В. А. Лекторский ГЕНРИХ СТЕПАНОВИЧ БАТИЩЕВ И ЕГО «ДИАЛЕКТИКА ТВОРЧЕСТВА»

Для меня писать о Генрихе Батищеве и легко, и трудно. Легко потому, что я очень хорошо его знал. Я увидел его впервые в сентябре 1943 года, в 4 классе московской школы № 59.

Я читал все его работы еще до публикации, обсуждал их, спорил с ним, был в курсе всех изменений в его принципиальных позициях. Когда я сегодня читаю его тексты, я легко могу восстановить тот конкретный идеальный контекст, в котором они рождались, для меня ясно, кому он оппонирует, даже тогда, когда он не называет конкретных имен (а он спорил и со своими философскими учителями, в частности с Э.В.Ильенковым, и даже с самим собою, с теми позициями, которые он до недавних пор защищал, но потом оставил).

Вместе с тем мне трудно писать о Генрихе как раз по той же самой причине. Оценка идей мыслителя предполагает определенную отстраненность, рассмотрение его концепций в контексте «большого времени», как сказал бы М.М.Бахтин. Такой отстраненной позиции я занять не могу. Для меня он все же не Генрих Степанович, один из крупнейших наших философов за последние 30 лет, основатель философской школы, человек, к словам которого с почтением прислушивались многие ученики, а близкий друг Генрих, наши отношения с которым выражались не только в разговорах на философские темы (хотя для нас это всегда было самым главным, ибо, как подчеркивал Генрих, ваша философия и определяет вашу жизнь).

Тем не менее я попытаюсь высказать свои соображения о том, что сделал Генрих Степанович в философии, и почему то, что он сделал, важно и нужно сегодня, сознавая сугубо предварительный характер своих рассуждений. Как я уже заметил, философская позиция Г.С.Батищева не оставалась неизменной. Уже первые его работы показали, что в философию пришла неординарная личность со своим видением проблем, с оригинальными идеями. Это было начало 60-х годов, когда после XX съезда партии появилась надежда на перемены в общест- ве. многие наши философы в это время начинают осваивать ранние произведения К.Маркса с их проблематикой отчуждения, овеществления, с их гуманистическим пафосом и критикой бюрократического и казарменного социализма. В то время многим казалось, что именно в этих работах Маркса и указан путь истинно гуманного социализма (или «социализма с человеческим лицом», как несколько лет спустя скажет лидер «Пражской весны» А.Дубчек). Нужно заметить, что для наших официальных идеологов того времени подобное «гуманистическое» или «антропологическое» прочтение Маркса представлялось величайшей ересью и поэтому подвергалось осуждению. Тем не менее влияние подобной интерпретации было значительным. Во всяком случае многие из тех, кто всерьез относился к философии, кто решительно не разделял официальную догматическую версию марксизма и пытался философски обосновать свое неприятие невыносимой социальной реальности, с восторгом приняли подобное понимание марксизма как гуманизма.

В своей книге «Противоречие как категория диалектической логики» (М., 1963) Генрих Степанович оригинально попытался соединить идущий от Э.В.Ильенкова анализ методологической проблематики, в частности, вопроса об антиномиях в познании (с точки зрения последнего, философия должна быть теорией познания, диалектической логикой), с темами философской антропологии, понятой в духе раннего Маркса: отчуждение, овеществление, деятельность.

Следующий этап в развитии идей Генриха Степановича наиболее ярко представлен в его большой статье «Деятельная сущность человека как философский принцип», опубликованной в 1969 г. Это уже этап критики точки зрения субстанциализма (а по сути дела, и материализма) с позиций своеобразного фихтеанизированного марксизма (нужно сказать, что ранние работы Маркса дают повод для такой именно их интерпретации). В центре концепции Г.С.Батищева этого времени идеи деятельности, понятой как творчество, как критика, как ре- волюционный выход за пределы существующих социальных и культурных формообразований (Генрих Степанович очень любит в это время пользоваться марксовым выражением о «революционно-критической деятельности»), Человек понят как суверенная личность, которая имеет право судить обо всем на основании своих собственных убеждений. Эту работу (как и целый ряд других, к ней примыкающих) пронизывает ярко выраженный анти-авторитарный пафос.

Естественно, что эта и другие подобные ей работы Г.С.Батищева вызвали шквал идеологической критики, что имело для него ряд неприятных последствий. В течение многих лет ему было очень трудно публиковаться. До конца своих дней он оставался под подозрением партийного начальства. Критики работ Генриха Степановича этого периода справедливо усмотрели в его работах неприятие идеологического контроля со стороны Коммунистической партии (действительно, какой внешний контроль над собой может признавать суверенная личность?)55.

Вместе с тем новую позицию Г.С.Батищева не мог разделить и его философский учитель Э.В.Ильенков. Не по причине ее антибюрократического пафоса, который последний разделял, а потому, что не мог принять анти- субстанциалистское, фихтеанское истолкование деятельности (сам Ильенков в это время испытывает обаяние спинозовского субстанциализма).

Третий этап в философском развитии Г.С.Батищева, который начинается примерно с середины 70-х годов, формально может выглядеть как своеобразный «синтез» субстанциализма и антисубстанциализма. В действительности это был не синтез, а, по сути дела, выход за пределы самой этой оппозиции и раскрытие принципиально новых горизонтов, распутывание новых проблемных узлов в связи с философским пониманием человека. Мысль философа постоянно развивалась и в рамках этого этапа. Вся жизнь Генриха Степановича была постоянным исканием, которое не прекращалось до самой смерти. В самых своих последних работах он прорывается к какой-то новой тематике и новой правде, выявляет некоторые скрытые до того предпосылки своих рассуждений, пишет о том, о чем он не успел или не сумел сказать до этого. И все же принципиальные установки последнего этапа его творчества сложились у него уже где- то к середине 70-х годов.

Нужно сказать еще об одном важном моменте его духовного развития, не учитывая который невозможно понять дух и пафос его поздних работ. Дело в том, что в это время Генрих Степанович обращается к религии. Сначала он заинтересовывается буддизмом. Идеями Н.С.Рериха. Но в конце концов религиозные искания приводят его к православию. Можно сказать, что он становится «религиозным философом». Очень важно понять это правильно. Конечно, религиозность философа не может быть чем-то сугубо личным, не влияющим на его теоретическую деятельность (как, например, религиозность физика не влияет на его специальные научные исследования). Не зная о религиозности Г.С.Батищева, просто нельзя понять многих его идей этого времени. Вместе с тем его религиозность выражается не в том, что он пишет о Боге или дает толкование текстов Священного писания. В большинстве написанных им в это время текстов, особенно в тех, которые он хотел видеть опубликованными, мы как раз не встретим самих этих слов и можем только догадываться, что понимается под «Универсумом» или «глубинным общением».

Еще об одной важной особенности поздних работ Г.С.Батищева. Как легко можно догадаться, философ, ставший религиозным мыслителем, не может оставаться марксистом. Действительно, Генрих Степанович выходит за рамки марксизма в этот период своего творчества. Для него становится ясным не только неприемлемость обычного истолкования марксизма как учения о классовой борьбе и диктатуре пролетариата (нужно сказать, что подобную интерпретацию он критиковал и раньше, когда писал о разрушительной опасности «логики анта- гонирования»). Теперь он не принимает и марксовский антропологизм и антропоцентризм, который он до этого поднимал на щит. Гуманизм Маркса представляется ему теперь наивным и не укорененным в Универсуме. Идеи беспощадной критики и творческой самодеятельности человека, имеющей мерило лишь в самой себе, нуждаются в переосмыслении. Следует, однако, подчеркнуть, что выход за рамки марксизма не означал для Г.С.Батищева принятие антимарксистской установки. Маркс остается для него великим мыслителем, поставившим ряд важнейших проблем, связанных с пониманием человека и его деятельности, давшим ряд интересных решений.

В наиболее полном и систематическом виде поздние идеи Г.С.Батищева выражены в его книге «Диалектика творчества. Критика субстанциализма и антисубстанци- ализма», которая была закончена в начале 80-х годов. Руководство Института философии Академии наук Советского Союза, где работал Генрих Степанович, не решилось опубликовать книгу, и она была депонирована в 1984 г. в ИНИОН АН СССР. (Многие свои тексты, написанные в эти годы, Генрих Степанович даже не предлагал для публикации, сознавая ее невозможность.)

Со времени написания этой книги прошло немало времени. И какого времени! Прошла так называемая перестройка, пришла «пост-перестройка». Серьезно изменились многие наши представления, оценки. Как воспринимаются идеи Г.С.Батищева в этом новом контексте? Не устарели ли они?

Я глубоко убежден в том, что основные идеи Генриха Степановича могут быть по-настоящему оценены и поняты именно сегодня. Дело в том, что работы Г.С.Батищева — это не отклик на «злобу дня», чем грешили многие философы как в период «застоя», так и во времена «перестройки», а исследование фундаментальных проблем философской антропологии (его книга «Диалектика творчества» вполне могла бы называться «Философской антропологией», так как для Генриха Степановича творчество было не просто одной из характеристик человека, а его основным способом бытия, анализ которого предполагает разработку целостной антропологической концепции)57. Осуществленный Г.С.Батищевым анализ глубинных смысловых зависимостей человеческого бытия сегодня предстает с новой стороны, так как позволяет по-новому понять многое в нашем прошлом и настоящем. Ряд идей Генриха Степановича вступает в плодотворное взаимодействие с современными подходами, развиваемыми в науках о природе и человеке.

Прежде всего, я хочу обратить внимание на осуществленную в данной работе типологию социальных связей. Сам Г.С.Батищев целиком приписывает ее Марксу, однако нетрудно увидеть, что в таком виде она у Маркса отсутствует. Для Маркса главным в понимании социальных связей был формационный, т.е. исторический подход, в то время как Г.С.Батищев подчеркивает «непериодизирующий» характер исследуемых им зависимостей. Генрих Степанович должен был дать новый перевод ряда марксовых понятий для того, чтобы показать соответствие своих идей текстам Маркса. Конечно, определенное соответствие есть. У Маркса, действительно, можно найти немало ценного и плодотворного, и Г.С.Батищев хорошо показал это58. Но все-таки никак нельзя забывать того, что для Маркса переход от одного типа связей к другому осуществляется в контексте всемирно-исторического прогресса, в то время как для Генриха Степановича важен прежде всего вневременной характер этих связей. «Логика прогресса», как и «логика снятия», необходимо предполагаемая идеей прогресса, — объект его критики, о чем я скажу подробнее несколько позже. Г.С.Батищев показывает, что различные типы связей могут противоречиво совмещаться или весьма парадоксально соприсутствовать в жизни одного и того же человека, в одном и том же «мире человека», делая его самого внутренне неоднородным, сложным и таящим внутри себя принципиально новые тенденции.

Генрих Степанович выделяет прежде всего социал-органические связи. Это по сути своей связи несвободной сопринадлежности индивида вместе с другими, ему подобными, тому конечному и (или) бесконечному Целому, по отношению к которому каждый из них есть не самостоятельный его участник, но лишенная существенной самостоятельности его составная часть. Нельзя думать, что такого рода связи не оставляют места ни для какой самостоятельности индивида, превращая его в куклу-марионетку. Нет, самостоятельность и сознательная самодисциплина, критическая самооценка и саморегуляция здесь могут иметь достаточно широкую сферу, но только если эта сфера в свою очередь сохраняется жестко включенной — как часть в целое — внутрь более широкой сферы несвободы. При этом индивидуально совершаемые поступки-решения сохраняют свою жесткую соподчинен- ность более существенным процессам, которые принци- пиально над-индивидуальны и приняты каждым именно как стоящие безусловно превыше его индивидуальной самостоятельности.

Даваемый в работе анализ социал-органических связей воспринимается как философско-антропологический анализ того типа общества и того типа индивидов, с которыми мы имели дело совсем недавно и которые не стали полностью нашим прошлым (есть серьезная опасность их нового появления).

Генрих Степанович прежде всего анализирует так называемые замкнутые социал-органические связи. Для индивида, включенного в связи такого типа, в Существе- Идоле как некоем коллективном субъекте сосредоточиваются и обретают прочную псевдо-персональную, сверхчеловеческую принадлежность его же, индивида, собственные (и других ему подобных индивидов) способности, все те атрибуты субъектности, от которых он, как от своих, отрекся, но лишь ради того, чтобы пользоваться всей их общей, органически единой совокупностью вместо своих, вместо индивидуально-личностных. Он приучил себя постоянно нуждаться в таком Идоле, наделенном умом, совестью, мужеством, щедростью вместо этих качеств у индивидов-акциденций, ибо, теряя свое малое достояние, он надеется обрести в Идоле эти утраченные им качества в их предельной, до абсолютности доведенной полноте и могуществе59. Под сенью Идола он надеется просуществовать в своем уюте «скромной» беспро- блемности и гарантированной сверху безответственности, спрятавшись от мучительно-тревожных загадок своего бытия, от своего так и не раскрытого личностного смысла.

Включенные в такого рода связи индивиды приучаются все более послушно и некритически следовать увлекающей их силе инерции множественности, частное проявление которой известно как «эффект толпы». Они привыкают настраивать и подделывать все свое поведение, мысли, оценки, чувства, мотивы, поступки — всю свою жизнь — под навязчивые признаки стереотипных трафаретов («как все другие»), страшась выйти за пре- делы этих трафаретов даже в своем воображении. Но это означает отнюдь не повышенное внимание к другим, не более настойчивое стремление вникнуть в своеобразно- конкретный мир каждого из них. Нет, замкнуто-органические связи несут с собой переориентацию и как бы смещение жизни индивида на абстрактные, массово-безличные признаки-требования, соблюдение которых обещает избавление от трудной повседневной работы над самим собой как субъектом. Все внутреннее заменяется внешним, данным в готовом виде извне вместо собственной субъектности. Возникает гетерономизация как подмена своей собственной жизни с ее атрибутами субъектности жизнью за чужой счет, онтологическим иждивенчеством, так сказать, пара-жизнью.

Нужно, однако, обратить внимание на то, что с точки зрения Г.С.Батищева в данной его работе социал-органические связи не обязательно бывают связями замкнутого типа. Они могут быть и разомкнутыми, и отношение философа к такого рода связям принципиально иное, чем к тем, о которых я только что говорил.

Когда мы читаем тексты Г.С.Батищева, посвященные т.н. разомкнутым социал-органическим связям, нам совершенно ясно, что само введение этого типа связей может быть понято лишь в контексте религиозных идей поздних его работ. Разумеется, ничего даже отдаленно похожего невозможно обнаружить в работах Маркса.

В разомкнутых социал-органических связях, подчеркивает Г.С.Батищев, индивид тоже принадлежит некоему Целому. Но это принадлежность до-свободная, до-деятельная и, следовательно, до-субъектная, когда индивид несамостоятелен в том, но и только в том, в чем он по- настоящему и не способен быть самостоятельным, инициативно-ответственным, осуществляющим свободный выбор и находящим творческие решения деятельным субъектом. Не способен же он просто потому и постольку, поскольку встречает в самом себе и перед собою такую действительность, которая объективно превышает уровень развития и совершенства его сущностных сил, уровень его субъектности. Такая действительность не поддается его попыткам ее распредметить, — либо потому, что и вовсе недоступна ему, относясь к виртуальным слоям, к «дремлющим потенциям» его и других бытия, либо потому, что она доступна ему лишь поверхностно- формально, а по своему содержанию, по своим насыщающим ее жизнь сложным проблемам и парадоксальным трудностям, — слишком многомерным, «мировым» заботам или слишком уникально-личностным тревогам, — ему непосильна. У каждого человека есть свой порог распредмечиваемости, или содержательной доступности, за пределами которого его сознанию и воле лучше бы было и не притязать на самостоятельность и где он сам еще не готов быть субъектом на деле. В своих связях с миром, касающихся его виртуального, не актуализируемого для него бытия или же бытия, проблемность которого ему непосильно трудна, индивид объективно оправданно есть индивид-акциденция, или частичка, органически со-принадлежащая некоторому Целому. Но это не потому так, что индивид утрачивает или отрицает свою субъектность, а просто потому, что такие его связи существуют вне сферы его индивидуальной субъектности и объективно предшествуют его деятельности, его свободе выбора и решений, его инициативе и онтологической ответственности. На сферу его субъектной деятельности, его свободы выбора и решений, его ответствённости такие связи со-принадлежности отнюдь не посягают. Они эту сферу лишь предваряют. Более того, они выступают, подчеркивает Г.С.Батищев, как раз праколыбелью человеческой свободы. Связи этого рода по своей сути есть связи со-принадлежности беспредельной Вселенной. (Если учесть, что, согласно Генриху Степановичу, Вселенная отнюдь не тождественна природе или даже материи, что она не вещна, а субъектна, что человек не может ее присваивать или даже осваивать, а может лишь приобщаться к ней, что человек должен «служить» бесконечной Вселенной, или беспредельному Универсуму, что человеческие ценности укоренены именно в беспредельности этого Универсума, что человек изначально, на глубинном виртуальном уровне связан с Вселенной, то религиозный подтекст рассуждений Г.С.Батищева о разомкнутых социал-органических связях станет ясен.)

Второй тип социальных связей — это, согласно Г.С.Батищеву, связи социал-атомистические. Думаю, что даваемый философом анализ логики развертывания этих связей особенно интересен и поучителен сегодня.

В этом случае человек выступает как самодовлеющая единица, он утверждает себя как несущего внутри себя, в своих недрах свою единичную, уникальную меру субстанциальности, а поэтому также и свою субъект- ность. Отныне индивид полагает вне себя периферию, а может быть, даже и только периферию. Для индивида-атома самостоятельность выполнима только ценой самовыключения из сущностной со-причастности с другими, т.е. самоизоляции и ценностного одиночества в качестве для себя самой единственной онтологической единицы.

Так называемые замкнуто-атомистические связи выступают как связи безразличия. Из множества утилитарных жизненных позиций непрерывно складывается суммарно-общественный порядок, пронизанный принципом взаимной пригодности для использования, — порядок, построенный по логике сделки, по логике извлечения заранее требуемого утилитарного эффекта, по логике эксплуатации каждым всех и всеми каждого. Так полезность перестает быть всего лишь способом подчиненного отношения служебно-технической вещи к человеку и распространяется на все без исключения связи между человеком и миром, т.е. универсализируется и заслоняет собой все. Вступающие в связь-сделку безразличные атомы именно самих себя полностью ввергают в стихию беспощадного употребления, не знающую никаких останавливающих границ и не признающую ничего для себя неприкосновенного, ничего святого.

Конечно, безразличие и хитрая утилитарность индивида-атома ко всему миру вне себя не может в конечном счете не вернуться к нему же обратно — по логике бумеранга — и не явиться ему как заслуженная им и сложенная им самим самоубийственная судьба. Та самая индивидная исключительность, которая ставит каждый атом в центр мира и превозносит его в качестве единственно достойного, утверждает именно для того, чтобы — опять- таки за спиной у каждого — исключить его субъектность и подчинить объектно-вещному управлению извне. Та самая ни с кем не делимая автономия, которая исходит только из своего закона, своего суда, своего материала для всех вещей и своей воли, оказывается всего лишь завлекательной поверхностью, всего лишь слепым состоянием услажденного опьянения, за спиной которого руками хваленой «свободной воли» атома осуществляется именно гетерономия общественного распорядка.

Диктат Рынка и Моды имеет, согласно Г.С.Батище- ву, именно такой характер.

В рамках анализа закрытых атомистических связей философ исследует явление плюрализма. Сегодня, когда многим из нас кажется, что именно плюрализм и есть достижение столь желанной для нас свободы от идеологического диктата, Генрих Степанович, изрядно претерпевший именно от этого диктата, показывает всю недостаточность и даже ущербность плюрализма. Знакомиться с этим анализом сегодня интересно и поучительно. Но для того, чтобы правильно понять рассуждения Г.С.Батищева, следует иметь в виду, что он принципиально отличает плюрализм от полифонии. Полифония (Генрих Степанович во многом принимает ее анализ, данный М.М.Бахтиным, хотя он далеко не во всем соглашается с последним) предполагает не только признание множественности и своеобразия индивидуально-личностных миров, но и небезразличие этих миров друг к другу, их участие в судьбах друг друга, их глубинное общение, взаимодействие (это и есть тот самый диалогизм, о котором писал Бахтин). В противоположность этому плюрализм есть, по сути дела, не что иное, как выступающее в форме взаимной терпимости безразличие друг к другу. На деле плюралистская терпимость есть лишь вынужденное невмешательство в чужие и чуждые дела других (остающееся вынужденным, даже если оно усвоено и перешло в прочную привычку вежливости), всего лишь договорное непосягательство и формально-дипломатическая сдержанность, за которой всегда хранится внутреннее неприятие. Эта терпимость есть лишь отрегулированная и скованная, как бы замороженная нетерпимость. Отсюда свойственная самозамкнутым индивидам-атомам безудержная, не знающая никаких сдерживающих берегов и никакой объективной ответственности релятивизация ценностей, оправдываемая псевдо-демократическим лозунгом: «Каждый по-своему прав!»

Если замкнутый тип органических связей был настроен принципиально анти-креативно, пытаясь вкладывать все новое в законсервированную традицию, то плюрализм, вытекающий из замкнутого атомизма, претендует на то, чтобы быть творческой жизненной позицией, причем по преимуществу и даже исключительно творческой во всем. Творчество понимается в этом случае как нечто такое, что ни перед чем не склоняется почтительно и благоговейно, может переступить через что угодно, ибо оно безумно, безнормно, а в смысле присвоенного права начинать с себя, и только с себя — безначально, или, что то же самое, беспринципно. Такое понимание творчества выражает плюралистский культ оригинальности.

Сегодня, когда т.н. пост-модернизм стал у нас философской и литературной модой, интересно ознакомиться со сделанным Г.С.Батищевым еще в начале 80-х годов анализом логики развития плюралистского оригинальничанья. Кажется, что Генрих Степанович писал о нашем времени.

Переориентация на плюралистически-рыночную, взращиваемую в качестве конкурентного оружия для самоутверждающихся атомов, негативную псевдо-ориги- нальность наносит непоправимый урон всему человеческому развитию и деформирует структуру субъектно-лич- ностного мира. Действительное, глубинно оправданное и безыскусное, ненарочитое своеобразие совершенно теряется в хаосе способов выгодной самоподачи. Такая псевдозадача ведет не к погружению вглубь содержания, а к непрерывному скольжению от одного уклонения к другому, от одной негативной новизны к другой, каждая из которых обречена немедленно устареть. Гонимое ненасытной жаждой «оригинальности», это движение становится все более торопливым, все более суетным, все более бессодержательным. Бессильное рождать что-то все более и более «небывалое», все напряженнее подхлестываемое, оно постепенно теряет способность двигаться все дальше и дальше прочь от непрерывно бракуемого «былого». Изнемогая под давлением необходимости негативно уклоняться от самого себя, оно, наконец, переходит в круговорот квазиповторений уже пройденных вариантов и нюансов. Оно как бы замыкается в бешено вращающемся «беличьем колесе», где чем быстрее совершаются перемены ради перемен, тем скорее возвращаются окарикатуренные ситуации позапрошлого состояния.

И, наконец, третий тип социальных связей, которые философ называет связями гармоническими.

Способом построения и воспроизводства этих связей является универсальная деятельность. Подлинно творческое отношение к миру и выражается в форме такого рода деятельности. Очень важно иметь в виду, что с точки зрения развиваемой Г.С.Батищевым концепции в творчестве выражается не столько субъектно-объектное, сколько субъектно-субъектное отношение (последнее отношение включает в себя первое как свой подчиненный момент, но никоим образом не может быть к нему редуцировано). Поэтому глубинное измерение творчества, универсальной деятельности выступает не столько как производство чего-то нового, небывалого, сколько как общение, общение между-субъектное, меж-парадигмальное и над-парадигмальное.

Для гармонических систем характерна особого рода логика развития: не логика снятия всех инородных элементов, как это имеет место в органических системах, и не логика плюрализма, характерная для систем атомистических, а логика полифонирования, логика принципиально не-антагонистических отношений, логика со-творчества. Созидание нового и наследование (как культурной традиции, так и объективной диалектики Вселенной) предполагают друг друга. Субъект творческой деятельности лишь внутри и посредством наследования творит, лишь внутри и посредством творчества все больше и глубже наследует.

Для Генриха Степановича очень важна мысль о принципиально не-антропологическом характере творчества. Возвышаясь над миром объектов-вещей, как природных, так и социальных, человечество не замыкается внутри себя самого и не творит ради только самого себя. Оно отнюдь не только из самого себя черпает свои высшие принципы, свои ориентации, но изо всей беспредельной и неисчерпаемой действительности Вселенной. Наша жизнь есть непрестанная встреча двух бесконечных становлений: относительно абсолютного, человеческого и подлинно абсолютного, космического.

Я хотел бы обратить особое внимание на некоторые важные моменты развиваемой Г.С.Батищевым концепции.

Гармонические социальные связи, выражающие универсальную деятельность, творческое отношение к миру, не являются, с точки зрения Генриха Степановича, каким-то утопическим идеалом, недостижимым по самой своей природе. Они всегда существовали, хотя до сих пор не могли получить должного развития. Если бы такого рода отношений не было, было бы невозможно по- нять, как вообще могла осуществляться подлинно творческая деятельность. А между тем можно показать немало образцов настоящего творчества.

Место гармонических социальных связей, творчеством предполагаемых и в последнем выражающихся, — вне времени (поэтому сама типология социальных связей имеет «непериодизирующий» характер). Такого рода связи могут в любое историческое время присутствовать в личном мире человека, причудливо соединяясь со связями иного рода. Другое дело, что можно и нужно делать все для того, чтобы такого рода отношения стали господствующими в нашей жизни60.

Согласно концепции философа субъект актуализируется в предметной деятельности, в творчестве. Никакого недеятельного, т.е. инертного субъектного бытия нет и быть не может. Осуществляя себя в деятельности, человек изменяет объективную ситуацию. Вместе с тем именно через деятельность он изменяет и самого себя (однако, как подчеркивает Г.С.Батищев, изменение объективной ситуации и самоизменение, самопреображение не совпадают друг с другом)2. И в то же время для Генриха Степановича принципиально важна мысль о том, что, хотя субъектное бытие актуализируется в деятельности, оно к этой деятельности не сводится. Вот почему, признавая важное значение предметной деятельности, Г.С.Батищев критикует т.н. деятельностный подход. Ведь в человеке есть и виртуальное бытие, которое в деятельности не распредмечивается, которое поэтому лежит за порогом познания, выступая как тайна и дар. Через виртуальное бытие субъект глубинно связан с беспредельной Вселенной, ее космическим смыслом и объективно укорененными ценностями (религиозный характер философской концепции Генриха Степановича особенно явственен именно в этих пунктах).

Идеи Г.С.Батищева о между-субъектном характере предметной деятельности, о том, что именно общение выражает ее глубинную сущность, как мне представляется, исключительно интересны и современны. К такого рода пониманию деятельности приводит развитие деятельност- ных представлений в современных науках о человеке, в частности, в психологии (философский анализ современных психологических концепций, даваемый в книге, весьма поучителен). Думается, что развитие современных синергетических представлений (в частности, идеи И.Пригожина) тоже ведет к переосмыслению отношений человечества и природы как отношений своеобразного общения.

В «Диалектике творчества» можно найти множество других интереснейших мыслей: об отношении опредмечивания, овнешнения и отчуждения, об отличии предметной деятельности и натуралистически понятой активности, о глубинном общении, критику «теории среды», критику субстанциализма (к которому также относится и та разновидность материализма, которая до недавних пор была официально узаконена в нашей философии) и антисубстанциализма и др. Я не имею возможности останавливаться на всех этих идеях. Скажу только еще раз о том, что все они представляются мне весьма актуальными.

Я думаю, что философская концепция Генриха Степановича до сих пор еще полностью не осмыслена. Вытекающие из нее выводы для понимания человека и наук о человеке еще не сделаны. Настоящее открытие мира Г.С.Батищева еще впереди.