизма в экономике (К. Менгер, Л. Поле, Фойгт). 4. Этицизму профессора Н.И Кареева и Туган-Барановского. 5. Итоги и выводы. 1 Этизирование в экономике довольно тесно связано с историзмом. Уже О. Конт, как мы видели, был не чужд этицизма, поскольку связывал науку с делом служения интересам социальной реформы. Но особенно сильное влияние на развитие идей этицизма имела рик- кертовская философия, выдвинувшая в социальной науке момент оценки как необходимый прием при исследовании. Еще К. Менгер в своих «Исследованиях» исходил из идеи разграничения познания родового и индивидуального, связывая с этим две различных по целям и по виду познания научных областей: историческую и теоретическую. Первая область — историческая — имеет дело, по его учению, с неповторяемым, конкретным, индивидуальным. Вторая — теоретическая — имеет дело с общими родовыми понятиями и соответственными явлениями; ее область — область закономерно, правильно повторяющихся явлений, она имеет дело с типами, типическими соотношениями, с законами. В области экономического знания к индивидуальному познанию относится история хозяйственного быта и экономическая статистика, к родовому познанию — экономическая теория. Риккерт и Виндельбанд эту идею разграничения нашего познания развивают и углубляют. Виндельбанд (Гейдельберг) устанавливает противоположность между идиографическим и номотетичес- ким способами мышления, Риккерт (Фрейбург) — историческим и естественно-научным. ВундиДилътей проводят противоположение вообще между естественными науками и науками о духе, естественно-научной логикой и культурно-научной731. У Риккерта разграничение между историческим познанием и теоретическим (естественно-научным) идет так далеко, что приводит к своеобразным и совершенно противоположным двум методам изучения. Для Риккерта, «вся действительная жизнь есть исторический процесс»732. Исторический же процесс — это процесс, не знающий повторений, это постоянная смена явлений и событий во времени, совершающихся однажды. В форме именно такого исторического процесса осуществляется, по учению Риккерта, общественная жизнь. Если так, то в науках о культуре, в области социально-научного знания, возможно лишь историческое знание, т. е. описание индивидуального, неповторяющегося, только однажды совершающегося. В области социально-научного познания нет места, таким образом, для установления законов, так как в социальной жизни нет места для постоянства, правильностей, закономерностей. Там, где действительность должна быть постигнута в ее индивидуальности и обособленности, бессмысленно подводить ее под общие законы. Конечно, и историческое знание нуждается в обобщении, т. е. в общих понятиях, но то, что связывает в такие общие понятия индивидуальные явления, есть не постоянство, не повторяемость, не правильность их, а их общее значение или ценность. Последняя объединяет, обобщает индивидуальные явления. Если в общественных науках идет речь об общих понятиях, то именно в только что изложенном смысле. Социально-исторические понятия, по Риккерту, таким образом, носят телеологический характер. «Историк, — говорит Рик- керт, — нуждается в выборе для того, чтобы отделить существенное от несущественного; от него всегда будут требовать, чтобы он умел отличить одно от другого» (282 стр.). Для такого разграничения историк не может обойтись без ценностей, без своего рода «оценок». Этим естествознание резко отличается от исторического знания, так как в естествознании исследователь может отвлекаться от всяких раз личий ценности. Об оценке речь идет у Риккерта как о логической оценке. Последняя нужна в историческом познании там, где нужно прибегать к общим понятиям и общим связям. Дело в том, что история не всем интересуется. «Она интересуется лишь тем, что имеет общее значение» (307 стр.). «История, — говорит Риккерт.> — есть наука, имеющая дело с действительностью, поскольку она становится на общеобязательную для всех точку зрения и поэтому делает объектом своего трактования лишь имеющие значение, благодаря отнесению их к некоторой общей ценности, индивидуальные действительности или исторические индивидуумы» (317 стр.). Вот для такого объединения индивидуальностей и для разграничения существенного от несущественного и нужно иметь в руках какой-то критерий, какую-то общую ценность, всеми признаваемую или являющуюся ценностью для всех. При этом по отношению к ценностям дело идет, по учению Риккерта, не о произволе в выборе той или иной ценности. Напротив, в историческом познании всегда принимается формальная предпосылка, что существуют же ценности, притязающие на безусловно общую обязательность. А достаточно уже принять такую предпосылку, чтобы согласиться, что выбор ценности — не продукт чистого произвола (534, 535 стр.). Такой выбор, как думает Риккерт, не упраздняет объективность исторического познания, не устраняет его общеобязательность. Если и получается в данном случае возможность говорить о «субъективизме», то, как представляется самому Риккерту, речь может идти лишь о «гносеологическом субъективизме», не упраздняющем по существу дела научной объективности (стр. 555). Методологические взгляды Риккерта, поскольку они применялись к политической экономии, способствовали, во-первых, укреплению в ней идей историзма в смысле отрицания теоризма и экономических законов; во-вторых, внесению в экономику момента оценки, всегда принимавшей этическую окраску, хотя сам Риккерт хотел придавать этой оценке лишь чисто логический характер, т. е. характер чисто логической или гносеологической оценки; и, в-третьих, пропитыванию экономической методологии элементами субъективизма, превращавшими этико-исторический метод в субъективный метод. Методологические идеи фрейбургской школы поспешили внести в политическую экономию особенно в Германии; среди немецких экономистов, заинтересовавшихся идеями Риккерта-Виндель- банда, можно назвать Макса Вебера, Готтля, Штефингера. Равным образом под влиянием тех же идей ряд других экономистов занялся проблемами в области теоретического познания и образования со циально-экономических понятий; таковы: Шпанн, Эйленбург, Альфред Вебер и многие другие. В результате этого движения методологической мысли среди экономистов особенно выдвинулись проблемы теоретико-познавательные. Бывшие раньше споры о том, что лучше для развития экономической науки, индуктивный метод или дедуктивный, или, если дедуктивный, то какой именно: абстрактно-дедуктивный, или обратно дедуктивный, т. е. дедуктивный с обратной проверкой путем индукции, — все эти споры теперь отошли на задний план; они считались уже не более, как наивными, так как о правомерности и того и другого метода ни у кого сомнений больше не было. Вместо этих вопросов на первое место выступили вопросы о сущности экономического познания, об образовании социально-экономических понятий и о руководящей точке зрения при исследовании и изложении. Вместе с этим, однако, в политическую экономию все решительнее и решительнее стали проникать элементы этики, которым вообще историческая школы и в Германии, и в Англии не была чужда и которым идеи риккертовской школы открывали легкий доступ и довольно свободное проникновение: уже не находили необходимым обсуждать только сущее, но вместе с тем непременно и долженствующее быть; стали думать, что трактование, с точки зрения долженствования, дает теоретическому анализу необходимую полноту и цельность. Получилась возможность, в конце концов, говорить об особом этическом методе. 2 Сущность этического метода в политической экономии так же, как и в общественных науках вообще, сводится к трактованию явлений исследуемой области не только так, как они существуют в действительности, но и с точки зрения должного. Дело идет, таким образом, о внесении в исследование оценок, так как для того, чтобы определять, каковы должны были бы быть явления сущего, необходимо их оценивать и, следовательно, обладать каким-то критерием ценности. Предполагается при этом, что этот оценивающий критерий может быть выведен только из этического a priori. Сторонники этического метода полагают, что политическая экономия не может ограничиваться познанием того, что есть, но и в праве выносить суждения о том, что должно быть733. Само собою разумеется, что там, где оцениваются факты с точки зрения долженствования, необходимо вводится в трактование точка зрения цели; если исследователь ставит себе задачей не только понять, как развиваются и складываются явления, но и то, как они должны были бы сложиться, то для исследователя необходимо в данном случае исходить из какой-то наперед поставленной высшей цели развития, чтобы судить о том, насколько данное явление отвечает или не отвечает должному. При оценке, следовательно, причинного соотношения между явлениями недостаточно; необходима телеология19\ телеологическое соотношение, трактование с точки зрения цели, целесообразности. Этический метод всегда поэтому сопровождается телеологизмом, постановкой целей. Равным образом, раз только оценивающий критерий не может быть выведен из данных объективной действительности, а дедуцируется на основе этического a priori, то в силу этого этический метод не может быть строго объективным и неизбежно содержит в себе элементы субъективизма. Корни этического метода, как мы видели, даны были еще в исторической школе. Пока классики и физиократы исходили в своем учении о законах народно-хозяйственной жизни из идеи естественного порядка, естественных законов, из идеи о таком «ordre naturel», в котором само собою все приводит к социальной гармонии, до тех пор им незачем было оценивать, искать высших целей. Но по мере того, как историческая школа развенчивала этот старый взгляд о каком- то «естественном порядке», открывалось место для телеологических оценок. «Чем более развивается взгляд, — говорит Альберт Гессе, — что такого естественного порядка в хозяйственной жизни не существует, что экономические явления зависят от права и нравственности и покоятся на сложных психологических основах, а не только на личной выгоде и благоразумии, тем более открывались места для практических мероприятий и телеологической оценки и тем более познание о развитии хозяйственных явлений стало соединяться с их оценкой по историко-этическому разумению»1. Точно так же еще с другой стороны историческая школа открывала возможность внесения в политическую экономию элементов этики: она объектом экономического изучения брала экономическую жизнь во всем ее целом, со всеми, примыкающими к ней сторонами общественной жизни, т. е. одновременно с правом, нравственностью, этикой, религией, эстетикой и т. д. она старалась трактовать экономические факты в их неразрывной связи со всем социальным. Этим уже включались в экономику и этические элементы; они входили сами собою в экономическое трактование, поскольку позна ние историков не умело абстрагироваться от неэкономической стороны при изучении экономической жизни. Но особенно способствовали внесению этики в экономику идеи рйккертовой философии, поскольку они проникали в политическую экономию. Если общественно-хозяйственную жизнь приходится изучать в ее движении и изменениях, в процессе развития, то единственно научным познанием народно-хозяйственной жизни могло быть лишь историческое познание, отнюдь не естественно-научное, применимое при изучении естественных явлений природы. Историческое же познание, с точки зрения риккертовской методологии, как мы видели, требовало внесения момента оценок. Правда, Риккерт думал, как мы уже говорили, что дело идет в данном случае об оценках логических или гносеологических, оценках теоретико-по- знавательных. Но, говорит по этому поводу АЛ. Чупров, по существу своему эти критерии базированы, однако, психологически, а не логически, как и тот расчет, который побуждает производить перепись лошадей и коров и не считать воробьев1. Равным образом внесение идей марбургской школы в политическую экономию, идей школы так называемых неокантианцев20* (Коген, Наторп, Штаммлер, Форлендер, Штаудингер и др.), выдвинувших в качестве верховного критерия при оценках кантовскую идею равноценности человеческой личности, также немало способствовало распространению идей этической методологии. В русской общественной мысли такое же значение имела так называемая субъективная школа русских социологов (П. Лавров, Н.К. Михайловский, Н.И. Кареевидр.)21* Уже по одному тому, что корни происхождения и образования этической методологии чрезвычайно, как мы могли видеть, широки и обильны, необходимо заключить о весьма многочисленных сторонниках этического метода в политической экономии. В исторической школе адепты этического метода образовали целое «этическое направление», главнейшими представителями которого были Шюц, Гильдебранд, К. Дитцель, Кауц, Шмоллер, Густав Кон, Геркнер, Брентано, Конрад, Эйзенгарт, Лексис, Филиппович, Шеффле, Вагнер; в Англии — Маршалл. В сущности, едва ли можно найти из сторонников исторической школы в Германии, если брать ее со всеми ее различными разветвлениями, хотя бы одного экономиста, который не вносил бы этический элемент в экономическое исследование. Для Шмоллера политическая экономия, когда она задается целью представить всю совокупность народно-хозяйственных явлений, в связи с их последними общественными причинами, неизбежно становится на путь философско-исторического и этического исследования; такова именно общая часть политической экономии. Что же касается особенной, то она, как думает Шмоллер, «отыскивая главным образом причины отдельных явлений и из предшествующего хода событий, делая заключения о будущем, она к этим последним заключениям постоянно примешивает, в качестве руководящих мотивов, этические оценки и телеологические представления о ходе истории человечества и судьбах данного государства»734. Шмоллер вообще может считаться вождем этического направления в политической экономии735. Шпанн идет в данном направлении так далеко, что корень всякого хозяйствования считается этическим. Индивидуальная хозяйственная деятельность по своей внутренней природе, говорит Шпанн, полна этического; этического потому, что хозяйственная деятельность зависит от моего решения, хочу ли я жить и хозяйствовать и в каком смысле и объеме!736 Для Г. Кона равным образом всякое экономическое явление есть в то же время и этическое. Изучение его поэтому всегда должно сопровождаться этической оценкой737. 3 При таком до крайности свободном расширении области экономического исследования и вплетении в экономическое этических элементов необходимо было ожидать решительного протеста среди объективно настроенных экономистов. Еще Менгер в своих «Исследованиях» указывает, что по отношению к теоретической части политической экономии этическое направление экономической мысли является «методологическим недоразумением, непониманием истинной сущности теоретического исследования в области народного хозяйства и ее специальных задач»738. В особенности неуместной считает Менгер идею этического направления в эмпирико-реалистической теории народного хозяйства. «Стремление к этическому направлению нашей науки представляется, — говорит Менгер, — отчасти остатком древности, в иных отношениях — остатком средневекового аскетического миросозерцания, в значительной же степени оно является жалкою опорою для научной посредственности... Типическим признаком лиц, обладающих недостаточными силами для разрешения проблем своей науки, является стремление — путем привлечения результатов других наук и механического применения их добиваться удовлетворительных решений в собственной области исследования»739. В новейшей немецкой экономической литературе особенно резкое нападение на привнесение в экономику этических элементов, оценок и политизирования можно найти у профессора Людвига Поле в его «Современном кризисе в немецкой политической экономии». Поле видит положительную опасность для научного исследования в тех случаях, когда исходят из предпосылок или ставят цели. Опасность получается двойная: из теорий выбирать только такие, которые удобно применить для обоснования хозяйственнополитических целей, а из фактов — точно так же только такие, которые соответствуют целям. Отсюда получаются, говорит Поле, не научные теории, а псевдотеории. Благодаря произвольному и одностороннему выбору между фактами, получается совершенно одностороннее исследование хозяйственных отношений: тех явлений, которые не подходят к желательной теории, просто не желают замечать. Отсюда необходимо вытекает, по мнению Поле, недостаток в объективности; отсюда неизбежна переоценка политических факторов, — ив результате — неверное установление фактического развития740. Этизирование, по мнению Поле, неизбежно приводит в политической экономии к политизированию, и это политизирование задерживает развитие экономической науки и приводит к кризису экономической теории, как он выразился, особенно ярко в Германии. Упадочное современное состояние политической экономии в Германии Поле объясняет именно этим эти- зированием и политизированием. Отсутствие строгой объективности в исследовании — преобладающая черта в современной политической экономии. «Мы стоим еще, — говорит по этому поводу Фойгт, — в настоящее время почти крепко в телеологической фазе развития. Всюду исходят из цели, всюду знают цели раньше, чем устанавливают отправной пункт, исходную точку. Всюду знают то, что должно быть, раньше, чем-то, что есть. Но так же мало, как мало могла бы выиграть наука ботаники, поскольку она стала бы рассматривать растения только как медикаменты, созданные богом, целительную силу которых нужно найти и весь рост и бытие которых должны исходить из цели служения людям,—так же мало может выиграть политическая экономия, если она будет понимать себя как науку медицины большого социального тела, причем вопрос в последнем случае осложняется еще тем, что социальные медики никогда не сходятся в том, — действительно ли имеется — болезнь в социальном теле, где именно боль и в какой степени741. Фойгт считает неотложной задачей современной политической экономии отказ от телеологии, полагая, что только таким путем она может сделаться наукой. Особенное зло он видит в том, что многие из представителей этического течения сами не сознают последнего, считая себя строгими объективистами. Чтобы освободиться от зла, нужно, прежде всего, сознать зло (стр. 525). Мы должны, говорит Фойгт, при объективном исследовании не явления подчинять нашей системе понятий — это вид телеологического трактования, — но мы должны наши понятия приспособлять к явлениям, их так образовывать, чтобы они служили, возможно, совершеннее выяснению явлений742. 4 Нередко можно встретить взгляд, что научный объективизм может уживаться с этическим субъективизмом, что один другому не только не противоречит, но и дополняет друг друга. Первьщ может беспристрастно же констатировать факты и делать из них выводы, второй оценивать, беспристрастно же, объективно констатирован ные факты и беспристрастно же делать те или другие нравственные заключения. Так думает, например, наш русский социолог Н.И. Кареев. «Этический субъективизм в социологии, — говорит он, — есть не что иное, как проявление интереса не к одним только внешним явлениям социальной жизни, но и к человеческой личности, живущей в обществе, интереса, не могущего быть простым теоретическим интересом, какой способны возбуждать к себе вещи и наравне с ними разные внешние общественные явления, каковы культурные и социальные формы, т. е. интереса, в одно и то же время теоретического и этического. Социологические теории, так сказать, не удостаивающие своим вниманием человеческую личность, могут, пожалуй, гордиться своим объективизмом, но в этом объективизме нет большой заслуги. Напротив того, он искажает представление социальной действительности, отнимая у нее то, что придает ей наибольший человеческий интерес. Если в социологическом субъективизме, дополняющем собой объективизм, проявляется этическое отношение к личности, взятое в положительном смысле, то социологический объективизм, требующий устранения такого субъективизма, заключает в себе этическое отношение к личности уже чисто отрицательного свойства, т. е. прямо несправедливое отношение к личности, именно приравнивание ее к вещи, что и теоретически неверно»743. Такое же признание этических оценок в научном исследовании и такие же взгляды на роль этики при изложении и исследовании социальных явлений, какие Н.И Кареев проводит по отношению к социологии, развивает М.И. Туган-Барановский по отношению к политической экономии. «Исследования сущего и должного представляют собой, — говорит М.И. Туган-Барановский в «Основах политической экономии», — логически совершенно разные проблемы. Однако и тут полное разделение невозможно. Выше уже было указано, что первый шаг теоретического исследования — описание и классификация экономических явлений — не может не испытывать влияния практических задач исследования. Поэтому и экономическая теория не может быть изучаема совершенно независимо от экономической политики»744. Подобно Кирееву, Туган-Барановский думает, что в теоретическом исследовании, когда приходится описывать и классифицировать и для этого отделять существенное и важное от несущественного и неважного, необходимо прибегать к этике, чтобы возвыситься над различием интересов, с которыми приходится считаться при решении вопроса о важности и неважности; необходимо найти такую точку зрения, с которой практические выводы науки должны быть обязательны для всех общественных групп, независимо от их частных интересов. Туган-Барановский думает, что такая точка зрения есть — это точка зрения этическая: «Становясь на точку зрения этики, — говорит он, — мы получаем, следовательно, возможность возвыситься над противоположностью интересов и находим практический интерес, общеобязательный для всех людей с нормальным нравственным сознанием»745. Центральной идеей современного этического сознания является, по мнению Туган-Барановского, идея равноценности человеческой личности. При этом так же, как и Кореев, Туган-Барановский убежден, что внесение этической идеи в теоретический анализ не мешает объективности анализа. «Привлечение этического элемента, — говорит он, — не подрывает объективного значения экономической теории, ибо этот элемент занимает в экономической теории лишь строго определенное место. В области объяснения экономических явлений, сведения их к причинным отношениям, для этого элемента, конечно, нет места. В общем, этика, социальный идеал не вредит научности экономической теории, но лишь в том случае, если в научном рассуждении строго различаются области сущего и должного. Идеальные и объективные элементы могут идти рядом в экономической теории, но, однако, так, чтобы всегда было ясно различие природы тех и других — подобно тому, как вода и масло в одном сосуде не смешиваются друг с другом, хотя и находятся в непосредственном соседстве»746. Такие взгляды во вкусе самого непосредственного эклектизма не мешают, однако, Туган-Барановскому отмежевываться от Риккерта и не считать себя его последователем. «Я, — говорит Туган- Барановский, — не могу себя причислить к последователям Риккерта»747. Тугана-Барановского отделяет от Риккерта отношение к вопросу о принципиальном различии между естествознанием и общественными науками. Если Риккерт склонен ослаблять значение естественно-научных элементов в общественных науках, то Туган- Барановский, наоборот, естественно-научную точку зрения в общественных науках, например, в политической экономии, склонен считать вполне законной. Казалось бы, такой взгляд Туган-Барановского на значение для политической экономии естественно-научной точки зрения стоит в непримиримом противоречии с его привлечением в политическую экономию как науку этики. Казалось бы, невозможно же согласовать этические элементы с естественно-научными, с точки зрения стройного единства научного познания. Казалось бы невозможной научной задачей примирение строгой научной объективности с эти- зированием. Но Туган-Барановский и не отстаивает чисто объективное построение социальной науки. В стремлении марксистов к «чисто объективному построению» он видит очевидное противоречие: Туган-Барановский полагает, что марксистская идея классовых интересов логически ведет к признанию того, что социальная наука не может не отражать классовых интересов, а признание последнего логически ведет к отрицанию «чисто объективного построения социальной науки». Чтобы выйти из этого противоречия, марксизму необходимо, с точки зрения Туган-Барановского, признать общеобязательные этические нормы и введением их в науку свести сталкивающиеся интересы классов к общей теологической основе. Туган-Барановскийприхоцкту таким образом, к телеологии. Вполне логически у него телеологизм идет рука об руку и неизбежно с этициз- мом: где оценивают, там ставят и цели; где ищут «должное», долженствующее быть, там приходится намечать конечные цели, идеалы. 5 Если свести к одному целому положения, выставляемые сторонниками этического метода в защиту внесения этических элементов при изучении социальных, а следовательно, и экономических, явлений, то мы получим следующего рода положения: 1) строгий объективизм игнорирует (якобы) человеческую личность, что ведет к неполноте исследования, обесценивает и обездушивает последнее (Н.И. Кареев); 2) такое игнорирование личности в научном исследовании несправедливо по отношению к личности (Н.И. Кареев); 3) социальная теория не может обойтись без оценок, так как уже при классифицировании социальных явлений нужно иметь критерий для различия существенного; этика и дает нам этот критерий в этической идее равноценности человеческой личности (М.И. Туган-Барановский); 4) внесение этики в социальный анализ не мешает объективности анализа, ибо этическое идет рядом, не сливаясь с объективным, а телеология может мирно уживаться с причинным объяснением (Туган-Барановский); 5) чисто объективное построение социальной науки немыслимо, так как социальная наука не может не отражать классовых интересов; отсюда является неизбежным включением в политическую экономию и в социальную науку вообще этического субъективизма или, по крайней мере, общеобязательных этических норм (Туган-Барановский) Некоторые из всех этих положений построены на недоразумении, некоторые же страдают отсутствием строго логической, серьезной аргументации. Если объективизм и игнорирует личность, отводя ей в социальном анализе недостаточно видное место, то отсюда еще не следует, что сторонники строгого объективизма относятся к человеческой личности с недостаточным уважением. Для объективности устранение личности из социального анализа является лишь средством более полного, более точного и более надежного познания. Прав П.Б. Струве, когда в своих «Критических заметках по вопросу об экономическом развитии России» говорит: «Игнорирование лйчности в социологии или, вернее, ее устранение из социологии есть, в сущности, только частный случай стремления к научному познанию»748. В целях научного познания необходимо должна быть принесена, говорит Гумплович, тяжелая жертва: на алтарь своего познания социология приносит в жертву человеческую личность749. Дело идет, следовательно, не об игнорировании человеческой личности и не об оказываемой по отношению к ней несправедливости, а о необходимом методологическом приеме. Что касается «оценок», якобы неизбежных при изучении социальных явлений, то и здесь сторонники внесения этики в политическую экономию и в социальную науку вообще не приводят в свою защиту достаточно убедительных аргументов. Правда, при классификации социальных фактов исследователю приходится одни факты или признаки принимать за существенные, другие за второстепенные и безразличные; но в данном случае исследователь руководствуется не соображениями морального или этического характера, а соображениями логическими и методологическими, не имеющими ничего общего с этическими идеалами. Чтобы в этом убедиться, достаточно остановиться хотя бы на том примере, который приводит Туган-Барановский в доказательство необходимости применения, при исследовании, «оценок». В качестве примера Туган-Барановский берет явление заработной платы. Заработную плату, говорит он, можно рассматривать и как категорию издержек производства, и как категорию дохода. Категорией издержек заработная плата представляется, если ее рассматривать с точки зрения капиталиста. Напротив, с точки зрения рабочего заработная плата — доход. Для теоретического изу- чения и построения далеко не безразлично, рассматривать ли заработную плату как доход или как издержки производства. Как же быть в данном случае? Выход из этого Туган-Барановский видит в обращении за помощью к этике, в применении в изучении экономических явлений этической точки зрения. Есть возможность, говорит Туган-Барановский, возвыситься над различными интересами классов, над противоположностью классовых интересов. Стоит лишь стать на точку зрения идеи равноценности человеческой личности, и построение единой политической экономии станет возможным. С этой точки зрения, как думает Туган-Барановский, заработная плата есть не расход, а доход общества, ибо рабочий есть человек, и экономисту-исследователю нужно базироваться не на интересе рабочего или капиталиста, а на интересе человека вообще, как «носителя святыни человеческой личности»1. Выходит, следовательно, что этическая точка зрения помогает исследователю в построении стройной единой науки. Методологически дело обстоит, однако, иначе. К построению единой науки можно прийти, не прибегая к этике. Конструирование понятия заработной платы с точки зрения рабочих интересов и с точки зрения интересов капиталистического класса, разумеется, может привести к различному построению экономической теории, к двум различным теориям, дать в результате две «науки»: одну «пролетарскую», другую «буржуазную», и в том, и в другом случае субъективных. Но для получения единой науки, подлинной, объективной, вовсе не требуется этики. Если конструировать понятие заработной платы с частно-хозяйственной точки зрения, то, действительно, заработная плата будет рассматриваться или с точки зрения рабочего, или с точки зрения капиталиста, и в результате — один и тот же экономический факт приведет к двум различным экономическим категориям (дохода или расхода). Но исследователь может избегнуть такого действенного результата, когда станет рассматривать явление заработной платы не с частно-хозяйст- венной точки зрения, а с общественно-хозяйственной. С точки зрения всего общественного целого, т. е. с социальной, заработная плата есть часть общественного дохода, так как она есть доля рабочих в общественном дивиденде, т. е. в том, что остается в общественном производстве за вычетом издержек производства и что подлежит разделу между капиталистами и рабочими. С общественно-хозяйственной точки зрения, иного конструирования понятия заработной платы, как только категории общественного дохода, и быть не может. Мы получаем, таким образом, научную категорию заработной платы не потому, что рассматриваем ее этически, с точки зрения каких-то верховных ценностей, а потому, что применяем необходимый в изучении социально-хозяйственных фактов методологический прием: изучаем их не с частно-хозяйственной точки зрения, а с социальной, с точки зрения общественного хозяйства в его целом. Для научного построения экономической категории (заработной платы) нам не потребовалось, таким образом, никакой этики, никакой особой внеклассовой «оценки», никаких верховных этических ценностей, никаких этических идей равноценности. Для научного построения экономических понятий понадобился лишь научный методологический прием, одинаково обязательный (методологически и логически) как для экономиста-пролетария, так и для экономиста-буржуа. Самая чистая пролетарская точка зрения не приведет к научному образованию понятий, если экономическое исследование построено будет на частно-хозяйственной, а не на социальной основе. Итак, социальная теория может совершенно обойтись без этических оценок. Если сторонники внесения этики в социальную науку думают, что этика идет в исследовании рядом с объективным анализом, не сливаясь с ним, как масло и вода в одном сосуде, то такой аргумент в пользу привнесения этического элемента в социальную область науки не может быть убедительным. Научная ценность всякой теории — в единстве и однородности входящих в нее научных понятий: если в одну и ту же теоретическую научную систему входят настолько разнородные понятия, что они не могут органически составлять общих рядов, не могут сливаться, а остаются раздельно, подобно маслу и воде, то никоим образом нельзя получить стройной научной теории. Экономическая теория может быть научно построена только из однородных экономических категорий; всякое привнесение в нее чужеродных категорий, например, этических, приведет к невозможности научного построения, нарушит цельность, единство и стройность. С этой стороны, привнесение этических моментов оценки в политическую экономию методологически совершенно неприемлемо. Неприемлемым, равным образом, является и совмещение телеологизма с причинным объяснением. Научность всякой теоретической системы определяется не только однородностью составляющихся ее научных понятий, но и единством метода. Одновременное же применение в исследовании и телеологии и каузального22* анализа это единство метода нарушает. Всякое понятие, выведенное телеологически, по своему образованию будет уже иной природы, иного строения, чем понятия, полученные в результате причинного анализа. Телеология и при чинность в одной и той же системе, примененные одновременно к одной и той же области жизненных фактов, неизбежно поэтому нарушат и методологическое требование однородности научных понятий. Что же касается того, что вообще не может быть чисто объективного знания, что всякое наше познание до некоторой степени всегда носит черты субъективности, что, следовательно, этический субъективизм неизбежно должен быть включен в политическую экономию, то и здесь аргументация сторонников этического субъективизма вообще недостаточно сильна. Всякий исследователь в области социальных и всяких иных явлений, конечно, может ошибаться, заблуждаться, может вносить в исследование свои субъективно-психологические настроения, впадать в тенденциозность, проводить субъективные взгляды и стремления (сознательно или бессознательно). Но задача научного исследователя в том и состоит, чтобы освободиться и отрешиться при исследовании от всего лично-субъективного, от привнесения в исследовании всякого рода субъективно-психологических настроений. Всякое научное понятие — это продукт не обыденного повседневного мышления, а результат предварительной логической и методологической обработки, результат научного познания. Научное же познание — это продукт многовекового опыта человечества, в котором есть место общеобязательному и общезначимому для всех с нормальным мышлением, независимо от различий класса, профессий, индивидуальных склонностей и психологических особенностей. Логика едина для всех. И поскольку можно говорить и в течение тысячелетий говорят о науке, поскольку нужно признать возможность объективного познания, объективной науки.