А.П.Огурцов, Б.Г.Юдин ФИЛОСОФИЯ КАК ЖИЗНЕННЫЙ ВЫБОР

Судьба распорядилась так, что Эрику Григорьевичу Юдину совсем немного, меньше пятнадцати лет довелось профессионально заниматься философией. По образованию он был юристом — в 1951 г.

Обо всем этом, впрочем, лучше будет рассказать его словами из заявления в редакцию журнала «Коммунист», датированного мартом 1964 г.

«20 — 22 марта 1956 г. Томский областной суд приговорил меня к 10 годам лишения свободы по ч. 1 ст. 58 — 10 УК РСФСР — по обвинению в антисоветской пропаганде. В марте 1960 г. по постановлению Президиума Верховного Суда РСФСР я был освобожден в связи со снижением мне срока наказания до трех лет лишения свободы.

Не желая умалять своих ошибок, я все же считаю, что был подвергнут незаслуженно тяжелому наказанию. Об этом, как мне кажется, говорит вся моя жизнь. В 1951 г., после окончания Московского юридического института, я был принят в аспирантуру по кафедре философии Московского городского педагогического института им. В.П.Потемкина. В 1953 — 54 гг. находился на освобожденной комсомольской работе: сначала секретарем комитета ВЛКСМ пединститута, а затем зав. отделом студенческой молодежи МГК ВЛКСМ. После защиты кандидатской диссертации в декабре 1955 г. по собственному желанию был направлен на работу в Томский педагогический институт в качестве преподавателя философии.

Приступив к работе в Томске в феврале 1956 г., я сразу же попал в сложную обстановку, вступив в конфликт с некоторыми работниками горкома партии, в частности, с секретарем горкома по пропаганде т. Соколовой. Этот конфликт возник в значительной мере по моей вине, поскольку я вел себя слишком резко, когда моя работа была подвергнута критике, которая казалась мне несправедливой.

На основании такого рода замечаний моя работа подверглась резкой критике в постановлении бюро горкома партии о работе кафедры марксизма-ленинизма института.

Все это произошло в самые первые недели моей работы. После этого моя работа систематически, буквально каждую неделю проверялась работниками кафедры и ад- министрацией, представителями горкома партии. И каждый раз мне давалась положительная оценка. Уже в мае, в конце учебного года, кафедра констатировала, что я провожу лекции и семинары на высоком уровне, проявляя творческий подход, что заметно выросло и мое методическое умение. Аналогичный вывод сделала и т. Соколова в конце ноября 1956 г., т.е. за месяц до моего ареста.

14 ноября 1956 г. в пединституте проходило отчетно- выборное собрание парторганизации. На этом собрании я выступил с критикой работы партбюро. В конце выступления я кратко коснулся двух общих вопросов и внес предложение улучшить информацию о партийной и государственной жизни (имея в виду венгерские события осени 1956 г., когда в течение некоторого времени было трудно понять суть этих событий и дать ответы студентам на их вопросы) и, во-вторых, предложил, чтобы вышестоящие партийные органы — райком, горком — систематически информировали о своей работе первичные партийные организации. Присутствовавший на собрании первый секретарь горкома партии М.Б.Духнин в самой резкой форме обрушился на меня, назвав меня фарисеем, человеком, который признает критику только на словах.

Когда я попросил, чтобы он аргументировал эти обвинения, Духнин отказался это сделать. Тогда я назвал его поведение не соответствующим нормам партийной этики.

После этого собрания мое положение резко ухудшилось. Буквально через несколько дней я обнаружил, что нахожусь под негласным надзором как на работе, так и дома. Из самых различных источников мне сообщали о том, что моя фамилия в отрицательном плане упоминается на совещаниях в районе и городе. При этом рассказывались самые нелепые вещи, ничего общего не имевшие с действительностью.

Например, на районной партконференции секретарь обкома партии Лукьяненок рассказывал, будто я на семинаре заявил, что социализм у нас построен, а масла нет.

Работать в такой обстановке было совершенно невозможно. Поэтому я обращался во все партийные инстан- ции — в партбюро института, в райком и горком партии — с просьбой рассмотреть мое персональное дело, прямо и открыто указать мне на мои ошибки. В течение месяца я не мог добиться никакого ответа. Наконец, 21 декабря было созвано бюро райкома, на котором, даже не дав мне высказаться, меня обвинили в троцкизме и, выразив политическое недоверие, сняли с работы и объявили строгий выговор. Я обратился в горком с просьбой пересмотреть это решение и оставить меня на работе. Партсобрание института, проходившее 25 декабря, также просило бюро горкома оставить меня на работе. С аналогичным письмом обратились в горком студенты, у которых я преподавал, — свыше 150 чел. Однако бюро горкома не пожелало меня слушать. Без всякой проверки фактов меня обвинили в том, что я разложил партийную организацию и спровоцировал письмо студентов. Я был исключен из партии.

На другой день, 29 декабря, я решил уехать в Москву и обратиться с жалобой в КПК при ДК КПСС. Однако на вокзале меня остановил председатель парткомис- сии обкома т. Козырев и, гарантируя объективное рассмотрение дела, попросил остаться на бюро обкома, которое проходило в этот день. Я остался, но и на бюро обкома не смог ничего сказать, лишь только я раскрыл рот, как секретарь обкома Москвин перебил меня вопросом: «А за что Вы так ненавидите партию и Советскую власть?» Подтвердив решение горкома об исключении, обком дополнительно принял решение просить о лишении меня кандидатской степени (это решение было отклонено Президиумом ВАК'а после вторичного рассмотрения моей диссертации).

Первые дни на следствии я категорически отвергал настойчивые предложения признать себя виновным. Однако 12 января мне был устроен непрерывный почти суточный допрос. Уже ночью зам. начальника областного управления КГБ полковник Смородинский заявил, что я ставлю под удар своих родственников и знакомых. Он ясно дал мне понять, что все они сильно пострадают, если я не признаю своей вины.

Это поколебало меня, и, приняв всерьез эти угрозы, я признал себя виновным, а через некоторое время по настоянию того же Смородинского написал "собственно- ручные показания", в которых объявил себя сознательным врагом партии и государства чуть ли не с детских лет.

На суде я понял свою ошибку, но было уже поздно: мне не поверили. Мне было предъявлено три пункта обвинения: 1) извращения марксизма-ленинизма в преподавании, 2) антипартийное выступление на партсобрании 14 ноября 1956 г. и 3) высказывания антисоветского характера среди знакомых и близких. Что касается первых двух пунктов, то они не имеют под собой почвы. По поводу моего преподавания проводилась специальная философская экспертиза, в которую вошли два местных историка и один философ. Экспертиза была исключительно тенденциозной; совершенно произвольно обращаясь с фактами, она обвинила меня во всех смертных грехах, каждую мою фразу объявляя извращением марксизма (например, грубым извращением марксизма было названо то, что в одном из моих конспектов через запятую были поставлены слова "объективный" и "стихийный"). Суть своего выступления на партсобрании я уже изложил (несмотря на мои настойчивые просьбы, суД отказался приобщить к делу протокол собрания с этим выступлением).

О третьем пункте обвинения надо сказать особо. Он, действительно, имеет под собою основания. Осенью 1956 г. я допустил ряд политически неправильных и вредных высказываний. В двух письмах, жене и матери, я неправильно истолковывал венгерские события, резко преувеличивал значение и место бюрократизма в нашей стране, проявляя грубые ошибки в оценке состава партии, заявляя, что она нуждается в чистке.

После освобождения я сразу же пошел работать на Московский завод резино-технических изделий № 1; два года работал у станка, а затем был выдвинут мастером, в течение двух лет являюсь пропагандистом. В свободное от работы время на общественных началах занимаюсь научной деятельностью, работаю в нескольких семинарах (в Институте философии, в философской секции Совета по кибернетике, где являюсь руководителем исследовательской группы, в системе АПН РСФСР). За последние годы опубликовал несколько печатных работ.

Но роковые несколько месяцев в Томске до сих пор тяжелым бременем лежат на моих плечах: я постоянно сталкиваюсь с недоверием, не могу работать по специальности, хотя, мне кажется, мог бы приносить пользу государству, за последние годы сильно подорвалось мое здоровье, а в будущем не видно никакого просвета. Невыносимо тяжело чувствовать, что на тебя смотрят как на потенциального шпиона. Часто это лишает всяких сил и желания бороться и жить.

Убедительно прошу Вас оказать мне содействие в пересмотре моего дела, в снятии с меня клейма преступника и в трудоустройстве по специальности»175.

Лишь в 1964 г. Э.Г.Юдин получил возможность работать по специальности: он стал редактором в издательстве «Советская энциклопедия». В эти годы издательство выпускало знаменитую пятитомную «Философскую энциклопедию», в 4-м и 5-м томах которой Юдин вел разделы диалектического материализма, философских вопросов естествознания и психологии.

После завершения «Философской энциклопедии» Э.Г.Юдин переходит на работу во вновь созданный сектор системного исследования науки Института истории естествознания и техники АН СССР. В последние месяцы своей жизни он работал в Институте технической эстетики.

Он внезапно умер утром 5 января 1976 г. по дороге на работу. Годы, проведенные в заключении, и последующие тяготы жизни человека, лишенного многих элементарных прав, взяли свое: сердце не вынесло нагрузок.

» • •

Эрик Григорьевич Юдин был философом. Он был философом по призванию. К философии его привел опыт нелегкой жизни, опыт, подвинувший его к уяснению предельных оснований человеческого бытия. Словно зная заранее, как невелик отпущенный ему срок, он жил и мыслил жадно, не щадя себя, с удвоенной, утроенной интенсивностью. До самого последнего дня, до самого последнего часа он кипел замыслами, идеями, предложениями. Для реализации многих из них ему, к сожалению, не хватило времени.

Написанное и сделанное им — это не просто отчужденный продукт его профессиональной деятельности. Работы Э.Г.Юдина несут на себе отблеск его личности. В них выразились и волевые усилия его ума, и его ценностные и нравственные позиции, и его восприятие жизни и отношение к ней. Для него работа философа никогда не была отвлеченным умствованием, далеким от того, что действительно волнует и его самого, и наше время. Он обладал «умным зрением», позволявшим ему выбрать наиболее значимые и серьезные темы, найти широкий и вместе с тем аналитичный, продуктивный подход, увидеть их в новом ракурсе. Свидетельство тому — прежде всего сам характер тем, разрабатывавшихся им в течение всего времени его научного творчества. Таких тем четыре: это — наука, методология, системный подход, проблема деятельности.

В этой широте и универсальности, объемности тем, изучению которых посвятил себя Э.Г.Юдин, отчетливо проявился не только его творческий почерк, но и сама его натура. Он никогда не действовал и не мыслил, втискиваясь в узость обстоятельств и примиряясь с их принудительностью. Он старался хотя бы как-то, хотя бы немного раздвинуть рамки этих обстоятельств, а тем самым раздвинуть горизонт возможностей и для всех нас.

Каждый из нас понимает, что жизнь человека несводима к печатному слову. Для тех, кто знал этого рано скончавшегося философа, тем более невозможно представить его в одном — печатном измерении. Им далеко не всегда легко ответить на вопрос, что для них было важнее, что оказывало на них большее влияние: высказанные ли им идеи или само общение с ним, исходивший от него заряд духовной энергии, нравственной чистоты и человеческого тепла.

Ибо есть еще одно измерение его жизни и его труда — труд общения. Есть еще одно измерение его души — устремленность к другому, настроенность на диалог. Общение ободряло и вдохновляло его. Общение с ним ободряло и вдохновляло других.

Он чувствовал и сознавал себя связанным зримыми и незримыми узами с людьми, борющимися за рост нашей философской культуры. Да и сам он был ее подвижником, был активным участником борьбы за компетентность и основательность философии, борьбы, которую он вел непрестанно — в своих статьях и редакторской работе, в своих докладах и лекциях, в беседах и спорах с другими. Он был солидарен с теми, кто стремился уяснить себе смысл и средства своего профессионального дела, кто стремился поднять голову и оторваться от затрепанных и узких тем, оглядеться и увидеть нити, связующие его с другими. Э.Г.Юдин чувствовал себя соратником в тех победах, которые одерживала наша компетентная, профессиональная в высоком смысле этого слова философская мысль, и испытывал глубокую тяжесть — вины, горечи, ответственности перед завтрашним поколением, когда поднимали голос догматизм и фразерство.

Любая сфера человеческой деятельности, специализируясь, формирует свой круг общения. Это постепенно ведет к обособлению, изоляции одной группы специалистов от других. Каждая из них вырабатывает свой собственный язык, свою систему профессиональных ценностей и норм научной работы. На долю же философии, которую называют «самосознанием эпохи» (Гегель), «духовной квинтэссенцией эпохи» (Маркс), выпадает критическое осмысление этой ситуации и выяснение общих основ, ориентиров, определяющих движение как науки, так и всей культуры.

Философ не может не быть профессионалом в своем деле. Но его профессионализм ни в коей мере не ограничивается логически отточенной техникой мышления. Призвание философа состоит в том, чтобы обнаружить общечеловеческий, общекультурный импульс, который так или иначе всегда движет любое специальное дело. В этом открывается возможность для взаимопонимания, а значит, и для плодотворного взаимодействия людей с разными профессиональными интересами.

За разговорами об усиливающейся специализации, о всякого рода информационных барьерах, вообще о некоммуникабельности мы порой забываем, что общение — это не просто «одна из сфер» человеческого существования, обслуживающая другие сферы, что оно обладает и собственной ценностью, поскольку оно есть подлинно личностное, творческое действие, в котором человек находит самовыражение. Поэтому общение не может быть просто «дано» (как не может быть и отнято) социальными институтами, «ритмом современной жизни», сферой профессиональных и деловых интересов, если мы сами не будем открыты для общения, не будем прилагать собственных усилий к этому.

В этой связи можно напомнить слова Антуана де Сент-Экзюпери: «Величие всякого ремесла, быть может, прежде всего и состоит в том, что оно объединяет людей: ибо нет ничего в мире драгоценнее уз, соединяющих человека с человеком». Эти слова в гораздо большей степени, чем к чему-либо, относятся к «ремеслу» философа, назначение которого и состоит в осознании общего смысла культуры, в обращенности к узам, объединяющим людей, думающих так же или иначе, чем он, специалистов в той же и в других областях. В совместной работе выявить смысл своей работы и уяснить смысл профессионального дела других — тот глубокий человеческий смысл, который есть инвариантное, общее, стоящее за профессиональными перегородками и за многообразием исследовательских интересов и позиций, объединяющее усилия разных людей, — в этом заключается тот творческий импульс, которым жил Э.Г.Юдин. Открытость общению была не только чертой его личности, но и основанием его философской позиции.

Общение как диалог с другим всегда является продолжением внутреннего диалога, и наоборот, внутренний диалог выступает как продолжение внешнего. Такая их взаимоперекличка предполагает наличие множества внутренних размерностей и устремлений, что позволяет раскрываться навстречу каждому из многих окружающих людей, своеобразных, неповторимых, не похожих друг на друга. Эта многогранность внутреннего мира и есть условие подлинного, «чистого» общения, контакта, диалога с другим, с другом, ибо она есть условие понимания другого.

Для Э.Г.Юдина было совершенно неприемлемым замыкание теоретической работы на самой себе и самодовольные претензии на окончательное постижение того смысла, который бесконечен так же, как бесконечно человеческое бытие. Такого рода притязания были для него притязаниями ума, отсеченного от целостности человеческого бытия и тем самым обедненного в своих исто- ках. Единство мысли и дела, теории и жизни было для него не фразой, а исходным мотивом его исканий.

Обращенность к новым проблемам, умение по-новому поставить старые проблемы, критичность по отношению к ранее им самим принимавшимся посылкам и принципам, критичность, не вырождающаяся, однако, в скептицизм, постоянная корректировка своих идей, своего творческого аппарата — вот что отличало творчество Э.Г.Юдина. Он жил не только в диалогах с другими, но и в диалоге с самим собой, со своим только что найденным решением, тут же выдвигая против него контраргументы, осознавая и выявляя его границы и его возможности. Его менее всего можно представить в роли ментора, навязывающего неопровержимые, необсуждаемые теоретические максимы.

Смысл своей методологической работы он видел не только и не столько в изучении сформировавшегося, устоявшегося знания, сколько в том, чтобы выявить точки роста знания, чтобы за нечеткостью и расплывчатостью, которые обычно сопутствуют формулировке новых научных проблем и облику зарождающихся научных направлений и дисциплин, увидеть конструктивное начало — то, что в дальнейшем может быть содержательно развернуто и стать ядром будущей теоретической концепции. В подобных случаях особенно необходим контакт теоретика и методолога — здесь методолог не просто оказывает помощь, сам оставаясь вне ситуации, в которой находится теоретик, а непосредственно участвует в процессе формирования нового знания. Э.Г.Юдину был присущ вкус к такого рода работе, к тому, что можно было бы назвать методологическим экспериментом.

Таким экспериментом были его работы по методологии системного подхода. Он пришел в эту область, когда было совсем еще неясно, каковы перспективы системных идей, какова сфера их компетенции и каковы их специфические методы. Более того, многие ставили под сомнение саму их правомерность как особого раздела научного знания. Тогда, когда системное движение только зарождалось, нужна была немалая смелость, и не только научная, чтобы поверить в его перспективность и с головой окунуться в методологический анализ и обоснование системных исследований.

Чуждый отвлеченного теоретического умствования, Э.Г.Юдин уяснял сущность, специфику и конструктив- ные возможности системного подхода на материале конкретных наук, в той или иной мере проводящих или хотя бы стремящихся проводить системные исследования. И это опять-таки становилось для него полем для встреч и открытого диалога с разными специалистами. Его общая культура, его философская позиция и несомненная одаренность делали такие диалоги плодотворными для всех участников. В свое время об этом хорошо сказал психолог и лингвист А.А.Леонтьев: «...далеко не каждый философ может так свободно говорить с психологом на его языке, как это умел делать покойный Э.Г.Юдин».

Только ли с психологом? Очень показательна и его работа с экологами, его анализ методологических проблем экологии — именно с точки зрения системного подхода. Или другой пример: в последние месяцы своей жизни Эрик Григорьевич начал еще один методологический эксперимент в новой научной области — эргономике. Но эту работу, цель которой ему виделась в оформлении особого теоретического предмета эргономики, ему не удалось завершить.

Естественно, такой способ работы — в отличие от исследования того, что уже апробировано и общепринято, — сопряжен с известным риском, поскольку обоснование должен получить не готовый результат, а путь, ведущий к его отысканию. От методолога, ставящего перед собой такие задачи, требуется, наряду с логической культурой мышления, также и особая творческая смелость, тонкая научная интуиция, критичность ума, позволяющая отсечь все лишнее, наносное и бесперспективное, в сочетании с четкой восприимчивостью, открытостью по отношению к новому. Эти качества органически сочетались в творчестве Э.Г.Юдина.

Интерес Э.Г.Юдина к методологии, своеобразие его позиции как методолога во многом обусловлены именно его «настроенностью на общение», устремленностью к конструктивному скрещению мысли людей разных специальностей. Методологической работе присуща одна очень существенная особенность — в ходе ее выявляется и акцентируется устремленность представителей каждого уровня научного познания на рефлексивное, сознательное отношение к своему делу, его методам, нормам и ре- гулятивам.

Методолог стремится превратить эту нечеткую вначале установку ученого в объект его осознанной работы. Тем самым он стимулирует общую заинтересованность в обсуждении проблем организации и построения знания в каждой области и находит способы коммуникации между специалистами разных отраслей современного научного производства. Такая устремленность в максимальной степени была присуща Э.Г.Юдину.

Его исследования — это ни в коей мере не развертывание предзаданной умозрительной схемы, они движимы личностным видением проблем, их места в более широком идейном контексте. Предлагаемые им решения этих проблем оказываются в то же время выражением его личностного взгляда, взгляда человека, включенного в нашу культурную ситуацию, в ее поиски и альтернативы, человека, воспринимающего эту ситуацию как свою, как условие, предпосылку и поле для своей деятельности. Сейчас эти решения, отложившиеся в опубликованных им работах, уже живут своей собственной жизнью. Тогда же, когда эти решения искались, они не были чем- то «уже ставшим» и не воспринимались самим Э.Г.Юдиным как нечто завершенное. Они были моментами его «вопрошания», его поисков, моментами, в которых находили свое выражение и объективные проблемы, требующие философского размышления, и его собственная интеллектуальная и духовная работа.

* * *

Анализу — в разных плоскостях, с разных сторон, в разных взаимосвязях — методологических проблем, так же как и проблем системного подхода, деятельности, науки, было посвящено практически все научное творчество Э.Г.Юдина. Чем же обусловлена постановка такой задачи — уяснения природы методологического анализа? Для ответа на этот вопрос необходимо коротко охарактеризовать основные направления разработки проблем методологии в отечественной литературе того времени.

Период конца 50-х — начала 60-х годов был весьма примечательным для развития исследований в области философского анализа науки. Он отмечен существенным расширением круга вопросов, рассматриваемых в этих исследованиях, резким повышением интереса к логико- методологической проблематике. Знание вообще, и прежде всего научное знание, в этот период начинает исследоваться не только в плоскости соотношения истины и объекта, т.е. соответствия знания объекту, — оно анализируется и как деятельность, точнее — как результат и вместе с тем предпосылка собственно познавательной, а также и практической деятельности человека. При таком взгляде на знание, естественно, в центре внимания оказываются проблемы детерминации как результатов познания, так и познавательного процесса совокупностью используемых в этом процессе средств, а следовательно — и проблемы изучения самих средств познания.

Этот интерес к исследованию познавательной деятельности возникает, видимо, под влиянием целого спектра причин, а потому принимает самые разнообразные формы и направления. Оглядываясь сейчас назад, с известной долей условности можно выделить несколько таких направлений, более четко обозначившихся в последующие годы.

Речь идет, во-первых, об исследованиях в сфере логики науки, прежде всего — об анализе языка науки как важнейшего средства познания, причем анализе, осуществляемом главным образом с помощью аппарата современной формальной логики. Другое направление можно обозначить как проблемы логики научного исследования. Здесь в качестве основной единицы познавательной деятельности рассматривается процесс научного исследования как нечто целостное; изучаются возможные структурные расчленения этого процесса и составляющие его этапы и процедуры.

Наконец, третье направление не может быть охарактеризовано с такой определенностью, как первые два. Оно занимается проблематикой методологии науки и изучает практически всю совокупность познавательных средств, включая понятийный аппарат научного исследования, применяемые в нем методы и теоретические схемы, методологические принципы и установки, на которые оно опирается, и т.п. Можно попытаться очертить лишь две крайние, предельные тенденции, которые как бы ограничивают диапазон исследований по методологии науки. Первая из них связана со стремлением построить единую, универсальную азбуку приемов и методов науч- ного мышления, или еще шире — представить методологию как всеобщую теорию деятельности, которая выполняла бы нормативные функции по отношению к каждому конкретному виду деятельности. Напротив, вторая из этих тенденций ограничивается лишь анализом специфических методов той или иной конкретной научной дисциплины. Принимаемый при этом в качестве исходной предпосылки тезис об обусловленности методов познания прежде всего и исключительно изучаемым объектом подчас влечет за собой сведение методологического анализа к простому описанию методов различных наук, причем сами эти методы понимаются в таком случае как нечто эмпирически данное, нечто непосредственно регистрируемое.

Уже сам факт многоплановости современных методологических исследований свидетельствует о том, что каждое вновь проводимое исследование такого рода должно уяснить себе свой собственный смысл, свои задачи и возможности. Но более того, в этой ситуации возникает и особая проблема — проблема дифференциации, выявления и сравнительного изучения различных составляющих методологического знания. Речь идет о необходимости исследования функций, которые выполняет методологическое знание на разных этапах научного поиска, различных уровней самого этого знания, а также об анализе возможностей методологии и ее места в современном научном познании, — в частности, соотношения методологического и предметного, теоретического знания. Этот круг проблем, связанных с осознанием своеобразия как исследовательской позиции методолога, так и результатов, получаемых в ходе методологического исследования, и привлекал внимание Э.Г.Юдина.

Однако выявление и изучение многообразия форм, в которых существует современное методологическое знание, представляет собой лишь одну из задач его философского анализа. Решение этой задачи с необходимостью требует рассмотрения другой задачи, тесно связанной с первой и дополняющей ее. Эта вторая задача состоит в том, чтобы найти способы объединения различных уровней методологии, проанализировать механизмы включения знаний, получаемых в рамках этих уровней, в ткань конкретного научного исследования. В этой связи Э.Г.Юдин обращается к изучению того уровня методологии, который называется уровнем общенаучных

23 - 197

методологических направлений. В качестве примеров таких направлений можно назвать системный подход как общенаучную методологическую концепцию; дея- тельностный подход, реализующийся в самых различных областях современного гуманитарного знания; здесь же — и проведенный Э.Г.Юдиным анализ редукционизма и элементаризма как специфических методологических ориентаций, характеризующих не только какую-либо одну научную дисциплину, но и стиль научного познания в целом в определенный период.

При непосредственном рассмотрении того или иного конкретно-научного исследования удается зафиксировать, как правило, лишь то, что в нем применена определенная совокупность специально-научных методов, а также методологических и технических средств, характерных для данной научной дисциплины. Если методологический анализ ограничивается фиксацией такого положения дел, т.е. трактует позицию исследователя натуралистически, не делая предметом рефлексии те предпосылки и основания, на которых она строится, или попросту не отдавая себе отчета в их наличии (это характерно, в частности, для многих версий позитивистского понимания методологии), — то при этом неизбежно оказывается вне поля зрения методологическая роль философского знания. Дело в том, что воздействие на научное исследование философской методологии как особого уровня методологического знания, как правило, не бывает прямым. Философия выполняет свою методологическую роль, воплощаясь в определенную совокупность исходных установок, причем в конкретно-научном исследовании эти установки реализуются благодаря наличию методологических знаний особого рода — тех знаний, которые автор относит к уровню общенаучных методологических направлений, методологических подходов и т.п. По мере изучения конкретных методологических проблем, привлекавших внимание Э.Г.Юдина, он снова и снова обращался к вопросу о природе и задачах методологического исследования. Взгляды Э.Г.Юдина на этот вопрос претерпели заметную эволюцию, и в своих последних работах он приходит к широкой трактовке методологии как учения о структуре, логической организации, методах и средствах деятельности. В этой трактовке представляются принципиально важными два мо- мента. Во-первых, методология не ограничивается анализом одних лишь осознанно, рационально используемых исследователем средств; ее интересуют также далеко не всегда фиксируемые основания, условия, предпосылки познавательной деятельности. Иными словами, методология выступает как рефлексия относительно смысла и направленности того или иного вида деятельности, причем рефлексия, цель которой не только рационализация деятельности, но и выявление ее человеческих мотивов, ее нравственных и ценностных регулятивов. Сама деятельность по получению и применению знаний выступает, таким образом, не как порождение одного лишь чистого интеллекта, а как реализация всех духовных, личностных сил человека.

Во-вторых, методология в понимании Э.Г.Юдина образует необходимый компонент не одной лишь научной, но вообще всякой деятельности в той мере, в какой последняя становится предметом осознания, обучения и рационализации. Это значит, что в определенном отношении методологическое знание помимо науки имеет своим объектом всю культуру в целом — в особенности культуру, в которой существенно деятельностное начало и связанный с ним мощный импульс рационализации, стимулирующий. развитие научного знания и во многом определяющий его проникновение в самые разные сферы человеческой жизни. Такой подход позволяет избежать узкопрагматического понимания методологии, когда она фактически сводится к перечню рецептов для желающих делать научные открытия. Вместе с тем он открывает возможность для методологического по своему характеру анализа не только внутринаучных проблем, но и проблем взаимодействия науки и иных составляющих культуры, науки и общества, а также проблем, связанных с оценкой научного знания с точки зрения развития всей культуры в целом. Это нашло отражение, в частности, в рассмотрении Э.Г.Юдиным проблемы соотношения философии и науки, а также в глубоком и всестороннем анализе понятия деятельности. Еще одним следствием такого подхода является то, что он делает возможным методологическое исследование, наряду со сформировавшимися, также и таких областей научного знания, которые только приступают к построению собственного теоретического аппарата, собственного предмета изучения. В этой связи можно сослать- ся в качестве примера на начатую Э.Г.Юдиным в последние годы его жизни работу по методологическому обоснованию предмета эргономики. Уже первые проделанные в этом направлении шаги показали, насколько продуктивным может быть непосредственное сотрудничество методологов со специалистами конкретной области знания.

Следует отметить и такое обстоятельство. Для современной литературы, исследующей философские проблемы науки, характерна установка на преодоление существовавшей долгие годы разобщенности эпистемологических и социологических подходов, на то, чтобы синтезировать их и таким путем построить единое основание для анализа науки. Представляется, что свою роль в преодолении этой разобщенности сыграла и концепция методологического анализа, выдвинутая Э.Г.Юдиным, которая была ориентирована на рассмотрение в рамках методологического по своему характеру исследования социокультурных, исторически развивающихся определений деятельности.

В своих работах Э.Г.Юдин постоянно предостерегал от абсолютизации возможностей методологии, от такого «методо логизма», который фактически подменяет работу с самим предметным содержанием и прикрывает худо- сочность собственно теоретических построений. Эта же критичность лежала в основе его интереса к осмыслению места методологии в культуре, ее исторически изменяющихся функций. Той же критичностью было обусловлено и его обращение к уяснению границ и возможностей предельного основания методологического анализа — понятия деятельности, стремление рассмотреть его в историческом контексте, критическое исследование существующих трактовок этого понятия и способов его расчленения.

Показательна также и разработка Э.Г.Юдиным вопроса о многообразии форм самосознания науки. Развивая широкую трактовку методологии, он вместе с тем был чрезвычайно далек от того, чтобы считать методологию единственной формой этого самосознания и вообще универсализировать теоретическое отношение к действительности, которое в наши дни с наибольшей полнотой воплощается в научном знании. В проведенном им совместно с В.С.Швыревым анализе сциентизма и антисциентизма как мировоззренческих ориентаций, характер-

ных для современной

своем обращении к

этическим проблемам Н QJ IX Г1 ^.х.хОдин стремился показать, что теоретическое отношение не может быть не только универсальным, но даже и самодостаточным основанием для деятельности в сфере научного познания — не говоря уже о других сферах культуры. Мировоззрение человека, его духовный мир с необходимостью включают в себя и то, что человек приобретает в своем художественном, этическом, чувственно-практическом опыте, в своем общении с другими людьми.

* * *

Среди тем, привлекавших внимание Э.Г.Юдина, особое место занимает проблематика системных исследований, разработку которой он проводил — во многом совместно с И.В.Блаубергом и В.Н.Садовским — практически на протяжении всей своей научной деятельности. Развитие взглядов Э.Г.Юдина на методологические проблемы системных исследований в какой-то мере отразило тогда еще недолгую, но достаточно насыщенную эволюцию этой сферы познания в отечественной литературе.

Вопросы методологии системных исследований начали изучаться в нашей стране в начале 60-х годов. К этому времени в отечественной философской литературе уже сложилась традиция изучения проблем целостности, ставшая одним из оснований разработки системного подхода. Другим основанием оказался критический анализ системных концепций, предложенных зарубежными авторами. Одна часть этих авторов ставила своей задачей построение общей теории систем, различные варианты которой разрабатывались на основе понятий кибернетики (У.Росс Эшби, О.Ланге и др.), либо математики (М.Ме- сарович, М.Тода и Э.Шуфорд, Дж.Клир и др.), либо органицистской биологии (например, Л.Берталанфи). Наряду с этим развивалось и другое, более прагматически ориентированное направление исследования систем, связанное с именами, например, Р.Акоффа, К.Уэст Черчмена, Дж.Викерса и др. Представители этого направления опирались главным образом на понятийный аппарат исследования операций, принятия решений, системотехники и ряда других, по преимуществу прикладных, научных дисциплин.

В работах отечественных авторов, и в частности Э.Г.Юдина, с самого начала был взят курс на выявление и изучение методологических аспектов системного подхода. Была показана необоснованность попыток некоторых авторов представить системный подход как некую новую философию, стоящую над всеми предшествующими философскими направлениями, или как «науку наук» натурфилософского толка. Были проанализированы тенденции современного научного познания, определяющие широкое распространение в нем системных методов исследования. Началась работа по выделению и методологическому анализу ключевых понятий системного подхода, таких, как «система», «структура», «элемент», «целостность», «связь», «организация», «управление» и т.п., а также по изучению специфических установок и принципов системного исследования.

Именно в этих первых публикациях Э.Г.Юдина и его соавторов, приведших к формулировке первых, пусть пока еще довольно общих и расплывчатых, представлений о существе и своеобразии системных методов познания, были заложены необходимые основы для последующего ретроспективного анализа исторических истоков системного подхода.

Дело в том, что, только исходя из достаточно развитого состояния разработки системного подхода и, самое главное, осознания его специфики, можно ставить задачу изучения предыстории и истории его становления. Ведь исследователи, имеющие отношение к этой предыстории, отнюдь не осознавали, да и не могли осознавать особенности применяемых ими средств и методов познания сквозь призму будущего состояния науки. Этот момент особенно важно подчеркнуть, поскольку непонимание его было источником многих критических выступлений в адрес системного подхода. В ходе такого ретроспективного анализа большое внимание уделялось системным идеям, содержавшимся в работах выдающихся естествоиспытателей прошлого.

Дальнейшая разработка развивавшейся Э.Г.Юдиным концепции системного подхода осуществлялась им в тесной связи с последовательным вовлечением в сферу методологического анализа нового конкретно-научного материала. Более того, можно сказать, что обращение к материалу конкретных наук, в той или иной мере использующих или хотя бы стремящихся использовать системные методы исследования, а также непосредственное творческое сотрудничество с представителями этих наук были для Э.Г.Юдина основным импульсом в работе, направленной на уяснение сущности, специфики и конструктивных возможностей системного подхода.

Характерным в этом отношении стало вовлечение в сферу интересов Э.Г.Юдина экологической проблематики, которое во многом стимулировалось творческими контактами с известным биологом К.М.Хайловым. Юдину удалось показать, что объект экологического исследования с самого начала строится как системный, причем системность этого объекта не дана исследователю изначально, а задается в ходе его методолого-теоретичес- кого конструирования. Выяснилось также, что экологу в его работе необходим не столько какой-либо развернутый вариант общей теории систем, сколько методологическое осмысление принципов, на основе которых конструируется, задается объект его исследования. Обращение к материалу экологии позволило, далее, переосмыслить и конкретизировать методологическое содержание таких понятий системного подхода, как «связь», «организация», «целостность».

Большое значение для разработки методологических проблем системного подхода имели материалы встречи- дискуссии «Системный подход в современной биологии»176, одним из главных организаторов которой был Э.Г.Юдин. В этой дискуссии, в частности, была поставлена проблема соотношения организации и эволюции, или, в более широком плане, соотношения синхронического и диахронического аспектов в системном исследовании; были выявлены также те реальные проблемы методологического характера, которые заставляют биологов обращаться к системному подходу.

Опираясь на анализ попыток применения системных идей в различных областях науки, а также на представление о многоуровневом строении методологического знания, Э.Г.Юдин в своих последних работах177 выдвигает и обосновывает трактовку системного подхода как общенаучного методологического направления, характерного для современной науки. В такой трактовке системный подход выступает как форма внутринаучной рефлексии, фиксирующая момент общности, характерной для способов постановки проблем, а также для методов построения предмета исследования и получения теоретического знания в самых разных научных дисциплинах. При этом важной особенностью системного подхода является его антиредукционистская направленность.

За обращением представителей конкретных наук к идеям и принципам системного подхода кроется, как правило, неудовлетворенность существующими теоретическими конструкциями и признание их неадекватности накопленному эмпирическому материалу или проблемам (как теоретическим, так и прикладным), на решение которых направлено то или иное исследование, или, наконец, критериям методологического порядка.

Такая трактовка системного подхода позволила выделить и проанализировать различные по своим интенциям и возможностям применения в специальных науках формы и направления системных исследований. На основании этой трактовки удалось провести методологически корректное различение системного подхода, структурно- функционального анализа, структурализма, кибернетического подхода как общенаучных методологических концепций, а также выявить связи, существующие между ними. Наконец, понимание системного подхода как общенаучного методологического направления позволило абстрагироваться в аналитических целях от конкретного содержания той или иной концепции, воплощающей принципы системного подхода. Благодаря этому открылась возможность при обращении к историко-научной проблематике выявить системное содержание предшествующих научных концепций и теорий (работу такого рода Э.Г.Юдин проделал, в частности, на материале психологии).

Обоснование данной трактовки системного подхода осуществляется опять-таки в процессе обращения автора к новому научному материалу. Так, например, при рассмотрении эволюции деятельностной концепции в психологии Э.Г.Юдин показывает, что системный подход выполняет функцию критики существующего предмета психологического исследования и позволяет наметить пути построения нового предмета178. Привлечение принципов системного подхода в эргономике было обусловлено необходимостью создать собственный теоретический остов этой формирующейся научной дисциплины, которая оперирует данными, заимствованными из самых различных сфер познания, так или иначе связанных с изучением трудовой деятельности человека.

Помимо всего сказанного, разработанная Э.Г.Юдиным и его соавторами концепция позволила подвергнуть методологической критике универсалистские притязания, нередко выдвигавшиеся от имени системного подхода, причем критике конструктивной, направленной на выявление его вполне реальных, но вместе с тем и отнюдь не безграничных возможностей в применении к конкретно- научному познанию. Смысл этой критики состоял в следующем. Будучи одним из методологических направлений, системный подход не может претендовать на решение специально-научных задач, подменять собой содержательное теоретическое исследование. Он способен ориентировать движение исследовательской мысли, но ни одна научная теория не может быть выведена дедуктивно из принципов системного подхода.

Вообще для системных исследований, поскольку они проводятся с осознанной методологической направленностью или фактически выполняют функции методологического знания, серьезной проблемой является, как отмечал Э.Г.Юдин, конструктивность, нетривиальность их конечных результатов. Конкретные науки в своем развитии нередко демонстрируют поразительную невосприимчивость ко всякого рода методологическим пожеланиям и рекомендациям, высказываемым в общем виде. С подобной ситуацией приходится сталкиваться и в сфере мето- дологии системных исследований. И здесь существенно необходимым становится диалог методолога и теоретика, опирающийся на заинтересованность методолога в том, чтобы проверить, насколько его построения адекватны тому предметному содержанию, с которым работает теоретик, насколько они продуктивны в этом отношении. Именно такая заинтересованность характерна для работы Э.Г.Юдина в сфере методологии системного исследования.

Говоря о стремлении выявить реальный потенциал системного подхода, следует отметить и критическое отношение Э.Г.Юдина к получившей распространение в начальный период развития системных исследований точке зрения (которой придерживался тогда и он сам). Согласно этой позиции, только системный подход может дать средства для получения синтетических теоретических представлений о таких сложных объектах, которые изучаются сразу несколькими научными дисциплинами.

Как выяснилось в дальнейшем, для построения таких синтетических представлений недостаточно одних лишь средств методологического анализа; конечные основания корректной постановки и решения подобного рода проблем задаются собственно теоретическим движением, осуществляемым в рамках конкретных дисциплин, которые изучают данный объект. Решающую роль при этом играет соотносительная направленность и уровень теоретического развития каждой из дисциплин. Методология же в данном случае в состоянии сформулировать только самые общие требования к такому синтетическому предмету и способствовать его построению, позволяя осуществлять рефлексию, систематически контролирующую движение в теоретической плоскости.

Рассматривая системный подход как методологическое направление современной науки, Э.Г.Юдин не ограничивается изучением одной лишь внутринаучной «жизни» системного подхода. Это касается как исследования тех общекультурных и социальных предпосылок, которые наряду с методологическими предпосылками привели к формированию и широкому распространению системных идей, так и анализа самого системного подхода, сфера действия которого наряду с наукой затрагивает также и социальную практику. Сам процесс проникновения в современную науку, в самые разные ее отрасли принципов системного подхода в значительной мере обу- словлен изменением форм включения научного знания в жизнь общества, расширением социальных функций науки179. Здесь можно отметить и распространение междисциплинарных исследований, и наличие целого спектра глобальных, комплексных проблем, которые ставит перед наукой современная практика, и многое другое.

Показателен в этом отношении интерес Э.Г.Юдина к процессам внедрения системной методологии в практику социального управления. Системная методология, воплощающаяся, например, в виде принципов системного анализа, выступает фактически как форма трансляции методов и приемов научного мышления, вообще стандартов научности, в разные сферы деятельности современного человека, прежде всего — в те сферы, которые связаны с управлением экономическими и социальными процессами. Таким образом, разработка методологической проблематики системного подхода приводит к необходимости обращаться к анализу целенаправленных систем, включающих такие компоненты, как деятельность, цель, сознание, ценности; иными словами, здесь задачи разработки системного подхода как одной из форм внутрина- учной рефлексии перекликаются с кругом вопросов, относящихся к компетенции той рефлексии, которую Э.Г.Юдин называет внешней, «неспецифической» и предметом которой являются социальные условия и результаты процесса познания.

* * »

Еще одним направлением научных интересов Э.Г.Юдина было изучение проблемы деятельности. В своих исследованиях Э.Г.Юдин опирался на разработку проблематики деятельности в отечественной философской и психологической литературе, и он был по существу одним из первых отечественных философов, обратившихся к исследованию принципа деятельности, его методологического значения для различных отраслей научного знания.

Для понимания ценности проведенного Э.Г.Юдиным философского анализа деятельности надо иметь в виду следующее. Его теоретические взгляды формировались в тот период, когда в учебной литературе была распространена односторонняя трактовка всей деятельности лишь как материально-производственной по своему характеру. В результате этого не проводилось исследований, направленных на то, чтобы осмыслить увеличивающееся многообразие форм человеческой деятельности, выявить их фундаментальные характеристики и построить тот или иной вариант их типологии.

Сложное взаимовлияние практики и теории, материальной и духовной деятельности при таком подходе крайне упрощалось, а практика оказывалась внешним по отношению к теории фактором. Иными словами, практика отчленялась от теоретической деятельности и истолковывалась как внетеоретическая по своей природе. Теория же трактовалась, по сути дела, лишь как систематическое изложение готового знания, как упорядоченная совокупность понятий, суждений, высказываний. В рамки этих представлений вообще не укладывается активная природа теоретического мышления, в их границах невозможно понимание теории как познавательной деятельности, отсутствует возможность анализа специфических средств и форм организации исследовательской работы.

В 50 — 60-х годах в отечественной философской литературе наметился существенный сдвиг в разработке этого круга проблем. Становилось все более очевидным, что дальше уже нельзя ограничиваться простым изложением представлений о роли практики как основания знания и критерия его истинности, необходимо на материале современных наук, их истории раскрыть смену функций понятия деятельности, показать происходящие в структуре деятельности изменения, выявить новые формы взаимоотношения теории и практики.

Именно в этом русле проводились исследования большой группой отечественных философов, в том числе и Э.Г.Юдиным. Упрощенный, сугубо экстерналистский подход, по существу дела, выносит критерии истинности научного знания за пределы гносеологии. Кроме того, подобный взгляд упускает из виду сложную диалектику практики и теории, а именно то, что современные формы практической деятельности — и эксперимент, и материальное производство — нагружены теоретической компонентой, являются материальным воплощением, объективацией теоретической работы человеческого ума. В свою очередь, и теория при этом не может быть понята как определенный способ диалектического снятия схем и структур практической деятельности.

Последняя инстанция, выступающая в функции обоснования и оправдания истинности знания, усматривается в этом случае в сфере, с самого начала определяемой как нечто внешнее по отношению к познавательному процессу. Нетрудно заметить, что превращение практики во внеположенный познанию и гносеологии фактор представляет собой апелляцию к вненаучным критериям истинности. Подобный подход, помимо того, что он чреват вульгарным социологизмом, отнюдь не снимает вопроса об основаниях выбора этой внешней инстанции, выступающей в роли критерия истины, о возможности оправдания такого критерия.

В работах, выполненных в самые последние годы и месяцы жизни, Э.Г.Юдин обратился к прослеживанию тех процессов, в ходе которых многие конкретно-научные дисциплины гуманитарного профиля обращаются к принципу деятельности как к эффективному методологическому средству построения своего предмета. Так, в 30-х годах в отечественной психологии сложилось успешно развивавшееся позднее так называемое культурно-историческое направление в изучении психики. По мере развития этого направления исходное понятие психологического анализа — предметное действие — все более и более конкретизировалось, выявлялись его новые аспекты, раскрывался механизм связи между предметным и мыслительным действием.

В середине нашего века формируются новые научные дисциплины, так или иначе обращающиеся к принципу деятельности. Среди них следует назвать эргономику, сделавшую предметом своего исследования трудовую деятельность, формы ее оптимального осуществления в условиях высочайшей технической оснащенности современного производства. В это же время формируется и такая дисциплина, как науковедение, для которой весьма существенным оказывается анализ науки как разветвленной системы различных форм деятельности. Такой подход к науке позволил понять науку и как специфическую сферу деятельности, цель которой — достижение нового научного знания, и как сложную сеть коммуникаций между учеными.

Принцип деятельности и его методологическое осмысление постоянно привлекали внимание Э.Г.Юдина. Его взгляды и на существо, и на методологическое значение этого принципа претерпели известную эволюцию, и наиболее весомые результаты были получены им именно в последние годы его жизни. К числу самых важных и перспективных результатов относятся, во-первых, его интерпретация методологии и ее задач, во-вторых, предложенная им схема анализа функций принципа деятельности в различных формах духовного производства, в- третьих, применение идей системного подхода к анализу деятельности180.

Принцип деятельности позволил автору уточнить трактовку вопроса о месте и функциях методологии в составе философского знания. Познание истолковывается им как процесс деятельности, как система различных познавательных актов; в свою очередь, деятельность предстает как предельное основание различных уровней методологического анализа. Именно этот деятельностный подход позволяет не только уяснить смысл методологии, но и выявить способы конструктивного построения предметов ряда наук (либо через процедуры измерения, либо благодаря эксперименту, либо сама деятельность оказывается предметом исследования или объектом конструирования). Э.Г.Юдиным была предложена схема анализа различных функций понятия деятельности, в которых оно выступает в научном мышлении. Эта схема раскрывает переходы от объяснительного принципа к предмету исследования, от философского принципа — к изучению деятельности в ряде научных дисциплин, таких, как социология, психология, языкознание, науковедение, и, наконец, переход к новой «размерности» принципа деятельности, когда деятельность становится объектом конструирования в таких нормативных дисциплинах, как эргономика, системотехника, техническая эстетика и др.181.

На большом историко-философском и научном материале Э.Г.Юдин раскрывает эволюцию объяснительных принципов в философском знании, направленную от идеи космоса к идее природы, а затем — к принципу деятельности, первоначально развитому в немецкой классической философии. Уже сам по себе такой подход к развитию философского мышления является оригинальным. Но Э.Г.Юдин не ограничивается этим и обращается к анализу перехода от объяснительного принципа к формированию специфического предмета исследования ряда научных дисциплин на базе понятия деятельности.

Переход от одного уровня анализа деятельности к другому, от одной функции принципа деятельности к другой — сложный процесс, предполагающий выработку специфических для каждой научной дисциплины единиц расчленения. Э.Г.Юдин одним из первых в нашей логико-методологической литературе обратил внимание на то, что единицы анализа задают специфические схемы объяснения в рамках тех или иных исследовательских программ даже внутри одной научной дисциплины. Так, он показывает различные методологические функции таких единиц психологического анализа деятельности, как предметное действие, операция, поведение, творчество, процесс и др.

Деятельность, будучи предметом исследования, трактуется весьма различно в соответствии с выбранными в том или ином психологическом направлении единицей анализа и схемой объяснения. Однако принцип деятельности позволяет не только выявить многообразие единиц расчленения, но и рассмотреть их в некоторой общей перспективе. Подчеркивая, что принцип деятельности является своего рода общей системой отсчета для многообразных исследовательских направлений в психологии, Э.Г.Юдин ставит вопрос и о поиске новых единиц анализа, и о выработке более адекватного расчленения деятельности, нежели все существующие.

Говоря о тех перспективных результатах, которые достигнуты им в тонком и содержательном исследовании функций принципа деятельности, нельзя не отметить еще одной особенности этих исследований, а именно, критического отношения автора ко всякого рода абсолютизациям этого принципа. Причем следует особо подчеркнуть, что это критическое отношение было позитивным, оно не вырождалось в скептически-нигилистическое отношение к возможностям принципа деятельности, а диктовалось стремлением вскрыть как культурно-исторические, так и методологические границы его применимости, выявить его эвристические возможности.

Так, анализируя процесс превращения деятельности в ведущую ценность западноевропейской культуры, Э.Г.Юдин обращал внимание на позитивные и негативные последствия этого процесса. Его исследование не ограничивалось фиксацией исторического значения этой жизненной и культурной ценности; Э.Г.Юдин показывал и те сдвиги, которые происходят в сознании и мотивах поведения людей при абсолютизации этой ценности, при превращении ее в самоцель, при отсечении деятельности от внутреннего мира и нравственных устоев личности182. В этом отношении показательно уже упоминавшееся ранее его исследование ценностных ориентаций и мировоззренческих оценок науки, таких, как сциентизм и антисциентизм. Философский анализ науки дополняется здесь уяснением специфических форм отношения к науке, складывающихся в том или ином типе культуры. В противовес активистской, технократически-«деляческой» установке, приводящей в конце концов к сциентизму, Э.Г.Юдин видит в деятельности, наполненной духовным и нравственным содержанием, необходимый источник прогресса и личности, и культуры, и науки. Иными словами, ведущей линией в анализе эволюции принципа деятельности у него было стремление рассмотреть этот принцип в широком социальном и культурном контексте, выявить предельные основания самой деятельности и тем самым обозначить пределы и возможности конструктивного использования этого принципа в методологической работе. Эти глубинные слои самой деятельности выявляются им в разных плоскостях — в обращении и к ценностям культуры, и к личности, прежде всего к ее мотивационным ориентациям и мировоззрению. Поиск такого рода фундаментальных оснований самой деятельности существенно осложняет ее методологический анализ, поскольку вводит в него новые параметры этического и социально-психологического плана. Думается, что этот поворот в исследованиях Э.Г.Юдина отвеча- ет актуальным запросам нашего времени, для которого характерно стремление выработать новые ориентиры, в том числе и моральные, для всех форм жизнедеятельности человека в современном мире, включая и его отношения к природе.

• • •

Давно было отмечено, что существует два типа ученых. Одни направляют силу своего интеллекта на решение уже поставленных вопросов, стремятся найти ответы, и притом такие, которые имели бы лик завершенности, неподвижные и ясные контуры некого целого — философской системы, теории и т.п.

Есть и другой тип ученых. Их особенно привлекает постановка и обнаружение новых проблем, они остро чувствуют ограниченность близко лежащих решений, умеют спрашивать и не признают ответов, закрывающих путь для дальнейшего движения мысли. Это — тип ученых деятельных, динамичных, открывающих новые пласты смысла и не склонных замыкать его в неких сис- темосозидающих конструкциях. Они нуждаются в аудитории, в непосредственном отклике на свои работы, в тесном общении с сотрудниками. Ученый такого типа полон воодушевления и умеет передавать его другим.

Эрик Григорьевич Юдин принадлежал, скорее всего, к этому второму типу.